Если вы думаете, что спать сидя — клёво и приятно, то вы ошибаетесь. Это полный пиздец.
С тех пор, как меня выселили из отеля, прошло уже порядка восьми часов. Я собрал манатки, успел кое-что постирать в раковине, и свалил. Идея со стиркой была одной из худших идей за последнюю неделю.
Ну, после лобызания шеи незнакомого мужика, диеты «голодовка» и огромного количества наркотиков.
Так вот, стирка. Футболка на мне — одна из старых, желтая, горячо любимая и потрясающе мокрая. Косуха положения не спасает, а олимпийка еще не высохла. Время: полпятого утра. Я сижу жопой на траве, спиной прислоняясь к байку, и пытаюсь уснуть. «Алмаз» увешан мокрым бельём и напоминает идущий ко дну галеон.
Не получается думать о том, что же делать дальше. На работе я благополучно не появлялся три дня, денег осталось — ну, может, на бензин и пачку сигарет, жилья лишился, потрясающе. Планирую, как откроется шиномонтаж, заехать за зарплатой и уехать подальше из этого городка. Черт знает, что со мной тут творится!
Телефон мерзко вибрирует. Я игнорирую один звонок, потом еще три. Уже закуривая, достаю и гляжу на экран. Номер незнакомый, но подписано «НЕ БРАТЬ» и смайлик черепа.
У меня в телефонной книжке около двадцати контактов с таким именем, различаются только смайлики. Когда настырный мудила звонит еще раз, я глубоко затягиваюсь и снимаю трубку. А чем черт не шутит, я прав?..
— Чего вам?
— Блять! — громко отвечают мне на той стороне. Я вздрагиваю и давлюсь дымом. Пока позорно откашливаюсь, звонивший злорадно смеётся. — Так ты живой, засранец! Черт, как же я скучала, Джоске, идиот…
Справившись с признаком будущего рака лёгких, я недоуменно вопрошаю:
— А это кто?
Пауза.
— Ты что, издеваешься?
Голос знакомый, но лиц я не запоминаю. Забрасываю пробную удочку:
—…Ли?.. Ли Чен?
— Джоске, — обещает голос. — Я тебя убью.
— Ну простите, я не помню!! Дай подсказку, что ли.
Сигарета жжёт пальцы, когда собеседница вздыхает и отвечает:
— Это я. Юкако.
Отбрасываю окурок, матерюсь, засовываю обожженные пальцы в рот. Уже спустя пару секунд до меня доходит.
Юкако!
— Твою мать, серьезно?! Да откуда у тебя вообще мой номер?
— Тебя только это интересует? — Юкако смеётся, и я прекрасно знаю, что злить ее не нужно. Она из тех, кто может ударить через телефонный звонок.
Подскакиваю, начинаю нарезать круги по влажной траве:
— Как я рада, что ты ответил, — мягко говорит она. Не обманывайтесь ее голоском! Эта женщина способна проломить стену или даже захватить небольшую страну. Единственное, что, правда, удручает — так это ее вкус в парнях.
Ее образ встаёт перед глазами, как живой. Чёрные густые волосы, гордость Юкако, вечно ухоженные, гладкие и блестящие, обнимали ее, будто плащ. Синие глаза и крепкие кулаки. Она знает меня со школы.
Но почему?..
— Я тоже рад тебя слышать, — говорю почти искренне. Вряд ли она стала бы звонить просто так, да ещё кучу раз подряд. — Что-то случилось?
Фырканье. Почти вижу, как она литым движением отбрасывает чёлку с лица и делает глоток чего-то крепкого.
— Ты случился, дебил. От тебя ни слуху не духу уже хуеву тучу времени, Хигашиката. Ты как вообще?
Как-как — никак. Не знаю, чем они меня накачали в больнице, скорее всего, антибиотиками, но чувствую я себя не так уж плохо. Может, вирус какой подхватил, а может, организм просто помаленьку сдаётся. Хочешь, не хочешь, но мои переработки, ночёвки на свежем воздухе и прочая дрянь не особо хорошо сказываются на здоровье. Как я уже говорил, мне все равно.
«Тебе все равно на себя?..»
Кто это сказал? Как будто Джотаро-сан. Чертов старик, уже у меня в голове поселился? Да пошёл на…
— Я отлично, — пытаюсь звучать бодро. — Ни за что не поверишь, где я сейчас.
Юкако хмыкает:
— Киото?
— Киото был ещё зимой, — обижаюсь. — Я не такой предсказуемый.
— Ну, коли заезжал в Морио весной, то может, на север двинул, — задумчиво тянет она. Меня прям подбивает ей сказать, но нельзя. Юкако и выпытывать не будет, она…
Минуточку. Заезжал в Морио весной?
— Откуда ты знаешь, — мой голос звучит глухо. Юкако не улавливает вопроса.
— Да предположила просто, ты же не очень любишь, когда жарко…
— Нет. Про Морио.
Морио. Весна, апрель, начало учебного года.
Я лежу на скамейке перед домом лучшего друга.
Его пальцы на моих бёдрах.
— А, — она не смущается. — Ниджимура рассказал.
— Блядство, Юкако.
— Чего бесишься? — в голосе чистое недоумение. — Думаешь, раз сам свалил, то мы уже общаться не можем? Городок-то маленький, я его постоянно вижу.
Вздыхаю. Становится стыдно, что сорвался на неё.
— Извини. Просто… мы…
— Вы не общаетесь, я в курсе, — слышу, как она чем-то булькает. — Но, по правде сказать, Джоске, тут много кто за тебя волнуется. Не только я.
Вот новости. Раньше надо было волноваться.
— Давай не об этом, — умоляю. — Лучше расскажи, как там Коичи.
— В смысле, «не об этом»?! — тут же цепляется за слова подруга. — Ты дал по съебам, приезжаешь, когда в жопе засвербит, съедаешь Окуясу добрую часть нервов, а мне потом его выслушивай?
— Ха?! Да это он…
— Я не собираюсь с этим разбираться! Приезжай, и поговори с ним сам! Блядь!
Слышу, как на той стороне что-то разбивается. Жаль, не ее сердце. Если оно у неё вообще есть.
Молчу немного. Она — тоже.
— Я тебя на громкую поставила, — чуть тише говорит Юкако. — Надо осколки убрать — разъебала бутылку. А ведь хорошее вино, еле со скидкой урвала…
Тянет рассмеяться, но я понимаю, что буду звучать истерично.
— Ю, — говорю как можно нежнее. Тишина. Моя привычка давать людям прозвища мне ещё ой как аукнется. — Как там… мама?
Она молчит. Не обязана отвечать, вряд ли она часто видится с Томоко. Может съязвить, уклониться от ответа или просто бросить трубку. Но она лишь устало вздыхает и говорит:
— Видела ее в кафе недавно. Сидела за ноутбуком, очень… постарела. Она не говорит ни с кем из нас. А тебе она разве не звонит?
— У неё нет моего номера.
— Черт. Джоске, ты…
— Говноед, я знаю. Но так было нужно, Ю, я не мог там оставаться.
— Ты не мог — а мы могли, что ли?! Мы же все тебя видели, мы… Мы сделали, что могли! Никто не виноват в том, что случилось!!
— Я виноват! Я!!
Окончательно рвёт крышу. Я изо всех сил пинаю какую-то кочку и сжимаю телефон так, что тот трещит.
— Я тогда проиграл! Я вылетел из шараги! Все я, я! Блядь, да когда вы поймёте, что я должен был уехать, что я не вернусь и что со мной все хорошо!
По щеке что-то стекает. Точно не слеза и точно не моя. Ю молчит. Ее вздох кажется мне вздохом человека на грани истерики.
— Вот видишь, — говорю горестно. Горизонт возбужденно порозовел, стало холоднее. На трассе недалеко от поля, где я сидел, с гулом проехал автобус. Скоро Хакодате начнёт просыпаться. — Ты тоже устала. Уже жалеешь, что позвонила?
— Меня бесит, что ты вечно себя жалеешь, Джоске, — грубо отвечает Юкако. — Тебе не жаль свою мать, не жаль друзей, не жаль… Ясу. Он не виноват, что не любит тебя.
Я захлёбываюсь гневом. Я его, вообще-то, тоже не люблю. Я просто поступал как хороший друг, я…
— Молчи. Он скучает по тебе и ему больно. Всем больно, не тебе одному.
Судя по звуку, она открыла ещё одну бутылку.
— Не пей много, — неожиданно для самого себя говорю я. — А то станешь, как я.
Ю смеётся. Смех выходит совсем грустным.
— Тебе не нужно возвращаться, понимаешь, — горько говорит она. — Тебе просто надо поговорить с ними. Сказать, что ты на самом деле думаешь. Потому что никто, никто этого не знает. И никто не поймёт, что ты чувствуешь, если ты этого не выскажешь вслух. Ртом.
— Я понимаю.
— Славно. Ладно, мне пора собираться на учебу. Прости, если обидела.
— Это ты прости.
— Все в порядке. Хигашиката, тебя здесь любят и ждут. Просто… держи в голове. Пока.
Она кладёт трубку, не дожидаясь моего ответа. Как всегда. Я остаюсь с телефоном в руке и абсолютной прострации. Тяжело опускаюсь на землю.
Господи, что происходит?..
*
Всем хочется, чтобы их заметили.
Поэтому ты не пишешь первой, не звонишь, если дико скучаешь, не забрасываешь удочку и даже не пытаешься подойти к человеку, которого любишь. Потому что хочешь, чтобы это был он. Чтобы он заметил тебя, подошёл, написал, забросил кучу спиннингов и страшно скучал. Чтобы ты стала для него причиной дышать и просыпаться по утрам, чтобы ты стала для него всем.
Проблема только в том, что все люди хотят одного и того же. А если вы оба будете игнорировать друг друга бесконечность, и никто не сделает первого шага, то шагов вообще не будет.
Я — такой же. Я ненавижу отвечать на телефонные звонки, входящие сообщения, реплаи, директ и прочее дерьмо. Но я никогда не напишу сам, я буду ждать, ждать непонятно чего, пока меня — такого необычного, сломанного, странного и тупого — заметят. Пока меня найдут.
Но никто не находит.
Если ты хочешь, чтоб тебя нашли в глухом лесу — приложи усилия.
Помоги людям найти себя, и, быть может,
ты найдёшь себя сам.
Обожаю это летнее утро. Солнце встаёт, небо чистое, поминутное меняющее цвет, словно бензиновая лужа, свежесть в воздухе и лениво ползущие по земле золотые лучи. Сейчас ещё только занимается, но через час рассветет окончательно. Я бросаю взгляд на бриг-байк и вздыхаю. Сдираю полувлажные еще вещи и запихиваю в рюкзак. Сажусь, надеваю шлем и решаю немного покататься по городу. Шум двигателя отлично будит жителей и поднимает настроение.
А потом — валить.
Взгляд падает на дурацкие мои руки, порушившие столько хорошего, и ничего взамен не построившие. Должен я быть механиком, или бойцом, или врачом, или еще кем, но пока никем не являюсь. Только разрушаю — этими культяпками с трамвайными путями на месте вен.
Не к месту совершенно вспоминаются последние дни в Хакодате. Еду, движок гудит, асфальт проносится под передним колесом, в заднем стекле отражается акварельное небо. Работа в шиномонтаже, пьянки, разбитый экран телефона с белой порошковой дорожкой посередине, запах чёрного чая, знакомство с Джотаро-саном, больница, море и свист ветра. Много всего — и очень мало. Практически ни о чем вышла история. Глупая и наивная.
Маленький мальчик ждёт, что его кто-то найдёт.
Сжимаю пальцы на руле. Кусаю себя за щеку. Черт побери.
Вдали высится величественно гора Хакодате, в ореоле утреннего тумана. Из порта доносятся низкие гудки пароходов и барж, море сверкает и пахнет бензином. Недолго думая, сворачиваю в центр. Только сейчас вспомнилось, что я и не был никогда в достопримечательном туристическом месте города — у башни Горюкаку. Конечно, на саму башню в такое время не попасть, но парк вокруг неё — живописнейший, с прудом в виде шестиконечной звезды, почему-то до сих пор не привлекал моего внимания.
Есть у меня такая дурная привычка: начну дело и не доведу до конца.
Байк оставлен у автобусной остановки, я меряю шагами дорожки парка. Ничего особенного в нем нет — кроме пруда и лодок. Фонари уже погасли. Становится совсем светло.
Я щурюсь. От яркого света болят глаза и голова, а уж этого мне сейчас совсем не надо. Закуриваю, сосредоточившись на конце сигареты, а когда перевожу фокус в окружающий мир, сердце ухает и проваливается в самые пятки.
На белом мостике, между островком звездчатого парка и мной, стоит Джотаро.
