Отпуск в ноябре

— Ральф написал, «они пообедают в городе», велел не ждать и обедать без них, — бесцветным голосом сообщил Стервятник, пропуская Рыжего в номер. Рыжий не придал особого значения этой новости. Он еще не отошел от кладбищенских впечатлений и в данный момент больше всего жаждал свидания с каким-нибудь сочным дымящимся кебабом.  — Ну так пошли, чего ждать! Я от голода сейчас икать начну. Одевайся скорей — хватит вайфай ловить. Или ты в халате пойдешь? Стервятник как-то весь засопел, закскрипел, зыркнул желтым глазом, но на удивление послушно скинул халат, оставшись в черных трусах, и поплелся к шкафу. Как и большинство астеников, Птица был пассажиром машины времени со сломанным стартером. Если не вглядываться в лицо, сорокапятилетнему Стервятнику можно было дать и тридцать, и двадцать пять. Вот не меняется человек почти, с легкой завистью подумал Рыжий, невольно посмотрев на свое пузцо. А потом с грустью рассмотрел на худой груди Птицы старую, домовскую татуху с инициалами МR, которую набил еще Леопард. Точно такая же когда-то была у Макса. Судя по свежему цвету, рисунок недавно подновили. Эх, Птица. Действительно, ничего не меняется. Пока Стервятник рылся в гардеробе, Рыжий вышел на балкон. Отсюда открывалась отличная панорама их улицы. Перекочевавшему из душа винтажному стулу он кивнул, как старому знакомому, и чуть не наступил на пепельницу, до верху набитую коричневыми окурками. Похоже, Стервятник высматривал их со своего балконного насеста, как минимум, час. Вот ведь. — Ты готов? В пасмурном молчании заняли столик на улице. Стервятник выбрал стратегическое место с обзором всего квартала. Вдумчиво и молча изучили меню — Рыжий заказал вожделенный кебаб из баранины, Стервятник — рыбу на углях и овощи. И, разумеется, кофе. Подумав, Рыжий заказал по пиву — надо немного развеять эту хмурь. Любителям пива этот город предлагал неутешительный выбор. Официант заботливо включил над их столиком обогреватель. Обедать в ноябре на летней веранде было непривычно приятно, несмотря на внезапные порывы ветра, сдувающие со стола салфетки. Выпустив пар, ветер резко стихал, шелестом оседая на деревьях. Солнце обмахивалось облаками, как кокотка в бельетаже. Рыжий подумал, как там, интересно, его жена с Ральфом на море поплавали? Не сдуло ли их там? На море, должно быть, дикий ветер. Стервятник разминал длинными пальцами очередную самокрутку и недобро, даже как-то осуждающе посматривал на своего визави. Рыжий не выдержал: — Ты так выразительно молчишь, Стервятник, что мне даже неудобно с тобой сидеть. Либо говори, либо перестань на меня так уничтожающе сопеть. — Позвони жене, спроси, где они, — выдавил Стервятник. — Он так и не перезвонил. — Кто?  — Ральф. — Ты же сказал, что они обедают?  — Он звонил полтора часа назад. — Ну и что? Обедают, не торопятся. Пешком идут. Гуляют, в музей зашли. Не вижу криминала.  — Позвони.  — Слушай, они не маленькие, чтобы их вот так контролировать. Мы на отдыхе, Стервятник.  — Позвони. Пожалуйста. — Ну ладно, — уступил Рыжий. Вид у Стервятника был уж слишком серьезный. Рыжий набрал номер жены, послушал гудки, а потом вспомнил.  — А, она телефон, скорее всего в номере оставила. Мы же собирались вдвоем ехать, решили, что одного телефона на двоих нам достаточно. Да все нормально, придут они скоро. Не парься. От его слов Стервятник занервничал еще сильнее. Рыжий пригляделся к приятелю повнимательнее — невсебяшный он какой-то, глаза внутрь, мысль невеселую думает, как кость грызет. И так-то румянцем не блещет, а тут совсем с лица спал. Может, нога разболелась? Да вроде нет, передвигается не хуже обычного. Может, на работе чего случилось? Или в духоте пересидел. А, скорее всего, от голода. Натощак вникать в стервячьи заморочки ему не хотелось.  — Как ты мог их бросить, Рыжий? — наконец, выдал Птица, с досадой отшвырнув на стол неподкуренную сигарету. Рыжий слегка опешил от такого поворота. — В смысле, бросить? — возмутился Рыжий. — Я на кладбище пошел! — Почему ты с ними не поплыл? Ральф написал, тебя на корабле не было, — настаивал Птица. — Да блин, мутит меня на кораблях! Я как увидел его, чуть сразу не блеванул. — Так что ж ты… Принесли еду. Рыжий мигом позабыл про птичьи страданья и набросился на мясо. Стервятник набрал воздуха, чтобы продолжить, но Рыжий быстро это пресек.  — Стервятник, дай поесть спокойно. У тебя точно с голодухи мозги поплыли. Пока Рыжий сражался с мясом, Птица брезгливо выуживал рыбьи кости, аккуратно сплевывая их в салфетку. Вроде отвлекся, славатебегосподи.  — Как ты мог оставить их вдвоем, Рыжий? — снова заговорил Папа Птиц, пригубив кофе.  — Стервятник, ты не наелся? — Ты не имел права их оставлять одних! И еще пальцем длинным перед носом помахал.  — Да почему?! — возмутился Рыжий. Все эти обвинительные выпады начали ему уже надоедать. Стервятник смотрел на него, не мигая. Несмотря на всю раздражающую бредовость разговора, Рыжий чуть не рассмеялся. Однажды в каком-то зоопарке он видел большую хищную птицу, типа орлана или грифа — в профиль она выглядела вполне себе грозно, но стоило ей повернуться в фас, вид у нее становился недоуменный и придурковатый, как у курицы. Или вот как сейчас у Стервятника.  — Ты вот так просто оставил Ральфа со своей женой, а сам пошел покойников проведывать?! На этих словах Рыжий даже забыл, как жевать.  — Ты сейчас серьезно? Что у тебя в голове, Стервятник? Это же смешно. Птица всем своим видом показывал, что ему не смешно, но и разъяснять очевидные вещи всяким старым идиотам он не намерен. И тут до Рыжего дошло, что Стервятник сейчас разговаривает вовсе не с ним, а находится на середине длинного, вымученного, давно начатого внутреннего монолога и сейчас, продолжая себя накручивать, уже был неостановим, как товарняк на полном ходу. Тревожная темная сила гнала этот поезд вперед без станций и семафоров. — Ты что, не доверяешь Ральфу? Или моей жене? Если уж на то пошло, напомни, сколько Ральфу лет?  — Вот именно, я-то как раз помню, сколько ему лет! — невесело хмыкнул Птица. Во взгляде Стервятника появилась презрительная снисходительность. Он сжал свои тонкие губы в гармошку и посмотрел на Рыжего, как на неизличимого. Это неожиданно разозлило.  — Ты, параноик, Стервятник! В следующий раз вызывай детскую скорую помощь! Он вдавил окурок в пепельницу и ушел в отель. Тоже мне, принц гамбургский. Нет, вы подумайте! Вернувшись в номер, Рыжий вышел на балкон. Зашел обратно. Полежал. Поиграл на телефоне в «Майн крафт». Замочил водяного. Вырастил квадратную пшеницу и накормил квадратную овцу. Послал пару фоток детям. Когда завыл муэдзин, глянул на часы. Однако, уже смеркается. Пора бы им и вернуться вообще-то. Где их носит? Внезапно у Рыжего все зачесалось — голова, правый бок и левая коленка. Рыжий не считал себя ревнивым человеком. Но истерическое настроение Птицы передалось и ему. О ревности Стервятника ходили легенды еще в Доме. Но тогда его таскание за Ральфом и предостерегающие взгляды в сторону тех, кто смел бы обсуждать его воспитателя, воспринимались как часть всеобщей игры. У каждого из них было свое амплуа. Но он и не подозревал, что Стервятник перетащил эту мелодраматическую ревность во взрослую жизнь. Ну вот было бы кого ревновать? Да и сам Птица, откровенно говоря, верной пенелопой не был, чего уж тут. «Это другое», коротко комментировал Стервятник дружеские подколы Рыжего. Да ладно, все все понимают. Но к чему эти сцены? Ральф не идиот подкатывать к женщине, которая путешествует с мужем, и с которой он живет в одном отеле. К женщине того, кого он знает хер знает сколько. Тем более, в непосредственной близости от… от Стервятника. Ну не суицидник же он! И жена его не будет крутить шашни с мужиком старше нее на двадцать лет. Да не, глупо. Рыжий вдруг понял, что серьезных поводов для ревности у него никогда и не было. Жена редко покидала общину без него. Да практически никогда. А заводить романы в деревне, где все у всех на виду, было непрактично и неудобно. Да невозможно. Да и зачем? Не такой уж я плохой муж, подумал он. Ну да, во время многочисленных разъездов у Рыжего изредка случались короткие интрижки, но он всегда соблюдал железобетонное правило — гулять как можно дальше от дома и очень-очень тихо. А жена… Нет, это невозможно. Тем более с Ральфом. Совсем смешно. Теоретически он допускал, что жена могла даже от него уйти (крайне неприятная мысль, но для тонуса неплохо ее в голове держать), она могла даже основать новую общину —характер у нее был мама не горюй. А вот представить ее с другим мужчиной Рыжий почему-то не мог. Вот что там себе накручивал Стервятник? На минуту Рыжий попытался вообразить, как это могло бы происходить, так сказать, «технически». Что там можно успеть за двухчасовую прогулку по морю и за пару часов после. Опыт Рыжего подсказывал, что за четыре часа можно успеть все и даже добавки попросить. Но не в этом случае. Привычно бойкое, раскованное и услужливое воображение наотрез отказывалось это представлять. Нет и все. Иди на фиг. Не буду представлять и все, отвяжись. Даже поцелуй? Даже поцелуй. Фу. Понял, спасибо. Рыжий снова обозвал Птицу параноиком. А через минуту стучался к нему в номер. В конце концов телефонная связь у них теперь только через Ральфа.  — Ну что, какие новости? — Никаких. Птица немигающим злющими глазами уставился в открытый ноутбук.  — Слушай, — заговорил Рыжий. — Ты всерьез допускаешь, что Ральф может подкатывать к моей жене? — Чего? — очнулся Стервятник. — Ой, да боже мой, какая ерунда! Нет, конечно! Ты так и не понял? А вдруг инфаркт?! — Тебе плохо? — встрепенулся Рыжий и с тревогой посмотрел на друга. С такими мыслями недалеко и до инфаркта.  — Да не мне! Если у Ральфа случится инфаркт, что она одна сделает? А если он подвернет ногу? Нет, ты не имел права их оставлять! Создал же господь такие сложносочиненные мозги! — Стервятник, как ты его на работу отпускаешь? — почти восхитился Рыжий.  — Там проверенный коллектив, — отчеканил Птица. — И я могу быть спокоен.  — С чего ты взял, что его настиг бы инфаркт на морской прогулке?  — Да мало ли. «Его скорее хватит удар от твоего характера», подумал Рыжий, но промолчал. Выползли на балкон. Стервятник уселся на свой винтажный трон и вперился в даль, ограниченную минаретами Старой мечети. Сумерки неприятно щипали глаза. Внизу над столиками зажглись разноцветные фонарики. Брямкнула музыка.  — Вон они идут, — заметил первым Рыжий. — Живы-здоровы.