Акай

Гето влил в себя еще одну рюмку сакэ; поморщился — почти смешно — складочка между острых и тонких, черных бровей. Смахнул с лица упавшую прядь, оглядел свои большие ладони. На безымянном пальце — едва заметный след от кольца — мой не озвученный вопрос, его немой ответ: было, было, было. – Иногда думаю о своей матери, - он откинулся на спинку стула, по-прежнему держа в руках стопку с водкой. – Хорошая была женщина, хоть и глупая. Раз вышла замуж за моего отца. Но он тоже был неплохой и тоже глупый. Простые люди, такая деревенщина. Мать отца очень любила, я бы даже сказал, может, болезненно. Постоянно говорила: «мой дорогой Арата». Мой дорогой Арата… Я проклял его первым. Гето как-то бессмысленно улыбнулся. Я жевала принесенные официанткой орехи, невкусные и ужасно горькие. За окном идзакаи совсем стемнело. – Мать… - задумчиво проговорил Гето. – Мать. Мама. Больше всего я запомнил ее оригами — стрекозы из голубой бумаги. Она так ловко их складывала; секунда — и на столе уже сидит стрекоза. Собирал их в детстве. Клал в ящик стола, пока он не переполнялся; потом стаскивал под кровать. А мать все делала и делала этих голубых стрекоз. Нескончаемый поток. И все красивые, и все одинаковые… У меня над футоном висела каруселька из ее оригами: журавли, цветы сакуры и стрекозы. Когда дул ветер — особенно какой-нибудь летней ночью, вот как сейчас — фигурки будто плавали в черноте. Знаешь, такими белыми очертаниями. Меня это всегда завораживало. – Ты сентиментальный, - я подвинула к нему миску с орехами. – Раз лучше всего помнишь подобные вещи. – Наверное. Весь в мать. Повторяю ее сценарий в любви. Почти. У нее то она была счастливая. Родители даже умерли в один день. Ни дня разлуки. – Ты постарался. – Да. Думаю о матери и вспоминаю ее глупую песенку: «Мой доро-гой Ара-та, уходишь утром в путь; мой доро-гой Ара-та, все жду, когда вернусь; когда вернусь с тобой я к семейному огню; мы будем всегда вмес-те, тебя я так люблю». Чепуха страшная. Ненавидел, когда мать ее напевала. – По-моему, мило. – Смотреть, как твои родители воркуют? Ну уж нет. Это было тошнотворно. – Почему? Они любили друг друга, и в итоге получился ты. – Лучше бы не получался, - мрачно ухмыльнулся Гето. – Им же хуже. – Годжо им нравился? Он на секунду прикрыл глаза. – Да, очень. Иной раз казалось, что они любят его больше, чем меня. Сатору то, Сатору это. Мать нарезала ему холодных фруктов, когда он мучился от дневной жары. Специально клала их на пару минут в морозильник и потом фигурно вырезала. Все для Сатору. А я в это время мел энгаву, обливаясь потом. Как тебе такое? – Несправедливо, - засмеялась я. – Мягко сказано! Сатору… но ведь его невозможно не любить, а? Даже если в начале он страшно раздражает. Но родителей он ничем не бесил. Они его как-то сразу полюбили и целиком. – Ты тоже сразу. – Нет. Сначала он меня раздражал до потери пульса. – Ты просто не понял, что это такая любовь. Гето совсем уж меланхолично пожал плечами: – Кто теперь разберется, что было? – Никто. – Да, так. – Надо заканчивать, - я щелкнула по опустевшей бутылке сакэ. – Эти пьяные ночи ни к чему хорошему не приведут. Давай возвращаться. Он вытащил из внутреннего кармана кэсы пару смятых бумажек — дженни — и бросил их на стол. Я встала, следом за мной — устало потягивающийся Гето. – Сатору не прав: это все маски, - пробормотал он. – Кости ломит… Я молча согласилась. Мы вышли из идзакаи и побрели по опустевшей, полутемной улочке обратно к рёкану. На карнизах низеньких деревянных домов горели одинокие рисовые фонари, вокруг которых беспокойно вились насекомые: ночные бабочки и крупные толстокрылые мотыльки. Гето, чуть покачиваясь то ли от усталости, то ли выпитого сакэ, несильно задевал меня локтем. На повороте к гостинице я взяла его под руку. – Спасибо, Сона, - он похлопал меня по пальцам. – Какая ты хорошая подруга. – Сколько ты выпил, прежде чем мне позвонить? – Парочку бутылок… не много. Так, просто развеяться. – Ты вроде пьяный, а рассуждаешь и говоришь почти трезво, - заметила я. – Что это за состояние? – Состояние разбитого сердца. – Фу, как противно. – Знаю… Прости. Мы остановились возле входа в рёкан. Гето вытащил из рукава кисэру и неспешно прикурил, опершись о стену, как еще недавно здесь курил Кролло. Кролло... Лег ли спать? Ждал ли? Я просидела с Гето добрых два часа. – Жалко, что ты мне не нравишься, а я не нравлюсь тебе, - Гето глубоко затянулся. – Я уже говорил, но мы были бы неплохой парой. Кажется. – Ты мне почти понравился. В первые недели на Китаяме я думала, что точно в тебя влюблюсь, - вспомнила я. Гето удивлено изогнул бровь. – Ты не говорила. – А смысл? Мы бы все равно не были вместе. – Я тебя побаивался. – Перестань. Мы это обсуждали. Он выпустил дым через нос, будто дракон из древних восточных легенд. – Мы с тобой уравновешенные. – Шутишь теперь? - засмеялась я. – Где мы и где уравновешенность. – Мы не шумные. Мы спокойные, вдумчивые, рассудительные, здравомыслящие. – Я бы с тобой поспорила. – Подходим друг другу идеально, - будто не слыша меня продолжил Гето. – Немного жалею, что ты не успела познакомиться с моими родителями. Что бы они сказали?.. – Надеюсь, твоя мама нарезала бы мне холодных фруктов. Гето улыбнулся краешком рта. – Ты мне не нравишься, потому что в тебе нет той самой раздражающей искорки, а я тебе не нравлюсь, потому что я недостаточно… Кролло. – И что это значит? – Недостаточно пугающий, недостаточно отстраненный, недостаточно жестокий. Я тебя очень люблю и, будь мы вместе, любил бы тебя еще больше, но все равно, наверное, не так, как он. Я вытащила из кармана сигареты: Гето своей кисэру подавал дурной пример. – Ты то откуда знаешь? – Это видно, Сона. – Хочешь сказать, мне нравятся пугающие, отстраненные и жестокие? - фыркнула я; Гето пьяно рассмеялся. – Тебе нравится, когда тебя любят без оглядки, а не пугающие и не жестокие люди так не умеют! – Ты не прав. – Прав. – Ладно. Бесполезно с тобой говорить. – В глубине души ты все равно со мной согласна, - он вытряхнул табак в урну и, засунув трубку обратно в рукав, легко раздвинул сёдзи гостиницы. – Когда свадьба? – Никогда, - тут же разозлилась я. – Завязывай со своими разговорами и иди спать. Нам столько всего надо сделать… Гето вдруг приложил палец к моим губам, заставляя умолкнуть. – Тш-ш-ш, не порть мне настроение. Я только чуть-чуть развеселился. – Чем? Своими глупыми рассуждениями? – Мне нравится видеть, что ты наконец-то счастлива, - неожиданно серьезно проговорил он. – Сколько всего тебе нужно было пережить, чтобы найти Кролло, а? Это же сущий кошмар… Я опустила взгляд на его руки. – Оно того стоило. – Да, - просто согласился Гето. – Если в конце ты нашла такого человека, то, конечно, стоило. Твоя награда за страдания. Мы вошли в рёкан. Гето, чуть покачиваясь, отпер дверь их комнаты. В номере было ожидаемо пусто. – Сволочь… - пробормотал он. Я только махнула рукой, больше не желая участвовать в их разборках. – Спокойной ночи, Гето. Поспи, пожалуйста, вместо того, чтобы мысли гонять. У нас очень много дел. – Спасибо, что посидела со мной. Спокойной ночи. Я повернула ручку. Комнату затопило мраком, во всех углах — неясные тени; лишь небольшой квадратик окна, не закрытого ставнями, еще хранил в себе темную синеву неба. Я поспешила закрыть за собой дверь, чтобы не растревожить внезапно затекшую ночь. Кролло, кажется, спал, отвернувшись лицом к стене, полуобнаженный, накрытый тонкой хлопковой простыней только до талии. Черный двенадцатиногий паук на его спине сливался с чернотой вокруг, и сама татуировка теперь напоминала разошедшуюся во все стороны рану, большую и кровоточащую. Я позвала его по имени, но Кролло не шелохнулся, так и продолжив неподвижно лежать на футоне. Тогда я сняла обувь, стянула с себя запылившееся хаори и шорты и, сложив одежду в стенной шкаф, переоделась в свою обычную ночную футболку. Умываться попросту не было сил, и я, отключив телефон, устроилась на соседнем матрасе и закрыла глаза. Тело ныло; в голове будто кто-то включил телевизионную статику. Быть может, Кролло и не спал: я вспомнила гостевой домик в клановом поместье Годжо, ледяной чай с юдзу и то, как я рассказывала о Вергеросе. С единственной разницей в том, что сейчас Кролло, похоже, искренне не желал со мной говорить. Быть может, он притворялся спящим, чтобы к тому же избежать моих неловких извинений — я собиралась извиниться; за то, что сняла трубку, и за то, что задержалась вместе с Гето в идзакае, и за то, что заставила себя ждать. Кролло не дождался. Я несколько трусливо порадовалась: после того, что… не произошло между нами, смотреть ему в глаза стало бы для меня настоящей пыткой. Может, Кролло тоже пытался спастись от этого. Я прислушалась. По тому, как тихо он дышал, мне вдруг сделалось совершенно ясно: не спит. Притворяется. Я не могла его винить. В конце концов, эта страшная неловкость от недавних признаний все еще была слишком ощутима, слишком свежа: мы оба, кажется, смертельно боялись сделать что-то не так, не так сказать, не так прикоснуться. А прикоснуться все равно хотелось. Но я осталась лежать на своем футоне, руки по швам, ладони в кулаки. Не трогать. До утра — не трогать. Я лишь надеялась, что к утру эта неловкость пройдет. Спокойной ночи …Я хорошо помнила этот старый дом, большой, с прохудившейся крышей — в солнечные дни на втором этаже можно было смотреть, как в желтых и ровных столпах света кружится и мерно оседает на скрипучий, глубоко поцарапанный паркет пыль; в дождливые на полу было столько луж, что запросто промочишь ноги. Но мы все равно любили приходить туда в грозу, хотя и случаи выбраться незамеченными в подобную погоду представлялись нам крайне редко. Дом этот стоял на отшибе города, почти там, где начинался непролазный лес со множеством колючих и ядовитых кустарников, с поваленными частыми ураганами исполинскими деревьями, вывороченными пнями и в глубине — торфяной топью. Со временем дом стал будто бы наползать на лес, тянуться своими покосившимися стенами к самой зеленой кромке. Когда-то он принадлежал богатой семье аптекарей — быть может, лет пятьдесят тому назад — но семья эта отчего-то съехала, покинула Вергерос, и дом, не проданный и никому не завещанный, так и остался пустовать. Время нещадно слизало с него красоту: на деревянном фасаде облупилась краска, проелись дождем и вечным снегом широкие балконы и крыша, растрескалась печная труба. Кирпичная отмостка полопалась из-за длительных холодов; перекосились парадные двери, и дом, будто удивленно и даже несколько жалобно приоткрыв рот, неволей стал местом, куда сбредались почти все дети нашей крошечной Итрории. Мы с Хино не были исключением. Я хорошо помнила этот старый дом: завяжи глаза, и я дойду до него за пару минут, не спутав на своем пути ни единой улицы. Быть взрослой в этом доме странно. Сидеть на прохудившимся бархате кресла — тоже. И видеть, как Учитель перебирает четки — когда-то его, когда-то мои — еще страннее. – Почему Вы здесь? - я смотрю на него в упор; свет из выбитых окон полосит его загорелое лицо, падает на дно зрачков, и Учитель подслеповато щурится, как щурился всегда в особенно солнечные дни на Китаяме — лучики морщинок вокруг его раскосых темных глаз. – Почему я здесь? Он трогает кисточку на четках. – Тебе нравилось здесь бывать, - говорит Учитель. – Твое сердце привело тебя туда, где ты больше всего чувствуешь покой. Это неудивительно: сейчас настали тревожные времена. Все желают умиротворения. – И Вы? – И я. – Я думала, Вы станете ждать меня на Китаяме. Вы обещали… Учитель мягко улыбается, и я снова молчу; я отчего-то не могу продолжить. – Не сердись на своего Учителя, Сона. Твой гнев лишь потратит наше время. Я смотрю на свои руки. Ни тени печатей. Кожа белая, бледная, синева вен на тыльных сторонах ладоней, ни следа от въевшегося островного загара. Как раньше. Я чувствую в горле ком. – Почему я здесь? - вдруг спрашивает Учитель. – Ибо ты сама меня не отпускаешь, Сона. Смирись и отпусти: меня больше нет. Я хочу заплакать, но не могу, у меня попросту не получается: я смотрю на Учителя, на его необыкновенно ласковое лицо, умиротворенное лицо, такое, какое я не видела уже много лет, и слезы застревают в горле, и голоса нет. Учитель заканчивает перебирать четки. Встает, одергивая белоснежную юкату, и подходит к окну. – Вы собираетесь сдвинуть гору, - размеренно произносит он. – Гора древняя, вросла подошвой в землю. Вокруг каждого камня вьется ядовитый плющ. У вас голые руки. За что станете цепляться? Не сорветесь ли? Я узнаю его ничиринский говор, заново привыкаю к нему. Спина Учителя широкая, строгая, прямая: я знаю, что под тканью юкаты точно такие же шрамы от палок и бамбуковых плетей — когда-то он тоже был простым послушником. – За плющом таится змея, а змеелов смотрит на луну, - продолжает он. – Луны не достичь. Луна льдистая и одинокая — она одна, и таков закон природы. Этого не изменить. Луна была рождена, чтобы стать единственной; между небом и землей. Ты понимаешь, о чем я, Сона? Я молчу. Но Учитель будто бы и так не требует от меня ответа. – Это гадюка, - добавляет Учитель; я смотрю, как ветер из выбитого окна треплет его седые волосы. Учителю все равно. – Змеелов неосторожен. За ним идет слепой и поводырь. Поводырь смотрит на слепого, слепой не видит гадюки, как не видит и сам поводырь. Луна бездействует. Ей стоило бы осветить им путь. Гадюка не ждет и бросается на слепого. Что следует сделать поводырю? Теперь он ждет моего ответа. Я открываю рот: – Дать противоядие. – Его нет. – Обратиться за помощью к змеелову. – Змеелов смотрит на луну — скоро взойдет кровавое солнце, и она исчезнет до следующей ночи. Что следует сделать поводырю? Учитель оборачивается. Я смотрю ему в глаза и говорю: – С самого начала поводырю нужно было смотреть под ноги. Заметь он змею, слепого бы не укусили. – Почему? – Они бы выбрали другой путь. – Нет, - Учитель качает головой. – Тропа одна. Почему бы слепого не укусили? – Потому что… – Поводырь бы убил змею. Учитель снова садится в кресло напротив, снова достает четки, считает, перебирает в узловатых пальцах. – Разве поводырь на такое способен? - спрашиваю я. Учитель беззвучно смеется. – Способен. Поводырь лучше всего убивает гадюк. – Я не понимаю, Учитель. К чему Вы говорите о… – Сона, - неожиданно одергивает он. – Поводырю следует смотреть под ноги, а когда появится змея — убить змею. Исхода, где гадюка не выползет из-за камня, нет. Исхода, где змеелов придет вам на помощь, нет. Змеелов зазевался и сам выпустил змею. Но ты ведь не станешь его винить? Луна сегодня действительно красивая. …Я просыпаюсь со слезами на глазах. Учитель. Пожалуйста, побудьте рядом. Еще хотя бы пару минут. В комнате было пусто. Соседний футон — аккуратно заправлен; разглаженная ладонями подушка, подвернутая простынь — ни следа от человека, будто никто и не ночевал. Мизинцами я смахнула выступившую влагу с глаз. Голова продолжала болеть; теперь к телевизионной статике где-то в районе затылка добавилась неясная, едва ощутимая, но оттого скользкая и мерзкая тревога, очевидно, вызванная сном. Лицо Учителя словно отпечаталось на обратной стороне век: я никак не могла сморгнуть его очертания. Гадюка, луна, змеелов, слепой и поводырь. Учитель, Вы так мне и не объяснили. Древняя гора… Посидев еще пару минут, бесцельно, глядя в одну точку — царапинку на деревянной балке у стены, я встала, заправила постель и наскоро умылась. В стаканчике у раковины стояло две зубных щетки. Мне вдруг сделалось особенно обидно: то ли потому что Кролло снова не стал дожидаться меня и куда-то ушел, то ли потому что мысль о том, что могло произойти и не произошло, все еще беспокоила мое сознание. Отделаться от нее было куда сложнее, чем я думала: она прилипла намертво; и отодрать — больно, и оставить — как-то гадливо и даже, хотя и неоправданно, боязно. Трусливо. Я продолжала трусить, и от этого ненавидеть себя чуточку больше обычного. На душе было крайне неприятно. Мне хотелось закрыться в номере, и никуда не выходить, и никого не видеть. И ни с кем не разговаривать, и не обсуждать настоятеля, маски, Дзигоку. Что бы на мой духовный упадок сказал Учитель? Но Учителя действительно больше не было. Но смириться с этой мыслью было действительно тяжело. Гадюка, луна, змеелов, слепой и поводырь. К чему бы это? У Годжо с Гето снова было заперто. Я постучала пару раз, затем снова — скорее бессмысленно и безнадежно — и, побродив по первому этажу рёкана в таких же бесполезных попытках найти Кролло, поплелась в ресторан: завтрак в номер я, как оказалось, нещадно проспала, и девушка-администратор оставила мне под дверью любезную записку с приглашением прийти в сёкудо в любое удобное время. Перед завтраком я вышла на улицу покурить. Время бежало к полудню, солнце — почти в зените — слизывало с земли тени: все снова напоминало плоскую и ужасно яркую декорацию: и деревья, и вымощенная серыми каменными плитами дорога, и парковка, и две машины — наш с Гето старенький пикап и большой черный внедорожник — Годжо с Кролло. Сигарета отчего-то горчила. Так и не докурив, я бросила полузатушенный окурок в урну и повернула в ресторан. На завтрак подавали омлет, мисо, плошку простого белого риса и зеленый чай. Поковырявшись в еде, я снова отложила палочки: аппетита совсем не было. Быть может, предложи официантка сначала аспирин, а потом парочку рюмок холодной водки, я бы и согласилась поесть. Но сейчас даже представить вкус еды оказалось для меня тошнотворным. Выпитое вчера вместе с Гето в этой крошечной идзакае — выпитое лишнее — ощущалось свинцом в голове. В который раз я обещала себе держаться и в который раз свое же собственное обещание и нарушала. У меня, вопреки тому, что говорили все вокруг, была на самом деле паршивая сила воли. И от просветления я была по-прежнему чертовски далека. Кое-как сделав пару глотков супа, я отставила тарелки на поднос и поднялась из-за котацу. Перед глазами секундно потемнело. Сегодня я правда чувствовала себя побитой собакой. За последнее время — ничего хуже. Просыпаться после ударов головой о камни было и то приятнее. И выглядела я тогда куда лучше; сейчас же сплошное разочарование в зеркале, так, что мне даже расхотелось отыскивать Кролло и вообще показываться ему на глаза. Как себя чувствовал Гето мне было даже страшно представить: с учетом того, что произошло между ними в сэнто… Мне снова сделалось не по себе — так ощущались серьезные разлады в их отношениях, редкие и оттого ужасно болезненные для них самих и всех окружающих. Хотелось спрятаться. К моему удивлению, выйдя из ресторанчика, я обнаружила Годжо, сидящего на деревянной скамье возле самого входа в рёкан. Он выглядел как обычно: темный гакуран, темные хлопковые брюки, темная повязка на глазах, так, что не разобрать, о чем он думает и куда смотрит. Слабый ветер трепал его волосы: Годжо то и дело смахивал с лица надоедливую кипенно-белую прядь. Он что-то держал в руках. Подойдя поближе, я увидела, что это был использованный талончик на аренду велосипеда. – Привет, - осторожно позвала я, хотя мое присутствие Годжо явно уловил еще за многие метры. – Катался вчера? Годжо похлопал по скамейке ладонью, будто стряхивая для меня пыль. – Ездил в горы. По маршруту, конечно, но так, вроде чтобы провериться. – И как? – Проветрился. Я села рядом с ним. От Годжо сильно пахло мятной зубной пастой и чем-то привычно сладким, почти приторным. Медовыми леденцами от кашля, запоздало догадалась я. – Вид у тебя не очень, - цыкнул он. – Веселая ночка? – Самая веселая в моей жизни. – По тебе не скажешь. – Я плохо спала, - я посмотрела ему в лицо; Годжо, чуть склонив голову, очевидно, рассматривал меня точно так же. – Еще мы вчера выпили. – Сугуру выглядит чуточку лучше. – Вы виделись?.. – Конечно, - деланно удивился Годжо. – Мы же живем в одном номере. Пару минут мы молчали. Годжо, наконец отвернувшись, похоже, стал разглядывать небо, по которому мерно тащились разметанные несильным и теплым ветром облака. В запахнутые сёдзи билась муха. Мне снова смертельно сильно захотелось спать. – Зачем Кролло уходил? - внезапно спросил Годжо. Я вздрогнула. – Куда?.. – Я только что это у тебя и спросил. – Не знаю… Когда я проснулась, его не было в комнате. – Вот я и говорю: куда он, интересно, и зачем уходил. Видел его с утра на парковке. Тоже видок был так себе. Что с вами со всеми произошло?.. Я почти огрызнулась «а что с тобой?», но вовремя прикусила язык и просто пожала плечами, хотя от слов Годжо мне сделалось еще более гадко. – Нам нужно обсудить пробуждение, - как ни в чем не бывало проговорил Годжо. – Сегодня. Иначе не успеем на Обон. – Ведь это будет нехороший ритуал, так? - спросила я; Годжо кривовато ухмыльнулся. – Что может быть хорошего в Дзигоку? – Ничего. – Вот именно. Готовься замарать руки: тут без вашей помощи мы тоже не обойдемся. – Что будешь делать, когда вернешься? - не удержалась я. – Имею в виду, обратно в Токё. Он скрестил ноги. – А что изменится? Я же сэнсэй, продолжу преподавать в школе. К чему ты говоришь? – Ни к чему. Просто вопрос. – Чтобы убить время? – Может. – Куплю себе новую форму, - протяжно вздохнул Годжо. – И хочу сменить комнату: в старой как-то тесно. Меня все угнетает. – Почему ты просто не купишь квартиру рядом? Средства тебе позволяют. Можешь купить даже дом. – Скучно. – Жить с комфортом? – И это тоже. Я поняла, что он хотел сказать, и в ответ предусмотрительно промолчала. Через четверть часа к нам, так и не сдвинувшимся со скамейки, вышел Гето, откуда-то из-за угла соседней улицы; на секунду мне подумалось, не ходил ли он снова в идзакаю. – Сона, - кивнул он. – Сатору. – Чего так официально? - фыркнул Годжо. – Как будто на какой-нибудь премии. – Почему премии? - не понял Гето. – Да просто так. Он вытащил кисэру, но потом, наткнувшись на взгляд Годжо, хотя и скрытый непроницаемой маской, снова спрятал трубку в рукав. Может, Гето и выглядел чуть бодрее меня, но залегшие под глазами тени выдавали его ровно такую же бессонную, беспокойную ночь. Он вдруг поморщился: где-то неподалеку гулко просигналил велосипедный клаксон. Тоже мучается от боли, подумала я. Вчерашний вечер бился в висках, темнел перед глазами позорной слабостью, ломился в теле, оседал железом в костях. Было по-настоящему паршиво. Только Годжо ничем не отличался от вчерашнего себя, хотя лишь — я видела — в присутствии Гето: все такой же прямой, шутливый, язвительный. Годжо хорошо держал маску, обеими руками, плотно прижав к лицу. И маска эта была не из Дзигоку. Я открыла рот, чтобы спросить, не видел ли Гето Кролло, как вдруг увидела его сама, медленно выплывающего из-за припаркованной машины. Годжо махнул ему рукой: – А! Все в сборе! Кролло поравнялся с Гето, отчего-то встав с ним плечом к плечу. Такое соседство удивило меня, но, не сумев поймать чужого блуждающего взгляда, я снова промолчала. Кролло подслеповато щурился в лучах яркого, белесого солнца. Годжо резонно предложил перенести обсуждение в чью-нибудь комнату, подальше от непрошеных и неизбежных ушей, и мы, ни секунды не совещаясь, отчего-то выбрали наш с Кролло номер. Рассевшись прямо на полу и проигнорировав примятые дзабутоны, еще пару минут мы молча разглядывали друг друга, будто собираясь с духом начать. Только Кролло не смотрел в мою сторону, отчего мне натурально хотелось выть. Или плакать. Или и то, и другое одновременно. Казалось, утро не могло стать еще хуже и испортить мне настроение больше, чем есть. Годжо прочистил горло: – Так. Маски мы добыли, это совершеннейший плюс и очевиднейший прогресс в нашем деле, никто и не сомневается, но масочки еще нужно пробудить. Активировать. Включить. Как хотите. На это у нас не так много дней. Скоро начнется Обон, и каждый день будет на счету: мы с вами ну никак не предугадаем, когда нападет наш старик-настоятель. Придется попотеть… Гето откинулся на руки. – Мы с Сатору читали свитки, но вы ведь не в курсе, как можно пробудить стража, не жертвуя собственные годы жизни, - обратился к нам он. – Мне очень хотелось оттянуть этот момент или вообще даже не рассказывать о таком способе, но… – Хватит соплей, - перебил его Годжо. – Как есть, так есть. Да, ритуал кровавый, да, несправедливый, но нам-то что делать? Ситуация с настоятелем будет гораздо хуже, чем это. Да в конце концов, вам с Соной и Кролло не впервой. И тебе, Сугуру, тоже. – Сатору. – Я что, не прав? Я подняла руку: – А теперь с начала и поподробнее. Что за ритуал? Гето схватился за переносицу. Годжо отчего-то умолк, очевидно, не желая больше вмешиваться в объяснения. Кролло продолжал недвижно сидеть: живого человека в нем выдавало лишь слабое, мерное дыхание; он даже почти не моргал. Статуя. Солнечный свет путался в его непривычно растрепанных волосах. Красивая статуя. Я с трудом отвела взгляд. – В общем… Как оказалось… - медленно начал Гето. – Для стражей разницы в том, чьи годы забирать для… так скажем… Как Сатору сказал «активации»… нет. То есть здесь главное наличие человеческой жизни. И, если не хочешь жертвовать свою, соответсвенно, наличие других людей. Готовых свою жизнь отдать. Здесь ключевое слово «готовых», к сожалению. С этим могут возникнуть определенные… проблемы. – Например? - внезапно произнес Кролло. От звука его голоса вздрогнул даже не к месту разомлевший в косых теплых лучах Годжо. Гето едва заметно повел плечами. – Сам ритуал заключается в том, чтобы собрать в одном месте как можно больше людей — чем больше, тем сильнее будет проклятая энергия стража — и убить их голыми руками. Именно голыми. Никакого ритуального предмета вроде катаны или ножа. Как ты понимаешь, заставить толпу людей добровольно подставить горло, будет трудновато. – Кролло всех заставит! - беспечно заявил Годжо. – Да, Кролло? Кролло промолчал. – Выходит, для того, чтобы пробудить своего стража, настоятель убил всех на Китаяме? - спросила я. – По числу людей — неплохо. – Да, - Гето с трудом сглотнул. – Я думаю, он использовал какую-нибудь проклятую технику, чтобы заставить монахов и послушников «подготовиться» к смерти. – Какую? – Я бы предположил, что он достал откуда-нибудь проклятие особо уровня, - вмешался Годжо. – Ты же знаешь, действуют они все по-разному — может, этот норои мог как-то контролировать ауру людей или, не знаю, подавлять их волю. – Учителя тоже подавили? – Вероятнее всего, - кивнул он. – Есть вариант, что он использовал какой-нибудь древний артефакт опять же для подавления воли, но так, навскидку, придумать я ничего не могу. В свитках моего клана о такой вещице тоже пусто. Поэтому я склоняюсь к проклятию. – Может, ему как-то помогла наша Аюна, - вздохнул Гето. – В любом случае, нам нужно поступить точно так же: найти большое количество людей, подавить их волю и… принести в жертву стражам. Без этого никак. К сожалению. Он оглядел свои руки, плотно сжатые в кулаки, а затем, будто решившись на что-то, поднял на меня взгляд: – Как ты к этому относишься? Как я отношусь? Я только пожала плечами: – Да никак, в общем-то. Я понимаю, что ритуала не избежать. Только не понимаю, откуда вы собираетесь взять столько людей и как будете заставлять их умирать ради масок. Годжо вдруг звонко хлопнул в ладоши: – Это как раз и надо обсудить! Потому что вырезать целую деревню, как сделал кое-кто, мы не будем! Гето лишь закатил глаза. – Кого нам не жалко убить, а? - Годжо защелкал перед нами пальцами. – Кто заслуживает смерти? – Никто, - тут же ответила я. – Ну нет, кто-то все-таки заслуживает. – Здесь не может быть справедливости, Годжо. Тебе должно быть жалко каждое живое существо. – Тебе должно быть жалко каждое живое существо, но тебе почему-то жалко выборочно, как и Сугуру, но я тебе по этому поводу, конечно же, ничего не говорю, так что сейчас просто подумай, кого мы можем убить для ритуала. У меня против воли сжались кулаки: – Что значит «выборочно»? – Пожалуйста, - не выдержал Гето. – Время уходит. Через пару дней Обон… – Да мы же думаем, да, Сона? - поддел Годжо. – Кого можно пустить на убой. – Пол важен? - как-то излишне односложно спросил Кролло. Годжо только развел руками. – Без разницы, возраст тоже. А ты хочешь убивать женщин, детей и стариков? – Сатору! - одернул его Гето. – Прекращай! Кролло, жмурясь от россыпи солнечных лучей, прикрыл рукой глаза: – В будущий четверг по Накадзиме будет пущен бронепоезд, отбывающий из островной тюрьмы Ямакура — если я правильно произношу название. Он будет перевозить особо опасных заключенных, приговоренных либо к смертной казни, либо к пожизненному сроку. Двести тридцать семь мужчин, сто девяносто четыре пользователя нэн. Полагаю, принести в жертву преступников вам будет намного проще, нежели невиновных людей. У Годжо открылся рот. Гето уставился на Кролло, совершенно не моргая, будто видя того в первый раз. Я хотела что-то сказать, что-то спросить или даже ответить, но тоже не нашла подходящих слов. В голове вдруг стало абсолютно пусто. Ни единой мысли. Тишина. То, что сказал Кролло… – Ты предлагаешь напасть на бронепоезд с заключенными пользователями нэн? - уточнил Годжо. – Я тебя правильно понимаю? – Да, - кивнул Кролло. – Если у вас нет других вариантов, я предлагаю свой. – Это будет весьма… смело, - через силу выдавил Гето. – Поезд наверняка охраняемый. И охраняемый правительством, раз это поездка из островной тюрьмы. Мы засветимся на государственном уровне. Будет нехорошо… Что-то неприятно заворочалось в моей памяти, что-то недавнее, но будто бы… будто бы нарочно мною забытое. – Следующая работа Золдиков будет в Джаппонии. Что самое интересное — их наняли члены правительства. То есть на официальном уровне! Наёмных убийц! Хисока. Точно. Хисока. Все всегда упиралось в него. – Это работа Золдиков, - я посмотрела на Кролло; он сидел, скрестив ноги, и поза эта была настолько закрытой — не дотянуться, не достать. – Помнишь, Хисока мне звонил в больнице? Несколько дней назад. – Что за Золдики? - сразу же встрепенулся Годжо. – Самые дорогие наемные убийцы. – Никогда о них не слышал! – Значит, не вариант, - наконец отозвался Кролло. Мне вдруг сделалось нестерпимо обидно: – Ты что, их боишься? Кролло приоткрыл правый глаз: – Нет. Я боюсь за тебя. Годжо звонко цокнул языком. В комнате повисло почти ощутимое напряжение в перемешку с такой же тяжеловесной неловкостью. Гето отвел взгляд к окну. Я снова сжала кулаки: – Если не боишься, тогда мы нападем на бронепоезд, принесем в жертву всех заключенных, а ты в это время пойдешь и украдешь у Золдиков их способности. И все останутся счастливы. Кролло удивленно приподнял брови: – Я украду? – Ну не я же! Хорошая возможность приобрести какую-нибудь новую полезную технику нэн. Я разве не права? – Сказать проще, чем сделать. – Но ты ведь справишься, - я показательно, зеркаля его позу, сложила на груди руки. – Или нет? Годжо присвистнул: – Кражи и убийства, до чего мы докатились? Благочестивые, достойные дети буддийского учения… – Закрой рот, Сатору, - неласково посоветовал Гето. – Красть способности ни к чему, и идея с заключенными очень рисковая. Не думал, что ты можешь предложить что-то подобное. Тем более, в деле замешаны наемные убийцы. – Да, - брякнул Годжо. – Не в твоем духе. – Я просчитал все риски до того, как Сона сказала про Золдиков, - спокойно ответил Кролло. – Естественно, теперь мой вариант ни к чему… – Почему это? - перебила я. – К чему. Мы сделаем все, что ты придумал, только с той разницей, что теперь тебе придется красть способности. И все. Не думаю, что ты стал бы предлагать нечто такое, не высчитав все до мелочей. Ты же знаешь, как не засветиться на государственном уровне? Кролло на секунду прикрыл глаза. – Знаю. – Тогда в чем проблема? Расскажи, и давайте действовать. – Хисока, - отрывисто произнес он. – Будет против. – Ты что, стал заботиться о том, будет мой брат против или нет? С чего это? - мгновенно разозлилась я; недовольство, накапливаемое еще со вчерашнего вечера, вдруг нашло выход: я отчего-то стала сердиться на Кролло. – Полегче, полегче! - протянул Годжо. – Хисока нам головы открутит, если мы подвергнем тебя опасности. – Тебе конкретно открутит? - огрызнулась я. – Годжо Сатору? Годжо Сатору ослепительно заулыбался: – Нет, не мне, конечно, но все же… – Оставьте Хисоку в покое, - посоветовала я. – Он к нам и к нашему делу никакого отношения не имеет в принципе. Что он там говорил не делать — мне все равно. Я пойду и сделаю, если это поможет поскорее решить проблему с настоятелем. Хватит мне этих увещеваний. Я пойду и сделаю. – Сона, - осторожно позвал Гето. Я с силой махнула на него рукой. – К тому же я буду не одна. Нас четверо! Что может случиться? – Лично я с пользователями нэн, кроме тебя, никогда не сталкивался, - громко заявил Гето. – И это дополнительный риск: что, если все эти сто девяносто четыре человека в ответ нападут на нас, а я не буду знать, что делать? Как отбиваться? Две совершенно разные способности… – Ты разучился убивать не шаманов, Сугуру? - деланно удивился Годжо. – Что за времена настали! Лидер культа! – Точно, - согласилась я. – Не говори чепухи: ты знаешь, как отбиваться. – Откуда вообще взялась информация про этот поезд, на минуточку? - повысил голос Годжо. – Я ничего такого не слышал. Кролло, будто смертельно устав от наших разговоров и бесконечных неприятных споров, вдруг схватился за лоб: – От Рёдана. – Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь, - фыркнул Годжо. – А подробнее? – Какая тебе разница, откуда? Если достоверная? - вмешался Гето. Я снова посмотрела на Кролло. Теперь его взгляд отчего-то приклеился к моим рукам, казалось, совсем уж намертво, так, что мне стало не по себе. – У Рёдана были свои интересы в среде заключенных пользователей по всему миру, - наконец ответил он. – Утром мне позвонили и сообщили, что один из них снова объявился на радаре, — тот, за кем мы следили будет перевезен в новую государственную тюрьму. – Джаппоннец? - спросил Гето. – Нет. Однако его последнее место преступления — Джаппония. Его поймали и заключили под стражу именно здесь. Без экстрадиции — по вашим законам. – Дались вам преступники? - озвучил мою мысль Годжо. – Зачем хоть нужны? Кролло попросту не ответил. – Даже если ты знаешь, как не влезть в политику и остаться более-менее незамеченными для правительства, провести ритуал в поезде будет немного проблематично, ты не находишь? - Гето снова вытащил из рукава кисэру. – Мы не знаем, как поведут себя стражи при пробуждении, не знаем, сколько времени на это уйдет, не знаем, в конце концов, как мы с Сатору сами на это все отреагируем. Как ты себе это представляешь? Поезд двигается на высоченной скорости, и мы внутри, сворачиваем шеи двум сотням преступников? И еще эти наемные убийцы. – Зачем проводить ритуал в поезде? Все будет еще проще! - меня вдруг словно осенило, словно решение проблемы все это время лежало прямо у нас под носом. – Точно! Я… Как на обычных людей действует завеса? Гето растер между пальцев табак: – Никак. Они ее не видят. – Я о другом. Что бывает с человеком, который нечаянно попадает под завесу? Вот мы закрываем какое-то здание в городе, чтобы очистить от норои, но в этом здании остается еще один человек. Что с ним происходит? – Потеря сознания. Скорее всего. Из-за действия проклятой энергии. Я не понимаю, к чему ты клонишь, Сона. Я ткнула в него пальцем: – Что, если я опущу завесу на весь движущийся поезд, но так, чтобы заключенные на какое-то время увидели проклятия? Которые выпустишь ты! Пользователи нэн, считай, обычные люди: да они в жизни не видали проклятий! А здесь вдруг так много, и все такие страшные, и все происходит так неожиданно… Ключевое слово — страшные! Перед тем, как потерять сознание от действия проклятой энергии, они успеют испугаться так, что моментальная смерть, по сравнению с перспективой быть сожранными проклятиями, покажется им лучшим решением. Теперь понимаешь, о чем я? Страх перед твоими норои подавит их волю к жизни. Вам только и останется, что свернуть им шеи. В свитках ведь ничего не сказано о том, что приносимые в жертву должны быть в сознании, так? – В общем-то, нет… - задумчиво протянул Годжо. – Но у нас все еще проблема: как сделать так, чтобы не проводить ритуал в поезде? – Так ведь легко, ну! - я дотянулась до Гето и хлопнула его по плечу. – Гето призовет птицу! У нее такой большой мешок под клювом, все заключенные поместятся! – И как ты их туда «переложишь»? – Сдерем с поезда крышу, делов-то. Птица сама их и поглотит. Гето с силой потер уши: – У Соны как всегда все просто. – Что здесь сложного? - потребовала я. – Я тебе больше скажу: чтобы Кролло смог украсть способности Золдиков, мы и им проклятия покажем. Смог — в смысле, безопаснее смог. Для самого себя. Представляете, какой это будет шок для людей, еще никогда в жизни не видевших проклятия? А проклятий будет много, и они будут очень, очень, очень страшные! Я хорошо постараюсь, чтобы абсолютно все в поезде увидели твои норои, Гето. То, что предложил Кролло, — лучший и пока еще единственный вариант. Соглашайтесь. Мы больше ничего не придумаем. Годжо достал из кармана своего гакурана медовый леденец и в опустившейся, гробовой тишине стал громко шуршать оберткой. Гето так и не прикурил, оставшись с набитой кисэру в руках. Кролло все еще следил за моими руками. – Не понимаю, чем нам поможет кража способностей, - наконец высказал Гето. – Для ритуала это ни к чему. – При чем здесь ритуал? - начала кипятиться я. – Если есть шанс украсть что-нибудь потенциально полезное, тем более у таких сильных пользователей, как Золдики, этим шансом обязательно нужно воспользоваться! Чего ты не понимаешь? – Действительно, чего ты не понимаешь, Сугуру? У Соны теперь другие ориентиры. Подумаешь, кража. Какая разница. – Не лезь ко мне, - разозлилась я. – Придумай что-нибудь получше, иначе пока мы будем здесь сидеть, настоятель уничтожит половину Джаппонии. – Мало берешь, - угрюмо протянул Гето. – Половиной Джаппонии тут не обойдется. – Тем более. Кролло вдруг наклонился к Гето, близко-близко, стараясь заглянуть в глаза: – Сколько у меня будет времени под завесой, пока я не потеряю сознание, как и все остальные не шаманы? Гето дергано отодвинулся. – Кролло, - позвала я; его имя, произнесенное вслух, обожгло мне горло. – Сколько захочешь. Если ты… еще доверяешь мне, я поделюсь с тобой проклятой энергией. Завеса на тебя не подействует. Он перевел взгляд на мое лицо, и на дне чужих расширенных и черных зрачков я заметила незнакомое мне сожаление в перемешку с самой настоящей виной. Я хотела спросить «Отчего ты так смотришь?», но в присутствии Годжо и Гето совсем не решилась. Я вдруг запоздало поняла, насколько же этим утром Кролло выглядел разбито. Мне тут же сделалось совестно. За свою обиду, за свой гнев. И непонятно: отчего он так смотрел? отчего он чувствовал вину и такое глубокое сожаление? Что произошло? – Значит, - Годжо хлопнул в ладоши, так и не дождавшись ответа от Кролло. – Мы едем в Накадзиму? Нападаем на поезд с заключенными? Сона опускает завесу, Сугуру выпускает проклятия, мы срываем с поезда крышу, и птичка собирает в клювик всех преступников, и уносит их в место, где мы проведем ритуал? А Кролло в это время крадет у наемных убийц способности? – Я делаю так, чтобы наши действия остались незамеченными для начальников тюрьмы и правительственных организаций, - добавил Кролло. Годжо охотно закивал. – Да, да. Такой у нас, выходит, план? Гето закрыл лицо руками: – Ну выходит, что да. Риск на риске, Сона. – Ты стал ужасно неповоротливым, - поддела я. – Пару лет назад ты бы вторым предложил что-то подобное. – Точно! - засмеялся Годжо. – Первым бы предложил я! Кролло отвел взгляд к окну: – Если мастера Гето не затруднит, я бы предпочел добираться до места, где будет проходить поезд, не на машине. – В Накадзиме, в основном, непролазные бамбуковые леса. Так-то мы и не сможем там проехать, - ответил Годжо. – Мастер Гето нас покатает на своих больших и красивых проклятиях, как раньше. Да, мастер Гето? Гето молча кивнул. И у нас наконец-то родился план. Мы сдвинулись с мертвой точки.