Инквизитор

— Молодые люди, я… я вынужден попросить всех расстегнуть или задрать рубашку. Последовали несколько смешков. Крауч прыснул нарочито громко. Делла игнорировала чужие взгляды, облепившие её со всех сторон, пускай она и скрывалась в тени, подпирая собой стену. Взгляды внимательные, исследующие, будто трогающие физически, пихающие своим презрением и очередными насмешками. Боже, плевать. Абсолютно. Голова всё ещё разламывалась приглушенной, ноющей болью. На лице всё та же кровь, уже совсем засохшая, и ссадины пощипывают. Делла не позволила отвести себя в лазарет. После доброй порции успокаивающего зелья, которое в этот раз сама, не противясь, влила себе в горло до последней капли, рассказала обо всём и потребовала, чтобы слизеринцев осмотрели на наличие колото-резаной раны. И глубоко плевать на то, насколько дикой выглядела эта картина. Гостиная Слизерина, пара десятков старшекурсников — именно парней, девушек отправили по спальням, — стоят, перешептываются, откровенно веселятся и ощупывают взглядами причину позднего сбора, наверняка подмечая её помятый вид, но вряд ли искренне сочувствуя. — Так и скажи, Айвз, что тебе просто захотелось нас раздеть. Верно, поглазеть на мальчишеский торс было бы пределом её мечтаний сейчас. Могла бы это озвучить и приправить немалой долей слов, которые явно не понравятся присутствующим профессорам, но не хотелось в лишний раз даже просто открывать рот, размыкать сухие губы, шевелить языком. Тело было опустошенным до крупицы. Полым и изможденным. — Мистер Трэверс, — строго оборвала все смешки Вектор. — Время для шуток давно закончилось. Делайте, что велят. Делла была уверена, что будет вглядываться в чужие лица, подмечать каждую эмоцию, вчитываться в детали, лишь бы докопаться до сути, но то ли так действовало успокаивающее, то ли она все-таки слишком сильно ударилась головой, то ли здесь, в привычно холодной гостиной, было слишком душно, но мысли варились в голове тягуче и бесформенно. Делла плавала на их краю, не в силах уцепиться хоть за одну, все мысленные спасательные круги тонули вместе с ней. Взгляд не задерживался ни на одном лице дольше нескольких секунд, прежде чем очертания начинали размываться, и сердце будто пощипывать, так протяжно и неприятно, и она утыкалась в одну точку, лишь бы не кружилась голова и не тошнило. Единственное, о чем удавалось думать, за что зацепиться: то, что она так отчаянно — и, в тот момент казалось, бессмысленно, — пыталась запомнить. Что хотя бы немного могло бы пригодиться. Преимущественно только внешний вид палочки, он отложился в голове наиболее отчетливо. Из бледно-серой древесины, с внушительным узором темного, почти черного цвета, притом будто геометрическим, отдаленно напоминающим руны. В палочках Делла совсем не разбиралась, материал назвать не могла и длину не разглядела. Оставалось надеяться, что этого описания будет достаточно изготовителям палочек, чтобы они смогли припомнить покупателя. И это только в случае, если Фортуна на её стороне и убийца приобретал палочку легально... Что ещё она запомнила? Телосложение описать сложно — мантии всегда отличаются мешковатостью. Только если маску. И голос. Но что это даст? Ничего связанного с личностью убийцы. Рост… рост совсем вылетел из головы. Картинка в голове складывалась смазанной, будто провели широкой кистью по ещё не засохшим краскам. Откровенно хреновый из неё выдался бы аврор… В голове — только палочка да голос. Его голос, не перестающий напоминать. Твоя игра в аврора была бессмысленна. — Что-то Вы очень бледны, мистер Блэк, — подметил Слизнорт сочувственно, обеспокоенно и участливо. Ни капли подозрений в тоне, только беспокойство за своего ученика. Своего любимца, если уж прямо. Делла вынырнула из размышлений, не сразу выцепив из калейдоскопа пятен лицо Блэка, сидевшего в одном из кресел неподалеку от Крауча. О чем-то тихо и отвлеченно беседующего, совершенно ненапряженно. Уголки губ были совсем немного приподняты в слабой, будто вымученной улыбке в ответ на какое-то замечание Крауча, когда Слизнорт своей фразой вырвал его из разговора, заставив рассеянно моргнуть и перевести взгляд на декана. Его лицо действительно казалось бледным, зеленоватым, и можно было бы списать это на освещение. В гостиной, под холодом тусклых зеленых ламп, все бледны и зеленоваты. Но Блэк и впрямь бил все рекорды. — Да, на меня скверно действует погода, сэр, — учтиво ответил он, наконец принявшись за то, что от него требовали. Пальцы коснулись пуговиц рубашки, неспешно расстегивая. — Ох, ну, не забудьте завтра зайти в лазарет, мистер Блэк. Мадам Помфри что-нибудь Вам выпишет. Скверно действует погода. Скверно действует погода… Делла перевела взгляд на Вектор, ожидая хотя бы от неё, всегда строгой и логически мыслящей, солидарности в мыслях — и верно. Профессор обратила куда большее внимание именно на него, тоже, вероятно, восприняв объяснение за странность. Не странность, а нелепость, на самом-то деле. Несуразную и неуместную. Пытаясь выискать в ней хоть крупицу смысла, Делла всё смотрела за тем, как расстегиваются одна за другой пуговицы. Уже заведомо осознавала, что ничего не увидит. Он слишком спокоен. Это спонтанное мероприятие уже можно было закрывать, как только никто не запаниковал и не попытался найти причины уйти. И так понятно, что, если человек совершенно спокойно делает, что его просят, скрывать и опасаться ему нечего. Не стал бы убийца здесь просто расстегивать рубашку и являть всем рану-улику. Вот и Блэк тоже… Блэк как почувствовал на себе её глаза. Поднял голову, обрушив на неё свой уставший взгляд. Не столкнулись, потому что её прикован не к его лицу. К его пальцам, рубашке, уже почти расстегнутой. Смотрела и не дышала, смотрела до последней пуговицы, как будто он, будь и правда убийцей, действительно оказался бы настолько глуп, чтобы продемонстрировать рану или шрам. Ну же... Наконец, он расстегнул последнюю пуговицу и отвел края рубашки в стороны. Делла долгие секунды прожигала взглядом отсутствие раны на чужом теле, прежде чем наконец отвести глаза и впустить в легкие воздух. Чтоб его… Вектор тут же потеряла к нему интерес, продолжая досматривать учеников — ни у Трэверса, ни у Крауча, очевидно, шрама не оказалось тоже, — чтобы через несколько минут, отведя Деллу чуть в сторону, выдать вердикт: — Мисс Айвз, ни у кого нет описанной Вами раны. — А если бы залечили?.. — За такое короткое время, боюсь, даже квалифицированный целитель бы не справился, не оставив шрама. — Она сочувственно поджала губы. — У присутствующих нет и намека на недавнее ранение. Делла кивнула понимающе, часто заморгав, прогоняя жалкое желание просто расплакаться посреди гостиной, потому что отчаяние топило её всё больше и больше. Скользнула снова взглядом по Блэку, уже на неё не смотревшему. Посмотрела, словно в голову влезть пыталась, пробраться через кости черепа и разобрать каждую извилину по одной, чтобы понять. Это же нелепо. Делла ударила нападающего ножом, и у Блэка неожиданно проблемы с самочувствием. И все предыдущие совпадения… те его слова, как он там говорил?.. может, просто не стоит лезть под огонь… своими действиями подставляешься... слишком хорошо перекликающиеся со словами Инквизитора. Это могло обойти тебя стороной, если бы ты просто не вмешивалась. Совпадение на совпадении. Но, будь он правда ранен, сумел бы держаться так спокойно? Или действительно залечил? Но нет, тогда бы шрам… Хотелось прямо спросить — где ты был этим вечером? А он найдет оправдание, любое, как находил всегда. Или за него вступятся, прикроют его дружки, и преподавателям совершенно плевать, что они могли бы быть заодно. Да даже Слизнорт на его сторону встал бы. Вне любых сомнений. Даже будь Блэк и правда ранен, стоит ему сказать: «напоролся на острый угол», Слизнорт ему, черт возьми, поверит, гребанный persona grata… Спрашивать прямо — глупо. Тем более что нельзя открыто демонстрировать свои подозрения, это вновь может сыграть с ней злую шутку — твои же действия привели к этому. Ей стоит быть осторожней. Всё та же шахматная партия, в которой важен каждый ход на пути к победе выживанию, без права на ошибку. Какая же несусветная чертовщина. Делла прикрыла глаза, вздыхая носом, только бы не впасть окончательно в отчаяние. — Мисс Айвз, вы в порядке? Вам плохо? — услышала она как будто издалека голос Вектор и почувствовала её руку на своем плече, едва не отпрянув тут же. — Могу я вернуться в лазарет? И никогда оттуда больше не выходить, никуда, никогда в жизни не оставаться больше одной, незащищенной, такой же слабой и никчемной. — Конечно-конечно, пойдемте. Пока поднималась по каменным ступеням, ощущая на себе всё те же колючие взгляды, продолжала думать. Пытаться понять. Уставший мозг работал почти без продыху, работал неважно, но не прекращал. Может, это вовсе не ученик. Может, он так и не покинул коридоры, может, Делла ударила его достаточно сильно, чтобы он истекал сейчас где-нибудь в темном уголке и не находил в себе силы подняться и спасти себя. Господи… лишь бы он тогда просто сгнил в этом уголке и избавил замок от своего чертового существования. *** Регулус был уверен, что он отключится прямо сейчас. А Айвз будто нарочно медлила. Перед тем, как уйти, одарила его таким паршивым, пустым и обреченным взглядом, что у него внутренности шевельнулись, но это едва ощущалось на фоне невыносимой боли в боку. Пекло. Сильно. Как языки пламени лизали кожу, и дезиллюминационные чары, имеющие охлаждающий эффект, не перекрывали эту жгучую огненную боль. Наконец, развернулась, вышла в сопровождении преподавателей. Стена за ними неспешно задвинулась, отрезая от взбудораженных учеников. Гостиная тотчас наполнилась гулом обсуждения, но Регулус до последнего сверлил уже исчезнувшую за каменной стеной спину с опущенными плечами. В голосах на фоне мелькала злополучная фамилия. Филч, Филч, Филч. Регулус запретил себе об этом думать. Не сейчас. Осознает, что он сотворил, позже. Сейчас из последних сил хватался за сознание, совсем ему в этом не помогающее, затуманивающее только всё больше реальность, которая расплывалась перед глазами черными пятнами, словно прожигалась сетчатка. — Ты куда? — спросил кто-то, когда Регулус не выдержал, поднялся, опираясь о спинку кресла. — В туалет. Ноги наполнены ватой, еле волоклись одна за другой. Зеленые стены подрагивали, подернулись рябью, и он смотрел только строго перед собой, пытаясь фокусировать зрение, мечущееся так лихорадочно, будто он был отчаянно пьян. Его всего лихорадило. Дикий озноб прошибал тело, и он едва не упал посреди коридора спален, когда новая волна дрожи прошлась от головы до ног, подгибая колени. Схватился за стены, почти за шиворот затащил себя в распахнутую дверь уборной, как-то нашел в себе силы закрыть дверь, но не запер, на это его не хватило. Пошатнулся, попытался найти опору, но вместо этого с грохотом сшиб всё с полок на пол, и сам оказался на полу среди уроненного. Падение вышибло воздух, который и так казался слишком горячим, чужим в легких. Стиснул зубы, так, что едва не свело челюсть, так, что едва не заскулил, и крепко зажмурился. Сам виноват. Заслужил. Меньшее, что он заслужил, но менее паршиво от этого не становилось. Пытаясь отдышаться, открыл глаза, воззрившись в потолок. Мушки всё не исчезали, плавая в общей расплывчатости. Кое-как отполз к стене, уперся затылком в вертикальную поверхность, чтобы хоть так держать голову поднятой и увидеть. Конечно, дезиллюминационное спало. Удивительно, что не исчезло раньше, дотянуло до последнего. Резким движением расстегнул рубашку, которую с таким трудом, непослушными пальцами, умудрялся расстегнуть и застегнуть там, в гостиной. Пуговицы покатились по кафелю. Плотный кусок ткани, что Регулус поспешно налепил поверх раны, уже полностью пропитался кровью и только каким-то чудом не запачкал рубашку. Пропитался и прилип намертво. Регулус сглотнул вязкую слюну, кое-как пропихнув её по глотке вниз, и взялся за край прилипшей ткани, теперь больше напоминающей кусок мяса. И по ощущениям — тоже. Не тряпка, а мясо, сочащееся кровью. Рану закололо уже в ту секунду, как он попытался отодрать край, но Регулус не остановился. Мерлин. Едва не закричал. Как сдирать слой кожи. Грудная клетка часто вздымалась, судорожно качая кислород. Ну-ну, ещё чуть-чуть… Почти отодрал, всё так же упрямо сдерживая засевший в глотке крик, не издал ни звука. И внезапно — стук в дверь, который Регулус едва разобрал под толщей собственного пульса, бьющего в виски. Подумал, это сердце стучит, как оголтелое, по ребрам. Нет, и правда стук, чужой, выколачивающий из головы все мысли напрочь. Ну нет... Всё, крах. Неизбежный провал, которого стоило ждать с самого начала. Ожидаемо. Надо бы подорваться, хлопнуть дверью, запереть замок, пока не поздно, вместо того чтобы ныть, но он бы не встал. Да хотя бы взмахнуть палочкой… где она вообще?.. но и так уже поздно — после короткого стука, без расчета на ответ, дверь стала открываться. Кто бы сейчас ни зашел, он поймет всё тут же, и пускай вряд ли помчится докладывать, всё равно весь план сложится, подобно карточному домику. Если уже не сложился. Столько рассчитать, чтобы всё полетело к драклам из-за какой-то грязнокровной девчонки. И он сам. Сам позволил этому случиться, растратив время на болтовню. Но он не мог. Да, он слабак, гребаный слабак, сам уже понимал, и заслужил это полуобморочное состояние, эту боль, за свою нерешительность, ставшую для него проигрышем, но он не мог. Настраивался целую вечность и пожинал теперь плоды. Ну, что, Айвз? Довольна? Ввязалась, как и хотела? Салазар, надо было просто прикончить её… — Ну нихрена ж себе. Знакомый голос вытянул его в реальность за гланды. Схватил и выволок из полузабытья, задымленного отчаянием беспросветно. Стоило усилий, чтобы не рассмеяться. Фортуна вновь на его стороне. — Закрой дверь, — бросил он Барту, так и оцепеневшему на пороге. Барти опомнился не сразу. Ещё несколько долгих секунд сверлил взглядом открытую рану и лежащего на полу приятеля, и только потом дернулся, как от удара, и подорвался, чтобы запереть наконец дверь. Это всё равно крах. Просто куда меньшего масштаба, чем можно было опасаться. Регулус наконец сорвал остаток прилипшей ткани, вцепившись зубами в губу так, что едва не почувствовал металлический вкус. Чтобы не завыть от боли, ошпарившей рану. По-прежнему тяжело дышал, сердце било через раз, но все равно спросил: — Пришел на грохот? Барти рассеянно кивнул. — Другие слышали? Он как будто особо и не понимал вопрос, только продолжал жечь рану взглядом, будто она и так недостаточно горела. И вдруг — плечи Барта затряслись в смехе, и глаза блеснули. Регулус задумался, а он ли собственно стоит за убийствами. В эту секунду больше на маньяка походил Барти. — Подумать только… — закачал он головой. — Ты?.. Нет, правда, ты?.. Салазар, да как до меня сразу не дошло? Но ты… да ты ж вечно весь из себя терпимый... — вцепился пальцами в волосы, оттягивая, сверля задумчивым взглядом стену; наверняка в голове пролетал молниеносно весь этот семестр, подкидывая ему почву для осознания. Всего. — Почему ты сразу мне не сказал? — Задание не подлежало разглашению, — небрежно ответил Регулус, поменяв положение в немного более вертикальное. Из раны всё сочилась кровь, катившись дорожкой по боку на пол. Глаза Барти округлились. И метнулись к левой руке, к рукаву, за которым чуть раньше под чарами крылась метка. Теперь едва заметно просвечивала блеклым темноватым пятном из-под белой ткани. Понятно, что Барт ошарашен, но неужели он мог хотя бы на секунду подумать, что всё это Регулус устроил по своей инициативе? Не по заданию, а так, чисто развлечься в выпускном году… — Да ладно… и ты молчал? Охренеть… у меня сотня вопросов… — Если не хочешь, чтобы я прямо сейчас откинулся, прибереги их на… — сознание всё так же чернело, периодами, то наплывало, то исчезало на секунды, обрывая и без того с трудом проговариваемые слова. — На потом… Барти закивал, подошел, практически упал коленями рядом с Регулусом. — Ну грязнокровка тебя и покромсала… Что мне?.. — слова опережали мысли, и он, опомнившись, явно запланировал снова куда-то подскочить. — Я за бадьяном. Регулус вцепился в его руку мертвой хваткой. — Не ходи. Вся школа настороже. — И что ты предлагаешь? Ты сам сказал, что сейчас откинешься. — Разыщи где-нибудь нитки. И иглу. Барти качнул головой, не веря. — Свихнулся? Я не стану тебя зашивать. — Я сам. — Тем более. Регулус облизнул пересохшие губы. Вместе с кровью из тела будто испарялась вся влага, оставляя его иссушенным, как лист пергамента. — Нужно хотя бы остановить кровь. Хватит пары стежков. Потом, когда все уляжется, я схожу за бадьяном сам. Не впутывайся в это. Просто принеси нитки. Барти, на удивление, послушал. Поднялся на ноги и, бормоча себе под нос что-то вроде «где я их найду», вышел в коридор, и следом прозвучал щелчок замка — запирающие чары, очевидно. Предусмотрительно. Регулус вдохнул глубоко, в ничтожной попытке прийти в себя. И правда. Где Барти их найдет… Никто из чистокровных рукоделием не занимался. Ещё бы они опускались до того, чтобы что-то себе зашивать, штопать одежду. Сами, своими руками. Регулус всегда обожествлял чистокровное общество, этот изысканный аристократизм, но последнее время всё чаще стал задумываться, какой в нем толк в полевых условиях, когда нужны реальные навыки, а не умение бренчать на фортепьяно или вежливо беседовать на раутах. Лучше бы он в детстве зубрил не чужие родословные, а медицинские заклинания — тогда бы в отвратительных магловских нитках сейчас не было нужды вовсе. Мысль за мыслью, и он уже почти провалился в беспамятство, когда дверь наконец снова открылась. Сперва дернулся, на секунду забыв, что дверь была заперта магией, но, увидев Барти, расслабился, почти размяк, растекся, подобно жалкой лужице бессилия, вытекающей из него крови и ноющих костей. — Где ты их взял? — нахмурился, видя, и вправду, в руке Барти моток ниток, в котором торчала тонкая игла. В другой руке у него поблескивала в тусклом свете недопитая бутылка огневиски. — У грязнокровки в вещах отыскал, у кого ж ещё, — безразлично махнул он рукой с бутылкой, рассаживаясь снова на полу. — Ей сейчас явно не до шитья. Ситуация становилась всё комичнее и норовила вскоре дойти до степени абсурда. Если уже не дошла. — С прочищением раны справилась бы и магия, — сообщил Регулус, когда Барти поставил рядом бутылку. — Я в курсе. Это тебе вместо обезбола. Понял. Разумно. Регулус принял протянутую бутылку и приложился к горлу. Горечь обожгла слизистую, но он не закашлялся, проталкивая внутрь себя как можно больше быстрых глотков. Терпеть не мог виски, но сейчас не до альтернатив. Тыльной стороной ладони вытер капли с губ. Всё ещё тяжко дышал, понемногу жмурился, прогоняя пятна перед глазами. Ждал, пока виски подействует. Рана горела, казалось, с каждой секундой все больше. Нашарив немеющей рукой палочку в кармане брюк — наконец вспомнил угасающим рассудком о её местонахождении, — направил её на свою рану. Палочка, под стать руке, затряслась, и ему пришлось повторить заклинание несколько раз, прежде чем рана зашипела и отозвалась ещё большей болью, словно в неё воткнули разом сотню раскаленных игл. Стиснул зубы, глухо простонав. Палочка выпала из рук. Ладно. Ладно, всё не так плохо. Главное, что рана прочищена. Осталось только подлатать. Барти молча за ним наблюдал. — Ну… — спустя секунды молчания начал он, и Регулус заранее проклял его всевозможными за любые последующие вопросы, ублажающие его неумное любопытство. — Ну и как тебя зашивать? Удивил, стоит признать. — Забудь. — Ты быстрее отключишься, чем себя зашьешь, — говорил он, уже отматывая от мотка нужную длину, будто далеко не в первый раз, хотя Регулус знал, что нитки он наверняка взял в руки впервые в жизни. — Но за красоту, знаешь, не отвечаю. Полил оторванную зубами нить спиртным и прокалил иглу пламенем из кончика палочки, как будто уже тысячу раз латал раненых. Но не сразу продел кончик в ушко. За этой картиной можно наблюдать только если с кромешной безнадегой. Гребаная Айвз… Регулус снова приложился к огневиски. У Барти руки, на удивление, не дрожали, хотя кто угодно бы распереживался в край, тем более всего лишь шестикурсник. Но он почти с хирургической точностью прижал кончик иглы к самому началу колотой раны, храбрясь и собираясь с духом. — Если вдруг что… — вдохнул он. — Заранее извиняюсь. И надавил, поддевая кожу. — Блять. То ли прорычал, то ли проскулил. Если с алкоголем было так больно, то непонятно, как было бы без него. Сжался всем телом, затылком ударился о стену, лишь бы чем-то заглушить боль от раны. Да даже в момент ранения было не так. Когда лезвие только прорезало кожу, Регулус ещё сам не в полной мере понимал, что произошло. Вполне нормально ходил, передвигался, существовал. Боль накатила целой лавиной только потом. Пульсировала сейчас рьяно и отзывалась на каждое крохотное шевеление. Барти продолжал. Наверное, даже сам момент прокола кожи иглой не был настолько паршивым, как когда натягивалась эта кожа от скоблящей нити, проделывающей очередную петлю. — Ты там живой? — Сука… — сказал не Барту, сказал куда-то в черноту, которая затягивала взор. Зажмурился, затылком вжавшись в стену, сосредотачиваясь на этом чувстве, лишь бы не на ране. Выходило прескверно. — Да вы, молодой человек, все не перестаете меня удивлять, — бормотал Барти, не отвлекаясь от дела. — Разве пригоже аристократу так сквернословить? Это, наверное, уже нервное, но Регулус чуть затрясся от кратких, прерывистых смешков сквозь стиснутые зубы. — Тихо, не елозь, немного осталось. Последние секунды давались совсем тяжко. Подумывал уже поддаться искушению и просто выключиться, если тело будет милосердным и позволит ему это, но Барти, наконец, закончил. Взмахом палочки отрезал остаток нитей, и тогда Регулус перевернулся на бок, согнувшись пополам. Дрожь забила особо яростно, каждый клочок тела, каждая кость дребезжала болезненно. И кожа горела — температура явно скакала до границы возможного. — Ну, а теперь выкладывай, — вытирая руки, бросил Барти как ни в чем не бывало. — Филча-то за что? Регулус скривился, когда вспышками засверкали в памяти воспоминания. Тело завхоза, стеклянные его мутные глаза, кровь, текущая из пробитой головы. Чуть не затошнило. Как можно было допустить такую оплошность? Видя по карте, что Айвз уже весь вечер проводит какого-то черта в туалете, вплоть до времени отбоя, рассудил, что не может этим не воспользоваться, но, поскольку все коридоры набиты дежурными профессорами, пришлось пожертвовать несколькими птицами, которых он оглушил на Астрономической башне, вскрыл и их кровью оставил следы в отдаленной части замка, уводя взволнованных учителей как можно дальше от намеченного пути Айвз, от реальной проблемы. Можно было проще. Намного, намного проще. Очевидно, Айвз не сидела в уборной просто так, она не была сумасшедшей или совсем уж безмозглой, что-то явно случилось, и он мог воспользоваться уже и этим. Если она лежит без сознания или что-нибудь в этом духе — приди и убей. Зачем ломать голову? Просто убей. Тихо и мирно. Она бы даже ничего не осознала. Просто не проснулась и всё. Опять же — не поднялась рука. Если уж идти на это, то относительно честно. Даря ей мизерный шанс спастись. Подарил? Доволен? Всё должно было пройти идеально. Не так, как прошло. Как он и полагал, она сама заводила себя в ловушку, предпочитая более освещенные коридоры, и завела в тот, где пути не было. Таков уж этот замок. Менял расположение стен, как ему было угодно, и пускай это казалось хаосом, на самом деле здесь была закономерность — Регулус вычислил её с помощью карты, каждый день наблюдая за изменениями в чертеже. Никакого хаоса, лишь стройная последовательность. Но Айвз, разумеется, этого знать не могла. Для неё это было просто внезапным и фатальным тупиком. Филч должен был быть вместе со всеми в другом конце замка. Но он, по обыкновению своему, снова выделился, будучи не от мира сего. Проклятый сквиб... — Случайно, — признался он. — Случайно… — повторил Барти, заторможенно кивая. Мотнул головой, как если бы говорили о пустяке: — Во всяком случае, вряд ли мир будет горевать по жалкому сквибу. Не лучше грязнокровок. Это такая попытка успокоить или искреннее мнение? Регулус зажмурился, словно эта попытка успокоить наоборот врезала ему по лицу. Он не хотел. Не хотел. Лишних жертв. Кто мог бы подумать, что завхоз окажется настолько слабым, что его переломит простым оглушающим? Убивать персонал школы было последним, о чем Регулус мог бы подумать. Но что если… если в словах Барти был смысл? Не лучше грязнокровок. Быть может, оно зачтется?.. Как одна из жертв? Быть может, список всё же сократился на один пункт? Темный Лорд отчетливо говорил про грязнокровок, но всё-таки… нужно написать Белле. Спросить, зачтется ли убийство сквиба за очищение школы от грязи. — И всё-таки, — не унимался Барти, усаживаясь на кафеле поудобнее, — как можно было случайно? Так уж отвлекся на грязнокровку? — Регулус не ответил, отполз снова к стене. Размял шею. Все мышцы тела как окаменели. Ломили и покалывали. — Как ты вообще умудрился её отпустить? — Тот факт, что она пырнула меня ножом, ни о чем не говорит? — Говорит о том, что ты подпустил её достаточно близко, чтобы она могла это сделать. Какого хрена ты не бросил в неё проклятье издалека? Невозмутимость Барти поражала. Как будто всю жизнь знал, что его приятель — в общем-то серийный убийца, всё это время устраивавший массовое убийство школьников. Удивление у него уже явно спало, оставив после себя только кристально чистый интерес. Наверное, именно таким должен быть злополучный «Инквизитор», хотя Регулус терпеть не мог это звание. Невозмутимый, быстро ориентирующийся в ситуации. Барти бы принял это задание с достоинством. Действовал бы без промедлений и сожаления. Как и Регулус вначале. Уже потом всё покатилось в бездну, когда он для чего-то включил голову и нечто другое, там, в грудине. Живое и колыхающееся. Истошно вопящее, упрямо противящееся клейму убийцы. Если бы не включал, если бы действовал, как всё тот же преданный, исполняющий любую прихоть механизм, ему самому было бы проще. Барти явно справился бы с этим заданием куда лучше. Единственное, что могло бы покачнуть его устойчивость — это излишняя самонадеянность. Регулус едва не скривился, когда осознал, что стал думать об этом только чтобы не думать о его вопросе. Нарочно переключил мысли, не хотел размышлять. О том, почему против воли позволил ей выжить. Почему медлил. Потому что всё-таки убить грязнокровку проклятьем, созданным на основе её же многолетних записей, — оказывается, сложно. Сложнее, чем он предполагал даже тогда, на площадке. Впоследствии всё же бросил в неё удушающее, но только когда мозг встал на место, крича надрывно: не дай ей уйти! И все равно ушла. Его откинуло взрывом от столкновения заклятий, и она растворилась в пыли. А затем невыносимо долгая полоса препятствий и очередной провал. Бессмысленные прятки и появление учителей. Превосходный выдался вечер. Всё могло быть иначе, если бы он просто не медлил. Очевидно, убить грязнокровку, которую ты знаешь лично, тяжелее, чем других. Пуффендуец, гриффиндорка и когтевранка — для него никто. Обезличенные серые массы, размытый фон, он даже имен их не всех знал до этого года. Айвз по сути своей должна была статься такой же серой массой, и она ей правда была, но с куда более ярко выраженными чертами, потому что с ней ему взаимодействовать приходилось. За все эти годы, в мелочах, в коротких ничего не значащих, наполненных взаимной неприязнью моментах. И вуаля, это уже не размытое пятно, это набор каких-никаких качеств, очеловечивающих существо, которое обязано быть в его глазах всего лишь комком грязи, насекомым, хуже животных. А после ещё и вовсе добровольно впустил её в свои мысли. Гостеприимно пустил, позволил обживаться там, поселиться по-хозяйски. Из-за какой-то тетради, которую он читал все те месяцы намного чаще, чем того требовалось. Он был уверен, что по итогу это будет проще. Как оказалось… Откладывал момент до последнего. Хотел растянуть его так сильно, как это было возможно, лишь бы разглядеть в ней всё то же жалкое насекомое, не заслуживающего сожаления. И, разумеется, поплатился. — Ты живой? Регулус не отвечал слишком долго, ещё и сидел с закрытыми глазами. Едва не отключился всё-таки, да. Но сглотнул, выпрямился, чувствуя твердость стены за спиной каждым позвонком. Сил ни на что не осталось. — Весь этот вечер — череда провалов, поэтому да, признаю, по своей глупости подпустил её близко. Барти посмотрел на него несколько секунд, выглядывая что-то. Регулус не смотрел в ответ. Рассматривал жуткого вида стежки на своей ране, которая уже не так сильно полыхала. Виски наконец подействовало в полной мере. Вовремя... — Во всяком случае, так это оставлять нельзя, — продолжал Барти с решительностью, которой Регулус бы позавидовал. Энтузиазм в этом ещё не принявшем Метку шестикурснике плескался через край. — Если тебе надо поднабраться сил, я мог бы за тебя, знаешь… добить… — Нет, — отрезал тут же. Может, чересчур резко. — Нет? Мысли летели в голове с бешеной скоростью. Почему «нет»? Сам себе хотя бы ответь, гений… — Задание поручено мне, и я сильно сомневаюсь, если Лорд оценит постороннее вмешательство. Ты вовсе не должен быть в курсе. — Не забывай, что у меня тоже в планах… — В планах. Пока у тебя нет Метки, ты не можешь быть в курсе дел, и я сильно надеюсь, что не поплачусь за твою осведомленность. Лорд не из тех, кто простил бы ошибки. — Рег, ты меня знаешь. Я никому ни словом. Регулус кивнул. Понимал, что может верить Барти, уж он-то точно не станет трепаться и портить задание, но вся эта ситуация всё равно крайне беспокоила. Новой глыбой опустилась на плечи, как будто на них без этого было мало тяжести. Всё просто бесповоротно катилось в пропасть, и он не представлял, что с этим делать. Барти снова принялся за вопросы, устроил целый допрос. Спросил, как давно у него Метка. В чем конкретно заключалось задание. О встрече с Лордом. Кто знает и не знает. Откуда вообще взялось удушающее — тут пришлось чуть слукавить, мол, вычитал в одной из книг в домашней библиотеке. Регулус вовсе не имел ни малейшего желания отвечать, от виски его только больше разморило, но учитывая, что Барти буквально только что спасал ему жизнь, было бы не слишком справедливо не ответить хоть как-то. Спрашивал Барти с буйным восторгом в глазах, и Регулус к своему ужасу обнаружил в этом блеске сходство с самим собой, но уже годовой давности. Не с собой нынешним. Сейчас он бы с радостью соскоблил Метку вместе с кожей и вручил бы её, кровоточащую, Барти — пускай играется. Регулусу надоело. Регулус ей пресытился, пресытился этим заданием и ненавидел — себя. За то, что даже не понимал, как он сам относится ко всему теперь. Чего хочет. Знал только то, чего не хочет точно — продолжать то, что делает, но разве ему давали возможность остановиться? Просто встать поперек этого безумия и сказать "мне перехотелось"? — И всё-таки паршиво, что я не узнал раньше, — подытожил Барти, сам подобравший к рукам бутылку и потихоньку глотающий спиртное по мере разговора. — Помогал бы тебе хотя бы по мелочи. Да даже от той же Айвз избавиться — раз плюнуть. Выманил бы девчонок из спальни как-нибудь, ты бы ей горло прирезал во сне, и всё, нет проблемы. — Теперь уже неважно, — повел Регулус плечами. — Грязнокровка сбежит из замка с первым же поездом. Барти уставился на него в недоумении. Так, будто Регулус либо оговорился, либо был не в своем уме. Смотрел, как на предателя. — Ты так просто ее отпустишь? — Барт, я не собираюсь подставляться в лишний раз, только чтобы прикончить именно её, — говорил устало, медленно, тоном, разъясняющим очевидное. — Мне глубоко плевать, кто попадется под руку. Пусть катится на все четыре стороны. Как можно дальше от замка. Как можно дальше от Регулуса. *** Иронично, но единственная мысль, что трещала в её голове, пока она лежала на лазаретной койке — хочется закурить. Хотя именно тот её прокол, всего лишь та одна ничего не значащая сигарета — всё это повлекло за собой эту вечернюю череду событий. Какая-то сигарета стала билетом на убийственный аттракцион. Это всё было настолько нелепо, что граничило с гротескной сатирой. Делла никогда не страдала самоотверженностью и твердолобостью. Даже когда смотрела разного рода триллеры, всегда думала, как же это нелепо — идти навстречу своей опасности, зная, что ничего хорошего там не ждет. И когда это всё только начиналось, она была уверена, что и ноги её не будет вне гостиной после отбоя, она же не идиотка. Идиотка. Единственная мысль — какая же идиотка. Причем вот же забавно: когда она осознанно шла на возможный риск ради информации, с ней лично так ничего и не случилось, не считая стычки с Блэком и обнаружения трупа своей подруги. Когда она всего лишь хотела одну сигарету перед ужином, едва не умерла сама. Да, действительно забавно. Обхохочешься. В уголке глаза образовалась холодная слеза, но Делла вытерла её прежде, чем та успела бы покатиться вниз. У Деллы не было желания разрыдаться, это чувство уже заглохло, выдохлось. Эта жалкая слеза — скорее как напоминание о том, что под слоями нынешней отрешенности всё ещё осталось то чувство скорби, едкое, кислотное, та незажившая ещё рана, на которую накладывалась новая. Делла как знала, что нельзя думать «ну, хуже уже не будет» после смерти Софи. Потому что стало. И будет. Жизнь накидывала ей всё больше и больше поводов пойти и вскрыться самой, потому что это уже просто невозможно. Но это была только мрачная мимолетная мысль, конечно, Делла не хотела умирать. Не хотела жить так, но и умирать — тоже, если бы хотела, проще было просто не сопротивляться. Курить хотела, а сигареты непонятно где. Непонятно где её рюкзак. Ночь в её сознании затянулась зыбким туманом, и она даже не представляла, забрали ли с очередного места преступления её вещи, которые она оставила в том закутке, и что вообще происходит в коридорах. В замке. Сидела в лазарете безвылазно. Сперва побеседовала с аврорами — выдала им всё, что знает, чтобы хотя бы здесь не быть той безмозглой героиней фильма, которая наивно полагает справиться со всем самой и вечно отмалчивается, утаивая важные детали. Затем просто проспала несколько часов. Сейчас отщипывала от ветки винограда ягоды, чтобы хоть каким-то действием заглушить назойливую жажду никотина. Жевательные мышцы, за последние сутки отвыкшие работать, протестовали, и желудок урчал, отторгал даже эту легкую еду, но Делла заставляла себя, упрямо игнорируя чувство тошноты. Откуда вообще эти фрукты взялись… появились из ниоткуда, когда она проснулась утром, пару часов назад, после порции зелья сна без сновидений. Конфеты, цветы, сладости. Много сладостей, но её мутило от одного только их вида. Всё продолжала только отщипывать виноград и заставлять мышцы жевать, лишь бы заполнить желудок и предотвратить возможность нового обморока в будущем. Потому что даже сейчас, когда вся школа не спит, живет, трясется и явно не усыпит больше бдительности, защищенной Делла себя не чувствовала. Ощущение чужого присутствия следовало за ней по пятам, оттаптывало тяжестью её тень. Бывает, насмотришься ужасов, потом всю ночь перед глазами стоят жуткие, нереалистичные образы. Делла насмотрелась вживую. И образ — живой, реалистичный, правда существующий. Просочился под веки и оттуда не доставался никак совершенно. Лишний раз попросту не хотела закрывать глаза, хотя и с открытыми — воображение в красках подбрасывало ей очертания маски, черной фигуры, палочки, которая могла этой ночью стать ей гильотиной. С голосом всё хуже, намного, порой ей казалось, что у неё галлюцинации, настолько громко звучал в памяти чужой голос. Как забрался под кожу, так и не выбрался из сплетения вен. Всё тот же — холодный, безжизненный, подобный эху. В особенности её имя, Делла, из этих чудовищных уст. В особенности — разве тебе удалось кого-нибудь спасти? В такие моменты хотелось, как маленькой, закрыть уши, но сделает этим только хуже. Запечатает ладонями голос внутри себя, заглушив все другие звуки, те, что помогают цепляться за реальность, а не опускаться все глубже на дно, под тину воспоминаний. Спасти себя? Неужели оно теперь с ней надолго? Неужели, даже если она уедет домой, Инквизитор всё ещё будет с ней? Будет шептать ей замогильным голосом из темноты, смотреть на неё из сумрака пустыми глазницами маски, ступать за ней, куда бы она ни пошла? Неужели ей не спрятаться? Будет ли дома лучше? Смотреть в обеспокоенные мамины глаза и видеть вместо них, в голове, чужую кровь, лгать, что всё в порядке, раз за разом, хранить всё, что случилось, в себе, лишь бы словом перед ней не обмолвиться, не заставлять переживать ещё больше… Делла всё ела этот проклятый, кислый до ужаса виноград, сосредотачиваясь на совершенно простом процессе, в надежде оттиснуть подальше другие мысли, в надежде, что, если игнорировать чужой голос в воспоминаниях, он поубавит громкости или отключится вовсе. В надежде, что ощущение, будто за ней никак не перестанут наблюдать, просто исчезнет. *** Признаться, Регулус был уверен, что грязнокровку будет караулить теперь аж целый наряд авроров, но все силы, видимо, ушли на исследование замка в пустой надежде отыскать следы подбитого маньяка. В итоге — у дверей лазарета двое авроров, которые слишком увлеченно для своего дежурства болтали друг с другом о канцелярской чуши, а в самом лазарете оказалась лишь занятая целительской рутиной мадам Помфри. Занятная картина. Если только у целительницы или у самой Айвз не припрятана какая-нибудь кнопка срочного оповещения авроров, Регулусу сейчас ничто не стоит просто оглушить невербально Помфри и добить Айвз, авроры за стеной даже не услышат. Запросто. Если бы захотел. Он пришел за экстрактом бадьяна, только и всего. Барти ему уже подыскал заклинание, подлатавшее рану явно лучше нескольких кривых стежков, но шрам всё равно остался. Можно, конечно, продолжать скрывать его чарами, и всё-таки лучше исключить любой риск. Достаточно ему уже было оплошностей. Поэтому замаскировался снова дезиллюминационным. Безмятежно преодолел ползамка, проскочил в приоткрытые двери. Планировал только зайти и выйти, но, увидев почти никак не охраняемую Айвз, задержался. Стоял посреди почти пустого лазарета и молча наблюдал за ней, как за диковинной игрушкой. Это же так просто. Она даже не успеет засопротивляться. А ему можно будет с облегчением вычеркнуть еще один пункт плана. Это же было наиважнейшим, верно? Его задание. Это ведь попросту даже било по достоинству — так и оставить её в живых. Какая-то грязнокровка, не знающая толк в боевой магии, дала ему какой-никакой отпор. Выжила. Располагала теперь некоторым ничтожными, но все-таки сведениями, да и до этого — копалась, лезла слишком глубоко, портила ему существование. Даже сегодня. Айвз устроила Регулусу занимательную субботу. Кто знает, что у неё в голове и что она наговорила аврорам, но по некоторым причинам Регулус чуть подвинул Барти на пьедестале её догадок. Именно их двоих авроры допрашивали с большей дотошностью, чем остальных, хотя, стоит сказать, и с большой неохотой. Было видно, авроры не воспринимают догадки Айвз всерьез. Не считают, что убийцей может быть ученик. Вероятно, просто не желали признавать, что их мог бы уже который месяц оставлять без намека на прогресс какой-то школьник. За свои допросы Регулус сильно не переживал, каждое слово было точно выверено и отполировано, маска насмешливости и непонимания, с чего вдруг его удостоили таким вниманием, надежно держалась на лице. И когда досматривали его комнату, и когда донимали вопросами. Процесс выматывающий, но терпимый. Куда больше его беспокоили допросы аврорами Барти, но его донимали ещё меньше. Быть может, из-за его отца. Во всяком случае, Барти там в ванной не солгал, обещание сдержал, ни словом не обмолвился и нигде не подставился, не подставил Регулуса. Если он действительно станет Пожирателем, а в этом не было сомнений, армия Лорда пополнится на ещё одного блестяще преданного и исполнительного солдата. Денек, таким образом, явно сложно назвать одним из лучших или по крайней мере адекватным. И кто тому виной? Но разве вина грязнокровки, что она хотела и хочет жить? Всё пытается и пытается барахтаться в болоте, в которое сама себя затянула. Вина на нем. Что не закончил. И ведь всё ещё может закончить… Смотрел на неё, очевидно, совершенно не подозревающую, не ведающую о его присутствии. Сидела на койке, ничего толком не делала. Ела фрукты, загруженная своими мыслями. Хрупкая, как пересохшая ветка. Переломить — запросто, почти что щелчком пальцев. Все ссадины на ней залечили, привели в порядок, но она все равно выглядела так, будто по ней проехался экспресс, туда и обратно. Опущенные плечи, отсутствующий взгляд. Взгляд… сколько страха в нем плескалось вечером, наберется целое озеро, куда больше Черного. Смотрел вчера в эти глаза и думал что я делаю. Хочет ли он этого. Пришел к очевидному, не слишком утешительному выводу. Но должен ведь. Назад пути не было. Начал. Нужно было заканчивать. Сейчас… сейчас даже страха в глазах же не должно быть. Она ничего и не поймет. Он мог бы… да, мог бы, прямо сейчас. Всё ещё размышляя, так и не приняв толкового решения, невольно шагнул к ней. Делла тянулась к почти уже опустевшей грозди, когда ей показалось. Или не показалось вовсе. Шорох, едва уловимый звук, как от чьего-то тихого шага, который никто в здравом уме бы не уловил, но Делла прислушивалась. Ко всему, теперь — каждую секунду, борясь за реальность и выискивая малейший намек на угрозу. Взгляд обыскал пустое пространство лазарета. Никого. Только Помфри в самом конце длинного помещения, возится с пергаментами, но это точно был не шелест бумаги. Показалось? Когда Айвз окинула его мимолетным взглядом, когда отодвинулась к спинке койки, прислушиваясь и всматриваясь в пустой воздух, он не окаменел, хотя внутри что-то жалко дрогнуло. Понимал же. Она не сможет его заметить. Неспешно подошел ближе, к самой койке. По мере того, как приближался к ней, с каждым шагом внутри завязывался странный, неподобающий его положению узел. Это она — жертва. Но обреченным почему-то себя чувствовал он. Делла не понимала, в чем дело. Почему внутренности так опасливо сжались, словно интуитивно реагируя на угрозу. Угрозы ведь никакой не было. Не было? И всё равно — взялась за палочку. Это почти даже умилительно. Её мысль, что она могла бы защитить себя. Но, на самом деле, неоформленные ни во что отчетливое мысли были и вправду рискованны: авроры там, за дверьми, могли бы услышать возню. Имеет ли смысл так подставляться… и ради чего? Как же глупо она себя чувствовала. Как он мог бы быть здесь? Но она чувствовала себя так же, как тогда, в коридоре. Не видела, но ощущала чужой взгляд, холодный, цепкий, такой, что не скинуть, хотя хотелось. Тряхнуть плечами, отмахнуться, как от назойливой мухи. Не выйдет. Может, она уже просто окончательно сошла с ума; может, чужой взгляд впитался в кожу, утрамбовался намертво тем ужасом, и она не избавится от него вовсе, как бы ни пыталась, где бы ни была? Пытаясь взять себя в руки, она почти насильно отвлекла сознание на палочку в своих руках, которую и так видела миллион раз за свои семь волшебных лет. Отвлекла себя на совершенно пустые мысли, только бы не думать о том, может ли за ней наблюдать монстр прямо сейчас, что казалось откровенным бредом. Светлая, тисовая палочка… тис — символ либо смерти, либо бессмертия. Очень, однако, символично. Регулус сам не ведал, что делает и зачем. Почему. Понимал риск. Понимал безумность. Помешался совершенно. Ему просто хотелось подойти ближе, непонятно зачем и почему, но хотел. Осторожно упер руку в изголовье больничной койки, удивившись, что та даже не скрипнула. Если бы скрипнула — конец. Зачем это всё? Совсем рядом, рядом с ней, несвершившейся жертвой, с которой провозился так много и все равно отпустил. Она может почувствовать его дыхание или сердцебиение? Потому что он чувствовал. Почти слышал, как грохочет её маленькое перепуганное сердце. Ощущал, как колеблется воздух от её чуть сбившегося дыхания. Своё он задержал. Чтобы не выдавать себя? Или не впускать её дыхание в свои легкие? Он сходил с ума, очевидно. С чего именно это началось? Когда он впустил её в свою голову, как отраву, отнимающую его рассудок? Всё правда началось с глупой тетрадки? Это почти смешно… Началось — да. Усугубилось с третьей жертвы, должно быть. Когда его надломило настолько, насколько было возможно. И она. Рядом. Попалась под руку. Живая, дышащая, и так близко, что буквально чувствуешь эту жизнь, бегущую по венам, пульсирующую под кожей. Подействовало одурманивающе и отрезвляюще в равной степени. Поэтому захотел избавиться, пока не впустил слишком глубоко. Так избавься. Сейчас. Лишить её той жизни в венах, которая привела его в чувства тем вечером? Просто взять и обрубить её существование? Да. Да, да и да. Потому что это неправильно, отвратительно и не подобает ему, из рода Блэков, думать о грязнокровке вовсе, сомневаться так долго. Это же должно быть просто. Как с другими. Почему это не как с другими? Объяснял себе уже, не раз, и всё равно поверить не мог. Просто потому что видит её ежедневно? Потому что попалась под руку после очередного убийства? Потому что залез в её тетрадь, в её мысли, её ум? Целый клубок причин, запутанный и пыльный, приводящий к недопустимому состоянию. Регулус всё же вздохнул, бесшумно, и выдохнул почти так же тихо, но она всё же, должно быть, почувствовала. Мгновенно подняла взгляд. Потерянный и испуганный. Подняла прямо на него, столкнулась глазами с его лицом, но взгляд прошил его насквозь, не задел, вперился в пустоту. Она его не видела. Но чувствовала. Он знал. Видел в этих двух темно-карих, почти черных безднах. Чувствовала. И он ничего с этим не делал. Стоял всё так же близко, склонившись над ней. Непозволительно. Стоит ей подняться, или дернуться, или потянуться снова к тумбочке — может задеть его, понять. И всё, провал. Очередной. Он всё думал. Пытался понять. Что она с ним сделала и во что он превращается, хотя давно стоило уже принять, что его жизнь обернулась сплошным безумием. Что мне с тобой делать, Айвз? Дверь в лазарет открылась. Они повернулись одновременно. Регулус с трудом не закатил глаза, но всё же отстранился, пока фигура в когтевранской форме спешно миновала длинный ряд пустых коек, чтобы оказаться рядом с великомученицей. Делла едва рассудка не лишилась от облегчения, накатившего разом, одной сплошной волной. Нервы, затянутые до болезненного предела, в миг распустились, и от этого почти что голову закружило. Уже опасалась, что сердце попросту не выдержит этих игр помутневшего рассудка. Не думала, что снова сможет почувствовать хотя бы намек на комфорт, но почему-то сейчас, при виде Итана — да. Даже не лишившись ощущения, что кто-то наблюдает, даже находясь во всё том же подвешенном состоянии. Хоть кто-то рядом, она не одна. — Мерлин, Делл, — вздохнул он, сев на край её койки. Знакомые светлые глаза зашарили по её лицу, пытаясь высмотреть ответ прежде, чем задать вопрос: — Как ты? Делла не ответила, подалась вперед, прильнула к его плечу, уткнувшись в форменную жилетку лицом. Хотелось то ли захныкать, как маленькая девочка, то ли обматерить его всевозможными за то, что не пришел раньше. Но приходил же единожды, это она спала. Потому оставался только первый вариант, и она стиснула зубы, лишь бы не издать ни звука. Господи, Итан… Только увидев его, поняла, как ей не хватало, чтобы он снова оказался рядом, как единственная для неё опора во всем замке. Хрупкая, тоже переломанная на части, вымотанная личным горем, но опора — намного крепче, чем Делла, которой всего шаг до того, чтобы бесповоротно свихнуться. — Прости меня, — шептал он ей в волосы, поглаживая по спине. И снова не удивился подобному порыву, как будто само собой разумеющееся… — Я был уверен, что ты в гостиной… я думал, ты просто не пошла на ужин, как всегда. Она только кивнула, понимая. Конечно. Кто бы подумал, что она внезапно отключилась в туалете? Она и не думала винить. Никого, кроме себя — за легкомысленность. Никого, кроме учителей — за безалаберность, по которой они не оказались рядом, когда были нужны. Никого, кроме Инквизитора — за то, что он вообще есть. Отстранилась от Итана и негромко всхлипнула, хотя слез даже не было. Высохли. Вся она высохла, казалось, даже вены превратились в сучья. — Но всё скоро закончится, — успокаивающе говорил он. — Через несколько часов поезд. Да… поезд. Поезд. Делла о нем почти не вспоминала. Как будто даже просто мысли допустить не могла, что всё способно взять и закончиться. Как будто заживо приросла к состоянию безнадеги, к этому отчаянию, в котором нет и проблеска света. Поселилась в бездне, не желая из нее выбираться. Делла потупила взгляд, пытаясь сказать то, что копошилось в её голове последние часы, но даже сформулировать не могла. Что она не то чтобы хочет уезжать. И хочет — больше всего на свете. И не хочет. Тоже, больше всего на свете. Потому что даже представить не может, как переплести два мирка. Тот, который был. Домашний, уютный, безмятежный, включающий в себя греющий душу мамин образ. И новый. В котором Делла боится теней, коридоров, звуков. Вечно чувствует чей-то взгляд и не может перестать слышать чужой замогильный голос. Делла попросту не хочет переплетать. Впускать этот ужас в прежний мир. В жизнь мамы, которая будет с первых рядов видеть, как её дочь сходит с ума. А что остается? Остаться и умереть в этих стенах? Уж это-то точно не принесет ужаса матери… Делла кивнула понимающе. Да, уедет. Конечно, уедет. За эти часы сгрызет себя сомнениями и нерешительностью, будет противиться, но ей нужно уехать. Легче не станет, если её здесь просто убьют. — Откуда сладости? — спросила она, лишь бы перевести тему. Она пришла к выводу, что, наверное, это он приносил. Никто бы больше не стал её навещать. Итан проследил за её взглядом. — От каких-то учеников. Мадам Помфри их не пускала, но они просили её передать. Делле? Передали подачки в лазарет? Ученики? — Это с каких пор мне малознакомые люди конфеты таскают? Итан посмотрел на неё внимательно, как если бы она просто не до конца пришла в себя. Сказал, будто напоминал очевидное: — Делл, ты одолела местного маньяка. Смешно. Нет, правда, Делла рассмеялась бы, если бы не предельно серьезное лицо напротив неё. Откинулась на спинку койки, на жесткую подушку. — «Одолела»? — переспросила она и всё-таки фыркнула. — Я бегала от него по всему замку, а потом спряталась в шкафу и тряслась, пока не пришли учителя. — Ты пырнула его ножом. Всё ещё поражает, с какой скоростью воздух в школе пропитывается слухами. Да, пырнула, но только потому что появилась возможность. Если бы Филч не отвлек его внимание, Делла бы так и не рискнула. Если бы не Филч… Делла терпеть его не могла, как и каждый ученик этой школы. Это как обряд инициации. Поступить в Хогвартс — следовательно возненавидеть завхоза, без этого жизнь не жизнь. Но он своим появлением спас её. Своей жизнью её спас, пускай и вряд ли сам подразумевал своим вмешательством геройство. Хотел поймать очередных нарушителей и поплатился. Так или иначе, в произошедшем нет ни капли её собственной заслуги. Продолжать спорить с Итаном она не стала. Посчитает ещё, что она напрашивается, чтоб её успокаивали… — Так я теперь местная знаменитость? — усмехнулась она. Его уголки губ приподнялись, тоже в слабой усмешке. Чуть повеселел или хотя бы сделал вид, что так. Всяко лучше, чем сидеть и душить друг друга себя унылыми речами. — Ага, гляди, скоро журналисты будут драться за шанс получить у тебя интервью. Делла улыбнулась не слишком весело, даже не понимая, всерьез он или нет. Тон шутливый, но неизвестно, как много информации в школе доходит до газет. Может, и правда... господи, она взвоет, если это так. В детстве, ладно, стоит признать, грезила попасть в газеты. Но абсолютно точно не так. Даже Итану не хотелось сейчас пересказывать детально события, которые уже рассказывала учителям и аврорам, не хотелось проходить снова и оживлять то, что и так никак не могло померкнуть в сознании, хотя бы чуточку потускнеть. Рассказывать кому-либо ещё — тем более. Итан и не ждал от неё сейчас никаких речей. Делла хотела было уже его поблагодарить, за то, что он вовсе рядом, но все мысли вынес из головы внезапный звук — звук закрывающейся двери. Разве та не была и так закрыта? — Ты слышал? — Слышал что? Делла качнула головой, всматриваясь в неподвижные дубовые двери. Прислушивалась, пытаясь выловить ещё хоть звук, но теперь уже, как назло, прочно установилась тишина. — Дверь закрылась. Входная. Ты не слышал? — Итан чуть прищурился, не совсем понимая. Объяснила: — Но кто мог выйти? Мы же здесь одни. Помфри, вон, не выходила. Итан взглянул сперва на Помфри, затем оглянулся на дверь. Безразлично повел плечами. — Это же Хогвартс. Здесь вечно что-то шумит, гремит, разбивается и хлопает, без должной на то причины. Но это же не объяснение... Как же хотелось бы оспорить, продолжать стоять на своем — что этот звук точно что-то да значил, но это бессмысленно. Ведь и правда. Хогвартс — кладезь кадров для любого фильма ужасов; звуков и странных вещей здесь не оберешься. Наверное, Итан прав. Плечи опустились, словно Делла сдулась, как шарик. И на выдохе: — Ненавижу эту школу. *** На дворе всё та же зима, поэтому темнеет рано. Поэтому — когда Делле наконец потребовалось выйти из лазарета, на двор уже давно успел опуститься густой сумрак, стремительно перетекающий в полноценную темноту. Делле казалось, это будет проще. Всего лишь коридоры. Всего лишь замок. Не дремлющий, полный жизни, людей, голосов, более тихих, чем прежде, но всё же голосов. И авроры — рядом. Делла в безопасности. Один шаг, второй. Взгляд уже с первых же секунд стал опасливо бегать по коридорам, словно Инквизитор мог разгуливать посреди дня и раскидываться проклятьями при свидетелях. Но голос разума затих, заглушаемый голосом чужим, замогильным. Глушащим любые адекватные мысли. Сперва виду не подавала, шла с видимостью спокойствия, пока от этого каждый шаг вколачивался меж ребер длинными ржавыми иглами. А после — наплевала на всё, взяла Итана под руку и прошла с ним так ползамка, не отпуская. Как вцепилась, приклеилась на первых шагах, так и не собиралась отпускать, пока не дойдут до гостиной. Ей нужно собрать вещи, чтобы свалить отсюда к чертям. Миновать пару этажей и ещё хуже — подземелья, чтобы затем оказаться в клубке змей, в котором уже была совсем недавно. Делла уже проходила этот маршрут после случившегося, но тогда была в прострации и под действием успокоительного. Сейчас у неё мурашки скопом бежали от каждой тени и каждого звука. И с каждым поворотом извивающегося по школе коридора. Делла всё отчетливее понимала, как же отчаянно ей нужно отсюда выбираться. Она не сможет существовать здесь так. А дома существовать будет проще? Не будет бояться теней и коридоров? Любых звуков? Темноты? Не будет шарахаться, как безумная, от любого силуэта, подмеченного боковым зрением? Боже, мама не должна её такой видеть… Лучше бы она считала, что Делла в порядке. Складывать сочащиеся ложью слова "я в порядке, я в безопасности" проще, когда не смотришь в глаза, когда выводишь их на обезличенном пергаменте, а не произносишь дрожащим голосом и пряча потерянный взгляд. Но лучше, наверное, видеть дочь такой — травмированной и слабой, чем мертвой. Мысль, что, если Делла поддастся нежеланию омрачать мамину жизнь, маме впоследствии придется приезжать сюда, чтобы уже забрать труп, отрезвляла. Уезжать нужно. С собой Делла справится, что-нибудь придумает. В приоритете — хотя бы выжить, а значит нужно заглушить все мысли и просто собрать вещи. В гостиной было несколько учеников, которые проследили за Деллой любопытным взглядом, но ничего не сказали, а вот спальня оказалась вовсе удачно пуста. Лучший вариант из возможных. Итан остался в коридоре подземелий, аврор остался в коридоре спален. В распоряжении Деллы — время и личное пространство. Делла намеревалась как можно быстрее покончить со сборами. Не останавливаться, не задумываться о том, что покидает это место всё равно что навсегда, если только не вернется доучиваться. Собирала вещи суетливо, спешно закидывая в чемодан одежду и письменные принадлежности. Вещей немного, Делле никогда не удавалось здесь обжиться. Однокурсницы развешивали плакаты, декорировали комнату по своему усмотрению, но Делла даже не пыталась. Казалась себе здесь скорее вечной гостьей, чем полноправной, наравне с другими, владелицей спальни. Но за все эти годы привыкла, это ощущение было терпимым, пока всё снова не перевернулось с ног на голову. Теперь вовсе казалось — стены ожили, теперь живые, шептались, пока она не смотрела, намеревались сдавить, лишь бы вытолкнуть из комнаты раз и навсегда — чужую, неуместную, лишнюю. Господи. Её же буквально выжили из замка. Однокурсники могут радоваться — дождались того, о чем шутили все эти годы. Выкурили маглорожденную со своего факультета. Плевать… на всё плевать. Только бы в безопасность, подальше отсюда. Когда дошла до тумбочки, чтобы вытрясти оттуда разные мелочи, сперва не обратила внимания, но после замерла. Вгляделась. Листок рядом с лампой, который поначалу она восприняла за какой-нибудь, должно быть, ненужный черновик, оставленный в прострации, показался ей теперь незнакомым. Скверное предчувствие заскоблило под кожей. Пальцы едва слушались, когда она разворачивала ровный, аккуратно сложенный кусок белого пергамента. Почерк незнаком и неопределим, будто писали нарочно неразборчиво. С первых же слов — сердце камнем упало вниз, в ноги. Господибоже... «Крысы бегут с тонущего корабля первые, не так ли? Я бы на твоем месте тщательно обдумал этот шаг. В планы совсем не входило трогать семьи грязнокровок, но лично тебе стоит задуматься. Если выживешь ты, кто-то же должен тебя заменить, восполнить эту дыру в моем списке. Как насчет, к примеру, твоей матери? Не думай, что сможешь это предотвратить. Не думай, что рассказать аврорам — хорошая идея. Оставайся. Тебе не будет скучно» Делла перечитала не раз. Снова и снова. Одна пластинка, не желающая прекращаться. Её глаза всё бегали безостановочно по письму: дочитывая последнее слово, возвращалась к первому. То ли рассмеяться хочется, то ли непонятно что. Листок разорвать, на пол лечь. Закричать. Была немалая доля вероятности, что это розыгрыш. Нашлись же люди, что таскали ей сладости. Должна была быть и иная сторона монеты. Но если — нет? Если нет? Перечитала снова. Нет. Нет же… Он не стал бы. Ему напротив её побег выгоден. Не будет её — никто не будет портить ему жизнь своими и так бессмысленными раскопками. Или удар ножом изменил расстановку фигур? Теперь тем более не может её отпустить? И миллион других вопросов. Инквизитору уже известен её адрес? Или что, отправившись домой, она прямиком приведет его к порогу своего дома, к своей семье? Да это же может быть блефом чистой воды… маме совершенно ничего не угрожает… Делла могла бы прямо сейчас пойти и отдать записку аврору, ждущему за дверьми. Могла бы? Или Инквизитор узнал бы об этом? И будут последствия? «Не думай, что удастся это предотвратить». Как будто, если она покорно послушает психопата, последствий не будет... это же не так работает. Никогда это так не работало. Делла опустилась на край кровати, уперла локти в колени, сдавливая виски ладонями, а после и вовсе сцепила в отчаянии пальцы на затылке, желая сдавить череп до трещин. Лишь бы пришел хоть какой-то ответ, лишь бы не работающий, проржавевший насквозь мозг наконец заработал и подкинул ей хотя бы один нормальный, рассудительный вариант. Этот сюрреалистичный сон всё не ведает завершения. Максимально идиотски было бы не доложить об этом аврорам, а Делла уже пообещала себе, что с тупыми, безрассудными поступками покончено. Письмо буквально твердило ей пожертвовать собой во имя спасения матери, которую и так могли бы убить впоследствии, в любом случае, а сейчас лишь использовали как рычаг давления. Но если нет… если и правда всё зависит от одного только шага? Делла не чувствовала, что здесь где-то есть выигрышная сторона, правильный вариант. Чувствовала, что куда ни ступи — всё шахматное поле заминировано. Каждая клетка. Куда ни ступи — её взорвет. Ей конец. Шумно вздохнула, впуская в легкие воздух. Ладно… ладно. Делла не хотела же уезжать, верно? Тяготилась этим кошмарным выбором? Прекрасно. Возрадуйся, Делл. Всё решили за тебя. *** Из Хогвартса сегодня бежали далеко не все, не половина, но весомая часть. Заметно притих гул голосов в Большом зале. Он и без того терял свои силы с каждой жертвой, будто с каждой смертью от жизни замка отдирали кусок, но теперь, когда множество маглорожденных рассудили просто уехать, не замечать это стало невозможно. Черные флаги висели беспрестанно, авроры вдобавок явно не намеревались теперь покидать школу вовсе — даже сейчас их видно через настежь открытые дубовые двери зала. На удивление, уехали не все грязнокровки. Горстка особо самонадеянных осталась, полагая, видимо, что раз школа теперь кишит аврорами, ничто не случится. Наивное умозаключение, поскольку всевозможные способы убийства явно не заканчивались на играх в догонялки в коридорах. Подобная тошнотворная коридорная "охота" дарила жертвам хотя бы один мизерный шанс на спасение, и это хоть как-то его тешило. Прежде. Теперь глупо идти на риск лишь из желания поиграть в призрачное милосердие. Интересно, что было бы, если бы уехали все? Проваленное задание, гнев Лорда... Нельзя было так долго тянуть с первой жертвой и растягивать до крайности перерывы между. Ему просто повезло, что кто-то здесь всё-таки страдал безрассудной самонадеянностью даже после четвертой жертвы. Регулус по странной, неправильной привычке взглянул на когтевранский стол, где обычно сидела Айвз, уже как полнедели отказывавшаяся сидеть за слизеринским. Притом парадоксально — когда она годами сидела с ним за одним столом, он даже и не думал её удостаивать хотя бы беглым взглядом. Когда она на этой неделе переместилась за чужой стол, не проходило и дня, чтобы он не высмотрел зеленый галстук среди массы синих. Теперь её место очевидно пустовало, сколько ни выглядывай. Даже Фосетта не было. Неужели тоже уехал? Или сидел где-нибудь один, горевал? Регулус не вникал в межличностные отношения той слизеринско-когтевранской компании, но очевидно, что Фосетт был близок с Терри и Айвз. По итогу одна умерла, другая уехала. Было бы ли это лицемерием, если бы сердце Регулуса откликнулось хотя бы намеком на сочувствие? Всё-таки Фосетт, пусть и предатель крови, раз водится водился с грязнокровками, но чистокровен, ему сочувствовать было бы вполне приемлемо. Если бы не непосредственное участие Регулуса в надломе его жизни. Во всяком случае, не откликнулось. Уже отсырело и затихло. Сочувствие мешает. Чувства мешают. Стоило усвоить это с самого начала, и он, верно, понимал это всегда. Просто понять — одно, применять — другое. Теперь, когда Айвз, по-видимому, в школе больше не появится, прояснять голову станет проще, по крайней мере, так Регулусу хотелось думать. Никаких соблазнов добить и закончить начатое, никаких соблазнов, напротив, остановиться. Никто не будет путаться под ногами, подкидывать ему поводов убить конкретно её. Никаких непозволительных мыслей и полубредовых, сумасшедших желаний, наподобие залезть ей ещё сильнее в голову, разобрать ход её мыслей, просто понять её. На самом деле, Регулус задумывался, как бы всё вышло, если бы он не выбрал её своей четвертой жертвой и если бы она не решила после этого пуститься в бега. Это было бы даже занятно — сумела бы она докопаться до истины? Уже ведь начала подозревать. — Нет, ну нормально? — возмущался Трэверс, недовольно ковыряя вилкой свой ужин. — В школе черт-те что, а нам экзамены через несколько месяцев сдавать. — Не бубни, — скривилась Ванити. — Тебе-то что? Нас это никак не касается. Регулус слушал их только вполуха. Больше косил взгляд на соседний гриффиндорский стол. Прислушивался к дальним разговорам, наблюдал. Думал, рассудит ли гриффиндорец испить из своей драгоценной, так яро охраняемой бутылки прямо сейчас. — Не касается?! — восклицал Трэв. — А отбои? А авроры на каждом шагу? Действуют на нервы одним своим видом. Лучше бы этот Инквизитор всех уже попереубивал, либо же все грязнокровки свалили. В чем прикол оставатьс?.. Договорить свою короткую яростную тираду не успел, прерванный переполохом за соседним столом. За время этих пустых разглагольствований гриффиндорец на фоне успел открутить крышку бутылки и, непринужденно болтая с однокурсниками, сделать несколько глотков, что привело — дракл бы его побрал, почему не как-нибудь позже… — к ожидаемому результату. Сперва закашлялся, повалился на стол, опрокинув рядом стоящие кубки с напитками, затем вовсе сполз со скамьи на пол. Ряды учеников подскочили, пытаясь высмотреть, что происходит и что за странные звуки издаются — кашель заменился протяжными, жуткими хрипами. Регулус поднялся с другими, слабо делая вид, что тоже пытается рассмотреть, хотя смотреть не желал, да и в общих чертах представлял. Наверное, по классике — пена изо рта, кожа синеет, дикие судороги и глаза наливаются красным и выкатываются. Подбежали учителя, авроры, оттесняли учеников, мешающихся под ногами. Пытались, возможно, помочь, но ничем здесь уже не помочь — счет шел на секунды. Яд сильный, действующий моментально, редкий, потому противоядие в секунду отыскать не выйдет. Что только не найдешь на чердаке дома Блэков… В детстве его подобные мрачные детали их уютной обители довольно-таки пугали, особенно темными ночами. Дом казался ему живым, нелюдимым, желающим либо выплюнуть маленького мальчика из себя — за то, что не заслуживал здесь быть; маленький Регулус всегда опасался, что он не заслуживает быть частью этой древней семьи, — либо, напротив, схватить длинными гнилыми когтями и утащить глубоко в свои недра. Старший братец нередко успокаивал Регулуса в такие ночи, говорил, что дом не живой, а наоборот, умерший давным-давно, дряхлый и немощный, и вреда причинить не способен. А потом вырос. По мере взросления приобретал всё более сучий характер, забивая сперва на традиции семьи, затем на семью в целом, а после и на младшего брата — в частности. Регулус думал об этом, до последнего не желая думать о распластанном по полу мальчике. Сколько ему… выходит, пятнадцать, раз пятикурсник. Ещё младше тех, кто уже пал. Надеялся обезопасить себя тем, что не будет пить из общих чаш, и этим же и подставился — куда проще под дезиллюминационными чарами подлить яд в бутылку, чем в один из сотен кубков на столе в людном зале. Регулус всё же видел. Через прореху между учениками. Тело, уже почти угасшее, с последними проблесками тлеющей жизни под посиневшей кожей. И ничего не чувствовал. Как будто накрепко закупорил любые чувства, и они там выдохнулись, либо вовсе уже атрофировались. После всего, что уже произошло. Потрясения, идущие один за одним, попросту заполонили всё свободное место внутри, не давая шанса последующим событиям отобрать хотя бы кусок, уместиться хоть на краю. Всё. Полно. Либо он всего лишь хотел в это верить. Только бы не сойти с ума. Ещё двое… если Филч засчитан — а письмо Белле уже отправлено, скоро придет ответ, — осталось только двое. И всё позади. Утопленный в своих мыслях, во всеобщем хаосе — зал буквально взрывался переполохом ужаса, — Регулус не сразу заметил. Фигуру, замершую в дверях. Сперва её мельком выцепило лишь периферийное зрение, и то, взглянул равнодушно, как будто так и должно быть. Обычная картина, ничего особенного. А после вернул этот взгляд к ней обратно. Мерлин. Нет. Нет, нет, вы издеваетесь... — Она не уехала, — негромко — почти беззвучно в воцарившемся гаме — констатировал он рядом стоящему Барти, не позаботившись о том, поймут ли его. Барти проследил за его взглядом. Айвз всё так же стояла в дверях, чуть позади Фосетта, как будто он хотел закрыть её, лишь бы она не смотрела на тело. Знакомая картина, в которой Регулус однажды сам был участником, теперь же лишь смотрел со стороны. Это же смешно… Айвз видела уже столько, что закрывать от неё это зрелище — бессмысленно. Нашелся защитник. Где был этот защитник, когда она бегала по всему замку от убийцы? Она всё равно сейчас видела. Взгляд — пустой, стеклянный чуть ли не настолько же, что и у гриффиндорца — прикован к телу на полу. И отчаяние в этой пустоте — оглушительное. Всепоглощающее. Как вакуум, ни единой больше эмоции. Она хотя бы дышала? — А ты не слышал? — Барти не особо старательно пытался скрыть веселость в голосе. — Грязнокровка получила записку-угрозу от Инквизитора. Чтобы не думала уезжать. Регулус перевел на него рассеянный взгляд. Казалось, целую минуту вглядывался в черты Барти, пытаясь вникнуть в смысл этой бессмысленной фразы. — Ты? — Не то чтобы я, — уголки его губ дрогнули в намеке на плохо сдерживаемую ухмылку. — Это была идея девчонок из её комнаты, но они так долго колебались… ну, знаешь, не перебор ли это. Не перегибают ли палку. Я просто чуть их подтолкнул и их идею усовершенствовал. — И с раздражающей торжественностью похлопал Регулуса по плечу: — Не благодари. Авроры что-то говорили на фоне, приказывали ученикам разойтись или нечто подобное. Освободить помещение, уйти в гостиные. Регулус не слушал. Взглянул снова на грязнокровку, ту, что обязана была сегодня свалить ко всем чертям и никогда в замке больше не появляться. Какая же ты идиотка, Айвз.