Акай

«Закрывая глаза, подпеваю колёсам

Там, где завтра проснусь - всегда ранняя осень

И сад мой склонился у самой воды

Листья роняя свои и плоды

Я к дому бегу, он в тумане чернеет

Безлюден, усыпан ракушками берег

Весь в шрамах от в море впадающих рек

Я совершаю побег»

(С) Flëur «Железо поёт»

Четверо, четверо. Нас всегда было четверо. Сатору, Сугуру, Аюна, Сона. Годжо, Гето, Игараси, Мороу. Это всегда были мы. – «Святой отец, я согрешил», - я затолкнула в духовку противень. – Я почему-то больше всего запомнила именно эту фразу, причём обращённую даже не ко мне. Ты сказал: «Святой отец, я согрешил». Кролло удивленно приподнял брови: – К чему ты? – К тому, что есть слова, которые намертво прилепляются к человеку, как таблички с названиями — к картинам. В музее. Для меня твоя картина называется «Святой отец, я согрешил». – Не самое приятное название. – Оно и не должно быть приятным. С чего вдруг? Просто эта фраза — тот самый момент, когда я тебя запомнила, когда твоя «картина» оказалась в моем «музее». – Стань писателем, - с улыбкой попросил Кролло. – У тебя получится. – Может, на пенсии. Если доживу. Мерно гудела духовка. Тикали часы. За окном, не находя препятствий в прозрачном августовском воздухе, летели отзвуки машин, проносящихся по Железному шоссе. Апельсинчик томно поглядывал на Кролло: погладь? угости сухариком? возьми на колени? Я сковырнула заусенец. – «Чай сегодня горький». Фраза Аюны. Кролло выжидающе молчал. – Я… тебе же именно Хисока рассказал про Аюну, да? - на пальце, у самого ногтя, выступила кровь. – Игараси Аюна. – Верно. Вы учились вместе, - медленно согласился он. – Да. Да, она стала четвёртой в «наборе» за тот год. Я, Годжо, Гето и вот, Аюна… мы… были послушниками на Китаяме. Это горный монастырь Восточного Ничирина, где обучают… обучали джуджутсу, боевым искусствам… диалекту тоже. Сутрам, канонам… В общем, да. Мы были там послушниками. Я приняла буддизм, а Годжо, Гето и Аюна… ну, они и так местные, им религию менять не пришлось. В монастыре надо было жить четыре года, и по окончании четвёртого обязательно пройти церемонию инициации. Грубо говоря, это соревнование. Послушников ставят подвое, и они показывают, чему научились. Сначала нужно продемонстрировать общую физическую подготовку, потом боевые навыки — это какой вид искусства ты выбрал, и в самом конце, значит, джуджутсу. Учителя выпускают заранее подготовленные проклятия; обычно первого ранга; и оценивают, как ты их изгоняешь: быстрота, ловкость, сила, изящество, количество затрачиваемой проклятой энергии… Все это оценивают, записывают, кто из послушников был лучше… А финальная часть испытаний — расширение территории. Это такая техника… она действует как поле, которое покрывает тело пользователя и сводит на нет чужие проклятые техники. – Нейтрализация? – Да, точно, - закивала я. – Нейтрализация. Но такая техника не защищает от физических атак и к тому же не позволяет использовать собственные проклятые техники. Это как вода: противника смоет потоком, если ты достаточно сильный, но и ты сам в этом же потоке ничего сделать не сможешь. Ещё и есть вероятность удариться о «камни». Кролло сцепил руки в замок; затем, как будто передумав, расправил пальцы; бледные, длинные, тонкие. Его взгляд, потемневший то ли от неверного света кухонной лампочки, то ли от чрезвычайной сосредоточенности, остановился на моей шее. Как раньше. Я поджала губы. – Джуджутсу Аюны было основано на иллюзиях, отсюда и название для ее техники расширения территории: «Юрэй». Такое простое; первое, что пришло ей в голову… На диалекте означает «призрак», - кровь никак не останавливалась; чертов заусенец, подумала я. – «Юрэй»… представлял собой особую проклятую технику, при которой Аюна могла копировать нападающее на неё проклятие. Получалось, что ее «призрак» давил настоящее норои не столько силой, сколько… Как бы сказать… – Эффектом? – Может… Эффектом. В общем, «Юрэй» был очень действенной техникой, настоящим потоком, как и говорил Учитель: за Аюну работала иллюзия, сводя возможный физический урон носителя к минимуму. Красивая сила, да? – Странная, - сощурился Кролло. – И пугающая тоже. Незабываемое ощущение, когда стоишь рядом с ней в «Юрэе», и проклятие, которое нужно было изгнать, вдруг так бах! и удваивается, и начинает драться с самим собой. – Выходит, и расширением территории можно делиться? Как аурой? – Ну, в каком-то смысле? Если носитель не против, чтобы ты попал под расширение, то да, можно; а вообще со стороны такая техника выглядит как прозрачный шар. Что-то вроде аквариума; только с ужасно толстым стеклом: иногда его невозможно разбить даже извне. Или возможно, но тогда тот, кто внутри, получит очень серьёзные травмы. Или погибнет. Кролло опустил взгляд на свои ладони. – Аюна… не из-за этого, - откашлялась я. – На церемонии инициации каким-то образом появилось проклятие особого уровня, хотя по всем правилам такие сильные норои на экзамен никогда не допускались. Я уже говорила..? Да… Точно. Я говорила. Извини. Это проклятие предназначалось Аюне, и поскольку ее джуджутсу должны были увидеть все присутствующие, она расширила территорию на целый храм. «Юрэй», как и всегда, идеально скопировал проклятие, но почему-то эта копия вместо… эта копия почему-то решила напасть на Аюну. – Как? - нахмурился Кролло. – Проклятая техника вдруг заработала против самого пользователя? – Я не знаю. Все произошло слишком быстро, я… Я помню, как испугалась, помню, как скопированное норои вцепилось в Аюну… и когти… разорвали ей руку прямо до кости. Помню этот мотающийся клочок мяса… Я схватила катану, потому что подавить территорию Аюны своей собственной я уже не успевала… С катаной же был шанс хотя бы разбить «аквариум», чтобы кто-нибудь смог изгнать проклятие привычным способом. На мои цветочки и молитвы времени попросту не было. Это я виновата. – Сона, - Кролло потянулся к моей руке; но моя рука выскользнула. Красный глотает меня в красный. Алтарь храма истекает красным; настоятель кричит в красное. Мои ладони, мои пальцы, чужое лицо, чужая шея — красный, красный, красный. Я хочу умереть, но умерев, я увижу красный. Красный, красный. Меня больше нет. В животе снова стал закручиваться узел. Кислая тошнота подкатила к горлу. Кролло, будто чувствуя меня, болезненно поморщился. – Я промахнулась. Красная-красная кровь фонтаном из шеи; напополам рассеченное тело; я знала это тело. Это Аюна. Красная-красная Аюна. – Разрубила ее катаной с макушки и до… до… до пупка. Пополам, - мне почему-то сделалось ужасно смешно; смех вырвался изо рта уродливым хрипом. – Ха-ха… У меня всегда был сильный удар..! Ха… Импульс от всего тела… – Прекращай. – Ха-ха-ха..! Нобунаге бы понравился такой удар, а? С первого раза человека, как кусок масла… – Сона! – А лезвие даже не погнулось..! Сильный удар, ха-ха-ха-ха! Вот на него и клюнула Акума! Чертова маска! Кролло вдруг залепил мне пощечину: – Успокаивайся. А затем, одним движением поднявшись из-за стола, крепко стиснул в объятиях. От непрекращающегося смеха тряслись плечи. Я прижалась виском к щеке Кролло: – Пожалуйста, сверни мне шею. Он тихо охнул. Не вздох, не стон, не выдох; звук, свист, будто из легких в одночасье выбили весь воздух. Удар в анахату. – Прости, что спросил, - Кролло коснулся губами моего лба; дыхание горячее; как лихорадка; нас двоих колотил озноб. – Прости. Сона. И смех развернулся плачем. – Я… сейчас… т-тебе… ру-ру-б-башку… и-испорчу-у-у… - я глотала визгливые вскрики, давилась невыревенными словами, впивалась ногтями в плечи Кролло; Кролло держал меня. Крепко и терпеливо. – У-у-у… – Ничего, постираю. – О-она у теб-бя… такая… к-красивая… А я… испорчу..! – Красивая? Я со злостью пихнула его под рёбра. – Сона, - мягко позвал Кролло. – Спасибо. – О-отвали… это н-не… ко-ом-мплимент… – За другое спасибо. За… – Дай п-платок. – …твое доверие. Не сдержавшись, я вытерла нос тыльной стороной ладони. Кролло запоздало протянул мне салфетку. – Мерзкая физиология, - наконец высморкалась я. – Пф… Какая гадость. Извини. – Люди плачут, - обронил Кролло; и отчего-то не продолжил. – Иногда это полезно. – Я не знаю, как плакать. Апельсинчик, недовольный возросшим шумом и отсутствием внимания к своей персоне, принялся демонстративно драть и без того облезшие обои. Часы отбивали секунды. Чистой рукой я погладила Кролло по переносице. – Что, правда ни разу в жизни не ревел? Даже ребёнком? – Я не знаю. – Надо освободить тело от всякой «вредной материи». Поплачь, Кролло. – Не получится, - устало улыбнулся он. – Я не умею. – Так научись. Щелкнула ручка духовки, внутри погас свет. Тонкая струйка пара просачивалась сквозь неплотно прилегающую дверцу, и по кухне расползался сладковатый запах подрумянившегося сливового пирога. Кролло принюхался. – Готово? – Похоже на то. – Я поставлю чайник. Я вытащила из ящика стола полупустую пачку сигарет: – Будешь? – Крепкие? – Ориентал. Сильнее не выдерживаю. – Тогда да, пожалуйста. Мы прикурили от одной спички. Кролло выдохнул колечко дыма; сизые нити, дрожа, потянулись к приоткрытой форточке. – Никуда завтра не пойду, - я стряхнула пепел в стакан с недопитым соком. – Буду спать до обеда, потом позвоню Море и скажу, чтобы все дела уладила без моего участия. К черту. – Достойный план, - с тихим смешком похвалил Кролло. – Ещё бы. Потом соберу чемодан, подожду тут Хисоку, и все. До свидания. Кролло снова глубоко затянулся: – Возвращаемся в Метеор? Я подняла на него взгляд: – Возвращаемся. Мы разошлись в первом часу; Кролло с разомлевшим от ласки Апельсинчиком под мышкой ушёл в мастерскую, а я, перестелив белье, осталась на диване. Какой пустой и огромный диван. Рыжеватый свет уличного фонаря, разорванный вздрагивающей от ветра кроной дерева, метался нечеткими отблесками по потолку, прогоняя застывшие тени из углов комнаты. Искажённая чернотой люстра отчего-то казалась ниже и крупнее; свисающие ромбики стеклышек — пошлое украшение, которое Хисока наотрез отказывался снимать — напоминали длинные и острые сосульки. Складки простыни оскалились заломами; нагревшаяся от моего тела наволочка раздражающе липла к коже: в квартире было жарко, душно и тихо. Тишина давила на грудь, и даже отзвуки тикающих на кухне часов слышались словно сквозь толщу неприятно тёплой и вязкой воды. Я перевернулась на бок. Смерть Аюны вдруг оказалась выговоренной и выплаканной совершенно постороннему человеку. Да, может быть, человеку, с которым я хотела… жить, но все равно человеку, ничего обо мне не знающему. После побега из монастыря смерть Аюны стала нашим с Хисокой секретом: я перестала существовать для десятков людей, и я также перестала существовать для себя прежней Соной. В Йорк-шине, кроме нас двоих, никто не знал о зарубленной девушке с Восточного Ничирина. Город принял меня чистой и новой, незнакомой единицей Сагельтской массы. Никто не знал, как я поступила с Аюной. Никто не знал, что такая Аюна вообще когда-то была. Конечно, Кролло назывался посторонним: если разобрать слово, он действительно находился «по ту сторону» моей жизни. Моей, Хисоки, Годжо, Гето… Не имеющий никакого отношения к нам и, по большому счёту, отношение иметь… не обязанный, он оказался втянут в эту грязную историю с головой. Не стал отпускать, и оказался втянут. А ведь он просто хотел украсть мой нэн. Время наматывалось. С ноября прошло чуть больше восьми месяцев. И Кролло, снова лежавший на узенькой кушетке в моей мастерской, сделал круг и вернулся в начало. Мы оба вернулись в начало. Как будто ничего не было. Заново. Только теперь — август. В половину четвёртого утра, когда рассвет только-только забрызгал окна ещё тусклым желтоватым светом, мобильник, непредусмотрительно включённый мною на самый громкий режим и забытый где-то в ногах, у одинокой тумбочки, разорвал устаканившуюся тишину квартиры. С колотящимся от испуга сердцем я вскочила на ноги, почти опрокинув кружку с водой. Глаза больно резануло яркой синевой экрана; кое-как я смахнула входящий вызов. – Алёу! Ты дома? Я потёрла кулаком глаза, пытаясь сообразить, кто и зачем звонит. Глаза не открывались. Мозг не работал. Голос из трубки нетерпеливо поторопил: – Сона?! Ты дома? А? Ясно. Противный Годжо. – Какого черта..? Ты время видел? - зашипела я. – Четыре долбанных утра! – У меня пол-одиннадцатого! – Поздравляю. А теперь пока. – Стой! - взволнованно заверещал он. – Стой-стой-стой! Тут очень важное дело! – Подождёт. – Нет, не подождёт..! На том конце провода послышались знакомые переругивания. Так их там что, двое? - спохватилась я. Двое..? Опять? – Прости, что так рано, - тут же извинился Гето, с огромным трудом все-таки отобравший у Годжо телефон. – Это правда срочно. Выслушаешь? – Давай, все равно уже разбудили. Чего? Он нервно кашлянул. – Ты дома? В Йорк-шине? – Да. – Тогда мы приедем вечером. Ближайший рейс на час, так что у тебя будем где-то не позже десяти. Пойдет? – Неа, я завтра-послезавтра улетаю, извините. Мне не до гостей. – Мы и не в гости, - помрачнел Гето. – Кое-что случилось. Нам нужно поговорить. – Так говори сейчас, не надо ко мне ехать, - я не сдержала зевка. – Не то чтобы я не хотела вас видеть, просто вы не вовремя. – Нельзя по телефону. В мастерской скрипнули половицы. Я с силой сжала переносицу. – Послушай, вы правда очень, очень не вовремя. Если по телефону нельзя, значит, что-то серьёзное. Да? – Да. – Я не хочу вляпываться. – Ты уже вляпалась, - напряжённо проговорил Гето. – Это касается нас троих в первую очередь, а во вторую — всего человечества. Возможно. – Что ты городишь… – Сона. – Мне до человечества какое дело?! - не выдержала я. – А до нас? Черт. Черт. Черт. Черт. – До нас с Годжо тебе есть дело? – Извини. – Мы уже в аэропорту. – Тогда зачем было спрашивать у меня разрешения, - рассердилась я. – Ладно, давайте. Буду ждать. Гето с заметным облегчением выдохнул: – Спасибо. Без тебя никак. – Ну-ну. Я сбросила вызов. Без тебя никак. – Все это время можно было, а сейчас вдруг никак, - я плюхнулась обратно на диван; спать совершенно расхотелось. – Ага, поспала до обеда… Завтра приедет Хислка. Кролло в мастерской. Годжо с Гето сейчас покупают билеты до Йорк-шина. Цирк стремительно возвращался к клоунам. – Отстой, - вслух сказала я. Отстой продолжился и наутро, и перекатился на день и даже на ранний вечер. План остаться дома вместе с Кролло полетел… куда подальше: мне все же пришлось заглянуть в Академию. Мора сказала, максимум минут на сорок, уладить бумажные дела: «Много времени не займёт, к тому же это твой рабочий день, Сона, имей совесть!». Заняло же почти четыре часа. Кролло, вызвавшийся проводить меня и подождать в фойе, в итоге просидел на диванчиках до самого обеда. Дядя Озгар гостеприимно напоил его чаем с коньяком, видимо, решив, раз я таскаюсь с Кролло второй день кряду, значит, можно потихоньку и сдружиться. То, что в чай подмешан коньяк, Кролло почему-то понял не сразу. А когда понял, было уже кошмарно поздно. От увиденного я захотела придушить их обоих: утром Кролло предложил взять машину и самому довезти меня до аэропорта и заодно забрать «гостей». Хорошая идея, подумала я, гораздо лучше, чем трястись в переполненном автобусе! Ко всему прочему проведём время вместе, вдвоём. Эх! Как здорово! – Извини, - пробормотал Кролло. Я только махнула на него рукой. Днём на город опустилась удушающая жара; тянувшееся с горизонта марево, словно туман, расползлось по дорогам, скрав ясные очертания пейзажа; в раскалённом воздухе дрожали панельные дома; под ногами практически плавился асфальт. Не зажившие ранки от сандалей, вчерашние, едва стянувшиеся за ночь, снова открылись: от пота у меня скользили ступни. На полпути к дому, не выдержав несильной, но тупой и жутко раздражающей боли, я скинула обувь и швырнула ее в ближайший мусорный бак. Кролло предложил понести меня на руках. – Или на спине, если тебе… – Неловко? – …Да. – Сама дойду. Спасибо. В подъезде я наступила на длинный и тонкий осколок бутылки. Кролло молча опустился на корточки. «Садись». – Ты знаешь, не поедем в аэропорт. Подай пепельницу, пожалуйста. – Почему? - Кролло на пару секунд прекратил отматывать бинт. Я лежала на диване, из продолговатого пореза на пятке — струйкой кровь; вытащенный кусок стекла покоился на салфеточке; Кролло встряхнул бутылёк с перекисью. – Сами доедут, не перетрудятся. Тем более адрес я скинула. – Верно, лучше тебе не выходить из дома. Я вопросительно приподняла брови. – Опять наступишь на стекляшку. – День сегодня дрянь, от начала и до конца жаркий, длинный и просто отстойный. Как Годжо позвонил, так все наперекосяк пошло. Еще что… – Апельсинчика в ванной стошнило, - услужливо напомнил Кролло. – Точно. Мы замолчали. Кролло наконец закрепил пластырем бинт. – Что-то серьёзное? – Гето говорит, да. По телефону объяснять отказался. – И это «что-то» касается вас троих. – Возможно, даже всего человечества, - передразнила я. – Без тебя никак. – Да к черту. Как-нибудь разберутся. – Уверена? - отчего-то шепотом спросил Кролло. Я повернулась к нему лицом. – Да. У меня и другие дела есть. Он мягко улыбнулся. – Хорошо. Хорошо. Осталось сказать об этих «других делах» Хисоке. В семь двадцать мы ужинали доставкой: паста с томатным соусом, сырные гренки, овощной салат и на двоих бутылка яблочного сока. К позабытому ещё со вчера вину мы так и не притронулись. Кролло ел с Апельсинчиком на коленях. После ужина я снимала с чужой рубашки шерсть. В половину девятого мы молча читали в гостиной. Тикали часы, едва различимо шуршало Железное шоссе. Кролло полулежал, уронив голову на раскрытую ладонь. Строчки расплывались: я никак не могла сосредоточиться, все слушая, и слушая, и вслушиваясь в его тихое мерное дыхание. Хорошо. Остаться бы так ещё ненадолго. Рядом. Его колено касается моего, и свет от ночника оглаживает родные черты. Родной профиль. Тени ресниц на щеках. Я так скучала. Я так сильно скучала. Кролло поймал мой взгляд. Хочу, чтобы ты всегда был рядом. Хочу поцеловать тебя. Хочу любить тебя. В дверь позвонили. Апельсинчик, пригревшийся в ногах, испуганно вздрогнул. Кролло резко закрыл книгу: звонкий хлопок в миг разогнал сгустившуюся неловкость. Почувствовал? Понял? Тогда сделай что-нибудь. Сделай, сделай, сделай! – Сона! - Годжо радостно перескочил через порог, отпинывая приоткрытую дверь в сторону. – Привет-привет! – Какой-то ты слишком активный после девятичасового перелета, - я коротко обняла его за шею. Протиснувшийся вслед за ним Гето вздохнул. – Не устал? – Полон сил и энергии. В отличие от меня, - искренне пожаловался Гето. – Привет. – Привет. Из гостиной выплыл Кролло. Лицо Годжо моментально растянулось в ехидной улыбочке. – Какие люди! Хе-хе! - он крутанулся обратно ко мне. – Живете вместе? – Кролло вчера приехал, - невозмутимо ответила я. Гето сухо поздоровался. – Привет, Кролло. Кролло так же сухо кивнул. – Чаю? Чаю? А к чаю у нас что? - тут же переключился Годжо. – Кошка..? – Какая ещё кошка… - Гето раздраженно растер виски. – Да вон кошка стоит! Киса-киса-киса! Я обернулась на несколько помятого Апельсинчика: – Это кот. – Твой? – Нет, просто так заглянул сюда. Конечно мой. – Почему не рассказывала? - удивился Гето. Апельсинчик вдруг спрятался за ногу Кролло. – Ты, похоже, не в любимчиках? – Да уж, вон, только вчера встретились и уже лучшие друзья. – Кошатина-предатель. – Не говори. – Так что с чаем? - настойчиво повторил Годжо. Чай мы стали пить в гостиной: от двух неприглядных табуреточек на кухне всем сделалось чрезвычайно уныло. Годжо принялся набивать рот печеньем. На простынь сыпались крошки, и Гето, заметно сердившийся на его поведение, то и дело стряхивал их в салфетку. Годжо даже не замечал. Кролло, усевшись у самого изголовья, молчаливым и отчего-то снова холодным, почти заледеневшим изваянием следил за нашими движениями. Гето неуютно повёл плечами. – Так что случилось? - я поставила кружку на пол. – Вы так сорвались, одним днём, приехали. По телефону ничего не объяснили. Прослушка? – Все может быть, - с какой-то особой тяжестью в голосе проговорил Гето. – На Китаяме установили завесу. Никто не может связаться с монастырём уже неделю, не говоря уже о том, чтобы снять эту завесу. Мне вдруг показалось, ещё одно слово, и я выплюну сердце, бешеным ритмом зашедшееся в горле. Я машинально оглянулась на Кролло. – Я говорил тебе, что настоятель полностью закрыл монастырь для посещений, но чтобы опустить завесу… – Не похоже на нашего старика, да? - вмешался Годжо. – Что интереснее, так это ее устройство: она абсолютно непробиваема снаружи. Зацени технику. Высший пилотаж. – Значит, были поставлены серьёзные условия, - догадалась я. – И ещё значит, что изнутри нет никакого сопротивления. Оградили не проклятия? – Трудно сказать, - снова заговорил Гето. – Но мы считаем, что для такой завесы был использован проклятый предмет. – И правда высший пилотаж... Почему считаете, что это сделал не Идзэнэдзи-сама? Думаете, кто-то из учителей? – Пошевели мозгами, Сона, - Годжо постучал себе по лбу. – Зачем устанавливать настолько однобокую завесу? Если на Китаяме появилось проклятие какого-то супер особого ранга, то это, по крайней мере, супер-пупер тупо! Чем прочнее завеса снаружи, тем слабее она внутри, ты же сама это сказала! Проклятие запросто разобьёт загородку и все, пока-пока! – К тому же неделя для завесы — это слишком много, - согласился Гето. – Уйдёт невероятное количество проклятой энергии. Я не представляю, какой пользователь способен поддерживать завесу столько времени. – С учетом того, что где-то там внутри может шататься опаснейшее проклятие, которое вообще никто не должен увидеть. Это же бред! Гето снова стряхнул на салфетку крошки. Я потёрла глаза. Кролло продолжал молчать. Между нами истаивали минуты. – Кто сообщил о завесе? – Паломники из Иё. Они же и попытались проникнуть внутрь. – И вы на полном серьезе считаете, что эти паломники достаточно сильные для того, чтобы нейтрализовать чужое джуджутсу? - фыркнула я. – Так говорите, «никто не может снять завесу», как будто кучка рандомных людей — это эталон пользователей. – Я тоже не смог снять, - припечатал Годжо. У меня дёрнулся глаз. – Чего?.. – Я не могу снять завесу. – Это значит, что никто не может, - поддержал Гето. – Сона, ты только представь, какой силой нужно обладать, чтобы сотворить такое. Чтобы даже Сатору не справился? Я вот не представляю. – Вы… уже ездили на остров? - вопрос вырвался предательской дрожью. Гето прикрыл глаза. – Я — нет. – Я позвонил Сугуру, когда понял, что дело совсем дрянь, - Годжо принялся раздражающе шлепать ложкой по губам. – В монастыре что-то сидит, и мне это не нравится. Никто не выходит на связь. – Так внутри завесы и не ловит, - заметила я. – Сона, неделя. Кому нужна целая неделя, чтобы изгнать проклятие? Уж точно не монахам Китаямы. Ты знаешь. Знаю. Знаю, но не хочу. Я больше не хочу втягиваться. – Вы только поэтому приехали? Или ещё причины..? – Завеса разрастается, - напряжённо ответил Гето. – Каждый день. – Тц-тц, нехорошо, - закивал Годжо. – Это прямо очень-очень нехорошо. Понимаешь? – Да, паршиво, - признала я. – А конкретно от меня вам что нужно? Если Годжо не снял завесу, то от меня толку будет, ну, как минимум в тысячу раз меньше. Гето хрустнул пальцами: – Мы считаем, что ты… как бывший носитель стража… сможешь определить источник завесы. – И как это вообще, по-вашему, связано? - почему-то начала закипать я. – Акумы больше нет, все, я теперь совсем обычная. Я вам ничем не смогу помочь. Извините. – В тебе ещё есть ее остаточная энергия. – Бред. – Сона, со стороны ж виднее, - пожал плечами Годжо. – Слияние со стражем не проходит бесследно. Ты сама это чувствуешь. – Ничего я не чувствую, - прошипела я. – Ну допустим, ладно, я поеду с вами, но определить источник завесы все-таки не смогу. И что дальше-то? Вернусь обратно? Зачем тогда тратить время? – Тебе нужно на это взглянуть, - продолжил настаивать Гето. – То, что происходит на Китаяме, — не обычная завеса; мы должны вмешаться. – Почему? – Кто кроме нас? Я поджала губы. Кролло, словно почувствовав мою нервозность, с готовностью выпрямился. Гето расцепил руки. В комнате отчетливо звенело всеобщее напряжение. – Свяжитесь со школой Токё или ещё кем-нибудь, в конце концов. Ты ведь понимаешь, что меня ждёт на Китаяме, да? В лучшем случае смертная казнь, в худшем — Тюремное царство. Но я больше не хочу умирать, я очень не хочу умирать, Гето. Извини. – Мы этого не допустим. Ты будешь в безопасности… – Где гарантии? - перебила я. – Вы приезжаете ко мне домой, не узнав, что я, как я, какие у меня планы на жизнь, и предлагаете вернуться на Ничирин, чтобы я посмотрела на завесу, потому что считаете, что во мне осталась энергия Акумы. Послушай, как это звучит. Из того, что вы рассказали… Ничего хорошего на Китаяме не происходит. Даже если я каким-то чудесным образом сниму завесу, в чем я очень сомневаюсь, что дальше? С кем мы имеем дело? Годжо не смог проникнуть внутрь, и вы действительно думаете, что то, что сидит в монастыре, окажется нам по силам? Да у вас крыша поехала. – Предлагаешь бездействовать? - процедил Гето. – Это наш монастырь, Сона. Там наши Учителя. Там твой Учитель. – Нет у меня больше Учителя! У меня вообще больше ничего нет на Китаяме! Ты что, тупой?! Не понимаешь?! – Остаёшься в стороне? – Я остаюсь со своей жизнью, Гето, потому что я имею на неё полное право. Я закончила с Ничирином. Всё. Годжо вдруг неприятно рассмеялся. – А-а-а, Сона выбрала семейную жизнь, - он прикрыл рот ладонью. – Маленькая уютненькая квартирка, постоянная работа, любимый мужчина, даже рыженький котик появился… Мило. Осталось только завести детей. Кого хочешь: мальчика или девочку? Рука дёрнулась раньше, чем успел включиться мозг: я со всей силы ударила Годжо в скулу. – О, хочешь подраться? - потирая ушибленное место, разулыбался он. – Так уж и быть, давай выйдем. Одевайся. – Прекратили оба! - Гето крепко схватил меня за запястье. – Сатору, завались! Я отпихнула его, приподнявшись с дивана: – Выйдем. – Сона! – Не заткнешься, я и тебе вломлю, Гето. – Какая ты грубая, фу, - Годжо принялся разминать плечи. – Веди себя как женщина! Ты уже в статусе! В голове словно щелкнули рубильником; до меня вдруг дошло: семейная жизнь? красивый мужчина? быть в статусе? Дети? О. Настала моя очередь смеяться. – Знаешь, что? Не буду я с тобой драться, пф, - я села обратно на подушки. – Мне просто искренне жаль, человека, который проецирует свои желания на других. Гето вдруг с нехарактерной ему злостью хлопнул по стене; с потолка посыпались пыльные ошмётки побелки. – Заглохните. Оба. И прямо сейчас, - по комнате стремительно расползалась его темнеющая аура. Гето был в ярости. Кролло придвинулся ко мне вплотную, так, что спиной я могла ощущать его собственный клокочущий рэн. – А потом ты будешь говорить, что в тебе не осталось Акумы, - мгновенно сдулся Годжо. – Ты посмотри, какая ты жестокая. Зачем это было говорить? Я почувствовала укол совести. Жестокая. В груди неприятно защемило. – А ты зачем мне тут… наговорил? Прекрасно ведь знаешь, что ничего такого мне не нужно. Никогда не было нужно. Мы же с Аюной… из-за этого и поссорились. Я не… – Не можешь сидеть на одном месте, - продолжил за меня Годжо. – Да. Но я заслужила просто пожить. – Извини. – Ты извини, - я протянула ему мизинец. – Мир? Годжо только кивнул. Моя рука осталась висеть в воздухе. Кролло незаметно и совсем несильно ткнул меня пальцем в поясницу. «Я рядом». В горле отчего-то предательски защипало. – Есть кое-что, что ты должна знать, Сона, пока мы ещё здесь, - прохрипел Гето. Годжо вскинул ладонь: «я сам договорю». – Я почувствовал энергетический след стража. У завесы. Точно также ощущалась твоя Акума. Ну, вот сейчас меня и стошнит, на удивление безразлично подумала я. Энергетический след стража. Акума. Да к черту. – Я надеюсь, вы не обвинять меня приехали. – Ты себя вообще слышишь? - нахмурился Гето. – Мы твоей помощи просим, какие обвинения? – Мало ли, а то у нас разговор что-то с самого начала не задался. – Тогда я сейчас тебя добью, - кривовато улыбнулся Годжо. – Если на Китаяме и правда был кто-то из стражей, мы найдём и пробудим двух оставшихся, чтобы остановить нового носителя. Без дополнительной силы никак. И для исполнения всего этого нам очень нужна ты.