Сказка на ночь

Сизые тучи уплывали за горизонт, открывая место для розово-серого зимнего солнца, которое с каждым днём грело всё сильнее. Как будто не только люди и вампиры радовались тому, что жуткий маньяк был мёртв, но и природа радовалась вместе с ними. Очень многое произошло за последние трое суток, очень многое. Ошибка человеческого мальчишки стоила слишком дорого: Аннушка и, чёрт бы его побрал, — Жан, быстро шедший по дорожке, присыпанной снегом, с трудом удержался от того, чтобы на этот самый снег плюнуть, — Иван Жалинский нашли парня по ориентировке на тот самый белый крузак. Он и стал последней частичкой, которая помогла распутать дело в разы быстрее, нежели планировалось изначально. Один существенный минус, который при таком раскладе оставался: учитывая то, что драгоценнейшая Хранительница о Барановском знала, она могла потребовать стереть ему память по «вампирским» методам. В целом ничем, кроме жуткой нервотрёпки, история не закончилась. Вестимо, пришлось обратить эту странную, сильную и жестокую женщину, которая могла одним махом разрушить и воссоздать из пепла любую человеческую и вампирскую жизнь. Ну что ж поделать. Такова была цена свободы и жизни без необходимости помнить страшного древнего вампира, который, когда-то поклявшись отомстить Святославу Вернидубовичу, исполнял свою клятву до последнего вздоха. Теперь, когда дед Святослав мог заняться обучением новообращённой, пусть и немолодой уже вампирши; Аннушка ещё сильнее спелась со своим «московским хахалем»; а Женёк, оправданный и счастливый, скакал по улицам аки молодой козёл; сам Жан Иваныч направлялся по заснеженным дорожкам к небольшому скверику вблизи собственной больницы, чтобы встретиться там с виновником всей этой заварухи. Сергей Барановский не шёл у него из мыслей последние несколько суток, — с того самого момента, как началась их переписка через краденый телефон. Переписки их в принципе не отличались особым смыслом. Вампир и человек присматривались друг к другу, силясь разгадать и понять один другого, но с каждой минутой ослабляя контроль и открываясь чуточку больше. Локальные шутки и городские новости, которые крутили по старенькому телевизору в холле больницы и которые Сергей от скуки смотрел вместе с остальными пациентами. Странноватые приветствия, которые у Жана всегда отсылали к чему-то старому и почти сакральному, а для слуха Серёжи звучали то ли как какие-то заклинания, то ли как бред сумасшедшего. Долгие рассуждения о вечности, в которых для бывшего мужа Ольги неожиданно растворялись и воспоминания, и былая ревность, а для нынешнего любовника появлялся смысл высиживать часами в пустых палатах. С того момента, как поймали рецидивистов и необходимость в охране Барановского отпала, ни Аннушка, ни Жан Иваныч не появлялись в больнице и теперь хотел наверстать упущенное. Странное чувство поселилось у него в груди за это время: вина ли это была, стыд или совершенно иррациональный страх, — он не знал. Просто с каждым днём, с каждым прошедшим часом его всё сильнее тянуло к серому зданию, к холодным светлым коридорам и к привычному месту. Нет, он и раньше скучал по работе, — чай, привык за долгие годы жизни на русской земле, — но в этот раз его подстёгивала не только рождённая из привычки тоска по месту, но и давно позабытое ощущение тяги к живому существу. Тяги неродственной, не такой, которая связывала его с Аннушкой, Святославом Вернидубовичем, Женьком и даже, чёрт побери, Ольгой. Тяга эта рождалась там, где её было быть не должно. Там, где всё в душе давно было присыпано сизым пеплом, то самое место где он похоронил себя, свои мечты и надежды, зациклившись на одном человеке. Ну, или если уж так угодно, то НЕ человеке. Морозные кристаллики снега тихо скрипели под странного почти женского кроя сапогами. Что-то, а вот поменять вкусы с вычурных французских сапог времён Наполеоновских войн на обычную русскую обувь Жан не смог, как не пытался. Так и ходил, периодически чисто по-человечески замерзая и действуя на нервы деду Святославу, который всячески пытался утеплить «молодое поколение» вопреки его (поколения) протестам. Невдалеке уже показался легко узнаваемый из-за яркого шарфа силуэт, при взгляде на который вампира словно с ног до головы окатило жаром, как из печки. Он приветственно поднял руку в кожаной перчатке, тщетно скрывая рвущуюся наружу улыбку-ухмылку. Вот он, Сергей Барановский, — пошёл навстречу, держа руки в карманах. Печатки, видимо, забыл взять, растяпа, но зато повязать яркий дурацкий шарф со значком собственной группы — никогда. Жан ещё за несколько шагов уловил щекочущий нёбо запах, сглотнул, стараясь отвлечься и рассматривая черты лица друга: чуть покрасневшие от мороза скулы, выбивающуюся из-под шапки чёлку, радостно, а не истерически блестящие глаза. Уже бросив беглый взгляд, поставил диагноз: почти здоров, только реакция заторможенная, да курс успокоительного в новой дозе пропить и можно отпускать «пациента». Внутри что-то неприятно царапнуло, как будто с укором: неужели сожалеешь о выздоровлении собственного пациента? Впервые нашёл друга, и что теперь? Привязать к себе хочешь? У него семья, с твоей бывшей женой, между прочим. Ничего не хочешь ему рассказать? Вампир заворчал гортанно, скорее на самого себя, чем на кого-то, и с удивлением ткнулся носом в чужое пальто, когда Барановский от всего сердца притиснул его к себе, закинув руки на плечи. Запах человека ударил прямиком в мозг, и запах крови только подкрепил яркое желание впиться зубами, разгоняя горячую, как кипящая смола, вспышку энергии по венам. Жан дёрнулся, резко отстраняясь из объятий, — на ресницы налип снег с чужого пальто, зрачки почти закрыли собой радужку, желудок, несмотря на сытость, снова перекрутило спазмом. — Ты чего? — Сергей улыбался несмело, но открыто и по-доброму, явно довольный встречей. Дорожка, на которой замерли «друзья поневоле» была скрыта с одной стороны гаражами и парковкой, а с другой — редкими деревьями от чужих глаз. — У тебя кровь, — вместо приветствия Жан вздёрнул руки, глядя растерянно и насторожённо. — А, — Сергей хмыкнул растерянно, своей холодной ладонью потёр щёку, растирая быстро сворачивающуюся жидкость и отмахнулся, — побриться пытался, а то зарос совсем, а у вас с больнице бритвы ни к чёрту. И тебе доброе утро. Подожду до дома. — До дома, значит, — Жан Иваныч развернулся в сторону больницы, вынуждая пациента следовать за собой. Что-то ему подсказывало, что человек не только не заботится о своём здоровье, но и даже о нём как таковом никогда не задумывался. — Ну да, — Барановский фыркнул, привычно глядя исподлобья и тоже следуя к месту своего временного проживания, — допью ваш курс, доктор, и до свидания. — Только телефончик вернуть не забудь, — мягко укорил вампир, косясь на человека. Барановский ехидно подмигнул: — Не забуду. Если провожать на выписку придёте с семейкой вашей. С Аннушкой особенно, хорошая девчонка. — Она замужем, — вампир тут же прикусил себе язык, стараясь не проронить больше ни одного лишнего слова. — А кольца нет, — Сергей прищурился, ловя хмурый взгляд Жана и улыбаясь сам себе. На свежем воздухе, без присутствия людей он очевидно чувствовал себя лучше. — Почти замужем, — Жан мысленно прикрыл глаза рукой и пошёл быстрее, сгорая со стыда. Он за сегодняшний день сказал больше глупостей, чем за всю свою жизнь в целом. Воистину, присутствие этого человека странно действовало на его поведение. — Почти замужем? Ну и семейка у вас, Жан Иваныч. — Сергей усмехнулся, тоже ускоряя шаг. В верхушках хиленькой рощицы засвистел грозный февральский ветер, предвещая последний решительный удар, который готовилась нанести зима, прежде чем уйти окончательно. — Что есть, то есть. — А вы сами-то? — молодой человек легко догнал вампира и зашагал рядом, подшучивая в своей привычной манере. — Что я? — Вы сами замужем… Тьху, женаты вы? Они остановились посреди дорожки. Человек и вампир, две высокие худощавые фигуры и две пары внимательных изучающих глаз, уставленные в переносицу противника. Им бы армиями руководить, а они застряли тут, в двадцать первом веке, со странной дружбой в анамнезе и целой бурей невысказанных эмоций в груди. -… Что, о вечном поговорили, теперь о материальном? — Жан облизал неожиданно пересохшие губы, силясь выдавить из себя хотя бы подобие улыбки. Сергей поднял густую бровь, смешливо щуря тёмные глаза, но взгляд их был подозрительно серьёзен, как будто он хотел услышать для себя что-то очень важное. Вампир ответил ему своим, — почти гипнотическим, властным и тяжёлым, и человек вскинул голову, уловив эту подавляющую ауру. Но взгляда, — надо же, — не отвёл, выдержал, только по подрагивающим сжатым в кулаки рукам было понятно, что он тоже не всесилен перед влиянием бессмертного существа. Они замерли друг напротив друга, не замечая, что стоят в густом сыпучем снегу, который мало-помалу засыпается в ботинки и пропитывает их сырой слякотью. Где-то высоко, под облаками, завывал гулкий ни на что не похожий ветер. Рано утром бывшая безоблачной и тёплой погода вновь испортилась, грозя обрушить на Смоленск ледяной вихрь. Облачко пара вылетело изо рта Жана, тут же рассеиваясь в воздухе, — температура опустилась настолько, что даже холодное тело вампира согревало воздух сильнее, чем окружающая природа. -… Не женат и без детей, — Жан Иваныч выплюнул эти слова со странной смесью злости и горечи, что скопилась внутри. Всех богов ради, — что с ним творилось? Откуда брались эти вспышки то злости, то горя, то ревности, которой тем более не было объяснений? Сергей тут же выпрямился, опустил голову, выходя из транса, в который невольно повергал вампирский взгляд. Нахмурился, но нахмурился показушно, как будто пытался этим скрыть улыбку, и, сорвавшись с места, быстро зашагал в сторону больницы. Спина прямая, плечи острые, даже под курткой видно, — и дурацкий цветастый шарф, который ему в один из визитов привезла Ольга. Жан Иваныч ещё несколько секунд смотрел в след удаляющейся фигуре, а затем бросился вдогонку. В несколько прыжков догнал, зашагал рядом, как мрачная тень не менее мрачного Барановского, который, кажется, угадал в его жесте если не гипноз, то попытку надавить на волю как минимум. Этот гордый, умный и, — ладно уж, что тут скрывать, — красивый человек явно не терпел никаких ограничений в собственной свободе. Вампир скрипнул зубами, косясь на шедшего рядом человека и пытаясь мысленно представить себе, что можно сделать в такой ситуации. Он и так, надо сказать, накосячил где только можно было и теперь сомневался, не обидится ли единственный друг на всю оставшуюся жизнь. Тем более, что у человека она и так была не слишком длинной. Сердце стучало почти в такт шагам, швыряя мысли в разные стороны. А что… А куда. А что если так? Резко затормозив, вампир крепко ухватил человека за шиворот. Тихое и предельно вежливое, но властное «Погоди» прозвучало над самым ухом Барановского, которого с нечеловеческой буквально силой развернули и заставили упереться вовремя выброшенными вперёд руками в грудь Жану, чтобы не столкнуться с ним лбами. — Ну? — аж дрожью холода пробирало от того, как смотрел в этот момент Сергей. Хмуро, как будто и без того глубоко посаженные глаза ввалились ещё сильнее, а в самих радужках вновь заплясали испуганно-безумные искорки. — Извини за резкость. На большее Жана не хватило, и он замолчал, чуть наклонив голову на бок. Кудри его растрепались, острый нос мороз и тень выделили ещё острее на бледном лице. Нужно было что-то сказать в извинение, в оправдание… А он решительно не понимал, что. — …Я очень болезненно воспринимаю упоминания о моей семье, поскольку… — он вновь замолк, силясь вспомнить хоть какую-нибудь правдоподобную историю, которую бы слышал от пациентов или многочисленных любовниц. — Да это ты прости. Он никогда не замечал прежде, чтобы так менялись человеческие глаза. Чтобы за мгновение в них сменялись самые разные оттенки эмоций, начиная с раздражения и заканчивая испугом и неким сочувствием. Да что тут говорить, — он прежде вообще не слишком-то обращал внимание на то, какие там у людей глаза. А теперь заметил. Глаза Сергея мгновенно погрустнели, как будто он действительно был виноват в своём вопросе. -… Я не знал, что у тебя что-то там… — он повёл в воздухе рукой, даже не пытаясь скрыть свою вину. -… Не сложилось, — закончил за него вампир и отвёл взгляд, избегая чужих внимательных глаз. — Не твоя вина. Ты и правда не знал, так что вполне логично спросил, не семейный ли я человек в таком возрасте. — Он хотел было добавить что-то в оправдание, но подавил себе порыв. Разговаривать о прошлой жизни не хотелось. Думать, по-честному, тоже. Сергей замер на несколько секунд, поймав взгляд собеседника, явно хотел что-то сказать… Но передумал. В недоверчивых глазах шевельнулось что-то тёмное и тёплое, что-то, что всегда бессознательно ассоциируется с самой жизнью. Но затем морок спал, человек быстро улыбнулся и порывисто кивнул: — Разобрались. Пошли, — махнул головой в сторону здания больницы, — холодно тут. -… А ты классный, — неожиданно заключил он, хватая новообретённого друга за локоть. Просто и ненавязчиво, как поступил бы с любым из своих приятелей, но от этого жеста что-то бессознательно перевернулось у вампира в груди. — Глазами своими… Как гипнозом. Ништяк фишка. «Вероятно, что-то хорошее» — вспомнив, как выражался Женёк, догадался Жан Иваныч и смазанно кивнул, уставившись себе под ноги. В груди ещё сильнее, чем до этого разговора, жгло от противной ему самому неопределённости. Разговор не клеился, и продолжать его не было смысла. Мужчины зашагали к зданию больницы, пока где-то за горизонтом небо стремительно темнело, предвещая очередной ураган. Что бы сказала Ольга, увидев их вдвоём, беседующих за милу душу? Подняла бы крик? Заподозрила бы Жана в том, что он хочет заманить человека бог знает куда и сожрать под шумок? Да, вполне очевидно. И вампир с удивлением и некоторым недоверием поймал себя на мысли о том, что боится не увидеть Ольгу, прикоснуться вновь к недоступной её красоте, а потерять из-за неё связь с… Человеком? Его человеком, его другом вообще-то. Жан выдохнул крохотную струйку пара изо рта, чуть ускоряя шаг следом за Сергеем, который ускакал чуть вперёд и теперь дурачился, кружась под снегом. Смешной, странный, какой-то очень искренний и сильный морально человек, который несмотря на изначальную неприязнь не вызывал никаких отталкивающих чувств. Жан поднял глаза к небу, избегая смотреть на смешного студента, чей шарф размотался и летел по воздуху следом за ним самим. Неужели его любовь к Ольге прошла или по крайней мере поутихла? Что вообще творил с ним Барановский? Кто бы дал ответ на этот вопрос… ***** Серые тени мерно скользили по потолку и светлым стенам, обволакивая каждую деталь и делая общее впечатление от больничных покоев смазанным и нечётким. В выходной день народу было предостаточно: тут были и матери с колясками, которые ругались на отсутствие нормального пандуса как в той же Москве, и бабульки, которых не остановил даже обильный пушистый снегопад. Ещё прошлой ночью, казалось бы, температура ушла в чёткий «плюс», а с утра снова подморозило и сугробы покрылись ощутимой снежной коркой, местами серой от дорожной грязи. Всё же Смоленск был достаточно крупным городом, и дороги его, посыпанные какой-то гадкой смесью соли и химикатов, превращались в адовое месиво похлеще московских. Единственный кактус на окне, принесённый не так давно одной из бывших любовниц Жана, неодобрительно косился на всю суету, происходившую в коридоре, и явно вздыхал бы на каждый особенно шумный выкрик «в очередь, я раньше вас заняла», если бы в принципе умел. Вампир был с кактусом искренне солидарен. Выход на работу после дней беготни за преступником, которые отучили его от шума и суеты, представлялся ему сущим кошмаром. Люди; мелькающие лица и диагнозы, которые он ставил лично не столько из-за профессионализма, сколько потому что районный диагност слёг с ковидом; а самое главное — неотступное желание провалиться под землю при одной мысли о человеческом обществе, — всё это выматывало. Шёл второй час дня, ещё через пару часов начало бы темнеть, а он сидел над очередным замысловатым рентгеновским снимком, который его призвали посмотреть из-за практически неоперабельных разрывов связок и смещения кости. Что-что, а это неплохо помогало отвлечься от проблем более глубоких и личных, — тех, которыми он не мог поделиться даже с дедушкой Святославом по избежание возможности быть вместе с Аннушкой занесённым в категорию «вампиров с бабочками в животе». Насекомых он в принципе не любил, да и не понимал смысла такого обозначения. Он ведь не был влюблён. Определённо нет. Сергей был человеком, да и мужчиной, как и он сам. Это было бы попросту смешно. Жан Иваныч откинулся на крутящемся стуле, поднимая уставшие глаза к потолку и мысленно считая до десяти, чтобы дать мышцам отдохнуть. За дверью послышались торопливые лёгкие шаги, и вампир с запоздалым раздражением цокнул языком. Ну конечно. Он же за эти несколько недель вообще не подходил к милой медсестричке, чье имя он к своему стыду забыл. Света? Или Лена? Или вообще Милана? Или так звали кого-то из его ныне беременных, — не от него, а жаль, был бы интересный эксперимент, — пациенток? Дверная ручка повернулась с еле слышным скрипом, опускаясь вниз. — Жан Иванович, я к вам… — девушка замерла на пороге, трогательно переминаясь с ноги на ногу. Жан с рассеянным видом опустил голову вниз, подмечая расстёгнутую верхнюю пуговицу на зелёной блузке, собранные в небрежный хвост мягкого каштанового цвета волосы, пустые руки девушки, — значит, не по делу пришла… Так зачем же? — Да, милая, проходите… — вампир свёл брови у переносицы, осознавая, что от девушки тянет свежей кровью. Порезалась где-то, не иначе. Но вместе с голодом в мозг хлынуло и странная неприязнь, вмиг отрезвившая Жана. Кровь, какой бы соблазнительной она ни была, всё равно была не та. Не было в ней горчинки и пьянящего привкуса, и впейся он ей сейчас в шею, вампир не ощутил бы того удовольствия, которое щекотало рецепторы, когда в памяти всплывал вкус крови другого человека. — Вы что-то хотели? — какая-то мысль постоянно ускользала от него, не давая поймать себя за хвост. Да, он что-то должен был сделать с девушкой, а вот что?.. — Хотела, — ноздри девушки раздувались, как от сильного волнения, а карие глаза блестели странным огоньком. Она развернулась, запирая дверь, и призывно покачнула бёдрами под недоумевающим взглядом мужчины: — Вас. Я хотела вас. До Жана, наконец, дошло. Дошло с треском и с натяжкой, заставив мужчину уставиться в пустоту с осознанием простого факта: он выпал из жизни. И выпал куда-то не туда. И пока девушка, чьё имя он лихорадочно вспоминал, подходила ближе, в голове его мелькали самые разные мысли, которые все начинались с вопроса «почему», а окончания не имели, растворяясь в серой и хмурой атмосфере комнаты. Но всё же самообладанием древний вампир обладал немалым, и к тому моменту, как любовница виляющей походкой подплыла ближе, успел подняться из-за стола и скрестить руки на груди, ставя невидимый барьер между собой и этим зря надеющимся на взаимность человеком. Он вышел из-за стола, мысленно умирая от смеси смущения и брезгливости. Кто бы знал, что всего две-три недели и какая-то мысль о том, чтобы переспать с какой-то девушкой будет вызывать у него лишь непонимание и отвращение. Что с ним? Стареет? Для вампира смешно. Пресытился молодым мясом и это уже не цепляет? Да не то, чтобы. Он ВООБЩЕ не хотел ни с кем спать. Ни ради науки, ни тем более без неё. Что-то перевернулось, сломалось внутри. Что-то, чего он понять не мог, но что считал уже давно умершим вместе с его нелёгким прошедшим браком. — Жан Иванович? Милый, я готова для вас, — девушка подняла чистые глаза, в которых читалась такая неприкрытая влюблённость, что даже у вампира ёкнуло в сердце что-то похожее на вину и жалость. — Прости, давай не сегодня, — Жан предупреждающе поднял руки, выбираясь из пространства между двумя столами и кучей странных стеллажей, загромождавших кабинет. Он поймал взгляд девушки, что уже начала расстёгивать остальные пуговицы, и невинно улыбнулся, мысленно закатывая глаза: — В следующий раз, солнышко. Не думай, что я потерял к себе интерес или что-то в этом духе. — Да. Замечательно. Теперь оставалось самому перестать так думать. — Н-но, — медсестра запнулась, недоумённо сдвигая брови на миловидном личике. По сравнению с тем, каким ласковым и безотказным был с ней раньше любовник это поведение казалось обидным и даже грубым. — В другой ра-аз, — Жан чуть не подскочил, когда в дверь, к которой он успел отойти в тактическом отступлении, с грохотом постучали. Даже не удосужившись понять, кто за ней, вампир резко повернул ручку, рванув дверь на себя. Ольга, возникшая на пороге кабинета, вздрогнула и презрительно прикрыла веки, заметив за спиной Жана Иваныча девушку, которая поспешно прикрыла оголённую уже грудь руками. Вампирша, не церемонясь, шагнула в помещение, и Жан послушно отступил в сторону, игнорируя раздражение. Явилась не запылилась. Пусть Ольга явно спасала его от неудобного разговора, видеть её не было никакого желания. — Опять со шлюхами своими? — женщина властным жестом указала на дверь и бросила, намеренно говоря о готовой разрыдаться от обиды девушке в третьем лице, — попроси чтобы твой эксперимент посидел за дверью. Есть разговор. Жан неодобрительно нахмурился, выходя из своего рассеянного состояния. Будь он зверем, шерсть на загривке у него определённо встала бы дыбом. — Не оскорбляй мой персонал, пожалуйста. — Ольга лишь демонстративно фыркнула на это и ничего не сказала, — Милая, подожди за дверью, пожалуйста, — ласковые слова, адресованные девушке, явно ничуть не сгладили общего впечатления и справедливой обиды. Не сдержав рвущегося наружу всхлипа, медсестра выбежала за дверь, оставив Жана мрачно смотреть ей вслед и собираться с мыслями. -… Скоро его выписывают? — голос вампирши врезался в сознание, как пожарная сигнализация, резко и неприятно. — Кого? — Жан Иваныч развернулся на каблуках, с неприязнью глядя на нежданную гостью. Ольга расположилась на его рабочем месте, откинувшись на спинку вращающегося кресла. Глаза её сверкали неоспоримым превосходством и безразличием. — Ты прекрасно знаешь, о ком речь. Скоро у Серёжи от твоих чудесных препаратов мозги окончательно на место встанут? «Да он здоров по сравнению с тобой, овца», — оскорбления, готовые сорваться с языка, пришлось проглотить. Жан стиснул зубы, вновь считая мысленно какие-то бессмысленные числа. Профессиональная этика. Не более чем профессиональная этика. — Ещё полторы недели. Курс долгосрочный, если ты помнишь. — Помню, — Ольга крутнулась на стуле, скрестила пальцы, уперевшись локтями в подлокотники, улыбнулась рассеянно, — Тебе вообще как, нормально с ним? Жан замер на месте, развернувшись лицом к плохо прикрытой входной двери и мысленно тысячу раз проклиная должность главного врача. Да будь он обычным педиатром, эту «чокнутую бабу», — спасибо, дед Святослав, — гораздо легче было бы выгнать с глаз своих и не травить душу. Спина вампира напряглась, демонстрируя даже сидящей за столом Ольге волнение её обладателя. — Нормально. Обычный пациент, — кажется, даже голос Жана не дрогнул, когда он самозабвенно врал некогда любимой женщине, — а должны быть проблемы? — Ну как, — ехидный голос, за который хотелось впиться в глотку хитрой женщине, достиг слуха, — лечить нового парня бывшей, с которым ей так хорошо… Разве не бьёт по самооценке, милый? И это болючее, жалкое «милый» стало последней каплей для взведённого до предела вампира. Жан вновь развернулся к ней, где-то на периферии сознания уловив, как одновременно с этим какой-то пациент открывает дверь за его спиной. — Будь ты мне трижды женой когда-то, ты теперь не более чем пройденный этап в жизни, — белёсые клыки, давно не испачканные в крови, страшно блеснули в неярком свете. Жан зашипел как разьярённая змея, физически ощущая, как собственные зрачки становятся вертикальными, а когти протыкают кожу ладони, которую он крепко сжал в кулак, — И прекрати манипулировать тем, что когда-то было между нами. Хочешь жить так, как живёшь сейчас — живи. Только исчезни из моей жизни и человека своего забирай. Жан развернулся, пряча клыки, — разозлённый, запутавшийся, в смятении, — и застыл, словно налетев на невидимую преграду. Взгляд потемневших глаз с по-кошачьи узкими зрачками столкнулся с другим, принадлежащим человеку, который замер у самого входа, не открыв толком тяжёлую дверь. Ольга сзади издала какое-то невнятное хмыканье, но на неё никто не обратил внимания. Сергей смотрел абсолютно непроницаемым взглядом, и лишь в самом сузившемся от волнения зрачке можно было прочесть и страх, и обиду, и злость, и вину, и ещё тысячу разных эмоций, которых, он, вероятно, и сам понять не мог. Спустя секунду губы его дрогнули, и с них сорвалось тихое, до боли виноватое и ошарашенное: — Так она… И была твоей семьёй? Жан ничего не ответил и быстро вышел из комнаты.