Нужен кто-то

Рангвиндр смотрел на закрывшуюся деревянную дверь. Пустой взгляд блуждал по лицам людей, но все чувства притупились. Он не чувствовал ног, не ощущал того, как его руки протирают бокал, обводя его по всему периметру белым полотенцем уже в сотый раз. Он слышал лишь гул своего сердца и слова Кэйи в ушах. «Я люблю тебя» билось о стенки черепа, гулким эхом отдаваясь в глубине сознания. Если бы он только мог ответить ему взаимностью, если бы мог ответить ему: «Я люблю тебя так же сильно, Альберих». Но сказать это = тому же, что сказать о том, что не любишь, потому что слова любви — ложь. Но если бы только можно было остановить процесс, который явно начнется через пару часов, а может уже незримо, но начался. Если только можно полюбить того, кого ты не любил. Но это снова обман. Обман для самого Дилюка и для Кэйи. Черт. Как нелепо. Как глупо и необъяснимо потерять дорогого тебе человека за пару секунд. Из-за пары слов, он становится для тебя далеким, становится призраком воспоминаний, которые будут ходить за тобой попятам. Невольно Рангвиндр вспомнил о вазе, стоящей в винокурне. Она не вписывается в интерьер, но это память. Да, теперь это действительно память о Кэйе, о былых временах и его жизни. О названном брате, который вскоре станет лишь холодным гниющим телом в сырой земле. «Кэй еще жив» — мысленно одернул себя Дилюк, прерывая мрачные мысли о смерти брата. «Он жив и, может, не умрет. Есть же шансы, что он влюбится взаимно, что его прооперируют.» Хотя, зная Альбериха, он предпочтет смерть безэмоциональности, холодности робота. Да, предпочтет прорасти прекрасным цветком на могиле, нежели полюбить кого-то так же сильно, как красноволосого. Черт. Черт. Черт. Почему именно он? Почему не кто-то другой? Почему такую боль должен испытать Кэй, а не кто-то другой? Да, эгоистично, да, лицемерно. Но Дилюк хотел, чтобы это был кто-то другой, чтобы кто-то другой признался ему в чувствах. Он понимает, что сорвется на крик, когда эти голубые глаза остекленеют и закроются навсегда, не успев в последний раз взглянуть на брата. Да даже не не успев, просто не захотев. Не потому что обида пожирает его изнутри, а потому что он никогда не захочет, чтобы человек, которого он впервые в жизни по-настоящему полюбил, видел и чувствовал, как леденеют его пальцы и замедляется дыхание, как веки наливаются свинцом и опускаются. А губы произносят последнее «я люблю тебя» и больше никогда не размыкаются, чтобы сказать что-то. Дилюк снова одергивает себя. Хватит. «Хватит думать о Альберихе так, будто он уже лежит в земле, под закрытой крышкой гроба. Да, возможно Кэйа уже в гробу, но только одной ногой, и крышка еще не закрыта, не забита гвоздями, а яма не выкопана. Он еще жив.» Рангвиндр возвращается к работе, стараясь отвлечься от мрачных мыслей о брате, но сознание снова и снова рисует ему страшные картинки, которые он никогда не хотел бы увидеть.