Акай

Кролло отозвался не сразу: рация вновь разразилась трещащими помехами, и каждая секунда в ожидании его голоса тянулась для меня как час. Коленопреклоненные, два трупа продолжали недвижно молиться третьему; Нобунага вытолкал меня из гостиной и с силой захлопнул за нами дверь; на его побагровевшем от злости лице выступили еле заметные капельки пота. Шипение внутренней связи наконец оборвалось: Кролло шумно выдохнул в динамик: – Да? – У нас три трупа в квартире, - голос непривычно дрогнул; я тихо откашлялась. – Двое взрослых и… распятый ребёнок. Кролло помолчал, а затем, коротко бросив «еду», выключил рацию. Все происходящее вдруг показалось мне плоской декорацией, и даже собственные пальцы, побелевшие от того, как сильно я сжимала телефон, ощущались до странного чужими. Я растерла виски. Время будто оттаяло и побежало с невыносимой скоростью вперёд. Нобунага, надолго застывший в дверном проеме, наконец сделал шаг вперёд. – Нужно что-то делать, - нервно проговорил он. – Это не нормальные убийства ради смерти. – Согласна. Похоже, что они ради ритуала. Только какого?.. Кролло влетел в квартиру, с силой вышибая входную дверь; за ним шумно ввалился Франклин с Шизуку на руках. Нобунага в ужасе подскочил к ним: – Что с ней?! – Обморок, - сухо ответил Франклин. – Пыталась использовать Деме-чана, чтобы всосать трупы. – И что? – Получила сильную отдачу чужим нэном. – Стой, стой, стой, - я подбежала к ним. – Какие трупы? – Такие же, - Кролло распахнул в гостиную дверь. – Та же поза, те же ранения. Только распята была девочка. Нобунага в ярости обнажил катану: – Ублюдки! - прорычал он. – Я сам их прикончу! Головы отрублю! – Отрубишь, - я мягко погладила его по руке. – Давай сейчас вместе осмотрим комнату, чтобы побыстрее найти, кто это делает, м? – Пошли, - Нобунага, чуть остыв, решительно шагнул в гостиную, переступая через лужу почерневшей крови на ковре; Кролло смерил меня ещё одним нечитаемым взглядом. Франклин стоял, прижав голову Шизуку к груди; его крупные мозолистые пальцы почти нежно поглаживали ее растрепанные волосы. Кролло присел рядом со взрослыми, пристально вглядываясь в их посиневшие лица. – Трупное окоченение, - он коснулся указательным пальцем щеки женщины. – Как раз, думаю, суточное. Значит, они вернулись с мессы и сразу же убили своего сына. – Снова автопилот? - угрюмо спросил Франклин. – Да. Хорошо, что это подтвердилось. Только мне не нравится их поза и степень окоченения. Мышцы совсем твёрдые. – Похоже, что автопилот работал и после смерти, - я присела рядом с Кролло. – Когда они приняли нужную позу, заражённые объекты внутри просто остановили все процессы в организме. Так? Кролло кивнул: – Верно. – А что с ребёнком? - Нобунага кивнул на мальчика. – Ты говорил, он не ел эти гостии. – Так и есть, его просто растерзали заживо. Все это убийство — декорация, театральное представление, и люди в нем — реквизит. А для нас подготовлены билеты в первый ряд. – Почему ты так думаешь? - нахмурился Франклин. Кролло вдруг посмотрел мне в глаза. – Потому что имя Левиал — это тот же самый Велиал, только с переставленными буквами, - я шагнула к Кролло; его взгляд задумчиво блуждал по моему лицу. – А Велиал — то есть «не имеющий жалости» — считается самым сильным падшим ангелом. Он командует пятьюдесятью легионами демонов, и по силе превосходит даже… Люцифера. Шизуку еле слышно вздохнула, медленно приходя в себя; Франклин обнял ее еще крепче. Часы на стене гостиной отмеряли падавшие в тишину квартиры секунды. – Нет, - Нобунага отшатнулся. – Так это все устроено для нас? Для Рёдана? И ты главная цель? – Я не цель, а всего лишь элемент спектакля, - безразлично пожал плечами Кролло. – Велиал появился раньше Люцифера и одним из последних пал с Небес. Полагаю, я должен буду выбрать его сторону, как воплощение падшего существа. Все акты написаны. Нам осталось только подыграть. – Но ведь Люцифер изначально не был Дьяволом или Сатаной, - я нахмурилась. – Это неверная трактовка. Люцифер был «утренней звездой» и «несущим свет сыном Венеры». Правильно? Кролло с интересом наклонил голову: – Да. Люцифер часто изображался предвестником рассвета. А прославляющий эпитет lucifer даже применялся к Иисусу: «Истинный светоносец мира». К чему это? – Так значит, ты не должен быть заодно с Велиалом. Твоя роль не в том, чтобы быть падшим ангелом! Ты свет, ты доброта, ты… ты, наоборот, станешь его противником. – Исключено. Во мне нет ничего светлого. – Ты судишь себя своими глазами, - я машинально схватила его за руку. – А он — своими, и, значит, видит в тебе доброту. Какой бы она ни была. Для чего тогда разыгрывать этот спектакль? Он знает, что ты будешь защищать Метеор, так разве истинная доброта не в том, чтобы спасти невинных людей? Кролло вдруг с силой сжал мои пальцы: – Я не святой и быть им не собираюсь. Сона. Мы сейчас просто теряем время. Лучше подумай, к чему убивают маленьких детей. – Я не говорю, что ты святой! Чем ты опять слушаешь?! - разозлилась я. – Хватит. В нашу первую встречу ты уже сказала, что я хороший человек. Я тебя услышал. Если очень хочешь так считать — считай, пожалуйста, только не нужно убеждать меня в этом. Мы знакомы три дня, что ты вообще обо мне знаешь? Мне отчего-то захотелось дать ему пощечину. – Сона, по-моему, ты перегибаешь палку, - осторожно вмешался Франклин. – Мы не хорошие, а босс уж тем более. Зачем доказывать обратное? – Ладно, - выдохнула я; внутри клокочущая злость вдруг превратилась в обиду. – Для чего убивают детей: это точно ритуал, но если мы продолжаем говорить о Велиале, то, насколько я помню, маленьких детей ему в жертву обычно не приносили. – Это было для Молоха, - ровно ответил Кролло. Мы замолчали; Шизуку наконец-таки очнулась и теперь, лёжа на руках Франклина, недоуменно разглядывала всех нас и окровавленную гостиную. – Где это мы..? - она потёрла ушибленную голову. – Во второй квартире с такими же трупами, западная часть района, - мрачно отозвался Нобунага. – Думаем, зачем так жестоко убивают детей, а Сона выводит босса на эмоции. – Я никого не вывожу, - рассердилась я. – Зачем это говорить? – А ты что, не видишь, как он реагирует? Я у него сто лет не видел такого выражения лица. – Нобунага! - угрожающе позвал Франклин. – Прекращай болтать. Кролло судорожно вздохнул. – Все, хватит, - я потёрла лоб. – Теперь нормально думаем, зачем распяли мальчика. И девочку. Почему вообще распятие? – Играет в Бога? - предположил Нобунага. – Да мы ведь только что решили, что Велиал — это падший ангел… Какой Бог? Он обиженно закусил губу: – Ну тогда не знаю. – Все убитые дети не достигли совершеннолетия. Нам это что-нибудь даёт? - неуверенно спросил Франклин. – Я бы предположил, что Левиал таким образом собирается превратить их в ангелов, но опять же вопрос: при чем тут ангелы; к тому же, только до семи лет дети считаются безгрешными, - произнёс Кролло. – А все жертвы были разного возраста, и многие намного старше семи. Я снова подошла к мальчику и дотронулась до его окоченевших щек; в теле совсем не чувствовалось постороннего нэна: это был лишь ледяной распятый труп. Под пальцами вдруг нащупалось странное уплотнение. Стараясь не задеть окровавленные губы ребёнка, я осторожно приоткрыла ему рот: в глубине красного узкого горла виднелась измятая бумажка. – Что там? - Кролло подошёл поближе. Я молча погрузила кисть в рот, зацепляя пальцами влажную записку. – Крест, - я аккуратно развернула листочек. – И больше ничего? – Нет. Ты же видишь. Нобунага вытянулся, с отвращением вглядываясь в бумажку: – На церковный не похож, - протянул он. – Такими обычно пометки делают на всяких картах. – В любом случае, это послание именно для нас, - обрубил Кролло. – Вопрос только в том, сможем ли мы его правильно растолковать. Он резко повернулся к двери: – Возвращаемся в восточный район. Нужно посмотреть, есть ли такая записка у предыдущих жертв.

***

В тот март настоятель отправил нас на первое задание. В соседнем городке Иё, отделенным от Китаямы бурной ледяной рекой, берущей своё начало на вершине горы, поселился мстительный дух; с самой осени он преследовал служителей храма Коори, срывая молитвы и отпугивая прихожан; особенно проклятие любило прицепляться к маленьким детям, мучая их своим самым уродливым воплощением. Нам же поручили изгнать его. Рано утром, собрав талисманы, мы двинулись к переправе. День был солнечный, и белые дрожащие блики, отражающиеся от клокочущих потоков воды, до боли слепили глаза. Плакучие ивы по бокам реки тихо шелестели голыми длинными ветвями; на каждой из них уже появились сочные зеленоватые почки. Впереди, указывая дорогу, шёл старший послушник Окада в черной кэса; настоятель обязал его сопровождать нашу группу на случай, если проклятие окажется особого уровня. Окада был тучным и крепким молодым человеком и всегда носил с собой треугольную соломенную шляпу каса, перекинутую тонким шнурком через шею; в руках он держал шелковый мешочек с талисманами и высокую толстую палку, на которую опирался через каждый шаг. Годжо, заложив руки за голову, лениво пожевывал зубочистку. – Сэмпай, остановимся потом в городе? - заискивающе начал он. – Я слышал, в Иё есть хорошие ресторанчики с местными сладостями. – Эти местные сладости такие же, как у нас на Китаяме, - фыркнул Гето. – Точно, ничего нового ты там не попробуешь, - со смехом закивала Аюна. Годжо досадливо отплюнулся; я легонько похлопала его по плечу: – Почему бы и не остановиться, если сэмпай не против. Я бы прогулялась по городу. – Вот, хоть кто-то меня поддерживает! - он радостно приобнял меня. – А вы все злыдни. – И я злыдня? - весело хмыкнул Окада. – Нет-нет, сэмпай самый добрый и самый лучший, потому что он разрешил нам заночевать в городе! - Годжо подскочил к старшему послушнику, почти страстно предлагая понести его шелковый мешок. – Я ещё ничего не разрешил. – Ну собираешься же! Я вижу, что собираешься, сэмпай. Тебе самому хочется расслабиться и побыть вне монастыря. Так ведь? Окада слабо пожал плечами: – Я уже семь лет здесь живу, как-то привык обходиться без таких вылазок. – И тебе не скучно? - удивилась Аюна. – Да нет, всегда есть чем заняться. К тому же, настоятель часто посылает сопровождать молодняк, вот как вас сейчас. Всё дело. – Не думал покинуть монастырь? - серьезно спросил Гето. – Сначала, конечно, думал, как только поступил в ученики. А потом время так быстро побежало, что я и сам не заметил, как остался на Китаяме. Куда уж теперь уходить? У меня жизни-то нет, кроме монастырской. Мы перешли через каменный мост, соединяющий Китаяму и Иё; вдалеке, на крутом склоне виднелись городские деревянные домики с покатыми темными крышами и большие красные ворота, ведущие в храм Коори. Я с удовольствием вдохнула вдруг налетевший ветер: в ещё прохладном воздухе пахло наступающей весной; скоро везде расцветут сакуры. – А как же личная жизнь? - вмешался Годжо. – Никогда не хотелось, не знаю… жениться? Детей завести? Окада рассмеялся: – Сам-то как думаешь? – Да никак, я детей не люблю и не хочу. – И жениться не хочешь? – Не, - Годжо хитро посмотрел в сторону нахмурившегося Гето. – Сэмпай так и не ответил на вопрос… – Я хотел жениться, и даже было на ком. Но когда ты с самого детства видишь вокруг себя проклятия, а потом целенаправленно учишься их изгонять, семейная жизнь получается как-то не к месту. Всегда есть шанс быть убитым «на работе». И что ж тогда, оставлять жену вдовой? Да и детям без отца никуда. – Но ведь и в обычной жизни есть шанс умереть раньше времени, - возразила я. – Несчастные случаи — сплошь и рядом. – А что такое — умереть раньше времени? - Окада повернулся ко мне с грустной улыбкой. – Нет понятия «раньше времени», смерть приходит по твоему личному расписанию, ни раньше, ни позже. Это ты можешь думать, что кого-то отняли «не вовремя», а на деле — очень даже. Год, два; всем хочется отсрочить свои потери. Но это, конечно же, невозможно. Мы помолчали; городские постройки Иё становились все ближе, будто бы вырастая из самого холма. Белые лучи солнца скатывались с резных крыш чайных домиков, отражаясь в глубоких лужах на вымощенных булыжником улицах. Окада надел свою соломенную шляпу. – А если это любовь? - я подбежала к нему, чтобы идти рядом. – Если так сильно любишь человека, что не можешь без него жить? Зачем отказываться от этой любви, пусть даже она будет жить всего лишь пару лет? Почему нельзя быть рядом столько, сколько тебе отмерено? Окада вдруг остановился, внимательно вглядываясь в мои глаза. – Это эгоистично, Сона, ты разве не понимаешь? Твоя любовь никогда не оборвётся, если ты умрешь раньше; тебе никто не разобьёт сердце, потому что оно уже остановилось. А что будет с твоим возлюбленным? Ты обречёшь его на жизнь с осознанием огромной потери. Он будет просыпаться без тебя, есть без тебя, читать книгу без тебя. Каждое деревце будет напоминать ему именно о тебе: что ты любила, что ненавидела. Так ведь нечестно: ты больше не живешь без него, а он без тебя — каждый день. И это в тысячу раз больнее, чем не любить вовсе.

***

В квартире восточной части нового Метеора два коленопреклоненных трупа в окоченение молились третьему: обнаженная маленькая девочка с одинаково изуродованным тельцем была распята на карнизе для штор. У мужчины, отца семейства, не было правой ноги по самое бедро. Шизуку сказала, что Деме-чан успел засосать только ее. Гостиная ничем не отличалась от предыдущей: поклеенные обои были такого же светлого цвета, рыжеватый линолеум, крупные часы на стене; разве что отсутствовал пушистый ковёр, и лужи крови въелись чёрными пятнами в сам пол. Я тихо обратилась к Нобунаге: – Квартира выглядит точно как в западной части. – Конечно. Это же типовые постройки, - хмыкнул он. – Каждому жителю по квартире и рабочему месту. Когда быстро отстраиваешь город, тут уж, извините, не до индивидуального ремонта. Зато вот отопление есть. Он постучал ладонью по желтоватой батарее. Кролло, услышав наш разговор, резко обернулся, и я снова заметила залёгшую между его аккуратных бровей морщинку. Я мягко приоткрыла обмётанные губы девочки, проникая пальцами в рот; в глубине ещё чуть влажного горла я нащупала свернутую бумажку. – Есть! - развернув ее, я повернулась к Кролло. – Такой же крест, ничего нового. – Сзади? – Нет. И бумага наощупь идентична предыдущей. – Что бы это значило… - задумчиво протянул Франклин. – Похоже на подсказку, - я просмотрела записку на свет. – Но что-то пока не могу придумать, где нам ее применить. Явно же во время взрывов в других городах никто не совал жертвам такие бумажки в рот. А здесь Левиал был точно уверен, что мы догадаемся о заражённых гостиях. Первый акт нашего спектакля в самом разгаре. Мы снова замолчали. Шизуку рассеянно оглядывала фотографии на стенах: девочка в красном платьице на коленях отца, беззубая улыбка до ушей; мать с пышными белыми цветами, перевязанными тонкой лентой; пожелтевшая вырезка из газеты «Металлургия», и на ней — портрет мужчины. Стоящего сейчас на коленях перед убитой дочерью. То, с каким бесстрастным выражением лица Шизуку смотрела на эти снимки, заставило меня вздрогнуть. Кролло заметил мое движение: – Ты тоже получишь отдачу, если сейчас станешь проверять родителей? – Не уверена. Мой нэн запечатан, так что вряд ли воздействие придётся на него. С другой стороны, если у этого Левиала аура такая же сильная, как твоя, мне может не поздоровиться. – Что тогда будет? - Кролло нахмурился. – Обморок, временная потеря пользования джуджутсу. Не знаю, в общем. Трудно сказать. В худшем случае я могу отреагировать так же, как на Святого отца. – А как было на Святого отца? - тут же поинтересовался Нобунага. – Не очень приятно, - я улыбнулась. Кролло сцепил руки в замок: – Все равно попробуй. Память из мертвецов мы уже не вытянем, так хотя бы посмотрим, остались ли следы нэн. – Гостии уже переварились, наверное, - заметил Франклин. – Есть ли смысл рисковать, босс? – Мы не можем уйти просто так, - он снова повернулся ко мне. – В храме ты упала в обморок после случившегося приступа. Что, если в этот раз будет не такой мирный исход? Как тебя остановить? Я вскинула брови: – Мы знакомы три дня; думаешь, я скажу тебе, как подавить мое джуджутсу? Нобунага непроизвольно охнул. Кролло ещё с секунду будто бы безразлично разглядывал мое лицо, а затем кивнул в сторону трупов: – Проверяй. Я встала на колени между ними, словно тоже молясь распятой девочке, и приложила ладони к ледяным жёстким спинам ее родителей. В окоченевших телах циркулировал чужой нэн, колючий и до боли в костях сильный; я крепче сжала пальцы. Акума во мне расплескалась красным. – Объект ещё внутри, только не понимаю, почему на нем не стоит такого же условия самоликвидации. Я касаюсь ауры, но кроме боли вообще ничего не чувствую. – Странно, - Кролло опустился рядом со мной на пол. – Может, уничтожение носителя запрограммировано только на случай считывания памяти? Ты не видишь следов этого нэна? – Нет, такое ощущение, что у них внутри просто… полноценный пользователь. Кролло приложил ладонь к спине женщины, чуть касаясь мизинцем моей руки; его струящаяся аура окутала наши тела. Отчего-то в этот раз я не чувствовала исходящей, давящей на сознание угрозы: теперь его нэн показался мне прохладным речным потоком, сильным, но не жестоким. Сосредоточенный профиль Кролло в свете яркой хрустальной люстры выглядел не таким острым; на секунду я даже позволила себе улыбнуться. – Что там у вас? - нетерпеливо спросил Нобунага. – Сона, чего это тебе весело стало? – Ну и почему ты так решил? - тут же рассердилась я. – Думаешь, мне нравится трупы трогать? – Сидишь вон, улыбаешься. Нашла что-нибудь? – Нобунага, - предупреждающе позвал Франклин. – Займись делом. – Каким? Каким делом-то?! Придумай мне дело, я им и займусь! Кролло устало вздохнул: – Действительно, нэн прощупывается, но реакции никакой. Почему тогда Шизуку упала в обморок? – Давай их вскроем? - предложила я. – Если мы чувствуем ауру, значит, объект каким-то образом сохранился в теле. Хотя это странно, и Франклин прав, что гостии уже давно должны были перевариться. – Точно. Мы ведь обсуждали, что автопилот работал и после смерти. Черт, почему мы сразу не догадались? Отвезём их Мачи. Она вскроет. Франклин осторожно погрузил в машину тела, укутав истерзанную девочку тощеньким домашним одеялом: Кролло настоял на ее похоронах. Нобунага, рассерженный постоянными упреками в свой адрес, вёл машину хуже прежнего; пару раз нас чуть не вынесло на обочину. На полпути к особняку мне даже показалось, что машина обязательно перевернётся, и нам придётся добираться обратно пешком. Возможно, ехать с трупами было бы куда приятнее… Кролло и Франклин с Шизуку приехали несколько раньше нас, несмотря на то, как безумно гнал Нобунага по ледяному пустырю. Оказалось, в особняке был глубокий подвал, уходящий двумя этажами под землю; низенькая дверца, спрятанная в тени парадной лестницы и запертая на массивный замок, ключ к которому отчего-то был только у Фейтана, вела к многочисленным комнаткам с низкими потолками. В подвале стойко пахло сыростью и ржавым железом; в каменные стены до глубоких трещин были ввинчены крюки с тяжелыми старыми цепями. Кое-где висели тусклые одинокие лампочки. Шалнарк со странной радостью в голосе назвал эти жуткие помещения пыточной. Комната, где Кролло хотел провести вскрытие, находилась на минус втором этаже, в самом конце темного и влажного коридора; на удивление, в ней горел по-больничному яркий свет, и стальная каталка, установленная ровно посередине, белёсо бликовала под круглым потолочным плафоном. Принюхавшись, я почувствовала едкий запах спирта. Мачи как раз натягивала синие латексные перчатки, когда мы с Нобунагой, чуть потеснив замершего в углу Кортопи, вошли в комнату. Кролло машинально обернулся; его бледное лицо будто ласково поглаживал отражающийся от хирургического стола свет. Мачи, заметив меня у двери, неприветливо сощурилась. – Начинай, - скомандовал Кролло. Она подхватила длинный серебристый скальпель и, вливая в инструмент свой нэн, одним быстрым движением сделала надрез на животе скорченной в той же молитвенной позе женщины. Сантиметр за сантиметром Мачи бесстрастно расчерчивала окоченелую кожу трупа, обнажая темно-красное мясо; Кролло внимательно следил за каждым движением. Ее рука совсем не дрожала, а пульсирующий нэн вокруг тела напоминал беспрестанно колышущуюся газовую ткань. Но мой взгляд то и дело соскальзывал на спину Кролло; перевёрнутый крест его плаща будто бы сакрально поблёскивал темно-золотыми нитями. Мачи взяла длинный пинцет и, раздвинув края надреза, погрузила его внутрь трупа. И в ту же секунду моргнула лампа, и ослепляющая вспышка света, словно это было вырвавшееся из проводов электричество, отбросила Мачи к противоположной стене. Финкс испуганно подлетел к ней. – Мачи?! Мачи?! Ты меня слышишь? - он нервно потряс ее за плечи. – Эй!.. Кролло, неожиданно схватив меня за рукав, протиснулся вперед к каталке: – Осмотри тело. Быстро. Он склонился над Мачи и легонько хлопнул ее по щеке; затем, поместив два пальца под скулу, прощупал пульс и заправил выбившуюся из высокого хвостика прядку ей за ухо: – Жива, просто в глубоком обмороке. – Значит, все как с Шизуку, - Франклин облегченно выдохнул. – Повезло, что ничего более серьезного. – Что ее вообще там так сильно ударило?! - раздраженно спросил Финкс; Шалнарк задумчиво хмыкнул. Я раздвинула брошенным скальпелем кожу и заглянула внутрь; в надрезе потемневшего желудка виднелась плоская, будто бы пластиковая, гостия. Кролло выпрямился, отходя от Мачи: – Полагаю, что тот самый объект, который заставляет действовать носителей на автопилоте. Это лишний раз доказало, что все зараженные вещи изначально «программируют» на недопущение утечки информации. К ним нельзя даже прикоснуться. Очень умно. Я полезла пальцами в разошедшуюся рану. – Ты что делаешь? - Кролло грубо схватил меня за запястье. – Ты попросил осмотреть труп, я и осматриваю. Что опять не так? – Тебя сейчас ударит точно так же, как Мачи, и я сказал осмотреть, а не трогать руками. – Ну, мы все еще не знаем, получу я отдачу или нет, - возразила я. – Но гостию достать нужно. Вдруг получится отделить от неё нэн? – И что ты с ним сделаешь? - он снова начал видимо раздражаться. – Допустим, мы найдём ещё одного заражённого, ты начнёшь считывать его память или доставать объект, чтобы сравнить с извлеченным нэном, а дальше он просто ликвидирует сам себя, как и в разы до. Не вижу в этом никакой логики. Финкс резко поднял на нас взгляд. – Босс, так ты знал, что Мачи может пострадать? - с неверием спросил он. – Франклин сказал «как с Шизуку», значит, и ее тоже ударило этим чертовым объектом? Кролло молча смотрел на него сверху внизу. – Почему ты остановил Сону, а не Мачи? - с нескрываемой злостью выплюнул Финкс. – Кто важнее Рёдану: наша Мачи или… – Довольно, - Кролло жестко остановил его. – Речь идёт не о важности, Финкс, а об умении. Мачи — хирург и опытный пользователь нэн, и я доверяю ее способностям. Если бы Сона владела чем-то подобным, я бы поставил на вскрытие именно ее. Ты сомневаешься в моих решениях? Финкс. Финкс потупился: – Нет, босс, просто… А, ничего. – Высказывай своё недовольство до конца, - холодно ответил Кролло. – Я слушаю. – Нет… я всем доволен, никаких претензий. Правда. Прости, что так резко отреагировал. Я не хотел тебя оскорбить. – Ты никого не оскорбил, - он протянул Финксу ладонь, будто желая помочь встать с колен. – Отнеси Мачи в ее комнату. Остальные — в зал.

***

Мы вошли в город, когда полуденное мартовское солнце затопило собой все улочки, оседая дрожащим светом в стылых лужах и отражаясь от начищенных стёкол домов. Иё был ещё меньше, чем наш городок под Китаямой: люди здесь жили возделыванием рисовых полей и сбором лекарственных трав, которые росли у подножья склона; из этих трав делали чай и толстые скрутки благовоний, и белый дым, просачивающийся сквозь множество крошечных дырочек курильницы, пах лугом и солью океана. Во время сезонных мацури, дойдя до переправы на сторону Иё, но не ступая на сам мост через реку, в отдалении можно было увидеть фейерверки, вылетающие из храма Коори, и сотни оранжевых фонариков в день поминовения усопших: огоньки плавно летели к заливу, будто светлячки, и незаметно таяли в темноте длинного каменистого берега. Окада рассказывал, как раньше местные пахари устраивали шумные гуляния, выкатывая на главную площадь пузатые бочки сакэ и прославляя богиню плодородия и земледелия Инари о-ками. Конечно, ничего нового для нас в этом месте не было: такие же улочки с низенькими минка, такие же лавки, чайные домики и бескрайние зелёные поля вдалеке; даже воздух в Иё на вкус был как ветры Китаямы, и все равно мне хотелось молча побродить по этому городу. Весна ласково умывала привычные глазу вещи, и они сверкали под солнцем чем-то новым и совершенно волнующим. Храм Коори опоясывал ухоженный сад пионов, прикрытых на зиму небольшими, сколоченными из темных досок, домиками; перед самим входом стояли высокие красные ворота и по бокам от них — две каменные замшелые фигуры собак-хранителей. У молитвенной площади нас встретил пожилой монах в белом многослойном одеянии. – Учитель Таро, - Окада глубоко поклонился, прижав друг к другу ладони. – Видеть Вас в здравии для нас воистину праздник. Мы проделали путь с горы Китаяма по просьбе настоятеля нашего монастыря Идзэнэдзи-самы. Прошу, позаботьтесь о нас сегодня. Старый монах с улыбкой поклонился в ответ: – Приятно знать, что ты все такой же вежливый, Окада, - он с удовольствием погладил свою жиденькую седую бородку. – И послушники с тобой молодые, сильные… Надеюсь на вашу помощь храму Коори. В долгу не останемся. Мы снова поклонились; Годжо, совсем не скрываясь, принялся с интересном разглядывать Учителя Таро. Монах добродушно выдержал этот бесстыдный взгляд и, провожая нас к кумирне, где в последний раз был замечен мстительный дух, даже пару раз искренне улыбнулся Годжо. Территория храма была небольшой, но очень красивой: отполированный десятками лет и тысячами коленей камень, каким была выложена молитвенная площадь, ярко блестел на солнце, словно его полили водой; изогнутые сосенки с шероховатой рыжей корой мягко шелестели на ветру. На темной многоярусной крыше неподвижно сидела крупная сорока. – Прихожане жаловались на проклятие именно здесь, - Учитель Таро указал на невысокую кумирню из некогда белого камня. – Говорят, оно особенно любит мучать маленьких детей. – Да, Учитель, это так: дети не могут сформировать достаточно прочный духовный барьер, как, например, взрослые; этим и пользуются проклятия. Цепляются к беззащитным деткам и питаются их энергией, - отозвался Окада. – Мы изгоним этого духа, и храм Коори вновь станет сохранным местом для верующих Иё. Годжо вдруг хлопнул себя по бедру: – Не переживайте, Учитель! Мы сильнейшие. – Ты бы помолчал, - прошипел Гето. – Позоришься только. – А разве это не так? Вот нас четверо, давай, поспорь ещё, что в монастыре есть кто-то сильнее. Да, Сона? Я мягко поклонилась монаху: – Учитель Таро, мы приложим все усилия, чтобы изгнать мстительного духа. Пожалуйста, верьте в нас. – Нет счастья, равного спокойствию, - Учитель вдруг нежно погладил меня по голове. – Оставайся с ним, и жизнь приведёт тебя к просветлению. – Вы слишком добры к нам, - напряжённо проговорил Окада. – Позвольте осмотреть кумирню. Старый монах снова раскланялся и, молча обернувшись на площадь, двинулся к храму. Его худощавая фигура, затянутая в белое, ещё долго не исчезала из виду, словно зависшее на холме одинокое приведение. Окада принялся ругать Годжо: – Как ты разговариваешь с Учителем Таро? Он уважаемый служитель храма, ему не отказал даже наш настоятель! Почему ты не можешь вести себя повежливее? – А зачем эти формальности? - пожал плечами Годжо; солнечные лучики плескались в его ярко-голубых сощуренных глазах. – Нужно не расшаркиваться, а дело делать: изгоним проклятие и все, монах нам будет всю жизнь благодарен. Окада даже задохнулся от возмущения; а мне показалось, будто он подавился собственными словами. – Ну хватит, хватит, - Аюна потрепала Годжо за шею. – Сам же сейчас время тратишь. Я подошла к кумирне и положила ладонь на ее шершавый холодный камень; от него еле заметно исходила проклятая энергия: духу явно полюбилось это место. Гето пощупал крышу молельни и мгновенно нахмурился. – Не самое обычное проклятие, - протянул он. – Нужно его приманить талисманами-обманками. – Да, точно! Дух явно захочет поглотить более слабого сородича, поэтому и клюнет на талисман, - согласилась я. – А как клюнет — мы его сразу же и изгоним. Окада одобрительно кивнул. – Все вместе будем изгонять? Не многовато ли людей для одного проклятия? - удивилась Аюна. Годжо моментально поддержал ее: – Нас четверо, а дух один. Даже как-то неудобно перед ним… – Ты что несёшь?! - возмутился Гето. – Перед проклятием тебе неудобно, да? У нас сейчас одна цель — помочь храму и как можно быстрее. А быстрее — это когда вчетвером. Порыв ветра опрокинул соломенную шляпу Окаде на спину; Годжо зажмурился, старательно отплевываясь налетевшим из храма облаком пепла. Я тронула ледяную ладонь Гето; на голую ветвь гинко опустился ворон. – Оставь их, - прошептала я. – Изгоним духа вдвоём, как только он появится. Не стоит ссориться. – А с этими что делать? – Ничего. Просто будем быстрее. – Я все же считаю, что нам нужно объединиться. Нужно попробовать убедить их. – Сугуру, - я позвала его по имени. – Они не хотят быть вместе, потому что заслуга одного ценится гораздо выше заслуги четверых. Вместо того, чтобы сразу уничтожить проклятие, мы будем только соревноваться, кто сделает это первым. Гето задумчиво огладил кумирню: – Может, ты и права… Мы ведь собираемся изгнать его не ради чьей-то благодарности. – Вот именно, - кивнула я. – Над нами не будет висеть эта заслуга. – Мы просто поможем людям и уйдём. – Да, как и должны делать всегда: помогать и не ждать за это «спасибо». – О чем вы там шепчетесь, эй? - Годжо протиснулся между нами, приобнимая за плечи. – Что у вас тут за секреты? Окада, внимательно вглядываясь в наши лица, вдруг склонил голову: его высокий лоб, переходящий в наголо бритую голову, чуть наморщился. В обыкновенно ласковых спокойных чертах будто бы залегло недовольство. Мы прикрепили талисманы к кумирне и до захода солнца лениво слонялись по территории храма; несколько раз Учитель Таро выносил нам чаши с ледяной водой, неизменно кланяясь. У него была мудрая улыбка, и мне хотелось проговорить с этим старым монахом все оставшиеся мне дни. В его чуть помутневших от возраста глазах жило знание, которое я жаждала найти, и которое так никогда и не могла понять: что-то странное витало надо мной в воздухе, что-то труднообъяснимое, эфемерное, душащее меня по ночам; что-то, что обязательно должен был знать Учитель Таро. В ту ночь мы все же уничтожили проклятие вместе: я наклеила изгоняющий талисман, а Гето поглотил самого духа, превратив в маленький чёрный шарик проклятой энергии. Кумирня очистилась, как и сам храм Коори: теперь сад пионов тихо вдыхал свежий горный воздух, без грязи и скверны. Окада выглядел разочарованно; Годжо с Аюной молчаливо плелись за ним по пятам, будто бы не замечая ничего, кроме собственных ног. Гето тошнило от проглоченного проклятия. В начале площади, ровно как и днём, нас ожидал Учитель Таро; с высоким фонарем из рисовой бумаги, его ссохшаяся фигурка казалась ещё меньше: весь он будто бы истончился, растаяв в густой весенней темноте. – Храм Коори благодарен вашему монастырю, - старый монах низко поклонился. – Мы станем молиться за вас и возжигать благовония день и ночь. Храм Коори никогда не забудет вашу доброту. – Учитель Таро, мы смогли изгнать проклятие только благодаря Вашей вере. И мы станем молиться за Вас и возжигать благовония день и ночь, - ответил Окада. – Друг мой, позволь дать твоему послушнику совет. Окада заметно вздрогнул, но все же кивнул: – Как пожелает Учитель Таро. – Оставь мне девочку, - монах указал на меня пальцем. – Я долго ее не задержу, ступайте обратно. Я оглянулась на Гето; ещё секунду он с беспокойством вглядывался в мое лицо, а затем, резко повернувшись, зашагал вслед за мрачной Аюной. Учитель Таро протянул мне ладонь: – Дай мне свою руку. Пальчики ещё детские, а на большом — глаз Будды. Знаешь, что это? – Нет, Учитель, - смиренно ответила я; наощупь его кожа была сухой и тёплой, будто разогретый на солнце камень. – Линии сгиба принимают очертания глаза: твоё духовное восприятие поделено натрое. Первое — внутреннее зрение; второе — зрение духовное; и третье — интеллектуальное. Как думаешь, для какого я дам тебе совет? Над нами зажигались и гасли далекие ледяные звезды. Из храма тянуло сандалом и миррой; на секунду я закрыла глаза. Отзвуки затихающего Иё тончайшей вуалью оседали в сознании. Монах терпеливо ждал моего ответа. – Для духовного, - наконец проговорила я. Учитель Таро одобрительно кивнул. – Глаз Будды позволит тебе рассмотреть собственную душу. Вглядись в неё и увидь, как вижу я сейчас, для чего ты существуешь. А как найдёшь ответ, смотри в души других людей, и ищи самые искалеченные, и помогай им. И как отыщешь того, кто будет более всех остальных истерзан и кто будет из-за этого терзать других, умри за него. – Учитель Таро, Вы видели, с нами сегодня была девушка; ее зовут Аюна. Она сказала мне почти то же самое: «Я умру за тебя, а ты — за кого-то другого». Почему она так… так… Это из-за глаза Будды? – Бедная моя девочка, - монах ласково погладил меня по щеке. – Не бойся чужих слов, как ты не боишься смерти, ибо есть разница между «я умру за тебя» и «я умру ради тебя», понимаешь? Можно умереть за человека из-за собственного эгоизма, а можно умереть ради него: ради каждого его греха, ради каждого желания и каждой земной привязанности, и только тогда его душа и твоя станут свободными, после искупления. Смотри в себя и ищи в себе смысл. В других людях ты никогда его не обретёшь. – Учитель Таро, - я прижала его ладони к груди. – Помолитесь за мою душу, если вдруг узнаете, что меня уже нет, и помолитесь за душу того, ради которого я умру. Старый монах мягко улыбнулся. Я отпустила его руки и, глубоко поклонившись, зашагала к воротам. На заросшей темным мхом голове одной из собак-хранителей, распушившись, дремал белый голубь.