Инквизитор

Школу закроют. Теперь уже точно, подтвердилось из уст Дамблдора. Закроют не сиюминутно — к февралю. Чтобы те, кто так рвался к учебе, успели пройти минимальные проверочные и получить хотя бы некоторую оценку пройденным годам, ведь впоследствии вернуться в школу возможности может не представиться вовсе. Неизвестно, что вообще ждало учеников после этого неполного образования. На какую работу их могут принять? На какую-нибудь стажировку? Может, организуют дополнительные, более специализированные курсы… Как можно дальше от этих стен, потому что здесь учиться невозможно. Инквизитор не только отнял несколько жизней и отравил жизнь маглорожденным и их близким, он на корню преломил привычный порядок вещей. Отнял у всего поколения — а может, и у дальнейших, если ничего не изменится, — право на нормальное образование и дальнейшую карьерную лестницу. На что вообще можно было рассчитывать в период войны? Теперь эта мысль казалась такой прозрачной, что смешно до безумия. С прежней наивности и нелепейшей веры в то, что война может обойти её стороной. Когда-то было столько стремлений, целей… расписанное по минутам будущее. Стоило ожидать, что в любой момент война может выбить у тебя почву из-под ног одной сплошной взрывной волной, отнимая всё. Некоторым школьникам эта новость была нипочем: с той же суетой обсуждали грядущие проверочные, обсуждали, что делать теперь и как выкручиваться после. Делла уже даже и не думала сама, наблюдала за чужой обеспокоенностью со стороны. Не представляла себя вне стен этой школы, всё будущее — сплошное черное пятно. Невозможно предугадать любой следующий день, не говоря уж об остальном. На удивление, она заставила себя пройти все эти проверочные. Не потому что снова воспряли из-под обломков её интерес к учебе и желание показать себя. Потому что снова нужно было переключить на что-нибудь свой мозг, чтобы не разлагаться в пустом, бесполезном отчаянии. Сейчас мозг заел, проржавевший, на одном и том же. Всё та же попытка разгадать убийцу, но мысли слишком сильно, почти болезненно, сузили диапазон. Сводя всё к одному единственному лицу — Блэку. Испытав тот бессмысленный, интуитивный, выворачивающий наизнанку страх, когда он поймал её с поличным, она просто не могла взять то же чувство и приложить, примерить его к какой-либо другой кандидатуре. Не выходило представить никого больше в роли Инквизитора. Парадокс в том, что и его она представить не могла. Умом понимала, насколько подозрительны его действия и вечные оправдания, эти его тайны, этот свинцовый, пресытившийся всем взгляд, держащийся перманентно уже весь седьмой курс. Но именно вообразить, вникнуть в мысль, что всё это время это был бы он, он творил все эти зверства и всегда находил способ извернуться — на грани невозможного. Дело не только в нем, но в том, насколько вовсе дико подобное представить. Когда она рассуждала о подозреваемых, это были сухие суждения, обезличенные, ни единой попытки по-настоящему вдуматься. Что она буквально прикладывает, примеряет маску Инквизитора к тем людям, которых знает и видит годами, каждый день. То «я не тот монстр, каким рисует меня твой воспаленный мозг» только ухудшало ситуацию, почему-то осело на дно грудной клетки неприятным осадком и вечно отвлекало, гудя в голове на равных правах с инквизитирским безликим тоном. Так и существовала. С голосом Инквизитора и Блэка в голове. Ей уже давно пора бы в Святое Мунго… Но вместо помощи целителей-мозгоправов она попросту загрузила себя учебой. Даже не своей аврорской деятельностью, потому что в ней она застопорилась окончательно: как будто врезалась с разбегу в тупик, не представляла, что ей делать дальше, мысли перепутались напрочь и циклились вокруг одного и того же, хотя было же, помимо него, ещё множество теорий. Но что она теперь сделает? Отправится исследовать другие спальни? Удачи ей. Теперь. Слухи в школе всегда разносились со скоростью света. Иногда она задумывалась о том, не было ли вовсе всё ей проделанное пустым звуком. Ведь по закону жанра обычно убийцей оказывается тот, на кого ты и вовсе не думал. И это не сильно добавляло ей оптимизма. Поэтому да. Поэтому загрузила себя подготовкой к совершенно ненужным ей, бессмысленным зачетам. С ЗоТИ, Историей Магии и Чарами она справилась своими силами, притом даже толком к ним не готовясь. Знания, полученные до всего этого паршивейшего периода, не разложились, а только лишь покрылись пылью, которую смахнуть оказалось не так уж трудно. С Травологией ей помог Итан, взамен она помогла ему с Магловедением. На Прорицания попросту не пошла, а Нумерологию с Древними Рунами списала — сейчас всем явно было не до тех жестких мер против списывания, которыми отличались СОВ и ЖАБА. Эти зачеты вовсе сложно назвать полноценными экзаменами. Так, беглая проверка знаний и тусклая точка на обучении. Ей оставались Зелья. К ним она даже не пыталась готовиться, они никогда не были у неё в приоритете: даже до этого сплошного черного пятна — Зельям не было места в её будущем. Помочь некому. Списать не удастся, это практика. Да и черт с ней… уже настолько всё равно, что она готова выдержать любую степень разочарования декана, какую оценку бы ни получила, вплоть до Тролля. Её Слизнорт уже разочаровал, а потому всё взаимно. Даже почти забавно то, как мало в ней осталось от прежней Деллы, которая готова была из кожи вон лезть, только бы не потерять этот приятный образ смышленой, многообещающей ученицы. Мысль откровенно облажаться на практике у Слизнорта вполне могла бы быть её боггартом. Раньше. Теперь очевидно, в кого перевоплотился бы для неё боггарт, встреть она его однажды. Задание на Зельях оказалось частично творческое. Нужно сотворить зелье, которое включало бы в себя ровно половину ингредиентов из списка, который каждый получит по одному на парту. Разумеется, не просто сборное варево из всего подряд, а именно действительно существующее зелье, из школьной программы седьмого курса. — Понимаю-понимаю, работа объемная, сложная, потому делаю поблажку: делитесь на пары, — суетился Слизнорт. — Каждый в паре обязательно получит по оценке. Давайте-давайте, активнее, ещё нужно раздать вам списки… Делла прикрыла глаза, втянула поглубже воздух, на выдохе не сдержав сардоническую усмешку. Потому что есть, собственно, два варианта: клишированный и обыденный. По классике любой бульварщины к ней должен сейчас подсесть тот, кто занимает её мысли более всего последние пару недель, и по совместительству тот, с кем последний разговор прошел, скажем, не лучшим образом. Обыденный — все разбредутся по парам, и ей останется какой-нибудь не особо одаренный, столь же невезучий одиночка, как было всегда. Но поскольку в клишированном не было и крупицы смысла — добровольно с ней объект её неугомонных дум точно не сядет, — Делла просто равнодушно убирала с парты всё лишнее и подправляла оборудование, не задумываясь вовсе, кто ей достанется. Пока на парту небрежно не опустился чужой, узнаваемый рюкзак. Делла проследила за ним взглядом, чуть приподняла брови, наблюдая, как клише во плоти совершенно невозмутимо повторяет по конспекту материал, освежая память для подготовки к практике. Так, будто это всегда было его местом. Внутренности как-то неприятно напряглись, сжались комком, от того, как близко к ней оказалось живое воплощение того образа, что застрял в голове. Последний раз они были в шаге друг от друга, когда он накладывал ей шину на руку, сломанную его же сундуком, по причине её несанкционированного досмотра его вещей. И все те навязчивые мысли последние несколько недель… Стараясь не выказывать нервозности и беспокойства, Делла окинула взглядом другие парты, проверяя. Может, просто закончились места… Нет, были ещё. Немало. Ни с кем взглядом Делла не пересекалась, но физически ощущала на себе чужое недоумение, помноженное на десяток пар озадаченных глаз. — Даже не побоишься опорочить свою репутацию? — почти наплевательски осведомилась она, даже и не смотрела на него непосредственно. Будто совсем не удивлена. — Слухи, знаешь, расползаются быстро. За семь с половиной лет они не раз и не два могли попасть в одну пару на практике, но то было вынужденно — когда преподаватели распределяли сами. Там хочешь не хочешь, но хотя бы по одному разу каждый однокурсник тебе выпадет. Но чтобы он сам? Без принуждения? Сел с маглорожденной? Блэк посмотрел на нее с таким безразличием, будто только сейчас заметил её присутствие. Притом это объяснение показалось бы и то куда более убедительным, чем факт, что он подошел сюда целенаправленно. — Должен же я, как староста, помогать отстающим, — наконец он ответил, на полутон громче, чем требовалось для разговора с тем, кто стоял от него буквально в двух шагах. — Ты правда намереваешься успешно сдать зачет, не посетив ни одно занятие за последние полтора месяца? Отстающим. Слово кольнуло гадко. Делла фыркнула. Вполне могла бы ответить, что не нуждается в подобной милости с его стороны, но будет ложью сказать, что ей куда больше хотелось бы сдавать зачет с кем-нибудь из оставшихся беспарных, каждый из который блистал знаниями разве что в Полетах, которые преподавались ещё на первом курсе. Да и вездесущий Слизнорт уже подхватил: — Очень благородно с Вашей стороны, мистер Блэк! — опустился его приторно довольный голос вместе с листком пергамента на парту. — Крайне, крайне радует такая сплоченность между учениками! Блэк, сама скромность, только сдержанно кивнул, и декан отправился по рядам дальше, раздавая листы и практические советы. Всё внимание Блэка тут же переключилось исключительно на ингредиенты, и его, кажется, отнюдь не смущал изучающий взгляд Деллы, ощупывающий каждую линию его совершенно невозмутимых черт, в попытке разгадать очередную головоломку. Но тщетно. Всё, что касалось Блэка — тщетно. Всегда. Все его мысли крылись за семью печатями, каждую из которых вскрыть — трудоемкий процесс, вряд ли Делле по силам. — И давно ты отличаешься отзывчивостью? — не выдержала она. — Разве прежде не отличался? — спросил определенно риторически, и только после этого оторвался от списка, но удостоил прохладным взглядом не её лицо, а правый локоть. — Как рука? И даже не распознать, с насмешкой вопрос или нет, настолько ровным, бесцветным был его голос. Отвечать всё равно бессмысленно, потому что очевидно. Это Хогвартс. Здесь кости лечатся так же просто, как и ломаются. Разве что теперь иногда ноет в непогоду. Аврор вопросов даже почти не задавал. Делла сама уже не помнила, какое нелепейшие оправдание ему ляпнула — слишком её выбила из колеи вся та дикая ситуация, — но аврор не докапывался. По его изнуренному виду казалось, что он бы даже и не стал задавать вопросов, если бы она не выпалила первое попавшееся на ум оправдание в ту же секунду, как он взглянул на шину. — Готов поспорить, ты и половины отсюда не знаешь, — заключил Блэк, передвинув по столу список ближе Делле, но она даже не взглянула. Конечно, не знает. — Так вот в чем дело… ты сел сюда, чтобы посамоутверждаться за мой счет. Потешил свое эго или пока недостаточно? Уголки его губ приподнялись в слабой усмешке. А после прозвучало наконец иное объяснение: — Трэв наконец набрался смелости и сел с Эммой, — он кивнул головой в сторону первого ряда парт, и Делла проследила за ним взглядом. — Остались те трое, — ему даже не потребовалось указывать на них, речь явно о тех же, о ком думала в нелестном ключе сама. — Но, скажем, твое общество мне видится несколько приятнее их. Блэк всё ещё был обращен беглым вниманием к своим однокурсникам, растерянно пытающимся взяться за работу, но Делла уже не смотрела. Снова — только на него. Жгла взглядом его точеный профиль, говоря: — Да, это объяснение, конечно, куда убедительнее. — Он повернул к ней голову, скрещивая взгляды, и Делла едва не отвела глаза — всё ещё не могла свыкнуться с новым существованием, в которым Блэк почему-то прекратил видеть её мебелью. Сдержалась. — Совершенно очевидно, что общество маглорожденной тебе куда приятнее прочих. — Ты так уж убеждена в моем маглоненавистничестве? — Ты демонстрируешь его вот уже седьмой год. Сложно было различить то, к чему изогнулись его губы — насмешка это или просто знак, что да, вполне резонно. Хотя Делла надеялась. На любой другой ответ. Чтобы уже просто понять — что всё это значит и отчего пошли эти его вечные перепады его к ней отношения. Неопределенность пугала. Беспросветная неизвестность — тем более. Шесть лет подряд он, пускай не выказывал свое к ней отношение откровенно, как Крауч, но демонстрировал это в полупрезрительных взглядах и игнорирующем поведении. А теперь? Делла говорила с ним за половину седьмого курса больше, чем за все шесть вместе взятые. Чаще, конечно, из-за своих расследований, но сейчас он сам сел с ней. При том, что половина этого класса, стоит Блэку захотеть, отказалась бы от своего напарника, только бы попасть в пару именно с ним. Пока она наполняла котелок водой и разжигала пламя под ним, параллельно плутая в своих мыслях, Блэк уже успел пройтись до кладовой с ингредиентами и поставить коробку с нужными склянками на стол. — На тебе — сушеная смоква и корень имбиря, — отдавал он поручение, как будто ему самому дикость их временного сотрудничества никак не мешала. — Смокву измельчить в ступе, корень — нарезать, диаметром в два дюйма. Наверное, странно, когда наплыв воспоминаний провоцирует такая простая обыденная вещь, как коробка с ингредиентами из кладовой. Делла понимала. Всю ненормальность. Но не смогла ничего с собой поделать, когда перед глазами размытыми картинками поплыл тот вечер. Кладовая, груды коробок, миллион шкафчиков и Делла — в шкафу, трясется до боли в мышцах, зажимает себе рот рукой и прячется за одной из коробок, почти не дышит, лишь бы чудовище не услышало, и молится просто пережить вечер. Филч, кровь, покушение Удушающим и бег по пустому замку, наперегонки со смертью. Иногда всё ещё непросто осознавать. Что она правда это пережила. Она, не некто другой. Страх коридоров и темноты, вечные кошмары и откровенно нездоровая жажда отыскать виновного явно не давали об этом забыть, но всё равно — как в другой жизни. Не в той, в которой она безвылазно сидит в Северной гостиной, за кипами пергамента, и точно не в той, в которой она почти беззаботно пререкается с Блэком, помогающим ей с зачетом по Зельям. — Айвз. Делла рассеянно моргнула и потерянным взглядом нашарила источник звука. Блэк всматривался в её лицо. — Времени не так много. Нужно приступать. Может быть, она уже окончательно лишена рассудка, но ей показалось или в этом тихом уставшем голосе промелькнул едва уловимый мягкий оттенок? Блэк уже успел стянуть с себя слизеринскую мантию, оставшись в рубашке и галстуке, чтобы широкие рукава не мешали работать. Рукава рубашки закатал тоже. Делла рефлекторно, почти даже не задумавшись, прошлась взглядом по его левому предплечью, но, конечно, оно пустовало. Обыкновенное предплечье с бледноватой кожей и чуть выступающими венами, без ужасающей одним только своим видом Метки. Пришлось силком вытянуть себя из мыслей, из этого несвоевременного ощущения холода, тянущего на дно воспоминаний и рассуждений, и приступить. Начала с корневищ. Нож, лежащий в руке до нелепого знакомо, тоже не слишком отвлекал от мыслей, но ничего не поделать. Нужно. Перебарывая легкую дрожь в руках и образы перед глазами, перекрикивающие реальность. Такое уже происходило на Истории Магии, когда натыкалась на слова, провоцирующие иррациональную панику. На Чарах. На ЗоТИ, на котором, очевидно, нужно продемонстрировать заклинания против темных искусств. Чудом брала себя в руки, откладывая панику в дальний угол, чтобы затем, после зачетов, паника все же взяла верх, отнимая адекватное восприятие реальности на долгие часы. — Слышала про вечер у Слизнорта? Мимолетно брошенная фраза непонятным образом стала ей временным спасением. Делла уцепилась за неё, всё так же сосредоточенно нарезая ингредиенты, и насобирала силы ответить: — Одно из самых несуразных его решений. И одна из причин её разочарования в декане. Слизнорт, разумеется, решил справить завершение школы феерией и почтить память погибших. Сплошное лицемерие, но Слизнорт не был бы Слизнортом, если бы не выкинул что-либо подобное. Ясно, чем именно он руководствовался — вечное коллекционирование детей как трофеев, которые можно использовать при условии, что те поднимутся достаточно высоко, но не при таких же, черт побери, обстоятельствах. В этот раз приглашены не только члены Клуба Слизней, а все желающие, соответственно мероприятие намечается вполне себе шумное. Благо, обойдется хотя бы без журналистов, которых он изредка приглашал на Рождественские вечера в прошлые годы, но и это не умаляло тошнотворности происходящего. Последовала тихая усмешка, свидетельствующая — возможно — о солидарности? — То есть, ты не пойдешь? Делла закончила с имбирем и отложила нож, подняв на Блэка до крайности утомленный взгляд. Кто вообще в здравом уме будет жаждать отправиться на празднество посреди чумы? — Я похожа на самоубийцу? — Тебе честно ответить? Ну, разумеется. Понятно, как вся эта ситуация целиком выглядит глазами сторонних людей. Но на деле, как бы кому что ни казалось, у всех «самоубийц» были свои причины не уезжать. У Мари паршивейшие отношения с родителями, и там неизвестно, что хуже — провести с ними хоть день или остаться в замке на еженощное рандеву с маньяком. Дирк остался, чтобы не бросать её — сильно за неё переживает, дружат с первого курса же. Щупленький когтевранец-пятикурсник — Генри — приезжает в Хогвартс прямиком из приюта, ему идея возвращаться домой, если это можно назвать домом, тоже не показалась самой заманчивой. Дэн — гриффиндорец, перепродавший Делле сигареты, — просто кретин, возомнивший, что маньяк его совсем не страшит. Ещё был Ник, пятикурсник с Пуффендуя. Он осиротел совсем недавно — Пожиратели Смерти расправились с его семьей в магловском городке. Прямо посреди учебного года, пока Ник был в школе. Неизвестно, есть ли у него еще родственники или его тоже отправят в приют… так или иначе, он просто не уехал. Порой Делла смотрела на него и опасалась, что он остался, просто потому что не хотел жить вовсе. Таким образом — все. Все имели при себе какое-никакое или даже весомое оправдание, чтобы ответить тем, кто крутит пальцем у виска, называя оставшихся маглорожденных ополоумевшими. А Делла? У Деллы гребаная записка… — У меня были причины остаться, — негромко бросила она скорее столу, нежели Блэку — не поднимала голову. — Не сомневаюсь. И снова не распознать — издевка это, или серьезно, или ему просто глубоко всё равно. Блэк забрал у неё нарезанные ингредиенты и осторожно закинул всё в котел, отчего зелье зашипело и плавно перетекло в другой оттенок, а после достал из кармана палочку, чтобы произнести нужное по рецепту заклинание. Против воли Делла засмотрелась на неё, хотя мельком замечала уже седьмой год подряд. Цвета горького шоколада, с изящной рукоятью. Совершенно ничего общего с той, которую она видела у Инквизитора. Пришлось качнуть головой, снова прогоняя непрошеные мысли, и приняться за смокву, полагая, что разговор уже подошел к своему завершению. Но тема себя, видно, ещё не исчерпала. — Авроры обещают безопасность, — напомнил он, помешивая зелье по часовой. — Ах, да, авроры… эти непризнанные гении. — Сомневаешься в их компетентности? Блэк это серьезно спрашивает? Делла не ответила, только подняла на него многозначительный взгляд, который Блэк даже не встретил, но, видимо, заметил по периферии, не отвлекаясь от котла. — Да брось, всё не может быть столь плохо... Они не безнадежны. Додумались же наконец конфисковать палочки. — Разумеется. Напрочь забывая о том, что у убийцы их, очевидно, две. Рука, помешивающая зелье, замерла. Сперва Делла, выцепив это только боковым зрением, подумала, что так на него подействовали её слова, но, когда вгляделась, Блэк казался всё настолько же невозмутимым. Просто поубавил огонь, накрыв зелье чугунной крышкой. — Две? — переспросил он, отсчитывая в отдельную пробирку нужное количество капель бобового сока. — Почему ты так думаешь? Делла устало коснулась переносицы. Необходимость объяснять очевидное утомляла. — Я досконально им описала орудие убийства. Ни у кого в школе его не нашлось. Только после этого осеклась. Стоит ли вовсе обсуждать подобное с человеком, которого последние недели подозреваешь более всего. Но концентрация совершенной безучастности, граничащей с наплевательством, в его тоне вызывала громадные сомнения по поводу всего, абсолютно: — Или ты описала не так досконально, как тебе хотелось бы верить, — предположил он, как будто обсуждал неудавшуюся лабораторную по Травологии. — Не считая того, что убийцей и вовсе мог бы оказаться не преподаватель и не ученик, а некто, тайно пробравшийся в школу. Естественно, она думала об этом. О первом куда меньше — предпочитала думать, что не зря тем вечером так тщательно выцарапывала у себя в памяти все отличительные черты палочки. Но второе — да. Определенно. Это было очень притянутой и вялой теорией, но объясняющей большую часть прорех на общей картине. Но тогда бы это значило, что всё её исследование — бессмысленно, от и до. Все те часы в библиотеке, выслушивание чужого неодобрения, непроходящая головная боль, озлобленность на всех и каждого, бессонница… — Мерлин, Айвз, ещё немного, и смоква превратится вместо порошка в пыль, — заметил Блэк, забирая из её рук ступку. Когда от этого всего на секунду соприкоснулись пальцы — как током кольнуло. Мелким, но прошедшим по рукам дрожью и екнувшим где-то между костей в груди. Слегка запрокинув голову, бессильно и измученно, Делла почти насильно пропихнула в легкие глоток воздуха и отпрянула от стола, пытаясь прийти в себя. Не понимая, что на неё снова нашло. Вся эта череда абсолютно бессмысленных зачетов — целая полоса препятствий, отдельный круг Ада, и Делла уже проклинала себя всевозможно за это нелепое решение поставить какую-никакую точку на своем семилетнем обучении. Потому что взаимодействовать с людьми вдруг стало слишком сложно. Обыденные вещи превратились в пытку, в вечные напоминания, преследующие её крупицами страха в каждой детали. Каждый угол этого замка, каждая фраза, каждое прикосновение. Любой по умолчанию казался угрозой. Прикосновения к любому — прикосновение к потенциальному убийце. Тем более к Блэку. Смахнув со лба прядь волос тыльной стороной ладони, уперла руки в стол. Поглядеть со стороны — так и впрямь влюбилась. Думает о Блэке, бурно реагирует на прикосновения, копается в его вещах. Ещё немного, и он станет ей сниться, притом так же часто, как снится Инквизитор. — Значит, на вечеринку ты не идешь, — подытожил он, будто нарочно игнорируя — или действительно в упор не замечая — некоторую её неспокойность. Делла не понимала. С чего у него, этой вечной молчаливой ледяной статуи, настолько развязался язык. Может, напротив, видит её состояние и пытается отвлечь, может, пытается таким образом добить, пройдясь по всем прорехам на самообладании, может, просто не в состоянии делать работу молча. — Не знаю. Нас держат вместе, как стадо овец. Либо идут все, либо остаются в гостиной все. — И, судя по тону, большинство решило пойти? В здравом уме все бы отсиживались в гостиной, но все почему-то поголовно уверились в профессионализм авроров и склоняются к тому, чтобы пойти. Сетуют, что заколебались сидеть в башне, как принцессы, ждущие своего принца. Делла не стала ему отвечать. И без того уже перебарщивала с порциями информации, которую ни с кем из громадного списка подозреваемых затрагивать не стоило бы вовсе. — Больно много у тебя интереса в сторону маглорожденных, — заметила она. Опять эта ухмылка. Серьезно, Делла ненавидела эту его ухмылку. Самое нервирующее, что вообще может существовать. — И снова эти вечные теории заговора детектива Айвз… Тяжко, наверное, живется с такой мнительностью? — Тяжко ли живется посреди нескончаемой резни, ты хотел сказать? Да, немного трудновато. Блэк вновь помешал зелье, обращая его в новый, более глубокий оттенок. Её слова проигнорировал, зато наконец предпринял попытку оправдаться: — Ты правда предпочла бы всю работу провести в неловкой тишине? Ситуация в школе — единственное общее, что можно с тобой обсудить. Но если есть иные идеи — предлагай. — Кинув на неё беглый оценивающий взгляд, дополнил: — И, если тебя не затруднит, разотри листья крапивы. Только, желательно, не в пыль. Делла закатила глаза и взяла склянку с крапивой. Что ж, идей у неё предостаточно. — Почему ты бросил квиддич? — Выпускной год, — прозвучало, как заготовка. Отшлифованный ответ для всех, кто спрашивает. — У многих в команде выпускной год. Ушел только ты. — Не многие планировали податься в Международную конфедерацию магов. Точно. Делла нечто подобное припоминала — он уже упоминал о своей непомерно самонадеянной цели на собраниях Клуба Слизней. — И как, планы всё ещё в силе? Учитывая, что он получит неполное образование. Учитывая, что сдаваемые сейчас зачеты едва ли можно воспринять за адекватные экзамены. Учитывая, в каком состоянии находится Великобритания. Прежде у Блэка было всё, чтобы действительно достичь верхов. У него было всё. Теперь? Кажется, она ступила на заложенную минами территорию, потому что Блэк несколько переменился в лице. Черты лица чуть заострились от сжатой челюсти, когда его взгляд задумчиво замер на одной точке. Должно быть, и впрямь думал о том, что теперь его могло ожидать в этой жалкой кучке сгоревших планов. Честно, Делла не отличалась злорадством. Но мысль, что Инквизитор разрушил жизнь не только ей и другим маглорожденным, а и кому-то, кто считается почти что неприкосновенным, была слишком сладкой, чтобы просто от нее отмахнуться. — Зелье случайно не подгорит? — невозмутимо поинтересовалась она, и теперь уже Блэк рассеянно моргнул, оживая. Взглянул на котел, перемешал снова зелье. Всё ещё погруженный в свои мысли, сосредоточенный донельзя. Вся едкая веселость разом спала, и Делла теперь уже сомневалась, заговорит ли он с ней до конца работы вовсе. И она просто наблюдала. Очертила взглядом его отчего-то измотанное лицо, которое приобретало действительно мрачные черты только в такие моменты — когда он был чем-то увлечен, как будто в остальное время носил маску. Непроницаемые кристально серые глаза, под которыми уже хронически держались темные круги. Уголок губ почему-то дернулся, и Делла сперва заподозрила очередную ироническую улыбку, но затем тот дрогнул ещё. Блэк чуть скривился, явно этим раздраженный, и коснулся пальцами уголка губ, словно в попытке прекратить. — У тебя тик? Он безразлично повел плечами, как будто хотел отмахнуться от этого вопроса. Но все-таки ответил, все так же небрежно: — Бывает временами. — Неужели настолько распереживался за судьбу несчастных маглорожденных? Делла не могла не поязвить. Теперь, когда хотя бы на секунду поменялась расстановка фигур: она уже пришла в себя, он же явно в чем-то вязнул, чем-то ею недостижимом, но, стоит признать, сильно интригующем. Блэк вполне мог бы просто проигнорировать эту издевку, однако же усмехнулся, опять, — чего, если честно, она не ожидала — и ответил: — Не поверишь… О, Делла тут же распознала этот тон. С этим же тоном говорила то же «не поверишь» в мальчишеской спальне. Черт его подери, он правда сейчас её передразнивал… Уже заведомо стало понятно, какой абсурд он сейчас произнесет, под стать тому же абсурду, что произносила она, притом почти один в один: — Просто по уши влюбился в одну из них… Ничего не могу с собой поделать. Сама понимаешь: невозможно предугадать, не упадет ли на нее мишень следующей. Да, это буквально прямое отражение её же того нелепого оправдания, да, он так же не старался сыграть серьезность, но почему-то всё равно сталось не по себе. Может, дело в его издевательски-внимательном взгляде, которым он её одарил. Может, в том, как странно слышать подобную фразу — даже очевидно окрашенную в сарказм — от чистокровного сноба, тон которого по умолчанию должен сквозить неприкрытым отвращением, когда речь хотя бы просто заходит о маглорожденных. Так или иначе, Делла больше ничего ему не сказала, почему-то внезапно растеряв весь пыл пререкаться с ним, и продолжила работу в тишине, нарушаемую только голосами других однокурсников и редкими взрывами в чужих котлах, когда что-то шло не так. — Так-с… посмотрим… — начал Слизнорт, когда практическая подошла к концу. Зачерпнул немного зелья и капнул его на рядом стоящую стеклянную чернильницу, которая моментально преобразилась в утонченный серебристый сосуд. — Ну, дорогие мои, это блестящая работа! Обоим по «Превосходно»! Делла только безучастно кивнула, принявшись собирать свои вещи и старательно игнорируя насмешливый взгляд Блэка. Он ждет благодарностей? — Спасибо, — бросила она, и он, видимо, ожидавший от неё куда большей горделивости, со все той же слабой насмешкой изогнул бровь. И напоследок, вместо общепринятого «до встречи», когда обходила его: — Надеюсь, больше не пересечемся. *** Делла кинула поверх покрывала очередную юбку. Юбок у неё достаточно, платье только одно, да и то черное. Итан считал, что она вполне могла бы надеть это черное платье, но Делла до последнего искала другие варианты. У неё не было желания идти на вечеринку всё равно что в трауре. С мыслью, не будет ли этот траур по ней же. У неё вовсе не было желания идти. — Какая же бессмыслица… — причитала она себе под нос, чуть ли не поселившись уже в этом проклятом шкафу, в котором не было ни единого варианта для таких случаев. По замку бродит маньяк, школа закрывается через неделю, Делла в совершенном тупике и боится хотя бы просто представить, что будет, если убийца так и останется ненайденным, но вместо того, чтобы сидеть и пытаться разгадать неразгадываемое, ищет себе наряд на вечеринку, как будто ей не плевать на свой внешний вид. Плевать. Честно — глубоко плевать. Но либо заниматься сейчас этим, либо отвечать маме на очередное, недавно присланное обеспокоенное письмо. А у Деллы уже руку сводит от этих бесконечных лживых насквозь: я в порядке, администрация преувеличивает, здесь не такой кошмар, как тебе кажется, я в полной безопасности, со мной ничего не случится, обещаю, не переживай за меня… Либо же ещё можно снова сесть за разгадывание убийцы. Но это приведет только к критическому нервному срыву, потому что у Деллы совершенно не осталось мыслей, идей, зацепок и предположений, кроме уже имеющихся. Итан, сидя в кресле, лишь молча наблюдал за её тщетными попытками отыскать что-нибудь толковое, но всё-таки уточнил: — Ты уверена, что нельзя остаться в гостиной? — Может, и можно, — ответила она, но звук приглушался, потому что она, наклонившись, почти наполовину протиснулась в шкаф, — но я сама не слишком горю желанием оставаться здесь одна, пока всеобщий центр внимания смещен на вечеринку. — Но гостиная защищается, Делл. Авроров хватит и на вечеринку, и на гостиную. Никого не пропустят. Да, да, авроры же обещают безопасность… сто раз слышала. Ситуация будет под строгим контролем, при входе там палочки, как и при входе в Северную гостиную, будут сдаваться и всё в том же духе. Делла всё думала о другом. Заела одна и та же мысль. — Что если у него способность к невидимости? — спросила она, прекратив бессмысленные поиски наряда. Села коленями на пол, обернулась к Итану, и плечи чуть опустились. — Может, купил мантию-невидимку, наварил зелье невидимости или пользуется дезиллюминационным. — Тогда ему пришлось бы иметь целый шкаф мантий. Покупные теряют свойства слишком быстро. А дезиллюминационные чары очень сложны. Стоило огромных усилий не закатить глаза. — Он создал Удушающее, — напомнила она, поднимаясь на ноги. — Думаешь, дезиллюминационное ему не по силам? Итан дал себе несколько секунд на обдумывание. Со вдохом откинул голову к спинке кресла, размышляя. — Может, ты и права, — на выдохе. — Скажешь об этой мысли аврорам? — И не только об этом. Про палочку тоже им напомню. Пусть не просто забирают, а обыскивают на наличие второй. Итан вскинул брови. Присвистнул. — Ты понимаешь, что устроят некоторые, если их еще и обыскивать будут? Вспомни Крауча. Крауч, услышав, что заберут палочки, безумно долго и утомительно качал свои права, прежде чем его заткнули министерским документом, дающим право на временную конфискацию волшебных палочек по случаю официального мероприятия. Подписано Краучем-старшим. — Если им что-то не нравится — пусть не идут, — заключила она и закрыла шкаф. — Чем их меньше, тем спокойнее. *** Зеркало в гостиной выдавало крайне скверную картину. В черном платье Делла выглядела ещё большим ходячим мертвецом, чем обычно. Длинные рукава каким-то образом делали руки ещё тоньше, а свободная юбка чуть выше колена демонстрировала настолько же худые бледные ноги. Призраки и то выглядели лучше. Траурный цвет заранее задавал настроение, и Делла не могла жаловаться на этот счет, потому что сама же и выбрала. Могла отыскать всё же что-нибудь другое. Надеть с чем-нибудь юбку. Но, если так подумать, этот мрачный вариант — наилучший для случая, если вечер всё же закончится не в её пользу. На самом деле, если бы этот год был адекватным, на пасхальных каникулах она бы съездила к маме и забрала бы платье попримечательнее, на вечеринку, которая планировалась на конец года. Кто бы мог подумать, что единственной вечеринкой в итоге станет недо-раут у Слизнорта с жалкой кучкой камикадзе и циников. Вот и достойное завершение этим паршивым семи годам… — Ну, братцы по несчастью, вытягиваем жребий? — спросил Дирк, спускаясь по винтовой лестнице в гостиную. — Кому не повезет в этот раз? — Может, сам и вызовешься? — спросила Делла, даже не оборачиваясь к нему, всё так же проклинала взглядом свое отражение, надеясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме скелетоподобного полумертвеца. — Добровольцем. Давай, спаси всех нас. — Да иди ты, — не слишком искусно ответил он, скривившись. Чуть качнулся в сторону и вальяжно завалился в кресло: голову расположил на одном подлокотнике, ноги перекинул через противоположный. И глаза блестят. И язык заплетается. Делла переглянулась через отражение с Мари, которая вздохнула тяжко, насыщая легкие до краев воздухом, но, увы, не терпением. — Дирк, ты уже пьян? Перевела взгляд на появившегося следом за Дирком гриффиндорца, и Дэн с театрально виноватым видом показал двумя пальцами «чуть-чуть». И где он только вечно свои запасы берет… — Вечер у Слизнорта без виски не пережить, — пожал Дирк плечами. — Виски? Вы уже с виски начали? — Помирать, так с музыкой, да? — посмеялся Дэн. — Только с шампанским не смешивай, — подкинул вдогонку Генри, разместившийся у камина. Что ж, довольно странно слышать этот совет от тихого спокойного пятикурсника. Генри вовсе редко им что-нибудь говорил, со старшекурсниками они с Ником почти не разговаривали, разве что Ник единожды довольно неоптимистично предположил — вдруг убийце требуется определенное число, например, для какого-нибудь ритуала, и он не остановится, пока его не наберет… Делла тогда приняла эту теорию к сведению, но очень понадеялась на её ошибочность. Если вдруг Инквизитору требуется, например, десять маглорожденных жертв, то до их отъезда он сделает всё, чтобы порог школы никто из них живым не перешагнул. Дирк прицокнул языком. — Может, вовсе не идти… если вы все так и будете нудить, я ж так не от рук Инквизитора, а от скуки умру. — Господи, Дирк, прекрати! Тошно уже, — не выдержала Мари. Упоминание Инквизитора обычно било по ней особо сильно, остальные такой чувствительностью не отличались. — Ничего сегодня не случится, ладно? Всё пройдет нормально. Это всего лишь вечеринка. На занятия ходили весь месяц — и ничего. Всё в порядке и будет в порядке. Делла её тираду проигнорировала, ответила Дирку: — Чудесно… не иди, останься здесь и отвлеки на себя этим всё внимание убийцы. — Делла! — Что? — повернулась она к Мари. Уже порядком осточертела чужая твердолобость. — До закрытия школы неделя. Думаешь, он не воспользуется шансом перебить оставшихся на наиболее шумном мероприятии из возможных? Взгляд Мари дрогнул, как будто она слышала это в первый раз, хотя Делла талдычит об этом уже несколько суток не переставая. Делла вздохнула, пытаясь хоть как-то унять собственные нервы, но эта нервозность, куда более болезненная, чем обычно, одолевала её с самого утра и по сей час. — Сегодня кто-то умрет, Мари, — заключила она с легким холодком в тоне, который безнадежно пыталась вышлифовать до спокойного. Без этих нервозных оттенков откровенного отчаяния. — В лучшем случае только один. И не говорите, что я вас не предупреждала. Повисла не особо приятная тишина, прерываемая только потрескиванием камина и завыванием ветра за витражными окнами. В такие моменты Делла чувствовала себя сплошным черным пятном на всей шестерке, единственная функция которого — вечно напоминать, в каком кошмаре они застряли, нагнетать и действовать всем на нервы. Порой — одним только своим видом, потому что и выглядела она всегда куда мрачнее прочих, прямо-таки погребин во плоти. С ней посоревноваться мог разве что так и не выбравшийся из глубокой скорби Ник. — Может, и впрямь не идти… — начал Генри после этого колючего, напряженного молчания. — Ой, нет, я точно тут не останусь, — уже направляясь к двери, заявил Дэн. — Ещё один вечер в этой башне, и я умом тронусь. Хотите — оставайтесь, я пошел, — последняя фраза едва разобралась, заглушенная картиной, выпустившей Дэна к ожидающим в коридоре аврорам. Дирк, кое-как поднявшись с кресла, пробормотал «Присоединяюсь» и поплелся следом. Мари с виноватым видом обернулась к пятикурсникам. — Лучше всё-таки не разбредаться, — объяснила она. — Вместе безопаснее… — Это именно то, что я минуту назад говорила Дирку, — вставила Делла. — Или ты думала, я правда искренне пожелала ему стать отвлекающим маневром? Мари возвела глаза к потолку, поправляя на плече ремешок сумочки. — Если бы ты поубавила галлоны своего яда, быть может, люди понимали бы тебя не с попеременным успехом. Порой искренне поражало, как они втроем — Делла, Мари и Дирк — терпели друг друга те несколько лет, что провели в довольно-таки тесной дружбе. Это вообще довольно-таки удивительно — когда-то быть частью существования другого человека, а теперь разве что против воли делить друг с другом спальню и разговаривать только на отвлеченные темы, притом всегда с явной окраской в обоюдную неприязнь. Как будто незнакомцы, никогда друг друга до этого не знавшие. Понятно, что люди меняются, и никто из них не виноват в том, что они так в итоге отвратно разошлись. Кто знает, может, через десять лет характеры снова бы переменились и они бы заново поладили, смеясь над прежними недопониманиями. Или эта доля антипатии, напротив, разрослась бы до непомерных размеров. Никогда не угадаешь… Дожить бы ещё до этих «через десять лет». Хотя бы до конца этого месяца. Делла внутренне дрогнула, когда обнаружила, что уже осталась в гостиной одна. Мари, понятно, могла выйти сразу после своей фразы, но пятикурсники когда?.. Порой мысли, любые, беглые, даже не касающиеся напрямую жутких воспоминаний, были куда плотнее, чем того требовалось, обращались в целый кокон, как будто подсознание пыталось всеми способами оградиться от реальности, слишком отталкивающей, чтобы пребывать в ней должным образом. И её это пугало. Пугало наравне со всем происходящим, пугало, что рано или поздно она просто сойдет с ума, потеряет связь с реальностью, себя. Заблудится в своих мыслях и выход не найдет. Глубокий вдох и такой же глубокий выдох. С ощущением, как чудовищно щемит грудную клетку. Непринятием, нежеланием идти, существовать здесь вовсе. Всё-таки заставила себя выйти к аврорам, ежесекундно вдалбливая в голову мысль, что она в порядке. Всё в порядке и будет. Но нечто хотя бы отдаленно похожее на это неубедительное «в порядке» Делла почувствовала, только когда отыскала наконец Итана, который тут же, уже как само собой разумеющееся, взял её за руку и мимоходом заверил, что она прекрасно выглядит. Делла улыбнулась ему, понимая. Конечно, это неправда. *** Это мероприятие показалось парадом лицемерия. Ряженые лица, фуршет, алкоголь и музыка. Да, куда менее напыщенно, чем могло бы быть, но куда более, чем требовалось. Поминать погибших, пока есть ещё вероятность, что число их увеличится. Праздновать окончание обучения, пока там, за стенами празднества, может шастать убийца. Или прямо здесь. Делла вглядывалась в лица, пытаясь представить, что кто-либо из них — убийца. Не выходило. Видела эти лица годами и вообразить их в амплуа бесчеловечного ублюдка было трудно. Разве что Крауча… но его она вовсе почти не видела сегодня. Людей достаточно, пространство объемное — Слизнорт расширил свой кабинет до огромнейших размеров — и не пересекаться с нежелательными лицами стало куда проще. Которые вдобавок взбешены из-за всей этой конфискации палочек и досмотра каждого входящего. Делле, конечно, тоже было не слишком комфортно без защиты. Непонятно, зачем вообще забирать палочки у маглорожденных, как будто это кто-то из них мог оказаться убийцей. Они что, персонажи Агаты Кристи? Но палочку сдала, ведь сама настаивала на том, чтобы все меры предосторожности исполнялись безоговорочно. Расписалась за нее, проследила, как её положили в продолговатую коробку, в которой обычно палочки лежат при покупке, подписали и положили к остальным. Всё в порядке вещей. Оставалось надеяться, что в этом бесчисленном множестве коробок была всё-таки палочка убийцы, если он всё же посмел, осмелился прийти. Если же он всё же как-то пронес, несмотря на то, что всех проходящих внутрь досматривали… Делла почти не отходила весь вечер от Итана, но мало говорила, только цеплялась за него вечным балластом, пока он болтал с кем-нибудь из своих однокурсников — всё же школа скоро останется позади, всего лишь темным незавершенным пятном в памяти, и всем хотелось бы наговориться вдоволь. Старательно избегала некоторых учеников, решивших, что поспрашивать недо-жертву Инквизитора о том, как вообще это всё случилось в тот далекий вечер, вполне разумное и нисколько не жестокое решение. Это не было особо трудно, потому что далеко не каждый набирался смелости. Иногда Делле уже казалось, будто она за милю излучает кладбищенскую ауру и подойти к ней — всё равно что подойти к дементору. Ещё и в этом её черном платье и с отсутствующим взглядом. — Мисс Айвз, у Вас? Планы на будущее всё те же? — искренне поинтересовался Слизнорт, когда Делла снова обнаружила себя блуждающей в своих мыслях, далеких от разговора. К счастью, вопрос всё же расслышала. Что-то о её планах. Хах… — Безусловно, профессор. Слизнорт только кивнул, удовлетворенный этим ответом, и Делле пришлось крепче сжать руку Итана, только бы не распыляться в раздражении. Но и его очередь пришла: — Мистер Фосетт, что насчет Вас? — Я подумываю стать аврором, сэр. Как пощечина. Делла моргнула в растерянности, прокрутив этот ответ в голове ещё раз, и в недоумении посмотрела на Итана. Он не посмотрел в ответ. Слушал разглагольствования Слизнорта: — Ох, ну, это очень нелегкая и ответственная работенка, мистер Фосетт! Особенно теперь… страшные, страшные времена... — Я понимаю, профессор. Буду делать всё, что в моих силах. — Ты мне не говорил, — шепотом, но не чтобы никто больше не услышал, а потому что воздуха попросту не хватило, чтобы добавить тона голосу. Только теперь Итан на нее посмотрел, одарив вымотанным взглядом. Перехватил её под локоть и натянуто улыбнулся профессору: — Простите нас, мы отойдем. — Конечно-конечно! — отпустил их Слизнорт и, как по щелчку, переключил свое внимание на новых своих жертв. Итан миновал с ней под руку немалое расстояние, лавируя между учениками, прежде чем остановиться. То ли чтобы больше не пересекаться со слизеринским деканом, то ли чтобы как можно сильнее отсрочить выслушивание обвинений. Но оттягивать неминуемое вечность нельзя, и он, остановившись, даже попросту не выдержал её безмолвно укорительного взгляда. Прикрыл глаза, выдав на выдохе: — Не смотри на меня как на предателя. — А кто ты, если не предатель? — Не драматизируй, — такой интонацией, словно Делла успела вытрепать ему уже мозг, а она только начала. — Какой аврорат? Ты рехнулся? — выдержала паузу, надеясь получить в ответ хоть какое-то оправдание, но Итан молчал. — Это всё равно что подписать смертный приговор. — Кто бы говорил. Ему ли не знать, что от неё ничего не зависело, но от него ведь зависит. Он может просто не выбирать самый дебильный вариант из возможных. Злость всё сильнее разгоралась, как будто каждая секунда только сильнее раздувала этот жалкий костерок из тупой злобы. Итан нарочно не смотрел на неё. Делла порывисто потянула его за рукав мантии, привлекая его внимание к себе, чтобы перекрестить взгляды. Черт возьми, да она готова сейчас попросту прожечь его взглядом до костей… и слов не нужно. Или всё-таки: — Я уже лишилась Софи, я не собираюсь терять и тебя. — Я тоже её потерял. Я тоже её потерял, Делл, — отчеканил он каждое слово. — Поэтому и не собираюсь сидеть без дела, пока по всей стране умирают такие, как она. Да что он сделает? Делла его даже представить в аврорате не могла. Каким-нибудь клерком — вполне, но не на поле боя. Война проглотит его, не подавившись. — Если пойдешь в аврорат, наши пути разойдутся, — серьезно заявила она. Итан раздраженно поморщился. — Не будь эгоисткой. — С чего бы? Почему я не могу быть эгоисткой? Я не намерена потом горевать и по тебе тоже, переживать за каждую твою вылазку, смотреть с первых рядов за тем, как ты себя убиваешь. Мне уже по горло этого всего. — Думаешь, мне очень здорово всё это время было наблюдать за тем, как ты себя убиваешь? Понимать, что в любой день могу тебя больше не увидеть? — Делла редко видела Итана настолько разозленным. Взгляд зелено-голубых глаз горел таким непривычным пламенем, что обжечься можно. — Если я могу хоть чем-то помочь маглам и маглорожденным, я помогу, Делл, и даже нет смысла спорить на эту тему, ладно? Делла ничего ему не ответила, закусив до боли губу. Не хочет спорить? Ладно. В своем упрямстве они всегда были равны. Бросила на него последний истерзанный до невозможности взгляд и двинулась в толпу. Куда-нибудь, просто подальше, от него. Итан попытался её остановить, но она отпрянула прежде, чем он успел бы схватить её за руку. — Делл… — только и прозвучало вслед, но Делла уже затерялась среди других фигур. Какой же непрекращающийся дурдом… Что, в аврорате мало людей? Обязательно подставлять свою шею под Непростительные? Одна только сволочь способна убить пятерых людей в одном из самых охраняемых замков Великобритании. Делла даже и думать не хотела, на что способны Пожиратели Смерти в совокупности. На полноценном поле боя. Всё здесь вдруг показалось слишком ярким. Свет в этой обители не был прямо-таки слепящим, но резал ей глаза, разливаясь целым калейдоскопом всех оттенков зеленого. Кто вообще этот цвет придумал… Её мутило. И душило, просто кошмарно, до тошноты. Душило мыслью, что и Итан тоже. Тоже теперь может быть под прицелом, хотя ему, придурку, ничто не угрожало, а её только эта мысль и тешила всегда. Что хотя бы он в безопасности, он из её жизни не пропадет. Боже. Да не должно всё быть так. Им всего по семнадцать. Жизнь не должна была пропитаться смертью, являющей себя на каждом углу, в семнадцать. Стены давили. Вся просторность испарилась, заменившись духотой и теснотой. И приглушенная музыка долбила по ушам, как будто играла прямо в голове. Делла взяла с подноса бокал шампанского, сделала несколько быстрых глотков, от которых защипало язык. Ну вот что этот придурок собирается делать?.. Почему он не может просто жить вдали от неприятностей без этого героического бреда? Одним аврором больше, одним меньше, он же ни-че-го не изменит. Софи не вернуть. Никого из тех, кто уже умер, не вернуть, необязательно ради этого бросаться грудиной на штык. Придурок, придурок, какой же придурок… От второго бокала начало припекать в груди, и вместе с тем — пекло в глазах. Делла не хотела плакать, упрямо смаргивала пелену, но вся эта ситуация уже необратимо вспорола запечатанную и похороненную скорбь по Софи, вынуждая проживать заново. Господи… как же хочется домой. Домой, но без угрозы маме. Хочется, чтобы всё просто было в порядке, но Делла знала — даже если она вернется, даже если ничто больше не будет угрожать, она не выкарабкается из того, в чем уже вязла. Страх въелся намертво. Не прекратится. Ненависть ко всему гребаному миру — не прекратится. Делла застряла. Из всего этого сумасшествия её выпутает разве что смерть, но и умирать не слишком хотелось. Делла сама не заметила, как заменила в руке бокал шампанского на сигарету, взятую из сумки, в которой, на секунду забывшись, попыталась найти палочку, но затем вспомнила и выругалась сквозь стиснутые зубы. Пришлось прикуривать от изысканного канделябра. Дым тут же защекотал глотку, и Делла отошла к небольшому окну, чтобы не слишком задымлять округу. Стоило поблагодарить саму себя — платье с длинными рукавами частично помогало не продрогнуть до костей за считанные секунды около приоткрытого окна. Но всё равно холодно. И душно, и холодно, и рыдать всё так же хочется, но она стоически держалась до последнего. Каждый глоток никотина расслаблял этот болезненно стиснутый комок нервов, но всё равно мало, всего недостаточно, чтобы окончательно распутать это бессвязное нечто. Делла скоро свихнется. Потеснит своего родственничка в больничной палате. — Ты заблуждаешься, если полагаешь, что тебя отсюда не видно. Делла прикрыла глаза, выдыхая дым и остатки терпения вместе с ним. Да, именно его здесь и не хватало. Именно сейчас. Этот вечер способен стать кошмарнее? И это ещё никто даже не умер. Хотя Делла предчувствовала — скоро, чья-то гибель поджидала за углом и не заставит себя долго ждать. Пришлось почти через силу прогнать всё так и засевшее внутри желание расплакаться, сделать ещё одну затяжку и наполовину повернуться к тому, кого не видеть бы вовсе. — Тебе-то какое дело? — Слизнорт тебя увидел, подослал меня поговорить. Убери сигареты. Так Блэк и выглядел, на самом деле. Ни малейшего желания тратить на неё время. В этой своей, очевидно, дорогущей мантии, выглядящий с ног до головы до раздражения и неприличия хорошо. С безразличием и непомерной усталостью в глазах. Признаться, Делла искренне надеялась его вообще сегодня не увидеть. Ни сегодня, ни последующую завершающую неделю. Больно многовато его стало в её жизни. Делла, конечно, могла бы убрать сигареты, тогда бы он просто ушел. Но она нуждалась в никотине, как никогда прежде. Только дым в легких и зажатая между пальцами сигарета с привкусом мяты. Отнимите у Деллы её, и она сейчас захлебнется в отчаянии. Будет биться головой о стену, пока не разломит вдребезги череп, лишь бы не доставлять такого удовольствия Инквизитору. — Почему распитие шампанского всегда только приветствуется, но сигареты — табу? — Так уж заведено, — ответил он с неприятным снисхождением. — У меня нет желания сейчас зачитывать тебе многостраничную лекцию о традициях. Традиции. Разумеется. Блэку о них известно всё. Делла ничего не ответила, только затянулась снова. Вдохнула поглубже. Выдохнула, не потрудившись сделать это в сторону. Легкая сигаретная дымка обрамила его лицо, вынудив прикрыть глаза. И губы слегка скривились в презрении. Давай, вылей на меня грязь, скажи что-нибудь, что угодно. Хуже уже не станет. Блэк думал о чем-то только секунду, после чего взглянул куда-то в шумную толпу — где-то там, кажется, обитал Слизнорт, — и шагнул к Делле, которая с трудом переборола желание испуганно отпрянуть, попятиться, убежать. Это глупо. Здесь много людей, ей ничто не угрожает. Он только забрал из её пальцев сигарету и, потушив, выбросил окурок в приоткрытое окно, которое затем закрыл. Ну вот. И никотина лишилась. Ударить бы его, что ли… Всерьез задуматься над этим Делла не успела, потому что его пальцы уже сомкнулись на её предплечье и почему-то потянули в сторону. И Делла почему-то не засопротивлялась. Только когда она сдвинулась с места, осознала, что шампанское в голову всё-таки ударило, размывая очертания людей и крутя стены по кругу, как на отвратительной карусели. Её едва не затошнило, и сознание намертво уцепилось за это неестественное ощущение его раздражающе аристократичных пальцев, сжимающих её руку и контрастирующих своей бледностью с черным цветом её рукава. Этот странный путь, непонятно куда, длился всего несколько секунд, прежде чем все мельтешащие пятна разом исчезли, и на миг даже показалось, что она лишилась зрения, но это только ударил по глазам перепад из яркого света в приглушенный. Он просто завел её за какую-то темную штору, служащую декором. Здесь не кромешная темнота, зеленоватый свет всё же отчасти просвечивает сквозь плотную ткань, но надежно скрывает и толпу от них двоих, и их двоих от толпы. Наверное, просто предпочел, чтобы никто не свидетельствовал его разговору с маглорожденной. К слову, это уже и впрямь интересно — после того зачета по Зельям слизеринцы пытали его расспросами или его нелепое оправдание, насчет старосты и отстающей, вполне всех удовлетворило? — Что на тебя нашло? — его предсказуемый вопрос прервал её мысли, но Делла прерываться не желала и продолжила задаваться своими вопросами дальше. Вопросом, почему он сейчас не мог бы просто сказать своим дружкам, что говорит с ней по просьбе Слизнорта?.. Это же правда. Сказал бы правду и всё, даже выдумывать ничего не нужно. Надо было заводить её в какой-то темный безлюдный уголок… Делла попыталась отыскать в себе остатки страха перед ним, но почему-то не обнаружила и намека. Голова начинала протяжно ныть, и она прислонилась отяжелевшим затылком к стене. Честно говоря, здесь правда было лучше. Делла не в полной мере осознавала, насколько на неё давила своим существованием вся та толпа, пока не оказалась огражденной от людей напрочь. Притом здесь, в этом тихом, скверно освещенном уголке, не было тесно, ничто не давило и не душило. И между шторой и стеной немало пространства, чтобы держать от Блэка достаточную дистанцию. Он правда намеревается читать ей нотации? — Каждое твое действие глупее предыдущего. Что завтра? Полезешь в драку? Да. Правда намеревается. Дожили… — Тебе какое дело? — повторила она недавний вопрос. — Ну правда? С чего это внезапное внимание? Факт, что я рылась в твоих вещах, перекинул нас через несколько ступеней взаимоотношений? Или что, чего ты хочешь от меня? — Я повторю: дело есть Слизнорту, до крайности обеспокоенному твоим поведением. И прилетает его недовольство, разумеется, мне, ведь кому ещё следить за тобой? Отказался бы от значка школьного старосты, и не было бы проблемы. Квиддич бросил, а старостат что, гордость не позволяет? Будет выеживаться до последнего дня в Хогвартсе? Делла не верила, что дело сейчас в Слизнорте, но не могла придумать любого другого адекватного объяснения. Блэк её терпеть не может. Делла его терпеть не может. Обоюдная неприязнь, но почему-то он слишком прочно поселился в её днях и особенно — её мыслях. Потому что был самым правдоподобным вариантом убийцы в её представлении. И вот она стоит с ним наедине за какой-то шторой, через которую ни черта не видно, в то время как все отвлечены музыкой, шампанским и разговорами. Так где же страх? Куда он делся? Пропал на пару со здравомыслием? — Как насчет того, чтобы облегчить нам обоим жизнь и просто соблюдать нормы приличия? — устало спросил он, когда она затянула с ответом, и этот явно риторический вопрос уже походил на завершение темы. Её смешок выдался громким в этой неестественной тишине между ними. Да, простое соблюдение норм приличий уж ей-то точно облегчит жизнь. — Нормы приличия? — переспросила, чуть сощурившись, и отлипла от стены, чувствуя, как неохотно тело передвигается. Чертово шампанское… Шагнула к нему. — Какое мне до них должно быть дело? Сейчас? Правда нужно объяснять настолько очевидное? Но Блэк внимательно смотрел на неё, ожидая продолжения. И под этим его взглядом, будто заползающим змеей под кожу, стало ещё более душно. — Мою подругу убили, Блэк, — напомнила она, процеживая слоги обилием злости. — Пытались убить меня. И всё ещё могут — в любой момент. — Она усмехнулась, отнюдь не весело, и глаза снова защипало от непрошеных слез. — Да, уж прости, я немного не в норме, чтобы думать ещё и о долбанных нормах приличия, которые никому нахрен не сдались, кроме таких придурков, как ты. На одном дыхании. Удивительно, как сумела, потому что язык еле ворочался. И сердце почему-то зашлось, подгоняемое непонятно откуда взявшейся яростью. На весь мир и на Блэка, который даже не потрудился ничего ответить. Он просто смотрел. Как будто забавлялся, развлекался, занимал время занимательной историей чужого кошмара. И напряжение. Такое плотное, будто материально существующее, вставшее между ними невидимым колким зверем. Делла готова поспорить, что ещё несколько секунд этого молчания, и она его всё-таки ударит, выплеснет на него все эмоции, рокочущие в грудной клетке. Эта мысль послужила весомой причиной просто уйти, потому что ей это ни к чему, ей вовсе не сдались эти непонятно откуда взявшиеся разборки с человеком, к которому ей даже приближаться-то не стоит. Ей надо бы найти Итана, а не стоять здесь, одной, с потенциальным маньяком. Она качнула головой, коснувшись пальцами виска, что всё ныл протяжно из-за слишком большого количества звуков, из-за шампанского и количества откровенного пиздеца, что на неё навалился. Шагнула, чтобы обойти эту ледяную статую. Но снова. Его пальцы на предплечье. Да что ему от неё нужно? — Я сейчас закричу, и придут авроры, — констатировала она со смертельной усталостью, даже не поднимая на него глаз, прожигая ими бледные, худые пальцы, неоправданной хваткой держащие её руку. — Тебе оно надо? На самом деле, она не была уверена, что у неё были силы кричать. Хотелось либо спать — слегка пьяное состояние накрывало, подобно одеялу, — либо плакать. Почему он просто не может её отпустить? Подняла на него полные бессилия и измождения глаза, и почему-то едва не дернулась, когда взгляды снова встретились. Делла считала, что больше всего ненавидит в нем эту его вечную саркастическую усмешку, но, наверное, больше всего ненавидит взгляд. Эти глаза, сделанные как из чистого серебра, и сейчас это серебро было кипящим, плавленным и плавящим — её. Ей было так душно, что она бы не удивилась, умей он и вправду плавить одним только взглядом, пробирающимся в переплетение вен и почему-то разгоняющим кровь. И хуже — когда он поднял свободную руку, не ту, которой по-прежнему держал её за предплечье, и кончиками пальцев, почти неощутимо, коснулся её лица. Пальцы совсем холодные, и Делла мелко дрогнула от этого контраста, потому что самой было жарко просто до ужаса. Едва не кружилась голова, и сердце всё ускорялось и ускорялось, с каждой секундой, сбивая ей напрочь дыхание, самообладание и трезвость ума. Что ты делаешь? — хотела спросить она, но видела в этом кипящем серебре, будто потемневшем на пару тонов, тот же вопрос. Он не знал ответа. Как будто не он прикоснулся вовсе. Он определенно немного выпил, теперь это уже было очевидным, просто прежде держался и скрывал это явно куда лучше Деллы, которая сейчас даже чуть сбитого дыхания сдержать не сумела, слегка приоткрыв рот, потому что воздуха не хватало. Пальцы повели по её скуле невидимый узор, за которым он так сосредоточенно следил взглядом, исследовал каждую её черту, каждый изгиб, будто намеревался изучить от и до. — Что ты… — начала она тихо, почти беззвучно, но окончание вопроса оборвалось. Шепот потонул, исчез в поцелуе, напрочь выбившем последние жалкие клочки воздуха из легких. Её судорожное дыхание прошлось по его губам испугом, но Делла не отпрянула. Сперва хотела. Запротестовать. Оттолкнуть. Он бы и не позволил, кажется. Рукой держал её лицо, задевая пальцами шею. Сильнее прижался губами к губам, лишая напрочь рассудка. Вторая рука, уже отпустившая её предплечье, коснулась талии, и это прикосновение обожгло даже через плотную ткань платья. Ноги уже почти не держали, норовили подкоситься, и Делла прижалась к нему ближе, вцепившись пальцами ему в плечо, сминая отвратительно дорогую ткань одежды, держась за него так крепко, словно искала в этом, в нем, опору. Когда язык невольно прошелся по его губам, и её опалило его дыхание, горячее, такое же прерывистое, как у неё, и Делла распознала уже знакомый вкус — сладковатый вкус шампанского, недавняя мысль подтвердилась. Да, разумеется… разумеется, он просто пьян. Мысль, почему он, даже пускай и пьян, решил её поцеловать, затерялась где-то в пыльном клубке рассудка, угасающего с каждой секундой, растворяющегося в шумном дыхании и гулко бьющемся пульсе. Кровь всё бежала, вынуждая кожу гореть, мчалась по жилам, разгоняемая горячей волной адреналина — от осознания, что от целой толпы людей их разделяла лишь темная декоративная штора, от осознания накатившего на обоих очевидного умопомешательства, от осознания, кто её целует. Он же… Очнись. Ты целуешь человека, неизменно возглавляющего твой список подозреваемых… Очнись, очнись, очнись… …человека, в чьих вещах беспардонно рылась, чтобы найти доказательства его виновности, человека, которого боишься, должна бояться, чуть ли не до дрожи, человека, который попросту ненавидит таких, как ты. Один только факт твоего существования должен быть ему тошен. Одумайся. — Разве тебе не мерзко? — шепот прошелся по его губам, когда она оборвала это безумство, но не отпрянула, оставаясь целиком в его руках. Их дыхание, будто совместное, общее, — такое громкое, что каждый в этом помещении должен был слышать, обличить запретное действо. Делла только его и слышала. Все звуки, непринужденный гам голосов, музыка — всё наглухо перекрывалось их дыханием и буйно разошедшимся, до неистовства, сердцебиением. Блэк не ответил, но его выдох, опаливший кожу жаром, сквозил немалой порцией злости, как если бы она вывела его сейчас из себя, одним только вопросом. Уже ожидала, что он, пришедший в себя, отпрянет. Нет, он предпочел и дальше поддаваться безрассудству, снова вовлекая её в поцелуй. Полный непонятного бессловесного гнева, как будто наказывающий — её или его самого. Обоих. Делла не понимала. Ничего, абсолютно, только отвечала, глуша любой намек на остатки здравого смысла. Могла бы с этим покончить, оттолкнуть его, но вместо этого — сама принялась, как он совсем недавно, изучать его, понимая, что возможности больше в жизни никогда не представится, что стоит оборвать всё это, и всё встанет на свои места, а пока — она, не обрывая поцелуй, провела пальцами по его идеально очерченной линии лица, по скуле, виску, зарылась пальцами в мягкие темные волосы. Может быть, Делле это и самой нужно. Безнадежно, до беспамятства. Отвлечься, забыться, потонуть в любом ином чувстве, кроме вечного ужаса и обреченности. Так ведь и должно быть, да? Такой должна быть жизнь семикурсницы? Шампанское, неожиданные поцелуи, тайные и запретные, эта кружащая голову беспечность и ни одной мысли в голове. Пусто, однако не под ребрами — там, под костями, всё дребезжало, буйствовало, разбивалось и срасталось, изнывало и требовало — ближе. Просто ближе, к нему, ближе. Просто забыться. На этот раз Блэк разорвал поцелуй первым. Делла не понимала, почему, но то, как он устремил взгляд куда-то в сторону, оставляя ей только жечь взглядом острые черты его лица, заставило сердце замереть, и она, всё ещё не в состоянии отойти, так и стояла, пряча взгляд в его груди и держа на ней ладони. Чувствуя ими его сердце — бьющее так же яростно, как и у неё. Делла не видела, куда он смотрит, но интуитивно. Понимала. Мозг щелкнул, вставая на место, и она отпрянула, всё так же тяжело дыша. Коснулась пальцами своих губ, как будто не веря. Что только что правда… Перед глазами всё плыло и подергивалось от переизбытка чувств, и на следующем нетвердом шаге Деллу качнуло, и упала бы, если бы Итан не подхватил её под локоть, заводя себе за спину, словно Блэк мог быть угрозой. Словно? Господи… Делла попыталась насобирать всё-таки силы очнуться, прийти в чувства, осмотрелась на случай, если здесь был кто-то ещё — но нет, Итан один, и штора всё ещё надежно скрывала красноречивую картину. Когда он успел появиться? — Что ж, — начал Блэк, расслабленно засунув руки в карманы брюк. — Стоит надеяться, вы хотя бы не вместе, иначе ситуация приобретает ещё более занятный оттенок. Этот тон. Хотелось заскулить от вернувшегося на свое место тона — холодного, ровного, невозмутимого. Делла не смотрела на него, но это ощущалось за несколько шагов. То, что только что произошло, на нем никак не сказалось абсолютно. — Держись от неё подальше. — Итан… — начала она, сжимая дрожащей рукой его локоть, но он на неё даже не взглянул. Они оба просто говорили друг с другом, как будто её здесь и нет вовсе: — Непременно. — Пожалуйста, давай просто уйдем, — настаивала она совсем тихо, но даже Блэк услышал. Делла всё ещё не смотрела на него, держа отрешенный взгляд на одной точке, но почувствовала его изучающие глаза на себе. Как будто везде, куда бы ни посмотрели эти глаза, невидимая рука чиркала по её коже спичкой. — Не утруждайтесь. Ушел сам. Совершенно равнодушно. Просто вышел за штору, оставляя их одних. И что к чему… Воцарившаяся здесь тишина была отвратительной. Даже после того, как Итан прочел записку, воздух не полнился такой концентрацией невысказанного осуждения. — Серьезно, Делл? Из всех возможных вариантов — он? Делла знала, что Итан — как и она сама, собственно, — не выносил Блэка. За заносчивость и надменность, за очевидные свои идеологические взгляды, за его подозрительность, за Софи. Боже. Софи… Делла спрятала лицо в ладонях, не зная, можно ли себя ненавидеть больше, чем она возненавидела себя в эту же секунду. Отвращение набухало в горле комом и очередным унизительным желанием сесть прямо на пол и разрыдаться. Столько месяцев убеждать Софи, какой Блэк мудак, что он с явной гнильцой, со всем его презрением к маглам, твердить месяцами, чтобы теперь… Делла только что целовала парня, в которого столько времени была безнадежно влюблена её погибшая подруга. Которая вполне могла умереть от его рук, если все те предположения, которые Делла вообще-то формировала неделями или даже месяцами, верны. — Но… — начала она, и голос задрожал. Сглотнула слюну, пытаясь придать расплывчатой мысли форму. — Разве, будь он Инквизитором, стал бы он?.. В момент безумия ответ на этот вопрос казался очевидным, но теперь уже Делла не понимала ничего совершенно, все мысли спотыкались на полпути к рассудительности, путались, перекрикивая одна другую. Итан посмотрел на неё внимательно, с явным неодобрением, но вслух не укорил. Покачал головой, привычно беря её за руку. — Пойдем, тебе нужно поесть. Может, протрезвеешь. *** Регулус не понимал, чего хотел больше — просто уйти отсюда, вынырнуть из-под тисков душащей, давящей со всех сторон толпы, музыки и яркого света, либо же вовсе залезть в петлю. Это желание преследовало его в миллионный раз за этот семестр. Сердце всё ещё трепыхалось, жалкое, в грудной клетке, било о ребра, не умолкая. Причитая, напоминая, вопя у него в висках, что он сделал. Этого не было в планах. Абсолютно точно не было в планах. Вовсе не планировал пересекаться с ней этим вечером. Когда его выловил Слизнорт, подумал — что ж, ладно. Может, это даже будет полезно. После Терри ему же помогло. Отрезвило. Тот далекий момент, когда он вжимал Айвз в стену, закрывая девчонке рот, тот с ней разговор в коридоре — помогло. Должно было помочь и в этот раз. Но наоборот — выбило почву из-под ног напрочь. И она даже ничего для этого не делала, он сам, сам всё натворил, просто не сдержался, и рассмеяться бы с этого — не сдержался. Всего лишь. У него всегда всё было под контролем, он предпочитал порядок и последовательность, четкий план, но, когда дело касалось проклятой Айвз, всегда, всегда ситуация лишается любого контроля. Он был уверен, что она оттолкнет его в ту же секунду, влепит пощечину, приведет его в чувства, потому что сам он бы не смог прийти в себя, а у неё не было ни единой причины этого не делать, но вместо этого — лишь напрочь свела его с ума, сама прижавшись ближе, как будто только этого и хотела. Идиотка… И непонятно, что стоило теперь, после поцелуя с грязнокровкой, сделать: кислотой очистить губы или мысли. Потому что мысли не умолкали. Были громче музыки и гама, бесчинствовали в черепе болезненным шквалом. Пальцы сильно сжали стекло уже оказавшегося в руке бокала. Несколько торопливых глотков слабо обожгли язык, и Регулус только рад бы, если бы язык разъело до основания, лишь бы не чувствовать привкус мятных магловских сигарет на своих губах. Это попросту непозволительно. Ему нельзя. Но в тот момент это казалось так неправильно и правильно одновременно, распаляя соблазн пойти против всего происходящего, против всего, во что он верил, только бы это не прекращалось. Существование поставили на паузу, и он умудрился забыть, в каких обстоятельствах он заперт, забыть, кто он и зачем он здесь, забыть, что должен делать. Благо, он сделал всё необходимое до того, как пошел на поводу у своих вопиющих неоправданных прихотей, потому что если бы требовалось сделать что-либо сейчас — он не смог бы. Его потряхивало, и мысли не могли сосредоточиться ни на чем больше, кроме прокручивания случившегося. И как назло именно в этот момент — взгляд выцепил нетвердую походку шатающегося парня. Шатающегося куда больше, чем прежде. Сейчас? Уже?.. Регулус шумно вдохнул, насыщая легкие воздухом, только бы не рехнуться в крайность, потому что события накладывались одно на другое, разламывая его хладнокровие под корень. Видимо, представление должно начаться прямо сейчас. Регулус мысленно проклял себя за то, что первым же делом нашарил взглядом Айвз. Стояла вместе с Фосеттом около стола с закусками, к которому как раз приближался тот, кому не следовало бы. Вечно Айвз не в том месте, не в том времени… Если бы Фосетт не вмешался, может, и вышло бы невольно предотвратить её очередное свидетельство. Чтобы она не была зрителем хотя бы этой сцены. Но, что же... Теперь это не его проблема. *** — Ты представляешь, что я подумал? — всё ворчал Итан. Как оказалось, Деллу «сдал» Генри. Когда Итан предпринял попытку найти её и не нашел, спросил у пятикурсника, который видел только как Блэк уводит её куда-то, но не стал бить тревогу, потому что Делла не выглядела особо сопротивляющейся. Очевидно, что Итан мог подумать. Хорошо хоть авроров не позвал, сцена была бы ещё отвратительнее. У этой ситуации вообще было бесконечное множество вариантов, ракурсов и исходов, отравляющих её ещё больше. Странно, что Делла, пускай и сама думала об этом, всё равно не побоялась остаться с ним наедине. Но ведь не стал бы никто убивать её за какой-то жалкой ширмой, которая может всем продемонстрировать момент преступления благодаря любому неосторожному шевелению… Блэк не стал бы так рисковать. Делла вовсе крайне сомневалась теперь, что это Блэк. Но продолжать обсуждать это сейчас с Итаном, учитывая, как сама же вечно выносила ему мозг своими догадками, не стала. Хотела только лишь извиниться. Но и это не успела. Чье-то пьяное тело врезалось в стол, сбив несколько тарелок, которые с неприятным звуком повалились со скатерти на пол, разбиваясь, раскидывая съедобное содержимое и привлекая всеобщее внимание. Дирк? Держался за руку, крепко прижимая её к груди. — Что, дружище, всё-таки смешал виски с шампанским? — беззлобно посмеялся Дэн, подорвавшийся, чтобы помочь другу. Делла сперва тоже хотела бросить что-либо колкое, но почему-то осеклась. Поежилась от ощущения холода, которого в этом душном, наполненном не самыми трезвыми людьми пространстве и вовсе быть не должно. Обвела взглядом помещение, но ничего особенного, кроме обернувшихся на шум людей, включая всевидящего Слизнорта, не заметила. — Ты в порядке? — посмотрев на почти скрюченного напополам Дирка, только и успела спросить Делла, прежде чем испуганно отпрянуть на несколько шагов. Дирк поднял голову, и его лицо было серым, как у мертвеца. Глаза потемневшие, слезящиеся, без слов кричащие об адской боли. На шее проявлялись и тянулись длинными линиями к лицу какие-то черные полосы, напоминающие вены, нарисованные углем. Губы, такие же серые, зашевелились в попытке что-то сказать, но издался только хриплый звук, отдаленно походящий на «Помогите». Сердце замерло, упало куда-то вниз. Делла стояла, парализованная, не зная, что ей делать. Фон взорвался реакциями. Кто-то отшатнулся, бросился в сторону, запаниковал, кто-то звал авроров, профессоров. Дэн что-то говорил ему, успокаивал, попытался перекинуть его руку себе на плечо, чтобы помочь держаться на ногах, но Дирк только сшиб его самого с ног. Как будто потянули невидимым тросом, дернулся в сторону, вдоль всего длинного стола, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, остановиться, прекратить, но этим только сносил с ужасным грохотом всё со скатерти. Когда стол закончился, Дирк должен был повалиться на пол, но всё та же невидимая сила швырнула его теперь в другую сторону, куда-то в толпу, тут же расступившуюся в ужасе. Тяжесть этого ужаса была осязаемой, крепкой, как металлические тиски, сжимающие до скрипа в костях. Сырой, затхлый холод разрастался, пропитывая каждый клочок воздуха. Тронул свечи, отчего те сперва заколеблись, а после и вовсе потухли, окуная помещение в темноту. Крики перепуганных людей сотрясли стены. Тут же засверкали палочки авроров и орденовцев, разрезающие темноту люмосами. Никто не слушал их команды, толпа одной сплошной массой стремилась выбраться из помещения, толкая друг друга и заглушая голос взрослых, пытающихся совладать со всеобщей паникой. Делла стояла посреди этого хаоса, среди гримас ужаса, обезобразивших лица, среди голосов и чужих слез, так и не сумев шелохнуться или хотя бы отвести прицепленный намертво к Дирку взгляд. Понимая. Его не спасут. Что бы ни происходило, его уже не спасти. Дирк… боже… Когда кто-то из авроров предпринял попытку приблизиться к нему, того отбросило в совершенно другую сторону, будто неведомая сила решила устроить жестокую, до дрожи жуткую игру, перекидывая тело — уже совсем лишенное жизни — то к одной стене, то к другой. А после вовсе подбросило в воздух, к высокому потолку, так высоко, что не достать. Дирк так и завис под рядами потухших свечей. Конечности болтались безвольно, как у тряпичной куклы. Внезапный хруст костей перекрыл даже всеобщий гам. Деллу дернуло, как от удара. Долгие секунды затишья, прежде чем Дирк рухнул — скорее ударился, плашмя, со всей силы, — на пол. Чей-то плач, чей-то крик ужаса, но сама Делла не могла издать ни звука. Итан потянул её, выбираться отсюда, но она окаменела ещё больше, заметив, как из-под рукава Дирка вьется тонкая дымка. И уловила запах… жженого мяса?.. — Нет!.. нет!.. — рассек пространство надрывный голос Мари, рвущейся к растянутому в неестественном положении телу на полу. Слезы расчертили её лицо, и требовались несколько пар рук, чтобы удержать её, лишь бы она не приближалась. Мари рыдала во всю силу своих легких и вырывалась так отчаянно и безнадежно, но её не пускали. Один из орденовцев опасливо придвинулся к Дирку. Легким, осторожным движением палочки разрезал рукав, из-под которого сочилась дымка, и всё так же, не прикасаясь, палочкой отодвинул клочки ткани. Руку Дирка, полностью серую, стягивало нечто, что теперь трудно было распознать из-за крови и черных пятен вокруг. Именно отсюда, от руки, расползались непонятные черные линии. Нечто, походящее, наверное, на тонкую веревку или нить, въелось в руку до мяса, прожигая плоть. Деллу едва не вывернуло от этого вида и этого запаха, и в ту же секунду двое авроров почти насильно повели её, оглушенную увиденным и до конца всё не осознающую, к выходу, уводя дальше от опасности и чудовищного зрелища. Регулус до последнего не хотел использовать темные артефакты, понимая, насколько это болезненная, мучительная смерть, но его лишили возможности выбирать. С палочкой есть выбор, бесконечное множество разных заклинаний. Без неё — ассортимент возможностей сужается. Уже понимая, что всех будут досматривать — Регулус и так подобное предполагал, но тот далекий уже разговор с Айвз, слишком умной для своего происхождения и раздражающе дотошной, только подтвердил, — он не мог не то что взять палочку, он опасался брать и любой подозрительный предмет. Поэтому вызвался помочь Слизнорту обустроить пространство для празднества и эту серебряную цепочку, созданную в нескольких экземплярах далеким его предком, Элладорой Блэк, спрятал в укромном месте, чтобы затем, уже во время пиршерства, незаметно забрать. Блэкам эта черная магия, которой насквозь пропитано серебро цепочки, была нипочем, но любому другому… Из этой самоубийственной шестерки наиболее пьяным, чтобы не заподозрить, показался пуффендуец, и Регулус ненарочно столкнулся с ним в толпе, всего на секунду, но этого мига было достаточно, чтобы цепочка, будто живая, незаметной змейкой скользнула жертве в рукав, обхватывая предплечье и прочно на нем закрепляясь. Так, что не отодрать. Даже если бы он что-то и понял раньше времени, цепочка уже пустила свои корни в ту же секунду, как прикоснулась к чужой плоти, стала с ним неразделимым целым, постепенно плавясь, въедаясь и отравляя вены темной магией. Про дополнение в виде исчезновения света Регулус, честно, не знал. Если бы знал, мог бы, наверное, воспользоваться. И если бы были на то силы. Он отвергал весь этот способ как мог, противился, искал любые другие методы. Целыми часами до этого сидел и просто думал, пытался, надеялся найти любое другое решение, был заперт в собственных мыслях и откровенном нежелании. Но этот вариант был наименее рискованным. Он мог бы попросту так же незаметно спрятать палочку в декорациях, как спрятал цепочку, и сделать всё обыденным образом. Но когда? Когда кто-нибудь из них отошел бы в уборную? Подозрительно. Регулус вполне мог бы наложить на себя дезиллюминационное, пройти следом, запереть дверь, наложить глушащие чары и сделать, что требуется, это бы заняло считанные секунды — уже достаточно натренированности, — но слишком много зависело от случайностей и имелось невероятно много подводных камней, ступать на которые Регулус бы не решился. Не говоря уж о том, что даже если кто-нибудь наткнулся бы на запрятанное — палочку опознать легко, но цепочка? Простое украшение. Вдобавок, после обнаружения трупа, убей Регулус заклинанием, всех присутствующих могли бы начать снова обыскивать… но сейчас? Что они могли бы искать? Таким образом, этот способ исключал любой риск. К счастью, хотя бы Барти не донимал расспросами и попытками помочь. Только спросил утром, планируется ли что-нибудь, и, получив в ответ сдержанный кивок, ухмыльнулся. Никак Регулуса всё мероприятие не трогал, чтобы не мешать. Было бы ещё паршивее, если бы вмешивался. Может ли вовсе быть ещё паршивее? Когда Регулус только передал цепочку, когда попытался ужиться с мыслью, что дело сделано и назад не повернуть, его затрясло, и стало тошно — от себя, от всего этого нелепого празднества, от того, что он больше не может. Что с него достаточно. Что ещё одна подобная смерть — вынужденно показная, жуткая, незаслуженно мучительная, — и его самого переломит окончательно. В тот момент успел опустошить только полтора бокала, глуша въедливые, гнилые чувства, прежде чем его отвел в сторону Слизнорт, попросив поговорить с вечно проблемной грязнокровкой, решившей покурить в окно именно сейчас, в момент, когда у него всё в очередной раз сыпалось в руины. А дальше уже известная череда событий. Разговор с грязнокровкой — о чем угодно, о любой неправдоподобной глупости — действительно отвлекал от мыслей о том, что произойдет совсем скоро и насколько адскую боль испытает шестая жертва. Но то, что последовало дальше, было явно необязательным и сделавшим по итогу только хуже. Потому что это в высшей степени аморально. Не то чтобы он вовсе имел вольность руководствоваться моралью в этих обстоятельствах, но целовать грязнокровку, зная, что этим же вечером умрет такой же, как она? У него голова раскалывалась на части от противоречий. Раз он мог себе позволить её поцеловать, значит, она уже не была такой ничтожной в его глазах. Но, выходит, ничтожными были другие? И что же их отличает от неё? Кровь та же. Столь же грязная. Ему стоило бы уже определиться. Без исключительного к кому-либо отношения. Либо без исключений, либо никого вовсе… Они все одинаковы. Были и должны таковыми оставаться, безликими жертвами на пути к установлению нового мира. Регулус теперь — буквально солдат, который не имеет права руководствоваться чем-либо, кроме отданного ему приказа. Та идеология, за которую он боролся и обязан продолжать бороться, не подразумевала исключений. Идеология, с которой он жил с самого детства, которую разделяли его близкие. Те, до кого ему действительно есть дело. Ему не должно быть никакого дела до грязнокровки, которая втиснулась в его существование только в этом году. Если сложить все те минуты, что они разговаривали за все годы обучения, едва ли наберется несколько часов. Но сколько часов наберется, если сложить все его недопустимые, тошнотворные мысли, касающиеся её? Нет, он обязан. Прекратить непозволительное. Вырезать с корнем любую слабость и быть уверенным, что впоследствии, каковы бы ни были обстоятельства, его рука не дрогнет. Избавиться от сомнений и эмоций, тянущих его балластом на самое дно. И с трудом сдержал себя, чтобы не рассмеяться, громко и истерически, потому что все те часы, дни, недели, что он противился, пререкался на этот счет с Барти, не желал до последнего — зря. Ему потребовалось слишком много времени, чтобы прийти к тому, о чем Барт говорил с самого начала. Айвз должна стать седьмой.