Инквизитор

— Ещё не померла, а, Айвз? Делла ещё даже не успела в полной мере разместиться в экипаже — открытом, потому что погода в приезд учеников выдалась сухая и теплая, — пришлось небрежно бросить рядом с собой рюкзак и обернуться через плечо, пускай в этом даже не было необходимости: его ядовитый голос можно узнать из тысяч змеиных уст. И всё же — посмотрела на него, презрительно улыбающегося. Сверху-вниз, из-за высоты экипажа. Всё же равнодушно ответила: — Твоими молитвами, Крауч, твоими молитвами... — Когда Пожиратели доберутся до твоей семьи, я устрою такой пир, что видно будет с Дурмстранга, — беззаботно сообщил он и, когда Делла ничего не ответила, рассмеялся, двинувшись дальше и скрывшись в потоке разбредающихся по экипажу учеников. Итан, очевидно, хотел ему ответить, но попросту не успел. Своими выпадами Крауч всегда заставал врасплох, находя максимально неудобные моменты. Все вчетвером — Делла и бессменная компания из трех когтевранцев, — так и сверлили точку, где Крауч-младший только что привычно распускал язык, в тишине, пока младшая из них, Айрис, не скривилась: — Уму непостижимо, что они могут так открыто насмехаться над такими вещами, и им ничто за это не будет. — Идет война, — небрежно напомнил Итан, пытаясь разместить в этой узкой повозке свои длинные ноги: в их слизеринско-когтевранской компашке он был единственным парнем, а потому самым высоким из присутствующих, да ещё и отличался долговязостью. — Никому и дела нет до школьной розни. — Но он же этим прямо заявляет, что взгляды Пожирателей разделяет. И станет одним из них. Повозки наконец тронулись вперед, слегка приглушая стуком колес дискуссию двух Фосеттов. Итан чуть расправил плечи и провел рукой по своим светло-русым волосам. Повернул голову в сторону слизеринского экипажа, катившегося неподалеку. — Станет, но пока не стал, и этого мало, чтобы что-то доказать. Особенно когда в остальном он до тошноты прилежный ученик. — Меня больше поражает, как Делла это всё терпит, — вставила Софи. — Это ж должна быть железная воля. — Это должно быть непомерное самомнение, — ответила Делла спокойно, разглаживая и без того идеально сидящую мантию. — Мне и так прекрасно известно, что моих нервов это ребячество не стоит. Сложно назвать неприкрытую травлю и разнообразные угрозы простым ребячеством, но Делла понимала, что дальше слов это не зайдёт — в школе она в безопасности. Мама наоборот не хотела пускать её в этом году, из-за многочисленных и ещё более ожесточенных нападений Пожирателей Смерти на маглов. Узнавала обо всем из новостей, хотя Делла до последнего надеялась — очень наивно, да — утаить от неё факт целой войны, лишь бы уберечь мамины нервы и сердце, и без того слабое. Не удалось, очевидно. Но Делла не хотела пропускать целый год. Никто в здравом уме — даже самые тронутые головой террористы — на Хогвартс не нападет, а у Деллы экзамены, от которых зависит вся её дальнейшая жизнь, то, к чему она так давно шла. Да и не факт, что дома было бы безопаснее. Дома совершенно небезопасно, если сравнивать с тем же Хогвартсом. Только этот факт её и терзал. Пока она в школе, мама дома совсем одна, в простом магловском домишке, никак не защищенном. Но смогла бы Делла её защитить, если бы осталась? Что сделает какая-то школьница против Пожирателей? Оставались лишь надежды, что вероятность нападения именно на её дом очень, очень мала. Маглорожденных, и тем более маглов, слишком много. На фоне этих переживаний нападки школьников казались совсем пустяковыми. Более того, в прошлом году выпустились Эйвери со Снейпом, от которых она получала наибольшие порции концентрированного яда, поэтому жизнь относительно налаживалась. Странным образом только два поколения отличались особой по отношению к Делле язвительностью: курс постарше и курс помладше. Её собственный курс был снисходительнее, потому что уже попросту вымотался. Когда находишься с маглорожденным двадцать четыре часа в сутки под одной крышей, постепенно смиряешься, запасы яда истощаются. Выдохлись они где-то на четвертом году, но вот вплоть до того времени эта бессмыслица не прекращалась и включала в себя вечные толчки плечом в коридорах, порчу и хищение личного имущества, откровенно идиотские словесные нападки и прочие подростковые пытки — словом, обыкновенная травля. Но Делла никогда не отвечала должным образом, не плакала при них от обиды и не вступала в гневные перепалки, и им эта игра, должно быть, просто прискучила. Невозможно тратить энергию на травлю столько времени, когда вынужден время от времени работать с жертвой своей ненависти рука об руку на практических занятиях, делить один стол, одну спальню и один воздух в гостиной. Так что, если поначалу Делле приходилось терпеть эту одностороннюю открытую вражду регулярно, то теперь это свелось к обыкновенной холодной войне. Часто всё сводилось к всего лишь неупорядоченным пожеланиям умереть в муках. Порой завуалированно, порой открыто. Привыкаешь ко всему. Но Крауч, этот неугомонный недоумок, не был её сокурсником, учился на год младше, и на него всё перечисленное не распространялось. Его запас яда был неисчерпаем, и, например, емкую фразу «ошибка природы» Делла слышала чаще всего именно от него. Его возмущал, должно быть, не столько сам факт её существования, сколько факт осквернения его факультета. Надо же, маглорожденная осквернила своей сутью неприкосновенный факультет! Хотя Делла спрашивала у декана: Слизнорт уверял, что её случай — не прям уж исключительный. Маглорожденные на Слизерине учились, просто крайне-крайне редко, буквально раз в пару десятилетий или реже, а многие слизеринцы предпочитали попросту вычеркивать этот факт из своей истории. Салазар был непреклонен в своем решении брать лишь «безупречных по крови», но общество, даже магическое, не стоит на месте, меняется и реформируется, пускай и очень, очень медленно. Порой Делла даже задумывалась о реакции Салазара на нынешнее положение, будь он жив. Вот уж где точно — o tempora, o mores... Так или иначе, если бы Шляпа не решила вбросить побольше красок Делле в жизнь таким образом, распределив прямо в логово змей, её годы в Хогвартсе были бы в миллионы раз спокойнее. Как у всех маглорожденных. Но, увы. И ведь ирония — сам факультет ей нравится! Изысканность и роскошь гостиной, которых она лишена в своем магловском мирке; целеустремленность и амбиции в приоритете личностных черт; в меру цинизма и черного юмора, который в этих стенах ценится куда больше, чем в любых других. Так что — да. Делле нравится факультет. Ей не нравятся люди на нём. — Правда думаете, что Крауч смог бы стать Пожирателем? — продолжилась тема через время, когда в поле зрения уже появилось Черное озеро, отдающее блеском под заходящим солнцем. — У него же отец в Министерстве. — Айрис, — не слишком сниходительно обратился Итан к сестре. — Ты безмерно наивна, если думаешь, что в самом Министерстве Пожирателей нет. Хотя, — сам себя осек, задумавшись. Пожал плечами. — Насчет именно Крауча ты права, наверное. Те, кто больше кричат, обычно на большее не способны. Я бы на вашем месте пригляделся к тихоням. Серо-голубые глаза Софи, до этого не слишком заинтересованной, вмиг обратились к однокурснику. Сверлила его взглядом несколько долгих секунд, игнорируя то, как Делла с Айрис переглянулись, с трудом проглатывая многозначительные, граничащие с издевкой ухмылки. — Ты имеешь в виду Регулуса? — очевидный вопрос. Делла легонько пнула Айрис по голени, когда та не сдержала неприкрытого смешка. — Твои мысли, милая Софи, всё так же вертятся только вокруг одного смазливого слизеринца… Я не конкретно о нем, но он в том числе. Вы его семью видели вообще? — Да брось, он Делле за все эти годы ни разу откровенно не грубил даже. — Зато как он смотрит? — Как он смотрит? Преданность Софи образу, который она безнадежно выстроила в голове вокруг недостижимого аристократа, поражала. И вызывала сочувствие, на самом-то деле. — В том и дело, что никак. На домовиков и то с большим участием, чем на неё. И парочку его нелестных высказываний я все-таки слышал, бывало. Да, Блэк тоже особо не отличался снисходительностью к маглорожденным, это было очевидно с самого начала. Делла хорошо помнила день распределения. Летом перед этим она, чтобы унять тревогу перед неизвестностью, хотя бы бегло пробежалась по громадному фолианту «Истории Хогвартса». Не то чтобы зазубрила, но узнала по мелочи самое необходимое, в том числе приоритетные черты при распределении на факультеты. Потому каково же было её удивление, когда Шляпа, особо даже не задумавшись, выкрикнула Слизерин! почти в ту же секунду, как коснулась светлой макушки. Первой мыслью Деллы, растерянного наивного ребенка, было «мне что, придется врать о происхождении до конца учебы?», потому что её, маглорожденную, точно однокурсники не приняли бы, а научиться врать — ну, без проблем. И так ближайшие семь лет придется придумывать детальные описания для тетушек по маминой линии о своих занимательных приключениях в совершенно обыкновенной частной школе. Сперва эта мысль казалась решением всем проблем, ведь со Слизерина ей… аплодировали. Как и любому другому ученику. Никто не знал, кто она. Но она недооценила силу слухов и их неумолимость. И по столам непреклонно прошелестели переглядки, переговоры, целой сокрушительной волной. Тогда-то Делла и вспомнила, как непредусмотрительно упомянула о своей маглорожденности одной из девочек, что сейчас уже восседала за столом Гриффиндора, стоящем через стол от слизеринского. И, пока маленькая напуганная Делла успела дойти до стола, до слизеринцев всё уже, подобно чуме, успело распространиться, пробраться в оживленные умы, распаляя их горячей сплетней. Поразительная школа! Тогда Делла еще не совсем понимала масштаб катастрофы. В книжке маглорожденных слизеринцев не упоминали, да и что? Наверняка там не упоминали многое. Кто-то скривился, кто-то нарочито отодвинулся, когда она разместилась на свободном месте. Она мечтала оказаться в центре внимания, опасалась попасть в тень и из неё так и не выкарабкаться за все годы, но кто ж знал, что попадет она во всеобщее внимание именно так? Взгляды смущали. От неразборчивого, но предсказуемого шепота краснели уши, что, благо, было скрыто прядями распущенных светлых волос. Только один мальчик, сидящий рядом с ней, ни с кем не перешептывался, только мельком угрюмо поглядывал на гриффиндорский стол, будто уже успел с кем-то там познакомиться. Делла понимала, что одна здесь просто не выживет, поэтому придвинулась к нему и осторожно поздоровалась, привлекая его к себе внимание. Мальчик не стал сразу же в отвращении отодвигаться и шарахаться от неё, как от огня — а некоторые делали именно так. Только окинул её надменным взглядом, изогнул одну бровь пренебрежительно — да так, что она от одиннадцатилетнего мальчика, её ровесника, никак не ожидала, — и нарочито повернулся к другому своему соседу по столу, начав какой-то нелепо притянутый разговор. Делла поджала губы, чувствуя, как колотится маленькое сердечко в груди, не ожидавшее такой шутки от судьбы. «Выбранный Распределяющей Шляпой факультет станет вашей второй семьей», — вспомнила она слова той строгой женщины в остроконечной шляпе. И уткнулась взглядом в пустую золотую тарелку, с мыслью — видимо, со всем, что касалось семьи, ей никогда везти не будет. — Безмерно благодарю вас за такое участие, ребят, но я всё ещё здесь, — оборвала Делла обсуждение когтевранцев, явно увлекшихся спором, кто Деллу терпеть не может, а кто относительно милостив. — Может, лучше подумаем, как будем выживать в этом году? Учителя вряд ли будут жалеть выпускников — учеба, учеба и снова учеба. Спорю на галлеон, что мне в этой непроглядной тоске захочется выйти в окно уже через месяц. *** — И не мерзко тебе столько на неё времени тратить? — бросил Регулус скучающе, когда повозка только покатилась по тропам школьных окрестностей. Это и прежде казалось ему цирком, а в связи с последними и грядущими событиями — тем более. Раздражение, плотно замурованное под кожей, стало его верным спутником, с середины лета и по сей день. С каждым днем, каждым часом — всё больше, и дальше, он уверен, всё будет становиться только хуже, с каждым дюймом погружения в это непознанное, трудное, но влекущее и неизбежное. — На то, что приносит удовольствие, времени не жалко, согласись. Считай, я запасаюсь положительными эмоциями. Выпуститесь вы — и дальше мне что делать? На других переключаться? — Если бы я тебя не знал, посчитал бы, что ты по уши влюблен. — Еще хоть слово, и меня вывырнет. Прямо на тебя, благородный ты засранец. Регулус знал, что Барти никогда не посмотрел бы в подобном ключе на грязнокровку, но надо было наконец заставить его помолчать. Как бы ему ни нравилось проводить время с Краучем, подобные бессмысленные перепалки изматывали и вынуждали думать его о личностях, о которых без нужды думать не хотелось вовсе. Он всегда всячески старался от них изолироваться, игнорировать их существование, даже в мыслях — набело очистил разум до единой мысли, в сознании сверкала сверхъестественная чистота, ни крупицы грязи. Пока он не стал вынужден впустить грязнокровок в свою голову так крепко и глубоко, что они раскинули там теперь корни и медленно разлагались в вечном его напряжении. Нет, безусловно, он был согласен со всем, что говорил порой Крауч, со всем, что твердили родители, со всем, что провозглашал Темный Лорд, однако подобная школьная вражда казалась ему верхом бессмыслия. Конкретно эту грязнокровку, о которой вечно шла речь, ему в жизнь приходилось впускать только на занятиях, где их изредка распределяли в одну пару — обыденное явление, за шесть лет уж никак не получилось бы избегать этого всегда. В такие моменты он просто абстрагировался от того, кто она, чтобы исправно выполнить свою работу, и лишь изредка давал слабину, выказывая свое истинное к ней отношение. Она и сама не стремилась наладить общение с однокурсниками и тем более с ним, разве что припоминался момент, который Регулус уже давным-давно стер из памяти. Если бы это воспоминание не потребовалось ему вновь спустя года. То ли первый, то ли второй курс… сидели неподалеку друг от друга в полупустом классе, урок ещё не начался, не все еще пришли с обеда. Грязнокровка склонилась над пергаментом через парту от него и неожиданно как прошепчет себе под нос, растягивая слоги: — Регулус. Едва не передернуло от отвращения. Мерлин, только не из её уст. За что ему это наказание? Регулус только бросил на неё скептический взгляд, чуть приподняв брови. Тут же захотелось соскрести со своего имени грязь жесткой щеткой. Что ей нужно? Грязнокровка боковым зрением заметила его внимание. Повернула голову, задумчиво пожевав губы. — Я не тебя, — небрежно мотнула она головой, так и не выплыв из своей задумчивости. Регулус изумился ещё пуще прежнего. Мысли даже особо не могли сформироваться в вопрос, просто слабо ворочались в голове. Невольно он окинул взглядом помещение, словно каким-то образом здесь мог оказаться второй Регулус. Грязнокровка за этим взглядом проследила и, что-то там для себя поняв, рассмеялась. Регулус почувствовал укол раздражения, едва перебарывая желание сжать кулаки. Только лишь сжал губы в линию. — «Маленький принц», — сказала она, и снова как невпопад, непонятно к чему и зачем, но теперь уже смотрела на Регулуса — значит, обращалась точно к нему. Встретив его непонимание, тряхнула светлыми волосами и вернулась к пергаменту, объясняя: — Я делаю латынь. Для практики, имена ваши разбираю — у вас, снобов, что ни имя — так целая грамматическая конструкция. — Разве я приглашал тебя к разговору? — осведомился Регулус, осознавая, что за все её реплики не сказал ничего в ответ и, в общем-то, совсем ничего не спросил, чтобы она так подробно ему объяснялась. — Разве мне нужно разрешение на то, чтобы что-то сказать? Уж простите, Ваше высочество маленький принц, в чистокровных устоях я не сильна. Регулус фыркнул. Ещё бы. — Зачем тебе латынь? — спросил он наконец, к своему же несчастью продолжая разговор, но не из чистого интереса, а из непонимания. Быть может, он упустил что-то в домашней работе? Профессора говорили о каком-то задании, которое он не услышал? — Для общего развития, — ответила она, вырисовывая какие-то буквы в плотной тетради с темно-оливковой обложкой. — Я все еще поражаюсь, что в этой школе не учат латыни. Это основа всех заклинаний. Регулус уже почти не слушал её после фразы «для общего развития», утеряв смысл для продолжения разговора, вернулся к игнорированию её существования. Поначалу она и правда много болтала на первых курсах, цеплялась за любую возможность пообщаться с однокурсниками, сблизиться, развернуть в целую беседу любую брошенную мельком фразу. Весьма жалкое зрелище, стоит признать, но вскоре она разочаровалась в попытке втиснуться в слизеринский круг и стала молчаливее, видимо, чтобы в лишний раз не привлекать ничьего внимания. Ему плевать. Но те её слова, казалось бы, справедливо прослушанные, неосознанно посеяли в его голове крохотное зерно, которое стало всходить уже впоследствии, в этом году, подпитываемое безысходностью и острой необходимостью. *** Гостиная была полна голосов, все обсуждали начало года и прошедшее лето. Официальная часть, с распределением первогодок и праздничным ужином, давно осталась позади, открывая пред старшими курсами возможность как можно ярче отметить новое начало. Делла в общем гаме, очевидно, не участвовала, лишь наблюдала со стороны, устроившись на дальнем кресле около стены. Сидела здесь, а не в спальне, потому что даже спустя столько лет не желала полностью отрезать себя от всего курса. Вслушивалась в их болтовню, беря что-либо себе на заметку: это бывало полезно. Но такие вечера всё-таки давались тяжко. Когда когтевранцы шли к себе, Делла — к себе, в обитель отчужденности и непринятия. Находясь рядом с ними, она порой даже и забывала, что слизеринка, что принадлежит не их окружению, а затем день подходил к концу, вечерело, и всё вставало на свои места, пока вновь не наступит утро. Крайне везло, когда у них были совместные занятия, но когда нет — целый учебный день в одиночестве: делать домашку, читать книги и учебники, самовольно заниматься Чарами, кутаясь в ощущение значимости и занятости. Безудержно веселая школьная жизнь, верно. Непонятно, что она бы вовсе делала без этой компашки, загнулась бы — мягко сказано. И это при том, что сблизилась она с ними только под конец пятого курса. До этого были двое с пуффендуя, прообщались довольно долго, аж с начала третьего курса, но не особо задалось впоследствии. Темпераменты и взгляды на жизнь не сошлись, более того — пуффендуйцы так сильно преданы и хотят проводить каждую минуту вместе, а Делла не любила привязанностей вовсе. Это не для неё, это отягощает и висит каким-то ненужным грузом ответственности, как будто она обязана. Когтевранцы от неё проявлений каких-либо чувств не требуют: просто классно проводят вместе время, и всех всё устраивает. А что было в её школьной жизни до появления пуффендуйцев и затем когтевранцев, лучше, наверное, не вспоминать вовсе — довольно тяжкие первые два года. Окунуться с головой в чужой мир, не имея никого рядом, чтоб подсказали, указали, посоветовали... Сейчас Делла снова вслушивалась в разговоры. Не подслушивала: громкие, где-то пьяные голоса разносились, казалось, по всему подземелью, мешая спать даже жителям озера над гостиной. Преимущественно старшекурсники обсуждали свои планы на этот год, надвигающиеся СОВ или ЖАБА и, конечно, кто кем станет после. За половину уже давно решили родители, другая же половина оставалась в растерянности, предоставленная выбору — слишком тяжелому для юношеских умов. Это было по-настоящему печально, когда за детей всё решала семья. Делле с этим повезло: мама была понимающей, всегда поддерживала любые её начинания, коих в детстве было немало, и уж точно не намеревалась отнимать у дочери право выбора. И тем не менее Делла знала, кем станет, с самого детства, с первого же курса. Её цель — именно цель, не мечта — стать членом Комиссии по Экспериментальным чарам. В элементарной школе с гуманитарным уклоном, когда ввели скучнейшую, непонятную детям латынь, она кривилась и не желала учить никому не нужный язык, вечно прося у мамы помощь с домашней работой, но, поступив в Хогвартс, осознала, какой это было оплошностью. Стала яростно наверстывать упущенное и заполнять все дыры в знаниях, что допустила по невнимательности. Ведь это неотъемлемая часть магии. Колдовать можно и на родном языке, но латынь, подпитываемая магией предков за счет своей древности, имела особую силу. Печально, но успехи у Деллы в этом были унизительно и несправедливо малы, хотя энтузиазма она так и не растеряла. Она зубрила латынь годами, на каникулах посещала мамины университетские лекции, исписала всю тетрадь важными конструкциями и существенными связями меж частями заклинаний, законспектировала туда немыслимое множество параграфов из магических учебников и набросала немало собственных возможных заклинаний, но магия — это не теория. Это практика. Это внутренняя сила, твердое намерение. Чтобы создать заклинание — мало знать, по какому правилу оно создается, нужно ярое, острое — да такое, что вколачивается в каждую клетку тела — желание. У Деллы выходили заклинания совсем мелочные и малозначимые, хотя и, безусловно, полезные. Заклинание, выравнивающее её почерк до идеально каллиграфического — профессора были ей только благодарны, ведь обычно её слова было не разобрать из-за поспешности и неупорядоченности мыслей. Заклинание, способное держать волосы идеально чистыми и свежими даже без воды… кто не согласится, что это полезно? Делла уже и не помнила, когда последний раз погружалась во время банных процедур в воду с головой, всегда только телом. Если же её умений и знаний будет недостаточно для стажировки в Комиссии — что очень вряд ли, Делла была уверена в своих силах, ей просто нужно больше практики — она пойдет ещё выше. Нелогично, казалось бы… Провалиться в одном и нацелиться на ещё более недостижимую цель. Однако эти две ветви были в её планах мало связаны, шли параллельно, и она вполне чувствовала способность преуспеть хотя бы в одном из них. Итак… Отдел магического правопорядка. Делла чувствовала трепет каждый раз, когда слышала это словосочетание. Её мечта и её кошмар. С правопорядком у неё были особые отношения. С первого же курса, с того момента, как пришло письмо, Делла уже знала, что хотела бы изменить в магическом обществе в первую очередь. Будучи одиннадцатилетней крохой, с ледяной яростной решимостью смотрела на новый мир, не желая оставлять эту жестокую бессмыслицу как есть. Тогда она уже познала несправедливость, но не ведала, как много несправедливости её ждало в будущем, терпеливо притаившись за углом. *** Регулус сидел в окружении всеобщего гама. Честно говоря, у него болела голова, и он бы с радостью ушел в спальни, но дал себе цель просидеть ещё хотя бы пару часов, чтобы не обособляться от ровесников с первой же недели. У него будет на это время. Задумчиво покатал по своему бокалу медового цвета жидкость. Обсуждение шло живо. Поносили заранее некоторых профессоров, что обязательно подпортят год и вытреплют все нервы, обсуждали прошедшее лето, хотя своё Регулус не то чтобы желал вспоминать — оно ознаменовалось взлетом и падением, буквально в один и тот же день, рухнули в руины многие его ожидания о грядущем учебном году. Также ровесники обсуждали, безусловно, своё далекое и в то же время скорое будущее. Слова «хочу» звучали часто, но у Регулуса здесь не было никакого «хочу», за него решили уже родители, и он не был против. Преимущественно в стенах гостиной сейчас звучали отчаянные грезы о Министерстве магии, но Регулус рассчитывал на большее — если война в скором времени закончится, неплохо было бы потеснить своей персоной членов Международной конфедерации магов. Да, так просто туда не попасть, но если начать с низов, с Министерства Великобритании, тогда в будущем вполне… Если этот учебный год не испортит всё. Если война не разрушит ему прочный фундамент будущего. Регулус готов бороться за свои идеалы, Мерлин, да он жил идеями Темного Лорда всю свою жизнь. Однако очень хотелось бы, чтобы одна сторона жизни никак не влияла на иную — более упорядоченную и лишенную этого пьянящего хаоса. Среди потока бессмысленных разговоров прошелестели ещё несколько шуток о маглорожденных, довольно актуальные для своего времени. Некоторые взгляды насмешливо обратились к сидящей вдали грязнокровке, и только после этого он заметил, что она сидела здесь всё это время — уже привык просто её не видеть. К чему она вовсе здесь сидит? Порой Регулус её не понимал, но объяснял это тем, что у грязнокровок, должно быть, мозг устроен иначе. Сидела сейчас снова за своей оливковой тетрадью, которую не выпускает из рук уже годами. Неожиданно почувствовал толчок в бок. Вопросительно перевел взгляд на Барти. — Почему отмалчиваешься? Рег, ты за весь вечер ни слова не сказал. Видимо, попытка не обосабливаться проходила прескверно. Обвел взглядом слизеринцев и заметил несколько обращенных на него пар глаз: ожидали от него хоть какой-нибудь фразы. Регулус слабо улыбнулся. Поднял свой бокал. — Этот год обязан стать самым запоминающимся, — произнес он банальнейшую фразу, но другие подхватили её галдежом и звоном бокалов. Регулус чокнулся с сидящими рядом, не желая тянуться к другим, и, на секунду задумавшись, осушил разом полбокала, чувствуя, как напиток пламенем прокатывается вниз по телу. Вздохнул, устало коснувшись переносицы, и мельком бросил на грязнокровку ещё один взгляд. Что ж… Запоминающимся год будет определенно.