Одолжи мне счастье

Доен пытается на Юту не смотреть, но тот привлекает внимание одним своим видом - дерзость, уверенность и сила придают ему определенной харизмы, которую редко встретишь у людей, и это настолько шло его натуре, что заставляло что-то внутри съеживаться в один комок, словно испуганного ежа. Мужчина впечатлен и одновременно напуган - эти чувства преследовали его еще с момента первой встречи с ним три года назад. Тогда Юта выглядел, скорее, напуганным, чем пугающим, и Доен четко осознавал, как сочувствует и сожалеет о том, что такой молодой и полный сил человек оказался в такой ловушке. Его лохматые волосы тогда лежали в полном беспорядке, частично вырваны копнами в периоды психозов, руки то и дело блуждали в поисках хоть чего-то, за что можно ухватиться, что можно подержать и использовать, а глаза не задерживались дольше одной секунды на окружающей действительности. Накамото ломали санитары, а мать этого юноши плакала от бессилия и ужаса, ведь ее единственный сын с каждым разом чувствовал и вел себя все хуже и хуже. Это поглощало их обоих, делало больнее, ранило и раздирало вновь и вновь, но злость на мать отчего-то не покидала Кима первые месяцы. Отчего она тянула так долго? Доен всегда умел оказывать на людей какой-то удивительно успокаивающий эффект, сколько себя помнил, - они очаровывались его тихой и умиротворяющей аурой, мягкими чертами лица и нежностью натуры, он безоговорочно располагал к себе всех, и Юта, конечно же, не стал исключением. Он истошно кричал, выплакивая бесконечные крупные слезы, совершенно не понимая собственного состояния, и его рыдания резко оборвались, стоило Доену присесть напротив него прямо на пол посреди пугающе белого коридора больницы. Сочувствующие глаза, словно у милого невинного олененка, в которых была видна твердость и внутренняя сила, такой человек, как Доен только казался слабым, и Накамото понял это сразу, как только взглянул на него сквозь пелену слез. Ровная кожа, ярко выделяющиеся розовые губы с плавными изгибами. Все в этом докторе было мягко и плавно, словно река посреди грубого и затвердевшего леса. Уверенная, текучая и успокаивающая. - Здравствуйте, меня зовут Ким Доен. А как Ваше имя? - Ю-Юта. Юта. Накамото Юта, - Юта хрипит это, словно израненный зверь, глядя во все глаза на нового человека в аккуратно выглаженном халате и с папкой в руке. - Юта. Приятно познакомиться, Накамото Юта. Почему же ты так плачешь и кричишь? Неужели настолько больно? Вопросы странные и какие-то глупые, но заставляют задуматься, потому что Юта действительно не понимает, почему и зачем кричит так истошно, почему плачет, почему сопротивляется всему, что пытается его хоть как-то коснуться. Внутри разливается приятное тепло, будто что-то тает от солнечного тепла посреди стужи, и парень наклоняется всем телом вперед, пытаясь подтянуться к мужчине как можно ближе, однако сильные руки двух санитаров не дают сдвинуться больше ни на сантиметр. - Я не хочу никуда уходить. Мама сказала, что я перестану пугать людей, что она поможет мне, что я должен только быть послушным и помочь ей с справиться со всем, но притащила меня сюда. Притащила сюда. Зачем она это сделала? Зачем? Зачем? Зачем? Зачем? Я же всегда был хорошим ребенком, всегда был хорошим, но что она со мной сделала? Что происходит? Я не сумасшедший! Я нормальный! Он снова кричит и снова плачет, бьет ладонями холодный кафель, грозясь разбить свои красивые руки, которые стремительно покрываются красными следами и ссадинами. Доен понимает, что Юта сильный и неудержимый, но при этом настолько сломленный, что это ранит его самого, доводя до такого состояния. И причина крылась в его матери. - Ты выглядишь превосходно, знаешь? Накамото жадно разглядывает сидящего Доена своими невозможно острыми глазами, не в силах остановить порывы и чувства. И Киму страшно снова и снова. И почему это никак не прекращается? Неужели страх и боль могут быть такими бесконечными? Мужчина ежится от этих взглядов и слов, хочет спрятаться, провалиться под землю, лишь бы никогда больше не контактировать с этим человеком, но только тихо спрашивает, не поднимая глаз: - Ты же не тронешь меня? Вопрос такой глупый, и Доен уже даже не знает, психиатр ли он после всего того, что сотворил, пока пребывает здесь. Юта растягивает губы в ласковой улыбке и прислоняется к нему теплым боком, чтобы устроить острый подбородок на его плече, а затем пропеть на ухо: - А ты сам как думаешь, Ким Доен? Доен думает о страшных вещах - просто не может не думать о них, не игнорировать эти мысли, хотя и пытался размышлять только о прекрасном и хорошем, однако Юта и обстоятельства пугали слишком сильно. Но отвечает совсем другое: - Я думаю, что нет. Я всегда был о тебе хорошего мнения. - Ха, разве? Юта издает возмутительно красивый смешок, подскакивая на ноги. Выглядит каким-то уж слишком довольным, но Доен следит только краем глаза, чтобы не упустить изменения в настроении. Юноша прохаживается по светлой комнате широкими медленными шагами, о чем-то усиленно думая, и за это время Ким умудряется надумать себе миллионы вариантов развития событий. Юта его убьет? Начнет пытать до изнеможения? - Я-то знаю, как ты всегда смотрел на меня. Сочувствующе. С этой ноткой жалости ко мне, словно я смертельно больной, - он садится впритык на корточки перед Доеном, положив голову на сложенные руки на его голых бедрах, и заглядывает в лицо широко распахнутыми глазами. - Жалел ты меня, а тот, кто позволяет себе жалость даже в мыслях, неосознанно смотрит на другого человека свысока. А еще ты лжец. Обманывал, говоря, как хорошо ко мне относишься, а сам потом после окончания рабочего времени радостно бежал к своему Джонни, что потом трахал тебя в мягкой постели под твои сладкие стоны. И даже сейчас, - Юта горько усмехается, медленно поднимаясь кончиками пальцев вверх по бедру, - ты лжешь мне. Лжецы тоже глядят на людей свысока. Ты никогда меня по-настоящему не видел, не разглядывал, Доен, не пытался разобраться в моей боли, и в этом заключается твоя огромная ошибка. Ты меня недооценил, а я теперь владею тобой. Думаешь, я такой глупый? Я все прекрасно знаю. И как ты боялся меня, сидя передо мной в кабинете на этих бессмысленных сеансах, и как пытался найти утешение в Джонни, который наверняка заворожил тебя своими сладкими речами и мягкой заботой. А я горячий, я огонь, что уничтожает все окружающее, и тебя это пугает до изнеможения. И именно поэтому ты так слаб передо мной. А то, что слабо, принято подчинять себе. Доен судорожно дышит, мотая головой, - его сердце бешено стучит в груди, а руки дрожат, неосознанно пытаясь найти хоть какой-то предмет для защиты, однако уже слишком поздно. Юта больно хватает его под бедра, поваливая на диван и вжимая всем весом в него, а Доен кричит и сопротивляется, лишь бы не случилось того, чего он так боялся больше всего. - Нет, пожалуйста! Накамото раздвигает его ноги одним движением руки, прижимаясь твердым пахом к промежности, и трется, довольно выдыхая, пока Ким пытается выползти из-под него. Под платьем совершенно нет ничего, это заставляет чувствовать себя еще уязвимее, Юта сжимает обеими руками его ослабшие руки и садится, чтобы разглядеть испуганное красное лицо под собой. - Ты такой красивый, Доен, такой прекрасный, и ты мой, - он довольно протягивает эти слова с широкой улыбкой, и в одно мгновение переворачивает Доена, второй рукой задирая подол платья. Ким подтягивается вперед, чтобы уползти, но парень сильным рывком за ткань возвращает его под себя, отчего слышится треск. Он входит насухую, медленно проталкивая стоящий член внутрь и разрывая мягкие ткани, на что Доен истошно кричит, не в силах сдерживать боль и слезы. Стенки едва поддаются давлению, но Юта продолжает входить, кряхтя над ним и шипя от дискомфорта, но почему-то мужчину не покидает мысль, что это наоборот доставляет тому еще больше удовольствия. - О, черт, ты такой тугой. Так хорошо! Он входит полностью, тут же начиная толкаться, и давит одной рукой на сложенные запястья Доена, а второй - на его пульсирующую голову. Ким рыдает в подушку, дрожа от отвращения и боли, которая распространяется от таза по всему телу, и это унижение убивает, как ничто другое. По комнатам разносятся пошлые звуки шлепков кожи о кожу, всхлипывания и болезненный вой вперемешку со стонами удовольствия, бедра, диван и платье пачкаются кровью, и она настолько горячо ощущается на коже, что обжигает. Ким дергает руками, а ногами скользит по дивану, чтобы выползти и убежать от разрывающих ощущений, но Накамото только сильнее вдавливает его всем телом и руками в диван, больно шлепая по голой ягодице. - Получай удовольствие, милый, это же наша с тобой первая брачная ночь, - он ложится полностью на Доена, и их тела так идеально совпадают, но Ким почти не может дышать от тяжести тела, начиная задыхаться и кашлять. Юноша вцепляется пальцами в его горло, интенсивно работая бедрами, бляшка ремня лязгает при каждом движении, а тяжелое дыхание над ухом оглушает. - Чувствуешь, как мой член глубоко входит в тебя, а? Ты же моя шлюшка, Доен, только моя, ничья больше, да? Ты больше ни о каком Джонни не будешь помнить, потому что никогда до этого не знал, каково это, когда я трахаю тебя. Ты такой горячий, черт возьми, я вот-вот готов кончить. Примешь мою сперму, как хороший и послушный мальчик? Тогда я тебя щедро награжу. Буду заставлять тебя кричать от удовольствия всю ночь. Он произносит это на ухо, входя с каждым словом в него все глубже и жестче, хотя глубже уже некуда. Накамото раскрывает его рот пальцами, просовывая их туда, и Доен кусает их, но тому плевать, он двигает ими, касаясь сдавленного горла, отчего слюна стекает по подбородку. - Даже нет рвотного рефлекса. Интересно узнать, как мастерски ты умеешь сосать член. Накамото бурно кончает в Доена от жесткого трения и собственных грязных разговоров, эта власть, которой мужчина безоговорочно подчинялся, заставляла возбуждаться раз за разом, и, наконец, он смог ее хоть как-то удовлетворить. Анус болезненно пульсирует, и кажется, будто там зияет огромная дыра, море жидкости выходит из него, и Доен не понимает, что из этого сперма, а что его кровь, однако облегченно выдыхает, когда Юта, наконец, вытаскивает из него опавший член, и заваливается сбоку. Он прижимает Доена к себе как можно плотнее, боясь, что тот сбежит от него, но тот слишком обессилен и изранен, чтобы хоть чем-то пошевелить, а через секунду вырубается, погружаясь в пугающую темноту.