***
За две недели до этого:
Холодно и пусто. И дело далеко не в обстановке на окном. Внутри словно что-то вырвали, раздавили. Осушили бокал без остатка. Впервые заключен в ловушке из которой нет другого выхода. Есть только один, но он убьет все, сотрет с лица земли все то, что создавалось годами, собиралось по крупице. — Ки, Кай, вы не хотите мне посоветовать что-то? — брюнетка сидела по средине кровати, теребя в руках пододеяльник, а рядом с ней лежали два добермана, внимательно наблюдая за её действиями. К большому удивлению их хозяина, Мирэ удалось найти с ними общий язык, более того, они кажется даже начали слушать её, приняли её за своего друга, не видя угроз. Она была к ним добра, подкармливала пока никто не видел и часами разговаривала, находясь в заточении. Чонгук оставил их охранять её, дал приказ при попытке сбежать — нападать, но они стали защищать её. Кай был особенно открыт к её ласкам, он все время тянулся к ней, ложился рядом, облизывал лицо и бил лапкой, когда она не хотела с ним играть, а вот Ки все же не так к ней привязался. Казалось он тоже смог полюбить её, но держал дистанцию, был до последнего предан своему единственному хозяину, не хотел его разочаровывать, — Ладно уж… Пойду пройдусь. Мирэ оставила собак и накинув халат спустилась на первый этаж, чтобы попить холодной воды. Все её тело горело, хотя температуры вроде бы и не было. Видимо из-за стресса. Из-за постоянных размышлений. За спиной послышались тяжелые шаги от массивной обуви. Повеяло прохладным воздухом и в нем она учуяла запах от сигаретного дыма. Она уже поняла, кто это был, даже оглядываться не пришлось. — Оденься, нужно поговорить, — он стал прямо возле нее и кинул оцепеневший взгляд сверху вниз. — А почему нельзя здесь поговорить? Обязательно идти на улицу, Чонгук? Сейчас же ночь… И вообще где ты был? — переведя дыхание спросила брюнетка. — С каких пор тебя стало волновать где я нахожусь? — он довольно ухмыльнулся, словно впервые за долгое время смог подловить её. — Ну… Я не это имела ввиду, — засмущавшись, сама того не ожидая, Мирэ опустила голову, не желая встречаться со взглядом Чонгука. — Да ладно. Плевать. Мы не на улицу идем, а в подвал, — брюнет сделал шаг назад, ожидая, когда девушка встанет со стула. Он сверлил её взглядом, наслаждаясь не понятной ему реакцией с её стороны. — Куда? В подвал? Чонгук… — голос вмиг стал тише, потеряв всю свою уверенность, — Но, почему? — Если сейчас же не соберешься, я силой затащу тебя туда и запру. И Мирэ, твои уловки во второй раз не сработают. Иди одевайся! Я долго ждать не буду, — скрестив руки на груди, Чонгук провожал её взглядом до момента, пока она не скрылась за дверным проемом второго этажа. Он шагал уверенно, идя впереди, а Мирэ плелась позади, еле перебирая ногами. Под ногами трескало опавшее листья, которое поддалось влиянию мороза, а луна светила ярче солнца. В её голове было тысячу вопросов. А в его только один. В последнее время все было слишком натянуто, висело на волоске. Чонгук за все это время даже не попытался встретиться с отцом Мирэ и заявить о своих требованиях. Она не знала, ищет ли её кто или все вновь подумали, что её не устроила жизнь здесь и она опять решила уехать из страны. Войдя в подвал, Чонгук закрыл за ними двери и быстрым шагом пошел ко столу, а затем расстегнул свой черный оверсайз пуховик и что-то медленно вытащил из внутреннего кармана. — Подойди ближе или ты все еще меня боишься? — он провел кончиком языка по пересохшим от мороза губам и вскинул бровь. — Что это? — Мирэ подошла ко столу и от удивления прикрыла рот ладонью. Там было около пару десятков небольших фото. Он хаотично разбросал их по столу и внимательно наблюдал за мимикой своей пленницы. — Не узнаешь? — длинными худощавыми пальцами, он начал перебирать фото. Аккуратно взяв одно в руки, он поднес его чуть ли не к носу девушки, — А так? У тебя проблемы с памятью или что? — Я правда не понимаю… — на её глазах появились слезы, а голос начал дрожать, — Что ты хочешь мне этим сказать? — Мирэ! Хватит! — Чонгук повысил голос, крикнув, но затем перевел дыхание и вновь собрался, — Правда, хватит. Эти фото… — он медленно рассматривал каждое из них, словно наслаждаясь, а уголки его губ приподнялись в довольной улыбке, — Это ведь твоих рук дело? Хотя нет, можешь не отвечать, я и так знаю. — И что мне теперь делать? — облегченно произнесла девушка. Клетка в которую она была заключена рассыпалась. Метал начал плавиться от температуры. Может это и к лучшему? Теперь она свободна. С её уст вырвался удовлетворенный вздох. Мирэ подняла глаза вверх и встретилась с его взглядом, в котором все еще читалась уйма вопросов, — Где ты выдрал эти фото? Думаешь… — Все это время. С самого начала ты играла роль, я должен поаплодировать тебе, ты правда достойна оскара, — он схватил её за руки и притянул к себе, обжигая горячим дыханием, — твои слезы, страх, переживания… Даже то, как ты неудачно пыталась пырнуть меня ножом, все это было продумано до мелочей. Ты с самого начала надела маску жертвы и тебе удалось даже меня обвести вокруг пальца. Твои манеры, поведение, даже взгляд, — он вдруг громко рассмеялся, крепче сжимая её руки, — как тебе все это удалось? — Мне больно Чонгук… — Я привел тебя сюда, чтобы ты мне рассказала. Если не скажешь, я правда убью тебя здесь, Мирэ, — голос его стал более твердым, словно он и правда собирался это сделать. Он смотрел в его глаза, пытался в который раз разглядеть там то, что каждый день видел в отражении напротив. Неужели она такая же? Неужели она может быть той, кто хуже в сотни раз? Эти вопросы, возможно, навсегда останутся без ответа. Мирэ молчала около минуты. Она думала, как поступить правильно, что ему сказать, поверит ли он ей. Но, что-то в глубине души подсказывало, что ему можно рассказать. Каким бы ужасным он не казался, всего лишь раз. Всего лишь раз ей хотелось еще раз кому-то поверить, довериться без сожалений. Даже если он предаст её, даже если сдаст или убьет, в целом мире ей хотелось иметь кого-то, кто мог бы разделить с ней все это. И пусть она снова наступит на те же грабли, внутри она ведь до сих пор девушка, которая хотела отдавать и принимать в ответ. Ей хотелось верить в то, что когда-то и в её бесполезной жизни появиться кто-то, кто будет с ней до конца, даже если правда острее клинка, даже если обида горячее огня, а боль холоднее льда. — Ханбёль. Имя с которым я родилась — Кан Ханбёль, — брюнетка перевела дыхание, закусив нижнюю губу, — По моим жилам не течет кровь семьи Ким. Кан Ханбёль — убийца погубившая десятки жизней, а Ким Мирэ — лгунья, умело скрывающая все это.***
19 лет назад:
Маленькая девочка лежала под давно остывшим трупом и горько плакала. Дождь образовал огромную кровавую лужу вокруг. Она плакала от громких внезапных звуков, которые разносились вокруг, подобно грому, она тряслась от холода, не зная, как согреться и чувствовала, как её с каждым вздохом вдавливало в асфальт что-то тяжелое. Детский плач расходился по мосту с неимоверной скоростью, заполняя воздух. Тогда дитя не понимало, что её вдавливало в асфальт мертвое родное тело, которое хотело спасти её, пожертвовав своей жизнью, чтобы спасти жизнь своему ангелу. Холод медленно поглощал все живое в теле малютки, смерти осталось лишь спеть свой гимн, который навсегда облегчит и закроет утяжеленные веки. — Здесь кто-то есть! — мужчина в черном костюме подбежал к трупу и перевернул его, — Здесь ребенок, господин! — Ребенок? — второй мужчина медленно вышел из машины премиум-класса и подошел к месту, где лежал уже еле дышащий ребенок, — Скорее, подними это дитя! — Это девочка… Она скорее всего умрет от переохлаждения, — тяжело вздохнул мужчина, поднимая девочку на руки и укутывая в свой пиджак. — Эта девочка возможно послана мне самой судьбой, — мужчина тепло улыбнулся, рассматривая девочку четырех лет, — я заберу её домой. — Господин Ким, а что же делать с трупом? Эта женщина, скорее мать девочки. — Можешь оставить так, или скинуть в реку. В любом случае, это не наших рук дело. Никто не должен знать, что мы сегодня были здесь! — мужчина забрал девочку к себе на руки и понес в машину, наблюдая из окна, как его охранник скидывает труп молодой женщины в реку Хан. Это был один из самых дождливых дней осени. Небеса словно оплакивали со всем горем потерю. Женщина, которая с последних сил пыталась спастись, отдавая жизнь за свою маленькую частичку была поглощена холодной водой реки. Её тело уносило все дальше, вместе с воспоминаниями о ней. Она так и не услышала самое бесценное в этом мире слово «мама» с уст своей малютки, она так и не встретилась со своим мужем, не успела попрощаться. Никто не вспомнит о ней, а дочь её была слишком маленькой, чтобы запомнить свою маму. В этом мире словно никогда и не было такого человека. Её жизнь, как и самое дорогое в её жизни забрали, выдав за свое. — Господин, что вы намерены делать с девочкой? — в кабинет старшего Кима вошел его друг — начальник охраны. Девочку к этому времени поместили в одну из комнат в домике для прислуги, обставив комнату, словно больничную палату, назначив для неё «своего» семейного врача и наставив к ней няню, которая должна постоянно следить за её состоянием. Дела у неё шли не очень из-за того, что она долго пролежала в холодной воде на асфальте, но все же, её можно было излечить и полностью восстановить здоровье. — Мирэ, — мужчина покачнулся в кресле и слегка выпрямил спину, — с этих пор у этой девочки есть имя. Ким Мирэ — младшая дочь будущего верховного судьи. Теперь не нужно из кожи вон лезть, ведь одним из правил участия в конкурсе было иметь двоих детей. Никто никогда не должен узнать, что эта девочка не родная мне дочь. Пусть она растет будучи частью семьи Ким. Мать её, моя жена не пожелала оставаться здесь со своими детьми и предпочла деньги — семье. Мы создадим красивую историю, чтобы пронзить сердца людей сочувствием. Пост верховного судьи уже в моем кармане. — Но господин, все знают о том, что у вас не было второго ребенка. Будет тяжело заставить людей поверить в это, даже ваше близкое окружение не примет это. — Нужно сделать так, чтобы поверили. Моя жена бросила Тэхена пять лет назад, думаю можно додумать то, что она уходила будучи беременной вторым ребенком и потом просто отдала малышку мне. На самом деле все просто, нужно лишь, чтобы вы хорошенько постарались. Никто никогда не должен узнать о том, что Мирэ не моя родная дочь, даже она сама. Мы представим её Тэхену, как только она придет в себя. Пусть и сын мой поверит в то, что мать не только бросила его, но и скрывала от него его сестру, а позже просто сдалась и отдала её мне. Эта девочка много настрадалась, она — мой спасательный круг, а я её, — насупив брови говорил Донхван. Эта девочка для него была, как лучик света в кромешной тьме. Она была единственным его шансом для вступления на должность верховного судьи, ведь ведь по условиям конкурса, кандидат должен быть старше тридцати пяти лет, иметь стаж работы в области права больше пяти лет и двоих детей. Такими были требования правительства. Хотя, никто не понимал, зачем нужно иметь именно двоих детей, видимо этот пункт добавили специально, чтобы отсеять большинство кандидатов и сделать из конкурса подкупную кампанию, — жену мою найди и заставь её замолчать навеки. Дети должны знать лишь то, что мать их не хочет больше видеть их. Заставь всех поверить в это, а если кто не поверит — убери. С этих пор она моя родная дочь! На этом точка. — Вас понял, господин Ким, — мужчина положительно кивнул головой и предложил Донхвану выпить немного, чтобы отметить второе день рождение его новоиспеченной дочери. Время шло и как ожидал Ким Донхван, все прошло по маслу, как он и хотел. Все поверили в вымышленную и такую душераздирающую историю о матери бросившей двоих детей без сожалений и угрызений совести. Тэхену было девять лет, он ничего толком еще не понимал в таких делах, поэтому, если взрослые люди поверили в это, то и он без вопросов поверил. Он был рад появлению младшей сестрички в их доме, он был рад её «возвращению». Отца избрали верховным судьей и у него появилось еще больше власти, никто бы и не догадался никогда, что за скелеты хранит в шкафу эта семья. Тэхен полюбил свою сестру с первого взгляда, он много времени проводил с ней, после того, как приходил со школы и учил уроки, он играл с ней, уделял ей все свое свободное время. К сожалению, девочка оказалась с очень слабым иммунитетом, она часто болела, видимо из-за того, что однажды сильно промерзла. Но это можно было излечить. Мирэ очень любила природу, проводила на улице все свое время. Больше этого в своей жизни она любила только своего брата. Она быстро училась, ведь у неё была конкуренция — сын няни. Он был всего на пять лет старше. Няня была ей и за учительницу, и за маму. Ким Ёнхи приняла девочку, как свою дочь, она опекала её, заботилась о ней и всегда была на её стороне. Мирэ отплачивала взаимностью своей няне, но сын её с годами все больше раздражал девочку. Он относился к ней так, как к своей подруге, хотя она была по статусу выше него, ведь его мама была всего лишь няней, а отец девочки хорошо относился к ним только из-за того, что госпожа Ёнхи в свое время вынянчила Тэхена, а теперь нянчилась и с Мирэ. Вот поэтому мать с сыном жили в домике для прислуги рядом с домом своих хозяев. Никто даже не заподозрил ни о чем. Все шло своим чередом, только до тех пор, пока Мирэ не решила уехать заграницу. Обстановке в доме становилась все накаленней после того, как дети стали подростками. Тэхен вскоре перешел в старшую школу и решил жить отдельно от отца, он ему мешать в этом не стал. Мирэ же стало без брата в этом доме очень одиноко и пусто, она все время была одна. Ей пришлось выбрать обучение заграницей, чтобы хоть как-то покинуть стены этого дома. Донхван и здесь против выступать не стал, а наоборот, поддержал свою младшую дочь, ведь видел, как сильно она старалась стать лучшей из лучших. Обучение за границей пошло бы ей на пользу. Он полюбил её, с годами слишком привязавшись. Он и сам поверил в то, что это его малышка. — Мирэ, мне нужно кое-что отдать тебе, — женщина за очередным обедом в доме для прислуги, за пару дней до отъезда девочки за границу, решила ей все же отдать то, что принадлежало ей. Десять лет назад Мирэ появилась в этом доме в мокрой, запачканной в крови и болоте одежде, но помимо этого на шее у неё висел кулон в форме звезды, что служило чехлом для небольшого диктофона внутри. Одна их прислуги, которая переодевала девочку сразу же обратила на это внимание и передала Донхвану. После этого, её в этом доме никто больше не видел, а мужчина прослушав пару записей на устройстве, понял, что нужно поскорее избавиться от этого. Он выбросил его в мусорное ведро на кухне и уже и думать забыл о нем. Но в тот день, Ёнхи тоже заметила этот кулон на шее у девочки, она проследила за служанкой, а затем и за самим господином и после того, как он выбросил кулон в мусорное ведро — подобрала. Ей было велено держать язык за зубами, ведь она была одной из тех, кто знал правду о том, что Мирэ не родная дочь Донхвана, но это было бездоказательно до тех пор, пока она не прослушала записи на диктофоне. Женщина хранила это в тайне от всех, долго сомневаясь в том, стоит ли отдавать его девочке. Каждый раз, когда она слушала те записи, материнское сердце кровью обливалось. Ёнхи решила, что как только Мирэ станет старше, отдаст ей это. Она должна узнать каким способом ей далась её жизнь. Она сама решила за Мирэ, исходя из своих чувств. И лучше бы этого не делала. Лучше бы до конца своих дней девочка думала о том, что её бросила мама, что она родная дочь этой семьи. Тогда бы судьба её сложилась иначе. Тогда бы существовала только Ким Мирэ, а Кан Ханбёль была несуществующим человеком, вымышленным персонажем трагично погибшем на мосту. В этот день была проведена условная линия между одним человеком, но с разными судьбами. Ёнхи просила ничего не говорить отцу и поведала девочке правду о том, что на самом деле она не родная дочь Донхвана. Мир рухнул. Ей стало тяжело дышать, огромные капли слез падали на стол, разбиваясь на сотни осколков, как и её сердце. Трудно поверить в то, что ты никто. Ты одна. Всегда была чужой, всегда была другой. В этот момент Мирэ возненавидела свою няню, но говорить о том, что узнала правду кому-то из своей «семьи» она не собиралась. Мирэ не стала слушать запись дома, она спрятала её в чемодан и ждала того момента, когда сможет прослушать её, будучи далеко от дома. По прилету в Лондон, девочка сразу же начала обустраиваться. Но кое-что гложило её все это время. Так и не прослушанная запись, лежащая на дне чемодана. До последнего Мирэ оттягивала этот момент, не хотела верить в слова няни, до последнего она хотела верить, что жизнь её принадлежит лишь ей и не была ей навязана. Она не могла быть никем другим, ведь так была похожа на своего отца, она не хотела также принимать тот факт, что самый любимый братик в её жизни не родной ей. Все это она подавляла внутри, заставляла себя не думать, не слушать, не верить. Не раз она пыталась избавиться от так и не прослушанной записи, не раз она рылась в мусорных ведрах, утирая слезы рукой. Камень с каждым днем становился все больше, он тянул её на дно. Уж лучше утонуть, чем принять тот факт, что все это правда. Напившись однажды, дрожащими руками, девушка залезла в ледяную ванную и нажала на небольшую кнопку. Комнату заполнил нежный, полон любви и счастья голос. Голос мамы. — Сегодня на свет появилась моя звездочка — Ханбёль. Я уверена, она будет самой милой и хорошей девочкой. Она так похожа на своего папу. Мы так любим тебя, доченька, правда ведь, папа? — Сегодня Бёль сказала первое слово: «Папа». Я немного огорчена, — слышен милый смех, — Но думаю, это ведь не страшно? Уверена, наша малышка любит нас одинаково. — Сегодня нашей доченьке исполняется годик. Она так хорошо ходит, я бы сказала, даже бегает. Её улыбка так невинна, никто не может устоять пред ней, — смеется, — наша доченька очень красивая и умная. За что я заслужила такое счастье? Малышка, обещаю тебе, мамочка с папой всегда будут на твоей стороне и не оставят тебя. Ты большой подарок, дарованный нам небесами. — Сегодня моя малышка разбила коленки, она так горько плакала. Мне от этого очень больно, сердце кровью обливается, — слышно всхлипывание мамы, — не хочу чтобы моей доченьке было больно. Впереди еще сколько всего… Я так люблю тебя, Ханбёль. — Сегодня вторник. 14 апреля 2003 года. Моя милая, мама так скучает по тем дням, когда мы с твоим отцом и тобой гуляли по городу, то время было таким спокойным… Мы могли гулять днями напролет, ездить к морю или наведываться в кондитерскую, чтобы купить мороженое. Те дни были лучшими днями в моей жизни. В те дни всегда была тишина, а время текло как-то совершенно по-особенному. Знаешь, малышка, я надеюсь мы сможем найти нашего папу и снова быть счастливыми. Я надеюсь, мы будем вместе всегда и обязательно преодолеем все это. — Я не смогла тебя уберечь. Моя малышка… Я буду любить тебя вечно. Мама и папа всегда будут рядом с тобой. Я надеюсь ты сможешь выжить. Ты обязательно выживешь! Пожалуйста. Твоя мама скоро покинет тебя, прости. Мне правда жаль. Доченька, мне очень жаль. Если ты сможешь выжить… Никогда не забывай свое имя и помни своих маму и папу. Кан Юнхи и Кан Минсок… Мы безгранично любим тебя, — женщина начала захлебываться своей же кровью, — моя самая драгоценная… И она замолчала, так и не успев нажать на кнопку и остановить запись. Последующее, что слышала Мирэ, это свой же громкий плач. Голос мамы навсегда отбился в памяти, он занял там все место. Больно. Больно так, словно из неё вырвали сердце, раздавили его и засунули обратно. Камень оборвался, превратив все внутри в пустоту. Впервые она почувствовала такую невыносимую боль, боль, которая ломала кости, истощала, высасывала последнюю жизнь. Словами не передать, как тяжело ей было услышать голос мамы, своей родной, единственной во всем мире — мамы. — Мама… — Мирэ захлебываясь в своих же слезах снова и снова произносила это слово, — Мама! Ты слышишь меня сейчас? Твоя малышка наконец-то называет тебя мамой. Прости, что так поздно, мамочка. Мамочка, я буду любить тебя до последнего вздоха. Твоя Ханбёль никогда не забудет тебя. Прости меня… Прошу, прости меня мама, за то, что тебе пришлось так поздно услышать голос своей дочери. Она опустилась с головой под воду в ванной и горько плакала, она хотела задохнуться, впустить воду в свои легкие и умереть. Она слушала тишину, запись продолжала идти, а диктофон валялся на кафельном полу. Девушка уже было решила покончить с мучениями раз и навсегда, но внезапно на записи снова послышались чьи-то голоса. Она плохо слышала из-за шума воды в ушах, никак не могла разобрать, она и не узнала сначала. — Здесь кто-то есть! Здесь ребенок, господин! — послышался голос неизвестного. — Ребенок? Скорее, подними это дитя! — а этот голос прозвучал словно гром средь ясного неба. Мирэ узнала его, голос «отца», он звучал немного иначе в силу возраста, но по-прежнему был все тем же. — Это девочка… Она скорее всего умрет от переохлаждения. — Эта девочка возможно послана мне самой судьбой. Я заберу её домой. — Господин Ким, а что же делать с трупом? Эта женщина, скорее мать девочки. — Можешь оставить так, или скинуть в реку. В любом случае, это не наших рук дело. Никто не должен знать, что мы сегодня были здесь! «Скинуть в реку», эти слова разошлись эхом в её голове. Её маму просто скинули в реку. Маму, которая жизнь отдала, чтобы спасти свою дочь, которая даровала ей жизнь и так сильно любила её. Мирэ вынырнула с леденящей воды, а глаза её наполнились чем-то до сих пор невиданным. Так вот откуда у неё такая любовь к погружению в ледяную воду. Её организм запомнил тот момент, когда холодная вода растекалась под еле живым телом ребенка. Каждый раз мозг пытался восстановить в памяти воспоминания о том ужасном дне, но к сожалению, это все напрасно. Все, что осталось внутри — лёд поглощающий пламя.***
Мирэ стояла напротив Чонгука и смотрела в его черные глаза, в которых казалось не было ничего, кроме кромешной тьмы. В его глазах она видела свое отражения, она видела чудовище. Теперь, когда он узнал о ней все, ей было интересно, как он поступит, что сделает. Она правда не понимала. Рассказав ему всю историю, она не увидела никаких изменений. Возможно он обрабатывал информацию, возможно чего-то не понимал. Чонгук смотрел словно сквозь неё и не издавал не единого звука. Неужели она ошиблась? Второй раз… Однажды ей пришлось поведать правду на тот момент единственному человеку, который стал её спасением, который стал её первой настоящей любовью, но тот человек бросил её. Бросил из-за того, что не смог жить с этим, не смог жить с убийцей. Иногда ей казалось, что он видел в ней смерть, что он боялся её. Она всегда хотела видеть помимо полного любви и тепла взгляда, не осуждающий взгляд. Как-бы хорошо Чимин не скрывал это, Мирэ читала его, видела на сквозь. — Я был прав на твой счет, — тишина прервалась, заставив от неожиданности вздрогнуть. Чонгук сухо усмехнулся, вскинув бровь и посмотрел на неё совершенно иным, невиданным ей до этого взглядом. — Теперь ты понимаешь, что зря все это было? То, что я здесь, теперь, когда ты знаешь всю правду, ничего тебе не даст. Если мой отец узнает о том, что я убийца, знающая правду о своем прошлом, он ни за что не пойдет на твои уловки. Он захочет избавиться от меня. Они все захотят. — Тогда почему не избавиться от них первыми? — после короткой паузы спросил брюнет. — Что? Ты предлагаешь мне убить тех, кого я считала своей семьей? — она никогда об этом не думала. Это невозможно. Как бы там ни было, они спасли её, они были её семьей на протяжении многих лет, только их она помнит. — Да, я так и говорю. Если попросишь меня, я могу убить их для тебя, — он опустил глаза вниз, играя ботинком с небольшим камешком на полу, — разве ты не важна? Ты ставишь в приоритет жизнь тех, кто не является тебе семьей и боишься им показать истинную себя, боишься, что они не примут твою сторону и захотят тебя посадить или убить. Разве ты не достаточно настрадалась? Та девушка, Ханбёль, она заслуживает лучшей жизни. Заслуживает вернуть свою настоящую жизнь, — он поднял пару черных глаз, устремившись на девушку, — я говорю это лишь раз. Иногда я тоже могу быть хорошим. — Чонгук… — она внезапно сделала паузу. Его слова пробили толстый слой льда. Как бы ужасно это не звучало, но он был прав. Она боялась признаться своей семье, боялась, что не родной отец, может сбросить её тело в реку, как когда-то тело её мертвой мамы, а брат, брат мог бы навсегда отречься от неё, посадив за решетку на пожизненный срок. Стоило ему только узнать то, что она не родная ему, стоило им всем только узнать правду и она станет балластом для той семьи. Её слабостью в конце концов оказался страх перед неродной семьей. Чонгук кажется понимал её. Его слова позволили ей увидеть разницу, ей было с чем сравнить двоих людей, которым она доверила свою тайну. Они отличались тем, что один готов был жизнь отдать за неё, а другой — лишить всех жизни.