Акай

Южную оконечность Синсадзимы мы покинули в пять сорок утра, наскоро позавтракав неприятными, почти пластилиновыми, но, по заверению Годжо, ужасно полезными витаминными батончиками у потухшего кострища. От залитых с ночи, насквозь проеденных пламенем углей едва заметно тянуло гарью. Посветлевший горизонт у самой кромки океана вздыхал дрожащим маревом приближающейся жары. От недосыпа кружилась голова.  Мы сложили вещи, собрали палатки; закинули в багажник сумки и, более не медля, выехали к южному порту города. Гето беспрестанно зевал; в его узких, потемневших многодневной усталостью глазах отражались, вспыхивали и тут же гасли, тонули разбитые лобовым стеклом солнечные блики; растрепавшийся пучок на затылке, почти истаявший красный след на щеке — след от ладони, от короткого и неглубокого, тревожного сна — придавали его облику непривычную хрупкость. Крепко сжатые ладони на руле — синева чуть вздувшихся вен, нездоровая прозрачность его обыкновенно смуглой кожи.  Годжо, подозрительно затихший на переднем сидении, с меланхоличным видом разглядывал проносящийся за окном пейзаж: поросшие низким лесом холмы, петли горных рек, джаппонские деревеньки; дома, дома, дома; распаханные под выращивание васаби участки; клановые кумирни, покрытые мхом; угловатость протянувшихся вдоль дороги высоковольтных линий.  Кролло тоже молчал: за все время он не выговорил и слова, лишь небрежно кивнул на чужое «доброе утро»; и на вопрос Годжо «ну чего, как спалось?» в полном безразличии пожал плечами.  «Не спалось» «Сойдёт» «Нормально» «Могло быть и лучше» «Не разговаривай со мной без надобности» «Пожалуйста» От поцелуев саднило губы. И страшно хотелось спать. И ещё взять Кролло за руку. И положить голову на плечо. Но ничего из этого я, конечно же, не сделала.  Машина подскакивала на кочках; протеиновый батончик оставил после себя сосущее чувство голода и вместе с ним накатывающую мерзкими волнами мурашек тошноту. Я часто сглатывала.  Поскорее бы в Метеор.  Что скажет Хисока?  На пару секунд я прикрыла глаза.  В порту Синсадзимы оказалось на удивление безлюдно: возле единственной открытой кассы — небольшого домика, скорее напоминающего йорк-шинский продуктовый ларек — сидел, облокотившись о колени, престарелый сторож в полосатой морской форме; кроме него по пристани слонялась ещё пара человек с холщовыми мешками наперевес — безликие торговцы в стоптанных до самой земли дзори. Где-то вдалеке визгливо лаяла собака. Паром до Укэдзимы — ближайшего острова с внутренним аэропортом, откуда мы собирались вылететь в Токё — кашлял клубами дыма, заволакивая едкой чернотой океан. Капитан, высунувшись из рубки по пояс, подстать своему кораблю, курил толстую самокрутку, то и дело отплевываясь в воду темным и горьким табаком.  – Уныло, - я обернулась на его голос: Гето стоял у края причала, спрятав ладони в рукавах кэсы и подслеповато щурясь от обжигающих, белёсых, солнечных лучей. – Простоим тут еще с полчаса — как тебе такое?  – Ожидаемо. Набирает людей… – Полчаса, чтобы забрать какую-нибудь одну горбатую старуху. Я уже в бешенстве. – Да, неудобный получился маршрут, но что делать? - я похлопала его по спине. – Полтора дня на дорогу.  – Может, меньше. – Может.  Гето до красноты растер уши.  – От Митена придется своим ходом. Через границу. Никаких машин.  – Меня больше волнует, найдем ли мы хоть что-нибудь в их монастыре, или же опять потратим время. – Хочется маску. – Ещё бы.  – Пропажа ритуального артефакта не осталась бы без внимания, особенно в такой стране, как Восточный Горуто, - вздохнул он. – В сети все тихо, значит, маска на месте. Нам должно повезти.  – Полагаемся на сеть… – У нас нет выбора. – Годжо такой уверенный. Просто оптимист. – Маска на месте, - несколько блекло повторил Гето. – Его. Разве не видишь?  – Какой процент жизни он теперь «без маски»? Один?  – Меньше. Я оглядела свои пальцы: – Куда меньше?.. Гето лишь протяжно зевнул.  В семь пятнадцать, дождавшись ещё четырёх пассажиров — молодых деревенских женщин с бамбуковыми коробами за спиной, паром отплыл от Синсадзимы, напоследок прогудев причалу заржавевшим тифоном «ту-ту».  Годжо, ещё пару минут демонстративно покривившись от бензиновых выхлопов, скользнул за двери общей каюты, едва заметным жестом приглашая Гето с собой. Гето решил не сопротивляться. На палубе, как и несколько дней назад, остались только мы с Кролло.  Я свесилась с кормы.  В разбитой пене бирюзовых волн игрались радужные блики. Искрилось солнце. За моим отражением в дрожащей воде вдруг выросло ещё одно, высокое и темное.  – Все повторяется, да? - я повернулась к нему лицом. – Привет. – Привет, - Кролло опустил ладони на железные поручни по бокам от меня, большими пальцами чуть прикасаясь к бёдрам. – Надеюсь, нет. – Так не понравилось на Ничирине?  – Так не понравилось видеть тебя в больнице, - нахмурился он. – В Восточном Горуто опасно.  – Как и на Мансе. И на любом из островов Джаппонии. Сейчас везде опасно, если ты забыл.  – Это закрытая тоталитарная республика. Вам с мастером Гето стоит быть… – Кролло, - я приложила палец к его губам. – Я буду осторожна. Идет?  Кричали чайки. Пыхтел паром. Одинокий порт Синсадзимы, размазанный начинающимся зноем, истаивал в небесной синеве. Ни облачка. Кролло с силой сжал мое запястье: – По всей границе с Митеном правительство Пейджина разбило вооруженные части; информации о них крайне мало, однако то, что на каждом пункте базируются специально обученные группы пользователей, — факт. Перебираться через границу «своим ходом» считаю нецелесообразным.  – Ты что, подслушивал? - догадалась я. – Сейчас на причале… – Использовать для передвижения одно из проклятий мастера Гето — тоже, - проигнорировал Кролло. – Вы не знаете, привлекли ли шаманов монастыря к службе; вы также не имеете ни малейшего представления о силе противника. Я не сомневаюсь, что вы сможете постоять за себя: поражение при любом раскладе исключено; но обращать на себя дополнительное внимание властей? Глупо.  – С нэном нельзя, с джуджутсу нельзя. Что, по-твоему, можно? Постучаться и сказать: «Простите-извините, уважаемые пограничники, нам надо пройти»?  – Я не сказал, что нельзя с нэном, - спокойно возразил он. – Я сказал, что «своим ходом» — подозреваю, мастер Гето имел в виду «найти брешь в многокилометровой границе суверенной республики и пройти как раз там» — нецелесообразно. Энергозатратно. И ненадежно.  В чужих глазах плескались солнечные зайчики; пятна света на дне зрачков. Мне снова расхотелось спорить.  – Может, на самом деле это ты Великий Будда? - я коснулась губами его лба — нежная, прохладная, гладкая кожа — там, где темнел остроконечный крест. – Кролло Гаутама.  – Перестань, - мгновенно смутился он; я погладила выступивший на его щеках румянец. – Сона. – Что? – Используй обманную текстуру.  Искусная ложь?  – Выследи пару пользователей на пункте и сними копию с их лиц, - снова посерьезнел Кролло. – Для вас с мастером Гето. Для них — с чьей-нибудь фотографии из сети. Все равно. В части скажите, что задержали нарушителей: несанкционированное проникновение на государственный охраняемый объект. По правилам безопасности, вы будете обязаны доставить их на ближайший крупный пост для допроса. Избавьтесь от тел по дороге и выдвигайтесь к монастырю. Без лишних проблем. – Без лишних проблем? - удивилась я. – Во-первых, обманная текстура не распространяется на голос… Нет, это во-вторых. Во-первых, если я затрону свой нэн, я целые сутки не смогу использовать джуджутсу. Я тебе говорила: за такое короткое время я просто не успею восстановиться… – Тебе незачем использовать джуджутсу.  – Издеваешься? Мы едем в монастырь за маской стража. Куда мне без джуджутсу?  Кролло сощурился: – Кто из вас станет носителем?  – Как «кто»? - не поняла я. – Конечно Гето. Я больше не собираюсь… Я замолчала.  «Кто из вас станет носителем?» «Конечно Гето» А потом вдруг поняла.  Поняла. Кролло мягко улыбнулся: – Нэн развивают, со способностями к джуджутсу рождаются. Пока ты изгоняешь проклятие, ты не можешь использовать Тэн. Зэцу. Рэн. Гё. Что угодно, Сона. Но пока ты владеешь нэном? – Мое видение проклятий никуда не исчезает… – Верно. Ты по-прежнему их видишь.  – Вижу, но не взаимодействую с ними. – Не привлекаешь к себе внимание. – Не становлюсь… – …мишенью для стража, - закончил он. – Да, ты все так же будешь выделять определенное количество проклятой энергии — естественный для твоего тела процесс. Однако этого будет недостаточно для того, чтобы стать носителем. Одна способность перевесит другую. На роль сосуда теперь подойдет лишь мастер Гето. Его потенциал… Ты будешь в относительной безопасности. Из двух рисков — граница и монастырь — я бы хотел минимизировать именно второй, Сона. Ты понимаешь, почему?  Складочка между бровей…  Тревога.  Какое красивое лицо.  Какое красивое, какое любимое лицо.  Мое любимое лицо. – Сона? Ты меня слышишь?  Я обняла его за шею. Родной. – Почему ты такой умный, а? - я запустила ладонь в его волосы, заставляя придвинуться ещё ближе, прижаться, вплавиться телом в мое. – Ты поэтому все утро ни с кем не разговаривал? Придумывал свой план? Кролло презрительно фыркнул: – Это не план, а совет. Ценный. – Скорее уж требование.  – Пожелание. – Пожелания таким тоном не произносят! - засмеялась я. – Ты же не примешь отказа. – Ты собираешься отказаться? - тут же насторожился он. – Сона… Я потерлась носом о его скулу: – Не собираюсь. Это правда очень ценный совет. Немного обидно, что не мой и что сама я до него не додумалась… Но с другой стороны, приятно, что додумался ты. Спасибо. Такая забота обо мне… – Это здравый смысл, - по-детски засмущался Кролло. – В конце концов, ты едешь не одна. – Точно, я еду с мастером Гето. – Сона, пожалуйста, - он прикрыл глаза. – Думай, прежде чем действовать. Один, два, три раза думай; думай, пока не появится подходящий вариант. Прошу тебя.  Я только кивнула. Кролло крепко сжал мою руку в ответ: – Идёт?  – Идёт.  Он наконец выдохнул: – Спасибо. А я подумала:  «Тебе» – Что будете делать, когда найдете эту исследовательскую базу? - я заправила выбившуюся прядь Кролло за ухо. – Уже есть идеи?  – Просто заберу маску и вернусь назад. Ничего нового в краже. – Это засекреченное место. Тщательно охраняемое. И там явно будут пользователи нэн. Что тогда? – Тогда мне повезёт, - Кролло только приподнял брови. – Если у кого-нибудь будет интересная способность, я заберу и ее.  – Например? Он в задумчивости закусил губу: – Из последних «приобретений» мне очень нравилась способность предсказывать будущее. Полезное умение; однако его хозяйка скоро погибла. Когда изначальный владелец нэна умирает, его способность навсегда стирается из моей книги. Я остаюсь ни с чем. – Она была специалистом? Среди пользователей такое умение — большая редкость… – Верно.  – Жаль. Мы могли бы посмотреть, что будет; как-нибудь… не знаю, предугадать следующий шаг Идзэнэдзи-самы? Это бы сильно помогло… Двигаться не вслепую. – Извини, - Кролло едва ощутимо тронул меня за поясницу. – Я ничего не могу сделать. Я задержала его ладонь: – У тебя нет правил, что можно красть, а что — нет? Я имею в виду… личных правил. Или установок? – Нет, - удивился он. – Мне все равно. Я забираю то, что мне нравится, независимо от того, что это за способность. – Никаких границ?  – К чему ты спрашиваешь?  Исчезли провожавшие нас чайки, и на небе, теперь почти белесом от палящих солнечных лучей не осталось ничего, кроме высокого и одинокого, далекого, раскалённого диска: время бежало к десяти. Разбитые кормой волны то и дело слизывали с потемневших досок палубы соль. Наши вытянутые тени, надломленные неровностью пола, вдруг слиплись в одну: Кролло крепко обнял меня за талию. – В одном из восточных монастырей много-много лет назад жил мастер джуджутсу по имени Ран, - заговорила я. – Имя из одного иероглифа — «держать в руках» — такое странное для древних буддийских монахов. Этот мастер никогда не брал учеников и никогда не разговаривал с послушниками, никого не учил, а только и делал, что молился каждый день в гордом одиночестве. За стенами его монастыря простой народ, подстрекаемый скучающими бродячими монахами, стал перешептываться: «Мастер Ран предает бхикшу, мастер Ран не соблюдает обет». Вслед за обыкновенными сплетнями распространились и обвинения: «Мастер Ран не делится ни с кем знаниями потому, что накапливает в себе темную энергию; мастер Ран собирается уничтожить всех людей». Но мастер Ран не обращал на них никакого внимания: изо дня в день он вставал на рассвете и до самого заката, покуда не исчезал последний луч солнца, стоя на коленях круглый год — под изнуряющей жарой, проливным дождем и колючем снегом — молился золотой статуе Будды. Наму Амида Буцу, Наму Амида Буцу. Пока однажды не прокатились по всему Востоку великие бедствия.  Паром выкашливал клубы дыма. За бортом утробно шумел океан. Кролло, прижавшись щекой к моему виску, почти не дышал. Я провела большим пальцем вдоль его спины, там, где под тонкой тканью футболки прятался двенадцатиногий паук. – Первым бедствием стал Красный Дракон — огнем он прошелся по землям и выжег сотни деревень и лесов, ничего после себя не оставив, - продолжила я. – На борьбу с ним снарядили трех самых сильных монахов того мира: день они бились с Драконом, два, а на третий отсекли Дракону голову. Возликовал народ, стал прославлять победителей; зажглись благовония и рисовые фонарики в их честь. Но не долго радовались люди: через четыре недели после Дракона появился огромный водный Змей — Хэби — и затопил сотни деревень и лесов, ничего после себя не оставив. Вышли те славные монахи против Змея: день они бились, два, а на третий разрубили Хэби пополам, а чешую его, содрав, бросили в ритуальный костер. И снова возликовал народ, и снова стал возжигать благовония и мастерить фонарики. Но спустя ещё четыре недели на Востоке появилось страшное чудовище — демон Цутигумо — с туловищем, как у тигра, с конечностями, как у земляного паука, в траурных белых одеждах. Демон Цутигумо разорял деревни, поедал крестьян и скот, опутывал леса своей прочной паутиной. Взмолились люди и стали просить прославленных монахов убить монстра. Вышли монахи против чудовища: день они бились, два, а на третий ужасный Цутигумо схватил их, оплел своей паутиной и иссушил, превратив в пепел, а пепел развеял по весеннему ветру. И начался на всем Востоке великий плач: некому больше защитить людей, не к кому больше обратиться, отвернулись милостивые ками от рода человеческого, прокляли землю да попрятались по своим Небесам. Но весенний ветер дул, и дул, будто в мире не происходило ничего хоть сколько-нибудь важного, и продолжали цвести сакуры, и петь соловьи. И вот одним таким утром дошел Цутигумо до монастыря, где жил мастер Ран, и принялся пожирать деревню. И полились реки крови, и сам весенний ветер стал запутываться в демонической паутине. Тогда мастер Ран поднялся с колен и вдруг сказал обезумевшим от страха монахам: «Сердце мое открыто, как открыта и ладонь моя; смотрите же, на что она способна». И вышел он против ужасного Цутигумо и, замахнувшись, одной рукой разломил пауку грудь. Повалился Цутигумо на землю и взвыл, и вой этот был слышен по всему Востоку, и продолжался четыре дня и четыре ночи. А мастер Ран все стоял над поверженным монстром и молился: Наму Амида Буцу, Наму Амида Буцу. На пятый день вой прекратился; тело Цутигумо вдруг сжалось, сморщилось и неожиданно превратилось в прекрасную желтую бабочку. Мастер Ран расправил ей крылья, и бабочка, соскользнув с его ладони, поднялась к небу и истаяла в нежных утренних лучах. Так мастер Ран освободил Восток от последнего великого бедствия, а земляного паука Цутигумо — от бесконечного круга зла. Слава мастера Рана распространилась по всему свету, а технику, которой он победил чудовище, с тех пор прозвали «Открытая ладонь». После смерти мастера Рана техника осталась в монастыре и стала передаваться самым талантливым послушникам из поколения в поколение. Много веков спустя сместилась земля, разрушились стены старого монастыря, а камни изъелись дождями, и на том месте, где когда-то погиб Цутигумо, вдруг выросла высокая-высокая гора, своим выдающимся пиком указывающая на север. Там последователи мастера Рана и разбили новый монастырь, а появившуюся гору нарекли Китаямой.  Кролло вдруг резко отстранился: – Китаямой?.. Я положила ладонь ему на грудь: – Да. Гора Китаяма, что возвышается на острове Восточный Ничирин. Был там?  – «Открытая ладонь» — это ведь твоя техника? Верно? Мастер Гето упоминал. – Моя.  – Ты… Кролло выглядел так, будто на него в одночасье вылили ведро ледяной воды. Растерянный. Я не сдержала смеха: – Вот у меня точно такое же лицо было, когда Учитель рассказал эту легенду! Ха-ха!  Кролло открыл рот, очевидно, чтобы что-то спросить, но тут же закрыл его, глубоко нахмурившись. – Это просто легенда, - поспешила исправиться я. – Да, красивая, но никаких подтверждений ей нет. В библиотеке монастыря о самой Китаяме написано, что монастырь основали около шести веков назад двое пришлых с Южных островов монахов — Кано и Сёта. Мастера джуджутсу, конечно, но никакого Цутигумо они явно не побеждали, и «Открытую ладонь» изобрели не они: это просто древняя техника из боевого искусства Джаппонии. Ее используют для мгновенного изгнания высокоуровневых проклятий: проклятая энергия шамана концентрируется в середине ладони и при ударе выплескивается в тело норои, как бы разбивая его изнутри. Мгновенная смерть! Раз — и проклятия как ни бывало.  Кролло моргнул: – Мастер Гето сказал, что это сакральная техника.  – Она считается сакральной для Китаямы, да, но… – Что?  Я повернулась лицом к океану. Соль на коже, мириады искрящихся брызг. – В монастыре существовала традиция передачи «Открытой ладони» от учителя к его лучшему ученику. Здесь и правда все как в легенде. Только вот этим лучшим учеником должен был стать Годжо. А я просто… Учитель доверился не тому.  – Сона…  – Нет, честно, как бы я ни любила Учителя, но он, если говорить о стратегии и банальной практичности, прогадал: Годжо такая техника подошла бы намного больше; его сила, по сравнению с моей, его потенциал… Учитель был несправедлив и к тому же пошел на поводу у своих эмоций. У своих чувств. Это нарушение главного обета. Он был кругом неправ, - я дотронулась до шеи Кролло. – К «Открытой ладони» прилагались четки. Помнишь? Мудрость-праджня, сто десятое цилиндрическое зерно — Мудрость-упайа… Годжо был страшно зол, когда увидел их на мне. Даже повздорил с Учителем.  – Разве это честно?! Почему Вы так поступили! Вы говорили, что это буду я! Да все вокруг говорили! Учитель, почему?! Почему она!  – Учитель тогда сказал ему: «Я бы передал тебе «Открытую ладонь», будь в твоем сердце терпения хоть в половину терпения ее». Как сгоряча, да? Но Учителя на Китаяме уважали, никто не поставил под сомнение его выбор.  – Кроме тебя, - на грани слышимости прошептал Кролло.  – Точно. Кроме меня. Но это уже почти неважно: я владею техникой и я вправе… передать ее тому, кого считаю достойным. Это традиция. «Открытая ладонь» должна жить.  – …Годжо?  Я протянула Кролло обе руки, концентрируя в правой энергию.  Ярко-розовый рэн. – Когда Учитель повесил на меня эту неподъемную ношу, я очень долго мучалась, грызла себя, ненавидела: почему я? за что я? что же мне дальше делать? - нэн потек к середине ладони, к самому переплетению линий; я сжала кулак. – А потом решение появилось само собой: я сделала из «Открытой ладони» нэн. Теперь это просто моя техника. С ее помощью нельзя изгонять проклятия, да, но зато проломить кому-нибудь грудную клетку с одного прикосновения — пожалуйста. Приложишь чуть больше силы, и твоего противника разорвет на части. У «Открытой ладони» в нэне гораздо больше возможностей, чем в джуджутсу, хотя удар один — я хорошенько постаралась.  Кролло неотрывно смотрел на мою руку, где между крепко сцепленных пальцев пульсировал концентрированный рэн. – В Годжо и правда нет терпения, а если бы и было, он бы все равно ни за что на свете не принял у меня эту технику. Посмотри, - я разжала кулак, и энергия, ничем не сдерживаемая, бешеным потоком хлынула к нашим ногам. – Это достаточно интересная способность?  Он вдруг отпрянул, как от огня: – Сона, нет. Нет.  – «Открытая ладонь» больше не связана с изгнанием проклятий — это больше не бремя и не обязанность. Ни чья. Жизнь изменчива, но она все равно продолжается: неважно, в какой форме, Кролло, и неважно, как. Я только недавно это поняла. Громадное открытие в двадцать четыре года, да?  – Почему я?  – Учитель, почему это именно я?  – Скажите мне!  – Потому что я люблю тебя, Кролло, - ответила я. – И больше никаких причин. Учитель ведь поступил точно так же, с разницей лишь в том, что он не подумал об ответственности. А я подумала. Тебе не нужно учить практики ударов, не нужно медитировать или подолгу тренировать руку, чтобы случайно не повредить сустав. Нет! Просто впиши эту способность себе в книгу и пользуйся, когда захочешь: «Открытая ладонь» не принесет вреда. Я позаботилась. Ну? Бери.  Кролло в ужасе зажмурился: – Я не стою всего этого. Ни единой части того, что ты предлагаешь, не стою.  – Смысл не в том, стоишь ты чего-то на самом деле или нет, Кролло. Смысл в том, как я вижу тебя, как я сужу о тебе. В моих глазах ты стоишь всего. Учитель, похоже, сам того не осознавая, преподал мне хороший урок, - свободной рукой я взяла Кролло за подбородок. – Если нравится моя способность, бери. Забирай ее и не думай. Прямо сейчас. Давай.  – Ты пожалеешь. – Ты правда так думаешь?  Он неожиданно рассмеялся: – Нет.  В чужих руках материализовалась книга. Зашелестели подсвеченные нэном страницы. Заискрилось золотом тиснение. Кролло бережно приложил мою ладонь к белесому и неровному, будто от акриловой краски, отпечатку на обложке; его собственные пальцы, ледяные и бледные, чуть дрожали в смешавшемся потоке наших аур; татуировки ещё сильнее въедались в кожу — чернильные Солнце и Луна. – Мне нужно твое полное имя и описание техники, - прошептал он. – С названием. Пожалуйста. Я сделала глубокий вдох: – Радзар Кагана, моя техника — «Открытая ладонь». Особых условий для использования нет. Концентрация ауры в правой ладони, удар — от сердца в любую точку. Результат зависит от прикладываемой силы.  – Тип? – Специализация.  – Использованные клятвы? – Нет. Кролло сглотнул: – Тогда забираю.  Я ожидала выброса энергии — сверкающий рэн, мой и Кролло, может быть, усиление его ауры и, наоборот, ослабевание моей, но на деле прошла секунда, две, Кролло отнял мою ладонь от книги, книгу рассеял в воздухе, и я почувствовала… ничего. Я ничего не почувствовала. Ни пустоты, ни боли от этой спланированной и одобренной «кражи». Ни-че-го.  Физически. Морально?  Я с удовольствием потянулась. Кролло с глубоким сомнением во взгляде осмотрел мое лицо: – Как ты? – Как будто ничего и не было. Почему мне не больно?  – Почему должно? - удивился он. – Если бы те, у кого я краду способности, что-то чувствовали, у меня было бы намного больше хлопот. Это непрактично.  – Но что-то люди все равно должны чувствовать? Разве нет? Ты же забираешь часть силы. Это как лишиться… не знаю. Руки?  Кролло мгновенно помрачнел: – Верно. Лишиться конечности. И ты сделала это добровольно. – Так я и не жалею! - засмеялась я. – Хватит, ну? Я рада, что теперь у тебя есть «Открытая ладонь». Сейчас, может, ты и не оценишь, но когда воспользуешься — даже один раз — поймёшь, насколько это удобная способность. Комфорт в использовании!  – Я уже купился на твою рекламу, не продолжай, - слабо улыбнулся он. – Сона. Спасибо. Это… ценная вещь. Я только пожала плечами: – Пожалуйста. Теперь у тебя будет частичка меня До самого порта Укэдзимы мы простояли, обнявшись, на палубе в гордом одиночестве, и одиночество это нарушали лишь редкие, кажется, потерявшиеся на синеющих просторах океана, чайки. Возвращаться в общую каюту не хотелось: издалека было видно, как пассажиры то и дело пересаживались с места на место от скуки; недвижимыми оставались лишь Годжо и Гето, так привычно прилипшие друг к другу, примагнитившиеся, соприкасающиеся рукавами. Годжо и Гето… Мне хотелось поговорить о них с Кролло, но Кролло, очевидно, не было до них никакого дела: то, с каким искренним безразличием он смотрел на происходящее между ними, на все выпады и перепалки, на взгляды, на улыбки, жесты, слова, ясно показывало: Кролло было по-настоящему, по-настоящему плевать. Плевать Кролло было и на Хисоку, и на Иллуми, и на нашего настоятеля, и даже, кажется, на Аюну; пара эмоций, которых она все же смогла в нем вызвать, — недоумение («я думал, вы были вместе») и обыкновенная злость («почему ты ее жалеешь?»). Его апатия все больше походила на общеизвестный психопатологический синдром, а его мертвая холодность — по-прежнему на акулью. Кролло волновала лишь судьба Метеора, выборы будущего мэра, сам Геней Рёдан и теперь, похоже, я.  Это было приятно. Долгожданно, радостно, тепло. И одновременно до мороза по коже, до мурашек страшно. И стыдно. – Хисока сказал, что животных при таком раскладе жалеют только психопаты.  – Дело говорит.  – Нет, не дело. И Хисока снова был чертовски прав.  – О чем ты думаешь? - выдохнул Кролло.  Я вспомнила наш общий разговор перед отъездом в Джаппонию.  Кролло не выпускал ауру и не использовал рэн: он стоял, засунув руки в карманы; спокойный и совершенно расслабленный; знакомое напряжение, очень редко покидавшее его тело, неожиданно исчезло; испарилось, не оставив и следа. Кролло выглядел так, будто в квартире не происходило ровным счётом… ничего. Угроза.  Самая настоящая… …угроза. – О тебе, - я зажмурилась в жалкой попытке отогнать воспоминания, но чужое, абсолютно непроницаемое выражение лица будто бы намертво отпечаталось на обратной стороне век: угроза. Угроза, угроза. И мне невыносимо страшно. Угроза. Кролло, словно почувствовав, убрал с моей поясницы руки. – И что?  Думаю, что люблю тебя больше жизни. И одновременно так же сильно боюсь.  – Мне не нравится, - он вдруг легонько ткнул меня пальцем в лоб. – Что у тебя здесь происходит. Заканчивай.  – Ты что, телепат? - тут же фыркнула я. – Мысли читать научился?  – У тебя все на лице написано. К сожалению. – И что? - вернула я.  Кролло лишь медленно прикрыл глаза.  Паром причаливал к Укэдзиме.