— Кстати, вы так и не назвали своего имени.
Казутора подает стаканчик с кофе подоспевшему к нашему разговору брюнету, хотя тот и слова о напитке не проронил. Видимо, знают друг друга как облупленные — понимают даже не с полуслова, а в абсолютном молчании. Смотреть тошно.
— Тэкера, — слетает с языка. Хоть ночью разбуди, назовусь и глазом не моргнув, — Тэкера Сато.
Назвать настоящее имя — то же самое, что вложить в руки противника кинжал и открыть грудь для смертельного удара. Я привыкла не называть имен вообще, но, если такая необходимость все же есть, на дне рюкзака всегда найдется пара-тройка поддельных паспортов. В этот раз я мысленно выбираю самый первый экземпляр. Было время, когда он отлично спасал меня от самых страшных «гончих псов».
— Не удивлен, что такую прекрасную даму наделили именем «сокровище». Как корабль назовешь, так он и поплывет, — в сладком голосе бариста плещется лесть. Глупый угодник.
Если я и сокровище, то точно призрачный сундук на дне бермудского треугольника.
— Я — Чифую Мацуно, — парень уважительно склоняет голову в знак приветствия и, вероятно, оценив безразличное выражение на моем лице, более расслабленно прислоняется к барной стойке, делая глоток. — Объясните, что происходит?
— Я нашел тебе квартирантку, — Ханемия по-деловому скрещивает руки и выпячивает грудь вперед. Складывается впечатление, словно он только что совершил дорогую сделку и безмерно гордится своими навыками ведения переговоров.
Вот только веду — в нашем случае — я, мальчики.
Мацуно только озадаченно косится на длинноволосого, а после — одобрительно кивает. Судя по реакции, они еще и слаженные компаньоны.
— Я подпишу тебя как
«Быстрее доски объявлений»…
Брюнет задумчиво, но ненавязчиво обсматривает меня с ног до головы, потирая чашку мягкого мятного цвета в ладонях. Из нее отвратительно веет бананом, и мою глотку на несколько секунд сводит.
У непрошенных знаков и запахов есть плохая привычка смешиваться с тошнотворными воспоминаниями и застревать поперек горла.
— Значит, вы нуждаетесь в доме? — конечно же, зеленоглазый тоже любитель «домов». Тепла, уюта, ванильных плюшек и рождественских носков под елкой, которые надевает перед семейным ужином.
— Верно, — выходит как-то сдавленно.
У меня резко пропадает желание разглагольствовать, придумывать новые истории и убеждать парней в своей платежеспособности. Это, наверное, к лучшему. За годы «путешествия» я вынесла полезный урок: люди сами проговаривают то, что хотели бы слышать, и, оказавшись в неловком молчании, легко придумывают все за тебя. Пока я откашливаюсь, Казутора подтверждает мои слова на раз-два:
— Тэкера-сан путешествует по Японии!
Наладить связь с Ханемией, при большой необходимости, будет просто. У него язык без костей и бесконечная тяга делиться последними новостями и философскими изысканиями с первым встречным. Нужно присмотреться к нему внимательнее: такие кадры — отличные источники информации.
А вот дружок его — пока овечка, притесавшаяся к стае волков.
Я не приглашаю Чифую за свой столик в надежде решить вопрос жилья как можно быстрее. Только присаживаюсь сбоку стойки, оказавшись спиной к двери.
Благо, пространство кофейни позволяет не привлекать к себе много внимания, даже несмотря на яркий мягкий свет, змейками струящийся вдоль панорамных окон. Барная стойка длинным прямоугольником расположена у стены заведения, поэтому занимать места можно по всему ее периметру, не мешая ни новоприбывшим гостям, ни бариста. На случай, если вы не любители укромных столиков в самом углу.
— Надо же? И откуда вы? — он повторяет мои действия и оказывается прямо напротив, препарируя одним взглядом.
Ладно, делать поспешные выводы — не то, чему я училась многие годы. Беру свои слова обратно — овцы не смотрят с такой долей интереса и открытой строгости.
Теперь я вижу: глаза у Мацуно действительно пронзительные. Иногда мы пересекаемся, но через несколько мгновений такого контакта парень старательно переключает внимание на что-то другое, все-таки не в силах выдержать моей настойчивой уверенности.
Смелый, но неумелый? Или все из-за того, что я девушка? Тебе нужно больше тренироваться. Влипать в неприятности и с уверенностью кобры стелить истории — одну замечательней другой — из серии тех, которые никогда не произойдут.
— Сбежала от непогоды в Канадзаве, — придумываю легенду буквально на ходу, стараясь сохранять спокойствие и безмятежность. Освещающие меня со всех сторон лампочки все-таки портят картину — чувство безопасности с ними улетучивается с презрительной скоростью, оставляя меня как будто нагой в центре публики. В углу было значительно лучше.
Чифую кивает, и с легкой руки Казуторы между парнями завязывается нелепый диалог о тяжелом рабочем дне и надоедливых проверках. На несколько мгновений обо мне будто бы забывают, и я набираю больше воздуха в легкие, заправляя надоедливую отросшую челку за ухо.
Хорошо, что после вчерашнего боя лицо почти не пострадало — усиленно прятать его волосами нет никакой необходимости. И все же я ежусь, как от морозного прикосновения, стоит Мацуно сделать едва заметное движение в мою сторону или колокольчику над дверью в очередной ебаный раз сообщить о прибытии нового гостя. В кофейне вечерний приток офисных работников и сплошной гам, мешающий думать.
Воздух электризуется от одного моего дыхания — а на подушечках пальцев чувствуются микроразряды тока. Хочется найти маску и укутаться в кокон, навсегда забыв о возможности вернуться сюда днем снова.
Не забывай дышать, Харука. Это всего лишь новое место. Оно не может быть опасным — как минимум, в первый же вечер.
Когда Казутора переключается на гостей, Чифую приходится переместиться ближе ко мне, чтобы не мешать работе дружка и посвятить максимум своего внимания нашему разговору.
Я прокусываю щеки. Случается. Подумаешь. Переборщила.
Точеные скулы. Не пойми откуда взявшаяся улыбка на пол-лица. Длинные темные ресницы. Прядки волос спадают поверх бритого затылка, но им не удается спрятать свежую зелень на уровне глаз. Симпатичная сережка на левой мочке. С такой внешностью ему бы подошло еще несколько проколов. Свои лучшие я сняла, сбежав из Бонтена. Так привлекаешь меньше внимания.
И все же, парень и без них привлекает много внимания, когда
сидишь в двадцати сантиметрах и вдыхаешь чертов запах его бананового кофе.
— Прошу прощения, он иногда такой неугомонный… — парень кивает в сторону Казуторы и усмехается. — Значит, в Канадзаве все настолько плачевно? — он выражает искреннее недоумение. В глубине больших зрачков плещется внимание и осторожность. Такое ощущение, что он не хочет перегибать палку, но вынужденно задает новые и новые вопросы.
Понимаю. На твоем месте я бы вообще никого не впустила в свою обитель, будь у меня хоть десяток квартир — ненужных и пустующих.
— Там сейчас сплошные осадки. Да и холоднее, чем на юге. Неприятно.
— Надо же! Только вчера один мой кореш… — мы с Чифую по инерции поворачиваемся на голос Казуторы, вырисовывающего нечто похожее на лебедя на чужом напитке. Мой собеседник громко цокает и смиряет парня критическим взглядом. То ли оттого, что второй вновь вмешался в наш разговор, то ли из-за использования непристойной лексики при посетителях. Ханемия, кажется, вновь понимает все без слов, и я оказываюсь права:
— …извиняйте… Мой друг… Как раз жаловался, что и недели не протянет без солнца там!
Спасибо утренней новостной ленте в браузере. Кто бы знал, что меня ждет вечерняя викторина и я выберу правильный ответ.
— И все же — интересно, чем путешественников сейчас привлекает Йокогама, — Чифую поворачивается ко мне обратно и отстает от кофейной чашки.
Следить за его телодвижениями крайне непривычно — он то вальяжно опирается на барную стойку, считывая каждый сантиметр моего тела, то смущено засматривается в окно позади меня, будто с очередным словом я снимаю с себя одну вещь. Странный.
— А нужен повод, чтобы насладиться новым в своей жизни? — все больше наш диалог походит на игру: крестики-нолики или морской бой — понять пока сложно. Но в одном я уверена точно — внутри меня зреет настоящий ураган азарта, и я не готова пропустить ни один словесный выпад оппонента мимо ушей. Я даже забываю о толпе за своей спиной, оказываясь под влиянием новой цели на эти полчаса.
Играть с людьми интересно, пусть они совсем не игрушки.
— Вы правы. Хотя к нам редко заглядывают туристы.
— Видимо, я исключение.
— Я бы сказал — исключительная, — доносится до нас заигрывающий тон Казуторы, и вместе с Мацуно мы несдержанно фыркаем, вновь переглядываясь.
В этом определенно есть плюс: мы сходимся во мнении, что у твоего друга явно шило в заднице и много невыраженной любви к девушкам.
— На сколько вы к нам? — продолжает он, и я не тороплюсь с ответом, строя глубоко задумчивый вид.
— Думаю, нескольких месяцев будет достаточно.
Чифую едва заметно ведет бровью. Невесомо касается сережки и потирает подбородок, высматривая что-то интересное на моей футболке. Его секундное молчание натягивает между нами канат, который пора бы уже рубить.
— Йокогаму можно изучить за пару недель.
Кто из этих двоих и может похвастаться ведением переговоров, так точно не Казутора. Внешняя мягкость Чифую сбивает градус напряжения, и ты уже теряешь бдительность, готовый быть с ним чуть менее осмотрительным — это позволяет ему подкрасться незаметно и со спины атаковать твоими же словами.
Я тяжело выдыхаю и принимаю открытую позу — получается, в этой части моего экспромта важно доказать, что все карты раскрыты, верно?
— Ладно, подловили. Я веду некоторое научное исследование, — приходится в смущении отвести глаза в сторону и мягко потереть переносицу. Мол, смотрите все:
«Мне и вправду неловко скрывать от вас такие банальные вещи».
Будет ли достаточно извиняющей улыбки? Что вообще люди делают, когда их ставят в неловкое положение, а вмазать прямо по ебалу этому балаболу нет варианта?
— Еще и умная! — Казутора все еще принимает заказы, но не заставляет нас скучать по своим громким комментариям. Чифую тоже оживляется и наклоняется чуть ближе. У парня явно нет желания нарушить мои личные границы, но его прищур заставляет меня заподозрить неладное:
— Весьма интересно. А в какой области? — в голосе сквозит едва заметной иронией.
И до меня доходит. Он изучает меня. Каждый жест. Каждый взгляд. Легкие изменения в поведении. Смотрит насквозь, и создается впечатление, что вся информация обо мне уже прочитана им по одному составу мой крови. Выгравирована на костях и предоставлена в следственный комитет в качестве доказательства.
Ты не так прост. Но и я тебе не девчонка из Канадзавы. Встреться мы в темном переулке, твой длинный язык уже бы подметал улицу. Бесишь.
— Интернет-маркетинг. Только, прошу, без подробностей! В нашей сфере большая конкуренция, и каждый второй так и норовит присвоить себе чужие заслуги, — я тайно надеюсь, что парень не станет рыть дальше, заставляя меня разыгрывать незаслуженный спектакль. Намеренно оборачиваюсь в сторону своего пустующего столика, где стоит открытый ноутбук, точно зная, что зеленоглазый последует моему примеру и хотя бы частично поверит всему сказанному.
Мацуно слегка постукивает пальцами по стойке и опечаленно вздыхает:
— Понимаю. Технологии, конечно, улучшают и облегчают жизнь, но какой в них толк, если люди перестают быть собой и забивают на честность и благоразумие…
В своих словах он искренен — сомнений нет. Тем не менее, сосредоточенность на его лице подсказывает, что он уже готов подвести меня к новой теме для разговора.
Не даю ему возможности сказать еще хоть слово и с бесстрастием интересуюсь:
— Правильно я понимаю, что вы меня собеседуете прямо сейчас?
Чифую не удивляется. Только легкая улыбка вновь расцветает на его лице, и, кажется, парень закусывает нижнюю губу в невысказанном
«меня подловили».
В перерыве между обслуживанием Казутора недоуменно и с детской обидой косится в сторону Мацуно:
— Ну что вы! Это всего лишь человеческий интерес!
Не путай с любопытством.
Но Чифую непреклонен. На слова друга он лишь ехидно хохочет и в извиняющем тоне добавляет:
— Казутора сглаживает углы. Это мое личное неутоленное любопытство!
Либо он читает мысли, либо просто пытается казаться уверенным в себе пижоном-арендодателем.
Я не успеваю сориентироваться, когда длинноволосый бариста дает легкий подзатыльник товарищу и вновь направляется к кофемашине.
Чифую потирает место удара и отодвигается от стойки, чтобы не получить добавки:
— Хэй, зато правда!
Почему-то от их дружеской перепалки у меня в грудине что-то сжимается. Я уже не помню, как проходило мое общение с друзьями до
того самого дня, но на ум сразу приходят картинки из жизни в приюте. Заталкиваю их обратно — в свежий асфальт подсознания.
Затаптываю. Закатываю. Погребаю.
Чифую идет его черная водолазка под горло. На плаще цвета хаки пять рядов таких же пуговиц, но застегивается он, наверное, на три. В нагрудном кармане поместилась бы моя пачка сигарет и зажигалка в придачу…
— И все же, — своим резко серьезным тоном парень вытаскивает меня из тумана, заставляя снова проживать эту реальность, — вам даже не страшно приезжать в новый город, вести беседы с незнакомыми молодыми людьми и даже заключать с одним из них договор аренды?
Либо у него есть ничем неподкрепленные сомнения на мой счет, либо ему действительно интересно, откуда в девушке может быть столько прыти сайгаком скакать по Японии в поисках жилья.
По шкале от нуля до десяти мое настроение уже приближено к заветной единице. Очко в твою пользу, Чифую.
— Ну, во-первых, я еще ничего с вами не заключила… — устало тру глаза, понимая, что продолжать разговор мне уже и не хочется. Но другого выбора нет.
— Во-вторых, многие девушки в наше время умеют обороняться и ловко прячут средства защиты. К примеру, вы всего лишь ведете с барышней милую беседу… — многозначительно всматриваюсь в сконцентрированного парня и делаю двусмысленную паузу.
Милая беседа. Вот, что происходит прямо сейчас. Веришь?
— …а она, тем временем, своим миниатюрным кулачком сжимает ключ, которым легко может задеть сонную артерию. Примерно — здесь… — я отнимаю руку от щеки и невесомо провожу указательным пальцем по открытой шее — уже порядком заколебавшего — молодого человека, нащупывая заветный пульс.
Учащенный за доли секунды. Синяя венка проступает чуть более отчетливо, и щеки парня наливаются кровью.
Заметив его пристальный, удивленный взгляд на себе, отнимаю руку от гладкой теплой кожи и с наигранным смехом поднимаю обе руки вверх:
— Ну что вы испугались — прямо сейчас мои ладони свободны!
Чифую делает вид, что его повеселила моя миниатюра, и сконфуженно потирает место, которого я только что бесстыдно касалась. Я же устало облокачиваюсь о ладонь и значительно тише продолжаю:
— Более того, не похожи вы на тех, кто решится на жуткие действия. А в случае чего — меня обыщется
семья, друзья, коллеги… И последним местом, где молодую путешественницу увидят в последний раз, будет эта самая барная стоечка.
Пусть и нет у меня ни первых, ни вторых, ни третьих.
Украдкой смотрю по сторонам. Большая очередь рассосалась, хотя недалеко все еще маячат неугомонные неинтересные лица.
— Свидетели есть, так что… Я думаю, мы можем закончить наши смехотворные разговоры и перейти к обсуждению условий.
Повернувшись к парню, замираю. Он все еще изучает каждое сказанное мною слово, но изумрудные кристаллы уже наполнены бесспорным смирением. Брюнет принял свое решение неожиданно — даже для меня.
— Своей серьезностью вы провоцируете меня распечатать договор сторон прямо сейчас.
Ну наконец-то.
— Удивлена, как вы до сих пор этого не сделали, — возношу руки к небу, вызывая его очередную улыбку. Из всех предыдущих она самая искренняя. — Цена вопроса?
— Ежемесячная оплата — пятьдесят тысяч йен. С учетом коммунальных услуг.
— А залог?
Парень задумывается и снова закусывает губу. Эту часть своего предложения он не предусмотрел.
— Без залога, — проговаривает слегка неуверенно и ищет поддержки у Казуторы. Тот нас уже не замечает, решая вопросы с негодующим качком у кассы. — Но при условии полной оплаты первого месяца и дальнейших своевременных выплат. Во благо ваших научных исследований.
Как мило с твоей стороны. Даже настроение ползет вверх. До троечки. Уже показательно.
— Мне подходит. Когда я могу заселиться?
Мацуно хмурится и задумчиво наклоняет голову.
Задолбал думать.
— Вы еще даже не видели квартиру…
Мальчик мой, первые полгода бегов я прожила в таких отвратительных условиях, что мне и подвал покажется неплохой крышей над головой. Не то что твои царские хоромы под названием «квартира за пятьдесят тысяч в месяц». Даю руку на отсечение, там есть санузел и даже плита для разогрева пищи, а из-под паласов не тянет трупным запахом.
От одной мысли о трупах я морщусь до спазма в уголках глаз и тяжело сглатываю, ставя себя в неловкое положение перед ожидающим ответа парнем.
— Поверьте, я бывала в таких общежитиях, что один ваш внешний вид сулит мне плюс-минус человеческие условия проживания. Но если вам действительно важно получить критический отзыв, когда мы можем устроить осмотр? Боюсь, я сильно устала после ночной поездки, — выпаливаю как-то раздраженно, на одном дыхании.
Эта свистопляска начинает действовать на нервы. Почему нельзя сказать просто: «Вот мои деньги — веди меня, куда хочешь, если не боишься последствий»?
Мацуно понимающе кивает и отводит потерянный взгляд за мою спину, будто бы пытаясь вспомнить, не остались ли грязные трусишки после прошлых жильцов под подушкой в моей будущей комнате. Наконец, в последний раз заглядывает в пустую кружку и встает со своего места, разминая плечи.
Его расслабленность впивается в кожу, но я стоически терплю натиск неожиданно исходящей от него дружелюбности.
— Мы и правда можем не терять времени. Сейчас — вас устроит?
— Полагаю, это то, с чего стоило начать. Дайте минутку, — следую его примеру и, развернувшись на пятках, тороплюсь к своему столику. Сгребаю ноутбук в рюкзак и наспех накидываю верхнюю одежду, боковым зрением чувствуя пристальный взгляд двух пар глаз. Парни обязательно обсудят меня между собой. Только после — оставшись наедине и позволяя видеть мне десятый сон в закрытом помещении. Иначе я достигну своей точки кипения и спалю все их уютное кофейное гнездышко дотла.
Мацуно отлипает от стойки и, сдержанно улыбаясь в мою сторону, поправляет воротник плаща, готовясь столкнуться с неприятным ветром еще непрогретой весенней улицы. Ханемия машет на прощание:
— Надеюсь, скоро увидимся, Тэкера-сан! У нас столько видов вкусного кофе — вы обязаны попробовать!
Оставляю его слова без ответа, поторапливаясь за зеленоглазым. Уже на выходе он придерживает мне дверь, вызывая только
удивление отвращение отвращенное удивление, которое не может развеять даже трель колокольчиков:
— Вам бы застегнуться. В этом году холодная весна.
Холодным следует быть тебе — эта ямочка на левой щеке выглядит просто смехотворно, когда ты пытаешься казаться милым.
У меня не находится сил, чтобы язвить и противоречить, поэтому я просто застегиваю несколько пуговиц, скрещивая руки на ходу. Уже через минуту парень вновь открывает рот:
— Если вы испытываете дискомфорт или хотите задать какие-то вопросы, можете не сдерживаться. На свежем воздухе думается значительно лучше.
— Что вы имеете в виду под дискомфортом?
— У вас нужно спросить… — он зачесывает волосы назад и все-таки застегивает пуговицы на плаще. Три ряда. Я угадала. — Думаю, большую часть времени вы чувствовали себя не в своей тарелке.
— И как же вы это определили?
— Не могу объяснить. У меня просто неплохая интуиция.
Была бы у тебя хоть капля интуиции, ты бы и слова не вымолвил в мою сторону, палками выгнав из кофейни.
— В некоторые минуты я просто чувствовал, как меняется ваше настроение, и старался быть на одной волне.
Парень проходит несколько шагов вперед, не сразу замечая, что я останавливаюсь позади, прислушиваясь к внутреннему голосу.
То есть не я отражала твои выпады, а ты зеркалил мои эмоции?
Засранец точно не овечка. Он волк в овечьей шкуре.
— Вечно подначивающий Каз тоже сыграл свою роль. Да и народу сегодня катастрофически много — в таких условиях вряд ли настроишься на диалог с незнакомцем…
— Да. Вы правы.
Ставлю на спине парня мысленную красную метку «опасен». Все то время, что я рационально измеряла его поступки и выносила странные вердикты, он просто полагался на чувства. Мерзавец.
Нельзя так поступать с теми, у кого от чувств остался только пепел ненависти и страха.
Чифую Мацуно раздражает. И чертовски сбивает с толку.
***
Нужный дом оказался, на удивление, недалеко, и на неловкие паузы между стандартными темами для разговоров я не успела даже обратить внимание, пусть парня они и смущали.
Зато теперь я знаю, что район, в котором мне предстоит остаться, «отличается особым спокойствием и славится развитой инфраструктурой» — сообщать Чифую, что его восторженный перечень фактов мне неинтересен, я не посчитала нужным. С обидчиками я расправляюсь умело, а вечерние автобусы до центра меня и вовсе не интересуют, если не ходят по ночам.
Потому что все самое интересное начинается под покровом ночи.
Мацуно вновь открывает передо мной дверь, теперь уже в подъезд, и направляется прямиком к лифту со словами:
— Нам нужен седьмой этаж.
Я молча киваю, решив для себя сразу, что по возможности буду ходить только пешком. Либо — дожидаться грузовой, игнорируя все прочие варианты. Замкнутые маленькие пространства наподобие лифтов уже много лет вызывают во мне необоснованные приступы тревоги, и лишний раз чувствовать себя загнанным в угол зверем я нисколько не горю желанием.
Когда железная коробка распахивает двери, я нарочно стою поодаль, чтобы Чифую зашел первым. Пусть вновь включит свой волшебный локатор чувств и поймет, что это не лучшая ситуация играть джентльмена, пропуская даму вперед. К черту ваши манеры и воспитание.
Семнадцать кнопок. Из них — одна для вызова диспетчера и две технические, открывающие и закрывающие дверцы.
Голос в моей голове просит быть потише.
Если выйдешь из шкафа раньше положенного, тебя убьют. Все поняла? Я вспоминаю, как закрываются деревянные створки, и сжимаю зубы.
Зеленоглазка неторопливо нажимает на цифру «семь». Возможно, он ждал, что это сделаю я, но промолчал.
У него длинные пальцы; фаланги кое-где перемотаны пластырями. С кошкой играл что ли?
Снова пересчитываю кнопки. Их снова семнадцать. Все выдраены почти до блеска. На поверхности металла искаженно отражается мое бледное лицо.
Лифт двигается с отвратительным звуком уже бесконечность — и я молюсь, чтобы она не оказалась вечной.
Громко сглатываю, когда голосовой помощник оповещает нас о прибытии на нужный этаж, и вываливаюсь из кабинки, вдыхая подъездный воздух, пока в легких не закончится место. Хвала высшим силам, если они есть.
— Если понадобится лестница — она прямо здесь, — парень указывает в сторону нужной двери рукой.
Он упорно делает вид, словно его добрый жест — лишь часть нашей импровизированной экскурсии. Будто бы он вовсе не слышал, как мое сердце ломает ребра, подпрыгивая с каждым этажом ближе к глотке.
С Чифую следует быть осторожнее. Такими темпами я и не удивлюсь, если узнаю о встроенных в его глазницы сканерах и скрытых камерах по всему периметру дома.
Мое новое место обитания находится в самом конце многоквартирного коридора. Отперев замок ключом, Чифую ожидаемо пропускает меня вперед.
А может, ты просто любитель прятаться за женщинами? Или подходить со спины?
В просторной прихожей стоят несколько подписанных коробок с вещами и, разувшись, мне приходится перепрыгнуть через парочку, чтобы оказаться на свободном островке.
Светлые тона, белое дерево, строгий минимализм и ничего лишнего. Здесь уютно. Здесь правда по-настоящему уютно, несмотря на мою лютую ненависть к чему-то настолько комфортабельному и укромному.
Потому что привыкать к хорошим условиям — больно опасно.
— Я только на днях начал перевозить вещи в свою квартиру. Осталось — всего по мелочи, — Чифую в легком смущении указывает на пол и неожиданно обращается ко мне: — Если вы не против, я разберусь с этим в ближайшие несколько дней.
Ты здесь хозяин. Ты можешь поставить меня перед фактом и даже не удосужиться уточнить мое мнение. Все так делают, Чифую Мацуно. Ты разве не такой же? И ты не должен быть исключением.
Мне вспоминаются слова Казуторы, и я оборачиваюсь в сторону ближайшей комнаты, чтобы не выдать усмешки:
— Видимо, я исключение.
— Я бы сказал — исключительная.
— Я не против…
Мацуно по полочкам разложил все мои привилегии в этом доме — даже показал, как пользоваться стиралкой и где искать счетчики, которые, ей богу, мне нахер не сдались.
Внешне квартира оказалась выше моих ожиданий и, на месте Мацуно, я бы называла куда большую цену за возможность жить в таких условиях
— но я не на его месте.
Особый восторг вызвала единственная, но невероятно просторная, спальная комната. В ней можно было бы уместить сразу троих при условии, что каждому действительно будет комфортно в своем углу. Чур мне — любой, кроме того, откуда парень еще не успел забрать гору разношерстных томов манги.
А вот увидев большую кровать, я даже сладостно зазевала, предвкушая лучший за эту неделю вечер сна. Разве что — солнце уже садится, и через большие окна в считаные минуты вовсе не будет проходить достаточно света. Ночник мне сегодня в помощь, чтобы не шарахаться каждой склонившейся в углу тени.
— Вас действительно все устраивает? — задает логичный вопрос Мацуно, припоминая, ничего ли не забыл рассказать. Спешу его быстрее успокоить и выпроводить из лачуги.
— Да, более чем.
Парень заметно выдыхает и снова надевает свою нелепую улыбку:
— Что ж, я рад. Договор аренды постараюсь составить сегодня. Подпишем завтра — одна ночь не сделает погоды.
Чифую зашнуровывает черные кроссовки, согнувшись пополам, и я аккуратно раскрываю свой рюкзак в поисках денег — не хватало еще, чтобы парень заметил в «дамской сумочке» несколько запрещенных его глазу вещей.
— Без проблем. Я оплачу наличкой.
Он выпрямляется в полный рост, отряхивая ладони, и выставляет одну руку вперед, отнекиваясь:
— Не стоит. Давайте решим все финансовые вопросы после подписания документов. Так будет честно.
Еще и честный. Какая забава.
— Вы мне доверяете? — как бы я ни хотела поскорее остаться одна, этот парень вызывает куда больше веселья, чтобы отпустить его после такого заявления одним кивком.
— У меня нет причин не доверять девушке, которая нуждается в помощи.
А зря. И в помощи нуждаться будешь ты, если однажды мы что-то не сможем поделить.
Вероятно, заметив мое замешательство, Мацуно почесывает бритый затылок и почти смеется мне в лицо:
— Ну не украдете же вы мою мангу. Да и хрупкую девушку, выносящую холодильник из подъезда, будет просто отыскать.
Если бы я захотела, ты бы никогда меня не нашел, вынеси я хоть всю твою квартиру.
— Вы правы, — соглашаюсь с ним, опираясь о стену напротив входной двери. В таком жесте обычно провожают гостей, верно?
— И еще… Тэкера-сан… — услышав имя, строю более внимательный вид и неосознанно наклоняю голову.
Все верно. Для тебя я Тэкера.
Парень поджимает губы, находя нужные слова:
— …может быть, пора перейти на «ты»? Если
ты не против?
И все? Так просто? Лучше бы спросил, не против ли я, когда ты рядом пьешь кофе на банановом молоке, от которого даже зубы сводит. Хотя это все равно было скорее всего в последний раз.
— Хорошо, Чифую. Я не против.
— Отлично! — кажется, он действительно рад. — Чуть не забыл…
Парень достает из кармана джинсов вторую связку ключей и протягивает мне. Забирая, случайно касаюсь его ладони. Теплая. Приятная.
Выгнать бы его поскорее за порог и завалиться спать.
Вместо этого рассматриваю несколько разноцветных брелоков и, кажется, слишком долго останавливаюсь на серебряном сердце с гравировкой линии пульса. Бьется.
— Мамины. Она переехала, поэтому ей они больше не понадобятся. Если хотите, можете снять…
Мамины. Трех слогов хватает, чтобы почувствовать вкус крови на языке и сжать пальцы до громкого хруста костяшек.
Несколько ключей — от почтового ящика, квартиры и чего-то еще, мне недоступного. Теплый металл. Держи его Мацуно в своих руках дольше, расплавил бы. На колечке — розовый и желтый мишки, похожие на мармеладки, которые так любили таскать в школу другие дети. И в голосе Чифую слишком много гребаной нежности, чтобы я плюнула ему в лицо и выбросила эту чертову связку из окна.
— Я оставлю. Все в порядке.
Хоть где-то у меня же должно быть сердце, верно?
Парень на секунду «подвисает», снова прожигая меня своим участливым взглядом как будто насквозь, и, когда молчание становится затянутым, протягивает мне нечто похожее на визитку. А у меня перед глазами все еще — мутный пожирающий омут.
— По остальным вопросам я вас частично сориентировал, — Чифую берет меня за свободную руку и аккуратно вкладывает бумажку в ладонь. Только тогда я перевожу взгляд со стены, сталкиваясь с теплыми изумрудами напротив: — Можете звонить, если что-то понадобится. Или заходите в гости. Я живу несколькими этажами выше, в квартире 1308.
Я искренне не понимаю, зачем он это делает. Но главное — почему мне не хочется убить его на месте.
***
Наконец, молодой арендодатель оставляет меня наедине с изнуряющими мыслями, и я со стоном больной усталости закрываюсь в ванной. Смыть бы с себя этот день и лечь спать.
Водные процедуры особо не затягиваются. Я закрываю кран прежде, чем мешком рухну прямо в ванной от бесконечного желания уснуть на
целую жизнь несколько суток. Наплевав на полотенце, ступаю мокрыми ногами в учтиво оставленную Чифую пару тапочек и равнодушно впиваясь в собственное отражение в зеркале.
Важно залатать дыры, чтобы тело не дало течь, как неисправная машина. Без силы и выносливости мне не справиться — это точно.
Была бы поддержка в виде кого-то, я бы могла расслабиться. Совсем чуть-чуть.
Девушка в зеркале истерически ударяет кулаком белоснежную поверхность раковины и, опираясь о холодную керамику обеими ладонями, бессильно склоняет голову.
Не смотреть. Не думать. Не мечтать.
Что это за слово такое — «поддержка»? Меня «держали» только за руки и ноги, избивая до полусмерти. Вкалывая иглы куда придётся. Сжимая челюсть, пока я не проглочу целебную пилюлю. Набивая ебаную татуировку между грудей. Обстригая волосы. Запихивая в багажник.
Расслабиться в таких условиях было, мягко говоря, невозможно. Да и сейчас эта блажь мне непозволительна. Разве что — на том свете.
Переродиться бы камнем. Лежать на дне океана и наслаждаться бессобытийностью и непробиваемой бесчувственностью. Только вода, которая «точит». И вечность пустоты впереди.
Эта пустота была бы куда приятнее моей нынешней Марианской впадины между рёбер, где обычно находится сердце и копится хоть что-то человеческое.
Поднимаю голову и пару раз несильно шлепаю себя по лицу. Прихожу в себя. Отлично. Можно заново бежать по привычному порочному кругу.
Обшариваю ванную, чтобы найти хотя бы какой-то намек на аптечку, и прямо за зеркалом обнаруживаю несколько полезных в моем положении мазей. Против ушибов, рассасывающие, охлаждающие — полный набор, как будто до меня здесь жил человек, знающий толк в залечивании травм.
Невольно вспоминаю Мацуно. Слишком софт-бой. Слишком эмпатичный и глубоко сопереживающий любой незначительной херне. Такие становятся отличными психологами и вечерами смотрят романтичные комедии. Да и его полка с мангой, все еще не убранная из спальни, меня не удивляет — верю, что вымышленные истории школьных влюбленностей и фантастических путешествий помогают передохнуть. Хоть и проверять на себе не стремлюсь.
Хоть и считаю все эти затеи детским лепетом и уходом из жестокой реальности.
Быть таким
милым сдержанным, но при этом не по-детски биться — за пределами возможного. Скорее всего, он часто спотыкается на ровном месте или обрабатывает раны дружков. Ну или же просто — продуманно напихал в свою аптечку всего по мелочи, чтобы было на случай непредвиденных обстоятельств.
Еще раз устремляюсь взглядом в зеркало, но уже критически. Масштабы бедствия — лучше, чем ожидалось. Еще вчера нос неприятно саднило от пары пропущенных ударов, но видимые повреждения так и не проявились — значит, от лица сразу можно отстать.
— А что это у нас? — убираю мокрые темные волосы с плеч в неаккуратную гульку, чтобы не мешались, и провожу пальцем по линии от шеи до ключиц. Показалось. Тень упала неприятным образом так, что я уже испугалась найти новую хорошо видимую травму.
Когда синяки и гематомы выходят за пределы одежды, приходится действовать по нескольким сценариям.
Первый, идеальный — не выходить из дома несколько дней. Отличный план нигде не засветиться. Иногда даже полезно питаться только доставками, а сигареты покупать пачками на неделю-другую во всем возможном обмундировании — масках, шарфах или худи, затянутых на бантик да повыше.
Второй — использовать кучу слоев косметики. Менее приятный. Но полезный в случаях особой нужды.
На всю жизнь запомнила, как однажды вышла в магазин с фонарем под глазом и в шутку бросила взволнованной кассирше что-то вроде «ударил парень». Через час подъехала полиция, и я уже из окон своего первого этажа наблюдала за бедной женщиной, описывающей кого-то моего роста и указывающей на глаз с размерами увечий.
Она, безусловно, молодец, раз не решилась стоять в стороне. И, безусловно, глупышка — раз доверилась полиции префектуры.
Главное правило — никаких отделений полиции и больниц. Говорят же люди: «у всех стен есть уши». Так в Бонтенте уши были у каждого камня — и проверять то, что мне талдычили пять лет, нисколько не хотелось.
В ту ночь пришлось бежать в новое место, экстренно собирая немногочисленные вещи. Жалко только за арендную плату, оставленную на месяц вперед.
Еще раз провожу ладонью по шее, внимательно обсматривая каждый сантиметр со всех сторон. Только протираю спиртом незначительную царапинку, и то как-то по привычке. В этот раз меня знатно пронесло. Но сезон водолазок и шарфов подходит к концу, поэтому важно стараться быть аккуратнее и проворнее.
Опускаюсь ниже. Благодаря перчаткам захваты противника несильно повредили кожные покровы, и легкие кровоподтеки почти полностью растворились на запястьях малозаметными фиолетовыми пятнами.
— Что у нас здесь по синякам… — выбираю нужную мазь и наспех натираю ей руки. Спать хочется все сильнее. — Дальше…
Бедра украшают несколько небольших гематом, но колени почти не пострадали — пара ссадин да синяков сойдут уже через дней пять, и следа не останется. Толстым слоем обмазываю и их, чтобы ускорить все процессы заживления и полной сил выбивать деньги из новых кинг-конгов.
— И самое, блядь, сложное.
Плечо. Я старалась игнорировать его, как могла, но сейчас даже отражение в зеркале одним хмурым недовольным взглядом выдает все глубоко скрываемое во мне презрение. К самому плечу — которое не из стали и имеет привычку болеть. К тому еблану — который ударил. К себе — которая не увернулась.
Вспухшее, синее в районе правой ключицы. Скорее всего, ушиб. Его бы зафиксировать и не трогать несколько дней. Еще пару часов назад плечо разнылось так сильно, что я не удержалась от очередной порции морфия прямо в кофейне. Зато помогло.
Как бы то странно ни звучало, опиат сильно облегчает мою жизнь.
Иногда мне кажется, что я и на бои хожу не для того, чтобы зарабатывать деньги, а с совершенно другими, дурными, целями. Как будто мне хочется дать себе повод принять еще, оправдываясь невыносимой физической болью. Будто бы я жажду
избиения насилия, чтобы закинуться парой грамм и не испытывать безмерного стыда за собственную зависимость.
Будто бы это и не зависимость, а вполне рациональная мера и даже — спасение.
От этой мысли становится дурно. Быть мерзкой в своих же глазах — то еще испытание, но, как ни крути, к нему меня тоже подготовили.
Мне не нравится такая жизнь — абсолютно нет. Но я не имею ни малейшего понятия, как может быть иначе. А главное — что значит «нравиться».
Хочу ли я узнать? Может быть. Любые желания в Бонтене пресекали на корню, и «искренне хотеть чего-то» — скорее, навык, которым я плохо овладела, чем человеческая потребность.
Есть ощущение, что я никогда не хотела чего-то хотеть. Не хотела строить планы, мечтать о будущем.
Тяжело верить в то, что лишено смысла. В то, что может и не наступить вовсе.
Да и все мои потуги вывести на чистую воду каждого, кто когда-то преступил черту разумного и посеял в моей душе зерна ненависти, — тоже не желание.
Это мое личное бремя. Что-то вроде миссии — как будто бы так я смогу вернуть все на круги своя: искупить грехи, воскресить погибших и не позволить случиться большинству событий своего гребаного прошлого.
Вот только время линейно. Мертвые тлеют в земле. А прошлое — черная метка на моем лбу, не позволяющая случиться ни настоящему, ни будущему.
Когда все получат по заслугам, я приду к точке невозврата, как в той самой игре, где у тебя остается только одна попытка на успешное завершение уровня и ни одной жизни в кармане.
Голая, я нахожу в кармане темных джинсов пачку сигарет и зажигалку. Проверяю, нет ли в ванной датчиков, как в сраных общажных комплексах. Тяжелый сигаретный дым отражается в зеркале мутными волнами и будто бы пропитывает каждый сантиметр оголенной кожи, растворяясь в крови. Так легче двигаться — хоть хромой, хоть ползком — к следующему этапу.
Если сегодняшний день тоже игра, я наполню легкие смогом до показателя в 100%, чтобы пройти этот уровень и получить заслуженное достижение.
Да. Точно. Я заслужила никотиновое расслабление рассудка. Жаль, что это не достижение. Жаль, что нет дополнительной жизни в кармане.
— Уверена? — задаю вопрос незнакомому отражению в налитые кровью уставшие глаза. — Уверена, что прожила бы ее иначе?
Девушку в зеркале жаль. Она не может ответить.
И это, определенно, странно.
POV Чифую
— Она, определенно, странная!
Я не думал, что начну обсуждение Тэкеры, когда этим же вечером Казутора завалился в гости с предложением порубиться в Mortal Kombat.
Но сдался уже на третьем бое.
— И ты молодец, конечно! Устроил ей допрос с пристрастием — нашелся умник, черт тебя за ногу, — Ханемия усиленно нажимает на джойстик, как будто бы от этого его персонаж станет хоть на долю изворотливее, и умудряется одновременно заедать стресс прошлого поражения снеками.
— Сам флиртовал с ней, как школьник, — я подвигаю чашку с едой ближе к себе, и мой Саб-Зиро пропускает удар в печень. Каз ликующе вопит, несмотря на то что все равно проигрывает по всем показателям.
— Ну, знаешь: многим девушкам флирт нравится куда больше программы «Плохой и хороший коп» авторства Чифую Мацуно… Хотя я видел тех, кому по душе жесткие полицейские…
— Ты, кажется, сидел в мужской тюрьме, а не… — не успеваю продолжить мысль, пытаясь вспомнить нужное сочетание кнопок, и все же упускаю шанс нокаутировать противника.
— Лох! — Казутора веселится, надеясь на возможность отыграться. — Да я про БДСМ, дебич. В интернете такого много.
— Еблан…
Добиваю его Скорпиона последним удушающим и выбрасываю джойстик на диван позади, тяжело дыша. На плазме большими буквами объявляют победителя. Сладкое чувство. Не было бы еще этих назойливых мыслей, вечер бы точно удался на славу.
— Эй! Нет! Стой! Да сам ты! — Ханемия расстроен и полон гнева. Он бросает в меня подушкой, и я доблестно позволяю ему выиграть хотя бы в этой борьбе.
Делая вид убитого ударом в самое сердце, ложусь спиной на пол, задирая ноги на диван. Так легче думается. Да и вид потолка сбивает меньше, чем два дерущихся анимированных мужика на экране телевизора.
— И все же — она странно себя ведет.
Слышу, как Казутора раскрывает обертку от конфеты и предлагает мне, прежде чем откусить самому.
— Не хочу.
— Как знаешь. Мне больше достанется, — с удовлетворением прожевав, добавляет: — Ну, слушай. Вы виделись впервые, а ты нападал на нее с личными расспросами — конечно, она будет странно себя вести. И бояться, и лгать…
— Ни капли она меня не испугалась. Только раззадорилась сильнее, когда я сам расслабился. Не считая лифта…
— А что было в лифте? Слишком мало места, слишком много твоих флюидов?
Лежащая рядом подушка летит обратно, в сторону Казуторы. Бросая вслепую, я просто молюсь не снести любимую статуэтку отчима, как назло, забытую при переезде. Но и в длинноволосого наглеца, судя по звуку, тоже не попадаю.
— Я уже жду, когда у тебя появится девушка, и ты перестанешь доебываться до меня со своими шутками.
— Кто сказал, что я перестану? Это ты сам придумал. Выдумщик Чифую Мацуно-о-о… — мы не сговариваясь заливаемся смехом, потому что это правда. Нелепая, отчасти неловкая, но такая, какая она есть — и нет в ней ничего плохого.
Смотреть вот так в потолок в двадцать четыре года, владея собственным бизнесом и горой ответственности перед кем-то — та еще блажь. Я и подумать никогда не мог, через сколько сложностей нам удастся пройти, чтобы приблизиться к более-менее нормальной жизни.
Вместе с Доракеным Майки принял решение распустить свастонов, когда нам было по шестнадцать-семнадцать лет. Тогда все уже понимали — это совместное мудрое решение. Нам всем нужна была свобода, чтобы начать что-то новое: менее опасное, но в меру серьезное. Речь шла о реализации в жизни — и далеко не в статусе гопников-выпускников старшей школы.
Мы и сейчас частенько собираемся вместе, каждый раз убеждаясь заново — судьба будто бы дала нам второй шанс. И все мы верно им воспользовались.
— И что там в лифте? — вспоминает Каз и, повторяя за мной, переворачивается на спину.
— Да ничего. Некомфортно ей было. Взгляд сразу такой пустой, стеклянный стал. Как иногда бывало у Майки…
Раньше я боялся произнести имя Манджиро при Казуторе — волновался за нахлынувшие на него переживания или возможные всплески агрессии, но, слава богам, мои ожидания не оправдались. Нельзя сказать, что после всего случившегося произошло волшебное воссоединение старых друзей, но, как минимум, никто не ожидал, что после выхода Казуторы из тюрьмы ребята начнут неплохо ладить и делить бутылку саке на двоих.
Оказалось, Майки не раз приезжал к Ханемии в заключение и даже получал от него письма. Они явно были нужны друг другу, чтобы починить несколько своих внутренних механизмов и научиться жить заново с той ношей, которую нам оставило провидение.
— Но ты уже сдал ей свою дорогую ипотечную квартиру. Значит, даже ее странности не превысили твоего вымышленного лимита.
— Но она была близка! — в таком положении у меня начинает болеть поясница, и я поднимаюсь на локтях, озираясь по сторонам. Надо бы убраться. И приготовить ужин.
— Обычная милая девочка. Заебанная, конечно. Но милая. Я по утрам хуже выгляжу, а она вон — с автобуса… Или поезда… — Каз лежа разводит руками, пытаясь оправдать свою новую клиентку. Потому что она пьет черный кофе. Этим он уже вынес мне весь мозг.
Собираю миски со снеками и стаканы в кучу, чтобы унести их на кухню, и уже на пороге выношу дружбану свой вердикт:
— И да — она, к тому же, хер знает откуда!
Но это Казутора отчетливо кричит из гостиной, чтобы мне наверняка было слышно каждое его слово:
— Дебич, ты даже в кофейне вел себя лучше, а сейчас причитаешь, как старый пердун!
Громким шагом возвращаюсь обратно, подбираю с пола оставшуюся посуду и гневно буравлю отдыхающего все там же у дивана ленивого бариста:
— Давай ты будешь говорить гостям, что упал?
— В смысле? Это еще зачем? — нельзя смеяться над его изумленным лицом, которое, к тому же, вверх тормашками выглядит еще более нелепо, в столько серьезном недовольном амплуа. И я держусь изо всех сил.
— Затем, что я скоро сломаю тебе нос.
— Отличный план. У меня как раз кулаки чешутся — так давно никого не пиздил… — Казутора и правда подскакивает с пола, но на расслабленном лице легко считывается
«не будет никаких драк после тяжелого рабочего дня». Мы и правда повзрослели.
— Выключи пока плойку и собери подушки — я пошел готовить.
Не помню, как мы стали с Казуторой так близки. После смерти Баджи-сана мне нужна была только одна-единственная встреча в тюрьме. Чтобы еще раз заглянуть в наглые золотые радужки и убедиться, что в них плещется столько же боли, сколько и во мне. Чтобы вылить на него чан ненависти и абсолютного отчаяния.
Я думал, мне станет легче. Думал о себе. Своем разрывающемся на куски, будто обглоданном волками, сердце. Но легче не стало.
Мы молчали, не отрывая друг от друга взгляда, пока оба не начали плакать в долбанной липкой тишине, которая поглощала в небытие все, что так хотелось высказать.
Передо мной сидел совершенно другой человек. Не тот усмехающийся ублюдок, в чьих руках был нож. Не тот вальгалловец, предавший своих лучших друзей.
Казутора был пуст. Сломлен. Мертв.
И только слезы выдавали в нем остатки чего-то живого — готового выстрадать собственными мучениями шанс на искупление хотя бы доли своих поступков.
Мы начали вспоминать Баджи, не сговариваясь. Каким он был до знакомства со мной. И после. Как любил бить все, что двигается.
— …а что не двигается — двигать и бить.
Как он краснел от стыда и злости каждый раз, когда дедушка Майки давал ему подзатыльник за несносное поведение. Как глупо сломал свои чертовы очки, выпрыгивая из окна дома, а вся банда скидывала свои последние кровные на новые, чтобы не расстраивать его маму.
Уже выходя из камеры для встречи с заключенными, Казутора неожиданно обернулся, пряча бездонные глаза в пол, и бросил на прощание:
— Он не хотел причинять тебе столько страданий, Чифую. Ни когда доказывал Вальгалле свою верность… — мы вдруг переглянулись. Я понял, что боль Ханемии была больше моей и больше его самого, — …ни тридцать первого…
Я вернулся к нему через неделю. И когда мы начали говорить не только о Баджи-сане, я больше не оставлял его одного.
Завтра за час до начала смены в кофейню должна приехать санитарная проверка, поэтому Каз решает остаться у меня — иначе он точно опоздает. Встать ни свет ни заря ради какого-то, как он выразился, «делового хера в костюме», выше его сил.
А вот следить за готовностью риса в кастрюле, пока я нарезаю начинку для онигири, — ему по нраву.
— Помнишь, я недавно забрал из лечебницы нашего серого оборванца? — складываю на доске кусочки форели ровными рядами и ловлю себя на мысли, оставил ли Казутора местным котам еду.
— Который подрался со всеми собаками и получил от их хозяев по самое не хочу? Как такого забыть! Кошара покусал тебе все пальцы, — слежу, как он сосредоточенно добавляет в кипящую воду соль. На глаз. Я ему доверяю. И корм он точно оставил, как и всегда, даже сомнений нет.
— Вот они похожи.
— Кто? Не понимаю.
— С Тэкерой… — я снова завожу эту шарманку, неспособный выбросить из головы кучу нестыковок в человеке, которого почему-то все же впустил за порог своей квартиры.
— Оу. Думаешь, она тоже покусала всех собак на район… — ногой дотягиваюсь до Казуторы и несильно, но внушительно ударяю по заднему бедру. Он покачивается и рассыпает немного риса на пол. — Ауч!
— И вообще, у меня в руках нож. А ты — заслужил.
— Не спорю. Так о чем ты вообще? — Ханемия косится по сторонам и открывает ящики в поисках чего-то. Чистой рукой подаю ему ложку для размешивания воды. На новой родительской кухне он похож на слепого котенка.
— Они ведут себя одинаково, — указываю ладонью над его головой. — Прямо над тобой специи. Подай ту, которая в прозрачной банке.
— Из одинакового — они пока оба на тебя огрызались, — передает кунжут и продолжает помешивать воду по часовой стрелке. — Как думаешь, она когда-нибудь протыкала сонную артерию ключом?..
— Вполне вероятно… — даже сейчас я чувствую на шее ее холодные прикосновения, и в помещении как будто бы становится душно.
— Просто… Как же это объяснить-то, — в непонятной задумчивости я чуть ни высыпаю в миску с рыбой больше положенных специй и, оставив эту затею, вымываю руки в раковине, чтобы немного остудиться. — Он никогда не дается мне на руки по своей воле. Игнорирует любые проявления доброты в свою сторону. Сидит с наглой уверенной мордой в углу и наблюдает, как я вычесываю других животных…
— При ней ты не вычесывал… — Казутора ехидничает, но сразу успокаивается, вероятно, почувствовав мой тяжелый взгляд на спине. — Молчу! Продолжай… Пожалуйста.
В этом-то и проблема. Я и сам не до конца понимаю, почему внутри меня засело пакостное беспокойство, заставляющее сравнивать несопоставимое и искать причинно-следственные связи. Но молчать я уже определенно не могу:
— …когда ему что-то нужно — он не ластится, не играет, не подлизывается… Он просто ставит меня перед фактом одним своим рыком или берет сам.
— Как будто бы он обижен на мир и не собирается принимать его щедрость? — Ханемия становится серьезным. Его тоже волнует эта тема. Он сам был таким долгие годы.
Каз накрывает кастрюлю крышкой и, поворачиваясь ко мне лицом, всем видом показывает, что готов выслушать и обсудить все, что меня беспокоит. Я только засовываю руки по карманам, высматривая что-то в ночном городе из окна тринадцатого этажа.
— Именно! Но иногда я украдкой наблюдаю за ним, пытаясь понять, реально ли такому чертиле найти хозяина… А его как будто бы нет в этом мире, понимаешь?
— В плане — он о чем-то задумывается? Ловит вьетнамские флэшбэки? — судя по лицу Казуторы, он прямо сейчас пытается настроиться на одну волну с треклятым котом, и заглядывает в черный экран лежащего рядом телефона, чтобы понять, о каком выражении лица я все-таки говорю.
Иногда он такой ребенок. После всего, что
мы он пережил — приятнейшее зрелище.
— Да. И она делает то же самое.
Каз с задумчивым выражением замолкает, пока на фоне бурчит кипящая с рисом вода. Надеюсь, ужин из свежих онигири расставит все по своим местам.
— Не знаю, бро. Правда, не знаю даже, что тебе на это сказать. Кроме того, что за этот вечер ты слишком много внимания уделяешь одной миленькой квартирант… — тут я уже не выдерживаю окончательно и бросаю в издевающегося друга пачку макарон, попадая четко в нос. — Больно!
POV Харука
флэшбэк 10 лет назад, 2005 год
Меня учили не подглядывать. Учили плотно закрывать двери и проходить мимо щелок, отворив которые можно узнать то, чего не стоит. Учили уважать старших и не вмешиваться в их разговоры. Особенно — в перепалки.
Но почему-то сейчас я истуканом замираю возле полуприкрытой дверцы в родительскую спальню и обеими ладонями зажимаю себе рот, чтобы не издать и звука.
Я видела настоящие пистолеты только по телевизору. И краем уха слышала, что один такой старшеклассник пронес в школу. Разве что, как выяснилось после — под оболочкой оружия скрывалась безобидная зажигалка.
И вряд ли незнакомый мужчина в нашем доме собирается поджечь свечки на поздравительном торте.
— Ну и когда же вернется твой ненаглядный простофиля? Может, стоит позвонить ему и напомнить о долге? — их трое. Не могу понять, кому принадлежат эти слова из-за застилающей глаза пелены.
Мама тоже плачет. И орет что-то нечленораздельное. Выходит только душераздирающий рык, после которого один из бандитов хватает ее за волосы, волоча по полу.
Воздуха мало. Воздуха нет в моих легких. Воздух закончился во всем мире. Вместо него я вливаю в себя литры цемента, который смешивается с желудочным соком и стягивает все мое нутро в один тугой узел.
— Сколько раз мы говорили: нужно вовремя возвращать все, что банда великодушно одалживает, — тот же неприятный голос продолжает бить меня по голове каждым словом.
Удары сердца эхом застревают в ушах, засасывая меня в какой-то вакуум. Хочу бежать, куда глаза глядят, и звать на помощь. Хочу отыскать отца и силой привести его домой, чтобы он спас маму и выгнал незваных гостей вон.
— Может, мы не будем ждать, и ты расплатишься за него сама? — ее бьют по лицу, а она только шипит и терпит. Школа отца. Научил на свою голову.
Окутавший животный страх мешает. Я будто бы сваями придавлена к полу и не могу ни шевелиться, ни мыслить.
Что делают, когда трое взрослых мужчин обступают сидящую на полу связанную мать, приставляя пушку к ее лбу?
Когда самый высокий из них бьет ее рукояткой пистолета по голове, вызывая новый крик боли, я выхожу из транса, выбивая полуприкрытую дверь собственным телом.
— Не надо!
Она смотрит на меня, полная скорби. Она машет головой, желая, чтобы я поскорее сбежала. Но я не могу. Я не такая, мам. Не как ты.
— А это у нас кто? Малышка дочка? — я осознаю свою глупость, когда за короткие волосы хватают уже меня, бросая на колени к маме, но только обнимаю ее и клянусь, что никогда не отпущу.
С нами ведь ничего не сделают. Любовь ведь спасает.
— Тебя мы точно не обидим, красотуля, — они насмехаются. Язвят и буквально отдирают меня от нее, зажимая рот платком, чтобы я не кусалась. Школьная юбка не останавливает меня, и я бью ногами направо и налево, задевая бандитов лишь по касательной, отчего реву и вою еще громче и надрывистее.
Воздух снова заканчивается, а мне плевать.
— Ну что, — один из них садится на корточки рядом с мамой и грубо хваатет ее за подбородок, — думается, это и есть наш идеальный залог.
— Никаких залогов. Нарушать выставленные бандой условия нельзя. Ни. Ког. Да.
Я клянусь запомнить каждого из них на всю жизнь.
— Тогда командуйте.
Я никогда не слышала настоящего выстрела, но от неожиданности и страха зажмуриваюсь. Оглушающий звук, казалось, прозвучал не рядом со мной. Казалось, он вообще выдуман моим больным воображением.
Ведь ничего подобного не могло случиться. Точно не могло.
Только почувствовав на себе теплые брызги, я открываю глаза.
— А мелкую?
— Не трогай. Сойдет на сумму долга.
Капли крови стекают по моим ногам. Капли на одежде. Капли на полу. Ее кровь. Вытекающая из… уже не узнанного мною… лица.
Мир начинает кружиться в каком-то пьяном вальсе. У меня горит глотка. Конечности бьются обо все подряд. Сердце болит. Тошнит. И в области шеи начинает щипать, как от пчелиного укуса.
Слабость приходит немногим после, позволяя темноте высосать из меня все соки и отдать пустую оболочку на волю случая. «Воля случая» — те, кто сгребают меня в охапку и поднимают с пола.
— Нет... — последнее, что я могу выдавить из себя, кроме слез, разъедающих глаза.
Мой мир падал катастрофически долго. И рухнул вместе со мной.
конец флэшбэка 10 лет назад, 2005 год
— Нет!..
Страшно. Мой голос тонет в давящей тишине, и я одним рывком поднимаюсь с подушки, кистью ударяясь о деревянное изголовье кровати.
— Где?..
Я не знаю места, в котором нахожусь. Не могу вспомнить эти кремовые стены. Лампу у постели, как с картинки. Тумбу, которая не выглядит так, будто внутри есть лишний нож.
— Что?..
Я не могу сконцентрироваться на собственном голосе. Что-то сбивает. Кто-то сбивает. Тот, кто тяжело дышит над самым ухом, захлебываясь и рыча, истошно воя и сжимая мою грудь увесистыми крепкими лапами.
Прежде чем обернуться назад, я закрываю рот руками, чтобы убедиться. Это была я.
— Черт…
Точно. Новая квартира. Новая комната.
Новая никчемная жизнь.
Приняв душ и вдоволь обмазав каждую ссадину, я завалилась в мягкую постель прямо поверх покрывала, не забыв оставить ночник включенным. На случай, если резкое пробуждение выбросит меня в ночь, наполненную тенями прошлого. Такое случалось уже не один десяток раз, и большего я не допущу — не хватало еще умереть от страха, заглохнув на середине своего плана.
— Кстати…
Вспомнив о «плане», решаю проверить, как обстоят дела с Накамурой. Благо, компьютер торчит из недалеко стоящего рюкзака, и не нужно вставать с постели — больное подсознание все еще переживает, что в комнате кто-то может быть, кроме нас. Игнорирую его.
— Вы заколебали со своим «расследование ведется». Чего вам еще не хватает? Сколько времени должно пройти, чтобы он получил по заслугам? — бормочу себе под нос, перелистывая вкладки в браузере одну за другой.
Иногда я чувствую себя тем самым пользователем сети, который обновляет одну страницу сто раз в день, чтобы проверить, не прислал ли ему кто сообщение мечты — а его все не шлют. Ни день, ни два, ни даже неделю. Я так месяцами могу ждать исполнения приказа суда, пока цель не будет помещена за решетку или приговорена к смертной казни.
Накамуру, в идеале, ждет второе. В Японии серьезно относятся к распространению и — тем более — производству наркотиков. Моя жалкая жизнь их может вовсе не интересовать, пока я гроблю себя сама. Но стоит мне продать первую дозу кому-то другому — я становлюсь серьезным преступником.
Я становлюсь распространителем смерти. А в случае с фармацевтической компанией ублюдка — он тот еще террорист особого масштаба.
Накамура был тем самым третьим, которого я обнаружила в нашем доме.
Тогда он вколол мне первую дозу наркотика, чтобы вырубить после увиденного. Он проделывал этот фокус каждый раз, когда я еще не могла за себя постоять. И это он повышал дозы, когда маленькое неокрепшее тело адаптировалось к опиатам и переставало податливо падать наземь.
Моя зависимость от морфия — результат тяжелой работы над собой и меньшее, что я могла забрать из Бонтена. Теми темпами, что он «лечил все мои болезни», я бы уже давно сторчалась в грязном подвале и умерла, подавившись пеной изо рта. Но этому не суждено было случиться.
Говорят, судьба даёт каждому испытаний по силам. Раньше я думала, что моя судьба забивала на уроки арифметики и неправильно рассчитала эти самые силы. Сейчас я уверена в обратном. Я должна положить конец всему, что имело совесть «начаться».
Начало Накамуры случилось в момент, когда мою мать избивали. Когда он стоял в сторонке, с безразличным видом поглядывая в окно. Он видел все, что происходит на улице, с самого начала — и позволил мне войти в дом, став невольным свидетелем расправы над…
— Тварь. Ебаный ты засранец. Никчемный… — я с силой захлопываю ноутбук и обхватываю себя руками, чтобы не вырваться и не разгромить здесь все. Даже эту гребаную настольную лампу.
…свидетелем расправы над всем, что было в моей жизни.
Они не были хорошими родителями. Когда отец стал по-крупному играть и проигрывать, в дом было невозможно возвращаться. Ежедневные вечерние скандалы заканчивались попойками и драками. Отец впервые поднял руку на маму, будучи невменяемым, но после вошел во вкус и больше не искал повода, чтобы вмазать несколько раз и довольным завалиться спать.
Она же с неохотой принимала мои ухаживания и все больше уходила в себя.
— Иди спать. Завтра в школу. Завтрак…
— Бог с ним, с этим завтраком. Отдыхай, мам.
А в один день она просто — «оказалась непричастной».
— Ты сама виновата, что он еще и тебя начал колотить. Могла бы не вступаться. Могла бы остаться в стороне и делать все так, как он велит.
Вот только не вступалась она одна. Ни когда он отрезал мои распущенные волосы кухонным ножом. Ни когда полосовал скакалкой спину за малейшее неповиновение.
Она обрабатывала мои раны, но этого было недостаточно.
Она любила его больше меня.
А я любила их двоих безоговорочно.
Больше не смогу уснуть. На улице как раз ночь. Неважно даже, какой час.
— Все неважно, — трясущимися руками я нахожу последнюю сигарету и вдыхаю никотин прямо в постели. Почему-то перед глазами встает злобный образ Чифую, и я с неохотой зажимаю сигарету зубами, чтобы подняться с кровати и открыть окно. Живот предательски урчит, напоминая, что я все еще человек, которому нужны силы, и, пораскинув мозгами, я окончательно успокаиваюсь. Нужно совершить важный рейд до магазина.
— Окей, где у нас здесь круглосуточный и банкомат?.. — поставив компьютер на подоконник, одной рукой нахожу в картах нужное место. Вторая — замерзает в открытом окне, стрясая пепел с ментоловой. — Бинго.
Наспех одеваюсь. Собираю все необходимое и, проверив, закрыла ли дверь, поспешно сбегаю из дома по лестнице.
Единственный работающий магазин с банковским автоматом находится в сорока минутах пешей прогулки. Как и говорил Мацуно
— вспоминаю тебя во второй раз, негодник, — район действительно тихий. Никто не пристал ко мне, да даже не присвистнул.
А очень бы хотелось пройтись по чьему-нибудь лицу прямо сейчас.
Завидев заветный круглосут, оцениваю обстановку. Сквозь большое окно не просматривается ни одного посетителя, что не сильно-то и удивляет. Продавщица — судя по всему, совсем молоденькая девочка лет шестнадцати. Либо выглядит не на свой возраст, либо в этом месте промышляют незаконным детским трудом в ночное время.
Меньшее из всех зол, существующих в нашем грязном мире.
Не ждавшая гостей, она оживляется, когда я захожу внутрь, и весело приветствует.
— Ментоловые Мальборо. Тонкие, пожалуйста.
— Одну пачку? — ей неважны мои документы. Угадала. Здесь многое неважно, поэтому можно побыть немного настырной.
Недолго подумав, отвечаю:
— Три.
— Что-то еще?
— Да… Вон тот, — указываю на холодильник за ее спиной, — яблочный энергетик. А еще лапшу с курицей. И, если можно, не найдется ли кипятка прямо здесь? — путь до магазина я прошла значительно быстрее, чем предвещали карты, но чувство голода от этого стало только сильнее.
— Вы не первая, кто просит об этом, — девчонка усмехается, но ничего не прибавляет к чеку. Услуга за счет заведения? Как мило.
Закусив губу, хмурюсь, поднимая на нее наигранный взгляд, полный благодарности и смятения:
— На самом деле, я бы хотела попросить вас еще кое-о-чем.
Она хлопает длинными ресницами, выжидая.
— Меня обокрали в автобусе, — девчонка уже открывает рот, но я не даю ей сказать и слова. — Дело не в деньгах, я всегда их ношу с собой, поэтому я все оплачу!
Гримаса недопонимания и удивления искажает ее лоб, но она покорно молчит.
— Я купила сотовый телефон, но без документов мне не смогли продать сим-карту… Если у вас есть та, которой я могу воспользоваться, пока мои данные не восстановят, я была бы благодарна, — в подтверждение своих слов кладу перед ней на пять тысяч больше, чем в чеке.
Сим-карты — еще одна проблемная зона моей жизни. В Бонтене у всех было по нескольку незарегистрированных, с которых можно было совершать «тревожные звоночки», а после выбрасывать их на свалку, чтобы в случае розысков детективы не напали на след. Я училась у лучших. И борюсь с ними — их же методами. С прошлой однодневки я совершила несколько махинаций и оставила ее в канаве перед выездом в Йокогаму. А лишний раз регистрировать что-то в официальных салонах связи даже на поддельные документы — мутная перспектива.
Особенно, когда можно найти кучу нелегальных вариантов, которыми все еще промышляют неблагонадежные магазины.
Девушка отдает мои пять тысяч обратно вместе со сдачей:
— С вас сигаретка, — чертовка лукаво улыбается и облизывает губы.
Такие дела мне по духу.
— Две, если хочешь.
— Можете подождать за столиком у окна — я сейчас приготовлю вашу лапшу.
Вспомнив о самом важном, я перехватываю ее руку до того, как девчонка разворачивается.
— Последняя — правда — просьба… Мне нужно отправить деньги. Но карту тоже украли. Если у вас есть…
Даже не дослушав, она начинает рыться в кармане рубашки. Достав карту, протягивает ее мне:
— Там все равно все по нулям. Можете сделать то, что вам нужно, сами. Пароль — 23-05-95.
— И это мне обойдется в три сигаретки? — вторю ее улыбке и облизываю губы. Пересохли от восторга. С такими всегда приятно сотрудничать.
— Четыре! — хохочет, уходя в подсобку. Я слышу звук электрического чайника и оборачиваюсь к банкомату.
Иметь личный счет и совершать с него денежные переводы — не моя тема. Куда лучше красть чужие карты или вот так одалживать у добряков, оставляя после себя пару купюр — в зависимости от настроения. Если когда-то меня и начнут искать по зачислениям, это займет много времени. Успею слинять в новое место. И так по кругу.
Положив наличку на счет малолетней бедолаги с нулями на карте, ввожу по очереди два номера. Тридцать тысяч в одну сторону. Тридцать — в другую. Завтра отдам пятьдесят за квартиру, и останутся у меня гроши на неделю-две.
Нужен бой.
Возвращаюсь на кассу и с искренней благодарностью и почти поклоном отдаю карту молодой продавщице. Мои покупки уже собраны в пакет. Внимательные глаза девчонки сияют, когда я вытаскиваю целую пачку сигарет и отдаю ей.
Я тоже, своего рода, распространитель смерти.
— Кури с умом.
— И никак иначе. Ваша лапша уже заваривается.
— Благодарю.
Занимаю свое место, как обычно, спиной к окну, и роюсь в пакете в поисках маленького конверта с сим-картой. Нащупываю. Тут же поддеваю панель телефона ногтем и спустя несколько ловких движений закрываю. Готово.
— Ловит. Отлично.
Засовывая телефон в карман пальто, шиплю, уколовшись о что-то острое, и вспоминаю о визитке, оставленной Мацуно. Забыла, как забросила ее туда, так и не рассмотрев внимательно.
— Так уж и быть, — быстрыми нажатиями по цифрам ввожу его номер, еле сдерживая слюни от запаха уже заваренного позднего ужина.
Что ж, Чифую Мацуно. Ты первый, кого узнала эта телефонная книга. И я надеюсь, последний.
