Инквизитор

Светлая часть дня приобрела особую ценность. Делла наслаждалась, как никогда прежде, секундами, в которые солнечные лучи, пусть зимние и совсем не греющие, целовали лицо, оберегая лучше Протего. Инквизитора бы вряд ли остановило время суток, вполне мог орудовать и днем, но для Деллы хотя бы это было своего рода спасательным кругом. Тоже хлипким, но ночью никакого спасения не оставалось вовсе: Делла совершенно одна в соленом ледяном море своих страхов, и на мили во все стороны — ни намека на берег или хотя бы лодку. Только тонуть и тонуть в тревоге и воспоминаниях, которые все никак не желали тускнеть и продолжали стоять перед глазами, когда она не отвлекала мозг на что-либо ещё. Днем тревожность не исчезала, но хотя бы приглушалась, приобретала фоновый режим, назойливый и неприятный, но терпимый. Позволяющий хоть как-то думать, включать голову, а не бессмысленно вглядываться в темные углы часами, опасаясь выцепить знакомые очертания. Делла же даже спать стала со светом. Дожили. Лампа на её прикроватной тумбочке не выключалась вовсе, горела теперь пожизненно, чтобы ни на секунду не окунать Деллу в беспросветную темноту. Притом свет лампы, благо, не зеленый. Ненавистный цвет её больше не преследовал — в этой гостиной Делла избавилась от малейших сходств с прежней. И, по правде сказать, за счет этого новая гостиная в кратчайший срок приобрела статус вполне даже уютной и своей, в отличие от слизеринской, к которой Делла за годы так и не прижилась. Пока Итан снова и снова перечитывал записку, сидя на Деллиной кровати, она всматривалась в окно, наблюдая за жуткого вида крылатыми конями, парирующими над сухим голым лесом. Фестралы. Видела их уже и из окон лазарета, но так и не рассудила, после чего именно это началось. Тело с перерезанным горлом считается за увиденную смерть или нужно видеть именно момент гибели? После кого именно невидимые существа обрели видимость? Софи или Филч… — И, я правильно понимаю, вместо того, чтобы пойти и поговорить с Дамблдором, ты решила просто послушать психопата? — с доброй порцией плохо скрываемого раздражения уточнил Итан. Делла только сейчас решилась дать ему прочесть, через несколько дней. В тот день, когда получила, не могла, опасалась, что и ему знать нельзя тоже, но в итоге не выдержала. Надо было как-то объясниться. Потому что тем днем, когда она ничего не сказала, они просто чуть не рассорились в край из-за её неспособности объяснить, какого черта она решила остаться, а потом ещё и на голову свалилась новая жертва, обрубая эти распри и ставя точку на незаконченном споре. Там уже не до личных разборок. — Я не хотела рисковать, — объясняла она, обернувшись к Итану и прислонившись спиной к подоконнику. Объясняла скорее самой себе в первую очередь, ему — во вторую. — Ты рискуешь в любом случае. — Хорошо, не хотела рисковать жизнью близкого мне человека, — исправилась она, сама едва не перебираясь в состояние раздражения. — Так доходчивее? Итан вздохнул. Воздух полнился целой грудой невысказанных упреков, но в их высказывании и не было нужды — Делла сама всё прекрасно понимала, не глупа. Понимала весь идиотизм ситуации, понимала, что она все равно что выписала себе смертный приговор. Заперла себя в жутком замке с Инквизитором и кучкой таких же самоубийц, притом настолько маленькой, что вероятность нападения именно на неё выросла до немыслимого процента. Плюс можно накинуть сверху ещё несколько процентов за удар ножом и статус живого свидетеля… Делла бы хотела успокоить себя мыслью: «Молния дважды в одно место не бьет», но это абсурд. Кто вообще это придумал? Бьет, и не просто дважды. Может и несколько десятков раз ударить. Её мысли, возможно, были слишком громкими, и Итан их абсолютно точно услышал, вглядевшись в её лицо. Сказал почти убедительно: — Авроры тебя защитят. Никого и близко к тебе не подпустят. Того гриффиндорца защитили, да. Вся школа теперь фестралов видит. Стоит отдать должное, до учителей и авроров дошла наконец очевидная мысль: собрать оставшихся маглорожденных-самоубийц в одну кучу, чтобы не разбредались ежедневно по всему замку в разные гостиные. В кратчайшие сроки разгребли пыльную запасную гостиную в Северной башне. Не особо большую, с факультетскими не сравнится, но много пространства этой горстке и не нужно. Всего две девочки, несколько мальчиков. Все вполне уместились. И, черт возьми, это как глоток свежего воздуха. Никаких больше подземелий. Никаких больше слизеринцев. Никакой озерной воды за окнами, которая так и норовила, как во сне, расколоть стекла и ворваться внутрь, чтобы отнять воздух. За окнами теперь только свет и несколько десятков ярдов высоты. Почему-то высота тоже успокаивала — чем Делла дальше от земли, тем дальше от угрозы, как будто убийца мог обитать только в подземельях или первых этажах. Гостиную охраняли авроры, даже не взирая на то, что она и так охранена паролем. Не-маглорожденным — чистокровным и полукровкам — чтобы зайти к своему другу, нужно временно сдать палочку. Когда Итан впервые с этим столкнулся, Делла возмутилась, сказала, что он и пальцем никого не тронет, но Итан заверил, что всё в порядке. Послушно сдал. Если это подарит чувство безопасности другим маглорожденным — они-то не могли быть в нем так уверены, как Делла, — без проблем. Его присутствие всё равно не слишком радовало присутствующих, иногда жаловались аврорам на его слишком частый приход. Как будто этот долговязый худощавый парень со светлыми глазами и вечно чуть взъерошенными волосами — сама невинность же! — сумел бы без палочки, вручную, убить полдюжины маглорожденных. Итан и правда частил, но Делла была не то что не против, а только рада. У него, как и у неё, в замке больше никого не осталось. Сестра всё-таки уехала, подальше от всего этого безумия. И Софи… понятно, что Софи. — Снова здесь, — на секунду остановившись в дверях, констатировала Мари. Новообретенная соседка Деллы по комнате и по совместительству старая добрая недо-приятельница. — И тебе привет, — невозмутимо бросил в ответ Итан. Ему подобное отношение казалось скорее забавным, чем задевающим, потому что картина вырисовывалась очевидная и карикатурная — скорее всего Мари и ещё один оставшийся безрассудный маглорожденный, Дирк, отличались не самым приветливым отношением к Итану отнюдь не из-за возможной угрозы с его сторон. Из-за Деллы. Потому что — вот ведь ирония — Мари и Дирк как раз были теми пуффендуйцами, с которыми Делла из-за пустякового конфликта оборвала все связи и начала после этого теснее общаться с когтевранцами. Были теми, кем Делла «попользовалась и бросила», по лестному замечанию Плаксы Миртл. — Школу планируют все-таки закрыть, — небрежно сообщила им Мари, ослабляя желтый галстук и стягивая с воротника рубашки. Как всегда, в форме. Большая часть из них продолжала ходить на занятия. Делла, очевидно, не входила в их число, и порой это наводило на стойкое отвращение к себе. В стрессовой обстановке все, однако Делла, в отличие от других, не может насобирать в себе сил учиться, как раньше. В такие моменты приходилось услужливо напоминать самой себе, что, в общем-то, по ней события прошлись чуть больше, чем по остальным. Сама Делла из гостиной почти не выбиралась. Заперлась безвылазно, разве что порой ходила в библиотеку — в сопровождении, естественно; одна она больше и шагу не ступит — и, конечно, в Большой зал. Аппетит с гибели Софи так и не появился, но хотя бы понемногу Делла заставляла себя есть, лишь бы тело не отказало ей снова. Таким образом маглорожденные, в особенности Мари наравне с Итаном, были единственным её связующим с «внешним» миром звеном — рассказывали, что происходит в обычной студенческой жизни и какие обитают слухи. — Вау. — Делла хмыкнула, усваивая эту информацию. — Неужели у кого-то включился мозг? — Планировали давно, — объясняла Мари, разминая уставшую после учебного дня шею, — но снобы настаивали на том, чтобы закончить обучение, ведь происходящее их никак не касается. А вот пять жертв — уже, видимо, перебор даже для них. — Не касается, — повторил Итан, фыркнув. — Как можно быть настолько циниками? Ну, их можно понять. Иногда Делла представляла. Как бы на всё реагировала, если бы её не затронуло это всё настолько непосредственно, если бы ей ничто не угрожало вовсе и если бы не коснулось её близкого круга. Мысль просто не закончить школу явно бы ей не прельщала. Но, с другой стороны, чистокровкам стоило бы задуматься, не пойдет ли что-нибудь у Инквизитора не так, не снесет ли у него крышу и не попадут ли под раздачу те, кого не должно было затронуть вовсе. Личность его неизвестна и уровень сумасшествия — тоже. Неужели они действительно чувствуют себя в школе совершенно в безопасности? Когда один за одним умирают их однокурсники? Эти рассуждения хранились лишь в голове, без права быть высказанными, потому что Итан бы её предположение — что Делла могла бы вполне терпимо просуществовать до конца года, если бы только ей ничто не угрожало — вряд ли одобрил. А распалять прежние конфликты сейчас было бы в высшей степени неразумно. — И когда закроют? — перевела она тему. — Пока неизвестно, — пожала Мари плечами. По тону могло показаться, что тема её совсем не волнует, но это точно не могло быть так. Скорее всего только всячески старалась выказать свое пренебрежение к Делле. — Некоторые снобские семьи всё ещё упираются. Твердят, что достаточно просто сменить директора. — О, да, раз великий волшебник Дамблдор не справился, то кто-то другой уж точно справится. — Делла неверяще покачала головой. — Нам всем тут конец, пока они медлят. — Делл, не говори так. Было бы прекрасно, если бы можно было так просто набраться терпения, как набрала Делла сейчас воздуха в легкие, но на выдохе голос всё равно прозвучал не слишком терпимо: — Итан, он убил троих за неделю. Нас всех как раз по одному и успеют прирезать такими темпами. Он умен, изворотлив и немыслимо хорош в магии. — Ещё несколько слов, и я подумаю, что ты им восхищаешься, — бросила Мари, вытянувшись на своей кровати поверх покрывала и безразлично листая «Расширенный курс перевода древних рун», к которому Делла не прикасалась уже вечность. Когда она последний раз хотя бы пыталась притронуться к школьной программе?.. — Безусловно, — мотнула она головой, сардонически усмехнувшись. — Просто без ума от того, кто почти убил меня. А я всё думаю, почему во всю долгую ночь мне сном не забыться? Это, подкравшись, любовь мне тайно козни творит. Мари отвлеклась от учебника, опустила его и посмотрела на Деллу недовольным, пристальным взглядом, сочетающим в себе вдобавок вопрос, не рехнулась ли Делла в крайность. От Итана послышался только слабый смешок, и, честно, уже это было хоть каплей бальзама на душу. В последнее время они с Деллой вдвоем не были особо щедры на улыбку или смех. — Ключевое слово «почти», — серьезно заявила Мари, опустив последние слова и уцепившись клешнями за «почти убил». Делла чуть прищурилась, наивно понадеявшись, что Мари не вела к тому, о чем ей показалось. — Ты все еще жива. И была свидетелем всех трех смертей на той неделе. Занимательное совпадение. Надо же. Вы посмотрите. У Мари наконец прорезался голос. С третьего по пятый курс пуффендуйцы вечно отмалчивались, лишь бы не обидеть, зато теперь готовы высказать любой бред, который даже никакой реакции не заслуживает — Делла только глаза закатила. Зато ответил Итан. Оглянулся на Мари через плечо: — Может, ты попридержишь язык? — Может, ты не будешь торчать в моей спальне каждый божий день? — В нашей спальне, — исправила Делла, но всё равно поймала взгляд Итана, чтобы кивнуть головой на дверь и всё-таки удалиться. Общество Мари всё равно не слишком сейчас привлекало — они разместились в спальной комнате только потому что гостиная была занята, а записку обсудить было нужно. Когда они оказались в коридоре, спускаясь по крученой лестнице в гостиную, Итан негромко констатировал где-то за её плечом: — Из одного змеиного клубка в другой… — Забей, — покачала она головой. — Меня не задевает. — Чуть помедлила, не зная, добавлять ли. Всё же добавила: — Да и виновата сама. Я тебе рассказывала… я же тоже язык особо не придерживала, когда общение уже было на последнем издыхании. Итан ничего не ответил, возможно, решив тактично не затрагивать больше тему чужих старых распрей, которые его самого никак не касались. И всё-таки жизнь явно потешалась над Деллой, раз заперла в одной лодке с теми, с кем она контактировала последние пару лет только из-за учебной взаимовыручки, притом далеко не всегда в дружелюбной форме. Как будто у неё и без того мало проблем… Хотя, безусловно, ворчливые бывшие друзья — наименьшая из них. *** Звон колоколов пронесся по замку, всего лишь оповещая об окончании занятия по Трансфигурации, но Регулус подмечал, с какой рефлекторной нервозностью ученики реагируют на звон. У колокола, отвечающего за уроки, и колокола, отвечающего за комендантский час, тональность совершенно разная, но, понятно, действующая на испуганных до помешательства грязнокровок пугающе. Страх въелся во всех бесповоротно. Страх витал в мерзлом воздухе и оседал на плечи, вынуждал многих сутулиться под его тяжестью, опускать плечи и взгляды. Опасаться каждой мелочи. Не доверять никому. Этот настрой иногда перебрасывался, как магическая инфекция, даже на слизеринцев, хотя они, конечно, предпочитали отшучиваться и деланно жаловаться, когда эта беззвучная скорбная симфония покинет стены и жизнь вернется в прежнюю колею. Никто из слизеринцев так и не представлял, что причина всего этого делит с ними гостиную, ходит с ними на занятия, наблюдает изнутри и разламывает себе голову на куски мыслями, что вообще теперь делать. Авроры на каждом шагу, вдобавок к ним время от времени по мере возможности присоединяются орденовцы, включая пресловутых мародеров, — это совсем скверная новость — и, как вишенка на торте: грязнокровки днями и ночами прячутся в своей норе, выбираясь либо на занятия, причем под неусыпным присмотром авроров, либо в Большой зал. Некоторые — точнее, одна единственная из всей горстки, — и на учебу забивали вовсе, выбираясь только в Большой зал. И то через раз. Что Регулус считал проклятьем, Барти — благословением. Первой же его идеей было пробраться в Северную гостиную под дезиллюминационным, заглушить пространство чарами и попросту устроить резню. Плюс шесть жертв, к уже имеющимся пяти, разом, за один вечер. Лорд был бы горд. Но Барти не предусматривал, что из гостиной нет путей отступления, и если вдруг что-либо пойдет не так, Регулус может разве что попасть прямиком в лапы дежурящих около гостиной авроров. Ещё Барти твердил, что после завершения этой маньячной кампании просто необходимо кого-либо подставить вместо себя, потому что авроры не могут знать, что жертв больше семи не будет, и даже после окончания будут продолжать копать. Так что непременно нужно повести их по ложному следу, чтобы дело закрыли и Регулус был лишен малейшего риска быть пойманным. Возможно, доля разумности в этом была, но это бы значило ещё одну разрушенную жизнь — притом чистокровную. Вряд ли авроры поверили бы в грязнокровного убийцу. Идей в своем арсенале Барти имел предостаточно. И, признаться, порядком уже ими заколебал — каждый раз, когда они оставались наедине и вдалеке от бдительности учеников, портретов, призраков, учителей и авроров, пластинка начиналась заново, подпитываемая всё новыми и новыми альтернативами. Порой Регулус специально не стремился отдаляться от свидетелей, только бы Барти не брался снова за своё. Коридор сейчас был пуст — некоторые части замка теперь в целом нередко пустовали, всё сильнее отождествляя его полузаброшенному — поэтому Барти негромко болтал снова о своем. Регулус уже даже не вслушивался. Просто вечный кошмарно мрачный фон. Сам стоял рядом с ним у окна, вглядываясь в слякотную, грязную — под стать воцарившейся обстановке — и промозглую зиму, которая всё равно была ни по чем аврорам, патрулирующим даже на улице. Что ж, какая зима, таковы и зимние праздники. Рождество прошло незаметно, его толком не праздновали. Каникул как таковых не было тоже, ни до праздника, ни после. Все те ученики, что уехали перед Рождеством, возвращаться всё равно явно не намеревались, а учитывая, что школе, вероятно, грозит закрытие, преподавателям нужно выжать как можно больше пользы из этого месяца. Да и одарять учеников слишком большим количеством свободного времени было рискованно: гуляющие бездельно по замку подростки — потенциальные жертвы. Лучше бы загрузить всех учеников учебой по горло. Со стороны школьной администрации — крайне разумно. Крайне. Наконец у них включился мозг. Но это и крайне подрывало Регулусу его деятельность, соответственно. И если слухи не лгут, если школу закроют к февралю, у него всё меньше и меньше времени. Каждое утро просыпался с мыслью, что минули ещё сутки, а он так и не продвинулся ни на шаг. Ни единой больше жертвы. Застопорился на пятой и не представлял, как обойти все те меры предосторожности, что сковали школу колючей проволокой, уподобляя её колонии строгого режима. Ещё две жертвы. Письмо от Беллатрисы давно пришло, Филч засчитан, но ещё-две-жертвы… Та нервозность, что преследовала его в начале года, но чуть поутихла под натиском бешеной череды событий, вернулась с новыми силами. И тут ещё Барти. В чьи слова Регулус даже не вникает, но одно и то же слово звучало куда чаще остальных. Иногда казалось, что Барти использует в речи эту фамилию как знак препинания. Впечатывая Регулусу её в и так раздраженный, воспаленный усталостью мозг подобно деревянной щепке, так, что не достать. И ноет — протяжно. — Барт, — не выдержал Регулус. — Ещё хоть раз её упомянешь, серьезно, я тебе врежу. Невозможно уже. Будь любезен, помолчи хотя бы пару часов, ладно? — У кого-то сегодня выдался паршивый денек? Ну конечно. Барти только сложил руки на груди и расслабленно прислонился спиной к стене. — И сегодня, и весь семестр, и весь грядущий месяц, и твои речи мне сейчас явно не помогают. — Регулус упер руки в подоконник, продолжая попытку высматривать авроров, но мысли уже сбились, столкнулись в кучу, не позволяя мозгу работать должным образом. — Но я пытаюсь помочь. Регулус прикрыл глаза, глубоко вдыхая. Несвойственное ему раздражение — старый друг прямиком с начала этого года — всё кусало его под кожей, разгоняя кровь и расщепляя остатки хладнокровия. Раньше он думал, что это было бы куда проще. Если бы кто-нибудь знал. Есть с кем обсудить, посоветоваться, выговориться, в конце концов. Теперь всё бы отдал, лишь бы отмотать время назад и утаить свою деятельность от Барти, даже если бы пришлось зашивать себя самому. — Мне не нужна помощь, Барт. Я справлялся до этого. Было бы очень кстати, если бы ты не мешал мне делать мою работу, но — постойте-ка, — посмотрев на Барти, изобразил, будто вспомнил: — Ты уже вмешался. Барти устремил взгляд к потолку. Эта тема уже обсуждалась. — Ты на полном серьезе планировал её отпустить, — повторил он не в первый раз. — Она видела тебя. В маске, но видела. Она буквально единственный живой свидетель. Нельзя было её отпускать. Чего ты так кипятишься? — Именно поэтому. Ты правда считаешь, что свидетель, разгуливающий по замку, намного лучше исчезнувшего в милях отсюда? — Так убей её. Сказал так просто, легко, с окраской в очевидное, подытоживая все свои речи за последнюю неделю. Да, просто убей её наконец, желательно в этот перерыв между Рунами и Зельями, чтобы особо время не тратить, и, может, даже успеем зайти перекусить, а то завтрак выдался сегодня прескверным. Вот как звучало это «убей» из уст Барти. Рутинно, обыденно. Такая же мелочь, как получить с утречка новый выпуск Пророка или выпить чашку кофе, чтобы взбодриться перед уроками. Для Регулуса это и правда уже становилось кошмарной рутиной, и это ему категорически не нравилось. Он буквально погряз в этом состоянии, в неразрывном плотном коконе, в котором вечно фоном гудят мысли о том, как убить. Того или иного. Школьника. Ребенка. Того, кого он либо знает лично, либо просто видел мельком, но так или иначе — простого подростка, конкретно Регулусу ничего не сделавшего. Не задалось родиться с грязной кровью, только и всего. Это слово, убей — или любые иные формулировки: смерть, убийство, — преследовало Регулуса с детства, липло на него сажей, нежеланным грузом. Упоминалось вскользь и невольно втаптывалось в подкорку детского мозга. Потому что для семьи Блэков это и правда обыденно. Не то чтобы детям устраивают обряд инициации, приводя домой жертву и говоря убей, нет, это не родословная убийц, как некоторые вполне серьезно думают. Но слова о смерти терпкостью висели в воздухе регулярно. Когда обсуждалась политика Лорда, когда прославлялась подвиги их предков, когда разъяснялись нюансы темных искусств. В конце концов, у них в качестве украшения вдоль лестницы висят отрубленные головы домовых эльфов. Смерть смотрела на Регулуса с самого детства, глядела с этого «украшения», с портретов великих, но немного жутких родственников, наблюдала за семьей Блэков из сумрака. Волей-неволей станешь относиться к смерти проще. Часть существования, от неё не спрятаться. Но даже Регулус не смог бы так беззаботно и обыденно сложить из букв это небрежное «убей», как только что прозвучало. Барти объяснялся: — Я правда не понимаю, в чем проблема. Я же о том и говорю, нельзя оставлять свидетеля, нужно от неё избавиться здесь же. Поэтому я её и оставил. Регулус не рассмеялся, хотя хотелось. Нет, Барт, не поэтому. Только губы изогнулись в беззвучной мрачной усмешке, отчего их край мелко дрогнул раз-другой. Проклятый тик… ещё один верный его спутник, наряду с раздражением, с начала года. Нередко исчезает на долгие недели, но всё чаще последнее время возвращается. — И дело, конечно, совсем не в том, что ты ее на дух не переносишь, — посмотрев на друга, заметил Регулус. — Барти, я еще раз повторяю, это работа, а не развлечение, я не могу просто убивать тех, кто мне или тебе не нравится. — Ты невыносимый зануда, Реджи, — заключил Барти, скучающе прислонившись затылком к стене. И только Регулус хотел что-то сказать, Барт продолжил, опережая: — Нет, нет, я понимаю, что «работа» важна, что тут нельзя допускать ошибок, я всё прекрасно понимаю, не выставляй меня недоумком, — скривился он почти раздраженно. — Я к тому, что для того это всё и устраивается, разве нет? Темный Лорд вознаграждает нас силой. Властью. Способностью распоряжаться судьбами тех, кто ниже нас. Так, как нам заблагорассудится. Так в чем дело? «Нас». Вознаграждает нас силой. Барти говорил, как уже полноправный, действующий Пожиратель Смерти. Регулус и сам таким грешил — с блеском в глазах обсуждал с Барти идеи Темного Лорда ещё на курсе третьем, когда у них ещё даже голос толком не сломался. И не видел в этом ничего дурного. Никогда не рано проникнуться правой идеей. Но сейчас, когда Регулус уже окунулся в эту прорубь, уже видел лично Лорда, уже очутился бесповоротно по эту сторону войны — слова Барти, пока что простого шестикурсника, имеющего вид всезнающего мудреца, скажем, резанули слух, всё сильнее раздувая в жилах беспричинную злобу. — В том, что власть дается не в качестве досуга. Это ответственность, в первую очередь. Для чего всё это, Барт? Для чего эта война? — вопрос риторический, сразу ответил сам, не давая времени на ответ: — Чтобы установить порядок, избавиться от хаоса, который тащат за собой в наш мир грязнокровки, разрушая наши традиции. То, что ты вечно предлагаешь — это всё тот же хаос. — Да. Да, конечно, это всё — и война в том числе — хаос, но как без него? Лорд хочет создать новый мир. Лучший мир, Реджи. Нельзя создать ничего нового, не разрушив старое. Это Регулусу не нравится. Прежде всего он ценил порядок, структуру, расписанный до мелочей план. Сейчас бушевал лишь сплошной стихийный шторм. Он понимал значимость того, что происходит, да, понимал, что сперва нужно разрушить. Но прежде он полагал, что это стремительный, резкий и целенаправленный процесс. На деле хаос растянулся на долгие годы без намека на завершение. Только кровь, ручьями, уже почти целое десятилетие. Вечные налеты, вербовка. И никакого результата. Неужели аврорат и Орден Феникса настолько хороши, что не удается их одолеть? Нет же. Регулус уже сам удостоверился в том, что, при нужной стратегии, авроры превращались в кучку беспомощных детей, способных только бегать по замку в незнании, что делать. Пока что он, нельзя отрицать, и сам застопорился, но ему семнадцать. Возраст — не оправдание неспособности выкрутиться, но в рядах Пожирателей огромное количество людей старше, опытнее и сильнее. Один только Темный Лорд имел знаний и силы поболее всей своей армии вместе взятой. И почти десятилетие идет война. К чему это всё? Точно ли участники войны вовсе преследуют какие-либо цели? Потому что пока — слыша подобные речи, как у Барти, — он подозревал у других лишь желание развлечься, злоупотребить положением, поддаться этой пьянящей вседозволенности. Регулуса не пьянило. Ему тошно до крайней степени. Однако он верил Темному Лорду, беспрекословно. Понимал, что на всё есть свои причины. У Лорда, определенно, есть план, есть стратегия, и если Регулус об этом ничего не знает — значит, пока не должен знать. Не заслуживает. Сперва нужно подняться выше, заслужить доверие, а заслужит он только безукоризненно выполненным заданием. Поэтому ему нужно действовать, нужно зарекомендовать себя, нужно подняться и наконец понять, ведь пока в происходящем он не понимал абсолютно ничего. Нельзя провалиться и упустить шанс. И это если не вспоминать и не думать о том, что вовсе может грозить за проваленное задание, висящее на нем все той же неснимаемой петлей. — Не забывай, кому ты это говоришь, — устало напомнил Регулус, возвратившись из мыслей в реальность и коснувшись пальцами переносицы. Этот разговор начинал утомлять. — Я знаю это всё. Знаю чуть ли не с младенчества. И я благодарен тебе за помощь, но, будь добр, оставь это мне. Мне проще, когда всё зависит только от меня, без чужих советов и тем более вмешательства. Ладно? Барти вздохнул, но противиться не мог — примиряюще поднял руки, сдаваясь. В конце концов, Метка не на его руке. Однажды Барти обретет свою, и там уже пускай делает, что заблагорассудится. *** — Не понимаю, какой в этом смысл, — признался Итан, наблюдая за тем, как Делла снова ходит вдоль библиотечного стеллажа, проводя пальцами по корешкам и выискивая всё, что хотя бы отдаленно, по названию, походило на нужное. — Ты называла его аврорам? — Конечно, называла. — Так оставь это им. Думается мне, люди, прошедшие спецподготовку по всевозможным проклятьям, справятся с этим лучше. Её рука, уже тянущаяся к книге, замерла в воздухе, когда Делла оглянулась на Итана, надеясь без слов выказать её к его словам отношение. И, должно быть, вышло, Итан действительно что-то в её глазах высмотрел, сдался с вздохом, полным вынужденного смирения: — Ладно, понял. Делла набрала в руки целой стопкой подходящие книги, которые Итан у неё тут же довольно-таки по-джентельменски забрал. Окинув стеллажи ещё одним беглым взглядом, она всё-таки решила объясниться: — Мы уже видели блестящую работу аврората, — напомнила она, переключив теперь всё внимание на Итана. — Не спорю, они явно знают больше меня, но в этом и суть. Что бы они в итоге ни разгадали, я и понятия не буду иметь. Если не буду пытаться что-то делать сама. Конкретно сейчас она возилась с тем проклятьем, которое услышала в роковой вечер. Экзитем Аэрис. Пока продвинулась только в том, что убедилась окончательно — этого проклятья не существует, точно не в общем доступе. Либо сотворено Инквизитором, либо найдено в старых, никем не используемых фолиантах. Точно не библиотечных — всевозможные справочники Делла уже здесь пролистала. Очевидно, строится оно на латыни, и не то чтобы для этой формулировки требовались глубокие познания, но что-то ей подсказывало — он латынь знает. Многие ученики из списка подозреваемых из-за этого напрочь отбрасывались. В этом случае куда больше подходили преподаватели. Пыталась поломать голову и над контрзаклятьем, но в создании подобной магии у неё успехов было ещё меньше. — Но ты уверена, что тебе вообще это нужно? Зачем эта игра в аврора? Игра в аврора… Делла скривила губы, ощутив холод по коже и, прежде чем в голове успел бы уже по обыкновению своему появиться отголосок воспоминаний, обернутый в замогильный голос, Делла продолжила: — А что мне остается, сидеть и ждать своей смерти? — Кроме библиотеки и людного зала, ты никуда и не выходишь. Ты в безопасности. Дождись, когда школу закроют. — И убийца так и останется непойманным. То, что мы все уедем из школы, не отменяет его угрозы в записке. Не умру я, может умереть она. Неважно, потому что это я уехала или потому что закрыли школу. Я не собираюсь сидеть без дела. — Ты говоришь, как гриффиндорка. Господи. И он туда же. Ладони загудели от того, как же захотелось ему за это сравнение просто врезать, но учитывая, что прямо сейчас он держал её стопку книг, да и в целом немало помогал, Делла рассудила всё же ответить привычным, цивилизованным образом — словами: — Нет. Гриффиндорец старался бы во благо всех. Я хочу узнать личность Инквизитора, чтобы его со всей любовью поцеловал дементор. Итану явно не понравился этот ответ. Глаза и сжатые в линию губы так и кричали безмолвным укором или даже чистейшим осуждением, но не потому что слова могли бы показаться жестокими — нет, они оба понимали, что поцелуй дементора для Инквизитора — меньшее, что он заслужил. По другой причине: — Делл, — вздохнул он и покачал головой. — Честно… Я уже даже не могу решить, какой твой взгляд хуже — пустой, как совсем недавно, или тот, который вижу сейчас. — Выдерживая паузу, выдержал и её пристальный взгляд, пытающийся заведомо выпытать по его лицу, к чему он клонит. И в завершение: — Ты начинаешь пугать. Почему-то это её кольнуло. Несильно, но всё-таки несколько неприятно. Но Делла только слабо улыбнулась ему, пытаясь ободрить, успокоить, хотя они оба знали, что улыбка эта натянутая и неживая абсолютно. — Надеюсь, это значит, что я на верном пути. И положила ещё пару книг ему в руки. *** Пришлось завести новый блокнот, потому что первоначальные списки стали казаться бессмысленными. Делла и сейчас обладала ничтожной информацией, но прежде — ещё меньше. В очередной раз удивилась обширности библиотеки, потому что там все-таки нашлись хоть какие-то книги по волшебным палочкам, хотя школьникам такие знания уж точно малополезны. Набросала несколько материалов, которые внешне хотя бы отдаленно сходились с тем, что она видела — ясень, бук, граб, ольха. Многовато вариантов, но хотя бы на долю процента сужает поиск. Обратилась с этим списком к аврорам, чтобы дополнить прежнее описание орудия убийства. У неё его, конечно, приняли, но один из них — тучный мрачноватый мужчина преклонных лет — спросил серьезно: «девочка… ты уверена, что понимаешь, во что впутываешься?». Разумеется, не просто потому что она дополнила свои показания. Потому что, возможно, высмотрел в ней то же, что и Итан. Ей надо бы что-то с этим делать. Научиться носить маски? Не показывать своей вовлеченности? Делла в тот момент едва сдержалась, только бы не сказать, что, если бы они делали свою работу лучше, она бы и не думала впутываться. Такими темпами школу просто закроют, и Азкабан никогда не увидит Инквизитора. Так или иначе, на следующей день передали, что никто из опрошенных мастеров подобную палочку не создавал и, соответственно, никому не продавал. Либо купили в нелегальной мастерской, либо палочка древняя/украденная/созданная самим магом — вариантов множество. Делла продолжала свое исследование. Итан ей твердил, что, если бы она вложила хотя бы половину этого пыла в учебу, запросто стала бы отличницей за неделю, но она уже не чувствовала желания учиться вовсе. Мозг бесповоротно переключился на угрозу и любые возможности её устранения. Амбиции притихли и отошли на задний план. Вперед выдвинулись мысли о том, чтобы разгадать загадку и упечь монстра за решетку. Это было якорем, держащим её в реальности. Если она отбросит эту навязчивую идею в сторону — растворится в воспоминаниях. Тело будет существовать по инерции, а внутри него сознание, запертое, будет метаться от образа к образу — миссис Норрис, пытающаяся разбудить мертвого хозяина, окрашивающего пол кровью; стеклянные серо-голубые глаза и запятнанная алым когтевранская мантия; дергающийся в судорогах пятикурсник посреди целой толпы перепуганных учеников. И маска, глядящая на нее пустыми глазницами из темноты, куда ни посмотри. Делла провела уже так несколько суток. Мягко говоря, ей не понравилось. Лучше казаться одержимой, чем вот так. Быть запертой в клетке собственной беспомощности. Сколько бы упреков — мягких и завуалированных или не очень — она ни слышала, она не позволит никому у неё отнять единственное, что держало её наплаву, — эту тягу сделать всё, лишь бы Инквизитор получил свое наказание за содеянное. Но прогресса как такового не было. Ни единого намека на прогресс. Делла круглосуточно возилась с газетами и книгами, пальцы, которыми она нередко хрустела до боли, лишь бы совладать с нервами, вечно были перепачканы в чернилах, глаза ныли так, как если бы под веки насыпали громады песка. А толку никакого. Вдобавок прескверно спала, часто просыпаясь — довольно быстро успела доконать этим Мари — и всё так же много курила, возможно, даже больше, потому что теперь это можно было делать в форточку гостиной. В подземельях у неё такой привилегии не было, дыму там исчезать некуда. Сигареты давно закончились, но она купила пару пачек ментоловых у гриффиндорского шестикурсника: он обычно привозил на год немалые запасы, но те особо и не пригодились, раз уж школу грозятся закрыть. Ещё один плюс того, что их заселили вместе. Если бы не одна гостиная, она бы с этим пареньком так и не познакомилась и тяготилась бы ещё и ломкой по никотину. А в итоге — топила рассудок в дыме, только бы не топить его в горе, страхе и отчаянии от того, что у неё ни черта не получалось. Новый блокнот, начатый совсем недавно взамен того черного, уже бух от количества пустой, мало пригодной информации. Делла отыскала в библиотеке всю литературу по латыни, заглянула в учетную книгу и выписала в блокнот имена учеников, которые эти учебники брали на протяжении семестра. Затем проделала то же с колдомедицинскими книгами, притом за одной из них, с целебными заклинаниями, был зарегистрирован Крауч — совсем недавно. На следующий же день после нападения. Эту деталь стоило отметить отдельно. Подписи Блэка же в библиотечных списках не было вовсе, только если в школьной литературе. Не напротив названий латинских или целительских учебников. Но из её списка подозреваемых это его, конечно, не вычеркивало. Более того — он возглавлял. Ей плевать, сколько бесед с ними провели, сколько обыскивали его комнату и проверяли палочку, плевать на отсутствие доказательств. У Деллы свое расследование. Под каждым именем теперь была небольшая характеристика, совершенно не структурированная, но зато хранящая в себе все известные факты для наглядности. Регулус Блэк Бросил квиддич в этом году; отличная успеваемость по всем предметам; старинная, чистокровная, почитаемая обществом династия (с сомнительной репутацией); частые ночные прогулки по замку, в т.ч. стычка 18 декабря (+его состояние тем вечером); не был в Хогсмиде; замкнутость, скрытность, инфантильность, холодность; что-нибудь вообще чувствует?..       «Может, ты своими действиями подставляешься?»       «Скверно действует погода» 22 декабря. Пункт с инфантильностью был очень спорен. С одной стороны, Делла всё ещё склонялась к тому, что он был типичным аристократишкой, который на каникулах вечерами играет на клавишных, умело болтает на французском и только и делает, что прилежно учится, собирая себе приличное досье на будущее. Очень и очень сложно представить его за какой-либо практикой, вне школы, в реальной суровой жизни. Но Делла никогда не подбиралась к нему достаточно близко, чтобы знать наверняка. Вдобавок его не было в Хогсмиде. Как бы он убил Макдональд, если его даже не было в деревне? Если только он не действовал вместе с кем-нибудь. Бартемиус Крауч-младший Отличная успеваемость; неприкрытая, ярая ненависть к маглорожденным, многочисленные угрозы; был в Хогсмиде; учебник по целебной магии; импульсивность; отец — глава Отдела магического правопорядка, придерживающийся радикальных взглядов относительно Пожирателей Смерти. Последний пункт вызывал вопросы. Не мог же настолько сурово настроенный человек проглядеть в своем же сыне Пожирателя Смерти? Или, быть может, Крауч-младший именно поэтому отличался такими взглядами — чисто в противоречие категоричному отцу? Делла готова была взвыть от бесконечных вопросов и того, насколько скудная информация у неё имеется, хотя и ради неё приходилось выспрашивать, уточнять, собирать газетные выпуски, вечно копаться в библиотеке под неодобрительные взгляды приставленных к ней авроров. Авроры вовсе, кажется, не слишком одобряли всю эту идею маглорожденных остаться в замке. Конечно. Это же добавило им работы. Как бы смешно оттого ни было, Делле помогал тот факт, что она слизеринка. Этот факт был её проклятьем и её помощью. За все эти годы она немало насмотрелась на слизеринцев, как минимум, знает их характеры, их привычки, их поведение. Даже держась в стороне, она всё равно была куда больше внутри этого змеиного клубка, чем ученики других факультетов и тем более авроры. Не то чтобы это сильно влияло на ситуацию, но хотя бы несколько сократило список, позволяя вычеркнуть тех, кому характер и ум попросту не позволили бы такой сложной деятельности. У всех остальных подозреваемых — включая некоторых профессоров — были так же расписаны подпункты, свидетельствующие о возможности причастности или непричастности, но все мысли Деллы крутились, конечно, вокруг только двух слизеринских лиц. Делла сама не понимала, почему. Крауч — ладно, тут взаимная неприязнь, его ненависть к маглорожденным явно является немалой причиной выставить его убийцей. Но это слабо укладывалось в инквизиторскую фразу: «Это могло обойти тебя стороной, если бы ты не вмешивалась». Которая уже куда больше подходила его дружку. Потому что он не убил её, когда выдавалась возможность: они были наедине дважды, может, чаще, но Делла не припоминала больше. И на неё не совершалось нападения до того, как она стала открыто демонстрировать свою заинтересованность в поимке, притом ему Делла продемонстрировала это одному из первых. И все его нелепые оправдания. И все совпадения. И его тяжелый взгляд в гостиной, когда на него скверно действовала погода, когда она выжидающе смотрела, нет ли у него раны. Рана… это ставило в тупик совершенно. Ни у кого её не было. Все подозреваемые живы-здоровы. Делла решила попросту вычеркнуть этот критерий отбора. Из-за этого она только сильнее погружалась в интуитивное, а не логическое, хотя всегда предпочитала логику. Но в мире магии логику будто напрасно искать вовсе. Это как бороться со стихией, имея в оружии только скальпель. Делла не знала слишком многого, чтобы судить, что возможно, а что нет, и это делало её просто паршивейшим детективом. Как вообще можно быть детективом в мире магии? В котором не действуют законы физики и логики вовсе. И любой маглорожденный «детектив» не сможет справиться с разрешением головоломки не потому что не умеет логически сопоставлять имеющиеся переменные, а потому что попросту не знает о существовании всех переменных, некоторые из которых и вовсе могут появляться из воздуха в любой удобный момент. Сколько бы Делла ни пыталась привить себе мысль, что мир магии — её мир тоже, против чистокровных здесь у неё, очевидно, шансов куда меньше. Пытаться противостоять Инквизитору в Хогвартсе — всё равно что простому человеку попытать удачу против акулы посреди океана. Вроде и умеет плавать, но преимущество всё-таки не за ним. Таким образом, картина вырисовывалась довольно мрачная и застойная — ни намека на продвижение в поисках или улучшение своего вечно тревожного состояния. Требовались отчаянные меры, но Делла, раз обжегшись, не спешила снова тянуться к огню. А надо бы. Раз уж осталась, раз уж все равно подписала себе приговор — нет ни единой причины, по которой ей теперь стоит отсиживаться по углам. Наиболее важным, первостепенным было посетить слизеринские спальни мальчиков. Не то чтобы она ожидала, что зайдет в комнату и увидит разводы от крови на стенах или разбросанные по полу чьи-то внутренности, но молилась на хотя бы одну единственную зацепку, полунамек, призрачную догадку, хоть что-то. Итану об этом не сообщила. Он бы не то что не одобрил, он бы откинул мягкость и завуалированность, с которыми обычно её осторожно упрекал, и назвал бы её больной на всю голову. В лучшем случае. С этой задачей вполне справлялся и её внутренний голос, но она предпочитала его — и чувство самосохранения заодно — запихнуть подальше, и тому очень помогал беспрестанно звучащий в голове отголосок инквизиторской холодной речи. Не устающий ей напоминать, какой хреновый из неё аврор. Делла дождалась часа, когда все семикурсники уйдут на занятие. Под предлогом того, что забыла в своей прежней спальне нужные ей вещи, попросила аврора сопроводить её в подземелья. Путь выдался тяжкий, потому что Делла отвыкла. Привыкла к Итану — блуждая по коридорам, неизменно держала его за руку. Поначалу просто держалась за локоть, но потом он сам рассудил, что удобнее будет так. Просто за руку. Поначалу непривычно, но потом их сцепленные руки стали ей незаменимой ничем помощью, средством, чтобы справляться с вечной иррациональной паникой. Подобно защитным чарам или успокоительному зелью. Сейчас ей довольствоваться этим не приходилось, аврора она за руку не возьмет. Ещё и подземелья. Благо, сейчас хотя бы был день… в подземельях различия нет, освещение всегда искусственное, от пламени свеч и настенных бра, но сам факт несколько успокаивал. И аврор всё-таки рядом. Знающий в боевой магии толк человек. Буквально военный. Всё будет в порядке, твердила она себе. Всё. Будет. В порядке. Оказавшись наконец в гостиной, не выдохнула с облегчением. Привыкнув к Северной, слизеринскую Делла теперь воспринимала почти за всё те же зловещие подземелья. Аврор остался в гостиной, не сопровождая Деллу до самой комнаты, что только упростило задачу и позволило ей, сперва прислушавшись и осмотревшись, незаметно проскользнуть в чужую спальню. Мысли «что я вообще делаю» надежно спрятала под замком, вместе со здравым смыслом. Тихо притворив за собой дверь, она осмотрела пространство. Уже категорически отвыкла от этих темно-зеленых стен и зеленоватого освещения. Всё так же, как и в комнате девочек, разве что расположение кроватей едва заметно иное. Сами кровати и тумбочки идентичны, но вот сундуки рядом с ними — очевидно разные. Стоит ли запереть дверь магией? Запертая дверь не спасет от расспросов. Неважно — ворвутся в комнату сразу или обнаружат дверь запертой, а потом увидят выходящую оттуда Деллу, — всё равно ситуация будет отвратительной. Ей просто нужно поспешить. Не теряя времени, Делла подходила и рассматривала гравировку на каждом из сундуков в поисках нужной. «Р.А.Б.» попалась ей второй. Кровать рядом с этим сундуком была идеально заправлена, на тумбочке не лежало ничего лишнего. Делла села коленями возле неё и заглянула внутрь, осторожно перебирая вещи — в основном, просто канцелярские принадлежности. Единственное примечательное — какой-то кусок пергамента, который попросту сюда не вписывался. Все его тетради были из идеально белого, чистого и очевидно дорогого материала. Этот же кусок напоминал макулатуру, которую просто забыли выбросить. Делла приложила к нему кончик палочки, прошептала одними губами «Апарекиум», но ничего не произошло. В легком недоумении убрала пергамент на место — подумает об этом потом. Ощупала стенки и дно полок в тумбочке на наличие двойного дна, но ничего не обнаружила. Тогда навела на полку палочку, произнесла «Ревелио». Тщетно. Ничего. Делла не верила. Должно же что-то быть. Всё так же на коленях, передвинулась ближе к сундуку. Подцепила пальцами крышку, но она не поддалась. Заперто. — Алохомора. Очевидно, ничего не произошло. Это было бы слишком просто. Делла посмотрела на дверь. Занятие длится около часа, и даже после его окончания вряд ли слизеринцы вернутся — неразумно тащиться в свою гостиную, в подземелья, в слишком короткий перерыв между уроками. Если только кто-нибудь не забыл что-либо из вещей и не решил вернуться, но у этого была слишком малая вероятность, чтобы бросить это дело так уж просто. Раз уж пришла. Если сходить с ума, так до конца. Делла поднялась на ноги, наложила на комнату чары тишины. На всякий случай отодвинула сундук подальше от стены, чтобы крышка об неё не ударилась — мало ли грохот все же будет слышен. — Систем Аперио. Белый луч ударил в сундук, подсветив его изнутри и заставив с шумом подпрыгнуть над полом, после чего крышка сама по себе откинулась назад. Делла тут же бросила взгляд на дверь, притаившись и затаив даже дыхание, но никаких звуков в коридоре не услышала. Бросилась к сундуку. Верхними слоями — аккуратно сложенная одежда. Делла отогнала вернувшуюся неприятную мысль, что она вообще творит, как можно дальше. Не время думать о личных границах и чувствах собственного достоинства. Но, увы, поиски не оправдали надежд. Просто одежда, просто учебники, просто обычные вещи обычного студента. С обреченным вздохом села на пятки, опустив плечи. Снова взгляд на дверь. Это бессмысленно. Уже заведомо ожидая провала, Делла снова навела палочку на сундук. — Специалис ревелио. Неожиданно магия, сорвавшаяся с кончика палочки, действительно устремилась в сундук и расползлась по всему дну, тускло подсвечивая его. Дно под натиском магии стало приподниматься, очевидно указывая на сокрытое под ним. Двойное дно? Неужели? Снова на дверь. Как будто кто-то обязан ворваться прямо сейчас. Сердце подстать этой мысли ощутимо ускорилось. Опустив палочку на пол, Делла протянула руку глубже в сундук. Провела пальцами по стенке, подмечая, что дно поднялось не слишком высоко — спрятано нечто небольшое, плоское. Подцепить край дна оказалась трудно. Долго скребла ногтями, пока не зацепила всё же крохотный краешек. И, тяжело выдохнув, стала приподнимать. Тут же крышка сундука резко захлопнулась. С грохотом. И хрустом. Всё слилось в единый синхронный звук, вместе с потонувшим в них болезненным вскриком. Блядство. В глазах обрывочно потемнело от боли, острой, пронзившей невидимыми зубьями всю руку. А эпицентр её, место, откуда разрасталась электрическим зарядом боль, — локоть, зажатый между крышкой и сундуком. Одних защитных чар Блэку было мало? Устроил ещё и какую-то костоломную мышеловку. Если бы у неё окончательно отнялось зрение от болевого шока, уверилась бы, что руку оторвало к чертям, настолько адской была эта боль. Какой же, господиблять, пиздец. Второй рукой, дрожащей лихорадочно, слегка приподняла крышку и чудом высвободила онемевшую в миг конечность, сжавшись на полу всем телом. Делла не могла ей пошевелить: ни в локте — от этого мгновенно боль простреливала с новой силой — ни в кисти, ни даже пальцами не выходило шевельнуть. Просто лежала балластом на полу, и Делла вместе с рукой — согнулась, упершись лбом в зеленый ковер. Не могла припомнить, чтобы хоть раз в жизни себе что-нибудь ломала. Дыхание сбилось. Делла с трудом заставила себя выпрямиться, всё так же сверля дверь. Сердце грохотало в горле, словно подсказывая. Заведомо. Интуитивно. Поспешить. Пытаясь игнорировать боль, что выходило отвратительно, придвинулась снова к сундуку. Взяла палочку левой рукой. Кончик просунула между крышкой и сундуком и откинула крышку обратно. Пусть ей сломает хоть все кости, но она отсюда не уйдет, пока не выяснит хоть что-то. Всего лишь потерпит потом любые целебные заклинания Помфри и мерзкий вкус костероста. Если вовсе сумеет добраться до лазарета, потому что даже от боли одного перелома едва не темнело в глазах, и каждое лишнее движение только ухудшало, варварски терзая все новой болью. Умела бы колдовать левой рукой, наколдовала бы шину... Нужно было думать явно не о руке, и мозг работал судорожно. По сути… дно — всего лишь предмет. Продолговатая плоская деревяшка. А любой предмет можно поднять. Попыталась перевести дыхание и прояснить мысли, успокоиться, но сердце, как будто в отместку, только забилось в разы сильнее. — Вингардиум… Заклинание оборвалось на половине. Боковое зрение сообщило о незваном госте. О жильце этой спальни, если быть точнее. Делла даже не попыталась отпрянуть и спасти положение, потому что оно, собственно, безвыходное. Трэверс... — Грязнокровка, — констатировал он вместо приветствия, в недоумении разглядывая рассевшуюся на полу, у одного из сундуков, Деллу. — Какого хрена ты здесь забыла? Вопрос вряд ли отличался искренним интересом, имел скорее цель ткнуть её в дикость ситуации. Насмехался. Ладно. Ладно, Трэверс — ещё не худший из возможных вариантов. Делла ещё не то чтобы облажалась. Сможет выкрутиться, хоть как-то… наверное. Наверное, сможет. Делла тихо вздохнула, пытаясь не поддаваться панике. Перетасовала в голове мысли, чтобы сложить из них наиболее верную комбинацию. — Роюсь в вещах твоего друга, — ответила она спокойно. — Веришь или нет, влюбилась в него по уши, ни о чем другом думать не могу. Так уж вышло, не сдержала порыв прибрать к рукам какую-нибудь его вещицу. Слышал что-нибудь о клептомании? Набор этих бессмысленных слов его озадачил. Наблюдая за его растерянностью, Делла на секунду даже позабыла о кричащей неумолкающей боли. Опершись левой рукой с палочкой об идеально заправленную кровать, поднялась на ноги. Пользуясь заминкой, во время которой Трэверс явно пытался переварить услышанное, перевела тему: — Почему прогуливаешь занятие? — На нашу комнату наложены обнаруживающие чары, — заявил он, будто гордился, хотя Делла была уверена, что идея эта не его и исполнение — уж тем более. — На кой черт? — А ты как думаешь? Чтобы, если одна премерзкая приставучая грязнокровка решит переступить порог, всем тут же стало об этом известно. Всем. Очевидная мысль до неё дошла только после этого "всем". Делла нервно сглотнула, бросила мельком взгляд за плечо Трэверса в коридор, но никого не обнаружила. Господи, пожалуйста… — Да, Регулус твой ненаглядный тоже пришел. Его аврор придержал с очередными расспросами. Но скоро будет тут. Последнюю фразу он сказал с особым упоением. Делла еле дышала. Сердце всё стучало и стучало панически. — Что ж, чудесно, мне как раз уже стоит пойти, — сообщила она. — Передавай Блэку наилучшие от меня пожелания. Обязательно в форме панегирика. — Форме чего? — скривился он, даже и не надеясь понять, что она несет, а Делла, вот, до последнего не теряла надежды. Надеялась проскользнуть мимо него, но он преградил ей дорогу и сцепил ладонь на её больной руке, вынудив глухо простонать от острой боли, вновь охватившей пламенем локоть. — Не-ет, раз уж явилась сюда, так просто не свалишь. Палочка вибрировала в левой руке, концентрируя всю злость и тревогу, которую можно было бы выплеснуть магией. Да Делла даже простейшую руну вывести не сумеет... она правша. И всё равно устремила палочку ему в подбородок. — Отпусти, — процедила, наверное, убедительно. На удивление, Трэверса это и правда заставило в миг перемениться. Стиснув челюсти, отвел голову чуть назад, не сводя гневного взгляда с кончика её палочки. И, чуть помедлив, неторопливо отпустил её руку. Делла даже не успела убрать палочку и тем более — предпринять попытку к побегу, когда услышала: — Айвз, — со стороны дверного проема и похолодела изнутри в миг. — Начинает казаться, что тебя следует изолировать. Нападки, обвинения, теперь — нарушение личных границ и угроза расправой. Тебе, может, лучше в Святое Мунго? Безопаснее и для тебя, и для окружающих. Ну почему, почему он притащился так невовремя? Почему наложил обнаруживающие чары? Защитные? Что он мог оберегать здесь с таким рвением? От последней мысли едва не бросило в дрожь. Не хотелось двигаться вовсе. Смотреть на него. Как будто если не встретиться с ним взглядом, он её существования и не заметит, и неважно, что он уже ей что-то сказал, уже жег ей кожу своим пристальным взглядом — Делла чувствовала. Не смотрела, но чувствовала. Наконец отпрянула — но загоняя себя этим на пару шагов глубже в комнату, — придерживая локоть левой рукой, чтобы хоть как-то фиксировать онемевшую, мучительно щемящую конечность. Теперь уже мысленно признавая — да. Да, она облажалась. Максимально и бесповоротно. Вляпываться в неприятности — её прирожденный талант, не иначе. Блэк проследил за её рукой взглядом. Всего секунда на осознание — и цепкий взгляд метнулся к сундуку. Линия губ едва заметно ожесточилась. И взгляд, когда она наконец осмелилась поднять свой чуть выше и заглянуть ему в глаза, ощутимо потемнел. Обычно светлая радужка будто покрылась тонким слоем сажи. Тревога, граничащая с откровенным страхом, сжалась в её животе тугим неприятным комком, как будто Блэк, даже если не был убийцей, в любом случае был готов убить её прямо сейчас без колебаний, таким жестким льдом подсвечивались его глаза. И, главное, не от самого факта, что она пробралась в его комнату. Именно после его взгляда на сундук. Что там могло быть? Сердце от этих мыслей било о ребра так яростно, что вся кровь, казалось, прилила туда, в грудную клетку, оставляя обескровленными и слабыми конечности. — Назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен докладывать о нарушении личных границ директору. Делла рассеянно моргнула. Он этим ей пригрозил? Не придушить её или бросить в неё Непростительное… Просто пойти и доложить директору. Ей понадобилось несколько долгих секунд тишины, чтобы переварить эту угрозу. — И что мне сделают, снимут баллы, за которые ты так печешься? — Доходчиво напомнят тебе о банальных правилах приличия, а то, видится мне, вседозволенность из-за своего статуса жертвы явно вскружила тебе голову. — Представляешь, чем она оправдалась? — посмеялся рядом Трэверс. — Говорит, влюбилась в тебя по уши. Блэку не показалось это уморительным. Взгляд, которым он одарил приятеля, был равномерным смешением безразличия, холодности и усталости. — Трэв, иди на занятие. — В смысле… — В смысле в вещах она копалась моих и разбираться с этим следует, следовательно, мне. Возвращайся в класс. Трэверс помедлил лишь ещё несколько секунд, потому что с этим неожиданно твердым, почти командным тоном явно тягаться он не осмелился бы. Паника накатывала стремительной волной всё больше по мере того, как он растерянно покидал комнату и исчезал за углом коридора. Словно Трэверс был бы её спасителем в случае непредвиденных обстоятельств. Но оставаться наедине с Блэком она не желала тем более. Почему? Откуда этот ледяной, первобытный ужас перед ним? Будто его причастность уже подтверждена, хотя на деле это была запутанная, несвязная кипа догадок и подозрений. Он такой же подозреваемый, как любой другой. Не больше, не меньше. Это же даже попросту неразумно, нелогично, лишено смысла совершенно. Он не причинит ей вреда. Через несколько стен отсюда — аврор. Гостиная почти пуста. Если найдется её труп, ещё и в этой спальне, круг подозреваемых очень сузится. Будь Блэк убийцей, он бы так или иначе не пошел на этот риск. У него даже нет в руке палочки. Со всей наивностью попыталась обойти его, но, разумеется, он преградил ей путь, вынуждая уткнуться взглядом ему в зеленый галстук с желанием прожечь в нем дыру. От этой ситуации, от осознания, что он буквально не дает ей просто уйти, удерживает её здесь, в своей комнате, оставляя с собой наедине, после того, как поймал с поличным на таком, мурашки скопом пробежали по коже, и вены всё сильнее налились тревогой. Что он хочет от неё? Поговорить по душам? Чтобы она извинилась? Что? Когда вообще они в последний раз оставались наедине? В вечер, когда умерла Софи. Слишком много событий уместились в предолгий период. Делла едва заметно приподняла палочку, явно не собираясь применять никаких заклинаний, но вдруг случится чудо… С Трэверсом сработало. Блэк только усмехнулся. — Намереваешься колдовать левой рукой? — Я левша. — Айвз, мы проучились вместе почти семь лет. Ты не левша. Неужели он снисходил до того, чтобы наблюдать за простой смертной? Годами мебель и то удостаивалась более внимательным взглядом со стороны Его Величества «Маленького принца», чем она. В его тоне звучала едва уловимая, призрачная насмешливость, такая легкая и беспечная, что почти почудилось, будто время отмотали назад, и сейчас ноябрь, они в библиотеке, а она просто пытается выпросить у него тот бесполезный список и даже близко его самого не подозревает. Но эта насмешливость рассыпалась без следа уже со следующей секунды. — Натравить на меня и Барти авроров тебе оказалось мало? — Сомневаюсь, что тебе это польстит, но, не поверишь… всему виной, как и сказал Трэверс, моя в тебя влюбленность. Нездоровая и безнадежная. Ничего не могу с собой поделать, но отныне постараюсь держать себя в руках. Если её опасения не безосновательны, лучше он посчитает её безмозглой полусумасшедшей, чем действительно возможной угрозой, не перестающей вариться в вечных подозрениях. Делла всё равно не слишком старательно играла серьезный тон, понимая всю абсурдность. И Блэк, конечно, не поверил ни единому её слову. — Как насчет того, чтобы оставить меня в покое? — спросил он с такой свинцовой усталостью, что в любых других обстоятельствах ей бы на секунду стало его… жаль? — Что ты ожидала здесь увидеть? Труп под кроватью? Чей-нибудь череп в тумбочке? К своему же удивлению, она подняла на него взгляд, посмотрев снова прямо в глаза, и внутренности от этого заболели не меньше руки. Чувствовала себя маленькой провинившейся девочкой. Не только из-за нелепейшей ситуации, в которую сама себя загнала. Просто Блэк почему-то показался вдруг старше. Будучи ей ровесником, выглядел старше её в два раза, как будто уже прошел войну, притом не одну. Почему Делла прежде этого не замечала? Что-то дернуло спросить прямо. — Для чего тебе обнаруживающие чары? Защитное на сундуке? Что ты там прячешь? Обнаруживающие чары не накладывают просто так. Они сложны и не используются ради такого пустяка, как мальчишеская студенческая спальня. Делла не ожидала честных ответов, понимала, как глупо было бы надеяться услышать правду, лишь хотела узнать, станет ли он оправдываться или отвесит что-нибудь банальное. В воздухе уже будто заранее висело это безыскусное «не твое дело». Но Блэк удивил. — В сундуке? Коллекцию эротических журналов: конфисковал их у старшего братца на прошлом курсе. Показывать тебе их, уж прости, не собираюсь — боюсь, твое душевное равновесие и без того сильно страдает. Не ослышалась? Он правда только что это сказал, не показалось? Слышать от него подобного рода вульгарность — на уровне фантастики. Это было в духе его брата, не его. Причем, если у гриффиндорца эта грубоватая саркастичность всегда была очевидной, кричащей, то у этого — за счет равнодушного и спокойного лица почти не читалась, словно он и вправду хранил в сундуке порнографию. Отгоняя лишние сейчас мысли, повела плечами, случайно шевельнув больной рукой, и почти беззвучно зашипела сквозь стиснутые зубы. Посмотрела на локоть, скрытый рукавом, но даже через него, частично порванный, отмечался постепенно нарастающий отек. Придержала левой рукой, только бы лишний раз не шевельнуть локтем. Блэк проследил за этой картиной взглядом. Закатил глаза. — Ты ходячее недоразумение, Айвз. Прозвучало, будто она далеко не в первый и не во второй раз на его глазах вляпывается в неприятности. И он потянулся рукой к карману. Очевидно — за палочкой. Делла тут же испуганно отпрянула сильнее, попыталась отпрянуть, но он схватил её за здоровую руку, не позволив отдалиться. Воздух ворвался в легкие для произнесения заклинания, хоть какого-нибудь, но не успела. Сквозь призму страха и гулко бьющегося сердца расслышала: — Ферула. Стало резко больно, но только на миг. Когда руку обхватили бинты, прижав две материализовавшиеся из воздуха шины к плечу и предплечью, образуя в локте прямой угол. Делла несколько секунд в недоумении смотрела на эту конструкцию, закрепляющую руку в неподвижном положении, не сумев подобрать слов, чтобы спросить объяснение. — Крайне занимательно будет посмотреть, как ты намереваешься рассказывать аврору про причину перелома. — Ты наложил шину только из-за этого? Если он действительно намеревался просто поиздеваться над ней, разумно. Сломанную руку было бы спрятать куда проще до того, как вокруг неё материализовалось это нечто. Блэк посмотрел на неё отрешенным взглядом, как будто она снова стала для него всё той же мебелью на фоне, как и прежде. — Я наложил её, потому что я не тот монстр, каким рисует меня твой воспаленный мозг, — произнес небрежно, утомленно, но вынудил этой фразой на секунду окаменеть. — Иди и больше не приближайся к моим вещам. Делла не теряла больше времени, юркнула мимо него в коридор, и сразу дышать стало легче, как будто невидимые оковы с лязгом спали с грудной клетки. Опасалась, была уверена, что Блэк пойдет следом: хотел же увидеть её оправдания аврору; но его присутствия за своей спиной не почувствовала. Воспользовалась этим, ускорилась почти до бега и скрылась в гостиной. Всё не верила. В реальность только что случившегося диалога. Что всё действительно обошлось наименьшим из того, что могло бы быть. Регулус всё стоял в дверях, смотря — это уже почти обыденность — за исчезающей из виду Айвз. Кажется, это был первый раз после той встречи в лазарете, когда у него снова появилась возможность разглядеть её вблизи, потому что после того она только и делала, что скрывалась от возможной угрозы, и видеть её можно было разве что в Большом зале, за несколько столов от слизеринского. И она немало истощилась за это время. За этот короткий бессмысленный разговор Регулус подмечал каждую мелочь: ключицы заметно выпирали, черты лица заострились, кожа болезненно бледная, почти синеватая. В лазарете она тоже не казалась образцом идеально здорового человека, но теперь. Ходячий труп. Ходячий труп, который по-прежнему не мог успокоиться и находил в себе силы на вечные раскопки и каким-то чудом — на сарказм. Стояла только что перед ним и язвила. Изворачивалась всевозможно и, он уверен, почти готова была бросить в него заклинание, если бы могла сделать это левой рукой. У него совершенно не вязалось это в голове. Её изможденный внешний вид — да она почти разлагалась на глазах — и её действия, её слова, её взгляд. Темно-карие глаза болотисты, зыбки, но горят. Не тем страхом, который видел в коридоре или затем в лазарете, а желанием, настоящим искренним, почти диким желанием разоблачить его. Даже если не конкретно его, но так или иначе — найти, отыскать лицо того, кого так яро ненавидела. И почти нашла. В сундуке не было ничего напрямую связанного с преступлениями — он же не глупец, держать всё при себе; всё разбросано по тайникам Хогвартса и защищено заклинаниями, — но на дне лежала та злополучная тетрадь, потому что её он всегда держал рядом с собой. Страницы, где он расписывал строение удушающего, предусмотрительно стерты чарами, но зная грязнокровку — самого наличия у него её тетради ей было бы достаточно. Наверное, с этим нужно было что-то делать, остановить эту её опасную для него гонку за доказательствами. Что-то нужно. Нужно было подумать над этим, но Регулус только стоял с отрешенностью в коридоре, и уголок его губ приподнялся — то ли в насмешке над её нелепыми попытками; то ли из-за бросившегося в кровь адреналина от мысли, что она могла бы отыскать свою тетрадь; то ли… неизвестно отчего ещё.