Get Wild

      – Аники, а когда любишь, что нужно делать?       – Что делать? – Санеми, подкидывая на ладони бумажный мячик, сначала удивленно смерил Генью взглядом, а потом задумчиво поднял глаза к небу, где неспешно плыли большие кучевые облака. – Хм… Думаю, жениться.       – Жениться?.. – огромные доверчивые глаза младшего, казалось, стали еще больше, с любопытством разглядывая подростка. – Как мама с папой?       – Точно. А тебе не рано еще о таком думать? Не дорос слегка, карапуз!       – А я быстро вырасту и тогда женюсь! – решительно заявил Генья и обиженно надул губки, недовольный этим с доброй усмешкой сказанным словом «карапуз». И Санеми даже не успел выдать что-нибудь остроумное, как младший добавил. – На тебе женюсь, вот!       – Э?.. Дурак ты, что ли? На мне нельзя жениться! Должна быть семья: жена, дети!       – А мне не нужна другая семья! Я люблю нашу семью! Мы всегда вместе будем! Мне никто больше не нужен!       – Где этот придурок?! Где?! Подайте мне клинок! Я его самолично!.. – надрывался Санеми, несясь по больничному крылу, расталкивая всех медиков и членов отряда какуши. Наконец нужная палата попалась на глаза, и мечник чуть ли не тигром бросился в нее, с грохотом распахивая двери и привлекая к себе все внимание находившихся в ней людей. – Генья! Ты!.. Сволочь! Мелкий засранец! Подставляй свою задницу: я отлуплю тебя так, чтобы ты!.. Чтобы!.. Ты!..       Его голос дрожал и срывался, но он продолжал ругаться, как будто выплескивая все, что накопилось. В конце концов, спустя пять минут этих гневных восклицаний и угроз, Шинадзугава-старший выдохся, шумно и тяжело дыша, словно после длительной тренировки, и замолчал. Сидевший на постели изумленный его внезапным появлением Генья даже не сообразил закрыть рот, ошарашенно глядя на брата. Тандзиро и Зенитсу, стоявшие возле его койки, благоразумно попятились в сторону выхода, не произнося ни слова, когда столп Ветра прошествовал на середину палаты.       – Аники! Т-ты чего так врываешься? – запинаясь, проговорил младший Шинадзугава, краем глаза замечая, что его товарищи тихонько прошмыгнули вон из палаты, оставляя их наедине. Сердце в груди на мгновенье пропустило удар и сбилось с привычного ритма: старший был здесь, стоял перед ним целый и невредимый. Смотрел на него недовольным взглядом и привычно ругался, совсем не выбирая слов. Что могло быть приятнее этого? Генья вдохнул полную грудь воздуха и глупо разулыбался, чувствуя, что от переполняющих его эмоций он готов попросту разрыдаться. Оба живы – они оба остались живы после этого бесконечного ночного кошмара. – Аники… Я так рад… Так рад, что с тобой все в порядке!       – Да пошел ты! – гаркнул Санеми, стремительно сокращая расстояние между ними и хватая младшего за ворот больничной пижамы. – Ты провалялся без гребанного сознания дольше, чем я! Тебя по кусочкам собрали, гребанного идиота! Ты просто чертов полный придурок! Я говорил, чтобы твоя задница не занимала место среди охотников! Чтобы ты держался от гребанных демонов и всего этого дерьма как можно дальше! Зовешь меня братом, но когда ты слушал меня, своего чертового брата?! Идиот!       – Я-я просто хотел быть с тобой! Всегда! Как в детстве! Всегда быть рядом с тобой!       – Ты должен был сидеть ровно на своей толстой заднице! Завести себе жену и сопливых спиногрызов! Вот, какой должна была быть твоя жизнь, придурошный засранец! Ты заноза в моей заднице!       – Я не хочу такую жизнь! – вдруг решительно заявил Генья, перехватив его руки и заставив старшего отпустить себя. Не ожидавший этого Санеми даже отпрянул назад, удивленно распахнув глаза, но не сбавляя обороты. Однако и младший не думал сдаваться: он крепко стиснул его ладони в своих, проникновенным взглядом смотря на него, добавляя уже тише, но не менее твердо. – Я не хочу жизнь, где ты будешь далеко от меня. Как ты не поймешь: ты – единственный, ради кого я живу. Ради кого я остался жив! Как представлю, что могло бы случиться… Меня в дрожь бросает! Аники, пожалуйста! Не отталкивай меня! Мы были рождены, чтобы жить бок о бок, чтобы любить друг друга… А ты продолжаешь бежать от судьбы. Неужели ты еще не понял? Ведь я…       – Не смей этого говорить, слышишь?! – Санеми отскочил от него, забрав свои руки. – Не смей! Если ты это сейчас скажешь, я…       – Я люблю тебя, аники, – спокойно произнес младший Шинадзугава и несколько смущенно улыбнулся, опуская глаза в пол. А у его брата дыхание занялось, когда он увидел едва заметно покрасневшие щеки и нервно закушенную губу. Прошло какое-то время, прежде чем Генья вновь посмотрел на него открыто и повторил громче. – Я люблю тебя!       – Замолчи… – обреченно схватившись за голову, старший попятился назад и в бессилье привалился спиной к закрытой двери. Испугавшись за его состояние, Генья хотел было подойти, но парень резко остановил его. – Не смей подходить! Иначе я… иначе я не дам тебе жить нормальной жизнью. Иначе я загрызу любого, кто на тебя позариться! И не будет у тебя никакого светлого будущего и сопливых спиногрызов!       – И пусть! Мое будущее будет светлым, если аники останется рядом со мной навсегда. Ты ведь останешься?       – Черт тебя задери!.. – выругался Санеми, сползая по стене на пол и запуская руки в светлые волосы, крепко стискивая их у корней. – Да… Черт возьми, да! Да! Да!       От горячих прикосновений Генье казалось, что его кожа вот-вот начнет таять: грубые пальцы гладили его везде, надавливая на самые чувствительные места, отчего с трудом получалось сдерживать свой голос. Никогда прежде брат не касался его так нежно, да и вообще не касался его. Оттого, когда Санеми затолкнул его в свои покои, рывком стаскивая одежду и толкая на футон, член младшего уже стоял, а на пурпурной от напряжения головке виднелась блестящая капля выступающего семени.       Заставив брата встать на четвереньки, Шинадзугава-старший грубо ухватил его за ягодицы, начиная напористо мять их в руках, сводя и разводя в стороны, открывая себе превосходный вид на сжатую дырочку. От осознания, что младший, дрожа от возбуждения и в нетерпении поджимая пальцы на ногах, лежит под ним, просто сносило крышу. Мыслить в данный момент можно было лишь в одном направлении.       – Я трахну твою толстую задницу так, что до тебя наконец дойдет: старших надо всегда слушать, понял? И когда я говорил тебе уходить из охотников, надо было так и сделать! – раздражаясь от собственных слов и заводясь с пол-оборота, Санеми вдруг с силой хлестнул его ладонью по упругим ягодицам, отчего младший со стоном выдохнул, но тут же закрыл себе рот рукой, стыдливо краснея. Однако этот тихий полувыдох-полустон старший все-таки уловил, внутренне сетуя на свое неумение держать себя в руках. Само собой, никакой практики у него не было: до сего момента думать о чем-то подобном ему попросту не приходилось – других дел хватало с лихвой. В теории все было невероятно просто, но вот на деле… Небрежно облизав свои пальцы, оставляя на них как можно больше собственной слюны, парень коснулся ими сжатого отверстия, заводя кончик указательного внутрь. Генья конвульсивно дернулся вперед, избегая проникновения. – Твою мать! Смирно стой! Мне нужно это сделать!       – Н-но зачем пальцы-то туда пихать?.. – капризно проныл младший и снова получил сильный шлепок, сжавшись вокруг чужого пальца.       – Что значит «зачем»?! Ты что, издеваешься надо мной?! Твоя задница только с виду чертовски необъятная! А на деле в нее даже мизинец не пропихнуть! И как, черт возьми, ты хочешь, чтобы я засунул в тебя свой член?! – на этих его словах Генья вдруг обернулся к нему через плечо, состроив настолько удивленно-невинное выражение на покрасневшем лице, что у старшего в паху заныло. «И как только у него получается быть всегда таким… – мимолетно подумал он, нежно огладив красные от ударов ладони ягодицы. – Давно бы сделал его своим, если б…»       – Аники в меня свой член засунет?.. Прямо туда? А так можно? Я никогда не слышал о таком… Зачем это нужно делать? – на полном серьезе поинтересовался Шинадзугава-младший, наивно хлопая глазами и ожидая пояснений от брата, у которого от раздражения и захватывающей разум злости уже начинал нервно дергаться глаз.       – Дерьмо… Закрой свой рот, иначе я убью тебя, тупой ты засранец! Ты, мать твою, еще даже мозгами не дорос до такого! Скройся, чтобы я тебя не видел!       – Нет! Я дорос! Я дорос, правда! Я хочу, чтобы аники засунул свой член в мою попу! Аники, пожалуйста! Засунь его туда! Давай сделаем так, ну давай! – он, быстро развернувшись к раздраженному брату, кинулся ему на шею, ласково обнимая и просительно заглядывая в глаза. Возбужденный член вжался в хорошо заметный бугорок на штанах Санеми, и Шинадзугава-старший напрягся всем телом, из последних сил стараясь контролировать естественные реакции. Что нужно было сделать с собственной совестью, когда возбуждение подавляло собой все здравые мысли? И вместо того, чтобы думать о светлом будущем брата, где у того уже появятся жена и дети, бывший столп Ветра думал о том, как они вдвоем вовсю будут совокупляться, выстанывая имена друг друга. Едва представив, как собственный ноющий от болезненного возбуждения член окажется внутри младшего, Санеми понял, что держаться дальше сил просто нет. И, послав все свои благие побуждения в то же место, куда они отправили прародителя демонов, юноша, впутав руку в волосы брата и заставив его запрокинуть голову, завладел его губами, грубо кусая их. Замерший в полном шоке от этих напористых действий Генья в его руках поплыл, готовый потерять сознание от переполняющего его чувства невероятного восторга. Санеми целовал его, прижимал его к себе – младший был готов просто умереть от счастья в любой момент. Это происходило, словно в сладком сне, от которого он должен был вот-вот очнуться. «Аники так близко и делает мне приятное… – билась радостная мысль в его бритой голове. – Он такой нежный – это правда как сон! Я даже мечтать о таком не смел!» И когда старший отстранился от его искусанных губ, Генья, готовый сопливо расплакаться от радости, не сдержавшись, прошептал. – Я так люблю своего аники!..       – Мелкий засранец… – не зная, как скрыть начинающие пылать щеки, проговорил Санеми, позорно отводя взгляд, боясь ненароком показать свое смущение. – Еще одно слово, и на пощаду можешь не рассчитывать.       – Понял! Но я все равно люблю тебя!       – Ублюдок, ты нарвался…       – А?..       Внутри все горело и зудело от каждого движения старшего – Санеми наваливался на него сверху, а его член настойчиво проталкивался глубже. К ощущению присутствия чего-то постороннего внутри себя привыкнуть оказалось непросто, но, тем не менее, Генья примирился с этим: все-таки это делал с ним его любимый брат, а значит, все по умолчанию было хорошо. Сложнее оказалось привыкнуть к реакции на происходящее собственного организма. Всячески противясь слову «неженка» в свой адрес, в данный момент времени младший не мог подобрать определения точнее. Все тело как будто потеряло какую-то защитную оболочку, кожу и стало таким чувствительным, что он стонал от любого легкого касания. Руки драгоценного аники казались ему обжигающе горячими: они доводили до исступления, трогая его собственный член, заставляя изливаться странной мутной жидкостью. Однако от этого становилось так хорошо, что голова пустела и весь окружающий мир переставал волновать – оставался только старший брат, который, до крови закусывая свои губы, вгонял свой член глубже в его тело.       – Аники!.. Я чувствую, что сейчас снова!.. Из меня снова сейчас выйдет эта жидкость! – стонал Генья, пальцами стараясь зацепиться за футон, чтобы от каждого напористого движения брата не соскальзывать на пол. Санеми, отпустив его член, крепче ухватил подростка за бедра, подтягивая к себе, одновременно с тем резко и яростно вторгаясь в него, насаживая почти до самого основания. И от этого глубокого толчка Генье показалось, словно что-то внутри взорвалось искрами фантастических ощущений: естество Санеми сильно надавило на какую-то точку, от воздействия на которую в болезненном возбуждении заломило все тело. У младшего Шинадзугавы даже звездочки перед глазами замелькали. Собственный член снова извергся вязкими белыми каплями, заляпавшими грудь, искусанные соски и даже доставшими до подбородка. Ни на секунду не переставающий трахать его Санеми, глядя на то, как брат неловко пробует дотянуться языком до капли собственного семени на своем лице, почувствовал, что тело начинает мелко потряхивать от возбуждения. Не думая ни о чем больше, он стремительно наклонился к лицу младшего, облизывая высунутый язык, обхватывая его губами и начиная посасывать во рту. И тут же почувствовал, как сжался вокруг его члена Генья.       – Живо обними меня, мать твою!.. – прохрипел старший Шинадзугава, выдыхая ему в рот, слизывая сперму с подбородка и снова возвращаясь к губам, кусая нижнюю. Тот, просияв от счастья, обрадованный такой прекрасной просьбе, послушно обнял его, прижимаясь всем телом, улыбаясь как довольный сытый кот. И Санеми, понимая, что держать себя в руках, оттягивая неизбежный конец их жаркой близости, он больше не в состоянии, стиснул зубы, засаживая член из последних сил в податливо раскрывающееся ему навстречу нутро. – Хватит лыбиться, придурок! Я тебя затрахаю!       – Я-я с-согласен, аники! Я на все согласен, если это т-ты! Ах!..       – Черт тебя задери, Генья! – чувствуя, как младший отчаянно цепляется за его спину, подмахивая бедрами навстречу дырявящему его члену, простонал Санеми. Это стало последней каплей для обоих. Генья, услышав наконец собственное имя от брата, точно выпал из реальности, полностью переместившись в мир безумных ощущений и ненормального наслаждения – в жилах закипала кровь, и ему, казалось, что он вот-вот ополоумеет. Кожа горела от сильного трения, а старший, совсем потерявший голову, вколачивался в его задницу размашистыми толчками. И потом, когда мир вокруг совсем расплылся для Геньи, он услышал, как Санеми громко застонал, выругавшись так витиевато, что где-то на периферии сознания младший даже удивился такому красочному сочетанию грязных слов. С последним толчком внутри стало влажно, и подросток от ощущений вывернулся в руках аники, протяжно простонав, полностью принимая в себя семя старшего. – Мой любимый придурок…       Генья широко распахнул глаза, содрогаясь всем телом в руках брата – показалось, что ослышался. Но увидев, на губах Санеми изнуренную, но довольную улыбку, просиял, прижимаясь к нему теснее. Теперь волноваться было не о чем: в его жизни все снова было на своих местах.