Одолжи мне счастье

Доен не знает, сколько времени уже провел в этом месте, но точно знает, что это невыносимо, - находиться в замкнутом пространстве без окон, с плотно запертой дверью, в полутьме постоянно. Ему откровенно плохо и физически, и морально, но больше - морально, потому что тоска по дому, по Джонни, по друзьям и семье давала о себе знать. В груди будто висел огромный, неподъемный камень, стискивая своим весом и размером грудную клетку, будто ломал кости и кромсал внутренности. Хотелось просто плакать. Нога, замкнутая в холодном железе, опухла и тупо пульсировала из-за стертой кожи, но Доен не оставлял тщетных попыток освободиться. Но что он может без каких-то инструментов голыми руками? Он мог бы сломать себе ногу, вывихнуть ее, чтобы вытащить через узкое отверстие, но не делал этого, потому что боялся, что в таком случае не сможет передвигаться, а ведь ему было нужно как-то сбежать отсюда. Возможно ли это вообще? Даже если он освободит ногу, то как выйдет за дверь? Юта слишком силен, его безумие придавало, казалось, ему сверхчеловеческие силы. Или же это Доен слишком слаб и беспомощен? Накамото не было долго, за это время Ким только и делал, что пытался освободить ногу, почти выбившись из сил, и стоит парню войти с широкой улыбкой на лице, как внутри все вздрагивает и опасно натягивается, словно износившаяся струна. Доен сглатывает ком, отодвигаясь к изголовью измятой постели и подтягивая ноги к груди, он мог бы и дальше, но цепь не дает сдвинуться больше ни на миллиметр, и остается только внимательно следить за каждым движением этого человека, что даже не понимал всей боли и тяжести своих действий и собственной судьбы. Жаль ли его Доену? Да. Всегда было жаль, но сейчас эта жалость притупляется чувством раздражения, злости и ненависти, такой тихой ненависти, что появлялось иррациональное желание заскулить, словно собачонка, и зажаться в уголке. Юта медленно отстегивает цепь и освобождает ногу под удивленный взгляд мужчины, и в тот же миг в сердце расцветает надежда, что все его мучения закончены, наконец. Юноша осторожно прикасается пальцами к истертой коже, отчего Доен едва заметно вздрагивает, а затем неуверенно растягивает губы, выглядя до ужаса виноватым. - Прости меня, я действительно так жесток к тебе. Твоя нога опухла. Держу тебя на цепи, словно собаку какую-то, - он говорит тихо, хрипло, и облизывает сухие губы, опустив глаза, пока нервно теребит в руках брелок в форме головы разъяренного льва, а Доен судорожно дышит, боясь пошевелиться и не веря своим ушам. - Ты... правда, заслуживаешь всего самого наилучшего, просто потому что это ты, понимаешь? Я ведь никогда никого так не любил, как тебя. Были у меня и парни, и девушки, но стоило мне тебя встретить, как... словно весь мир перевернулся. Звучит пафосно, глупо, знаю, но это действительно так. Ни о чем и ни о ком думать не мог и не могу, как о тебе. Только о тебе. С каждым словом Юта придвигается все ближе, его глаза нездорово блестят, и Доен понимает, что попался глупо, словно какой-то ребенок. - У нас сегодня знаменательный день, нужно подготовиться к нему, как следует. Давай, я приготовил тебе ванну, согреешься и расслабишься. Нужно привести тебя в порядок. Парень тянет Доена за запястье, заставляя встать с постели и пойти за ним, но ноги едва шевелятся после большого количества времени, проведенного без настоящего движения, и это дезориентирует, делает уязвимым. Он действительно ребенок - слабый, беспомощный, глупый и наивный. Как он может помочь кому-то, если сам себя спасти не в силах? За тяжелой дверью светло. Это единственное слово, которое приходит Киму на ум, потому что его окружают уже не деревянные стены, выкрашенные в черный, а приятные персиковые тона, ровные и успокаивающие, на стенах много бра, которые тепло освещают широкое помещение. В нем почти пусто - только темный диван стоял прямо по центру с подушкой и пледом, словно чернильное пятно на белой бумаге. А дальше - еще одна деревянная дверь, но куда легче и позитивнее, чем та, которая отделяет Доена от свободы, а за ней ванная. Синяя. Море синего, словно Юта боялся белого цвета, как огня, как триггера, который смутит его итак ослабший разум, и Доен не сдерживает тихого: - Не любишь белый? Юта останавливается и задумчиво протягивает: - Да. Потому что он похож на твой халат, за которым ты скрывал свою любовь ко мне. Доену нечего ответить на этот очередной бред, а все мысли постоянно уносят его за пределы этого дома, куда-то наружу, где есть все то, чего он так не ценил прежде. - Раздевайся. Ким настороженно отступает назад, комкая рубашку на своей груди, но Юта останавливает его словами с милой улыбкой: - Или я сделаю все сам. Это, как ни странно, срабатывает: Доен закоченелыми конечностями стягивает с себя грязную одежду и опускается в ванну. Вода горячая, обжигает чувствительную кожу и израненные участки, отчего мужчина покрывается мурашками и едва вдыхает. Он пытается прикрыться, как только может, но Накамото щедро поливает его гелем сверху и тихо приказывает: - Мойся. Тщательно. Все-таки три дня уже прошло. Доен пытается не удивляться, но эти три дня тянулись для него, как три года, а может, и все триста лет. Он просто раз за разом фокусируется на более позитивных мыслях, на прошлых воспоминаниях, но не может не заглянуть в те дни, в те часы, которые проводил наедине с Ютой. Он ведь подавал столько знаков, столько тревожных звонков, Джонни неоднократно предупреждал его, но Доен не послушал ни его, ни, тем более, себя. Какой он профессионал после этого? Он бессмысленно ведет ладонями по телу, чтобы смыть с себя грязь и те следы, которые оставил после себя похититель, но, откровенно говоря, делал это все с неохотой, потому что так был шанс, что его не тронут. Зачем он ему грязный? Но Накамото столько же умен, сколько безумен, и, больно дернув Кима за плечо, шипит на ухо: - Я сказал, мыться тщательно. Думаешь, если не смоешь с себя грязь, станешь мне неинтересен и противен? О, ты так глубоко ошибаешься, потому что я хочу и люблю тебя любым. Доен дергается, заглядывая в глаза Юты со злым вызовом: - Если тебе так хочется, так почему же сам не сделаешь все, как следует? Или так противно касаться меня? - Ха! Юта резко садится на корточки, чтобы быть на одном уровне с ним, и готов рассмеяться в любую секунду, скаля зубы. Это жутко и раздражающе, мужчина ощущает, как внутри все закипает от негодования и несправедливости. Почему именно он должен терпеть все это? За что? - Таким дерзким я тебя еще не видел, но надо признать, выглядит и звучит привлекательно, - он смеется все громче и громче, и Доен закрывает уши ладонями, не в силах терпеть этого звука, однако голос юноши прорывается сквозь эти хилые препятствия, потому что Накамото не затыкается, продолжая говорить и смеяться. - Сопротивляйся, не сопротивляйся, кричи, калечь, уродуй себя, проклинай меня, пытайся вызвать во мне сочувствие, - это все не сработает, Доен, не подействует, потому что я уже тобою завладел! Завладел, завладел, завладел! Ты мой! Хах, мой. Будь ты хоть мертвым, я всегда буду тобой обладать! И никому ты не достанешься впредь, кроме меня! Доен в ужасе. Его так трясет от этих слов, что вода сотрясается, словно от какой-то катастрофы, а кровь стынет в жилах. Эта реальность ему совсем не нравится, он хочет избавиться от этого ощущения и чувства, которое поглощает его с головой все сильнее, будто вязкая, темная и ледяная пучина. Накамото пугал прежде, но сейчас, почему-то только сейчас Ким по-настоящему осознает и понимает, где находится и насколько безвыходно его положение. Насколько оно жутко. Насколько Юта опасен и безумен. Недооценить человека - любого, пусть то друг, брат или враг - это ошибка. Первая и самая опасная ошибка, поскольку человек таков, что все его отвратительные черты проявляются в неожиданные для тебя моменты. Но Доен видел черты Юты с самого начала, наблюдал за ними несколько лет почти каждую неделю, но все равно недооценил. Юта грубо трет его кожу губкой, смывая всю грязь, а затем резко вытягивает из воды, чтобы растереть полотенцем покрасневшую кожу. Доен не может пошевелиться от страха, его тело не слушается мозга, и это пугает снова и снова. Он всегда был уверен в себе и в своих силах, особенно уверен в своем уме, но с появлением в его жизни Накамото Юты все поменялось. Эта уверенность дрогнула, стоило Юте улыбнуться ему несколько лет назад. Юноша протягивает ему нежно-бежевое платье из атласа - оно переливается в теплом свете, и этой красотой восхищаться бы, но Ким, поняв, к чему все идет, роняет его на пол. Накамото раздраженно вздыхает, но улыбка все так же держится на его лице, и он, подняв платье, вталкивает его в дрожащие холодные ладони. - Надевай. Ты же знаешь, что лучше быть послушным, как и полагается настоящему супругу. Я главный в нашей семье, и ты обязан проявлять уважение к моей воле. - Мы не супруги. - Это через каких-то несколько минут перестанет быть правдой. Но Доен надевает платье - оно облегает его статную фигуру, ткань струится по голой коже, выставляя напоказ все его очертания, а левое бедро выглядывает из-под высокого разреза. Тонкие бретельки плотно лежат на широких плечах, показывая острые ключицы и длинную шею, покрытую ужасными синяками и ссадинами. Как Доен все еще может говорить после того, что делал с этой самой шеей Юта, оставалось загадкой, однако ощущение сдавленности до сих пор не оставляет его. - Я хочу пить. Это простое сообщение заставляет брови Юты удивленно подняться вверх, и он ахает: - Ах, прости. Я совсем забыл, что ты даже ничего не ел все эти дни. Потерпи, ладно? Я дам тебе немного воды сейчас, а потом у нас будет небольшой праздничный ужин, - он подходит вплотную, выглядя восхищенным его внешностью, и заправляет влажные пряди за ухо. - Ты прекрасен. Не могу поверить, что это вот-вот произойдет. - Ты будешь в этой одежде? Юта оглядывает себя, стоящего в темных джинсах и футболке, но его, судя по всему, это совсем не смущает. - Я красив в любой одежде так же, как и ты. Мы с тобой красивая пара, - он довольно улыбается, и тянет Доена за собой обратно в ту светлую комнату, тут же доставая из-за дивана маленькую колонку. - Нам нужно подходящее музыкальное сопровождение. Всегда мечтал об этом. Знакомый марш включается совсем негромко, и Юта протягивает ладонь, чтобы Доен взялся за нее. Киму откровенно плохо - то ли неожиданно проснувшийся голод и жажда дали о себе знать, то ли эта наигранно-жуткая сцена с фальшивой свадьбой заставляет его покачиваться. Накамото счастливо улыбается, ведя к импровизированному алтарю - какой-то маленький столик с корзинкой полевых цветов и горящей свечой - выглядит смешно, но ему все равно. Они стоят, взявшись за руки, и пока Юта вдохновенно произносит свою клятву, Доен отстраненно думает о том, как совсем недавно мечтал о красивой и скромной свадебной церемонии с Джонни. Мило и уютно в кругу их близких друзей и семьи. - Ким Доен, клянешься ли ты любить Накамото Юту вечно, даже когда смерть разлучит вас? Юта играет и роль жениха, и ведущего, за секунды меняя тона и выражения лиц, выглядит так жутко, но правдоподобно, что Доен лишь тихо выдавливает: - Клянусь. Он вовсе не должен вести себя так отвратительно, так немощно, но так хотя бы появлялся шанс и надежда на то, что однажды долгожданная свобода примет его в свои объятия. - Клянешься ли ты быть ему верным душевно и физически? - Клянусь. - Обменяйтесь кольцами. Юта надевает на его палец золотое обручальное кольцо - оно дорогое, непонятно, как, но Доен понимает это, лишь взглянув. Оно ему не нравится совершенно, Ким не любил золото, считая чересчур ярким и вычурным, предпочитая сдержанное и строгое серебро. Он едва натягивает кольцо парню на палец, чуть не выронив из рук. - Теперь Вы официально объявляетесь мужем и мужем. Скрепите свой союз крепким поцелуем. Ким вовсе не хочет целовать его, но тот уже прикасается к плечам, до синяков стискивая их пальцами, целует и целует, заставляя задыхаться и умирать от бессилия. Доена трясет, дыхание спирает, но Юта только радостно хлопает в ладоши, словно маленький ребенок, и поднимает его на руки, раскачивая. - Чего хочешь, дорогой муж? - Есть, - Доен выдыхает это из последних сил, и Юта, ведомый радостным чувством, усаживает его на диван, через пару минут принося тарелку с каким-то бульоном и рисом. Ким не может подняться, и его кормят с ложки. - Судя по всему, праздничный ужин отменяется. Ты так слаб. Я виноват, надо было лучше о тебе заботиться. Ты же такой нежный и чувствительный, - Юта кормит его и воркует, не отрывая взгляда от бледного лица, пока Доен ест скромный ужин. Вот это идиллия, убивающая их обоих.