Кракен

Сны сумбурные, апатичные преследовали капитана. Отовсюду ей слышался пьяный ропот зазывающих её мужчин, пока она шагала по вылощенным улицам холодной Инадзумы. Здания с их роскошными фасадами, обшитыми дорогим деревом, квадраты света, падающие на землю из окон, веселые голоса, доносившиеся из дверных щелей — всё казалось таким чуждым и пустым. Подошвы ботинок оставляли тёмные следы на тонком слое снега, припорошившем мощеную камнем дорогу. Редкие хлопья кружились в воздухе, гонимые пробирающими до костей порывами ветра. Корки льда на сугробах переливались в редком свете покачивающихся на столбах фонарей. Бэй Доу взошла на мост над небольшой речушкой. Перекинула корпус через парапет. Мутная, грязная вода бурлила в стремительном потоке, унося ветки и куски замёрзшей грязи. Ладони на перилах жгло рыхлой белой крошкой. Она не смогла разглядеть своё отражение среди проплывающего мусора. Запахнув на себе тонкую накидку, капитан устремилась дальше по жалобно стонущим от мороза доскам. Хриплый дискант скандировал её имя из тёмных углов: «Ну иди сюда, маленькая, иди к нам, мы покажем тебе дорогу». В ином случае она уже неслась бы подальше со всех ног — однако вокруг не было ни души. И неясно — успокаивало её это или поселяло на душе большую тревогу. На противоположной стороне виднелся силуэт. Бэй Доу замерла, пригляделась. Ребёнок. С волосами цвета звёзд и прядью багрового хвоста кометы. Он стоял на каменистом выступе у реки, держа что-то крупное, в сравнении с его худощавой маленькой фигурой, на вытянутой руке. По мере того, как капитан приближалась к нему, предмет приобретал округлые, резкие очертания. Мальчик не замечал её, рассматривая вещь, словно ждал, что она с ним заговорит. За его спиной хлопья снега медленно ложились на тёмно-красные следы. Бэй Доу почудилось, что в тоскливом ночном пейзаже она видела отсечённую голову, грубо взятую детской рукой за короткие волосы. Почудилось, что лицо у этой головы ей кого-то напоминало. Бултых! Вода расплескалась по кромкам каменного канала. Мальчик повернулся, пряча руки за спиной. Прикрытые в мирной улыбке глаза, похожие на полумесяцы, смотрели на неё, как смотрят жёны на моряков после долгой разлуки. Капитан попятилась. То ли привиденное ещё не отпускало её, то ли его взгляд казался ей жутким. Тревожное чувство, преследовавшее Бэй Доу, в миг обострилось. Ни при каких обстоятельствах она не желала сойти с этого моста — ни вперёд, ни назад. Словно что-то ужасное неминуемо случится при любом её решении. На впалых детских щеках, пурпурных от холода, сверкали алые брызги. Мальчик раскинул руки, стоя на месте, будто бы Бэй Доу сейчас же сгребёт его в тёплые объятия. Это было так печально. И так пугающе одновременно. Как если бы у неё не было иного выбора. И когда она продолжила стоять там, поодаль, глядя в ответ с замешательством и отрицанием, мальчик тяжело вздохнул и опустил голову. В тот момент капитан испытала мимолётное облегчение. Он тоже был там один, босой и потерянный. Бэй Доу не хотела смешивать их одиночество воедино, не хотела иметь ничего общего с судьбой этого странного ребёнка. Почему он так обрадовался, завидя её? Увидел в них что-то общее? Или решил, что будет лучше бродить вдвоём? В любом случае, ей ему нечем помочь. Пустые надежды самые горькие на вкус — капитану ли об этом не знать? Бэй Доу развернулась, в последний раз взглянув на реку. Та журчать перестала, замерла, затихла. С разинутыми ртами на неё уставилось бесчисленное количество остекленевших глаз. Лениво покачиваясь на застоявшейся, воняющей трупами воде, стукаясь друг о друга ушами, носами, щеками, затылками. Незнакомые лица, обезображенные предсмертными гримасами. Капитана прошиб пот, морозящий хуже любого ветра. Она так и замерла, не в силах отвернуться от этого кошмара. Негнущимися ногами шаг назад по скулящим доскам. Шаг. Два. Беззвёздное небо опрокинулось. И вот уже она видела перед собой только бездонную пасть мрака, и снег остужал покрытое испариной лицо. Капитан села, уткнулась во влажные онемевшие руки. Хотелось никогда не видеть того, что там было. Маленькие ладошки сомкнулись в замок чуть ниже её шеи. Бэй Доу вздрогнула. Холодный детский нос потёрся о её бледный висок. От него исходил тошнотворный металлический запах.

***

Капитан в ужасе распахнула глаза. Собственное дыхание гремело в закрытой тёмной комнате. Или же это ливень барабанил по бамбуковой крыше? Бэй Доу поднялась, скрипя зубами от головной боли. Она так давно нормально не спала, что вместо радости от того, что это было лишь плодом больного воображения, разозлилась, что проснулась из-за такого примитивного кошмара. Отсечённые головы — всего лишь отсечённые головы. Трупы, обезображенные прожорливыми хиличурлами, того хуже, а уж рыла под масками тварей и рядом не стояли ни с одним кошмаром, потому что они куда реальнее любого из них. Все те ночи, что она ворочалась в попытках заснуть, холод прочно держал её в своих тисках. А теперь одолевал чудовищный жар. Бэй Доу ослабила узел кимоно, чтобы встряхнуть края ткани у груди. Капитан жадно глотала воздух. Будто шею сжали, перекрыв доступ к кислороду — тяжело дышать. — Что случилось? Голос прозвучал до того близко, что, казалось, она чувствовала его кожей. И та тут же покрылась мурашками. Она так и застыла с краями кимоно, прижатыми к вспотевшей груди. Шорох покрывал, скрип татами. Бэй Доу в два шага оказалась у сёдзи. Не было даже жалкого куска света. Лишь мгла просачивалась сквозь бумагу. Глаза в лихорадке искали очертания силуэта. А силуэт до пакости бесшумно сокращал расстояние между ними. Капитан вжалась в створку. Рыкнула охрипшим после сна голосом: — Какого чёрта ты тут забыл? Ответ был очевиден и капитан не знала, для чего был задан этот глупый вопрос. Наверное, было не так омерзительно думать, что она просто пропустила момент, когда он снова оказался в выделенной ей комнате. Он поднял ладони кверху, медленно продолжая подходить, словно его показная беззащитность была способна изменить её настрой. — Даже не думай приближаться ко мне, Кадзуха. Убирайся, — предательская дрожь проступила в самый неподходящий момент. Наверное, это выглядело так же забавно, как если бы она сказала это медведю, вознамеревшемуся разорвать её на куски. Бэй Доу оглянулась по сторонам. Не было ничего, чем она могла бы противостоять. У неё не было ничего против Каэдэхары. — Ты не слышал, что я сказала? — уверенней повторила Бэй Доу, рассеянно и расторопно блуждая ладонями по сёдзи за спиной, вслепую ища способ открыть. — Я не собираюсь слушать тебя, пока ты в таком состоянии. К тому же, ты не слушаешь меня. Как же раздражало, до красных пятен перед глазами, что он так спокоен. И его трескучий, сонный голос. И что он только бросается красивыми словами, но никогда не уходит, когда она уже готова молить об этом. Но она не станет. Должны быть границы её унижению и терпению. — Клянусь, если ты подойдёшь ещё на шаг — я тебя прикончу, — её голос дребезжал, как шарики на маятнике в кабинете Нин Гуан. — Можешь попытаться, если тебя это успокоит. Он остановился перед ней, пожав плечами. Так близко, что колени соприкасались. И уложил её руки себе на шею. Бэй Доу плотно сомкнула челюсти. Его взгляд, полный тепла и смирения, стойко выдерживал её — полный страха и гнева на себя из-за слабости испытывать его. Капитан несмело сжала руки вокруг тёплой плоти. Она чувствовала пульс, бьющийся под пальцами, жизнь, которую она могла с лёгкостью оборвать, приложив чуть больше силы. Эта власть пьянила. И от этой пьяности её взгляд заволокло стеклянной поволокой. — Не стесняйся. Крепче, — он прижал её руки своими ладонями. На губах красовалась самодовольная улыбка. Будто бы он бросал ей вызов. По его взгляду было понятно, что ему доставляло думать, что у неё не хватит духу. Ни с кем-то, а с ним. Но это придавало Бэй Доу стальную решимость. — Ты никогда не душила людей? Нужно приложить больше усилий, иначе ничего не выйдет. Точно спусковой крючок щёлкнул после этих слов. Бэй Доу толкнула его на пол, вжала в циновку, вцепившись в горло. Руки Каэдэхары безвольно упали вдоль туловища ладонями кверху. Он не разрывал зрительный контакт ни на секунду. В рубинах не было ни страха, ни сомнения. Капитан ощущала, насколько хрупка его шея, каждую кость, как податливо тонкая кожа мнётся под пальцами, какая та мягкая и горячая. Она сжимала крепче и крепче, а он всё так же — не останавливал. И если бы перед ней был кто-то другой, она бы не задумывалась о том, что чувствует удушаемый, когда руки давят так сильно, что в ушах звенит у неё самой. А он всё продолжал смотреть на неё, и Бэй Доу даже показалось, что на секунду она увидела одобрение. И умиротворение. И счастье. И слабую улыбку. Она уже не понимала, делает это потому что настолько утомило происходящеё в её жизни, сам Кадзуха, скорая смерть или потому, что он разрешил. Потому что он сказал делать и она делала, как натренированная, прирученная гордая птица, с которой Каэдэхара её сравнил. Чтобы доказать, что таковой она и является. Бордовые глаза начали тускнеть, и он больше не смотрел на неё так. Куда-то сквозь. Жилка под пальцами не пульсировала так рьяно. Бэй Доу почему-то убрала ладони. Опустила голову, оставшись сидеть на его бёдрах. Слабость во всём теле, непосильная тяжесть в груди, смешанная с безнадёжной усталостью. Не было ни разочарования в себе, ни угрызений совести. Каэдэхара моргнул и снова их лица так ужасно близко, что хоть на стену лезь. Бэй Доу вздрогнула. Он выглядел так, словно потерял сознание, но вот уже как ни в чём не бывало заглядывал ей в душу пронзительным взором. Только отметины на его шее говорили о том, что только что произошло. Он играючи провёл по прядям цвета древесины юмэмиру, зацепил одну и поднёс к губам. — Тебе полегчало? — голосом тихим, надломленным, что едва слышно. Бэй Доу слабо покачала головой, пряча глаза. — Так почему не закончила? «Потому что ты совершенно чокнутый» — Ты можешь делать со мной всё, что захочешь. Я принадлежу тебе, Бэй Доу. Она подняла голову лишь чтобы сказать то, о чём подумала. Что он совершенно не в себе и никогда ей не нужен будет такой сумасшедший даже в роли преданного пса, но он точно об этом знал, потому и не дал произнести. Его губы нежно, без напора, накрыли её. То был детский, невинный поцелуй, трепетный, как лепестки весенних цветов. Кадзуха закрыл глаза, коснулся её щеки почти невесомо. За сёдзи прогремел гром. Она не оттолкнула из ощущения собственной никчёмности. У неё был шанс и она его упустила. Вина за происходящее полностью на ней. Каэдэхара отстранился и обнял её, слабо прижав к своей груди, где размеренно билось юношеское сердце. — Ты возлагаешь на себя много ответственности, — сказал он почти шёпотом. — Сказала, что могла не убивать Хай Шаня, но знала, что получишь Глаз, если сделаешь это. Сказала, что дети так хотели его, чтобы иметь возможность сделать что-то для своей семьи… Бэй Доу оттолкнула его. Острый взгляд, коим она его одарила, нёс в себе предупреждение. — Хватит копаться у меня в голове, — сквозь зубы проскрипела она. Слушать это — всё равно что ковырять зашитую рану. Мазохистически больно. Хуже всего то, что никто иной, как Кадзуха напоминал ей об этих муках. — Ты злилась. Думала, что они так легко уплыли без тебя? Это не так. Мне пришлось долго убеждать их. Они оставили тебя ради твоего блага, но ты нужна им. Капитан со злостью накрыла его рот ладонью. Жаль нельзя сделать того же с говорящим взглядом. — Я не собираюсь слушать этот бред, тебе понятно? Бэй Доу поднялась. Ходя туда-сюда по комнате с зарытыми в волосы пальцами, она хотела лишь одного — чтобы Каэдэхара испарился из поля её зрения хотя бы на одну чёртову ночь. Но ясно ощущала на себе его пристальное внимание. — Я был таким же. Ты не сможешь компенсировать былое. Их больше нет. И тебе не нужно быть сильной, чтобы иметь значимость в глазах других людей. Не нужно выполнять грязную работу, чтобы поддерживать иллюзию сладкой лжи и убеждать себя, что делаешь всё правильно. Правильно — это когда поступаешь так, как желаешь сама. Позволь себе это. На какое-то время повисло молчание. Кадзуха добавил ещё тише: — Ты же этого так боишься. Боишься, что сочтут за слабость. Затем он ушёл. В злостной агонии Бэй Доу бросила что-то, лежавшее на комоде, в закрытую дверь, крича и ругаясь в пустоту. Что-то со звоном разбилось, по циновке разлетелись осколки стекла. Тяжело дыша, капитан села на футон, вдавливая покрасневшие глаза в отверстия глазниц.