Акай

«Ты похитила сердце мое, любимая моя, невеста моя; ты похитила сердце мое одним взглядом своих очей, одной лишь бусинкой своего ожерелья» Песнь песней Соломона, 4:5, 9. Кролло протиснулся в узкую деревянную исповедальню, сделанную по образу самого храма; мелькнула красная шторка, и за ним бесшумно закрылась дверь. Люди, толпившееся посреди центрального нефа, стали разбредаться по углам, поджигая крошечные свечки у высеченных из белого камня статуй. Фейтан незаметно скользнул к главному входу и спрятался в тени колонн. Я же, обогнув тихо молящихся на коленях женщин, замерла возле исповедальной кабинки, под резным крестовым сводом. Я закрыла глаза, и чужой шёпот, напоминающий шелест листков молитвослова, стал мягко проникать в сознание. – Святой отец, я согрешил, - голос Кролло доносился будто бы из-под толщи воды. – Покайся, сын, да простит тебе грехи сам Господь, - ласково проговорил священник. – Назови имя своё. – Кролло. – В чем грех твой, Кролло? Говори, не утаивая, и Бог услышит тебя. Тошнотворно пахло ладаном; Акума выла, ощущая за спиной Святого отца проклятие. Красный стекал по моим пальцам и капал в расщелины между мраморными плитами пола. Я чувствовала ауру Кролло. И от того, как много ее было вокруг, мне хотелось раздавить себе голову. – Гнев и мстительность. Сребролюбие. Тщеславие. Пороки против души. Пороки против Бога. – Расскажи о них, сын. – Я лгу, не доверяю и не верю. Я нетерпелив. Мне никогда не стыдно за свой обман. Я убивал. Я постоянно думаю о самоубийстве. Пожилая женщина вдруг уронила свечку; раскалённый воск плеснул ей на кожу и четырьмя уродливыми каплями застыл на полу. Она сморщилась, потирая обожженную ладонь. Безликий клирик, как змей, скользящий между теней храма, молча протянул ей новую свечу. Женщина благодарно поклонилась. – Господь простит тебе все грехи, - прошептал священник. – Кайся и моли о спасении души своей. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя. Любовь покрывает множество грехов. Молись! – Господи, прости мне грехи мои и пороки мои и спаси душу мою от соблазнов. – Аминь. Я скользнула в сгустившиеся тени нефа. Кролло, распахнув дверцу исповедальни, наоборот, вышел на свет; его обыкновенно спокойный, по-акульи мёртвый взгляд вдруг приобрёл лихорадочный блеск. Он спешно шагнул в темноту, в странном волнении нащупывая мою руку. – Он не пользователь, - теперь ладонь Кролло была ледяной наощупь. Я сжала его пальцы. – Значит, все-таки это вид манипуляции? – Пока не знаю, - прошептал он. – Но он носитель. – Объясни? – Он как сосуд: принял то, что в него влили, и теперь ходит с этим «наполнением» до востребования. – Думаешь, до взрыва? – Не похоже, что подрывник — именно он, - ответил Кролло. – Возможно, у священника другая функция. Сомневаюсь, что сосуд может настолько внятно рассуждать. – Но подрывники управляются так же, верно? Кто-то вливает в них свой нэн. – Да. – Так вот почему к Святому отцу пристало это проклятие, - я хлопнула себя по лбу. – Оно знало, что энергия не его, и чувствовало телесный страх сильнее, чем когда-либо! Потому что священник оказался обычным человеком, которого насильно сделали «пользователем». – Его тело не выдержит такой нагрузки. – Точно, поэтому-то норои и питалось его страхом. Кролло, наконец, отпустил мою руку: – Остаётся вопрос: что на самом деле видел мальчишка из хора? Перед утренней службой священник глотает крестик. Даже теоретически: для чего? Мы надолго умолкли. Почти все прихожане давно разошлись по домам: обезлюдевший храм горел десятками молитвенных свечей, и вытянутые тени от богатого внутреннего убранства плясали на каменном полу. Думай, думай, приказала я себе; Святой отец стал сосудом для чужого нэна, ровно как и подрывники, но Кролло считает функцию священника иной: его наполнили не для теракта. Для чего? Для чего? Как его наполнили? Если бы это была обычная манипуляция нэном, настолько сильное и разумное проклятие к нему бы просто не прилепилось. Значит, нэн здесь выступает чем-то вроде… пищалки в детской игрушке? Надавил, когда хочешь, она издала звук, и вынул, когда наигрался. А сама игрушка… по-прежнему остаётся немой. – О Боже, - я резко развернулась к Кролло. – Это не манипуляция человека. Это манипуляция объекта. – Чушь, пользователи с таким типом хацу манипулируют людьми именно с помощью объектов. Как Шалнарк. – Нет-нет, ты меня не слышишь. Здесь первичный нэн исходит не от человека, а от объекта! Шалнарк вливает свою ауру в иглы и через них же управляет своей жертвой. Смысл как раз в том, что управляет именно Шалнарк! Это его воля. Поэтому мы подумали, что в случае со священником применили не манипуляцию. Потому что мы не почувствовали чужую волю. Зрачки Кролло расширились: – Так не бывает. Объект в любом случае подчиняется человеку, без его нэна любая вещь — просто барахло. – Тогда как, по-твоему, Святой отец получил нэн? – Хочешь сказать, что священником управляет объект без пользователя. Идёт. Два вопроса: как? и какой это может быть объект? Я скрестила на груди руки. – Так ведь крестик. – Нет, - он покачал головой. – Ты не права. Первичный пользователь должен быть по определению. Объекты сами по себе не имеют нэна. – Ты опять меня не слышишь, - разозлилась я. – При чем тут первичный пользователь?! Я говорю, что кто-то наделил этот чертов крестик нэном так, чтобы больше не управлять объектом самому! Крестик, теперь крестик манипулирует священником. Все, первичный пользователь больше не нужен! Это идеальное умение, потому что так можно «облучить» гораздо больше людей, не прилагая почти никаких усилий. Я не заметила, как вдруг схватила Кролло за ворот. – Я не знаю такого нэн, - медленно проговорил он. – Ты и мой нэн не знаешь, но почему-то его существование отрицать не спешишь. – Допустим, ты права, и пользователь действительно влил в крестик свою ауру. И бросил все на самотёк. Но как тогда крестик остаётся автономным? Как понимает, что нужно делать? Мы замолчали; я отпустила Кролло, раздраженно пригладив ладонями его воротник. Служители храма еле слышно подметали пол; Фейтана не было видно. – Я знаю, - неожиданно воскликнул Кролло. – Я знаю, как предмет может оставаться автономным. Проходивший мимо нас клирик испуганно отшатнулся, задев плечом тлеющую лампадку. – Предмет — всего лишь оболочка. Объектом все же управляет воля пользователя. Действительно, его хацу не относится к манипуляции: чтобы расщеплять свой нэн бесконечное число раз, он должен быть специалистом. – Подожди, - от потока информации у меня закружилась голова. – Но мы же не почувствовали чужой воли. Я вообще перестала понимать, что происходит. – Воля чувствуется, когда пользователь относится к манипуляторам. Понять технику специалистов очень сложно. Ты должна это знать. – И что нам теперь делать со священником? – Фейтан допросит его. Мы вышли из темноты нефа. Две молодые женщины все еще молились у самого алтаря, касаясь лбом пола. Я вспомнила старших послушников монастыря, их бритые головы и загорелые жилистые руки, и где-то в груди зацарапалась Акума. Кролло, будто почувствовав ее присутствие, ускорил шаг. Фейтан неподвижно стоял возле закрытой на ночь церковной лавки. Заметив нас, он послушно вышел на свет, перекидывая через плечо зонтик. – Нужно допросить священника, - сказал Кролло. – Прямо сейчас. Фейтан молча кивнул и тенью заскользил в сторону апсиды. Мы двинулись следом.

***

Каждое воскресенье мы ходили в церковь на южным мысе Итрории. Белокаменная, с крошечными окошками-бойницами, она стояла, словно маяк, на выступе древней скалы, изъеденной высокими ледяными волнами. Иногда, во время особо жестоких штормов в феврале, вспененный порывами ветра океан облизывал ее западную стену, и тогда на светлом камне церкви оседали разбитые мелкие водоросли. На позеленевших от влаги крестах, украшавших низенький вход, любили дремать серые голуби. Мама шила нам воскресные одежды из шерстяной, кремового цвета ткани; для меня — юбку в пол, для Хисоки — колючий свитер с высоким горлом; к концу службы Хисока расчесывал шею в кровь. Мы носили одинаковые коричневые ботиночки без шнуровки и тёплые шали; перед входом в церковь мама надевала на меня крупный платок. Мы молились на коленях, и по замерзшему полу стелился солоноватый сквозняк, проникающий через щели дверей с океана. Хисока до странного сильно любил литургический хлеб и, несмотря на косые взгляды священника, бесстыдно уносил из церкви с десяток пресных просфор. Мы съедали их под одеялом в комнате, заставив входную дверь стульями: после проделок Хисоки отец выпилил из ручки замок. – Бог — это паутина вокруг кафедры, - шептал во время службы Хисока. – Видишь, как блестит? – Глупости говоришь, - я не успевала креститься. – А что ты думаешь, у нас в доме паутина висит просто так? Это Бог на тебя смотрит. Как ты заусенцы расковыриваешь. – А еще на тебя, как ты воруешь мамину помаду! Отец устало отвешивал нам подзатыльники. Последний раз мы были в церкви Вергероса перед самым отъездом в Кука Нью. Состарившийся священник с редкой бородкой плеснул на нас святой водой; с самого мыса Итрории стайка чаек вдруг бросилась в клокочущую белёсой пеной волну.

***

Священник стоял за алтарем, возле самой сакристии, тихо переговариваясь с молодым церемониарием. Завидев нас, Святой отец мягко опустил ладонь на его плечо, разрешая уйти, и обратился к нам полушепотом, будто боясь кого-нибудь потревожить. – Прошу простить, но сюда нельзя прихожанам, - с виноватой улыбкой произнёс он. – Разрешите поговорить с Вами, Святой отец, - я чуть поклонилась. – Это очень важно. Он кивнул притаившемуся в тени церемониарию и жестом пригласил нас войти в небольшую полутемную комнатку, по видимому, служившую для хранения различных церковных мелочей. Священник закрыл за нами дверь и прошёл в самый угол, так, чтобы тусклая лампочка, свисающая с низкого потолка, хоть немного высвечивала наши лица. Он улыбнулся, со странным понимаем глядя мне в глаза: – Что за важность, сестра моя? Фейтан одним быстрым движением выхватил короткий изогнутый нож и всадил Святому отцу в ладонь, намертво пригвождая к стене: – Издать хоть звук, я зарежу тебя. Лицо священника исказилось, вдруг превратившись в уродливую гримасу; из горла вылетел хриплый стон. Фейтан воткнул ему в ногу острие зонтика: – Предупреждал. – Не грешите в святыне… - взвыл он. – Господь не откажется от вас, если покаетесь… – Отвечай, - Фейтан с силой провернул нож в чужой ладони. – На мои, - и ещё раз. – Вопросы, - и ещё. Темная жидковатая кровь закапала на пол, стекаясь в узкие щели каменных плит; Кролло безучастно смотрел в посеревшее, взмокшее от боли лицо священника, и взгляд его показался мне холоднее ледяных вод Вергероса. – Кто дал тебе нэн? – Я не знаю, о чем вы… отпустите… не берите грех на душу. Фейтан вонзил нож в его вторую руку. – Кто дал тебе нэн? – Не знаю… я не знаю..! Сестра! - слезно простонал он. – Так это была твоя важность! Не греши… и Бог простит тебе… Меня затошнило; дрожащая фигура Святого отца, по рукам и ногам пригвозжденная к стене, была похожа на распятие. Я сглотнула; на корне языка осела неприятная горечь. Кролло, заметив мое побледневшее лицо, будто бы с интересом склонил голову; мне тут же захотелось свернуть ему шею. – Где будет следующий взрыв? - Фейтан продолжал прокручивать зонт в ступне священника. – Я не знаю… я не знаю! О чем вы говорите..! – Фейтан, - позвал Кролло. С четверть часа мы провели в комнате; Фейтан с особой жестокостью допрашивал Святого отца, поочерёдно вгоняя ему отравленные иголки под ногти и разлиновывая все тело выгнутым восточным ножом; дряблая кожа священника, покрытая россыпью больших темных родинок, раскрывалась под ледяным лезвием вывернутым красным мясом; пот капал с его лица, и с каждой секундой взгляд все сильнее мутнел, становясь до тошноты похожим на глаза мёртвой рыбы. Священник ничего не знал о нэне, и все попытки вытрясти из него хоть что-то заканчивались лишь его надрывным стоном. – Твоя жестокость удивила даже меня, - Кролло неожиданно повернулся ко мне лицом. – Иметь способность безболезненно просматривать чужую память и все равно соглашаться на телесный допрос. У меня вдруг закружилась голова. – Я не могу просмотреть его память, - с нажимом ответила я. – Почему? Чем послушники отличаются от него? Святой отец, услышав о детях из церковного хора, взвыл; его вопль, как шило, вонзился в мое сознание. И Акума взбесилась, с яростью выплескивая красный. – Он боится смерти, - я схватилась за голову. – Я сделаю всем только хуже. – Так ты все же можешь, - Кролло словно не слышал моих слов. – Делай. Мы теряем время. Фейтан отошёл, безразлично наступая в чёрную лужу крови на полу; следы от подошв его сапог протянулись до самых дверей. Он замер чуть позади Кролло, с презрением уставившись на меня. Священник вдруг заплакал: – Вся ты прекрасна, сестра моя, и пятна на тебе нет..! Я вижу, что ты чиста, оставь грех… оставь ради Господа… – Святой отец, - я положила ладонь на его окровавленную щеку. – На мне тысячи пятен. Ты плохо видишь. Он застонал; Акума визгливо вцепилась в его пульсирующее сознание, и я увидела… пустоту. Священник вдруг выпрямился: – Славься Владыка мира сего Левиал, и легионы Твоих серафимов, и четыре пророка Твои пусть прославляют праведный путь. Я почувствовала резкую боль в даньтяне; Акума с яростью толкнулась в мой позвоночник, заставляя все тело выгнуться назад; кости захрустели, и щеки обожгли дорожки слез. Я закричала. Мраморный пол под ногами просел, расходясь во все стороны глубокими трещинами. Священник, вторя мне, будто позабыв о своих ранах, забился в ужасающей агонии, пригвозжденный, распятый, запятнанный собственной кровью. Вопль Акумы расщепил сознание, и я увидела истинный красный. Где есть свет, там нет меня. Где есть я, там нет света. Аюна тянула ко мне руки, и ее ласковая улыбка заплывала красным. Как много красного. Я никогда не видела так много красного. – Останешься со мной? - Аюна оглаживала мое лицо красным. – Я покажу тебе Учителя. Ты же хочешь увидеть Учителя? Она топила меня в красном, разжевывала и глотала в красный. Ее рот истекал красным. И она сама вдруг стала красным. – Почему ты не хочешь меня! - завизжала Аюна. – Кого ты хочешь вместо меня?! Кого ты хочешь вместо меня?! Акума упивалась чужим страхом. Красный, красный, красный. И кто-то грубо вытолкнул меня наружу. Я очнулась в машине. Кролло сидел впереди, крепко держа руль обеими руками; рядом Фейтан молча полировал ножи. Мы проносились по пустырю, и крупные хлопья снега разбивались о стекла. Тело ощущалось поломанным, я снова не чувствовала ног; кожу на ладонях неприятно стянуло из-за чужой запекшейся крови. Акума молчала. – Объясняй, - заметив, что я очнулась, потребовал Кролло. Его лицо выглядело привычно безжизненным. – Я предупреждала, что это плохо закончится, - голос пропал от крика, саднило горло. Я закашлялась. Фейтан брезгливо подвинулся к окну. – Что с твоим джуджутсу? – Ничего. Кролло хмыкнул. – У священника не было памяти, - я наконец-то выпрямилась. – Там… просто пустота. – Как это возможно? – Не знаю. Из любого человека можно достать память или хотя бы ее фрагменты. У него же отсутствовало вообще все. – На что это было похоже? - нахмурился Кролло. – Как будто в пустой комнате выключили свет. Он вдруг тихо выругался. – Слышала, что говорил Святой отец? Про Владыку мира сего Левиала. – Да. – И что думаешь? – Нет такого Бога, - я потёрла поясницу. – Ни в одной из религий. – Есть Велиал, - заметил Кролло. – Это падший ангел. Мы помолчали. – Мне не нравится, что у священника не было памяти, - снова заговорил Кролло. – Учитывая его последнюю фразу, вся эта история с расщеплением нэна принимает очень неприятный оборот. – Ему промыли мозги, - согласилась я. – А фраза про Левиала — как триггер к смерти. – Чтобы никто не смог проникнуть в сознание и считать, откуда тянется нэн. – Точно. – Автопилот, - выронил Фейтан. – Да, священник выполнял свою работу на автопилоте, - кивнул Кролло. – А когда Сона задела этот механизм, произошло самоуничтожение. – Плохо. Мы свернули на дорогу к особняку. Кролло вёл машину мягко, будто бы совсем ласково; под его ладонями не выворачивался руль и не визжали колёса. – Все равно непонятно, какую функцию выполнял Святой отец, - проговорила я. – Если бы он был подрывником, наш допрос закончился бы, очевидно, взрывом. – Кстати, что с проклятием священника? - вспомнил Кролло. Акума поглотила его вместе с телесным страхом. – Исчезло, - соврала я. – Может быть, почувствовало, что питаться больше нечем. Мы снова замолчали; разговор не клеился, в машине витало почти осязаемое напряжение. Кролло припарковался на заднем дворе особняка и, запахнув плащ, двинулся к главной лестнице. На улице стало ещё темнее, и снег, от хаотичных порывов ветра косо летящий на землю, скрадывал все пространство, будто плотный туман; вытяни руку и не увидишь собственных пальцев. Зима в Метеоре ощущалась злее, чем в Йорк-шине; я пожалела, что не взяла с собой побольше тёплой одежды. С другой стороны, с чего ты взяла, что задержишься здесь надолго, подумала я. Ветер протяжно завывал в водосточных трубах. Оказалось, остальные члены Рёдана уже давно вернулись в особняк; привычно сгрудившись в зале, они молчаливо дожидались Кролло. Я вошла следом за ним, и Нобунага снова уступил мне место; Фейтан неодобрительно отвернулся. Кролло встал у доски, заложив руки за спину; его кожаный плащ чуть смялся в районе ниже груди, вычерчивая необычно узкую талию: под плотным жилетом, серебристыми ремнями обхватывающим горло, было видно, как при каждом вдохе поднимаются рельефные мышцы его пресса. Он явно практиковал цигун и сохранение энергии Ци, полностью беря под контроль нижний даньтянь. Дыхательная медитация хатха. Что-то секундно колыхнулось в моей памяти. – Полагаю, ничего подозрительного в проверенных вами местах не было, - начал Кролло. Все, как один, отрицательно качнули головой. – Хорошо. У нас появилась информация о террористах. Шалнарк возбужденно заерзал на диване. – Священник оказался носителем нэн, и это объяснило, почему к нему прилипло настолько сильное проклятие. Однако во время службы мы не почувствовали чужой воли, что исключало возможность использования манипуляции на Святом отце. – Но он все равно был как бы управляем, так что ли? - в неверии перебил Нобунага. Мачи с силой пнула его по голени. – Да, - кивнул Кролло. – Священник был под контролем нэн и проводил мессу на автопилоте, так, как проводил много раз до. Возник вопрос: как можно «манипулировать» объектом без собственного вмешательства в управление? Шалнарк присвистнул: – Так это невозможно, - он развёл руками. – Обязательно нужно контролировать его действия. – Возможно, если пользователь принадлежит к специализации. Сона просмотрела память послушников храма, и один из детей помнил, что Святой отец в день мессы проглотил крестик. Я заметила, как до смешного сильно исказилось лицо Финкса; казалось, он не сомневался в словах босса. Он сомневался в собственном слухе. Даже Франклин нахмурился: на его крупном носу от явного недовольства перекрестились красноватые шрамы. Мачи сложила на груди руки. – Зачем это делать? - продолжил Кролло. – Если мы определили того, кто контролирует подрывников, в специалисты, значит, ответ прост: для облегченного управления и быстрого «заражения» большого количества людей. Специалисты не подходят ни под одно определение хацу, поэтому узнать о его нэне достаточно точно пока не получится. Однако теперь нам известно, каким образом контролировался священник без чужой воли. Это «манипуляция» объекта, а не первоначального пользователя. В нашем случае — крестика. Расщепление своего нэна на неограниченное количество частей позволяет наделять объект собственной аурой и намерением. Если цель первичного пользователя «заразить» человека для теракта, то подготовленный объект сделает все за него. Здесь не нужна воля, а значит, не нужен постоянный контроль за своими жертвами. Достаточно зарядить любой объект своим нэном, и он будет работать автономно. Как клон первичного пользователя. Франклин тихо выругался. – К тому же у священника отсутствовала память, - Кролло коротко посмотрел на меня. – И при попытке узнать, кто наделил крестик Святого отца нэном, произошло самоуничтожение носителя: объект, находившийся внутри него, изначально был запрограммирован на ликвидацию в случае вторжения извне. И это идеальный план: устранить утечку информации до ее фактического появления. Мы имеем дело с очень интересным противником. С минуту в комнате висела гробовая тишина; лишь крупные настенные часы, по форме напоминающие сплющенный прямоугольник, глухо тикали, и звук тонул во всеобщем напряжении. Кролло медленно обводил взглядом лица собравшихся; остановившись на меня, он слегка прищурился. Первой молчание нарушила Мачи. – Так значит, священник и не собирался устраивать взрыв? - она заправила выбившуюся прядь за ухо. – Зачем тогда он был нужен? – Судя по всему, нет. Мы не смогли точно определить его функцию, но я думаю, что Святой отец должен был играть роль нулевого пациента. – «Заражать» остальных? – Похоже на то, - согласился Кролло. – У того, кто управляет заражёнными, есть определенный замысел. «Славься Владыка мира сего Левиал, и легионы Твоих серафимов, и четыре пророка Твои пусть прославляют праведный путь». Слова священника перед смертью. – Так это у нас религиозный фанатик, - отплюнулся Финкс. – И что за Левиал? – Насколько я знаю, нет такого святого, - сказала Мачи. Кролло слегка кивнул: – Есть падший ангел Велиал, самый сильный среди демонов. В библейской трактовке. – Все равно не понимаю его цель. Чего он добивается? Только устраивает хаотичные взрывы и заражает людей, - Мачи скривилась. – А что, чтобы заразиться, теперь всем нужно что-нибудь глотать? - встрял Нобунага. – Непрактично. Как он собирается запихивать в такое количество людей всякие крестики? У меня вдруг сжалось сердце. – Кролло, - сдавленно позвала я. – Гостии. Он резко обернулся; его обыкновенно спокойное, словно восковая маска, выражение лица дало трещину. Он нервно шагнул ко мне, загораживая собой лампу: теперь над его головой будто бы светился золотой нимб. – Гостии, - не веря повторил Кролло. – Гостии, гостии, гостии. Черт, Сона… – Что происходит? - сердито вмешалась Мачи. – Какие гостии? Фейтан вдруг поднялся со стула: – Причастие на мессе. Люди ели хлеб. Шалнарк нервно выдохнул: – Вот и заражение. – И что нам теперь делать? - засуетился Нобунага. – Как отследить тех, кто был на службе? – Я могу просмотреть камеры, но выцепить абсолютно всех прихожан не получится. Сколько их вообще там было? Процентов сорок вряд ли засветились на видеонаблюдении. – Все равно проверь, - приказал Кролло. – Нужно найти хотя бы часть, - он снова повернулся ко мне. – Не сможешь отследить их? Я покачала головой: – Не уверена. Проклятия вряд ли прилепятся к ним так быстро, если вообще прилепятся. Может, через день-два… К тому же не в ста процентах случаев норои станет охотиться за телесным страхом. – Плохо, - выронил Кролло. – Ладно. Шалнарк, за камеры. В итоге мы провели ночь, отслеживая сегодняшних прихожан; задачу усложняло ещё и то, что в Метеоре никогда не проводилась перепись населения, поэтому узнать точный адрес тех, кого удалось заметить на камерах, было практически невозможно. Метеор населяли люди-тени. Под утро Франклин разогрел огромную кастрюлю с супом; кто готовил его и когда, кажется, совсем никого не волновало. Суп был жидковат, и в темно-желтом от количества специй бульоне плавали одинокие, разваренные, длинные макароны. Посуда в особняке была ожидаемо разномастной: от современных однотонных тарелок до вычурных позолоченных супниц, витиеватых и неудобных даже на вид; столовые приборы были явно краденые и тоже совершенно разные по форме и размеру: настоящее серебро чередовалось с дешевым алюминием, а именные фамильные ложки — с погнутыми уродцами с заводского конвейера. Мы расселись в парадном зале вокруг продолговатого дубового стола; торжественный полумрак мягко обволакивал обитые красным шелком стулья и все же так чудовищно не сочетался с предложенным Франклином супом: лоскутная жизнь особняка перекинулась даже на кухню. Кролло сел во главе стола: за его изысканными манерами пряталась почти смертельная усталость; в тусклом свете хрустальной люстры тени, залёгшие под глазами, казались ещё темнее и будто бы глубже. Между аккуратных чёрных бровей пролегла еле заметная морщинка. Он ел молча, кажется, совсем не обращая внимания на вкус еды; он ел, чтобы не чувствовать голод, и ел, чтобы продержаться следующий день. Я вдруг подумала, получал ли он хоть когда-то настоящее удовольствие от еды? Ел ли, просто чтобы насладиться? На десерт кто-то нашёл вскрытую пачку печенья в кухне. Нобунага сразу же набил себе рот так, что больше не смог разговаривать. Кролло от печенья отказался. В пять с небольшим утра Шалнарк закончил проверять камеры, однако чтобы обработать каждое зафиксированное лицо, ему требовалось ещё хотя бы пару часов. Я видела, как слезились его глаза от синего света монитора и как он отказывался сделать хотя бы маленький перерыв. Я помогала ему распределять снимки по многочисленным папкам, и когда стрелки часов перевалили за шесть, Шалнарк, наконец, до хруста костей потянулся и предложил расходиться ко сну. И во сне я увидела взрывную волну, с невероятной скоростью прокатывающуюся по центру Метеора. Гигантское облако жара, огня, пыли и обломков зданий неслось в сторону полуразрушенного храма. Улицы исходили чёрным дымом. Кролло стоял, одной рукой опершись о западную башенку, а второй зажимая кровоточащую рану на животе: и вся его одежда окрасилась во влажный темно-красный цвет. У меня была сломала рука и неестественно вывернуто запястье. От одежды пахло ядовитой гарью. Кролло смотрел на приближающийся взрыв, и его побледневшее от кровопотери лицо озарялось ярко-рыжим; плотно сомкнутые синеватые губы едва подрагивали. – Нужно остановить, - с усилием произнёс Кролло. Слова из горла вырывались хлюпающим хрипом. – Сейчас. Я оттолкнулась от разбитой стены храма и встала перед ним; меховой воротник его плаща, некогда белый и ухоженный, насквозь пропитался кровью. Кролло поднял на меня взгляд, и я нежно коснулась его груди ладонью. – Остановим, - пальцы нащупали анахату. – Столько мыслей, не знаю даже, что и сказать. Кролло непонимающе склонил голову. Энергия переместилась к основанию ладони, готовясь с яростью вылиться в чужое тело. – Я уже по тебе соскучилась. Я толкнула его в солнечное сплетение; удар энергии пришёлся ровно на четвёртую чакру, и Кролло с силой отлетел к стене; песчаник мгновенно разошёлся глубокими трещинами, поднялась пыль. Я вытащила одати и, более не оборачиваясь, нырнула во взрывную волну. Учитель сказал, что сила удара должна исходить от всего тела. А Аюна сказала, что я умру за кого-то другого.