In Cold Blood

Где-то вдалеке, в углу комнатушки, мерно и успокаивающе тикали старые часы. Интересно, как их стрелки до сих пор не остановили свой ход, не застыли в моменте. Вряд ли можно отсчитать какие-то секунды, когда само время, казалось, замерло. И к лучшему. Лучше вот так, застыть навечно и слушать время не по тикам часов, а по убаюкивающему и не менее вечному дыханию. Оно такое близкое, но вместе с тем и такое далекое. Вот бы его притянуть. Обхватить мягко и незаметно поперёк теплой, тягуче и уютно-теплой вздымающейся под шепчущим хлопком потертой футболки груди. Под по-смешному, словно облако, пушистым пледом. Так время ощутимее. Так ты будто держишь его и тишину ночи в своих прохладных руках, на кончиках согревающихся пальцев. Совсем рядом. Рядом, которое не закончится, не должно заканчиваться. Вжимаешься в это «рядом», в это «близко» чуть вздёрнутым носиком, который бесшумно и холодно выпускает леденящие струйки воздуха. У обычных людей выдох остывал о воздух, а у неё, у них, здесь и сейчас выдох о застывший и расплавленный воздух согревался. Хочется надышаться всласть и не дышать вообще — оставить про запас, на чёрный день. Вдруг она вдохами измерит эти маленькие восемь или шесть часов, и наступит утро. Нет. Где-то там, за крохотной грудной клеткой замерли не менее крохотные легкие, заперевшие в себе на долгое мгновение горячий вакуум. Чувствуется, как этот горячий вакуум медленно разливается по венам, становясь ее частью, будто бы тоже плавя ее, возвращая в тёплый, не равнодушный, вид. Жаль только, что легким, оказывается, надо дышать. И она выдыхает. Слишком. Громко. Выдыхает. Так громко, что, кажется, заглушается даже удар молнии снаружи. Наверное, он проснулся? Или нет? Надо замереть и снова запереть в себе воздух на некоторое мгновение, пока она не убедится, что таки осталась незамеченной. Простынь такая же потертая и такая же уютная, как футболка, чуть шуршит, точно ропщет, как какая-нибудь ворчливая, но недостаточно смелая старушка. Ладошка невольно, сама по себе, чуть поглаживает плечо, как бы убаюкивая. Бережно, нет-нет, осторожно, с опаской, чтобы своим убаюкиванием, не дай Бог, не разбудить. Такое оно интересное, плечо это. Где-то немного шероховатое, где-то гладкое, как позволяет представить рукам темнота, более объемное, совсем не как у нее: худенькое и почти тающее от прикосновений. Ее маленькая проверка-разведка вряд ли увенчается успехом — внимание рассеивается каждый раз, когда веет очередной сбивающей с потока мыслей волной жара. Поэтому она все-таки решается спросить. Тихо-тихо, почти мяукающий писк, в тёплую пустоту. — Ты, — фразу закончить слишком тяжело, из-за чего в очередной раз сделать полный вдох просто жизненно необходимо, — спишь? — Сплю. Как это спит, если ответил? Вот он, как обычно… Она насупилась, уткнулась щекой в подушку плотнее обычного, так, что видеть что-либо она могла теперь только краем глаза. Хотелось бы сделать что-то еще, но, увы, из-за боли каждое движение нужно взвешивать. Хотя вот так, когда рядом греет, резь утихает. — И ты тоже спи, — добавил он, на четверть оборачиваясь к свернувшейся девчушке. — И я сплю, — тотчас же закрыв глаза и полностью спрятав лицо в подушку, тихонько проговорила она. Ну и как ей спать? Как ей спать, когда прямо перед ней то, что так хочется потрогать, обнять… Если она уснет, то никогда себя не простит. Но если будет долго думать, то уснет он? — Нет, я не сплю, — все же призналась девушка, зажмурившись, будто ее вот-вот накажут за полуночничание. — И почему ты не спишь? — вопрос со вздохом: полусонный, усталый. Еще одно слово «спать», и у Юдзуны задергается глаз. — Можно… Я чуть поближе подвинусь? — ох, слава Богу, он лежал к ней спиной и не мог разглядеть ее краснючего лица. — Тебе холодно? Каким образом он так искусно уводит тему — неизвестно. И его скользкость так расстраивает. Так уж и быть… — А у тебя было, чем укрываться?.. Ну, до моего пледа, — Юдзуна подергала за пушистый краешек так, чтобы это почувствовал и Даби. — Нет. Но я не то чтобы очень нуждался. Ну да, точно. Ходячая печка. Зато уж точно удобно для неё самой. — А сейчас тогда зачем укрываешься? Отчего-то ливень за окном и редкие вспышки молнии, освещающие тёмное-тёмное помещение, создавали обстановку, такую уютную и как следует подходящую для разговоров по душам и ни о чем. Тот самый случай, когда можно поговорить на тему чего угодно: знаков зодиака, странных привычек и других ненужных, но таких важных фактах друг о друге. И это куда занятнее, чем сон. — М-м-м, — задумчиво протянул Даби, переворачиваясь на спину и глядя в потолок. — Мне нравится, когда на мне лежит что-то ощутимое. Тяжелое. А что, хочешь забрать плед обратно? — он плавно повернул голову набок, взглядом прямо на неё, что заставило её еще глубже спрятаться в пушистых складках. — Без тебя под ним холодно, — конечно, она его не заберёт, не отнимет, даже наоборот, принесёт ещё десять таких, чтобы проверить, под каким же все-таки лежать вот так рядышком ещё уютнее. — Я, кстати, тоже тяжёлая… Юдзуна не думала, что произнесет такую глупость вслух, и, испугавшись своих последних слов, уже приготовилась выкручиваться и убеждать, что это она в шутку. Если, конечно, услышит возражение. В ответ послышался лёгкий добрый смешок. Совсем без издевки. Но почему-то она все равно расстроилась. — Ты тяжёлая, да, только если для одеяла, но явно не для человека. Ох… Он опять. — Откуда ты знаешь? — А ты уже запамятовала? Ну-ну. Молчание. Нужное, чтобы Юдзуна как следует подумала, прежде чем повторять свой вопрос. Впрочем, лежать в тишине так долго ей не нравилось. — О чем ты? И снова вздох, но уже не тяжёлый, а такой, словно прощающий ребёнка за невинную и забавную оплошность. — Думаешь, что смогла встать на ноги и самостоятельно дойти в тот раз, когда ты сотворила второй Эверест? — он точно приподнял одну бровь, как любит это делать, когда ещё не издевается, но уже собирается начать. И тут Юдзуна сообразила, что её на самом деле носили на руках и уже не один раз. Точнее, кое-кто конкретный носил. Ох, ну и зачем он напомнил… Вместо того, чтобы что-то ворчливо пробурчать на такую выходку, девушка решила накрыться пледом по самый нос и, убедившись, что очередной вздох не покалечит ей ребра в который раз, все-таки вздохнула. Интересно, сколько сейчас времени? Кажется, уже за полночь. А во сколько Даби обычно ложится спать? Он похож на того, кто бы все-таки соблюдал строгий режим… Не то что брат. Внезапно в голову пришла спонтанная идея, вроде, безобидная, но в то же время крайне рискованная. — Даби. — М? — Не хочешь сходить… ко мне в гости? Он снова повернулся лицом к ней, на этот раз с выражением, нечитаемым для самой Юдзуны. — Как-нибудь попозже, ну. Все равно папы дома не бывает. Чай попьем вместе, можем посмотреть что-нибудь… Я приглашаю. А то получается, что только я к тебе постоянно хожу, — на самом деле, ей было до безумия интересно, изменится ли давящая обстановка в отчем доме, если на пороге окажется самый близкий человек? — И есть гарантия, что в выбранный день Спектр не вернется? — Даби прищурился. — Ну… Скорее всего… — Может быть и соглашусь, когда «скорее всего» превратится в «точно», а лучше, чтобы я сам убедился в этом. Ох, и что он такой осторожный? От кого так скрывается? Хотя Юдзуна и сама считала приоритетом избежать возвращения отца домой, если вдруг поход в гости все-таки состоится. — Я запомнила, — буркнула она куда-то под одеяло. — Как твои ребра? — новую минуту паузы спустя спросил Даби. — Ну… Я научилась дышать и спать так, чтобы было не так больно. Но, когда ты греешь, боль почти полностью уходит, — она благодарно улыбнулась, совсем забыв, что он этого не увидит из-за скрывающего ее лицо пледа. — Здорово, что ты так умеешь. Спасибо большое. Несмотря на кромешную темноту, которую лишь иногда сменяли вспышки молнии, Юдзуна все же смогла увидеть его улыбку, причем похоже, даже какую-то светлую и добрую. — Можешь, — кажется, он хотел вздохнуть, но на секунду прервался, приподнимая пушистую ткань, — подвинуться поближе. Девушка не сразу смекнула, что он наконец ответил на ее вопрос, перебитый разговорами совершенно о другом. Так, выходит, он не переводил тему? Она, ничуть не сомневаясь, гусеницей подползла поближе к теплу, стараясь не менять своего положения и ликуя глубоко внутри. Это ее маленькая победа. Что ж, теперь они лежат почти вплотную друг к другу. Спустя буквально несколько минут Юдзуна поняла, что ей этого мало и ей хочется подвинуться еще ближе, может, даже обнять его, впитать тепла чуточку больше, потрогать, узнать наверняка, какой он все-таки на ощупь. И девушка бы ругала себя за упущенные моменты, если бы не одно-единственное оправдание, точнее, существенная причина — больные ребра. Она бы повернулась на бок. Конечно, не сразу, но со временем бы уж точно осмелела и положила бы голову ему на плечо, а друг бы, наверное, возразил или снова ушел бы от темы. Хотя… Непонятно, как Даби на это смотрит. Он кажется таким загадочным и непредсказуемым, но в то же время — более размеренным и рассудительным, чем сама Юдзуна. Вот только его действия по отношению к ней такие смутные. Как будто ему что-то мешает… Все, что Юдзуна смогла сделать — с сопением и тяжелыми вздохами перевернуться на правый, более-менее здоровый бок, глазами прямо к нему, и, мысленно сосчитав до трех, уткнуться лбом в горячее плечо. И Даби сразу замер. Не то, чтобы он и до этого шевелился, но сейчас он точно перестал дышать. Юдзуна продолжила считать, слегка шевеля губами. Прошло уже тридцать секунд. Даби до сих пор ничего не сказал. Не отодвинулся. Тридцать семь, тридцать восемь… Сердце колотилось, как после долгих бегств от чего-то. Еще и ладони трясутся, становятся слишком-слишком холодными, еще холоднее, чем обычно. Ох, надо скорее успокоиться, иначе он почувствует. Обещала же, что не заморозит его ночью. Кажется, прошла уже целая минута? Значит, Даби не против? Если не против, тогда можно… Можно? Убедившись, что рука не замерзла до температуры ниже нулевой, Юдзуна аккуратно, не забывая об ожогах и о тех болезненно выглядящих сцепляющих обгоревшую кожу скобах, потянулась к его груди. Плечо неприятно заныло, напоминая, что рана еще свежая, и тоненькая рука, дрогнув, остановилась на полпути. Слишком резко, разрушила намеченный ею осторожный маршрут. Ладонь упала где-то возле его локтя. Ей уже хотелось выдавить тихое «прости» и тут же вернуть руку на место, но Даби оставался неподвижен и все также размеренно дышал. Вот же… Совсем не разделяет ее эмоций? Ну и пусть. Он такой приятно горячий, что хочется оставаться рядом как можно дольше. Он, наверное, и сам не подозревает, что это так. Говорят, хладнокровные любят солнышко и тепло. Немного смешно звучит. Юдзуна невесомо обхватила пальцами руку Даби где-то возле локтя, аккуратно пробираясь под него, и, бесшумно поежившись и еще раз убедившись, что уютнее она никогда в жизни не лежала, закрыла глаза. — Спокойной ночи, — тихо-тихо произнесла она, стараясь скрыть свой восторг и готовый вот-вот вырваться довольный писк. — Спокойной ночи.

***

— Нацу! Старшеклассница приподнялась на цыпочки и, стараясь выделиться из толпы выбегающих из школы детей, помахала брату рукой. Он шел вместе с оравой одноклассников, но, выловив взглядом сестру у ворот, ярко улыбнулся и подбежал к ней. Юдзуна ему пообещала, что они погуляют, когда она встретит его после занятий. Точнее, когда сама выздоровеет. За минувший месяц ребра достаточно восстановились для того, чтобы можно было существовать прежней жизнью, пускай кости до сих пор побаливали, поэтому на физкультуру можно не ходить, нельзя же перенапрягаться. С рукой дела шли чуть-чуть иначе: она все еще не работала так, как раньше, но, в целом, стала подвижной. Не так давно с плеча сняли швы, и на коже остался небольшой, но очень заметный красно-белый шрам. И, если честно, она его невероятно стеснялась. И да, пришлось все-таки снова начать ходить в школу. Первое, что не могло не броситься в глаза — косые взгляды одноклассников. Впрочем, к этому ей не привыкать, поэтому единственный выход — перестать обращать внимание. Девочки, с которыми Юдзуна хоть как-то общалась, сразу засыпали геройскую дочку вопросами о том, что же на самом деле творится со Спектром, что с ее братом и как она себя чувствует, но та… ни на что не ответила. Время от времени к ней приставали и журналисты, от которых Йосадзаяши виртуозно научилась отмахиваться, даже не убегая. Как папа учил. — Понести? — склонив голову набок, точно котенок, и разглядывая темную сумку на плече сестры, спросил Нацуо. — Спасибо. Не нужно, — она чуть улыбнулась, пока он прощался с ребятами. — Мне не тяжело. Брат подозрительно глянул на нее и нахмурился. — У тебя болит рука. Я понесу, — не дожидаясь ответа, он сам подцепил лямку сумки с ее плеча и, мысленно ругаясь, что на самом деле та очень даже тяжелая, вышел за ворота. — Нацу, эй, — похоже, возражения не принимались: он уже обогнал ее и назад не оглядывался, — ла-а-адно. Девушка догнала брата, поравнявшись с ним и удивленно убедившись, что он вырос еще больше. Все вокруг растут, одна она — нет… И так теперь будет всегда? — Как в школе дела? Было что-нибудь интересное? — наверное, ее вопросы слишком банальны, но ей на самом деле хотелось узнать, что происходит у Нацу в последнее время. А то общались они только по переписке, а переписка совсем не то. — Ну… Сегодня какой-то парень пытался включить пожарку в столовке, чтобы КР не писать, но, пока лез к датчику дыма, грохнулся и палец сломал, — парнишка вздохнул так, будто видел инцидент своими глазами и ему правда жаль бедолагу. — Зато… Контрольную в итоге не писал. Собеседник косо глянул на сестру, чуть приподняв брови. — Ты жестокая, Юдзу, — буркнул школьник, а затем, чуть подумав, продолжил. — Хотя да, его план сработал… Девушка не сдержалась и издала смешок, после чего засмеялся и Нацу. — Куда пойдем? Есть идеи? — Можно сходить за… — … мороженым? — Да! Может, у них не так много общего, зато любимый десерт общий. Как ни странно, мороженое любили все и в семье Йосадзаяши, даже папа, пускай и ел его нечасто и вряд ли вообще признавал это. Но кто не любит мороженое? — А как дела у дяди Сакуи? Девушка тихонько вздохнула: так, чтобы никто не услышал. Вопрос ее не напрягал, ни в коем случае, только не от Нацу. Но как ответить? — Неплохо. Могло быть хуже, наверное. Но мы все еще не знаем, где и что с Юкио. Вот сегодня С- папа вроде должен встретиться с полицией: они, кажется, что-то нашли… — Папа говорит, что дядя Сакуя больше не сможет быть героем. Это правда? — Нацу постарался спросить о таком осторожнее. — Похоже на то, — сестра грустно улыбнулась. — Я у него, если честно, как следует ещё не расспрашивала. — Скучаешь по братику Юкио? Точно. У Нацуо же то же... Хотя нет, совсем не одно и то же. Юкио-то, скорее всего, жив. И, к тому же, они никогда не были близки. По нему сложно скучать. Больше переживаешь по поводу того, как это отражается на отце. — Похоже… Я не умею скучать по кому-то. — Так не бывает, Юдзу, — мальчик недоверчиво замотал головой. — Или ты за два месяца совсем не соскучилась по мне? — Конечно соскучилась, — она легко приобняла брата за плечо, касаясь своим виском о его.

***

В маленьком парке оказалось не так много людей, как ожидала Юдзуна. Оно и лучше. В будни все спешили домой и проходили мимо уютных местечек. Но осенью скверики становились еще уютнее, поэтому ничего лучше для поедания мороженого не найдешь, да и не нужно. Привести Нацуо домой нужно к определенному, назначенному времени, и опаздывать, честно говоря, себе дороже. Радует хотя бы то, что насчет этой прогулки не ей пришлось договариваться с дядей. Он пугал. Собственно, а кого он не пугает? Они редко виделись и, уж тем более, разговаривали. И такой расклад дел Юдзуну более чем устраивал. Его, вероятно, тоже. Но если она приведет Нацу домой позже положенного, разговора с ним точно не избежать. Приятно, когда Нацу улыбается. В отличие от некоторых, он делал это часто. Наверное, потому что больше соответствовал определению «нормальный ребенок», чем кто-либо из ее родственников. Его радовало мороженое, как обычного ребенка, он дружил с ребятами в школе, как обычный ребенок, он смеялся, как обычный ребенок, и… Поэтому дочке Спектра нравилось проводить с ним время. Может, у них получится дружить и потом, когда они вырастут. Когда-нибудь. — Вкусно! А еще оно не тает у нас в руках. Правда здорово? — Да, — девушка посмеялась, соглашаясь со словами брата. Ей хотелось расспросить его еще о том, как поживает маленький Шото. Но в последний такой раз ее вопрос расстроил Нацу. — Юдзу, расскажи, а что ты обычно дома делаешь? — не отвлекаясь, он увлеченно поедал мороженое, болтая ногами. Забавно, что сама старшая сестра тоже не доставала до земли. — Вот я иногда помогаю Фуюми по дому, а иногда даже играю во что-нибудь с ней вместе. Только вот она чего-то в последнее время постоянно за уроками. Ты тоже? Знал бы Нацуо, что уроки старшеклассница делает от силы раз в неделю… — Оу, ну… Я… «… не бываю дома, потому что все свободное время провожу с Даби? Потому что я не могу находиться дома одна: меня напрягает тишина, в ней невыносимо жить. И мне хочется вообще никогда-никогда туда не возвращаться? Ха-ха…». Девушка поджала губы и задумчиво посмотрела на синтетически-розовый шарик мороженого. За месяцы, проведённые наедине с собой и четырьмя стенами, она готовила и убиралась дома по триста раз за день, чтобы избавиться от страха неизвестно чего. Иногда рисовала. Создавала фигурки, стараясь не стоять на месте хоть в чем-то, хотя бы в освоении своей причуды. Вот только знать об этом Нацу совсем необязательно. Н-да… Жаль, что никому о таком не расскажешь. А еще она обещала, что никому, никому и не скажет. — Я готовлю. Много, и… Это… Весело? — сначала она нахмурилась, но, поняв, что это неподходящее выражение лица для слова «весело», постаралась улыбнуться. — Папе, вроде как, нравится. — Ну прямо как сестра! А что готовишь? Что дяде Сакуе нравится? — на секунду Нацу замер, а затем, посмеявшись, добавил. — Ну, кроме кофе. — Папа и Юкио о-о-очень любят рыбу. Но, похоже, мне их… вкусы не передались, — вздохнув, дочка Спектра пожала плечами. — Да, ты есть вообще не любишь, — хмыкнул мальчишка, оглядывая сестру. — А вот… братишка Тойя рыбу не любил. Почему-то вкусы давно умершего брата показались девушке настолько важной информацией, что она всем телом развернулась к Нацуо и даже убрала рожок подальше от лица. — Как это? Собеседник, пусть и уже привыкший к странностям сестры, еще раз осмотрел ее, поморгал пару раз, а потом уточнил: — Как-как — не нравилась она ему. «Прямо как Даби». — Ты меня иногда пугаешь, Юдзу, — спокойно заметил Нацу, после чего продолжил хрустеть вафельным рожком. Он говорит ей это уже не в первый раз. Юдзуна и сама не поняла, почему она так отреагировала. Просто ей показалось это странным. Хотя, с другой стороны, что странного в том, что человек не любил рыбу, верно? Людей ведь так много: у всех разные вкусы, у кого-то, бывает, совпадают. И с чего ее это так удивило? Потому что она этого не знала? А зачем ей вообще знать это, если она даже не помнит, как выглядел ее погибший брат? Просто это так… до странного неприятно. — Прости, — вернувшись с небес на землю, наконец ответила она. — Просто жалко, что я о нем совершенно ничего не знаю. Я об этом подумала. — Понимаю. Я тоже иногда так… задумываюсь. И мне тоже бывает, ну... — Только ты сейчас не грусти, а то мороженое невкусным станет, — Юдзуна, натянув улыбку, погладила брата по голове, из-за чего тот замахал ей в разные стороны, пытаясь сбросить руку сестры. — Первый раз такое слышу! — видимо, всерьез испугавшись за десерт, удивился Нацу.

***

Осенью под вечер становилось прохладнее, но теплая форменная кофта всегда спасала. Если бы в школу можно было ходить в чем угодно, Юдзуна бы точно, наплевав на мнение окружающих, укутывалась в плед. Может, когда-нибудь ее придумка даже войдет в моду и станет нормой? Сколько раз племянница бы ни посещала дом дяди, она каждый раз удивлялась тому, насколько же длинный путь от ворот до входной двери. Целый сад, такой огромный, и такой красивый. В детстве он казался таким же бесконечным, но теперь она могла оценить его по достоинству. Интересно, загородить все зеленью было идеей Старателя? — Я дома! — огласил Нацу, спеша разуться и прошмыгнуть в дом. Из-за угла показалась, видимо, ждавшая их возвращения старшая сестра, и, улыбаясь прибывшим, поспешила ко входу. — Нацу, Юдзуна! — и как ей удается постоянно находиться в таком приподнятом настроении? — Как погуляли? — Привет, Фуюми, — нет, у нее такой лучезарной улыбки выдавить точно не получилось. — Хорошо. Надо как-нибудь всем вместе выбраться. — Только сестра постоянно занята, — состроив недовольное лицо и обогнув старшую, пробурчал Нацу. — Как твоя рука? — заметив еле видный уголочек бинтов на плече, который гостья тут же прикрыла кофтой, поинтересовалась Фуюми. — Получше? — Да-да. Функционирует. Более-менее, — в доказательство она приподняла кисть и чуть потрясла ей. — Может, зайдешь ненадолго? — похлопав глазками, спросил брат. — Ну, если не занята ничем. Та в ответ мягко улыбнулась, желая согласиться: Юдзуна ведь на самом деле провинилась перед ним, исчезнув на два месяца. Но взгляд Фуюми показался ей обеспокоенно-странным, и уже хотелось что-то сказать, но… Внезапно, непонятно, как настолько незаметно и бесшумно, за фигурами двоюродных брата и сестры возник уже давно позабытый страшный силуэт, заслоняющий весь коридор. — Занята, — отрезал тяжелый и грозный голос. Юдзуна вжалась бы в пол, если б только могла. Похоже, о том, что папа дома, Нацуо не знал — его неожиданное появление слегка напугало и его. Глаза мальчишки непроизвольно забегали по лицу гостьи, и он, еле слышно вздохнув, мысленно пожелал ей удачи. Если хозяин дома здесь, значит хочет ей что-то сказать. Обычно они взаимно друг друга «избегали». — Прощайтесь. Его слова звучали больше, как угроза, нежели как приказ. Каким-то образом этот человек все слова обращал в угрозы. В пугающие, жуткие угрозы. — Еще увидимся, Юдзу, — Нацуо наконец отпустил школьную черную сумку и аккуратно поставил ее возле ног сестры, слабо улыбнувшись. — Пока, Юдзуна, — Фуюми же легким движением помахала ей рукой. — Пока, — тихо ответила та, стараясь не смотреть на невероятно давящего одним лишь своим присутствием Старателя, что несправедливо враждебно смотрел на нее сверху вниз. Фуюми ухватила брата за предплечье и увела в гостиную, после чего гостья поняла, что в коридоре теперь никого, кроме нее и дяди, нет. Они вообще когда-нибудь стояли вот так, напротив друг друга? Наверное, нет. И «новый опыт» ей точно не нравился. Скорее бы приехал Гото и можно было отмазаться тем, что ей пора идти. Ну же, Гото… — Здравствуйте, Энджи-сан, — почему-то Юдзуна решила, что в этой ситуации не страшно выглядеть трусихой, но не невежливой трусихой. — Твои раны почти затянулись. То, как он стоял. То, как он говорил. То, как смотрел на нее… Разговор пойдет явно не о ее самочувствии. Племянница сглотнула и приготовилась слушать дальше. — А получила ты их два месяца назад, — Старатель нахмурился. Хорошо, что она хоть стояла не вплотную к нему, а в двух метрах. Представить страшно, насколько огромным и пугающим он казался бы ей вблизи. — Когда пропал твой брат. Юдзуна сглотнула целых два раза подряд в попытках заглушить внутреннюю панику. Она примерно догадывалась, о чем собирается говорить дядя и что он подозревает. По негласной общепринятой легенде все свои переломы она получила от падения с лестницы. Конечно, ведь нельзя просто взять и рассекретить всю правду каждому в округе. Она сглотнула в третий раз. — Нет, это случилось позже, — ее голос некстати надорвался где-то в середине фразы. — Я знаю, что произошло. Он на тебя напал, а затем сбежал. И вы так и не смогли найти его. Отрицать, чтобы не доставить папе проблем. Отрицать, чтобы не доставить папе проблем. Научиться врать. Прямо сейчас. Научиться… — Нет, такого не было, — Юдзуна завела дрожащие ладошки за спину. — Юкио бы меня не обидел. — Однако он убил человека. Почему он так уверен? Ничего ведь до сих пор неизвестно. Расследование ведь все еще ведется. Почему он так твердо об этом заявляет? Хотелось взять в рот побольше воздуха, но вдруг послышался громкий надрывный вдох, которого она сама же испугалась. Небольшой шаг назад. Дядя все, конечно же, заметил. — Н-нет, он… — Сегодня полиция официально завершила расследование. Твой брат убил врача. Смысла врать о том, что это, — неподвижные до этого момента ярко-бирюзовые глаза описали кружок вокруг маленькой фигурки, — сделал не он, нет. Спектр это отрицает. А ты? Чувствуется, как вместе с руками начинают дрожать и коленки, и геройская дочка изо всех сил старалась скрыть эту дрожь, не краснеть от лавины эмоций и от желания расплакаться и убежать. Дядя не стал бы лгать и говорить в с е это просто так. Он не из тех людей. К сожалению. Значит… Значит? «Значит, Юкио правда его убил? но зачем?..». Значит, надо держаться. — Он меня не трогал. Я упала. Старатель нахмурился еще более грозно. — Ясно, — неподвижный до этого момента дядя наконец отмер и шагнул от племянницы в сторону. — Удивительно, что ты не из болтливых. И хорошо. И он ушел, оставив ее готовую упасть от страха на пол наедине с совершенно непонятной фразой, брошенной им в конце.

***

То, что сказал ей Старатель, дочка Спектра обдумывала всю дорогу до дома. Ей хотелось услышать подтверждение от Гото о том, правда ли все это. Действительно ли все теперь известно? В те минуты, когда мысли остывали, младшая не раз погружалась в раздумья о ситуации с братом. И каждый раз приходила к тому, что да, он мог убить человека. Но теперь, когда ее поставили перед фактом это вот так — неожиданно, прямо в лоб — Юдзуна не могла поверить. Нет, тут наверняка какая-то ошибка. Юкио не убийца. Он вредный, заносчивый, грубый, да и вообще очень-очень противный, но… Нет, ее брат не убийца. Папа же спасает людей — он герой. Он не способен воспитать того, кто способен убить. Он ведь ничего плохого ему не сделал. Он ведь… ничего плохого ему не желал. Гото молчал. Подозрительно молчал. Не так, как обычно. По какой-то причине такая тишина девушке казалась напряженней прежнего. Может, ей уже мерещится? Может, Старатель все-таки ошибся? Или пошутил? Если бы… Тревога и терпение, что держались внутри, вырывались наружу. И почти выпрыгнули, когда Юдзуна открыла входную дверь и увидела отца. Сидящего с опущенной головой за столом. — Я дома, — тихо оповестила она его. Тот никак не отреагировал на слова дочери: Юдзуна осторожно присела рядом. — Папа… — она невесомо, словно пером, коснулась его плеча, боясь его напугать. — Что-нибудь… известно насчет… Юкио? — Да. И этой, непривычно тихо для него сказанной фразы, было достаточно, чтобы тонкое стекло, сдерживающее раскаленные эмоции, разорвалось. Отвернувшись от папы, младшая прижала обе ладони ко рту, пытаясь заглушить, кажется, больно уж громкие всхлипы. Он же, судя по звуку, подвинул свой стул поближе. Не надо. Девушка прижимала руки к лицу до тех пор, пока не онемела, стараясь плакать так, чтобы не услышал и не заметил никто. Дочка никогда не вела себя так при отце: и она бы убежала в свою комнату, закрылась бы там и как следует бы разрыдалась, но… Ей нельзя его бросить. Нельзя оставить его одного. Точно не сейчас. — Юдзуна. Нечто неизвестное зашуршало ее прядями: она замолкла и вздрогнула, постеснялась шмыгнуть носом или вытереть слезы с лица. Что это? Нет, ей не показалось. Ладонь папы — так вот, какая она на самом деле — легла прямо на макушку. Так он не ледяной. И у него самого трясутся руки. Он тоже живой. — Я найду его, — но его голос ничуть не изменился, даже наоборот, звучал еще спокойнее, чем раньше. Легкими касаниями рука еле ощутимо опустилась на подрагивающее плечо дочери и, немного сжимая его — верно, она же в любой момент может рассыпаться, она совсем другая — подвинула крохотную фигурку поближе. К себе. — Об-бещаешь? — ледяные капельки покалывали где-то у плеча, промочив даже ткань одежды. Этот холод странно приводил в себя. — Обещаю.