Акай

– Расскажи про Метеор, - попросила я. – Что теперь с городом? Что с выбором мэра? Что с остальными… с Ичорком, Ларкидой и Клустином? Мы шли вверх по улице мимо Железного шоссе: проносящиеся на высокой скорости машины, со свистом рассекая воздух, шуршали колёсами по шероховатому, надтреснутому и заделанному неаккуратными швами асфальту. Сигналили перегруженные фуры. Со стороны Литейного завода поднимался дым. Кролло, кажется, совсем не обращая внимания на безрадостную и даже несколько раздражающую обстановку вокруг, с удовольствием отвечал на мои вопросы; его голос, глубокий и снова ласковый, как будто бархатный, отчего-то не тонул в разноголосье Йорк-шинских окраин. Или просто я слишком внимательно его слушала. Этот говор, мягкая «р», перекатывающаяся по нёбу; ни единого грубого слога; плавная речь. Иногда Кролло глотал окончания, и оттого все, что он говорил, неважно, с какой интонацией и каким настроением, с холодом, или злостью, или обидой, разочарованием, превращалось в нежность. «Верно». То, что скрывалось за этим человеком, я увидела не сразу: может быть, даже в свои самые последнии дни, а может, только когда он протянул мне сегодня руку: «Привет». Столько мелочей, столько неважного и глупого в бесконечно наматывающейся пленке дней; заметить и сохранить в сердце. Я жалела, что в наших словах так нечасто встречается буква «р». «Верно» Как бы он произнёс мое имя? Радзар – К счастью, все не так страшно, - улыбнулся Кролло. – Больше всего пострадал район рядом с Мегоу, поэтому в первую очередь мы бросили силы туда. Эта часть Метеора отстраивалась от силы пару лет, на пустыре и с нуля, что довольно быстро для такого объема работы; я посчитал, что восстановить жилые объекты будет ещё быстрее. Никаких особых проблем. – Но это огромные деньги, - мне снова сделалось ужасно стыдно. – Прости. Я не знала, что так выйдет. – Приоритетом было уничтожение цели; все последствия «операции» целиком и полностью на нас. – Да с чего?! – Ты отплатила за ущерб прекрасным парком на Эстрелле, - спокойно ответил Кролло. – Этого достаточно. Я резко остановилась. – Знаешь, что меня в тебе бесит? Недавно такую интересную статью читала и сама как-то до этого дошла; про выражение эмоций и в частности недовольства; там было написано, что в отношениях с другими людьми, которые тебе небезразличны, нужно уметь корректно выражать свои чувства, чтобы не было недопонимания и дальнейших обид. – И правда, интересно… - растерянно пробормотал он. Я кивнула. – Да. Очень. Так вот, выражаю тебе свои чувства: меня бесит, что ты почему-то спускаешь мне такое с рук. Я виновата перед всеми вами, и словами не описать как. Я хочу загладить свою вину, а ты мне не даёшь, значит, происходит инвалидация моих эмоций. И я также не хочу инвалидировать твои! Поэтому, пожалуйста, дай мне хоть как-то помочь Метеору, не финансово, конечно, и не так глобально, чтобы тебе самому не стало от моих действий… некомфортно. Но как-нибудь, прошу, позволь. Это все. Кролло удивленно моргнул. Потом ещё раз. И ещё. Я ждала от него ответа. Полуденная жара отступала, отпуская зажатый послегрозовой духотой город; поплыли недвижные облака; их белые комья стал разбивать долгожданный ветер. Я до боли выкрутила себе запястье. Кролло по-прежнему молчал. – Я просто хочу… раз уж ты приехал, и мы снова увиделись, и вот стоим, говорим… - я посмотрела ему в глаза и тут же сдулась: все раздражение как рукой сняло; сдуло все тем же ветром. – Ничего. Извини. Я почему-то стала на все остро реагировать. Кролло шагнул ко мне одним плавным движением: – Я тебя обидел, и ты сделала мне замечание. Приму к сведению. Мне опять захотелось придушить его голыми руками. – Это не замечание, а пожелание. Почувствуй разницу. – Это все, что тебя «бесит»? - вежливо уточнил он. – Если есть ещё что-то, говори. Я выслушаю. Точно. Придушить бы его; как хотела придушить раньше, в наши первые дни вместе, в особняке. Придушить или влепить пощечину. – Это все, - наконец сдалась я. – В остальном ты мне очень симпатичен. Никаких претензий. Кролло удивленно приподнял брови: – Никаких претензий? – Да. Никаких. – Что ж, - он как-то совсем смущённо откашлялся. – Замечаний… не густо. Это обнадёживает. Что тебя там обнадёживает?! с раздражением подумала я. – Я тебя услышал. Ты можешь приехать в Метеор в любое время и сама выбрать, чем нам помочь; действуй, как пожелаешь, - он вдруг нахмурился, а затем, неожиданно и излишне резко сделал ещё шаг вперёд, почти толкнув меня грудью. – Нет. – Что «нет»..? – Ты вернёшься со мной в Метеор, как только поймёшь, что можешь оставить Академию на определённый срок без твоего участия. А помогать будешь в обустройстве нового жилья для пострадавших: у нас как раз получилось восстановить несколько домов. Я решил. «Вернёшься» «Будешь» «Я решил» – У меня теперь нет выбора? – Нет, - сощурился Кролло. – Я хочу, чтобы ты помогала Метеору именно так. «Я хочу» Я протянула ему руку: – Привет. Кролло совсем растерялся. Я взяла его за ладонь; несильно потрясла в воздухе; всего пара секунд; тёплые нежные пальцы. Его. И переплетенные с ними — мои. «Я решил» «Я хочу» Почувствовал? Понял? Наконец-то заметил? Сказал это… для меня? Потому что я хотела это услышать? Нет. Сказал, потому что сам сделал выбор. Почему? Почему? Почему? – Я забыла с тобой поздороваться. Извини. Я не забыла. Я не хотела. Я не хотела тебя касаться. – Привет, Сона, - Кролло вдруг снова пожал мне руку: сильнее, чётче, будто… увереннее, что я не вырвусь; не откину ее, не откажусь. – Как дела? – Теперь отлично. Как у тебя? – Замечательно. Иду в гости на чай. – Да? А к чаю в гостях ничего нет, - я глянула на наши все так же сцепленные пальцы; Кролло отчего-то не отпускал. Я не сопротивлялась. – Не страшно. Я не привередливый. Может, и не плохо, что Франклин выбрал другую дорогу до аэропорта, да? Мы зашагали в сторону моего дома. И ветер вдруг сменил направление. – Восточный ветер больше не дует, - вслух повторила я. Кролло, видимо, ожидая продолжения, внимательно склонил голову: «говори, я слушаю». – Ты так и не рассказал мне про мэра и соседние города. Что там? – С городами дела обстоят получше, чем с выборами, - со вздохом признался он. – Безусловно, волна слухов о том, что кто-то взорвал Мегоу, докатилась до всех причастных и нет. В Ичорке развернули расследование, поскольку решили, что инцидент в Первом круговом районе как-то связан с подрывниками. – Я так понимаю, расследование зашло в тупик? – Естественно. Это ведь была ты, - мягко улыбнулся Кролло. – В любом случае, спустя пару месяцев шум вокруг Метеора поутих, и все три города весьма быстро избрали новых мэров. – А вы — ещё нет? – К сожалению. Шалнарк отобрал наиболее подходящих для этой роли, прислал мне отчеты о каждом кандидате, фотографии, полное досье. Затем их проверил Фейтан. На стрессоустойчивость. Я рассмеялась: – О, представляю, как. Кто-нибудь выжил? – Четверо, - казалось, Кролло искренне удивился моей реакции; запнувшись лишь на долю секунды, он снова заговорил. – Это достаточно много, поэтому я сам должен осмотреть… претендентов. Времени сделать это, как ты знаешь, у меня не было. – Давят на Метеор, да? Я имею в виду, те же самые Ичорк, Ларкида, Клустин… Они ведь наверняка думают, что город остался «без присмотра». – Верно. У всех снова появилось желание завалить нас мусором. – Но вы же следите за обстановкой? Кого-нибудь поставили на замену? - спросила я; Кролло повёл плечами, будто в каком-то омерзении. – Ты, вероятно, не помнишь охранников Зорнуна; заместителем мэра пришлось назначить их начальника. – И он тебе не нравится. – Мне никто не нравится, Сона, - Кролло сжал челюсть. – Другой вопрос, что у нас не было выбора. Никто из Рёдана не должен стать лицом Метеора. Я запретил. Я растерла виски; за каждое слово Кролло я чувствовала жуткую вину; неприятное чувство раскалённым железом прокатывалось по венам, отравляя, заставляя ненавидеть себя заново. С новой силой. Моя вина. Это я виновата. Это только моя вина. Мы завернули за угол дома и, миновав продуктовую палатку, тут же оказались напротив первого подъезда. Я машинально обернулась на кусты. Кролло, поймав мой взгляд так, будто все время и делал, что следил за тем, куда я посмотрю, с какой-то нескрываемой мягкостью оглядел мое лицо. Мне стало трудно дышать. – А что остальные думают по поводу этих четырёх кандидатов? - я приложила ключ к домофону. – Голоса разделились, я не могу судить. – Все по-разному представляют себе нового мэра, да? Мы зашли в лифт; я с силой вдавила кнопку шестого этажа. – Рёдан очень устал, - в миг посерьезнел Кролло. – Поэтому я не требую от них единства в данном вопросе. Я сам решу, кого назначить. – Ну да, в конце концов, Зорнуном тоже были довольны не все. – Нобунага особенно. – По-моему, Нобунага доволен только одним процентом всей жизни, - я начала открывать в квартиру дверь; Кролло тихо хмыкнул. – Проходи. Едва мы переступили порог, как в коридор выплыл Апельсинчик, явно разбуженный нашими голосами, помятый, с отлежанными усами и ужасно недовольной мордой. Кот пару раз брезгливо дернул задней лапкой. Кролло застыл, в упор глядя на Апельсинчика; Апельсинчик смирил его презрительным взглядом. Я похлопала Кролло по плечу: – Не одному тебе никто не нравится. Вон, знатный человеколюб вышел. Опять под диваном весь день валялся… Драный какой. – Как… зовут..? - Кролло неуверенно кивнул на кота. – Апельсинчик. – Красивый. – Да, сногсшибательный, - засмеялась я; Апельсинчик, демонстрируя всю свою доброжелательность, повернулся к нам задом, задрав хвост. Кролло охнул. – Знаешь, так иногда обидно становится, что он ни меня, ни Хисоку не любит. Погладить, конечно, можно, но очень редко. Никакой благодарности. – Зачем тогда завели? Я с удовольствием скинула сандали: – Да не то чтобы специально завели… Нашла его под забором. Весь больной, грязный, в крови; на крысу был похож. Худой. Хисока оплатил лечение, и вот, выходили. Теперь считает нас за слуг. Я его люблю, конечно, любым, но он порой такой гадкий становится… Жалею, что подобрала. – Никогда не знаешь, кого приведёшь домой с улицы, - как бы невзначай заметил Кролло. Иронизирует? Научился шутить? Над собой..? – Точно. Тут уж как повезёт, да? – Не знаю. – Ну, - я указала ему на кухню. – Зато я знаю. Проходи. Кролло, не сделав и пару шагов, остановился между гостиной и ванной. Я поняла, что он рассматривает интерьер. Вернее, его полное отсутсвие. Голые стены; ни картины, ни фоторамки; когда снимали полки, поцарапали обои; вынесли на помойку шкаф. Выкинули кресло и ковёр. И на кухне из всей мебели, не считая холодильника, стола и плиты, остались только две жалкие табуретки. Еще мы вывезли почти всю посуду. – Переезжаю, - мне отчего-то захотелось оправдаться перед ним. – Да. Переезжаем. С Хисокой. Во вторник поеду на сделку… – Продавать будете? – Сначала купим новую. Мы уже туда большую часть вещей перетащили. Ну, ты сам видишь… – Если есть возможность выбрать условия лучше, почему нет, - философски заметил Кролло. – Хорошую квартиру нашли? – Да, в пятом районе, рядом с кинотеатром. Буквально вторая башня. Близко к остановке, дом поновее, и вообще… Но я переезжать не хотела, если честно. Я поставила чайник на плиту; Кролло, вежливо отодвинув для меня табурет, сел с краю. Полупустая кухонька, не самая красивая даже при наличии хоть какой-то мебели, теперь выглядела совсем убого. На окне не было штор. На столе — скатерти. Розоватая фиалка в испачканном пеплом горшке печально глядела на улицу; листочки поникли. Хисока снял все магниты с холодильника. – Мне и здесь было хорошо: к Академии близко, плюс, за четыре года привыкла ко всему… сейчас тяжело расставаться. – Привязанность к месту? – Может, - я залила чайный пакетик кипятком. – Хотя я думаю, что расставаться мне тяжелее именно со своим прошлым. Никогда не умела отпускать. Кролло понимающе кивнул в ответ. Я поставила перед ним сахарницу. – Учитель говорил, «отпусти, или будешь втянута», а вот как это все сделать, как отпустить — нет. Переезжаю… К тому же Хисока натурально проел мне мозг: «надо съехать, надо съехать». Вот тут уже его опасения сидят, - я провела ребром ладони по горлу. – Дурное предчувствие… то же мне. – Насчёт чего предчувствие? - поинтересовался Кролло. – Не рассказывает. Единственное, сказал, что нам срочно нужно уехать отсюда, что боится за меня и так далее… Ещё сказал, чтобы я никому не сообщала адрес. – Ты только что это сделала, - улыбнулся он. – Сообщила мне свой новый адрес. Я махнула на него рукой: – Это ничего. – Почему? – Я тебе все еще доверяю. Думаю, если хотел, ты бы убил меня… да нет, наверное, даже не убил, а просто оставил в том состоянии. Запечатанной. Ко всему прочему у меня больше нет такой силы, и для каких-то особенных целей я уже не гожусь. Без Акумы я снова обычная. – Это хорошо, - с нажимом проговорил Кролло. Я пожала плечами. – Не спорю. На кухню просочился немного приведший себя в порядок Апельсинчик. – Вылизался, да? - я поманила его пальцами. – Кс-кс-кс. Поди сюда! Кот выглядел до глубины души оскорбленным. Кролло опустил ладонь вниз. – Он кусается, - предупредила я. – И царапается. Лучше ему сначала предложить сухарики. – Удивительное самомнение, - Кролло высыпал в руку несколько угощений. – Такое маленькое животное, а что-то все же думает, оценивает ситуацию… – Злодейское создание. Мне кажется, если я забуду его покормить, он просто придёт и сожрет меня ночью. Знаешь, как кошки доедают своих хозяев после смерти? Ну, если смерть наступила в одиночестве, в квартире, а кушать кошечкам больше нечего. Съедают в первую очередь лицо. – Я не знал и, по правде говоря, не хотел, - заметил он. – Однако да, интересная информация, хотя и не могу сказать за неё спасибо. – Не мне же одной с этим жить! Апельсинчик, деловито принюхавшись и даже как будто бы приосанившись, шагнул к протянутой руке Кролло. Я затаила дыхание: конечно, от обычной царапины Кролло бы ничего не сделалось, но чувствовать вину ещё и за своего агрессивного кота мне страшно не хотелось. Апельсинчик никого не уважал и, уж тем более, не любил, и никакие поощрения или, наоборот, наказания на него совершенно не действовали. Злодейское создание. Кролло позвал его «кс-кс», не мягко и не ласково, не заискивающе, и не пытаясь задобрить; так, словно знал этого кота всю жизнь, соседствовал с ним и даже предоставлял абсолютно равные права: человек и кот, одинаково значимые, одинаково самостоятельные существа, которым просто довелось знать друг друга в этой жизни. – Подойди и возьми, пока я предлагаю, - спокойно сказал Кролло. Апельсинчик вдруг мяукнул. Как крошечный котёнок. Как я не слышала, чтобы он мяукал, никогда. – Да. Бери. Кот послушно опустил мордочку в чужую ладонь и принялся громко и с каким-то особым удовольствием хрустеть сухариками. Кролло ждал, не отнимая руки. – Вот кошатина продажная! Я ему и мягонький домик купила, и консервы дорогущие, и мышку с кошачьей мятой, чтобы не скучно было, пока я в Академии, а он к первому встречному с такой душой! - почти разозлилась я. – Эй, ты его минут пятнадцать знаешь, ты, Апельсинчик! Какого черта? – Молодец, - похвалил его Кролло; кот, как будто назло мне, подставил щечки для чесания. – Я тебя поглажу. – Сволочь. Кролло подавился воздухом. – Не ты, а кот. Шкура какая… – Я ему понравился. – Ага, да, с первого взгляда; нас воспитывал так, что мы с Хисокой по струнке ходили, а к тебе вон с каким доверием. Вообще не боится! Ну-ну, давай, Апельсинчик, поезжай в Метеор, познакомься с Рёданом, можешь вообще всем там щёки свои подставить, помурчать, - фыркнула я. – Тебе и работа найдётся! Будешь слушаться босса, ездить на задания и царапаться за него, если что. Отличный план! – Это ведь твой кот, - с ничем не скрываемым весельем ответил Кролло. – Очевидно же, он так и сделает. – Хоть не при мне бы ластился! Фу. Предатель. – Как заметно, что Хисока — твой брат. Даже мысли сходятся. – Насчёт?! Насчёт?.. Мой кот, мой брат. Обиды как ни бывало. На ее место пришёл стыд. – Очень остроумно, - я отвернулась обратно к плите; по коже чувствительно расползались красным горячие, почти обжигающие пятна смущения; мне захотелось оторвать себе голову, лишь бы не ощущать, как сильно горят уши. Было слышно, насколько старательно Кролло пытался подавить смех. – Ой, весело! Сравнил меня с котом. – Ты сама додумала, не нужно ложных обвинений, - его голос дрожал улыбкой. – Замечательный, ласковый, умный, красивый и добрый кот. Кс-кс-кс. Меня передернуло. – Ты мне очень понравился, Апельсинчик. Что скажешь? Изменился. Не узнаю. Не узнаю, не узнаю. Кто это? Я несильно стукнула себя по груди, с трудом заставляя выдохнуть: легкие саднило; я не заметила, как снова задержала дыхание. Кролло молчал. Я не решалась повернуться к нему лицом. Апельсинчик продолжал призывно мурчать, совершенно не обращая внимания на изменившуюся обстановку в кухне. Изменился. Что скажу? Почему изменился? Мне только кажется. – Не перекорми его сухариками, - наконец выговорила я. – Он прожорливый. – Нужно есть, когда хочется, - отозвался Кролло. Когда хочется? Ты не знаешь. – К чаю правда ничего нет? - как ни в чем не бывало спросил он. Я помотала головой. – Хисока сегодня улетел, я и не стала готовить. Думала, поем в Академии. – Я тебе помешал. – Послушай, мы можем просто сходить в магазин или заказать доставку. Ты мне не помешал. Перестань. – Предположу, что сейчас ты нашла ещё одну вещь, которая тебя «бесит», - тонко улыбнулся Кролло. У меня лопнуло терпение. – Давай сюда, - потребовала я. – Что? – Шею свою. Давай-давай. По лицу Кролло пробежала нечитаемая эмоция. Я сжала в воздухе кулаки: – Буду тебя душить за такие глупости, понял? – Пожалуйста, - он спокойно встал из-за стола, разминая плечи. – Бери. Я крепко обхватила его ладонями. – Вот так тебя задушу. – Слабовато. – Это демонстрация, по-настоящему будет больнее. – Идет, - доброжелательно согласился Кролло. Я все же чуть сильнее надавила ему на кадык. – «Самое действенное в драке — удар в кадык, если противник уже слишком близко» — это первый приём, которому меня научил Хисока. По совместительству и любимый. – Я заметил. В Васшаене. – Там было немножко другое, - я отпустила его шею, только чтобы заново сжать; Кролло ощутимо сглотнул. – Удушение ногами. Тоже мне очень нравится, кстати, хотя и рискованно. – Удар в спину, - он мягко тронул меня между лопаток. – Не успеешь выбить кадык и получишь ножом в поясницу. – Точно. Но я успею. – Уверена в своём учителе? – Уверена в банджи-жвачке, - я отняла руки; от всей шеи Кролло тянулась ярко-розовая липкая аура; я пошевелила пальцами. – Классная способность: обычно даже самые сильные пользователи ее не замечают. Пока не становится слишком поздно. Кролло внимательно оглядел мне с ног до головы: – Как это возможно: иметь одинаковый нэн? Между вами никаких различий. Я сняла с него жвачку: – Мы близнецы. – Сона. – Хочешь прогуляемся до восьмого района? Там неплохой супермаркет есть, можно купить что-нибудь из готового или, если хочешь, я сама ужин сделаю. Кролло промолчал. – Ладно, - от накатившей неловкости мне захотелось убежать в комнату. – Посмотрим по обстоятельствам, да? В пять двадцать мы вышли на улицу: духота грозового дня окончательно испарилась, и вечерней мягкий ветер принёс прохладу и вместе с ней — едва заметный запах разгоряченных на солнце трав с пустыря. В воздухе пахло высохшим асфальтом, копотью Литейного завода, резиной шин и длинным и свежим тормозным следом на шоссе: кто-то чудом избежал аварии. Через неделю наступала середина августа, и Йорк-шин, ещё по-летнему раздетый, жаркий и блестящий хромированными боками центральных высоток, все же неумолимо менялся, готовясь к приходу осени. Сентябрь неслышно вздыхал с горизонта, разгоняя по небу полыхающие закаты; на тучах оседали, как кровь, брызги багрового света; росчерк красных лучей. Чем дальше мы уходили от десятого района, тем больше попадалось на пути деревьев, небольших симпатичных клумб, обрамлённых коваными заборчиками; отцветших кустов шиповника с завязавшимися, плотными и сочными ягодами. На козырьках домов, распушившись, сидели сизые голуби; из приоткрытых окон доносился неясный шум телевизора, приглушенная музыка, бормотание новостей. Воробьи покачивались на подрумянившихся гроздьях рябины. Редкие прохожие, не измученные рабочим днём на окраинах, тихо прогуливались по дорожкам спальных районов, между обшарпанных спин панелек, ведя на приспущенных поводках собак. На перекрёстке нас облаял белый пудель. Мы молчали, и впервые за долгое время это молчание вновь показалось мне комфортным. Едва соприкасаясь рукавами, мы шли вдоль нескончаемой гряды домов, и солнце плескалось в окнах, и зацеловывало нас; игриво разбрасывало по улице блики. Кролло довольно щурился, и мелкие, почти незаметные морщинки вокруг его глаз — неявная и мягкая улыбка — стирали следы многодневной усталости с его красивого лица. В круглых пузатых сережках блестели сине-зелёным, катились аллеи, дороги и тротуары, светофоры, палатки, дворы. И если приглядеться — отражалась и я. – Кем ты хотела стать в детстве? - Кролло повернул ко мне голову; дрожащая сетка теней с кроны соседнего дерева расчертила его лицо причудливыми пятнами. – Наверное, проще сказать, кем не хотела. – И кем же? – Врачом, - я пнула крошечный камешек в приоткрытую крышку люка. – У меня родители — оба врачи, сначала работали на выездах, потом в поликлинике, ещё потом стали… мама — заведующей реанимационного отделения в одной очень крупной больнице, а папа — директором там же. Дед у меня тоже врачом был, кстати. Правда, ветеринарным, но все равно… – Династия врачей отбила желание спасать жизни? Тривиальным путём. Я снова засмеялась: – В каком-то смысле, да, отбила. Когда растёшь в такой среде, что… с рождения знаешь, где какая кость у человека, или все признаки воспаления, или симптомы… не знаю, ларингита, вот тогда начинаешь смотреть на жизнь по-другому. Рано осознаёшь, что наши тела несовершенны, и никакого волшебства в человеческой оболочке нет и в помине… Что там эти поэты воспевают? Красота людей, красота людей… Это все приходит и уходит, мы стареем, меняемся, у нас появляются родинки и выпадают волосы. А каждые семь лет наш организм полностью обновляет клетки кожи, так что если ты кого-то не видел семь лет, значит, твое нынешнее тело никогда этого человека и не касалось. Противно как-то. – Действительно, иногда лучше не задумываться над физиологией, - согласился Кролло. – Поэтому ты выбрала буддизм? Тело — всего лишь временное пристанище души? – Ну, вообще отделять тело и разум, или дух, друг от друга и считать совершенно разными сущностями в буддизме не принято. Там такие сложные отношения, я сама не до конца разобралась, что можно, что нельзя. Конечно, мы зависимы от тела, но… Не знаю. Я стала слишком много об этом думать, а так все равно ни к чему и не пришла. – Значит, ты рассматриваешь людей вместе с телом? – А как ещё? - удивилась я. – Это же совокупность… – Что, если человек уродлив снаружи, однако симпатичен тебе внутри? – Да ничего, наверное. Я не особо смотрю на внешность, хотя наш характер отражается на ней напрямую. По лицу и фигуре можно очень много рассказать о человеке. – Уверена? Кролло выглядел по-настоящему заинтересованным в нашем разговоре. У меня вдруг потеплело на сердце. – Абсолютно. – Примеры? – Зорнун: маленького роста, рыхлый, с залысинами, вечно потеющий; пальцы толстые, как будто детские, шаркающая походка. Сутулый не по своей природе, а потому что боится выпрямиться, как бы ему за лишнее слово-то не прилетело. Губы большие, а это сразу неприятно; смотришь и думаешь, говорливый человек, пресмыкающийся. Скользкий, как уж, и трусливый, как забитый шакал. Представь вместе ужа, шакала и толстого ребёнка и скажи, есть ли что-нибудь в этом месиве приятное? Кролло повёл плечами: – Нет. – Смотри, сколько сравнений мы подобрали, но у всех них есть нечто общее, что связывает избитого шакала, безобидного ужика, который в случае опасности способен только уползти или… - я фыркнула от смеха. – Включить свои дурно пахнущие железы. И вот, толстого ребёнка, которого явно обижают в школе и который предпочитает лишний раз не высовываться. – Трусость. – Точно! Не открой Зорнун рот, так его страх с потрохами выдадут его же потные ладошки и прижатая шея. Конечно, я не призываю судить людей только по внешности, но и игнорировать такие очевидные подсказки о личности тоже нельзя. Дух неотделим от тела. – Бывают безобразные добряки и прекрасные лицом негодяи, - заметил Кролло. – Бывают-бывают. – Знаешь таких? – Лично? Нет, - я заглянула ему в глаза. – Никогда не встречала. – Если существуют подобные исключения, твоя теория о том, что дух неотделим от тела, терпит крах. – Ну, это не моя теория, это я так, очень вкратце обрисовала буддизм. Кролло педантично поправил воротник рубашки, будто стряхивая с себя пыль; и заведшую нас обоих в тупик тему. Я с облегчением выдохнула: – А по поводу того, почему еще я не пошла по стопам родителей… Дурное влияние Хисоки. – Не сомневался. – Но мне ни капли не жалко, что я не стала врачом, если честно. Я просто бы померла со скуки. – В тебе только эта профессия вызывает отвращение? - весело спросил Кролло; я помотала головой. – Социальные работы не нравятся… И журналистом я бы тоже стать не хотела. Если только писателем. – У тебя бы получилось. – Спасибо за веру, - улыбнулась я. – Художником быть не плохо, я как-то… и детей учу с удовольствием, и отдачу получать приятно, хотя я иногда так устаю, что хочу все бросить. Особенно когда меня донимает кто-нибудь вроде Нокса. Удавила бы… Кролло почти споткнулся. От удивления? – Да, такие чувства тоже имеют место быть, и я их больше не хочу стесняться. Я живой человек, а не золотая статуя Будды: хоть дергай за уши, хоть лезь пальцем в нос, он все равно не пошевелиться. А я пошевелюсь. И считаю, что это не стыдно. – Я бы не сказал, что по тебе видно недовольство происходящим. – А, это уже другой вопрос: мне нужно избавиться от пассивной агрессии и перестать… ну, позволять людям… В общем, нужно научиться открыто говорить «нет». И решать возникшие проблемы, как взрослые люди, а не проглатывать то, что не хочешь делать. – Ты сделала первый шаг, - напомнил Кролло. – Открыто рассказала мне о своих чувствах. Молодец. Теперь уже споткнулась я. – Когда это?! – Утром. – Я тебе ничего такого не говорила. – Я о том, что тебя «взбесило» в моем сегодняшнем поведении, - с улыбкой возразил он. – Естественно, ничего такого... Все в порядке. Мне захотелось его треснуть. – Ну, а ты кем хотел стать? Кролло, будто желая спрятаться от моего вопроса, засунул руки в карманы. Я поспешила сменить тему: – Что самого ценного было в «путешествии»? Я имею в виду, что тебе больше всего понравилось? Из ресурсов. Он выдохнул: – К сожалению, на то, чтобы по-настоящему насладиться полученными вещами, у меня не было сил. В первую очередь Рёдану следовало искать наиболее редкие экземпляры, будь то украшения, свитки или даже части тела, которые в последствии можно было бы продать подороже. По всему миру достаточно коллекционеров, готовых заплатить за товар внушительную сумму. Порой даже неоправданно высокую. – Грех жаловаться. – Верно. Однако теперь я все же жалею, что не смог изучить некоторые, как ты говоришь, ресурсы поподробнее. Были весьма интересные находки, - по его лицу пробежала тень улыбки. – К примеру, астрономическая инкунабула четырнадцатого века с расчётами и удивительно точным описанием небесных тел и их положений на многие десятилетия вперед. С помощью этой инкунабулу стало возможным определять положения судна в пространстве. Великие географические открытия были сделаны исключительно благодаря ей. – И ты держал ее в руках..? - у меня вдруг перехватило дыхание. – Книгу, которой… почти семь веков? – Да. – Вот так держал? Просто взял и держал?! Кролло протянул мне ладони; на дне его глаз, подсвеченных лучами яркого вечернего солнца, плескался по-детски искренний восторг в перемешку с гордостью и отчего-то невероятно трогательной лаской, будто он смотрел на бесценное сокровище… прямо сейчас. Будто оно было напротив. Близко-близко. От подобных мыслей мне моментально сделалось дурно. – Помимо инкунабулы меня поразила канопа, как раз из подземного хранилища Какина, - продолжил Кролло. – Я был уверен, что в нем запрятаны лишь античные свитки и альманахи, однако на втором уровне заметил витрину с ритуальными сосудами, среди которых и была канопа, украшенная удивительно детализированной человеческой головой из алебастра. Внутри даже сохранилась мумифицированная печень. – Мне немного завидно, если честно, - призналась я. – Одно дело — видеть все это в музеях, а другое — иметь возможность в буквальном смысле прикоснуться к истории. Так здорово… – В сентябре планируется ежегодный аукцион, правда, пока что не могу сказать, где именно. Я соберу Рёдан, чтобы забрать оттуда наиболее ценные вещи, - Кролло остановился. – Я не приглашаю тебя участвовать в бойне, но насладиться полученными предметами — да. Да, если захочешь. – Серьезно? – Абсолютно. – Тогда, конечно, хочу, чего ты спрашиваешь! - не удержавшись, я хлопнула его по спине. – Хисока говорил, на прошлогоднем аукционе было много всего интересного! Кролло вдруг нахмурился: – Пойдёшь с нами? – Да? Ты же предложил… – И ты согласилась? – Да? Такая возможность выпадает раз в жизни, - удивилась я. – Зачем отказываться, если можно не отказываться, и потрогать всякие древности, и почитать, и… не знаю. У меня слабость к таким вещам. Я тебе не рассказывала, потому что считаю это глупостью, но я просто обожаю коллекционировать, буквально все, что угодно. У меня за шестнадцать лет вся комната дома обросла какими-то штуками: я собирала камни; мы с Хисокой часто ходили в заброшенные карьеры и ковырялись в песке; иногда получалось найти очень красивые минералы. Потом, значит, я собирала бабочек и жуков, в общем, насекомых, и заливала их смолой, чтобы получились настоящие музейные экспонаты. Ещё я складировала старые книги, фотографии, газеты… Ну, все подряд, что имело хоть какую-нибудь ценность. Обожала блошиные рынки! И антикварные магазинчики в столице. Такая прелесть… Но меня всегда расстраивало, что я не могу привязаться к накопленным вещам. То есть… вот, допустим, я целый год только и делаю, что собираю те же самые минералы, мне все это нравится, все замечательно, а потом раз! и надоедает. И так с каждой коллекцией; знаешь, не могу долго интересоваться одним и тем же, а выкинуть все-таки жалко. Вы хотя бы продаёте, а мне куда все это добро девать… Задаром ведь никому не нужно. Кролло смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и взгляд его несколько растерянно блуждал по моему лицу, будто бы не зная, за что зацепиться; будто бы снова, совсем как раньше, ища что-то, ища, ища. – Я много говорю, да? - мне в который раз сделалось неловко. – Извини. Ты так внимательно слушаешь, что я постоянно хочу вывалить на тебя всю эту… ненужную информацию… – Нет, - в беспокойстве перебил Кролло. – Говори. Прошу, говори, сколько хочешь. Мне нравится. Мне нравится Мне нравится Мне нравится Я отвернулась: – Ну вот видишь, как получается: я с Акумой и без — совершенно разные люди. Извини. Сона другая. – Сона — это все еще Сона, - тихо проговорил он. – Не имеет значения, как. Ты — это все еще ты. Я — это все еще я. Главное, это мы, а не какие мы. Так, значит?.. В магазине Кролло отчего-то страшно долго выбирал продукты: около каждой полки мы проводили не меньше пяти минут; на первый взгляд из-за того, что он придирчиво вычитывал составы, а на второй — мне показалось — из-за того, что он пребывал в какой-то прострации; до сегодняшнего дня я ещё никогда не видела его настолько растерянным. Настолько… не здесь. Для чего он вычитывал составы мне было не особо понятно: мы так и не договорились, что будем есть. Я мягко тронула его за руку: – Выбрал что-нибудь? Кролло заметно вздрогнул, словно позабыв, что я рядом. – Давай, с небес на землю, и думай быстрее, что хочешь, - пошутила я. – Пока предлагаю. – Пирог? – Можно. – Как был, - несколько неуверенно уточнил он; я кивнула. – Принято. Сходи за сливами? Он послушно взял в руки пакетик. Изменился. Не узнаю. Не узнаю, не узнаю. Кто это? Стал как будто бы… как будто… Сгладились углы, ушла колючесть; глаза покинул лёд. Растаял. И превратился в светло-голубую воду. Солнечные блики тонут в радужке, оседают искрами на дне зрачков; изгиб тонкой улыбки. Он разрешил себе жить? Что-то тревожило меня в его взгляде: не пугало, конечно, нет, но ощутимо беспокоило. Что-то изменилось, и я не понимала, что. Будто бы я обнимала айсберг, а теперь… Нет. И сделав новый круг, акула повернулась в мою сторону. – Твоя очередь с небес на землю, - окликнул меня Кролло. – Пойдут такие? Я посмотрела на его руки: когда-то они держали молитвослов; в соборе пахло воском оплывших свечей и ладаном; руки держали книгу, красно-черную с крупными буквами и белым отпечатком ладони; держали указку, держали нож, опасный, острый, отравленный и обычный столовый; держали кружку с чаем, стакан с водой; держали чужую шею, из горла — фонтаном кровь; руки в моих руках, руки на моей талии; руки держат цветы, прощаются со мной на парковке возле особняка. Руки убивают, и убивают, и убивают, и гладят меня по волосам, и протягивают мне пакет со сливами. Разные руки одного человека. Касаются инкунабулы, вертят ритуальный сосуд. Заковывают меня в колье четвёртой императрицы Кука Нью. Чёрный бриллиант, серебряное плетение. Мои руки точно такие же. Убивают, и убивают, и убивают; пахнут сталью одати, помнят наощупь ещё тёплые трупы людей; руки готовят, надавливают на Инь-тан; в руках распускаются красным цветы, и горят созвездия; руки трогают чужие губы. Руки забирают протянутый пакет. – О чем ты думаешь? - спросил Кролло. Нам разрешат ещё раз встретиться руками, ладонями, пальцами? Соприкоснуться вновь? Я помотала головой: – Да ни о чем. Нужно ещё сахар взять, а то нам не хватит. Выпьем что-нибудь? – Да. Не откажусь. – Вино? – Что ты обычно пьёшь? Водку. – Давай вино, - согласилась я. Кролло только кивнул. Мы вышли, нагружённые кучей сумок. Солнце клонилось к западу; на улицах прибавилось людей. До заката оставалось два с половиной часа. – Хочешь посмотреть на самое классное место в Йорк-шине? - проговорила я; Кролло вопросительно изогнул бровь. – Тут недалеко, как раз занесём пакеты, и можно выдвигаться. Главное успеть до захода солнца, иначе неинтересно будет. Так что? – Хочу. – Тогда ускоряемся. Я повела его короткой дорогой мимо ощетинившихся покорёженным железом гаражей, пристроек к заводам, промзоны, из которой ещё много лет назад дети сделали футбольное поле; без травы и ворот, зато большое и правильной формы. Небо над нашими головами желтело закатывающимся днём, и набежавшие с ветром облака, резные, разбитые в клочья, в мягчайший пух, кое-где полупрозрачные, неспешно плыли, позолоченные разбрызгавшимися лучами солнца. На одном континенте, но на разных его концах солнце выглядело совсем по-другому, в Йорк-шине и в Метеор-Сити. Я сказала об этом Кролло. – Не замечал, - в его голосе мне вдруг послышалась обида. – Я всегда воспринимал его одинаково. – Ну вот вернёмся в Метеор, я тебе покажу, в чем разница: в Метеоре солнце… нагое? Нагота. Ничем не прикрытое, даже если и облаками или дымкой, то все равно свет как будто проникает внутрь тебя, как будто ты под этим светом сам становишься голым, беззащитным. Под ним все как ладони, и оттого, когда наступает ночь и выплывают тени, невозможно понять, что в этом городе правда, а что нет, что правильно, что неверное. Понимаешь, о чем я? – Показывается уродство. – Да нет! Вообще не так, - запротестовала я. – От вашего солнца не скрыться. Все, что ты хочешь спрятать, оно высветит, и ночью, когда не будет видно этого… этого… Почему ты не понимаешь?! Кролло изумленно моргнул: – Ты злишься..? – На себя, что не могу тебе объяснить по-нормальному, как и чем они отличаются. – Ты сказала, что отличаются, значит, я верю, - ответил он. – Можно без доказательств. – Когда-нибудь я расскажу тебе полную чушь, и с таким подходом ты этого даже не заметишь. – Ничего страшного. – Пассивное взаимодействие. – Объясни, - потребовал Кролло. Я покрепче перехватила сумку. – Есть такая фраза «Встретишь Будду, убей Будду; встретишь патриарха, убей патриарха». Она означает, что все нужно ставить под сомнение и верить только себе и своим суждениям… – Сона, - ласково позвал он. – Мы просто говорили о солнце. Не нужно усложнять. Хороший совет. Хотя для меня и недейственный. Мы просто говорили о солнце.