Акай

Стоило Кролло улечься на диван, как мне тут же перехотелось спать. Глаза болели и не закрывались, будто кто-то намеренно поднимал мне веки. В перетекающей темноте комнаты зрение искажало предметы, размазывало их по теням, скрадывая очертания. Я боялась пошевелиться. Когда-то мы спали в обнимку; его рука под моей головой — «тебе разве удобно?» и «это вместо подушки»; уткнуться носом во впадинку у самого основания шеи; кожа нежная и тёплая, мягкая; родной запах; в сонной артерии бьется пульс. Касаться лба; наощупь; подушечками пальцев; там, где вытатуирован темно-фиолетовый крест. Точка Инь-тан. Первое прикосновение «я не против», первое «я разрешаю тебе помочь». Было же время… – Ты спишь? - вдруг зашептал Кролло; я вздрогнула, спугивая задремавшего у изголовья Апельсинчика. – Прости. Разбудил. – Я не спала. Кролло повернулся ко мне лицом. Во мраке его глаза казались глубокими провалами на льдисто-бледной коже, будто мраморной скульптуре позабыли выточить орбитальную кость. Приоткрытый рот вырисовывался продолговатым чернеющим разрезом. От живого человека не осталось и следа: лишь неясное ночное видение; отведи взгляд, и растает среди недвижных теней. – Ты в темноте такой страшный, - ляпнула я. Кролло смешно подавился собственным вздохом. – Вот спасибо. – Днём намного-намного лучше. Честно. – Опять же… благодарю. Я откатилась обратно к стенке. – Спать хотелось, теперь вообще ни в одном глазу. – У меня тоже. – А эти вон спят, наверное. Наругались себе и спят с удовольствием. – Интересные отношения, - как бы невзначай заметил Кролло; я поковыряла смявшуюся между нами простынь. – Кармические отношения очень редко кончаются чем-то хорошим. Хотя, может, я не права, и это совсем не карма. – Что тогда? Мне почему-то расхотелось отвечать. Мы замолчали. – Пару лет назад я решил собрать Рёдан на островах Праола: был конец сентября, и на западной оконечности главного острова проходил фестиваль «Калаи». Это «краска» на местном наречии, - тихо заговорил Кролло. – Люди обходили прибрежные храмы — большие, конусообразные, построенные из темных пористых камней, кажется, даже без глины или бетона — и подносили богам фрукты и цветы. Пантеон праолийских богов весьма скуден: три богини плодородия — Сахрат, Боилила и Амеда — каждая традиционно отвечает за рождение детей, богатый урожай, хорошую для пахоты погоду; покровительствует животным и растениям, сплачивает людей. И три мужских бога — Садан, Башидит и Аракор — Бог войны, Бог солнца и Бог власти. Такое распределение божественных «обязанностей» показалось мне странным: женщины созданы исключительно ради поддержания жизни, когда мужчины — отчего-то лишь ради разрушения. Сахрат оберегает детей, а ее муж Садан этих детей убивает. На войне. Боилила старается дать людям хороший урожай, а ее муж Башидит этот урожай сжигает: солнце приносит засуху; праолийцы остаются без еды. Амеда помогает унять в сердцах чрезмерность и гордыню, а ее муж Аракор подпитывает эти грязные чувства непомерным желанием власти и денег. Верующие оставляли подарки каждому из богов, и подарки были равноценными, одинаково… красивыми, поднесёнными с душой. Я помню, как песок мешался с лепестками огненных лилий; процессия наступала на опавшие цветы, и запах от раздавленных бутонов и цитрусовых — люди в основном приносили апельсины и грейпфруты, лимоны — перебивал солёный и влажный ветер с океана. Ещё я помню, как подумал: зачем молиться за жизнь и сразу же, прямо следом, — за войну? Какой в этом смысл? С минуту мы снова молчали; вопрос Кролло, обращённый скорее не ко мне, а просто выговоренный, вылитый, мне показалось, никому до этого неозвученный, повис в рассеивающейся темноте: за окном кто-то заново разбрызгивал по светлеющему небу рассвет. Новый день катился по улицам. Вставало солнце. – Нам всем нужен баланс, - наконец проговорила я; Кролло, очевидно, совсем не ждавший моего ответа, перевернулся на бок, с интересом вглядываясь в мое лицо. – Иногда воины происходят не из желания просто кого-нибудь убить, а потому, что на твое родное селение нападают, и ты изо всех сил стараешься его защитить. Также и солнце: да, оно может сжечь урожай, но, с другой стороны, оно может вылечить больного ребёнка. А власть? Порой она необходима для поддержания порядка среди людей. Представь, если не станет «главного»: все же будут делать, что им вздумается. Анархия ещё ни к чему хорошему не приводила. – Молиться за баланс? – Да. К тому же людям всегда нужно было во что-то верить. Как без веры? – На кого свалить свои неудачи, как не на помогшего вовремя Бога? - усмехнулся Кролло. – Что насчёт твоей веры? «Отвечать добром на зло или не отвечать вовсе». Как ответить добром на развязанную войну? Я крепко пихнула его локтем: – Не надо мне тут мою веру расшатывать! – Я не расшатываю. Я просто спросил. – Ну конечно. – Мастер Гето сказал, что вседозволенности не существует, - как-то невпопад проговорил Кролло. – Что думаешь? – Да ничего не думаю, если честно, - призналась я. – Я вообще в последнее время не хочу этого всего… Сегодня даже помедитировать толком не получилось: я столько лет йогой занимаюсь, и что? Тело, как в первый раз: просто берет и не слушается. Села в позу лотоса, и затекла нога. Когда такое было?.. Мне вдруг показалось, что Кролло улыбнулся; лишь краешком рта; секундно; мелькнула тень, и снова ничего на белом полотне лица. В мастерской застонала пружинами кушетка. – Разбудили? - с какой-то совершенно явной неприязнью прошептал Кролло. – Они тебя раздражают? - удивилась я. – Давай ты с нами не поедешь? – Мы уже решили данный вопрос, Сона. Меня никто не раздражает. Я отношусь нейтрально ко всему. Я только фыркнула. Кролло вдруг резко откинул одеяло и сел, подогнув под себя ногу, будто готовый в любой момент сорваться и побежать. Я одернула его задравшуюся футболку. – Ты чего? – Хисока идёт, - бросил он. Я вскочила следом. – Как ты почувствовал? Даже я ещё ничего… - меня вдруг обдало волной ледяных мурашек. – А. Чувствую. – Эн. – Значит, уже поднялся на этаж. – Жажда крови. Сильная. – Как я не хочу с ним разбираться… Кошмар. Кролло мягко погладил меня по колену. В прихожей заскрежетал замок, и звук смешался с хлопком от распахнутой в мастерской двери. Послышались шаги; в тяжёлой поступи я узнала Гето. Почему проснулся? Это мы разбудили?.. Сейчас столкнутся… Я не заметила, как задержала дыхание. Коридор залился светом, и сквозь мутные стеклянные двери гостиной стали различимы два силуэта: один чуть выше и шире, тень от распущенных волос; другой, будто источенный, преломленный желтоватым лучом лампочки, силуэт молчаливый и острый. Хисока. – Привет… - едва сдерживая зевок, прохрипел Гето. – Ты что-то рано… – Рейс перенесли, - на удивление спокойно ответил Хисока. – Доброе утро. Гето вяло помахал ему рукой. – Я так понимаю, ты вместе с Годжо приехал. – Ага… Он ещё спит. – Счастливый. Значит, ты, Годжо и Сона. Кто четвёртый? Я стиснула зубы. Когда в последний раз так нервничала?.. Как будто сделала что-то плохое. Ни черта я не сделала, разозлилась я, вот ни черта! Ни черта я не сделала! Чужая ладонь все так же покоилась на моем колене. Тёплая. – Кролло, - снова зевнул Гето. – Там… Хисока потеснил его плечом, тут же распахивая двери. Столп света пролился на пол, будто раскалённый лак, слизнув с паркета вытянувшие утренним сумраком тени, до рези ослепив глаза. Я крепко зажмурилась. Под веками заплясали разноцветные пятна. – И вам двоим тоже доброе утро, - излишне буднично поздоровался Хисока. – А вы, похоже, не спали. Что, бессонница? Убрал жажду крови? Нападет? С какой стороны? Не могу прочитать. Не получается. Черт, черт, черт. – Я днём выспалась, - аккуратно проговорила я. – Ты сказал, что рейс перенесли. Почему? – Туман. Дальше вытянутой руки не видно. – А… Как добрался? – Отлично, - Хисока резко хлопнул по выключателю. – Я зажгу, раз все равно не спите? С какой стороны? Кого первого? Активировать рэн? Кролло растер свободной рукой лицо: от непривычно яркого света заслезились глаза. Я с трудом заставила себя не жмуриться. Фигура Хисоки, длинная и крепкая, расплывалась кислотно-розовым, лимонным и белым; было тяжело сфокусировать взгляд. – Это что на тебе..? - наконец-таки проморгалась я. – Откуда вещи? Хисока с гордостью стукнул себя в грудь: – Выиграл. Нравится? – На Небесной Арене теперь вместо денег тряпки выдают? – Это был приятный бонус, - почти обиделся он. – Так нравится? – Глаза от тебя болят, - пожаловалась я. Хисока выронил несколько ядовитый смешок. – Почему не сказала, что у нас гости? Да ещё и так много. На кухне, случаем, нет остального Рёдана? А то вдруг есть, а я не подготовился… Кролло поднял на него голову: – Я один. – Ожидаемо. Видишь, Сона, интуиция меня никогда не обманывает: вот оно, мое дурное предчувствие. А ты еще не слушаешься братика… – Хочешь подраться? - прямо спросила я. Хисока недоуменно нахмурился, будто искренне не понимая, что я такое говорю. – С кем? С тобой? – Вообще. Так хочешь? – Сона, - неожиданно одернул меня Кролло. Хисока сощурился: – Что ты несёшь? С кем я хочу подраться-то? По-моему, тебе надо поспать. – Зачем тогда эн использовал? – Хотел посмотреть, дома ты или нет. – А жажда крови? – По привычке, - фыркнул он. – Здесь я должен допрос устраивать. Почему не сказала, что у нас гости? В гостиную вдруг вплыл разбуженный нашими голосами Годжо, взъерошенный и ужасно помятый, без маски на лице и в одних неприлично коротких боксерах. У Кролло смешно дернулся глаз. Хисока, заметив мою улыбку, против всех ожиданий… лишь ухмыльнулся в ответ. – Садисты, - принялся чесаться он. – Простынь колючая, я как будто на ежовых иголках спал… – Ты бы оделся, - напомнила я. – Не один тут стоишь. – Что естественно, то не безобразно, и я вообще-то в отличной форме. Он демонстративно напряг живот. Меня почему-то снова затошнило. – Хорош, - осадил его вернувшийся с кухни Гето. Годжо уязвлённо сложил на груди руки. – Хисока, прости, что без предупреждения. У нас срочное дело. Хисока развёл руками: – Пожалуйста. – Мы купили билеты до Токё и улетаем сегодня в десять, - затараторил Годжо. – Кролло очень мило согласился помочь нам выкрасть информацию, а Сона — снять с Китаямы завесу, так что план просто беспроигрышный, идеально суперклассный! Ну, первый его пункт точно. Лицо Хисоки вытянулось: – Чего?.. – Мы купили билеты до Токё… – Сатору! - Гето грубо схватил его за пояс. – Ты можешь заткнуться?! – Ты возвращаешься на Ничирин? - Хисока впился в меня нечитаемым взглядом, и я тут же пожалела, что Кролло весьма тактично и жутко не вовремя убрал с моего колена ладонь. – Послушай, так дела не делаются, - я закрыла лицо руками. – Нам надо поговорить. – Да уж, пожалуйста, - процедил Хисока. – Поговори со мной, Сона, объясни. А то, знаешь, я как ни уеду, возвращаюсь к тому, что ты по уши в каком-то дерьме. Что за дела? Кролло медленно поднялся, как будто не нарочно заслоняя меня от Хисоки, и тень его фигуры полностью закрыла свет. Хисока хотя и инстинктивно, но так до ужаса непривычно и по-детски нескладно, вдруг сделал шаг назад. Гето, молчаливо наблюдавший за разворачивающейся картиной, поджал губы; и даже Годжо, обыкновенно непробиваемый и завсегда и с удовольствием игнорирующий чужие эмоции, повёл плечами, словно стряхивая с себя чью-то надоедливую ладонь. Апельсинчик попятился в коридор. Кролло не выпускал ауру и не использовал рэн: он стоял, засунув руки в карманы; спокойный и совершенно расслабленный; знакомое напряжение, очень редко покидавшее его тело, неожиданно исчезло; испарилось, не оставив и следа. Кролло выглядел так, будто в квартире не происходило ровным счётом… ничего; будто никто не собирался скандалить и выяснять отношения. Будто я не собиралась ни перед кем оправдываться и… Это был первый раз, когда я увидела в Кролло угрозу. Настоящую и очень, очень, очень серьёзную угрозу. Он не делал ничего, и от подобного бездействия у меня холодели пальцы. Немели и отнимались ноги. Лед вдоль позвоночника. Не слушался язык. И только колотилась мысль, всего одно-единственное слово: Опасный. Опасный Опасный Опасный И страшный. И страшный вовсе не в жестокости и даже не в готовности убить, а… страшный в своей нечеловеческой бесчувственности. И мёртвый. Не по-человечески, нечеловечески мёртвый. Какой же страшный и мёртвый. А я и не заметила. Как я не заметила? – Кролло… - осторожно позвал Гето, и голос его разбил тишину. Кролло повернулся на этот чужеродный звук. Моргнула лампочка. Годжо сжал кулаки. Хисока, накрепко вцепившись в угол шкафа и замерев, словно дикий огромный кот, внимательно оглядывал комнату, то ли ища, чем защититься, то ли ища, куда отступить. Это будет не нэн, подумала я. Кролло убьёт голыми руками. – Так что? Приведём себя в порядок и поговорим? - каким-то абсолютно будничным тоном спросил Кролло. – Зачем время терять, верно? Хисока наконец разжал побелевшие от хватки пальцы: – Подожду вас на кухне. – А мы переоденемся, - Гето вытолкал Годжо в коридор. – Хорошая мысль… За ними закрылась дверь. Кролло, как ни в чем не бывало, плюхнулся обратно на диван. Ком в горле не давал сглотнуть. От напряжения сводило скулы. Я отодвинулась ближе к изголовью, стараясь лишний раз не попадать в пространство… в чужое пространство. Лучше бы он использовал нэн. – Настрой у всех мирный, - будто не замечая моего совсем уж очевидного страха, заметил Кролло. – Неплохое начало. Настрой у всех мирный, потому что «всех» в лепёшку раскатало от одного твоего вида. Неплохое начало… Скорее плохой конец. – Никаких проблем, Сона, - добавил он. – Верно? Меня хватило лишь на то, чтобы мотнуть головой. Кролло, сидящий ко мне спиной, конечно же, не заметил этого жеста. – Что с тобой? - он обернулся; между бровей, чуть ниже темно-фиолетового креста, залегла знакомая недовольная морщинка. Разгладить… Рука не поднимется. – Сона? - Кролло нахмурился ещё глубже. – Что с тобой? Я боюсь. Я боюсь Я боюсь Я боюсь Я так сильно тебя боюсь. – Прости, что… таскала тебя за… - слова выпадали неясными комками; я хлопнула себя по щекам в надежде хоть немного прийти в чувства; ничего не помогало; язык ощущался каким-то бесполезным разбухшим куском поролона. – Да. Прости. – Что ты бормочешь? Я не понимаю, - на пробу, но все также хмуро и неуверенно улыбнулся он. – За что простить? За то, что недооценивала тебя. И никогда не боялась. Сделал дорогие подарки? Спас меня в Васшаене? Оставил в живых? Поехал в Джаппонию, чтобы помочь изгнать проклятия? Согласился полететь на Ничирин вместо того, чтобы избрать в Метеоре мэра?.. Этот человек? «Ты стала мне интересна» «Я благодарен тебе» «Я просто отдаю долг» – Я слышу, как ты думаешь, - медленно проговорил Кролло. – Боишься? Я против воли вздрогнула, уродливо и трусливо. Понял? Наконец-то понял? Услышал, как я боюсь? Позорно, позорно, позорно, позорно боюсь. – Чего? – Хисоки? - удивился он. – Боишься его? Хисоки? Я тут же закрыла лицо руками: – Нет конечно, Боже. Это ведь мой брат. Что он мне сделает? – Ничего, - излишне ровно подтвердил Кролло. – Он ничего не сделает. Вчера я назвала его мягким. Мягкий? Если он мягкий, тогда я сам Господь Будда. Какого черта? Вот повернулся же язык. Вернувшиеся в гостиную Годжо и Гето предусмотрительно отодвинулись от нас, рассевшись на сброшенных подушках спиной к шкафу, напротив дивана. Хисока, чуть помедлив, принёс с кухни стул и перегородил им выход. Решил не отступать, поняла я. Смелое решение. И до безобразия глупое. Встретишь Кролло… беги от Кролло. И этого человека я только что пихала локтем… – Ну вперёд, - Хисока изогнул бровь. – Рассказывайте, я весь во внимании. Годжо прочистил горло. Конечно, было бы лучше, возьмись Гето объяснять этот абсурдный план; да и не план вовсе, а просто набор «если, то», «когда, тогда». Мы не знали ничего о том, кто установил завесу, зачем установил, почему даже Годжо не смог нейтрализовать чужое джуджутсу… Мы буквально собирались уехать в полную, беспросветную и, кажется, абсолютно бесперспективную «неизвестность». Стражи, завеса, засекреченная информация, монахи-дикари с островов Горуто; извернуться и пробудить маски без потери лет. Пункт назначения — Восточный Ничирин, монастырь на горе Китаяма. Вот, в общем-то, и все. – Ну и все, - вторя моим мыслям, объявил Годжо. – Если имеются вопросы, задавай. Хисока скептически скрестил на груди руки: – Это была шутка? – А что, похоже, что я люблю шутить в самые серьёзные моменты? - обиделся Годжо. Кролло едва различимо фыркнул. – К сожалению, вообще не шутка, - вступился Гето. – Да, информации у нас крайне мало. Да, мы хватаемся за все, что покажется нам хоть сколько-нибудь полезным. Да, у нас нет чёткого плана. Но то, что сейчас происходит на Ничирине, — угроза для всех. Может, если бы мы не знали, как ощущается остаточная энергия стража… – Мы бы все равно вмешались, но уже без Соны, - внезапно посерьезнел Годжо. – Нам нужно мнение носителя. Иначе никак. – Давай навскидку, - обратился ко мне Хисока. – В процентах: какова вероятность, что ты сможешь снять завесу? Я оглядела свои ладони. Отчего-то печати сегодня выглядели намного ярче и… уродливее. Как будто болезненнее. Кролло покосился на мои руки. – Максимум двадцать, - наконец ответила я. – Это если переоценивать себя. – Ты к этому не склонна. Дальше. Какова вероятность, что тебя не выследят послушники и не заточат в Тюремное царство? – Я не знаю. – Восемьдесят, - припечатал Гето. – Мы не позволим. – А что с оставшимися двадцатью? - ядовито усмехнулся Хисока. – Двадцать, значит, на то, что Сону казнят самым тривиальным способом. – Этого не будет. – Вы не можете разбрасываться такими гарантиями, - перебила я. – Это выглядит, по крайней мере, неубедительно. – Очень неубедительно, - согласился Хисока. – Восемьдесят процентов на то, что Сона вернётся домой в целости и сохранности? Я бы в жизни не поставил столько, уйди она просто на работу. – С ней даже в Метеоре ничего не случилось, зачем так волноваться? - искренне не понял Годжо. Хисока хрустнул шеей: – А это уже другой разговор. – Не начинай, - тут же завелась я. – Ни слова. Понял? Он примирительно вскинул руки: – Боже упаси, я и не собирался. Теперь. Теперь? – Давай дальше. Степень доверия каждому? – Сто, - не задумываясь ответила я. Хисока многозначительно посмотрел в сторону Кролло. – Сто двадцать. – Вот так? – Да. – Ни больше, ни меньше? Сто двадцать, да, Сона? – Это навскидку. – Идёт, - неожиданно согласился Хисока. – Сто двадцать процентов подходит. Хоть один нормальный ответ, спасибо. Годжо, почему-то проворонивший все представление, отчаянно вцепился в руку Гето, тряся его и выпрашивая, как ужасно капризный ребёнок, подробности: почему сто двадцать? кому сто двадцать? о чем разговор? Гето на редкость терпеливо сносил его излияния. Не хочет лезть, сообразила я. И правильно. Я тоже не хочу. Кролло, будто смертельно заскучав, закинул ногу на ногу; мягкая ткань спортивок сложилась десятками заломов и складочек, оголив мертвенно-бледную узкую щиколотку и косточку, выпирающую чуть сильнее, чуть чётче выдающую то, как формировалось это тело. Закалялось. Строилось с нуля. Хисока, секундно поймав мой взгляд, присвистнул: – Да-а-а… Класс. Годжо натурально взорвался: – Надо же, сидеть тут впятером и продолжать говорить загадками! Сидеть и перемаргиваться! Нормально?! – Никто не перемаргивался. Остынь, - вздохнул Гето. – Хисока. Мы сделаем все, чтобы обеспечить безопасность Соны. – Вы с Годжо? - Хисока будто в непонимании склонил голову. Кролло отзеркалил его движение: – Я. И на комнату снова обрушилось пугающее, до ломоты костей тяжёлое, почти парализующее напряжение; никто не шевелился. За окном окончательно рассвело. – Так и будешь молчать? - Хисока неотрывно смотрел на Кролло, но его вопрос, колючий и отчего-то полный… грусти, или… тоски, или… я не смогла понять; но его вопрос все же был адресован мне. Годжо захлопнул открывшийся для свежего потока жалоб рот. Гето опустил взгляд на пол. Как далеки были эти эмоции от неловкости, когда случайно натыкаешься на чьи-то обостренные и так и не озвученные чувства. Все, кроме неловкости. Но в основном… страх. Я вдруг поняла, чего боялись Годжо, Гето, Хисока. И чего боялась я. Я выглядела так же, когда вбивала ублюдка с цепями в асфальт? – Все будет в порядке, - я улыбнулась Хисоке. – Мне просто надо закрыть гештальт. Кролло совсем незаметно боднул меня плечом. Я выглядела так же, когда вбивала ублюдка с цепями в асфальт? Да. Потому что нечеловеческая бесчувственность к другим. – Понял, принял, - Хисока наконец-то отвёл от Кролло взгляд. – Значит, билеты на десять? – И все? - ужаснулась я. – Вот так просто меня отпустишь? – А ты рассчитывала на скандал? – Ну вообще на то, что ты станешь меня всячески останавливать. – Вечно женщины хотят, чтобы за ними бегали, - пробурчал Хисока, однако без недовольства и скорее полушутя. – Тебя останавливать бесполезно. Лишний раз ругаться перед такой поездкой — себе дороже. Было слышно, с каким облегчением выдохнул Гето. Я растерла виски: – Неожиданно. – Я сам от себя не ожидал, - весело ответил Хисока. – Прогресс в наших отношениях налицо. Давай, Сона, похвали своего послушного братика. Можешь даже обнять. Кролло бесшумно поднялся с дивана, очевидно, довольный результатом всего разговора, и, подхватив Апельсинчика, выскользнул в коридор. Гето поднялся следом. – Я эклеры купил, - как будто только что вспомнил Хисока. – В сумке там. Выложите, а то крем растает. Годжо вскочил на ноги и, грубовато потеснив плечом Гето, со всех ног бросился в прихожую. Гето только кивнул: «умно». Хисока и бровью не повёл. Напряжение никуда не делось; я чувствовала, как ноют мышцы ног, так, словно я пробежала целый марафон, а затем ещё один и ещё. Переодически дергался глаз. Снова сводило скулы. За смежной стенкой, где-то в мастерской, сидели, а может, лежали на кушетке Кролло и Апельсинчик, и одна лишь мысль об этом казалась мне… горячечным бредом. Тем, что происходило не со мной. – Что за жесть, - Хисока подсел ко мне на подушки; во всех его движениях читалась лишь усталость, граничащая с предсмертным изнеможением. Я вдруг заметила залёгшие под его глазами тени, глубокие, серовато-синие: без привычной косметики Хисока выглядел чуть старше; морщинки вокруг плотно сомкнутых губ выдавали в нем нервного и подвижного человека; едва заметная щетина на подбородке — спешил домой, не ожидая гостей. Смывшаяся с челки ярко-малиновая краска оставила на пересушенных многолетними осветлениями волосах грустный рыжеватый цвет. – Так давить своим присутствием… Без нэна? Я даже немного завидую. – Это было страшно. – Ты что, не знала, что он так умеет? – Он этого никогда не делал. Раньше. Или просто мне не показывал… – Во второе верится больше. Что за жесть, Сона? - снова простонал Хисока. – Как тебя угораздило? Я махнула на него рукой: сил и желания ссориться абсолютно не было. Больше не было. – Из меня как будто все соки выжали, - призналась я. – И одновременно натянули нервы. Кошмарное ощущение. – Не у тебя одной. Мы помолчали. На кухне неприятно скрипела пластиковая коробка: Годжо с бессовестной скоростью уминал эклеры. Позвякивали чашки. – Почему ты так отреагировал? - решилась спросить я. Хисока пожал плечами. – В стража ты явно не полезешь, за это можно не волноваться. Совершать крайне идиотские поступки уже не станешь, тебе незачем. Двое с джуджутсу вполне сгодятся для защиты от проклятий: по твоим словам, Годжо — так точно. А в остальном о тебе позаботятся. Может, даже лучше, чем я. – Это вообще сейчас ты говоришь? Или кто? – Ты же прекрасно видишь, чем все обернулось. За твоей спиной по меньшей мере самые сильные среди носителей джуджутсу, а по большей… - Хисока вяло улыбнулся. – Ну, сама знаешь. Процентов пятьдесят пять, что с тобой ничего не случится. – Многовато. – Это я накинул десять за твои собственные способности. Он вдруг крепко обнял меня за шею: – Хорошая идея с гештальтом. Может, даже единственно верная. – Она не моя. – Я знаю. Глаза защипало от ещё не выкатившихся слез. – Твое дурное предчувствие сработало. Ты же сам сказал. А теперь… «Единственно верная». – Все, что тебя касается, напрямую или нет, я буду считать опасностью. Но это не значит, что я всегда прав. Для меня опасность — это даже когда ты просто выходишь в магазин. – Спятил? - я уткнулась носом ему в шею. – Мне уже кажется, что ты меня просто спровадить хочешь. – Да, сплю и вижу. А новую квартиру себе оставлю. – Я вернусь. Хисока погладил меня по волосам: – Конечно вернёшься. Я не сомневаюсь. Не вернуться тебе никто не даст. – Ты изменился. – Ты тоже. – В какую сторону? – В самую лучшую, - он мягко отстранился. – Теперь тебе хочется жить. Я машинально обернулась к двери. Жить. «Иди и живи. Восточный ветер больше не дует» Жить. – Почему он вернулся? Давай посплетничаем, как раньше? - Хисока протянул мне мизинец. – А я тебе тоже кое-что расскажу. Сможешь хранить секрет? – Если проболтаюсь, проглочу тысячу иголок. – Сойдёт. Он скрестил наши мизинцы.