Динамика убегающих

В тот самый вечер… Нет, не так. Тогда это ещё был обычный вечер. Такой же, как сотни вечеров до того. Обычный, сухой, безветренный и пахнущий домашними ужинами. Если в июне по всей Японии идут дожди, то на Хоккайдо по-другому. Там сезон дождей приходит позже — и это Джотаро Куджо даже нравится, хотя он не помнит, чтобы когда-либо был привередлив к погоде. Он идёт домой из магазина. В руке шуршит пластиковый пакет, торчит упаковка хлеба. Еды много, но он закупается не только для себя. Он живет не один — и его сожители обычно посылают в магазин именно его. «Потому что больше я ничего не делаю» Джотаро идёт по освещённой улице, безразлично шныряя взглядом по витринам и мостовой. Высокий, плечистый мужик в фуражке, надвинутой на самые глаза. Люди пытаются не переходить ему дорогу, а он уже привык к тому, что от него шарахаются. Ботинки — узкие, офисные, неудобные, — цокают каблуками по плитке. В голове пусто. Там либо нет ни одной скомпонованной мысли, либо черепная коробка наполняется криками жены, дочери, громким голосом адвоката, неприятным запахом междугороднего поезда и ощущением сожалеющего взгляда деда на спине. Он даже вздрагивает, когда вспоминает, к кому домой идёт. Не к себе. К деду. К единственному человеку в Японии, приютившему его у себя. Благодарности нет. Чувств, эмоций — после развода вообще ничего нет. Он пытается сосредоточиться на ходьбе и ощущении тяжести пакета в руке, и случайно прибавляет скорости. Джотаро опомнился только у переулка на углу. Либо идти прямо, и оказаться в квартире через пару минут такого спринта, либо пойти парком — выиграть время перед очередным осуждающим взглядом Цезаря. Джотаро, не раздумывая, сворачивает в парк. Там прохладнее, чем на улице. Фонари плоховато освещают дорожку из гравия. Клены и каштаны заслоняют кронами небо и соседние дома, в листьях шуршит несуществующий ветер. На скамеечках сидят влюблённые парочки и алкаши; проходя мимо обоих видов вечерних гуляк, Джотаро ускоряет шаг. Он бездумно стискивает кулак в кармане плаща и вертит между пальцами потеплевшее кольцо. Из белого золота. Простое, тоненькое. Он помнит, как сам выбирал его в магазине. «Сделал бы я это, не будь она беременна?..» Он запрещает себе думать об этом. Ближе к середине парка, фонари работают хуже. Журчат фонтанчики, крики детей с площадок остаются позади. Он слышит шуршание гравия под подошвами и оглядывается по сторонам. Немноголюдно. На скамейке у круглой клумбы, засаженной маргаритками, кто-то лежит. За развилкой — ворота и палатка с мороженым, выход из парка. Около клумбы единственный работающий фонарь нехотя освещает лежащую фигуру, свернувшуюся калачиком на пожелтевшей от времени деревянной скамейке. Джотаро может обойти клумбу с противоположной стороны и избежать столкновения с бомжом — либо пройти мимо и нарваться на неприятности. Он выбирает второй вариант. Когда он приближается к скамейке, лежащий даже не чешется. Джотаро щурится, от этого жеста фантомно зудит шрам на лице. Он уже проходит мимо, когда слышит тихое мычание и неразборчивую, по-видимому, пьяную, речь. Не давая себе отчета, что делает и почему его вообще это волнует, он возвращается к скамейке. Вокруг — ни души. Лежащий ворочается и поворачивается к Джотаро лицом. Куджо отшатывается, недоуменно морщится. Это — пацан, почти подросток, с мягкими, красивыми чертами лица, правда, немного стёсанными и окровавленными по краям, как будто его тёрли об асфальт. Темные, отливающие искусственным фиолетовым оттенком волосы средней длины падают на плечи. Парень спит, что-то пьяно бормоча, на щеках играет румянец. «Молодежь…» — осуждающе думает Джотаро. Сам он никогда по паркам не валялся, а в это время готовился к поступлению в университет и получению бесполезной научной степени. Джотаро трясёт головой. Парень не выглядит бездомным и не похоже, что он в бедственном положении. Куджо уже думает идти дальше, как вдруг в голове закрутилась неуместная логическая цепочка. Странное желание помочь. Парень, один. Спит на скамейке не в самом благополучном районе города. Есть ли у него кошелёк, сумка, телефон, хоть что-то, помогающее утром добраться до дома? Совсем молодой, а уже вляпался в такие неприятности. Джотаро трогает его за плечо и настойчиво трясёт: — Эй, парень… Вставай. В ответ — неразборчивое бурчание. Джотаро ставит пакет на землю и трясёт его уже настойчивей, пытаясь разбудить окончательно. Тяжелые веки, измазанные чем-то серым, поднимаются, из-под них пьяно смотрят расфокусированные голубые глаза: — М-жк… — тянет парень. — Отыбысь, а… Я сплю. И отворачивается. Брови Джотаро взлетают до кромки волос. Вот и помогай после такого людям. Впрочем, бросить его тут одного он уже никак не может. Джотаро пропускает кисть в ручки пакета, вешает его на руку. Легко поднимает пацана в вертикальное положение. Несмотря на всю сложившуюся ситуацию, одежда на нем чистая, хоть и потрепанная. Не пахнет ни блевотой, ни чем похуже, только алкоголем. Тяжелый, неприятный запах. Джотаро закидывает руку парня себе на плечо: — Пошли. — Ну, иду… — неожиданно покорно отозвался юный пьяница, и Джотаро потащил его на себе, домой, молясь, чтобы тот не сблевал на новенький белый плащ. Он не заметил, как обручальное кольцо под шумок выкатилось из кармана, звякнуло по мостовой пару раз и закатилось в ливневый сток.

*

Полтретьего ночи. Джотаро читает на кухне, прислонившись плечом к спинке стула. Холодный неоновый свет падает с футуристичной длинной лампы, вмонтированной в стену. Ему не особенно нравится эта кухня — тут слишком мало японского и очень много подчеркнуто-европейского. Светлые стены, электрическая плита, дорогой чайник, блестящий кухонный гарнитур. Фотография двух мужчин в возрасте, прикреплённая магнитиком в виде кружки пива к холодильнику. От Джотаро на этой кухне — только он сам, да книжка. Даже чай налит в фарфоровую чашечку из любимого набора бабули Цезаря, подаренного ему на свадьбу. Тьфу, черт. Он слышит шаги из коридора. Скорее всего, это пацан, которого он приютил, как бездомного пса, уложил в своей комнате и накрыл пледом. Предусмотрительно оставил рядом тазик и активированный уголь. Вообще, он думал, что парнишка проспит до утра. Не тут-то было. Встрепанная голова появляется в кухонном проходе. Джотаро на мгновение представляет себя в фильме ужасов: если бы за этой головой последовала шея, которая тянулась бы и тянулась длинной змеей, а из глаз пришельца вытекала чистая тьма… Но, к сожалению, шея у парня стандартная. Сам он — выглядит плоховато. — Здрасьте, — сипло и настороженно говорит парень. Голос ровный, протрезвел уже? — Здравствуй, — спокойно отвечает Джотаро. — Налить тебе чаю? Ничего крепче предложить, увы, не могу. — Да не надо, — пацан чешет затылок. Он выглядит удивленным. Точно не помнит, что было этим вечером. — Простите, а я Вас знаю? — Нет. Джотаро, все же, встаёт, наливает в ещё одну чашку чёрный чай, немного разбавляет его молоком. Гость настороженно наблюдает за ним. Куджо, как всегда, слишком поздно понимает, что затянул паузу и говорит: — Ты лежал на скамейке в парке. Совсем пьяный. Я подумал, тебе нужна помощь. Парень тяжело опускается на стул напротив. — И притащили незнакомого маргинала к себе домой? Вы че, священник, что ли? — Не священник, — Джотаро ставит перед ним чашку. — Просто не мог оставить тебя там. Как-то не по-людски это. Парень напряжённо смотрит на чашку с чаем. Джотаро вздыхает — он понимает, как это выглядит. Престарелый извращенец притащил к себе домой неспособного сопротивляться юношу и теперь предлагает ему спорные напитки в крайне спорной атмосфере. — Можешь не пить, — добавляет он. — Я только хотел помочь. Мне ничего от тебя не нужно. Пацан хмурится. Он потирает переносицу пальцами. Сейчас Джотаро замечает, что у него синяки под глазами, и в целом какой-то замученный вид. — Если я могу что-то ещё сделать для тебя… — Нет, все в порядке, — парень встаёт. Он даже не покачивается, закусывает нижнюю губу. Пальцы нервно тарабанят по поясу джинс. — Извините за доставленные неудобства, — низко кланяется. — Я пойду. — Погоди, ты… Юноша резво ретируется в комнату Джотаро, хватает свой рюкзак и одевается. Куджо молчит, провожая его в коридоре: — Может, хоть скажешь, как тебя звать? Темные, немыслимо изогнутые брови на лбу с глубокой мимической морщиной сдвигаются. Прижимает к себе рюкзак, напрягается. Он не то, чтобы боится, — но явно не доверяет. Джотаро бы тоже не доверял незнакомцам, с ничего помогающим несчастным страждущим. — Джоске, — наконец выдавливает новый знакомый. — Я Джоске. Спасибо… за помощь. — Может, тебе нужно что-то ещё? — из вежливости повторно осведомляется Джотаро. Голубоглазый Джоске, в потрёпанной олимпийке, рваных кроссовках и огромным рюкзаком в руках быстро мотает головой. Ещё раз кланяется и исчезает в коридоре. Джотаро ненадолго зависает, глядя на захлопнувшуюся дверь. Некоторые его действия остаются загадкой для него самого. По крайней мере, раньше он не замечал за собой привычки тащить домой всех попадающихся на пути алкашей. — Джоске… — задумчиво тянет он себе под нос. На лестнице со второго этажа апартаментов загорается свет. — Джотаро? Что такое, кто там ходит? На ступеньках материализуется Цезарь. Махровый халат, маска для сна в светлых-седых волосах, недовольная мина на лице. Все-таки разбудили. — Да так, — пожимает плечами Джотаро. — Мусор выходил выбрасывать. Цезарь морщится. Элегантная бородка и усы, обычно делающие его похожим на денди, сейчас сбились и смешно топорщатся. — Иди спать, полуночник. И свет на кухне выключи, будь так добр. Джотаро кивает. Цезарь скрывается на втором этаже, в дверях их с дедом спальни. Куджо послушно выключает весь свет в квартире и ложится на футон. Жесткие татами неприятно давят на спину. Перед глазами стоит образ странного, встормошенного, будто воробей, молодого алкаша из парка. Под тандем размышлений о том, во что превратилась его жизнь и неуместного, отеческого беспокойства за юного люмпена, Джотаро Куджо засыпает.