Отпуск в ноябре

Наевшись за завтраком маслин с сыром, Стервятник объявил, что у него сегодня «офисный день», будет работать в гостинице. Да и после двух дней гуляний надо дать отдых ноге (нет, не болит, не стоит беспокоиться, нет, со мной сидеть не надо), а остальным, как опытный пользователь, предложил на выбор — либо «Турбас» — автобус такой специальный — покатаетесь по городу, можно в любом месте выйти, погулять, а потом за те же деньги дальше ехать. Хоть до ночи катайтесь. Или можете совершить прогулку на катере, раз уж в распоряжении оказались три моря, бухта и залив. Поглядите на город с воды. Рыжий проголосовал за автобус. Жена — за море. Ральф оценивающе поглядел на Стервятника и, заключив, что, по его личному стервятниконометру, ближайшие два-три часа Птице ничего не угрожает — ни психоз, ни паралич, и ему действительно хочется поработать в одиночестве — ответил, что ему в общем-то все равно, он бы предпочел остаться в отеле, но раз уж его гонят, то, наверное, логично приморский город смотреть с воды. Анна обрадовалась. Рыжий воспринял это решение без энтузиазма (он побаивался воды), но раз так, то он, как все. Наверное, потерпит. День разгонялся постепенно. В утреннем пасмурном тумане корабли плыли прямо по серому небу. Солнце настойчиво процарапывало окошечки в облаках. По-собачьи гавкая, чайки преследовали юркие катера. За полчаса неторопливым шагом дошли до причала, выяснили, что прогулочный пароходик отплывает через пятнадцать минут. Пошли за билетами. И тут Рыжий замялся, заозирался и в конце концов жалобно шепнул жене: — Слушай, езжайте без меня, а? — Ты чего? — так же тихо ответила она. — Слушай, не хочу я на воду. Меня уже заранее мутит… С большой водой у Рыжего дела обстояли неважно. Выйдя из Могильника, в первый же свой выезд в Летний Дом, он дважды утонул, и с тех пор предпочитал недоверчиво плескаться на мелководье. В довершении выяснилось, что его укачивает на плавсредствах. Перспектива провести два захватывающих часа в обнимку с унитазом переставлялась ему не очень привлекательной. — Чего ж ты сразу не отказался? — расстроилась жена. — Ну… думал, вдруг пронесет как-то. И ты хотела. Мало ли, отпустит. Не, не могу. — Давай переиграем, мы же никуда пока не уплыли! — Да не, вы езжайте, а я тут сбегаю пока кое-куда… А вы покатаетесь с Ральфом, развеетесь. Встретимся за обедом. Анна ничего не ответила, но видно было, что ей неприятно такое внезапное решение мужа. Он чмокнул ее в щеку, проводил к трапу, кивнул Ральфу и зашагал в сторону узкой улочки, улепетывающей с площади перед причалом круто вверх. Все, ближайшие два-три часа он свободен, и уже знал, куда отправится. Туда, куда всегда предпочитал ходить один. По-настоящему в городах Рыжего интересовали две вещи - зоопарки и кладбища. Они рассказывали о цивилизации и местных жителях лучше любой архитектуры и музеев. Зоопарки — про жизнь, кладбища — про все остальное. Бродить среди могил, прикасаться к шершавому мрамору, прислушиваться к глухому шепоту усопших для Рыжего было так же естественно и интересно, как для иных слушать шум оживленной улицы, впитывать повседневную суету, наблюдать жизнь. На кладбищах он все узнавал про людей — умерших и живущих — про страхи и надежды, несбывшиеся мечты, амбиции, ревность, горе и любовь. Увы, это то, что он не мог разделить ни с кем из живущих. Даже с женой. В зоопарках же его привлекало не столько разнообразие живой природы (хотя он мог по полтора часа наблюдать за каким-нибудь пингвином или жирафом), сколько людское отношение к жизни в целом. Тесные бетонные клетушки в городских зверинцах, где ютились мохнатые викуньи, голожопые трубкозубы и прочие вымирающие в дикой природе звери, в очередной раз убеждали в правильности выбранной жизненной позиции. — Чего еще можно ожидать от городских? — говорил он. — Сами в человейниках живут и животных так же содержат. А против зоопарков ничего не скажу. Вот когда на воле будет все в порядке, звери перестанут исчезать — тогда и поговорим. А пока пусть хотя бы в зверинце живут. Я сам в таком вырос. Но местный зоопарк находился в каких-то нереальных пикулях, поэтому Рыжий шагал на самое знаменитое кладбище города. Что бы там ни скрипела язвительная Птица про узкий кругозор, про некрополи Рыжий знал немало. Строго говоря, большая часть старых районов представляли собой сплошные захоронения, где-то стихийно, а где-то намеренно застроенные, что в древних городах в порядке вещей. Рыжий сразу решил не ездить на Площадь с фонтанами, разбитую менее ста лет на месте древнего кладбища — не столько по необходимости, сколько из непримиримой вражды одних людей с другими. Тот случай, когда из-за войны живых унижали и оскорбляли умерших. Не самый разумный поступок. Ходить по гранитным плитам, под которыми находятся разоренные и забытые могилы, ему не хотелось. Он чуял погребения даже там, где не оставалось никаких следов. Наверное, Рыжий был единственным, кто знал о существовании старого кладбища при Доме, заброшенного задолго до его рождения. По необъяснимому суеверию, домовцы избегали этого места. Так что если Рыжему хотелось побыть одному, он иногда посещал укрытые крапивой холмики и вросшие в землю каменные плиты — единственное, что внешне напоминало о существовании захоронений. Он не мог точно определить их возраст, но по его внутреннем компасу, этому кладбищу было не менее ста лет. А, пожалуй, что и побольше. В основном там покоились болезненные воспитанники, не выдержавшие жизни, но Рыжий знал и несколько могил то ли бывших воспитателей, то ли вообще основателей Дома, с которыми у Рыжего однажды вышла весьма неприятная встреча. …Подъем оказался довольно крутым. Потом уже он сообразил, что можно было подняться на вершину на фуникулере, но и пешком ничего. Ноги хоть размял. Это был целый город мертвых, спускавшийся террасами к самой кромке моря — со своими улицами, лестницами, переходами, домами-склепами, банями и мечетями, ажурными решетками, за которыми виднелись мраморные столбы и стелы, украшенные причудливо-витиеватой вязью, цветами, гроздьями винограда, увенчанные головными уборами, обозначающими знатность и профессию усопшего. Такого кладбища он еще не посещал. Пожалуй, это было лучшее из всех виденных им кладбищ — ухоженное, чистое, продуманное. Богатое. И покойники здесь всеми своими надгробиями заявляли — мы богаты были при жизни, и после смерти наше место здесь, среди равных. Никаких заброшенных или разбитых могил. У Рыжего даже закралась мысль, что его обустраивали люди одного с ним ремесла, кое-что понимавшие про загробную культуру. Те же подозрения у него были и относительно основателя религии, распространенной в этой стране, не рекомендовавшего женщинам часто посещать могилы. Обосновывал он это, правда, тем, что не пригоже женщинам убиваться и прилюдно горевать (этого покойные, кстати, действительно не любят). Но женщина на кладбище может доставить усопшим и иного рода беспокойство. Например, умершие не выносят присутствия беременных. Пугаются. Разбегаются. А уж секс на кладбищах — это вообще туши свет — местное сообщество потом будет неделю в себя приходить. Так что есть в запрете рациональное зерно. Рыжий с удовольствием побродил среди мраморных надгробий, зашел в пару мавзолеев и мечеть, где под пышными бархатными покрывалами хранились останки особо почитаемых визирей и полководцев (с женами и домочадцами), в очередной раз убедился, как доверчивы люди. Разумеется, там лежали совсем другие — ну а что делать, столько веков прошло. Впрочем, живым все равно, к кому обращаться со своими печалями, главное, чтобы выслушали, а в терпении и внимании мертвых сомневаться не приходится. Задержался минут на двадцать возле безымянных могил палачей, немного поболтал с профессиональными убийцами и повернул обратно, выйдя через пару десятков шагов на площадку, с которой открывался роскошный вид на усеянный корабликами залив и противоположный берег. А спустя несколько мгновений чистый и громкий голос с минарета возвестил о том, что пришел час молитвы. Вскоре он потонул в море голосов, окатившего Рыжего звуковой волной — ветер доносил пение с ближних и дальних минаретов и даже с противоположного берега залива. Так было, так есть и будет всегда и вовеки веков, наверное, они пели на неведомом языке, и суетные фотографирующие себя люди замерли и прислушались к голосу вечности. Солнце ликовало, и облака не мешали ему. Даже вездесущие кошки, шастающие в поисках пищи, замедлили шаг и остановились, чтобы не нарушать торжества момента. Рыжий узнал про этот город все, что хотел. Возможно, жить в нем и нелегко, а вот умереть здесь точно не стрёмно. Можно было возвращаться. Он вернулся в отель довольный и голодный, по-хорошему уставший, совсем немного взвинченный, как с ним всегда бывало после общения с умершими. Он предвкушал обед и обмен впечатлениями. Интересно, как они там с Ральфом сплавали? Не обнаружив в номере жену, он решил, что все собрались внизу, в ресторане и пошел туда. Но никого там не нашел. Постучался к Птице. Стервятник открыл почти сразу. Он был в халате, длинные белые волосы собраны в неряшливый хвост. Рыжий мимолетно и ненужно подумал — вот ведь, он еще и халат с собой притащил. Судя по разобранному виду, Птица за все это время никуда не выходил — так и просидел полдня в душевой кабинке офисным затворником. — Наши еще не возвращались? - поинтересовался Рыжий, окидывая взглядом их номер. И только сейчас обратил внимание, что лицом Птица был бел, как полотенце.