POV Харука
Больно. Грудину саднит будто бы изнутри от резкого удара спереди. Я с глухим стоном откашливаюсь кровью — умудрилась прикусить язык — и спиной отхожу назад, чтобы не попасть под очередную серию ударов громилы. Замечаю, как его все время ведет влево, даже если взгляд устремлен вперед, и усмехаюсь собственным мыслям. Он похож на конченую тележку в супермаркете, которой невозможно управлять. Вот он — твой минус. Если не сдохну на месте, обязательно воспользуюсь. — Смеешься? Значит еще не устала, крошка? Выглядишь так, словно собираешься выблевать легкие. Честное слово, месиво на его скуле ничуть не спасает ситуацию. Помимо гордости за отличный удар я чувствую еще и тугой комок поперек горла, стоит только бросить в сторону разорванного мяса мимолетный взгляд. — Блевать хочется уже от одного твоего вида, милый. И кровь твоя на моих перчатках пахнет отвратительно. Хотя в чем-то он определенно прав. От сильного кашля у меня уже слезятся глаза, но я стараюсь как можно скорее натянуть маску повыше и закрыть нос, оставив большую часть лица под темной тканью. От греха подальше — пусть в аду меня уже давненько ждет собственная комната, а отмаливание, как назло, вышло из моды. Накидываюсь на него, увернувшись от удара в челюсть, и обеими руки хватаю за шею. Тяну ее на себя и, отпрыгнув в сторону, резко отпускаю, пока чертила летит в противоположную сторону, неуверенно семеня ногами, но все же выпрямляется в обычную стойку. — Даже не знаю, что тебе нравится больше: выебываться на ринге или пробивать серию по груди, — выдавливаю последний хриплый вздох и на полусогнутых огибаю тело великана против часовой стрелки. Три прямых удара по корпусу. Двойка левой в нос, апперкот правой. Меняю ноги. Блок. Шаг назад. Шаг вправо. Фиктивный удар ногой. Подсечка. Мимо. — Твоя грудь недостаточно хороша для чего-то большего, маленькая обманщица. — Лучше быть маленькой обманщицей, чем отбитой безмозглой верзилой, — я снова отпрыгиваю вправо от его неуклюжих, но, сука, быстрых попыток меня ослабить, и перехожу в нападение, тщательно обдумывая, как подобраться хотя бы к одной голени. Коброй подаюсь вперед, хватаю его за запястья и, подпрыгнув, стремительно тяну противника к земле. Он теряет координацию, но силы не лишается — только выворачивает мои руки, чтобы избавиться от «наручников», и отбивает удар коленом, нанесенный мной больше исподтишка, чем с определенной целью. — Большой, как тираннозавр, а ручки недоразвитые, раз позволил себя схватить. Я молчу о главном. Ноги — его самое слабое место. Это стало понятно уже когда он вывалился на площадку для поединка, отклоняя свою тушку значительно вперед от таза. Никаких сомнений не осталось после первых десяти минут боя. Он редко использует ноги, но, когда наносит удары, будто бы немного кренится, не в силах стойко выдержать массу корпуса и широких накаченных плеч. Давай станцуем. Я сегодня веду. — Зато сильный, — и космически тупой, раз не понял моего юмора. — Большой — еще не значит сильный. Противник явно злится на мое детское оскорбление — напрягает ноздри и натягивает ухмылку сквозь жестокий оскал, стараясь не подавать виду, что мои слова задели его эго. Да мы, оказывается, неженки. Он несколько раз пытается пробить мои блоки в области солнечного сплетения. Психует, выходит из позиции и хочет схватить за тонкую шею в гневном порыве (чтобы ее переломать?), но я обегаю его в боковой стойке, посмеиваясь. Когда он замахивается ногой для удара с разворота, я, как назло, не успеваю уклониться вовремя, потому что готовлю другой, в этот раз неудачный, удар. — Так тебе, сучка. Часть стопы приходится на правое плечо, и я крепко сжимаю зубы. Выругиваюсь сквозь них, ощущая пронзительный укол боли, проникающий до самой ключицы, но все еще не теряю контроль над своими действиями. Длинная челка парика неприятно прилипает к вискам. Вытирать испарину на лбу нет времени. Как и нет права на очередную ошибку. — Можешь сдаться, и тогда я буду нежен с твоим милым личиком. Хочу быть тем, кто покажет его миру. Тебе нравится видеть во мне слабачку. Мне нравится видеть тебя наизнанку. — Тогда чего ты ждешь, ублюдок? — одного провокационного выпада хватает, чтобы он вышел из себя и разорался во все горло. — Хочу насладиться твоей болью и почувствовать твой страх, мелкая. У меня действительно ноет плечо и подрагивает рука. Однажды мне сказали, что мысли о боли — боль только укрепляют, поэтому я научилась посылать их куда подальше. Я знаю, что боль скоро пройдет, даже если «скоро» в моем случае будет означать «вечность». Но не смей запугивать меня страхом, лопух. Ты не знаешь, что это такое, а на объяснения у меня всей жизни не хватит. — Ты страшный только на первый взгляд: настоящий амбал, широкоплечий угрожающий шкаф, — мы ведем рукопашный бой, оба выбитые из сил, но я ненавижу драться молча, когда есть шанс позлить очередного идиота. — Твой пресс не создает впечатления, будто ты тратишь много времени на тренировки. Максимум, редкие походы в зал, чтобы окончательно избавиться от пивного пуза. Ты любитель. С такими кулачные разговоры выходят короткими. Бугай хочет схватить меня за волосы, но я родилась девчонкой не в то время и не в том месте, чтобы позволить ему оттаскать меня по полу. — Не только наблюдательная, но и изворотливая? Будет приятно повалить тебя. — Да брось, мог бы повалить такую слабачку, уже бы сделал это, — он рычит и бросается в мою сторону, как дикий зверь. Промахивается и тяжело дышит, не понимая, как у меня получается проходить будто бы сквозь него. Я продолжу пляску, ты же не против? — У тебя слабые ноги. Предположим, ты много сидишь. А линия загара на левой руке — так вообще твоя фишка. Кто бы мог подумать, что водители развлекаются глубокими ночами таким интересным способом, — я замечаю, как недоверчиво он ведет бровями и на секунду разжимает кулаки. Не теряю времени и вмазываю ему снизу, прямо по челюсти — так, что голова отлетает вверх, готовая оторваться от тела. Никому не нравится, когда их личность становится всеобщим достоянием в столь непригодном для этого месте. Дураки. Поэтому я ношу маску. Зачесываю один из трех своих париков на разные стороны. Обвожу глаза подводкой, как последняя проститутка. Обматываю грудь бинтами, пусть толка от этого мало. Поэтому я прячу руки в перчатки и не называю своего имени. Он приходит в себя и все так же в недоумении косится в сторону зрителей: — Ну так что? Какими перевозками промышляешь? Или же ты просто боишься снимать футболку на пляже, чтобы девушки не засмеяли такого уродца? Над такими оболтусами приятно открыто смеяться, даже находясь под угрозой здоровью и жизни. Они всегда тупят взгляд в потолок или обсматривают окружающих в поисках неожиданно знакомых лиц, будто бы вся информация о них только что просочилась из Пентагона. — Шерлок Холмс что ли? — он держит дистанцию и кружит со мной в кровавом танце, все больше уходя в левую сторону. Скоро. — Удивлена, что ты знаешь такие имена. Сам же сказал — просто наблюдательная. На самом деле мне достаточно пары писем на нужные адреса. Один вирус-шпион на компьютер главного менеджера приближающегося боя. Список заявок, личные дела. Хорошая память на лица. Буквально час времени и одно пирожное, чтобы заесть скуку. — Мелкая… — Не быть тебе моим Ватсоном, громила. Ты как будто меня боишься, — сказать самоуверенному мужлану, что он чего-то боится, словно выстрелить в лоб холостой. Он готов разорвать меня на месте. — Я прикончу тебя! Прости, я слышала эту фразу чаще собственного имени, поэтому не впечатлена. Эти несколько секунд я внимательно следила за тем, куда падает его взгляд, и нарочно прихрамывала, будто бы сигналя ему по встречке: посмотри, как я слаба, и выбей из меня всю дурь. Разве не видишь — я не смогу убежать с поврежденной ногой. Такие противники, как он, легко попадаются в самые простые ловушки, даже не подумав, откуда у оппонента может взяться неожиданная травма. Таких интересуют быстрые легкие деньги и школьницы, возвращающиеся глухими вечерами домой в своих соблазнительно коротеньких юбочках. Такие выблядки нуждаются в том, чтобы их проучили на всю жизнь. Он стремительно сокращает расстояние между нами и наносит невероятно сильный боковой удар в голову, желая не оставить от меня и мокрого места. Это мой шанс. Я оказываюсь быстрее и пригибаюсь корпусом к земле до того, как меня могло размазать по стенке. Со стороны кажется, будто я падаю — даже в зрачках великана мелькает огонек надежды, смешанный с кровожадным желанием добить лежачего. Лежачую. Почему-то бить девушек на ринге им нравится больше, чем сражаться в честном бою друг с другом. К слову, о честности нет и речи. У меня нет интереса оставлять чужие проступки безнаказанными. Если ты возомнил себя «имеющим право» калечить слабого, будь добр нести ответственность за свое поведение. Опираюсь на руки, игнорируя боль в плече — моя самая низкая позиция за несколько последних боев. Колено, некогда прижатое к груди, молниеносно летит чуть выше его щиколотки. Из-за того, что его все время вело влево, сейчас он находится в доступной для меня позе — и я не медлю. Животный крик боли оглушает, но даже он не сравнится с мерзким хрустом кости, по которой приходится мой удар. Руку над перчаткой пачкают брызги его крови, и я морщусь. Опять этот запах гнили. Мужчина падает на одно колено. Рвет глотку истошным воем, стонет и корчится. Переворачиваюсь на другой бок, вмазывая ему с ноги по лицу, чтобы он окончательно упал, и, пошатываясь от накатывающей тошноты, сажусь верхом, хватая его за грудки: — Я знаю, что ты бегаешь за короткими юбочками, надеясь, что останешься незамеченным в грязных темных переулках, — шепчу на самое ухо, стараясь не вырвать от соприкосновения с сальным вонючим телом. Он отхаркивает собственные зубы и шмыгает носом, замолкая. — Прямо сейчас твой грузовик обыскивает полиция префектуры. Так что поправляйся скорее — тебя ждет веселая жизнь. Вытираю ладони черных кожаных перчаток о его грудь и направляюсь к выходу, не оборачиваясь. Плечо ноет. Трибуны гудят. Как же я устала от этого дерьма.POV Чифую
— Обязательно позвони, когда доберетесь! Я всего лишь беспокоюсь, мам, — она все щебечет на том конце, чтобы я не суетился больше обычного, берег себя с этим треклятым бизнесом и активно искал невесту, как будто бы и не она вовсе пересекла сегодня Филлипинское море. — Буду ждать новостей. Люблю вас. Передавай всем привет. — Как они там? — Казутора тянется за подставкой и вручает два стаканчика кофе молодой паре, обворожительно улыбаясь. — Хорошего вам дня! — Уже прошли контрольно-пропускной, едут вот, — задумавшись, я обвожу полупустой зал взглядом и сам не замечаю, как издаю довольно громкий смешок. Приходится прикрыть рот тыльной стороной ладони, чтобы не прослыть сумасшедшим любителем кофеен, — получается, в свой новый дом. Самый настоящий. Ума ни приложу, какая она молодец. — Твоя мама — золотая женщина, Чиф… — почти мурлычет друг, и я согласно киваю. — Главное — счастливая. Когда она впервые за многие годы начала с особой тщательностью за собой ухаживать, я не обратил на это особого внимания. Она всегда была безумно красивой — с пронзительным изумрудным взглядом, длинными послушными волосами и милыми ямочками, которых стеснялась всю жизнь. Понять, зачем она стала покупать другую, качественную косметику мне было сложно. Ровно до тех пор, пока она не стала сбегать из дома на пару часов — в красивых платьях и новых украшениях. — Да ты сам поди счастливее нее. Вон как сияешь, аж ярче моей выдраенной кофеварки в конце смены, — Казутора уверен в том, о чем говорит. Он один из первых узнал, что в нашей семье грядет пополнение в виде новоиспеченного отчима. А спустя 2 года, увидев на фото сквозь тюремное стекло маленькое сокровище с такими же, как у мамы, изумрудными глазами, волнительно украдкой протянул: «Ты теперь бро, получается, не только мне, дебич?». — Сравнил, конечно… — я все никак не могу убрать с лица наивную улыбку, хотя такого «импозантного молодого человека в костюме», как надо мной смеется Каз, она только красит. — Люблю ее безмерно. Латте? После выхода Казуторы из тюрьмы по условно-досрочному у нас даже не было вопросов, куда его пристроить. Все эти годы мы создавали грандиозные схемы, как я через боль, пот и кровь открываю зоомагазин, а он присоединяется к ведению дел… Как только — так сразу. И пусть все пошло немного не по плану, зоомагазин я все-таки открыл и тихо-мирно вел свои дела до недавнего времени — пока длинноволосый друг не задумал кофейную революцию в соседнем помещении. Иногда мне казалось, что он родился с питчером в руках. Либо точно учился настраивать эспрессо за решеткой. — На банановом, — к слову, отношения с черным кофе у меня не заладились совершенно. — Какова гадость, — и Казутора это знал, но старался быть терпимым. — Как можно пить ваш ядреный черный, не понимаю, — парень успевает вставить холдер в кофемашину и, вспенивая молоко, громко манерно цокает. — Прямо сейчас я закатываю глаза, Чифую, и делаю твой молочный кофе… — берет станиславскую паузу и сверлит меня взглядом так, что я покрываюсь мурашками. Какой он жуткий, — …на альтернативном молоке… Каз томно вздыхает и переливает часть моего напитка в большую кружку. После — шепотом приговаривает: — Вот как плюну сюда однажды, так быстро научишься у меня черный пить. Я снова смеюсь, забыв, где нахожусь, и ловлю несколько недовольных взглядов ребят, что сгруппировались в уголке кофейни с компьютерами. Работяги-фрилансеры… — Однажды ты точно это сделаешь, — принимаю из рук бариста вкуснейший напиток и неторопливо вдыхаю нежный аромат банана и кофе. Дружбан с гордостью наблюдает за своей работой. Пусть и недолго — пару глотков, и полной кружки как ни бывало. — Но не сегодня. Потому что сейчас мы обсудим мой новый план. — То-то я смотрю, ты больно задумался. Очередной — гениальный? — Казутору медом не корми, только дай посмеяться. Это мне в нем и нравится. Его пустой до недавнего времени взгляд снова наполняется солнцем и смыслом. — А то! Даже лучше! В общем, слушай… Наша с мамой старая квартира теперь в моем полном распоряжении. Я вернусь туда… — только я на пальцах начинаю перечислять волнующие меня пункты, ему не терпится перебить. Каз чуть ли со стула не падает и удивленно взмахивает руками: — А что с новой? Ты ведь взял ее в ипотеку! Кто вообще берет квартиру в ипотеку в двадцать четыре года! — Дебич! Тот, кто думает о новом, стабильном, благополучном будущем! — Какой ты скучный! Ладно я — полжизни провел в… — спешу ладонью закрыть ему рот, чтобы никто из окружающих посетителей не услышал ни звука, и чуть ли ни проливаю остатки кофе на фартук Торы. Снова оборачиваюсь по сторонам, как воришка. Лучше — как ищейка. И щипаю парня за нос. — Не смей. Будут проблемы, если ты продолжишь рассказывать направо и налево о своем нелегком прошлом. Бариста со сроком — плохая идея. Со сроком за убийство, да еще и ни одно, если не погружаться в детали — еще хуже. Казутора слабо улыбается, пусть и в глазах его плещется молчаливое море скорби. Мы возвращаемся на свои места как ни в чем не бывало. Во рту чувствуется неприятный привкус железа — видимо, прокусил губу, пока затыкал его. — В общем… Мне нужен квартирант. Заселять жильцов можно без разрешения банка — поэтому все в рамках закона. Так и получится, что мою ипотеку будет ежемесячно покрывать такой человек, — та-дам! — А в результате… — кажется, он начинает понимать, к чему я клоню, и с заговорщическим взглядом опирается подбородком на ладони. — Квартира в любом случае останется моей. Просто какое-то время мне удастся значительно экономить все нажитое, — поспешно открываю калькулятор в телефоне и начинаю производить простые математические подсчеты. — Уже мысленно распоряжаешься будущими сбережениями, которых и в руках не держал? — он все же заглядывает в экран с многозначительным «ебутся гуси в кукурузе…», на что я только усмехаюсь. — Я вообще-то думаю о нашем бизнесе! — Что ты имеешь в виду? — Нужно расширяться, Каз… — Мас… Масшт… Черт! Масштабироваться! — Именно, — снова щелкаю по его любопытному носу, когда он чуть ли ни утыкается в мой телефон, затрудняя любые действия. — Новые площади… — Большие… — Благоустроим ветлечебницу, чтобы не приходилось возить их за десять километров черт знает куда, — воодушевление, витающее возле барной стойки, можно черпать половниками, настолько оно густо нас обволакивает. — И будет у нас… — …самый настоящий… — …приют. — А не только аляповатая надпись «Зоомагазин» и пятьдесят квадратных метров, — Каз поднимает брови в негодовании, словно модный критик, увидевший новые шлепанцы Майки. — И ничего она не аляповатая… — я и не думаю обижаться. Вывеска, действительно, такая себе. — Решено, Чиф. Ты — перевозишь свои манатки в соседнюю квартиру, а я… — Казутора встает и, разминая плечи, бросает подозрительные взгляды на посетителей, шепотом добавляя: — Ищу тебе платежеспособного квартиранта! — Прямо команда мечты…POV Харука
В этот раз Тейджи не нужно даже стучать в дверь кабинета, чтобы я открыла. Он не успел даже подойти, а уже удивленно пялится на возникшую щелку и нерешительно делает несколько шагов вперед, будто бы ожидая моего приглашения. Вместо него следует только волна раздражения. — Хватит телиться. Сегодня у меня мало времени на разглагольствования. — Удивлен, что не пришлось ждать вас, как обычно, — произносит с легкой иронией, хотя знает, что она не поможет ему защититься от моего оскала. Боковым зрением замечаю, как менеджер плотно закрывает за собой дверь, — его действия в последнее время сильно меня веселят. Раньше он оставлял ее настежь распахнутой, опасаясь моего взрывного нрава. Теперь же он боится того, что может быть по ее обратную сторону, чувствуя себя рядом со мной, как он сам выразился, «в безопасности». Я его понимаю. У него есть на это полное право.флэшбэк 2 месяца назад
— Мне кажется, его дружки-головорезы что-то замышляют, — в тревоге Тейджи бегает по раздевалке, как загнанная в вольер бешеная кобыла. Он дрожит осиновым листом и уже не может сдерживать страх в срывающемся на хрип голосе. — Это не мои проблемы, мальчик. Моя забота — зарабатывать деньги для нас двоих. Твоя — вовремя приносить мне мою долю. Проще и не придумаешь схемы, — я раздражаюсь. В первую очередь, от тревожности, которую парень распыляет вокруг, не давая мне сосредоточиться на более важных вещах. Какой из этих носков правый? Не могу понять, поэтому надеваю первый попавшийся на левую ступню. Нет в мире ничего более серьезного, когда полчаса назад я удачным образом нокаутировала качка, который почти раскрошил мою черепушку. Хочу позволить ветру в моей голове хоть немного остудить мозги. — Если они нападут на нас… — Джа продолжает нахаживать круги вокруг скамейки, потирает виски и тяжело дышит, пытаясь воззвать к моему внутреннему спасателю. Не зная, что мой внутренний спасатель похоронен заживо. — Меня не коробит. — Но я… Я не умею драться… — произносит с каким-то нелепым осознанием. Будто открыл эту страшную тайну только сейчас, а я и не догадывалась, видя в нем Геркулеса. Тейджи стал моим менеджером в боях без правил 2 месяца назад. Клуб приставил его ко мне в качестве исключения — он просто был свободен. Как государственный адвокат. Как защита на стороне подсудимого, у которого нет ни поддержки специалиста, ни гроша в кармане. Мне никто не был нужен. Менеджер — и подавно. Одно его существование заставляло считать себя последней мажоркой, что держит пальцы веером, делегирует ответственность, а сама ничего не умеет. Такой флер несамостоятельности мне противен. Я все могу сама. Раньше я и деньги выбивала сама. Но в Осаке правила работали иначе. Либо ты доверяешь свою шкуру знающему человеку, который решает все финансовые вопросы, пока ты машешь кулаками, либо остаешься с носом — это бюрократия, детка. Потерять шанс хорошенько подзаработать на разбитом личике (желательно, конечно, чужом) я не хотела. На фоне этой новости наличие рядом какого-то хлюпика с экономическим складом ума вообще не сыграло никакой роли — только посмешило. Сначала я не понимала, как его угораздило попасть в «Якудзу». Едва ли достигший совершеннолетия, ни рослый, ни подтянутый, ни красавчик, но и ни шут гороховый — какой-то никакой. Бесцветный, прямо как Цкуру Тадзаки у Мураками. Разве что звали его Тейджи — имя, которое я не могла правильно запомнить, а со временем так вообще начала вертеть то так, то эдак. Тайджи? Тайджа? Джа? Какая вообще разница? Его это и не особо-то смущало. Он только надевал очки, с умным видом пересчитывал деньги и, поправляя косую челку, вечно спадающую на глаза, скромно отводил взгляд в сторону, когда оказывался ко мне лицом. Неудивительно, что он не умеет драться. — Это уже твои проблемы, пупсик. — Ваши деньги… Я больше не смогу обходить ставки и забирать из кассы больше положенного. Никто не сможет, — он умело парирует мое безразличие, хоть и выглядит скверно в своем беспомощном положении. Но он прав. Он знает себе цену, однако и не кричит о ней при любой возможности. Малышке Джа до сих пор удавалось делать то, что мне часто было не под силу. Парень был прекрасным переговорщиком и часто приносил мне на лапу значительно большие суммы, нежели те, что заявлялись ранее. Пару раз я спрашивала, в чем заключается его секрет, а он только пожимал плечами — врожденное? — Стану честнее на пару сотен, ничего страшного, — что мне остается кроме как цокнуть? Даже не знаю. Жила как-то до этого и после не пропаду. И все же один носок неприятно жмет большой палец, и я перемещаю свое внимание на него. Что же делать. Такая досада. — Но это ведь несправедливо! Никогда не понимала, как ему удается рвением одной своей честной душонки вырвать меня в реальность, пропуская прежнюю сдержанность через мясорубку. — Что именно? Нападение в угрюмом сквере? Избиение? Покушение на убийство? Мы живем в ужасное время, Джа, тебе ли не знать, — я буквально подрываюсь со скамейки и силюсь не ударить рядом стоящий шкафчик. От ветра в голове ни следа. Заламываю пальцы и, отходя от парня подальше, скрещиваю руки, сверля неровно выложенную плитку в душевой, которая хорошо обозрима через открытую дверь. Тусклый желтый свет в зеленых тонах комнаты давит на солнечное сплетение, не позволяя дышать полной грудью. Справедливость. Откуда он вообще знает это слово, работая в таких условиях. — Мне страшно, — он, наконец, подает слабый голос и, я понимаю по звуку, облокачивается о стенку, медленно съезжая вдоль нее к грязному полу. Я бы попросила его подняться, да вот только у меня нет никакого резона быть ему мамочкой еще и в этом вопросе. — Умей справляться со своим страхом. Не получается — скрывай его. Будут бить сильнее, если увидят, как тебе страшно. Тейджи был прав как никогда. Уже покидая ринг, я прочитала в глазах нескольких байкеров тревожащие моего менеджера угрозы. Уже тогда я знала, что не позволю вмешаться в его жизнь, если им не хватит силенок накинуться исподтишка на меня. Мальчишка не виноват, что вырос молокососом. Но я не могу позволить, чтобы он пострадал из-за того, что выбрал меня. — Я не хочу, чтобы меня били… Я не смогу… — Как же ты станешь сильнее, если тебя не поколотят пару раз? — у меня отвратительное чувство юмора. Мне кажется, я выдавливаю смешок, чтобы хоть немного разбавить беспросветное мучение парня, но выходит, как обычно, наоборот. Он всхлипывает. Знает, что не вернется домой живым, если отважится выйти на улицу. Просто потому, что его видели рядом со мной. Просто потому, что он — пушечное мясо. Джа с минуту молчит. Я успеваю оклематься и собрать вещи в рюкзак. Наспех накидываю пальто, проверяя полочку еще раз — я буду заложником своей паранойи всю жизнь. Забыть личную вещь и раскрыть себя — не так страшно, если знаешь, что из-за этого проеба тебя просто-напросто не прикончат. — Вы… Вы именно так становились сильнее? Позволяли вас бить? — выдавливает он, и я едва ли ни вздрагиваю от неожиданности. Мешкаюсь и на доли секунды забываю, что высматривала по сторонам. Бледная пелена застилает взгляд, и я закусываю губу изнутри, чтобы переключиться. — Я не позволяла, милый. Я просто ничего не могла с этим сделать. Он замолкает. Переваривает сказанное. Замечаю просушенные перчатки на самом верху шкафчика и засовываю их в боковой карман рюкзака. Теперь точно все. Почему-то хочется потянуть время и не уходить. Черт меня побрал откровенничать с малолеткой. И все же я закидываю ношу с вещами на спину и с уверенным видом подхожу к парню. Тейджи редко выглядит задумчивым. Именно таким, как сейчас. Но в эти немногочисленные моменты он не кажется мне малолетним профаном, случайно забредшим в отвратительную индустрию. Есть в нем что-то… Более глубокомысленное. Не удивлюсь, если он работает не по своей воле, а ради кого-то. Вкладываю ключ от раздевалки в его холодную ладошку и крепко сжимаю. Пусть расценивает как хочет: знак ли это покровительства, или всего лишь услуга за его хорошую работу. — Вижу, как ты храбришься, но это все равно бесполезно, — парень шумно выдыхает и протирает глаза под линзами очков. Думаю, его тоже много били в жизни. Хотя бы за такие смехотворные очки. — Хватит ссаться. Ты прав. Мне еще понадобятся твои навыки, — хлопаю его пару раз по плечу и направляюсь к закрытой двери. Бежевое лакированное дерево в некоторых местах оттеняют неразборчивые пятна. Я видела, как смотрятся обильные брызги крови, которые некому вовремя оттереть. Я знаю, что чувство безопасности — что-то из разряда фантастики. Переступая порог, заставляю себя остановиться. Натягиваю маску повыше и надеваю шапку. Слышу, что Тейджи сидит не шелохнувшись, и бросаю через плечо: — По возможности переночуй сегодня здесь. И не забудь закрыться. Я разберусь. Хорошие девочки на ночь глядя принимают теплую ванну с молоком и массируют лицо, чтобы проснуться свежими и отдохнувшими. Плохие — прибирают дерьмо за этим грязным миром, чтобы просто уснуть. После таких ночей я не хочу просыпаться никогда.конец флэшбэка
Несколько набитых морд в том глухом переулке вышли, конечно же, боком — зашивать глубокую рану прямо под ключицей оказалось больнее, чем я предполагала, когда бежала на «розочку» в лютом гневе сотен ураганов. Дорога домой казалась адом — хорошо, что дубленка впитала всю кровь, и я не провалилась в бессознательное состояние прямо в такси. Хотя водитель получил неплохие чаевые за молчаливую езду. В квартире пришлось зубами сжимать махровое плотное полотенце. До сведенной челюсти опасаться издать лишний звук в собственной ванной, потому что отвратительная звукоизоляция может привлечь любопытных соседей. Дрожащими руками соединять ноющую кожу, чтобы туго затянуть хирургическую нить. Зато после пары грамм морфина мне сладко спалось несколько дней подряд. После того случая Тейджи стал держаться более уверенно — я бы даже добавила, расслабленно — рядом со мной. Мне не нравятся эти перемены в нем. Не нравится то, что я больше не навожу на него ужас. Не нравится, что он видит во мне какую-то опору и, не дай всевышний, друга. Он всего лишь заведует моими деньгами. Я всего лишь позволяю ему быть в кругу моих доверенных лиц. — Давайте честно: сегодня обошлось без лишних увечий или вы в спешке решили не обрабатывать раны? — он по привычке прикрывает дверь кабинета и проходит вглубь, доставая из старперского портмоне несколько только ему интересных чеков и сверток купюр. — Деньги, Тейджи. Я восстанавливаю все свои HP, когда зеленые бумажки констатируют, сколько стоили мои увечья, — натягиваю улыбку, вторящую сказанному. Скулы неприятно сводит. Ебаные деньги. Если бы не они, в мире было бы больше счастливых людей. — Тогда — ваши сто тысяч крупными купюрами. Тейджи отодвигает мою часть заработка на край стола и опирается о него двумя ладонями, чуть ли ни продавливая красное дерево напряженными тонкими пальцами. Отчего такая неуверенность, мальчик? Я отхожу от сумки, в которую сметала последние следы своего пребывания здесь, и нарочно обхожу парня со спины. Делая вид, как заинтересована габаритными картинами на стенах. Провожу пальцем по рамке одной из них. Как метафорично — титан поедает своего сына. — В этот раз как-то мало. Не может быть, чтобы за жирного кабана ставки не превысили и двухсот, — продолжаю стоять на своем и манерно провожу пальцем дорожку до банкнот, наблюдая, как меняется лицо Тайджи. Он напряжен. Глубокая складка между бровями помогает мне понять, что он собирается с мыслями. По-сценически томно пересчитываю законное вознаграждение у него перед носом. Парень тяжело сглатывает, внимательно следя за моими пальцами. — Ты припрятал пару десятков. Минимум. Тейджу не привык оправдываться. Он уверенно вешает лапшу на уши распределителям гонораров и даже бровью не поведет, если придется импровизировать на месте. Я не раз подбивала его на махинации и требовала, чтобы парнишка держал планку. Он помнил — каждая бойня должна быть прибыльнее другой. И справлялся. Даже если поединок привлекал ничтожную горсть доходяг и оказывался неинтересным для спонсоров, Тейджу всегда выходил сухим из воды и заговаривал зубы кому не лень, принося мне законные тысячи. Он виртуозно меняет маски и мастерски подбирает слова. И он знает лучше всех — со мной этот цирк не прокатит. Нельзя разевать пасть на того, кто кормит тебя с ладони. Для таких непослушных псов у меня всегда припрятан намордник в сжатом кулаке. Наконец, Джа поднимает глаза, чуть ли ни впервые за четыре месяца встречаясь с моим пронзительным — уверена, еще и недовольным — взглядом, и выжидает новую волну реакции. — Принцип. Тотальной. Честности, — на каждое слово наклоняю голову чуть вбок и снижаю тон. Так пристыжают маленьких детей за их оплошности. Манипуляция чистой воды, которая срабатывает только на самых чистых. К слову, быть честной меня научили лишь отчасти. Чему могла, я училась сама, да и жизнь диктовала свои правила. Тайджи сдается и грузно выдыхает. За все время нашего сотрудничество я научилась различать настроения по его вздохам. Этот — сожалеющий. О чем ты сожалеешь в моем присутствии, кроме нахождения со мной в одной комнате? — У отца проблемы… Холодок пробегает по коже, когда я слышу то, что не должна. Его извиняющий тон раздражает, и сердце пропускает несколько неудачных ударов, глухим стуком отдаваясь в черепной коробке. Молниеносно поднимаю руку открытой ладонью вверх, тем самым, останавливая неуверенный монолог парня. Картины здесь все же красивые. Висят ровно и прибиты наглухо, даже тайники искать бесполезно. Бесполезно. Бесполезно. Бесполезно. — Стоп. Никаких откровений, — у меня отчего-то сбивается дыхание. Багряный ковер, наверное, будет приятно щекотать ступни, если пройтись по нему босиком. А вот на коричневое кресло точно не стоит садиться в короткой юбке или шортах — кожа неприятно прилипнет и останется красный след. В этой комнате три торшера — на каждый угол, плюс встроенные лампочки в потолке над книжным шкафом, что в углу. Четыре метра на три. До потолка — точно три. Я успокаиваю нежданную тахикардию, только гадая, чем вызвала такую бурю эмоций. Вру сама себе — гадать не хочется. Хочется не думать вообще. И не чувствовать вовсе. Кстати, если ученые научатся отключать функцию чувства у подсознания, я буду первым испытуемым, принявшим участие в таком геномном эксперименте. Тайджи выпрямляется в недопонимании, потирая вспотевшие ладошки, и отступает на шаг назад. Никто не знает, что я готова выпалить после своего пугающего жеста и нескольких секунд помутнения рассудка. — Бери, если нужно. Я не злюсь. Мне к черту не нужны эти деньги. Но есть люди, которым я должна по гроб жизни. Хочу добавить, чтобы впредь он был честен, но быстро ловлю себя на слове и затыкаюсь. Никаких «впредь» больше не будет. — Благо…дарю, — Джа трет и без того красную шею. Хмурится и кашляет в кулак. Ему не хочется поддерживать молчание, в котором я готова погрязнуть на сотню лет, лишь бы скорее дособирать шмотки и сбежать из этого до блевоты проинвестированного кабинета, обитого красным деревом во всех дырках. Лучше бы душевые мыли чаще. Парень мельтешит в сторону дивана, куда успел сбросить свое портмоне, и копошится в кармашках. Я тоже возвращаюсь к сумке, проверяя все вещи перед очередным побегом. — Я помню, что вы сегодня уезжаете. И о нашей договоренности тоже помню. И все же я не мог остаться в стороне… — с победным кличем он находит предмет своих исканий, преодолевает расстояние между нами и вкладывает мне в руки тонкую записную книжку. Это уже интересно. Пролистываю несколько страниц и ощущаю, как грудь наполняет что-то вроде гордости. — Здесь выделены все бойцовские клубы от Осаки до Иваки. Только южное побережье, на остальное не хватило времени, — он снова извиняется одними жестами. Склоняет голову и набирает больше воздуха в легкие: — Я распределил их по префектурам и выделил жирным те, которые занимают лидирующие позиции у спонсоров. В них можно быть уверенными на все триста процентов. На этой неделе у меня совсем не было времени, чтобы тщательно спланировать переезд и найти очередное пристанище. Все ленивые поиски закончились буквально тремя клубами, каждый из которых не подходил мне территориально, хотя был отличным материальным подспорьем. Незаметно ищу Йокогаму, пролистывая золотую тетрадочку, и в удовлетворении прикрываю глаза. Есть. Целых пять заведений, проверить которые мне уже не составит труда. — Ты проделал огромную работу, — позволяю потрепать парня по назойливой шевелюре в знак одобрения. Лишь бы не поперхнулся от удивления. Но Тайджи только стоит истуканом и даже расслабляется. Я не хочу, чтобы он проникся моей добротой — ее сегодня было сполна, — и одергиваю руку. — Признаюсь, не ожидала. Заветная книжечка оказывается аккуратно спрятанной во внутреннем кармане рюкзака. — Я бы… Если можно… Я хотел бы и дальше помогать вам. Блядство. Этого еще не хватало. Не успеваю я рявкнуть грозное «нет», он уже умоляюще сжимает мое запястье и разворачивает к себе. Осмелел? Наблюдать за ним интереснее с каждым днем, ей богу. — Я уже получил права и жду, когда одобрят кредит на автомобиль. Для меня не будет проблемой несколько раз в месяц колесить по стране… Даже так. Ему наплевать на свой комфорт, лишь бы продлить наш нелегальный контракт — вот так шутник. — Нет, Джа-Джа. Это вопрос нашей общей безопасности, — накрываю его ладонь своей, но только для того, чтобы отцепить парня от себя. Он зачесывает волосы назад, и в глазах его уже мечутся невысказанные аргументы. Застегиваю молнию рюкзака и продолжаю как ни в чем ни бывало собираться. Будто это очередной вечер, когда мы расстаемся, зная, что встретимся уже через неделю. Будто не было этих четырех месяцев с кем-то, кому приходилось доверять. Он словно читает мои мысли. — Я доверяю вам. — Ты даже имени моего не знаешь, Джа. Зато я верчу твоим, как хочу, — накидываю плащ. Поправляю капюшон черного худи. Девушка в зеркале не вызвала бы у меня никакого доверия. — Меня это не пугает. — А должно! — я разозлена. Вполоборота одним взглядом метаю в него неодобрительными молниями и прикрикиваю, чтобы образумить мальца. — Я могу находиться в бегах. Я могу быть убийцей. Тейджи сверлит меня взглядом и хмурится. Он верит всем моим словам, но как будто бы прощает каждый смысл, бьющий его под дых. — У вас были все шансы убить. Много раз. Не на ринге, так на улице, когда они неоднократно нападали, — мальчишка считает шаги от стены до стены, разминает костяшки пальцев и сжимает кулаки на каждое слово, будто размышлять без жестикуляций в принципе невозможно. Тейджи переживает. Но отнюдь не из-за того, что ведет спор с «машиной для убийств», которой я хочу перед ним казаться. А казаться ли? Он переживает из-за того, что снова получит мой отказ и больше не сможет быть рядом. Глупый мальчик. Таких грубо наказывают первыми, потому что они слабы. — Я не намерена продолжать этот бесполезный треп, — вот и последняя пуговица застегнута. Больше нет причин оставаться здесь. У меня куча важных дел на эту ночь. — Я ценю твою поддержку. И работу свою ты выполнял лучше всех, с кем мне удавалось сотрудничать. Но таковы мои правила: если что-то начинает приносить удовольствие, избавляйся от этого, не раздумывая. — Разве это жизнь? — Джа говорит тихо, но каждое слово его будто бы очередь пулемета, четко бьющая по цели. Ах да. Я бесконечно забываю, что можно жить и только и думать о том, как бы жить. Жить-жить-жить. Не тужить, блять. На каких курсах вас учат этому — не предлагайте мне ни одного. Сплошная профанация и бесконечная скука. — В любом случае… — он останавливается напротив на расстоянии вытянутой руки и, выпрямившись по струнке, кланяется. Опешив, я отступаю назад. Глаза на лоб лезут — это обо мне вот в такой нелепой ситуации. — Позвоните, если понадобится моя помощь. Я всегда отвечу. Даже если звонить вы будете с одноразового номера из старого уличного автомата. Отбиваю парню легкий щелбан в лоб, чтобы он выпрямился и больше не занимался ерундой. — Складывается впечатление, что ты что-то обо мне да знаешь… — Только то, что вы хотите, чтобы я знал, — в чертах его лица закралось благородство и повиновение. Чувства настолько искренние и полные благодарности, что я теряюсь. Никто еще не был мне так предан. И это трогает, поэтому — — Прощай, Джа. Я боюсь перепутать «прощай» и «до свидания». — Я благодарна тебе. Хочу добавить еще что-то, но не тороплюсь. Рука, сжимающая лямку нелегкого рюкзака, порядком затекла. Однако я обдумываю каждое слово, чтобы не произвести «нужное впечатление», отбив желание возненавидеть меня всем существом. И все же решаюсь: — Не связывайся с такими, как я, Джа. Не верь ни одному их слову. И меня — забудь. Как страшный сон, забудь, — сдерживаюсь, чтобы еще раз не похлопать его по плечу, и ухожу в сторону двери. — За тобой может открыться охота. Рассказывай им все, что знаешь обо мне. До единой детали. Говори, что обкрадывала тебя и твою семью, избивала и угрожала. Сделай все возможное, чтобы от тебя отстали, не причинив вреда. Он из тех, кто будет держать рот на замке до последнего вздоха, несмотря на страх смерти. Он из тех, кого я благословляю на жизнь.***
Осака ночью выглядит живее, чем днем. Каждый ее уголок пестрит вывесками круглосуточных забегаловок и новомодными баннерами; гудки отправляющихся в далекое плавание торговых судов бьют по ушам, а людской гул так и просит держаться от него подальше. Перевожу взгляд на настенные часы в местном ларьке, даже не заходя внутрь. По этим стрелкам я отмеряла секунды до первого посещения «Якудзы» — подпольного клуба, которому точно принесла несколько миллионов за четыре месяца. Еще час. Я действительно сильно торопилась, зато теперь у меня есть достаточно времени, чтобы четко следовать плану и не вызвать подозрений. Эти месяцы были несладкими. Найти этого болвана Накамуру оказалось нелегко, но еще сложнее — выяснить, какую жизнь он ведет и сколько дерьма скрывается за внешне успешным фармакологическим бизнесом. В Бонтене он был главным по метамфетамину и прочей дури, которой нас пичкали днем и ночью за любые проступки и заслуги. Он накачал меня впервые в тот самый день, когда забирал из дома. Сказал, что я должна быть «покорной». Понадеялся, что я научусь «принимать любезность своих новых хозяев». — Мне было 12 лет, ублюдок, — шиплю, обжигая средний палец бычком сигареты. Я и не заметила, как докурила. Набираю побольше воздуха в легкие и понимаю, что даже после двух ментоловых ожидаемое успокоение не наступает. — Даже мысли о тебе все портят. Слегка потряхиваю банку, пытаясь понять, сколько напитка осталось на дне. Самая малость. Осушаю ее одним глотком и бросаю в рядом стоящую урну, вытирая губы тыльной стороной ладони. Уже лучше. Банка яблочного энергетика да тонкие ментоловые сигареты — достоинство юной леди, за плечами которой догорает тяжелая рабочая ночь. Почти двенадцать ночи. По трассе изредка пролетают дорогие сузуки, сигналя общественному транспорту и из ниоткуда взявшимся мотоциклистам. Сталкиваться с ними я не горю желанием, поэтому ниже натягиваю капюшон и двигаюсь в сторону дорогих пентхаусов. Остальное меня не интересует. Помню, когда я впервые выследила Накамуру по административным камерам, он как раз размеренным шагом преодолевал этот проспект к самому дому. Не то настроение у него выдалось отличное, не то возвращаться в тепло родного крова он, наоборот, не торопился, но машина уже была брошена на стоянке, а охрана отправлена восвояси. С тех пор я знала, куда направить свое внимание. Научилась отслеживать все его передвижения: нашла квартиру, обе машины, черный ход, с которого он заезжал в офис. Даже любовницу — и ту определить среди многих женщин его окружения не составило труда. Тогда я выдохнула с облегчением, предполагая, что расквитаюсь с ним быстро и безболезненно. Но не тут-то было. Система защиты в его корпорации оказалась мне не по зубам. На первое время. Приходилось сутками сидеть над кодами и прибегать к уйме хитростей, чтобы закинуть в их виртуальное пространство пару вирусов, с которыми быстро разбиралось международное агентство. Тогда я тысячу раз в день была благодарна судьбе за то, что научилась скрываться: единственный раз, когда мое местонахождение обнаружили, был заранее спланирован. Пусть и закончился весьма печально для одного захолустного компьютерного клуба на окраине Киото. Однажды у меня получилось. Казалось, я даже успела обрадоваться, но наваждение продлилось недолго. Все их документы оказались чисты. Никаких правонарушений, экспериментов, хранения, распространения и производства. В составах препаратов я не разбиралась, и времени на эту чушь особо не было. Пришлось воспользоваться планом Б. — Он всегда был тупым и за все годы не изменял себе ни в чем. Накамура питал страсть к риску, хотя боялся возмездия. Любое недовольство со стороны заказчиков выводило его из себя, но и тревожило настолько, что загорелое лицо моментально бледнело, стоило ему получить неприятные вести. Так я и решилась написать на личную почту письмо весьма интересного содержания. Мол, поставщик перепутал локации, и теперь получатель в бешенстве. Не будет доплаты, зато проблем не оберешься и бла-бла. Он среагировал моментально. — Сказочный дурачок. Так я подтвердила свои догадки. Бонтен расформировался, а руки Накамуры до сих пор по локоть в дерьме и крови. Но это ненадолго — я, конечно, не исповедальня, но отпустить пару грехов все же могу. За все содеянное нужно отвечать. Сколько его помню, он всегда хранил важные документы в недоступном от чужих глаз месте. В офисе нельзя было оставить ни одного упоминания о нелегальных закупках или перевозках — они без лишних вопросов погребут его заживо при первой же проверке. Куда никто не будет совать свой нос — так это в его холостяцкое гнездышко. Я пришла заплатить по счетам. Черные ворота с домофоном угрюмо смотрят в мою сторону, не желая впускать. Мне есть, чем ответить на их молчание. Прикладываю мастер-ключ сотрудника, и изысканные ворота отодвигаются в повиновении. Так-то лучше. Потребовалось пару дней, чтобы взломать камеры многоэтажки и прошарить, как устроена их внутренняя кухня с доступами к квартирам и служебным помещениям. Еще неделя ушла на поиски человека, который сделал мне идентичную карту по увеличенной фотографии за круглую сумму. А на прошлых выходных я на велосипеде врезалась в китайца из службы клининга и***
Все действительно прошло благополучно — мне знатно повезло, несмотря на бой, совпавший с запланированным вечером мщения, и ноющую боль в плече, которая вернулась только сейчас. Действие морфина с каждым разом становится все менее длительным. Я боюсь. Того, что однажды ничего не заглушит мою боль. В тайнике рабочего стола у Накамуры я нашла несколько контрактов о производстве запрещенных опиатов на территории японского завода. Этого уже хватило бы, чтобы привлечь его к серьезной ответственности, но я не могла пойти против голоса совести и подкинула к ним пару писем — с фактом коррупции и физического насилия. — Вот мы снова и поиграли в совестливого вершителя закона, — обращаюсь к рыжему худощавому коту, который решил прибиться к моим ногам как к последнему очагу с бесплатной едой. — Прости, у меня ничего нет. И у него скоро тоже ничего не будет. Я собрала пару бесхозных таблеток из кабинета старого знакомого и забросила их в файлы с найденными документами. По одному — на каждый полицейский почтовый ящик. Таксист был крайне удивлен, когда наша дорога заняла 20 минут с тремя остановками у полицейских участков и закончилась на автовокзале. Прямо из машины удалось отправить электронные письма счастья с описанием и фото в местные и региональные СМИ, чтобы дело не замяли наверняка. — Удачной вам поездки… — что дальше сказал водитель, я уже не слышала. Автобус до Йокогамы должен был отправиться с минуты на минуту. Прошло уже около четырех часов в поездке. Мы с привокзальным котом ждем, когда все пассажиры справят нужду и займут свои места. Я курю. Он все еще пытается найти во мне поддержку и ненавязчиво трется о ноги, презрительно шипя в сторону шумной компании по другую сторону дороги. Почему-то от этого его жеста оттаиваю и, найдя в кармане пару монет, закидываю их в автомат с едой. — Будешь онигири, дружище, здесь больше нет ничего съестного, — упаковка цепляется за пачку с какими-то сладостями и, кажется, даже не собирается выпадать. Сильно ударяю кулаком по стенке и ловлю кошачий завтрак снизу. — Пошли, как миленькие. Надеюсь, они хотя бы свежие. Кот с любопытством бьет лапой по раскрытой мной пачке и жадно припадает к рисовому треугольнику с характерным звуком. — Прости, воды здесь нет, — взгляд падает на единственную оставшуюся в шайтан-машине баночку энергетика. — На сегодня хватит. Холодный мартовский воздух неприятно забирается под плохо застегнутый воротник, и я ежусь. — Во сколько уже отправление? Мы должны прибыть на место около девяти утра. После мне важно будет найти место, где я осяду на несколько месяцев. Чувствую, с местными ценами найти что-то более-менее подходящее будет нелегко, но у меня просто нет выбора. В шесть утра здесь солнца еще не видно, хотя по темному синему небу легкими белыми перьями уже плывут облака в сторону южного побережья. Один русский поэт писал о небе. Точнее, верил, что звёзды зажигаются, потому что это кому-то нужно. Тушу остатки сигареты о ближайшую мусорку и поднимаю глаза кверху, чтобы убедиться. Как и ожидалось. Беззвездное. Он был прав, когда покончил с собой нажатием на курок. Потому что мы нахер никому не сдались в этом прогнившем, обезличенном мире. Никаких звёзд. Никакого Бога. Он тоже устал в нас верить и уехал в отпуск на неопределенный срок, забыв оставить хотя бы одну включенную звездочку. И то — она бы вряд ли была моей. — Автобус до Йокогамы отправляется через три минуты! Внимание: через три минуты… — Ну наконец-то. Прощай, — машу коту, который уже и забыл о моем существовании, и вспоминаю Тайджи. Надеюсь, он тоже найдет свой лакомый кусочек и больше никогда не вспомнит, сколько мы пережили за эти четыре месяца. Радует, что в салоне полным-полно пустых мест — нет лишних взглядов, рассматривающих каждую морщинку на лице, никто не прижимает тебя к стеклу и не интересуется именем сводной бабки. Да и те, кто едет со мной, выглядят такими же беглецами и одиночками, отчего на душе становится немного спокойнее. Заняв свое место, снимаю шапку и, пока мы еще стоим, решительно достаю ежедневник, старательно припрятанный вместе с ноутбуком во внутреннем кармане рюкзака. — Где эта блядская ручка… Нашла! Вычеркиваю третье имя. Старательно замазываю каждую буковку черной гелевой, пока пятно на бумаге не начинает сильно пачкать пальцы и отпечатываться на бумаге рядом. Только это заставляет меня остановиться. В сети уже начали появляться первые подробности дела Акихико Накамуры, местного генерального директора знаменитой фармацевтической компании. Полиция уже вызволила его из квартирки любовницы и поместила под стражу, а кабинет на сороковом этаже обчищается почти в прямом эфире. На одного меньше. Когда-то на протертой от постоянных касаний странице не останется ни одного имени. Когда-то они все получат по заслугам и больше не посмеют — просто не смогут — испортить чью-либо жизнь. Со мной уже все потеряно. Я прямо как та последняя банка энергетика, которая никому не нужна в захолустном автомате. И я уверена… Я точно уже решила сама — когда закончатся все имена, от меня тоже ничего не останется. Потому что мое — последнее. И перечеркнуть его под силу только мне.***
В Йокогаме все, как и везде. Люди куда-то торопятся, пароходы гудят о новых поставках, а небоскребы провоцируют панические атаки у тех, кто боится высоты и очередной строительной революции. Я чувствую себя разбитой. Настолько, что хочется скорее купить изоленту и замотать себя со всех сторон, чтобы не развалиться при первом намеке на дождь. Плечо мучительно ноет, а ссадины по всему телу не то щиплют, не то чешутся — однако ни одно из этих ощущений не приносит ни капли удовольствия. Я блуждаю по картам уже час от автовокзала в поисках хотя бы одного адекватного предложения о съеме квартиры и валюсь с ног. Голод тоже подступает из-за спины, предательски замедляя мои потуги анализировать ситуацию. — Окей, гугл… Где поесть рядом, чтобы не сдохнуть раньше времени… Карты выдают несколько разношерстных мест, но я уже эмоционально выгорела для выбора. Благо, до первого из списка, «Black cat», идти буквально двадцать метров. — Доброе утро! — не успевают звякнуть колокольчики над дверью о моем прибытии, улыбчивый бариста уже кивает в мою сторону и громко приветствует. Столько внимания к моей скромной персоне сбивает, но я неторопливо прохожу внутрь, осматривая светлое помещение. Людей почти нет, и я бросаю затею найти маску для лица в кармашке плаща. Можно выдохнуть. А на кассе меня уже заждались — парень собирает длинные черные волосы, обрамляющие овал лица белыми прядками, в высокий хвост и готовится принимать заказ. — Самый сытный сэндвич на ваш вкус. И черный кофе, будьте добры, — длинные пальцы плавно скользят по сенсору. Сонное лицо незнакомца не выражает ничего враждебного. Глаза внимательные. Есть ощущение, что от них не скроется ни одно мое движение. Да и сережка в виде колокольчика необычным образом придает ему вид настоящего черного кота, по названию кофейни. — Черный кофе — прямо как моя душа, — хихикает, судя по всему, по-доброму, хотя смысл сказанного не совсем соответствует добродушным вибрациям. — Боюсь, вы не видели мою душу. В турке, пожалуйста, — я принимаю его игру на случай, если это позволит в дальнейшем решить все возникшие между нами вопросы. — Наш человек! — контакт с первым человеком в Йокогаме установлен. — Оплата картой? — Наличкой, — вытаскиваю несколько купюр из кармана и вспоминаю о важном деле, с которым стоит разобраться на днях. — Без сдачи. И еще — можете забить мне местечко в углу и отнести заказ туда, пожалуйста? — Будет сделано, милейшая! — глаза бариста сверкают, когда он складывает деньги в кассу, и, достав мелочь, предназначавшуюся как сдача, забрасывает ее в копилку для чаевых. «На нужды наших котиков». Мило. Тем не менее, я не могу разделить радости длинноволосого и, уточнив, где находится дамская комната, ухожу. В первом же зеркале ловлю пару тусклых карих глаз и целые залежи синяков под ними. Хорошо, что я не отношусь к тем девушкам, которые переживают из-за несвежего лица. Но, пожалуй, не совсем правильно, что все мои переживания уходят не на марафет, а на рубцы от колотых ран по всему телу. Что правильно, а что — нет, каждый решает сам за себя. Вопрос в том, не последует ли за «правдой» искупление. Я запираюсь в кабинке туалета и снимаю худи, оставаясь в одной чёрной футболке. Носить светлое невозможно — всегда рискую испачкать, в первую очередь, кровью. Через горловину осматриваю плечо — не распухло, но посинело. Ну и пусть. Пройдёт само, если не надорву сильнее. Все же неделю-две придется обойтись без боев. Осматриваю грудь и живот: за исключением синяков и пары царапин все в порядке, и хотя бы эта новость радует с утра пораньше. Я пересиливаю желание глотнуть ещё пару грамм морфия. Решаю, что всё-таки сильнее съедающей меня изнутри дряни, но до состояния «выбросить все в толчок» не дохожу. Никто не знает, что меня ждёт завтра. Возвращаться в зал пока не собираюсь — лишь умываюсь тёплой водой, чищу зубы и как-никак привожу в порядок волосы, вспоминая, не забыла ли в автобусе парик, когда наспех выбегала на улицу. К счастью для себя же, принимаю чуть более бодрый вид, пусть до «милейшей», как сказал бариста, мне ещё далековато. Парень действительно не терял времени и при виде меня дружелюбно кивнул головой в сторону заказанного столика. Еда уже ждала на своём месте, а с ней и кружечка чёрного. Не так уж и много нужно, чтобы почувствовать себя живее. Не так много, чтобы продержаться в этом мире еще чуть-чуть.***
За вкусным кофе прошёл весь день. Я устроилась в своём углу за компьютером, спиной к окнам и двери, абсолютно не привлекая лишнего внимания. Нужно было проверить, как обстоят дела с Накамурой. Ближе к обеду, кстати, о нем говорили уже по федеральным каналам. С новыми свидетелями и жертвами его махинаций и методов дело приобрело абсолютно новые размахи, чему я была несказанно рада. Я пробила все бойцовские клубы, которые Тайджи услужливо выписал, и остановилась на самом интересном варианте. Отправив им видео с нескольких боев, предложила стать новым кандидатом для отмывания баблишек и даже потягаться с их старыми чемпионами в качестве бонуса. Один вопрос остался нерешенным — жить мне все ещё было негде. А время уже близилось к пяти вечера, что сильно напрягало. Так сложилось за все предыдущие годы, что спать ночью — худший сценарий моего стандартного дня. Сгущающаяся темнота в тишине комнаты поглощает рассудок и разрывает меня изнутри кошмарами прежней жизни. Возможность уснуть представляется ближе к утру, к лучам солнца, которые будто бы оберегают. Когда я сильно изматывалась и проваливалась в ночь, ничего хорошего из этого ни выходило. Поэтому я решаюсь на отчаянные меры и, собрав грязную посуду со своего столика, подхожу к скучающему бариста: — У вас отличный кофе. И еда отменная. — Рад слышать это от вас! — он сразу оживляется. Подходит ко мне ближе, опираясь руками о барную стоечку. В таком положении он еще больше напоминает заинтересованного в добыче кота. — Вы не местная, верно? Обычно наши гости — из числа постоянников. Редко в этом районе встретишь заезжих… — Путешествую по Японии, — отчасти я ему даже не лгу. — Возможно, вы знаете, где здесь недалеко можно переночевать? Желательно в спальном районе, как этот, подальше от центра. В подобных ситуациях я никогда не испытываю неловкости. Общаться с другими людьми просто — особенно, когда знаешь, что вы больше не встретитесь. — Переночевать или все же остаться? — его ехидство выводит из себя. Он внимателен и зрит прямо в корень. Ненавижу таких же, как и я, — они невыносимые. Убила бы при первой возможности. — Остаться было бы неплохо… — Так вам нужен дом? И вопросы его вводят в ступор. Я несколько раз моргаю, как дурочка, словно плохо расслышала несмотря на то, что вопрос его несказанно прост. — Нет. То есть, да. Мне нужно место, где я могла бы… Жить. Люди ведь называют длительные ночевки в одной и той же локации — жизнью, верно? Молодой человек с пониманием кивает и одаривает меня мягкой улыбкой. В какой-то легкой задумчивости он перебирает несколько прядок волос и на тон тише продолжает: — Я раньше тоже не знал, где мой «дом». Там ли, где слышны голоса близких людей? Где хочется быть любым? Собой? Где не стыдно прятаться? Стайки мурашек бегут от пяток до кончиков пальцев. Насыщенные зеленые пачки кофейных зерен стоят вдоль полки ровным рядком. Бежевая стена с меню напротив подсвечена с двух сторон миниатюрными круглыми лампочками. Единственный посетитель позади меня отбивает ногой ритм какой-то джазовой композиции, добравшейся до меня сквозь наушники. — Куда возвращаешься снова и снова, чтобы находить смысл… во всем, что ты делаешь. Понимаете? — я не смотрю в сторону парня, но уверена, что он пронзает мою грудь отстраненно вопрошающим взглядом. Ему неловко смотреть в мои глаза. Как и мне. — Да. Я нагло вру ему, стиснув зубы и полосуя ладошку полумесяцами ногтей. А может быть, я действительно «понимаю», как устроена жизнь других людей. Но все, о чем он говорит, не вяжется с реальностью. Не наслаивается образами на изрезанную острым лезвием контурную карту моего пребывания в этом мире. — Ох, простите, я здесь зафилосо… фствовался, — заразительно смеется, будто и не было этой минуты откровений. — Кстати, меня зовут Казутора! Мой друг как раз сдает квартиру прямо в этом районе… Когда колокольчики приветствуют очередного гостя, я испуганно поворачиваюсь на звук, забыв обо всех правилах держаться в тени. Чертов Казутора, совсем выбил меня из колеи своим