Акай

Конечно, я не стала звонить Хисоке и, конечно же, я никуда не уехала. В тот вечер я просто послушно приготовила на всех ужин — тушеный рис с рыбой, бутылка белого вина, зачем-то купленный Шалнарком ананас, оставшееся с позавчера печенье — и, помыв посуду, молча закрылась в своей комнате. Боноленов, кажется, совсем осмелев, жестами предлагал сыграть со всеми в карты, но я, вежливо поблагодарив за приглашение, отказалась; хотелось побыть одной. Или с Кролло, но Кролло, ровно как и я, захлопнул дверь и за весь вечер ни разу не спустился в зал. С Кролло меня разделяла бетонная стена; с Хисокой — тысячи километров по морю, но отчего-то расстояние до соседней комнаты казалось мне несправедливо больше. Говорить было не о чем. Обсуждать — тоже. Я знала его чуть больше недели, но одновременно не знала о нем ничего; банально; я понятия не имела, какая еда ему нравится, какие фильмы, какие цвета; время года, книги, музыка, картины… Я не знала, сколько ему лет, и не знала, настоящее ли это имя — Кролло Люцифер. Я уехала с абсолютно незнакомым человеком в абсолютно незнакомый город решать абсолютно непонятные, страшные, двусмысленные убийства. Минус семь лет за кого-то, кто в ужасе краснеет от любого прикосновения и носит чудовищно огромные сапоги на платформе. Спектакль Левиала никак не мог переплюнуть цирковое представление, стремительно разворачивающее в моей жизни; я принимала одно дурацкое решение за другим, все глубже увязая в чужой истории, не в состоянии разобрать свою собственную. Не в состоянии ее отпустить. Вчера я зажигала поминальный фонарик, а сегодня вколачивала Курута в асфальт. За кого-то, кто в ужасе краснеет от любого прикосновения и носит чудовищно огромные сапоги на платформе. Хисоке такой цирк и не снился. Спать больше не хотелось, и от нечего делать я стала выпускать в приоткрытое окно шарики энергии; круглые и маленькие, наминающие Рождественские огоньки, они нестройно летели друг за другом, чуть покачиваясь в синеватой темноте и через пару десятков метров растворяясь едва заметными искорками. Красно-оранжевый, желтоватый, алый, бордовый, шарики срывались с кончиков моих пальцев, подрагивая тёплым светом. Я стала «лепить» из них фигурки, и в небо устремилась вереница созвездий, лучистых капель и крошечных, ярко-малиновых, сердечек. Я улыбнулась. Одно из них вдруг зацепилось за балкон и осело на каменных перилах, распавшись сотней переливающихся огоньков; я выпустила ещё одно и ещё, и каждое последующее было мельче и изящнее предыдущего; вскоре весь фасад особняка укутался поблескивающей красной вуалью. И больше этот лоскутный дом не дрейфовал по ледяному мусорному пустырю в одиночестве. Теперь у него появился свет. Кто-то очень настойчиво принялся стучать в свеже выломанную и так же свеже починенную дверь; я вздрогнула, и последний шарик энергии вышел кривоватым и совсем тусклым, больше похожим на обычную кляксу от чернил. Я спешно закрыла окно и, с силой повернув чугунную ручку, выглянула в коридор. На пороге стоял Кролло. – Что это такое? - он тут же вытянулся, строго заглядывая мне за спину. – Красные огни. – Моя энергия, она совсем безвредная в такой форме, - я пожала плечами. – Зачем ее выделять? – Да просто так. Ну, для красоты… Эти шарики исчезают через несколько метров, потому что без определённой команды наша связь распадается, и им больше не за чем существовать. К тому же, если ты боишься, что нас могут засечь, — не засекут, эти «лампочки» видны только нам с тобой. – Почему? – Из-за моей ауры, - я указала на точку между бровей. – Инь-тан, помнишь? Какая-то часть моей энергии осталась в тебе, так что, пока она не выветрилась, можешь посмотреть на огонёчки. Я отступила к стене, пропуская Кролло во внутрь; с минуту он, кажется, ещё колебался, но затем решительно шагнул ко мне в темноту. Луч желтого света, косо падающий из коридора, мгновенно растворился в тени захлопнувшейся двери. Кролло повернулся лицом к окну и заложил руки за спину, замирая ледяным изваянием. – Значит, ты нашла меня по ауре, - проговорил он; я согласно хмыкнула. – Полезное умение. – Но не долговечное, к сожалению это или к счастью. Наверное, все-таки к счастью, иначе было бы неприятно всю жизнь ходить с таким «маячком». – Я его не чувствовал. – Ну ещё бы, - я тихо рассмеялась. – Это же обычная аура, даже никакое не проклятие или нэн. Считай, ты просто носил с собой кусочек меня. Кролло вдруг развернулся и, чуть потеснив меня плечом, зачем-то уселся на кровать; расстеленное атласное покрывало под его весом разошлось крупными темнеющими складками. Он пару раз хлопнул по нему ладонью, будто указывая, куда мне сесть. – Показывай огоньки, - совсем по-детски потребовал Кролло. Я с трудом подавила ещё одну улыбку. – Какие тебе нравятся? – Не знаю. – Ну, по форме? какие? Есть звездочки, капельки, обычные кружочки, - я стала сбрасывать с пальцев бьющиеся мягким мерцанием красные всполохи. – Сердечки… Могу цветочки. Какой у тебя любимый? – Не знаю. – Просто выбери что-нибудь… Вот сакура. Я выпустила к его коленям крохотный бутон, и едва Кролло протянул ладонь, чтобы поймать его, соцветие распустилось нежными, почти розовыми лепестками, ластящимися к чужой подрагивающей руке. – Лилия, - и моя собственная ладонь расцвела крупным багровым цветком, полыхающим ярко-оранжевой серединкой. – Жасмин, роза… Кролло, не дыша, смотрел на появляющиеся цветы, и в его широко раскрытых глазах плясали разноцветные искорки. – А когда ты родился? - я отпустила лепестки, и они мгновенно рассеялись по комнате. – Пятнадцатого ноября. – Значит, Скорпион… Я выбросила вереницу огней, переливающихся всеми оттенками красного; устремившись к самому потолку, они застыли, образуя не длинный, тихо сверкающий ряд. – Твоё созвездие находится целиком на Млечном Пути, и главные звезды в нем — Антарес, Шаула и Саргас, - я указала на три крупных шарика. – Антарес — вообще чуть ли не ярчайшая звезда на небе. Красный сверхгигант. – Какое у тебя созвездие? – Весы. Это забавно, потому что раньше Весы входили в состав Скорпиона. Ты знал? Когда в древности началось отделение созвездий, Весы стали называть «Клешнями», имея в виду клешни Скорпиона. Кстати, Весы ещё и одно из наименее заметных созвездий Зодиака. Смешно получается: у тебя сверхгигант, а меня совсем не видно. Хотя изначально мы с тобой были вместе, одним целым скоплением звёзд. Кролло молча повернул ко мне голову, будто потеряв всякий интерес к огонькам; чужой взгляд обжег кожу, и я поспешила отвлечь его новой плеядой Тельца, но Кролло продолжал, чуть нахмурившись, рассматривать мое лицо, словно ища в нем что-то, находя и… не веря находке. – Ладно, похоже, звездочки тебе надоели, - я неловко вытерла взмокшие ладони о край платья. – Как насчёт этого?.. Я щёлкнула пальцами, и двенадцатиногий паук яркой вспышкой метнулся к рукам Кролло. Он вздрогнул. – Вас ведь должно быть двенадцать, да? И тринадцатая — голова. То есть ты. Смотри, какой у паука крестик, - я мягко тронула дрожащий сгусток энергии, и на крупной голове темно-красного паука вырисовался угловатый узор с вытянутыми изящными пиками. – Как у тебя на лбу. Ну, почти… Другие цвета сделать не могу, извини. – Почему? - прошептал Кролло. Я вдруг тоже понизила голос. – Моя проклятая энергия сама по себе красная, поэтому я могу изменять только оттенки. Не густо, конечно… У тебя есть любимый цвет? Кролло принялся играться с пауком, пропуская его через пальцы и позволяя заползать вверх по руке, до самого сгиба локтя. Я чуть повела мизинцем, и полупрозрачная лапка нежно погладила Кролло по ладони; и он погладил ее в ответ. – Когда твоя аура полностью исчезнет? – Ей недолго осталось, так что не переживай, - я развеяла паучка в искры. – Может, ещё день-два. Может, три. Я очень старалась, чтобы у тебя поскорее прошла голова, поэтому влила, наверное, слишком много… В любом случае, скоро пройдёт. И извини, что не сказала об этом раньше. Нужно было тебя предупредить. – Я хочу ее оставить. Я резко повернулась к нему, так, что Кролло едва заметно дернулся. – От неё никакой пользы, разве что я буду знать, где ты находишься, а ты будешь видеть эти дурацкие огоньки. – Мне все равно. – Если у тебя что-то болит, я могу помочь и без вливания ауры, - предложила я. – Просто в тот раз у тебя был нарушен энергетический канал, поэтому я так поступила. – Сона, - мне показалось, он хотел дотронуться до меня, но за пару сантиметров до руки вдруг остановился, будто одернув себя. – Оставь ее. – Ради твоей безопасности? – Да. Кролло врал. – Ладно. Может быть, правда пригодится. Я тоже врала. – Тогда… снова через Инь-тан? Или как ты хочешь… - мне почему-то сделалось неловко. – Через манипуру. Чертов Франклин… – Наконец-то узнал, как подавить мое джуджутсу, да? - я толкнула Кролло в грудь, заставляя улечься на спину. – Удар в третью чакру не всегда работает. – И что тогда делать? - он подвинулся вглубь кровати; покрывало совсем измялось… – Можешь попробовать отрубить мне голову, - я села на пятки возле его живота. – Уверена, что сработает? – С тобой — да. Он шумно выдохнул; я положила ладонь чуть ниже его солнечного сплетения. Красный окутал пальцы и мягко скользнул в чужое тело. Кролло вздрогнул, но так и не сдвинулся с места, продолжив смиренно лежать на моей разметанной постели. Зачем тебе это нужно, подумала я, что есть моя энергия, что нет ее… какая разница? – Проверишь нэн у приглашённых на искусственном острове, - внезапно сказал Кролло. – В первую очередь нужно осмотреть всю администрацию. Завтра поедем к Зорнуну, заодно познакомишься. – Мне кажется, не все будет так просто… Не вижу смысла заражать мэрию. Устроить хаос в городах можно и без неё. – Да. Поэтому ко всему прочему ты просмотришь их память. – Если честно, не очень представляю, как можно будет… подступиться? подойти к ним? - я прилегла рядом с Кролло. – Для считывания воспоминаний мне нужен физический контакт. – Потанцуешь с ними, - безразлично бросил он. Я вдруг разозлилась. – Я тебе не заводная кукла: потянул за веревочку, и я уже пляшу с кем попало. – Других вариантов нет, так что придётся тебе поплясать. Мы замолчали; Кролло словно тянул время, замерев бледной мраморной скульптурой в полуметре от моих рук. Время растворилось в тишине между нами, и расплывающаяся за окном ночь проглотила все пространство, оставив лишь нас и крошечный островок кровати в бескрайнем море темноты. Может быть, Кролло все же стоило остаться за стенкой. Потому что реши он уйти прямо сейчас, мне сделалось бы в сотню раз больней, чем если бы он не приходил сюда вовсе. Я подняла ладонь кверху, и красный язычок пламени скрутился в мерцающее сердце: внутри него билась энергия, перекачивая по пульсирующим сосудам свет. Кролло затаил дыхание, с непонятным чувством во взгляде рассматривая заходящийся в рваном ритме полупрозрачный и хрупкий орган. Глупый, глупый орган. Посыпались искры: я крепко сжала ладонь, раздавливая сердце.

***

Хисока высадился в западном порту Падокии, и неприятные воспоминания четырехлетней давности нахлынули на него неконтролируемым потоком: истощенное хрупкое тело, кровоподтёки на лице; его ежеминутные крики «не спи!», дрожащие руки, посиневшие от холода пальцы; оголенное лезвие кинжала, льдом обжигающее кожу. И на самом Хисоке — шесть глубоких ножевых — послушники выследили в Мимбо, и у его Соны — ни одного живого места и высохшие дорожки слез на впалых щеках. Деньги кончались: не хватало на еду; время истекало: он не мог бросить ее в придорожном отеле и пойти воровать. Хисоку передернуло. Падокия навсегда осталась в памяти темным, болезненным и страшным местом. Местом, где Хисока был до тошноты слабым. Зато провинция Дентора запомнилась ему куда ярче и приятнее: на высоком вулкане Кукуру, со всех сторон окружённом каменной стеной с неподъёмными вратами испытаний, жил Иллуми Золдик, с которым Хисока в прошлом месяце решил обручиться. Естественно, ради бизнеса. Ничего личного. Начало второй недели марта в Падокии выдалось на удивление солнечным, и даже привычно сгущавшиеся над вулканом тучи рассеялись среди высокого, прозрачного, чистого неба. Хисока грациозно перепрыгивал лужи, и ни одна мутная капелька грязи не попадала на его идеально выглаженные белоснежные шаровары; длинные сережки в его ушах, подрагивая при каждом шаге, отражали пучки весенних, уже почти тёплых лучей. Остановившись возле первых врат испытаний, Хисока придирчиво оглядел свои ногти и, будто удостоверившись, что с ними все в порядке, вытащил телефон и по памяти набрал знакомый номер. Через пару гудков динамик ответил немного осипшим голосом: – Иллуми. – Привет-привет! - Хисока шаркнул каблуком по дорожке, и ветер тут же подхватил образовавшееся облачко мелкого песка. – Не спустишься ко мне? – Уже? – Я очень спешил… не заставляй своего гостя ждать. – Жди, - бросил Иллуми, и трубка снова разразилась короткими гудками. Хисока щелкнул языком. Ожидание скручивалось тугим узлом и почти приятно тянуло внизу живота; Хисока с улыбкой выпрямился. От нечего делать он стал листать исходящие звонки и, наткнувшись на ещё один номер, который он выучил лучше своего имени, тяжело вздохнул. Сона не выходила на связь; Хисока пробовал звонить ей и с мобильного, и со стационарного телефона, но роботический голос на том конце провода неизменно повторял: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Перезвоните позже». А через пару дней после последнего сообщения от Соны и миллиона бессмысленных звонков ему вдруг объявили, что набираемого номера не существует. Отследить сигнал было невозможно. Хисока злился и на себя, и на Сону, и на тот вечер, когда позволил ей уехать в западную Йорбию: он понятия не имел, где она, с кем, в порядке ли; и он также панически боялся подумать, что она… уже мертва. Без него. Ещё Хисока злился на ее поддельные документы и полностью стертую из сети хантеров информацию: будь Сона прежним человеком, найти ее, лишь приложив к сканеру лицензию, не составило бы труда. Но он сам избавился от настоящей Соны и теперь готов был лезь на стену от собственной беспомощности. Где ты, где, Хисока бездумно пинал носком туфли крошечный коричневый камешек, с кем ты уехала? когда вернёшься? Вернёшься ли? Кто такой Керо? Я не могу пробить даже его. Черт, черт, черт. Через четверть часа первые створки ворот с нехарактерным скрежетом распахнулись, и Иллуми медленно вышел на свет. В Хисоку как будто воткнули миллион ножей. Иллуми стоял, одной рукой опершись о трость, а другую, полностью забинтованную, прижимал к груди; его ноги были сломаны, коленные чашечки — безобразно вывернуты, а крепкий таз неестественно повернут вбок. И некогда по-кукольному фарфоровое, аристократически бледное лицо Иллуми теперь пестрело синяками и глубокими порезами: было видно, что он пытался восстановиться нэном, но тот, кто нанёс ему эти удары, очевидно, привычным нэном не пользовался: настолько сильно покалечить Иллуми Золдика? Сделать из него ходячий труп? Бесполезное тело? Из лучшего наемного убийцы? Хисока даже близко не смог представить силу противника. – Что с тобой? - он в ужасе подскочил к Иллуми и хотел было взяться за чужую ладонь, но вдруг наткнулся лишь на жалкий обрубок. – Что с твоей кистью?! Иллуми неохотно поднял голову: – Я провалил задание. – Ты? Издеваешься? Что случилось?! – Я провалил задание, - терпеливо повторил он. – В первый раз. – Каким образом? С кем ты… что вообще произошло? – Меня наняли сопровождать заложника, однако за ним пришли. Я не смог защитить ни его, ни моего нанимателя, ни себя. Хисока нахмурился: – Кто тебя нанял? – Курапика Курута. – У него что, хватило денег? Нет, стой… Подожди-подожди. Дай угадаю: заложником снова был паучок? Наш любимый босс? – Да, - Иллуми слабо кивнул. – В мои обязанности входило обеспечить ему и Курапике безопасное передвижение до обговоренного места. Я провалился. – Курапика настолько преисполнился мести, что забыл поставить Кролло какое-нибудь миленькое условие? Ну, как в прошлый раз: запрет на встречу с Геней Реданом. Хм-м-м… Глупыш. – Она была не из Геней Редана. – Она? - переспросил Хисока; взгляд Иллуми сделался абсолютно непроницаемым. – Я не смог установить ее пол, потому как внешне она выглядела девушкой, а по голосу походила на мужчину. Хотя, вероятно, это был и не мужчина. Предпочитаю называть нападавшего «она». – Это что, какая-то техника? Смена голоса? – Не похоже. – Нэн? – Не уверен. Хисока нервно поправил воротник; что-то очень неприятное кололось в груди: предчувствие, тревога, беспокойство; он не мог понять, что именно. Иллуми переминулся с ноги на ногу. – И что дальше? - поторопил Хисока. – Расскажи нормально. – Я вёл машину на пустырь, как потребовал Курапика… – Какой пустырь? – Ты сам меня перебиваешь, - безэмоционально заметил Иллуми. – Пустырь в Ичорке. – Ичорк… Ичорк… Где это? – Западная Йорбия. Хисоке показалось, что его сердце вдруг остановилось. А затем, с трудом заведясь, стало бешено колотиться в груди, грозясь выломать все рёбра. – Продолжай..! – Мы не доехали: в городе обрушилась система управления светофорами, и образовалась многокилометровая пробка. Курапика не решился вести Кролло по улице и принял решение ждать, пока восстановится движение. – Я так понимаю, очень зря? – Да. Полагаю, кто-то нарочно взломал городскую систему, чтобы остановить нас. Однако я не могу понять, где именно мы ошиблись. В каком месте Ичорка могли засветить машину. – Не важно, дальше, - Хисока принялся заламывать пальцы. – Она спрыгнула с соседнего здания, пробила мечом крышу, разбила ногами лобовое стекло и выкинула меня на дорогу. Затем стала сминать машину. – Какой у неё был меч? – Восточный. Изогнутый. И очень длинный. Одати. – Черт побери… - у Хисоки потемнело в глазах; обеими руками он схватился за лоб, тщетно пытаясь успокоиться. Может быть, это не она, подумал Хисока, мало ли у кого ещё может быть одати. – Она что-нибудь… говорила? Что она сделала, когда выкинула тебя? – Не помню. – Что? – Не помню, - Иллуми мотнул головой. – Она кинула в меня машину, я получил сильное сотрясение, поэтому не могу вспомнить большую часть деталей. Извини. – Машину?.. – Да. Она подняла в воздух соседние машины и одну из них направила в меня. Я не успел увернуться, а когда попытался встать, не смог. Она каким-то образом удерживала ее, к тому же подавляя мой нэн. – Боже правый… Чтобы ты да не смог подняться? Что ещё? Что помнишь? – Я слышал, как она вбивала Курапику в асфальт. Пятьдесят раз. Затем подозвала кого-то из Рёдана. Курапике отрубили голову. – Он мёртв? - неверяще переспросил Хисока. – Курапика Курута..? – Да. Я видел его тело. – И что… что Кролло? Что в итоге с ним? Она его тоже убила? Иллуми сдул с лица упавшую прядку: – Освободила. – Нет… Ты уверен? Ты точно это помнишь? – Да. Я слышал, как она разбила цепи Курапики и, похоже, вылечила все травмы Кролло. – А потом? – Она затихла. Предположу, что израсходовала запас сил. Кролло сказал «прости». – Кому?! - почти взвыл Хисока. – Ей? – Полагаю. – «Прости»? Прости? Босс Геней Рёдана извинился перед кем-то? Сильно же тебя головой приложили, дорогой мой Иллуми. – Я не вру. Он сказал «прости меня» и унёс ее на руках. Лицо Хисоки перекосилось: – Как ты узнал, что именно на руках? – Я видел, как Кролло поднимает ее с земли. Она сломала мне шею, поэтому угол обзора получился как нельзя лучше, - ответил Иллуми. – Бережно. – Откуда ты знаешь, как это? - огрызнулся Хисока. – Лично не знаю. Однако уверен, что так касаются только тех, кем дорожат. Возможно, кого любят. – Очень надеюсь, что за тебя сейчас говорит сотрясение, - Хисока до хруста суставов сжал кулаки. – Она пришла за боссом, убила Курапику, освободила Кролло, и Кролло «бережно» забрал ее с собой. Так? – Ошибка: кто-то из Рёдана убил Курапику; с ее позволения. – Как она выглядела? – Не помню. – Хоть что-нибудь. Давай, Иллуми, напряги остаточки мозгов. Как она выглядела? – Чётки на шее. Больше ничего не могу сказать. Чётки. Одати. Западная Йорбия. – Сволочь, - Хисока шумно втянул носом воздух; во все стороны от его напряженного, почти каменного тела разлетелась убийственная аура. Иллуми в отвращении поёжился. – Убью. Обоих. И первым будет Кролло сука Люцифер. А второй — Радзар Кагана.

***

Акума проглотила семь лет моей жизни и на девятый день, когда мы собирались уезжать на искусственный остров, вдруг исчезла, словно насытившись на месяц вперёд: конечно, я по-прежнему ощущала ее неизменное присутствие в даньтяне; отголоски ее мыслей и обрывки проклятой энергии все еще циркулировали в моем теле, но боль девятого дня неожиданно прошла мимо. Мне больше не хотелось содрать с себя кожу и раздавить голыми руками собственную голову. Дышалось легче. И жилось. За день до бала, все вместе, мы выехали на встречу с Зорнуном Форетти; мэрия Метеора оказалась совершенно не вычурным небольшим домиком с продолговатыми окнами и тощими, будто бы недолепленными, колоннами в старом центре города; покрашенный в красно-кирпичный цвет, дом сильно выделялся на фоне одинаковых жилых коробок, серых и невзрачных, однако же новых и построенных с искренней заботой. Всю дорогу Нобунага тихо ругался на Зорнуна, обзывая его последними словами, но так и не объясняя, за что. Мачи, стиснутая между ним и копающимся в телефоне Шалнарком, раздраженно стучала пальцами по колену, и звук получался шуршащим и несколько противным; от него хотелось отгородиться и заткнуть уши. Кролло буквально загнал меня на переднее сиденье, предупредительно утрамбовав всех остальных назад. С одной стороны, ехать рядом с ним было приятно: Кролло вёл машину аккуратно и плавно, будто оглаживая руль; колёса не визжали при поворотах, и удивительно разбитая и скользкая дорога до старого Метеора даже показалась мне свеженьким, только что отстроенным, вылизанным шоссе в Йорк-шине. С другой стороны, рука Кролло, расслабленно лежавшая на коробке передач, при малейшей кочке задевала мое бедро. Как нарочно, перед отъездом Нобунага отодвинул переднее кресло вперёд так, что увернуться от нечаянно прикосновения у меня никак не получалось. Кролло на мое ёрзанье совершенно не реагировал; внимательно вглядываясь в подтаявший пустырь, он даже ни разу не обернулся в мою сторону. И не сказал ни слова. Эфир забивал лишь Нобунага, и от этого мне хотелось вышвырнуть его прямо в окно. На повороте к Метеору я наконец не выдержала. – Пожалуйста, Нобунага, - взмолилась я. – Помолчи хотя бы пару минут… Уже голова болит от твоей ругани. – Ты сначала посмотри на этого Зорнуна, а потом замечания мне делай, - недовольно прогудел он. – Как увидишь его рожу, поверь, начнёшь похуже меня выражаться. – Я не сужу по внешности. – Ну конечно, все вы женщины так говорите, а потом начинается: «этот страшный, у этого нос огромный, у того уши оттопыренные». – К чему это сейчас? - выплюнула Мачи. – К тому! Ставлю тысячу дженни, что Сону стошнит от физиономии этого Зорнуна. Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться: – Мне все равно, кто как выглядит. Пожалуйста, перестань. Господин Форетти может не понравиться мне исключительно характером или своими действиями. Какой у него нос — мне до лампочки… – Уродливый, я тебе скажу, - никак не унимался Нобунага. – Господин Форетти… фу! – Тебе настолько все равно? - я повернулась к Кролло; он безразлично пожал плечами, лишь коротко взглянув в зеркало заднего вида: – У каждого своё мнение. – Характером он тоже не вышел, - гневно продолжил Нобунага. – Настоящая крыса. Был бы тут Фейтан, согласился бы со мной на раз! Уродец… – Ты заткнешься или нет?! Уродец, уродец… как будто ты здесь самый красивый! - не вытерпела Мачи. – Может, и красивый! Тебе какие мужчины нравятся? Мачи задохнулась от возмущения: – Никакие! – Ну-у-у… О-о-о..! - понимающе протянул Нобунага. – Тогда девушки, да? – Я тебя сейчас выкину! – Пожалуйста, хватит, - я снова попыталась их разнять. Нобунага, чуть привстав, ухватился за мой подголовник, подтягиваясь ближе: – А тебе какие? М? – Мне все равно. – Да ладно! - раззадорившись, он хлопнул меня по плечу. – Так не бывает! Предпочтения у всех есть. – Да мне правда все равно… – Нет-нет, тебе только так кажется! Ну, внешне, может, и все равно, хотя что-то не верю, что тебе понравится такой губошлеп, как Зорнун. А внутренние качества? – Главное, чтобы человек был хороший, - наконец устало ответила я; Кролло почему-то фыркнул. – Растяжимое понятие, - Нобунагу, очевидно, не удовлетворило мое объяснение. – Ещё что? Моральные принципы? – Растяжимое понятие, - вернула я. – Ладно-ладно. Просто тогда опиши! – Ты не отстанешь, да? – Ага. Я с силой потёрла глаза до синеватых пятен. Скорее бы доехать до мэрии… Почему Кролло не прерывал этот убогий допрос? – Давай-давай, - оживленно поторопил Нобунага. Мог бы и прервать… Неужели хочется слушать весь этот бред… – Мне нравятся умные и добрые. – И все? Ты опять уходишь от ответа! Тебе что, стыдно? – Умные, добрые и не болтающие просто так! - взорвалась я. – Молчаливых люблю! Чтобы говорили только по делу и уважали мое личное пространство! И чтобы не вызывали во мне дикое желание достать одати! – Короче, тихони, - невозмутимо отозвался Нобунага. Я судорожно вздохнула; и мне вдруг показалось, на лице Кролло секундно промелькнула улыбка. Вся моя злость снова куда-то испарилась. – Да не тихони, Господи Боже мой… Просто люди, умеющие держать себя в руках, но не холодные или какие-нибудь там… отчуждённые. Просто воспитанные. И ласковые. Мачи показательно ударилась лбом о стекло. – Ласковые? - переспросил Кролло. От его голоса заткнулся даже Нобунага. Я чуть не подавилась собственными словами. – Ну, да… – Как это? Как это? – Это когда человек заботливый? - неловко предложила я. – Обходительный? Не знаю… приветливый, может быть. Нежный. Кролло резко затормозил, так, что мы все чуть не повылетали с кресел. Шалнарк ударился коленями о переднее сиденье. От неожиданности я схватила Кролло за руку; Мачи со странным выражением лица, едва опомнившись от внезапной остановки, отвернулась обратно к окну. – Ты чего?.. - я мягко похлопала Кролло по ладони; он вздрогнул, как от разряда тока. – Приехали. В здании мэрии нас встретили четверо охранников, затянутых в одинаковые чёрные костюмы с галстуками; при них не было никакого оружия, зато отчётливо ощущался нэн. Едва завидев в дверях Кролло, самый высокий из них, очевидно, старший по званию, подбежал к нам и смиренно поклонился. – Господин Форетти ждёт вас в кабинете, - вышколенно отчитался охранник. Кролло одобрительно кивнул. – Опусти барьер. – Слушаюсь! Кролло двинулся к хромированному лифту; отзвуки его неторопливых шагов тонули в полупустом пространстве здания. Оказалось, два верхних этажа мэрии служили прикрытием: настоящее «управление» находилось под землей и огораживалось двумя створками бронированных сверкающих дверей. Кролло приложил ладонь к сенсорной панели, привычно открывая проход; в глаза брызнул ярко-белый свет нескольких излишне длинных ламп, напоминающих те, что обычно вешают в операционных. Весь кабинет был подозрительно голым, лишь пара стульев возле простенького стола, небольшая кушетка, обитая искусственной кожей, и вялый цветок на широком подоконнике, выходящем буквально в дешевую наклейку окна, разбавляли этот унылый подвал. Было сложно представить более безвкусно обставленное помещение. Кабинет мэра с этим режущим светом походил на недоделанную пыточную. Кролло переступил порог, и небольшого роста человечек, пухлый с ног до головы, тут же вскочил со своего одинаково бесцветного кресла. – А! А! Господин Кролло, - засуетился он. – Спасибо, что уделили мне время! Я все ждал Вашего решения насчёт бала… Нобунага принялся зло отплевываться: – Опять расшаркиваешься?! – Нет, просто проявляю вежливость, господин Нобунага, - совсем испуганно залебезил мэр. – Господин Шалнарк, госпожа Мачи, очень рад, очень рад… А! Новое лицо! Он указал на меня по-детски толстым пальчиком: – Первый раз Вас вижу! Господин Кролло, представьте нас, пожалуйста. – Сона Мороу, - коротко отозвался Кролло, а затем, повернувшись ко мне с нечитаемым выражением лица, мотнул головой в сторону мэра. – Зорнун Форетти. – Точно-точно, это я, - с готовностью залепетал Зорнун. – Очень приятно с Вами познакомиться, госпожа Сона. Я ведь могу к Вам так обращаться? Мне стало ужасно неловко: – Лучше просто Сона, если не возражаете. Зорнун вопросительно глянул на Кролло и, когда тот кивнул, расплылся в льстивой сальной улыбочке: – Сона так Сона! Шалнарк от нечего делать снова залез в телефон. Мачи молча уселась на кушетку, утягивая за собой гневно краснеющего Нобунагу. Зорнун, завидев, что места на гостевом диванчике закончились, предусмотрительно принялся двигать стул, вплотную приставленный к собственному столу. – Она сядет со мной, - Кролло поднял руку, и Зорнун мгновенно остановился, а затем послушно вернул стул на место, обтирая спинку потной ладошкой, будто обивка уже успела запылиться. Прав был Нобунага, подумала я, очень противный типчик... – Покажи приглашение. – Вот, вот. И конверт, и письмо, все цело, ничего от Вас не утаиваю. Смотрите! Кролло придирчиво оглядел чуть измятый конвертик и, кажется, быстро потеряв всякий интерес, передал бумаги мне. – Что-нибудь чувствуешь? – Нет, - я повертела письмо в руках. – Все чисто, обычное приглашение. – Нэн? – Отсутствует. Я положила конверт на стол, и Зорнун сразу же упрятал письмо обратно в ящик. – Пойдёшь на бал в нашем сопровождении, - Кролло принялся раздавать указания. – И когда начнутся переговоры, наденешь наушник внутренней связи; говорить будешь только то, что я скажу. От себя — ничего. – Понял-понял! - закивал Зорнун. – Я всегда Вас слушаюсь. – Если я скажу немедленно уходить — уходишь. На самом банкете я запрещаю есть, пить, принимать любые подарки или же просто хоть сколько-нибудь подозрительные вещи. Ни к чему не прикасаться. Возьмёшь — убью, съешь что-нибудь — убью. Лишний раз людей не трогать. – Так точно! – Если почувствуешь себя плохо, странно, если закружится голова, перестанешь контролировать собственные мысли, сразу же искать Сону. Только затем — меня. Слушаться любых ее указаний, даже не согласовывая со мной. Поставишь под сомнение ее слова — убью. Откажешься следовать ее прямому приказу — убью. Кролло выглядел ледяным, острым и колючим, и даже его расползшаяся по всей комнате аура, густая, фиолетово-чёрная, наполнилась опасным холодом; все его черты вдруг угрожающе истончились, напряглась излишне прямая спина, и на плотно сжатых в кулаки руках выступили синеватые вены. Мне стало не по себе. – Я Вас не подведу, господин Кролло..! - Зорнун в ужасе побледнел; с его виска скатилась капелька пота. – Я буду слушаться Сону и выполню все, что она скажет! Нобунага, заёрзав на кушетке, забубнил ещё громче, обзывая мэра «трусливой псиной». – Молодец, - неискренне похвалил Кролло. – Не веди себя так, будто об тебя можно вытирать ноги. Нельзя. И об Метеор — тоже. Это сейчас касается твоего внешнего вида. – Исправлю! – Бюджет неограничен. Выбери что-нибудь приличное. Зорнун снова раболепно закивал. Меня замутило от постоянной дрожи его дряблого и в то же время непропорционально толстого тела. На фоне Кролло все его существо казалось ещё более уродливым и нескладным, и страх дворовой шавки перед чужой силой портил его лицо, искривляя и без того до омерзения карикатурный образ. Может быть, я теперь и правда судила по внешности. После появления Кролло. – Все исполню в лучшем виде, - поклялся Зорнун, а затем заискивающе повернулся ко мне. – Сона желает приказать что-нибудь ее покорному слуге? Нобунага взорвался нечленораздельным потоком ругани. – Господин Зорнун, - тихо позвала я. – Пожалуйста, будьте смелее. Уважение и красота — исключительно в Вашей уверенности. И даже если перед Вами будет стоять человек в тысячу раз красивее и сильнее, и в тысячу раз больше людей будут уважать его, оставайтесь гордым. Оставайтесь… храбрым, как если бы могли победить любого. А если пока не можете воспитать в себе эти чувства, просто умело притворяйтесь. Со временем у Вас обязательно получится. Человеческая красота заключается как раз в том, чтобы быть человеком. Оставаться человеком, во что бы то ни стало. Вы не беспомощное животное. Никого не бойтесь, и тогда бояться станут именно Вас. Прошу. Обещаете мне? Зорнун, словно рыбка, глупо открывал рот и никак не мог произнести что-нибудь хоть чуточку внятное. Краем глаза я видела, насколько внимательно Кролло рассматривал мое лицо, снова ища что-то, ища, ища, ища. – Обещаю, - наконец выдавил Зорнун. Я с улыбкой протянула ему руку. – Вот так. Пожалуйста, всегда помните об этом. И мы с Вами справимся. – Что ты так с ним тютькаешься?! - не выдержал Нобунага. – Трусливый шакал останется трусливым шакалом, сколько ни уговаривай его. Прекращай давай! Зорнун неожиданно распрямился. – Господин Нобунага, прошу Вас, воздержитесь от таких резких слов в мой адрес. Мне очень неприятно. Кролло вдруг засмеялся. Засмеялся? Засмеялся! Какое светлое лицо, подумала я, какое чистое, нежное, исключительно святое лицо… В нем нет ничего ледяного. Кролло тёплый, тёплый, тёплый..! – Да ты… ты! Ублюдок! - Нобунага задохнулся от злости; Зорнун едва заметно сжался, но, поймав мой взгляд, стоически взял себя в руки. Я мягко погладила его по плечу. – Горжусь Вами, господин Зорнун. Это искренне. Весь обратный путь до особняка Нобунага показательно дулся. Проносящийся за окнами Метеор стремительно оттаивал, и хотя на дорогах было все ещё по-зимнему скользко, воздух над городом, и грузные облака, и кусочек голубого неба, проглядывающий через неглубокий разрез в серой завесе туч — все подрагивало в нетерпеливом ожидании весны. В тот день мне до колющей боли в груди захотелось вернуть своё истинное джуджутсу. Ради Метеора, ради всех этих незнакомых людей, ради так трепетно любящего свой город Рёдана. Ради Кролло, который снова не убирал руку с коробки передач.