Русский, лезвие и американец.

Гнев. Хорошее утро должно не начинаться. Я потянулся, сладко зевнул и сел. Открыл заспанные красные глаза. Перед сном надо было закрыть окно, теперь в комнате дубешник, и из под одеяла вылезать совсем не хочется. Резко отдернув теплое покрывало, я мелко задрожал. Подогнул под себя ноги, обнял себя руками, вжал голову. По всему телу прошлось стадо мурашек от макушки до ног и в обратном направлении. Хочется залезть обратно, но надо вставать. Кофе приготовленный Америкой самый вкусный, для этого дня. На завтрак у нас были остатки вечерней пиццы разогретые в микроволновке. Я сидел рядом с окном, поедая двойной сыр. Американец сидел напротив пуская слюни в свою чашку. Забавная картина, если не наблюдаешь ее почти каждое утро. Этот индивид не может на час раньше лечь спать, а потом спит на работе, или пока его везу на нее. Вообще мы неплохо устроились, у меня появился транспорт, в который я могу в любой момент сесть, а пендос получил бесплатного водителя. Половину своих вещей он переселил в мою берлогу, расставил везде, даже в моей спальне он умудрился поставить свою фотографию! Предательский мозг решил оставить ее на месте. Надо бы растолкать соню, а то он совсем носом клюет. Для начала я помахал рукой перед его глазами. Не заметив реакции, я перешел к более решительным действиям: поставил свою кружку на стол, взял в теплые ладони чужое лицо, приподнял его и... Америка открыл глаз и потерся об мои руки, затем закрыл глаз и начал мурлыкать. Мурлыкать, блядь! - Давай просыпайся. Я не собираюсь возиться с тобой. - говорю я. Но он и ухом не повел, лишь перенес весь вес своей головы на мои руки. Ну почему он такой! Я убрал конечности, а голова напротив смачно приземлилась на столешницу. Нечего спать в такой позе. Удивленный, но еще не до конца проснувщийся американец пристально посмотрел на меня, а затем залпом допил остывший кофе. После такого фейла он, видимо, проснулся. - Доброе утро, как спалось? - в шутку говорю я. - Пока ты держал мою голову было хорошо. - он прикрыл глаза. - Ты же помнишь про работу? - Да? - Отлично, у нас не так много времени. - Давай возьмём отпу-уск... - Хорошая идея. Только вот, когда нам его дадут? - Месяца через три. - Это было бы очень хорошо. И мы подали заявление на отпуск. Мы указали одинаковые даты, чтобы провести это время вместе. Осталось дождаться одобрения. Я стоял на улице. Сигарета в зубах уже потухла и перестала дымить. Идет первый снег. Уличный фонарь редко мигает, освещая грязную стену передо мной. Пальцы болят от холода и ссадин. Еще минуту назад я нещадно бил кулаками стену. Сейчас моя голова почти опустела, больше нет назойливых вопросов и ругательств. "Почему его?" "Ненавижу себя!" "Зачем я влюбился?" "Блядство..." - такие фразы покинули мой разум. Сейчас там только ветер гуляет и остатки никотина. Стою я минут пять, затем втягиваю воздух ртом и направляюсь домой. Меня ждет Америка. Волнуется. А я тут... - Я дома. - говорю я, и закрываю за собой дверь. В коридор выходит взволнованный американец, смотрит мне в глаза и отвечает: - Привет, я думал тебя уже по больницам искать. - Скажешь тут... Я прячу увечья, что нанес себе в порыве гнева. Опускаю глаза на обувь. Вся в грязи, и, кажется, я вижу капельку крови. Я переодеваюсь, а пендос смотрит на меня не мигая. Высматривает что-то. Потом тяжело переводит взгляд на потолок. Молится что ли? - Что случилось? - вопрос от аме прозвучал слишком неправильно. - Думаю почти ничего. По крайней мере сейчас все отлично. - А руки чего прячешь? - Поранился, пойду пластырь наклею. - Дай гляну. Он тяжело смотрит на мои костяшки. - Пластырь? Ха-ха, - грустно смеётся он, - тут только бинт спасет. Пойдем, я помогу. А мне ничего другого и не остается. Мои руки трепетно обрабатывают антисептиком и перевязывают. Мои кисти в чужих, их мягко поглаживают, а затем целуют. Кажется, я смущен, но я не подаю вида. Я... Счастлив? - Хей, это перебор. Вернешь мне мои руки? - Нет. Ты не любишь их, а я люблю и буду заботится. Он притянул их еще ближе к себе, обнимая. - Ты опять их покалечишь. - говорит он. - Похоже на то... - я поник, улавливая небольшую дрожь собеседника. - Как ты можешь так поступать? - горько проговорил он. - Мне так проще. Я просто не задумываюсь, что делаю с собой. - Ты убиваешь меня. Каждый раз мне невыносимо больно, но тебе еще больнее, и я ничего не могу сделать. Я хочу помочь тебе, но не знаю как. - Я тоже не знаю. Мои руки были во власти Америки еще долго. Я его успокаивающе гладил по голове, а причина его терзаний будет существовать еще очень долго.