Мальчишки

Ты сегодня завышаешь планку

Вывернул меня наизнанку…

      Юри — известное ночное заведение и единственное место, где они могли пересекаться. В последнее время оно пользовалось популярностью из-за нового состава «свежих» работников. Юношеские лица, мелькали один за другим как на обложке: за барной стойкой, официанты в соответствующей униформе и танцовщики — если их можно было назвать так.       Самым любопытным из них для «голодных посетителей» казался паренёк, которого Кейске встретил случайно пару недель назад на переходе, когда уже возвращался со смены домой и заметив, что тот обронил кошелек пошёл следом, вернуть владельцу его вещь, но блондин так торопливо шагал, что Баджи успел пройти четверть улицы, ведь кричать что-то типа — «эй, ты» — было бы не прилично.       — Стой, — зовёт брюнет уже почти догнав и светловолосый парень наконец-то оборачивается, смотря с каким-то отвращением. Но как только до юноши доходит, что они не знакомы и его не специально преследовали, взгляд его меняется на недоумевающий:       — Чего тебе? — спрашивает сухо и Кейске лишь протягивает кожаный бумажник, показывая на сторону откуда пришел:       — Ты обронил.       — А, ну, благодарю? — сказал он с такой интонацией, будто сделал одолжение.       Едва ли Кейске видел в ком-то сочетание такого изящества и красоты, поэтому неволей засмотрелся, даже несмотря на такой не доброжелательный ответ в его адрес. Черты лица блондина по-юношески привлекательные, губы красивы, даже когда их не касается улыбка, но в глазах цвета, терпкого зелёного чая, на дне темный осадок и веет жестокостью.       «Это конец» — понимает Баджи, когда испытывает жёсткий крах своей ориентации, ловит гейскую панику и в горле пересыхает, поэтому он не может произнести ничего больше.       — Может отпустишь бумажник, мистер полицейский? — уточняет блондин, показывая на эполеты его голубой рубашки.       — Да, прости. — Спохватившись без желания разжимает пальцы, и не придумав ничего лучше спрашивает: «работаешь здесь?»       — Ага, работаю. Ладно, удачки. — Проговаривает блондин, уже отвернувшись и топая к черному входу для персонала.

***

      С тех пор Баджи частенько захаживал в это заведение для, увы, геев, хоть таким и не являлся. И каких усилий стоило ему очередной раз отшивать от себя перебравшего потенциального партнёра, который предлагал свою кандидатуру буквально в кабинке туалета. Стыд.       «Широи Юри» — представляли парня каждый раз перед тем, как наступала его очередь сменять предыдущего кандидата и с приходом блондина в зале поднимался градус. Любопытные подтягивались даже с задних рядов, чтобы получше рассмотреть парня, чтобы одаривать таким приторно-липким взглядом и в уме представлять как зритель мог бы наказать танцующего за такое распутство, во всех имеющихся позах, но, к сожалению, Широи Юри не продавался.       До каких-то пор.       Такой хрупкий и прекрасный цветок, расцвел на могиле обречённых чувств Кейске, ведь кроме одного единственного разговора, у них не было ничего. И не будет. Белая лилия — нежный, великолепный, словно цветок королей, символ непорочности и чистоты, по крайней мере, так должно было быть…       Баджи мог только воображать какими чарующими могут быть его измазанные блеском губы на вкус, однозначно терпкий и сладкий запах, и он готов бы всё отдать, не будь этот человек таким доступным, как общественная собственность.       Тошно было не от того, как юноша отчаянно пытался подняться со дна, а от себя самого и того, насколько же Кейске жалок, раз считает эту причину единственной. Настоящий трус, желающий того, в чём даже признаться себе не мог до конца.       Однажды, от персонала Баджи услышал, что этого парня зовут Чифую и даже имя его было таким «вкусным», что хотелось смаковать его, проговаривая вслух раз за разом. И для Кейске этот Чифую из нежного и светящегося цветка, со временем всё отчётливее превращался в символ порока. Холодный и бледный, преступающий через себя и увядающий от подобного образа жизни. В глазах его не было счастливого блеска, ни разу.       Как-то по пути в Юри, Кейске встретил старого друга и знал, что тот не осудит ни разу, если он скажет куда направляется и Казутора всегда поддерживал его начинания, даже если идея казалось безумной. У Ханемии не было конкретной цели на вечер, разве что посидеть с Баджи и выпить немного, поговорить о личном и вернуться домой после полуночи.       Пройдя фейс контроль оба направились в шумный зал, где мелькали цветные огни и откуда доносилась громкая музыка, и заметив у гардероба стоящего в чёрной глянцевой униформе Чифую, брюнет впервые решил подойти.       — Мистер полицейский, — обернувшись, вспомнил парня Мацуно, — понравилось у нас? — интересуется безразлично, он уже успел заметить, что парень зачастил, ведь постоянные посетители запоминаются.       — Вроде того, — отвечает Кейске, понимая, что ему нечего сказать этому парню. Он ведь ничего не знает о нем и услышь сейчас Чифую его признание, возможно, попросил бы громил выставить его, обеспечив себе безопасность.       — Не увлекайтесь, — проходя мимо, констатировал Чифую, будто догадываясь о том, что никогда не будет озвучено, — за всё приходится платить, — проговаривает вполоборота Мацуно и эта его милая улыбка, создаёт впечатление такого хорошего мальчика.       «Зачем он улыбнулся?» Кейске вряд-ли понял, и понял бы когда-то. Но, тот сейчас ясно дал ему понять, что здесь нет ни капли искренности и все эти взгляды красивых танцоров лишь для шоу, точно так же, как и его собственные взгляды.       Сегодня Кейске посчастливилось сидеть ближе, потому как пока его не было, Ханемия быстро освоился и занял столик рядом со сценой. Парень — не промах.       Движения тела никогда не врут и сегодня Чифую в отличном настроении. Плавно прогибающаяся спина цепляет идеальными изгибами, сменившийся взгляд смотрит точно на Кейске и впервые «Широи Юри» в своём обычном амплуа, уделил ему внимание.       «Так не смотрят на чужого человека».       «Для кого ты танцуешь? И почему смотришь сейчас?» — крутится в голове Баджи. Словно эти движения Чифую и есть его не выраженные и спрятанные где-то под толщей льдов, чувства.       Это она, та самая искра, которая пробегает между двумя людьми. Так ему кажется, так хочется думать.       Сияющий под софитами латексный, чёрный костюм расстёгивает на половину медленно, покручивая кожаным, пристёгнутым хвостом, точно чеширский кот улыбается, окинув всех взглядом.       К сожалению, этот кот перешёл Кейске дорогу, но коты всегда были его слабостью.       Открывая идеальные линии плеч, без лишних мышц, самый натуральный рельеф, идеально подтянутый и не вычурный, Чифую привлекает ещё больше внимания, а после падает на колени и глубоко как тот же из семейства кошачьих, потягивается, выгибая свою красивую спину и задницу на всеобщее обозрение.       Кейске же просто опускает взгляд, чтобы не видеть всех этих мужланов по сторонам, пускающих слюни на такого милого Чифую. Иначе дай он волю себе и придется отчитываться перед начальством, закончив этот вечер в изоляторе за массовое избиение.       Днём он страж правопорядка полицейского ведомства, а ночью раб своих пороков.       Обычно Чифую танцевал лишь для себя, но сегодня особенный день и Кейске буквально чувствует его взгляд на затылке, даже когда глаза устремляются в стакан. Непонятно лишь отчего, но изменения заметны даже по одному взору, по движениям пальцев, скользящих вдоль своего же тела во время танца и по тому, как вызывающе сегодня смотрится на нём макияж. Старался же, заранее готовился к своему сценическому выступлению.

За всё приходится платить,

как и сказал Чифую.

Своими ценностями.

Своими чувствамми.

      Каждый вкладывает свой смысл в эти слова, но от этого итог не меняется, и каждый прав по-своему. Чифую слишком многогранен, чтобы понять его полностью и слишком не настоящий, чтобы воспринимать всерьез.       Тяжесть души Кейске утопает в алкоголе, алкоголе и ещё алкоголе, помноженном надвое, а теперь уже хочется встретиться с ним. Спросить прямо, — что это за показуха и как понимать его пик интереса?       Но идти не приходится, поскольку он пришёл сам лично и так свободно уселся рядом с другом Баджи, что оба потеряли дар речи, а сзади кто-то даже присвиснул такому особенному вниманию, а после блондин тянется вперёд и смотря прямо в глаза Кейске, шепчет что-то его другу на ухо.       — Извини, я скоро вернусь, — предупреждает Ханемия, которого тот, очевидно, как и всех присутствующих, заинтересовал, а после двое удаляются.       Их нет первые десять, пятнадцать минут, полчаса и это становится настолько очевидным, что горькая усмешка тянется по уголкам губ — улыбка отвращения от самого себя.       Всё, что попадало в поле зрения, смазывалось от выпитого и Баджи неуверенно бредёт к той самой двери, куда недавно свалили двое. Конечно, по-хорошему, он должен был сидеть и ждать, нервно постукивая пальцами по деревянной бильце кресла, но вместо этого, вероломно идёт прямиком, взглянуть правде в глаза.       Ещё пару шагов до того, как не замкнутая зелёная дверь, обтянутая обивкой, видимо, для звукоизоляции, открывается и он стоит в пороге, закрывая за собой дверь, и попутно доставая из кармана сигареты. Он не курит, в принципе, но иногда, в моменты, когда нужно выпустить пар — впускает его сначала в себя, отравляя организм и успокаивая нервы.       Чифую так прекрасно смотрится без одежды, произведение искусства, и даже сейчас, Кейске не может заставить себя отвернуться от него.       — Такой нетерпеливый, — проговаривает сорванным голосом Мацуно, даже не удосужившись слезть с чужого члена и показательно обнимает Тору, улыбаясь довольно и опуская щеку на его плечо.       — Прости, мне нечего сказать в своё оправдание, — честно признался Ханемия, ведь его «сейчас-вернусь» — достаточно затянулось и, судя по всему, он не спешил возвращаться.       — Не торопитесь, я подожду, — констатировал Кейске, выдыхая куда-то вверх серый густой дым, и в душе его про­изо­шло нечто стран­ное: ста­ло страш­но досад­но, что он открывает перед другими эту часть настоящего себя; холод­ное чув­ство гор­до­сти лег­ло на губы, а под ним хоте­лось хоть раз, хотя бы и некста­ти, про­сто выска­зать­ся, но оно того не стоило.       — Как говоришь зовут твоего друга? — обращается Чифую к парню, который так обходительно обнимает его за спину, облокачиваясь на спинку дивана, и не переставая двигаться навстречу его собственному ритму.       — Кейске, — сбивчиво проговаривает Казутора, — Баджи.       — Мистер полицейский, Баджи-сан? — зовёт Чифую, — не скучно просто смотреть?       — Случайные связи не интересуют, — весьма убедительно и безразлично в сложившейся ситуации, проговорил Кейске, и даже Казутора бросил на него такой понимающий взгляд.       — Тогда заведем взаимоотношения на постоянной основе, — предложение Чифую звучит как-то нелепо, но глаза его зелёные, как болото, и когда Мацуно подходит за руку с Казуторой, Кейске снова тонет в нём с концами.       Чужие руки уже ползут по груди, задирая рубашку и расстегивая ремень, а сам он отчаянно закрывает глаза, чтобы не попасться на уловку, чтобы не показать, что ему до одури нравится, как мягкие губы такого красивого Чифую обхватывают его член и скользят по нему до самого основания, настолько глубоко, что в глазах искры и он держится, чтобы не закончить слишком быстро.       Кроме них троих здесь никого, поэтому все сорванные вздохи общие, все движения несдержанные и порой даже немного грубые, и Кейске чувствует как ощутимо стонет Чифую, вызывая мурашки от вибраций своего голоса на его члене.       Тело блондина словно становится ещё меньше, когда очередной раз Казутора подтолкнув парня сзади, заканчивает впечатывая свои пальцы в кожу бёдер и Мацуно замирает тоже, растекаясь белыми разводами по полу, и Кейске просто не может сдерживаться, поэтому всё напряжение выходит из него самым естественным путем, и он хотел бы успеть вытащить, но его попытку так беспардонно осекли. А после он услышал самый пошлый звук в своей жизни, и если прежние партнёрши никогда не глотали, то сейчас случилось оно самое и черт… Как все дошло до такого?       Он не ошибался в Чифую с самого начала… Глаза его холодные и в них тень печали. Никто не будет рядом с ним стоять под руку, пока он сам не допустит, а он не допустит.       Баджи не осознал момента, когда попал в эту ловушку. Когда понятие — заняться любовью сошло до перепихона в приватной комнате, но даже так, он всегда смотрел только в эти убийственные зелёные глаза своей холодной и бледной лилии.