***
Если назвать всю происходящую ситуацию пиздецом, этого будет катастрофически мало. Пиздец был, когда Игорь Гречкину в баре задерживал, когда в её день рождения в машину укладывал, когда она с проституткой в участке подралась. Это был пиздец. А то, что сейчас происходит, это не пиздец. Это пиздец в миллионной степени, помноженный на число Грэма. И всё равно этого недостаточно, чтобы всё это охарактеризовать. Он приезжает не первый. К тому моменту, как Игорь добирается до Московского вокзала, там уже толпится народ. Он замечает несколько полицейских машин, неподалёку стоит какая-то группа детей разных возрастов — на экскурсию, может, приехали. Рядом с ними две, должно быть, учительницы. Дети сгрудились в одну кучку, кто-то из них плачет. В центре всей этой экспозиции — машина скорой, а чуть дальше — неровно стоящая ламба. «Что ты натворила, блядь?» — пытается понять Игорь, выискивая во всей этой суматохе Гречкину. Он приподнимает оградительную ленту и подходит ближе. К нему подбегает Дима, которого кто-то особо сообразительный догадался взять с собой. — Игорь, тут твоя старая знакомая отличилась! — Дима, насколько это сейчас возможно, старается обстановку разрядить. — Кто? — зачем-то спрашивает Игорь, как будто ответа не знает или верить в него отказывается. — Кира Гречкина. Помнишь такую? — Да, что-то такое было… — он оглядывается. Её нигде нет. Неужели?.. В окно ближайшей к нему машины кто-то настойчиво барабанит. Настолько настойчиво, что не обратить на это внимание нельзя. С заднего сидения ему машет зарёванная Гречкина. Ну, жива хотя бы. Игорь вздыхает. Хочется сейчас же уехать домой. Тут людей достаточно, есть кому с ней возиться. Ей невероятно повезло, что она сейчас за стеклом, потому что мысль задушить её голыми руками нарастает с каждой секундой. От греха подальше, Игорь отходит. Его передёргивает. Дрянь. Идиотка. Блядская испорченная девка. — Что вообще случилось? — спрашивает он у Димы и закуривает. Дима сбивчиво рассказывает. Всё оказывается даже хуже, чем Игорь предполагал. Девочку из детдома, блядь… — А за рулём? — Игорь не меняет интонации, старается выглядеть безразличным, но сил на это остаётся всё меньше. — А за рулём был некий… — Дима задумывается на мгновение, Игорь готов уже и его убить за компанию. — Антон Сергеев. Он в другой машине. Это никак Гречкину не обеляет, но Игоря всё же отпускает что-то.***
Спустя час шумная толпа перемещается в участок. В сокращённом составе, естественно. Детям там точно делать нечего. Но главные звёзды — Гречкина и её шкет — разумеется, здесь. В разных допросных только. Каждого из них сейчас обрабатывает по меньшей мере человек пять. Игоря среди них нет. Помочь он вряд ли чем-то сможет, только хуже сделает, потому что, считает он, стоит ему кого-то из этих двоих увидеть, и выносить их отсюда будут уже по кусочкам. Поэтому Игорь не лезет. У него выходной вообще-то, но идти домой не прельщает. Нужно хоть как-то свою вовлечённость показать. Сидит, бумажки перебирает и пытается вообще не думать о том, что в допросных происходит. И за Гречкину не переживает ни разу. И карандашом себя в подушечку пальца то и дело тыкает вовсе не от нервов. Только иногда из-за стекла наблюдает за тем, как там всё происходит. Гречкина сначала тихо сидит, держаться старается, потом рыдать начинает, и тогда Игорь старается стаканчик с кофе в стену не кинуть. А пацан этот — молодец, хули. Вообще, кажется, не переживает. Улыбается, из-под очков глядя, пока ему Костя Цветков вещает что-то. Часа через три дверь в одну из допросных открывают, и оттуда в непривычной для себя манере, тихо, как мышь, появляется Гречкина. Она быстро идёт к выходу, стараясь внимания к себе не привлекать. — Стоять, — останавливает её Игорь почти у самых дверей. Гречкина замирает, но поворачиваться к нему не спешит, боится. Игорь хватает с вешалки куртку и сам выходит. — За мной, — коротко бросает он. Он слышит, как Гречкина семенит за ним, и тихое злорадство проскальзывает на его лице. Она не свернёт, в этом он не сомневается. Они до парковки доходят. — В машину, — командует он и открывает заднюю дверь. В другой ситуации, Игорь готов поспорить, Гречкина бы закобенила, начала бы ныть, что всё ей не так: и машина слишком дешманская, и сидеть ей неудобно, и вообще она сейчас лучше водителю позвонит. Но даже в её безмозглой башке что-то щёлкает, раз она решает не возникать. Игорю курить хочется, но некогда. Да и если он закурит, взорвётся как триста тонн тротила. Он садится в машину, заводит, легко барабанит по рулю пальцами и только потом трогается с места. Он краем глаза смотрит в зеркало — Гречкина в пол глядит, как порядочная, сидит, вся сжавшись. Игорь едет быстро: город почти пустой субботним утром. Всю дорогу Гречкина не издаёт ни звука, и так не знает, чего ожидать. Только однажды спрашивает. — Куда мы едем? — Закрой рот, — прикрикивает Игорь. Когда приедут — сама увидит. Говорить сейчас с ней нет никакого желания. Сказать-то многое хочется, но подождать это вполне может. Тут сорваться недолго, а две аварии за один день — чересчур даже для майора полиции. Говорить с врагом лучше на безопасной территории, а ничего более безопасного, чем собственная квартира, Игорь придумать не может. Как только за ними захлопывается дверь, Игорь идёт на кухню. — Сядь, — говорит он, Гречкиной указывая на продавленный диван, сам же открывает холодильник и медленно доливает остатки бутылки водки себе в стакан. Задерживает дыхание и выпивает одним махом. Старое дедовское лекарство, а действует безотказно. Вот так. Теперь хоть говорить можно, если Гречкина водки не ядрёней. За это время Гречкина спокойно могла сбежать, но сидит она, не шелохнувшись. Понимает, блядь, что за дверью дороги назад уже не будет. Если выбежит — пизда всему, что всё это время происходило. Игорь — мент-пардон-полицейский, что ни говори, виртуозный, поэтому найти её в два счёта сможет. Но боится она не этого. Игорь её сейчас насквозь видит. Некрасиво, может быть, ею в уязвлённом состоянии пользоваться, но Игорю на то, что там красиво, класть с высокой колокольни. Боится она не того, что найдёт, а того, что даже искать не станет. Весело, должно быть, на нервах у взрослого мужика играть, и отказываться от этого она не захочет. — А теперь рассказывай, блядь, — и сейчас это уж точно не междометие. Игорь возвращается. Идёт медленно, чтобы через край не полилось то, что он столько времени в себе копит. — Только без соплей, — заранее пресекает он любые попытки надавить на жалость или лишний раз поактёрствовать. — Говори как есть, — пододвигает скрипучий стул и садится прямо напротив неё. Гречкина быстро стучит сложенными в замок ладонями по коленке, кусает нижнюю губу. Конкретно это Игоря, на удивление, не бесит. Пусть остатки мозгов в кучку соберёт, может, полезно будет. — Мы возвращались с клуба… — начинает она. Игорь отмечать, что «с клуба» говорят разве что те, кто «с села» приехал, не хочет. — Кто «мы»? — спрашивает он вместо этого. Если она ошибочно думает, что допрос её закончился с выходом из участка, то пусть мечтает дальше. Там её так, порастягивали немножко. Настоящее расследование здесь только начинается. — Только Антон и я. Остальные уехали раньше… «И очень нихерово этим себя спасли,» — мысленно заканчивает Игорь — Так, — продолжает он, — и чо употребляли? — вопрос простой, но в случае с Гречкиной просто необходимый. — Да мы… — Гречкина сразу смотрит куда-то в сторону и дёргает плечами. Она неловко улыбается и как-то непонятно шевелит кистью левой руки. — В глаза смотреть. В тишине голос Игоря звучит так, будто на пол брякает что-то металлическое. Он на Гречкину исподлобья смотрит — приём нехитрый, такому ещё на первом курсе обучают. Таких тщедушных и слабовольных на раз-два раскалывает. И на Гречкину действует — дай Бог. Она уже вся трясётся, настолько взвинчена, что скоро на месте подпрыгнет. Но глаза всё-таки поднимает и отвести их уже не может. — Ко… — голос резко взлетает наверх, она дёргает шеей и едва слышно стучит зубами. — Кокаин. Но я… — Заткнись, — Игорь закрывает лицо руками, запрокидывает голову и протяжно выдыхает, а под конец его выдох перерастает в низкий гортанный рык. — Пили? — Да. — Много? — Да, — Гречкина не шевелится и некоторое время даже не моргает. Игорь вздыхает, прикрывает глаза. Терпеть уже силы нет, и кулаки чешутся. Однако, прежде чем Гречкину в окно выкидывать, неплохо было бы её дослушать. — Дальше, — Игорь говорит так, словно позволяет ей продолжить. — Ну, мы ехали домой… — Гречкина замолкает, как будто пытаясь что-то вспомнить, а потом, когда, кажется, вспоминает, снова начинает плакать. Она плачет долго — несколько минут громко ревёт, даже не стараясь ничего говорить. Игорю быстро этот концерт надоедает, и сидеть на одном месте тоже невмоготу. Он отходит, открывает новую бутылку, выпивает и возвращается, когда Гречкина трёт красные опухшие глаза и уродливо шмыгает носом (и ещё очень большой вопрос — от чего именно? — а то знает Игорь вещества с похожим эффектом). — Я просила его!.. — наконец продолжает она. У неё дыхание сбивается через слово и челюсть стучит. — Просила не гнать!.. Я предупреждала его!.. — А я тебя предупреждал, — чеканит Игорь и к ней подходит. Он пока только рядом стоит, Гречкину не трогает, но и этого хватает, чтобы она в диван вцепилась и ноги к груди прижала. — Предупреждал же? — спрашивает он, но, пока она даже кивнуть не успевает, перехватывает Гречкину за шею и большим пальцем на выступ гортани давит. — Предупреждал, — лицо её к себе притягивает. — Говорил, что так будет. Что от него ничего хорошего ждать не надо. Но девочка же умная! — он отпускает её. — Девочка же сама всё прекрасно знает! Зачем ей взрослых людей слушать?! Она как-нибудь разберётся, пока сама в тюрьму не отъедет. Или не сдохнет под колёсами своей же машины. Или что? — позволяет он себе вскрикнуть, но только на секунду. — Думаешь, — продолжает он уже тише, — если он детдомовского ребёнка угробил, с тобой по-другому будет? Точно так же. Убьёт тебя и даже не вздрогнет. А ты ему ещё «спасибо» на последнем издыхании скажешь. Игорь садится. Вопреки данному самому себе много лет назад обещанию, он закуривает в своей же квартире. На пепел насрать — про него он даже не вспомнит. Юля разве что заметит потом. Юля… Он сейчас мог бы спокойно с Юлей быть где-нибудь, а не с этой соплёй возиться. — Ну, и? — спрашивает он, на Гречкину косясь. — Что в участке сказали? — Я как свидетель пойду, — Гречкина откашливается. У Игоря что-то в груди сжимается, а потом отпускает резко, и лицо, если бы он сдержаться не пытался, расплылось бы в дебильной улыбке. Значит, переживать не за что?.. То есть, он за неё и так не переживает, но, судя по её словам, ей не угрожает ничего, так ведь? — Но… Дно, блядь. Какое «но»?! Никаких «но» здесь нет и быть не должно! И, если она ещё хоть слово лишнее скажет, видит Бог, Игорь возьмёт… — Наверное, я… — Гречкина прижимает ко рту кулак — говорить не хочет… — на себя всё возьму… — Что?.. — Игорь, должно быть, ослышался. Он вперёд подаётся. Настолько тупой она быть не может. — Ну, — тушуется Гречкина, — а что? Меня папа отмажет, а его не станет. Антон ему не особо нравится… Вот уж не думал Игорь, что хоть в чём-то может быть согласен с отцом Гречкиной. Но, ёбаный ты в рот!.. — Сука… Игорь как будто чувствует, что у него глаза краснеют. Он поднимается, и ему двух секунд хватает, чтобы Гречкину оглядеть. Она по паркету дорогой кроссовкой шаркает, проскальзывая, руками в кожаную обивку впивается. Она и так в нескольких местах порвана, так что когти Гречкиной ей вряд ли страшны. В глаза бросается весь блестящий, стразами покрытый, широкий ремень Гречкиной. Игорь хватается за него и тянет, не на себя даже — вверх, медленно поднимает Гречкину, грозясь шлёвки на джинсах сорвать. Гречкина на носках приподнимается и руками хватается за пояс. — Отпусти-и-и! — вопит она, извиваясь. — Я тебя выпорю, блядь! — почти выплёвывает Игорь. — А потом на твоём же ремне повешу вместо боксёрской груши! Что это, гуччи? — болезненно тыкает он в бренд. — Баленсиага, — Гречкина пытается его руки скинуть. Мало пиздюлей от него получала, видимо, раз не поняла до сих пор, что бороться с ним — дело гиблое. — Отлично будет смотреться на твоей шее, — Игорь улыбается, почти смеётся и, главное, делает это так, чтобы Гречкина уж точно заметила. — В городе, если тебе память ещё не отшибло, злой маньяк гуляет на свободе, чтобы жертву новую найти. И таких, как ты, наркоша ёбаная, он не то чтобы на прицел взял, а уже дуло пистолета к виску приставил. Но ты, вместо того чтобы тише воды сидеть и не высовываться, решила не мучиться долго и на курок самой нажать, да? — Игорь не сдерживается-таки. Ей пощёчину влепляет. Звонко так, с оттяжкой, даже ладонь побаливает. — Сука, да я тут думаю, как твою жопу от тюрьмы отмазать, а ты сама подставляешься! Благородно-то как! Но учти, — он её к себе притягивает, близко, лицом к лицу с ней оказывается, — если ты на этот Красный Танатос пойдёшь, про мой номер телефона, про адрес мой, про меня можешь забыть. И плавай дальше, как сама знаешь. Дело твоё — решай сама, а я не буду тебя спасать. Он отпускает Гречкину. В этот раз насовсем. И руку, которой держал её, о штаны вытирает. — А теперь убирайся, — говорит он и, в её сторону не глядя, снова идёт на кухню. — Смотреть на тебя противно. Дверь позади хлопает, не успевает Игорь бутылку открыть. Гречкина, блядина. Так и спиться недалеко...