Инквизитор

Только теперь поистине ощущалась, что школа близится к своему закрытию. Содрогнувшийся очередной жуткой смертью, замок совсем притих, ещё больше, чем прежде, хотя после каждой гибели казалось, что ещё тише замок стать не способен. Некоторые привидения в коридорах буквально заходились рыданиями, этот плач стоял в густой тишине не переставая. От осознания, что сотворили с замком, в котором они жили веками, от осознания, что родные теплые стены до краев наполнились ужасом и болью, от осознания, что это конец, конец Хогвартсу. Никто больше не обсуждал проверочные и планы после школы, никто даже не притрагивался к обсуждению произошедшего, будто это было настолько ужасным, что от любого мельчайшего упоминания сырой холод мог снова разрастись по воздуху, поглотив всё тепло, потушить все свечи и забрать ещё одного. Кого-то из оставшихся пяти. Мари так и не пришла в себя, не могла выбраться из ужаса, поселившегося в каждом тем вечером. В ночь после случившегося она прорыдала до утра и, когда, обессилевшая, всё же заснула, проснулась уже через пару часов от кошмаров. Слишком знакомая картина. Иногда посещали мысли побыть с ней, не оставлять одну, попытаться успокоить, но Делла осекала себя. Её в такие моменты никто никогда не успокаивал. Итан постоянно был рядом, но не мог быть с ней ночами, в то время как ночи были страшнее всего. Ночами с ней были то однокурсницы, то Мари, и никому из них никогда не было дела до её ужаса. Той ночью, когда Мари мучилась кошарами, Делла сидела внизу, в гостиной, закутавшись в плед, смотрела на потрескивающие поленья в камине, понимая, через что сейчас проходит Мари. Можно посчитать это некоторой жестокостью, однако Делла руководствовалась не только тем, что её никто никогда не спасал от кошмаров. У неё самой сейчас просто не было сил кого-либо спасать. Дирк был придурком, но несколько лет назад он был ей, наряду с Мари, ближайшим другом. Одним из первых живых друзей, после двух лет смехотворного общения с Плаксой Миртл. И теперь последнее, что Делла помнила о нем — обезображенный черными полосами труп с прожженной до мяса рукой, и этот образ, как и все прежние, никак не мог исчезнуть перед глазами. Смерть в своем черном облачении будто подступилась теперь ещё ближе. Дышала в лицо тем сырым холодом. Ждала. Их осталось пятеро. Круг стал ещё уже. Ещё больше вероятность оказаться следующей. Ещё и Мари, которая не переставала твердить одно и то же… Делла понимала её чувства. Но когда на следующий день услышала уже в четвертый раз «Почему он?..», не выдержала. — Ты понимаешь, что этим вопросом буквально выражаешь мысль, что лучше бы умер кто-нибудь из нас? Они втроем стояли около Большого зала, ждали доедающих ещё пятикурсников. Орденовцы, их сопровождающие, стояли в отдалении, разговаривая друг с другом. Делла прислонилась к стене, скрестив руки на груди, Мари стояла чуть в стороне, но, услышав, повернула голову. Сперва на секунду сжала в полосу губы, а после сказала прямо: — Может, и выражаю. — Дай угадаю, этот кто-нибудь — я? Мари глубоко вдохнула. Её заплаканные после долгой ночи глаза буквально кричали о груде всего невысказанного, царапающего гортань. Пускай высказывает. Делла ничему не удивится. Приподняла брови вопросительно, приглашая поделиться своими абсурдными думами. — Ты вчера твердила, что кто-нибудь умрет. Как знала. — Да, знала, потому что у меня есть мозг. Дэн, понимая, что снова начинается, встрял, примиряюще подняв руку, обратился к Делле: — Не слушай её. Мари не в себе. Делла это понимала. Все они давно уже не в себе. И Мари, и Делла, и весь проклятый замок. — Продолжай, Мари. Считаешь, я причастна? Конечно, считает, она вбрасывает эти намеки не в первый раз, но никогда не говорит прямо. Делла только за, если Мари сейчас скажет. Выплеснет. Чтобы Делла выплеснула — тоже, всё, что накопилось. Злость уже начинала потрескивать под кожей, но ещё не разгоралась, стыла под тончайшей корочкой льда, которую расплавить — запросто. Ладони уже гудели от желания. Просто выплеснуть. — Какое-то сверхъестественное везение — спать месяцами в змеином клубке и выжить. В то время как других умудряются убить даже под надзором авроров. — Да, Мари, я та ещё счастливица, и не поспоришь, — непонятно, прозвучал ли в тоне сарказм, но он точно подразумевался. — Ты хотела бы такого же везения? На мое место? Побыть маглорожденной слизеринкой, правда хочешь? — Да черт вас побери… — раздраженно вздохнул Дэн. — Прекратите, а? — О, нет, на твоем месте я бы точно не оказалась. Это ж какой надо быть сволочью, чтобы даже вопреки происхождению распределили к змеям? Неужели ни на какой другой факультет больше не годишься? А вот это уже, скажем, неприятно. Но Делла сама на это нарывалась, не прекращая этот бессмысленный разговор. И будет продолжать нарываться, пока всё не закончится так, как хочет она. Первой она не полезет, но хочется. Вернуть бы ещё разговор в более чреватую степь… — Ты говоришь, что я причастна, но как тогда на меня, по-твоему, могли напасть? — вернулась она к прежней теме, отклеившись от стены и подойдя на шаг ближе. — Кто вообще может подтвердить, что на тебя нападали? Какая-то школьница одолела маньяка? Ножом? Кто в здравом уме носит с собой нож? Делла усмехнулась. Сердце сжалось болезненно, заведомо отравленное тем омерзительным кошмаром, что она намеревалась произнести, но по-другому никак. — Ну, что ж, кто знает, может, если бы Дирк тоже носил его с собой или хотя бы просто не напивался, как свинья, не умер бы вче… Вот и оно. Мари бросилась первая. Как Делла и хотела. Всё смешалось в одно сплошное пятно. Боль от чужих ногтей, столкновение с полом, и крепко стиснутые костяшки, едва не попавшие в глаз, но ошпарившие бровь болью. Чужие волосы, перетянутые пальцами, и снова боль — где-то в плече, в солнечном сплетении. Но, когда слабая рука легла ей на горло, злость ошпарила новой вспышкой. И ещё больнее. И Делле, и Мари, это не прекращалось, два худых слабых тела переплетались на полу, в равной степени ловя друг от друга удары. Удары, удары, удары… — Вы рехнулись?! Её отцепили от Мари и подняли так резко, что на секунду даже ноги от пола оторвались, и она почти что повисла в руках того, по сравнению с кем была слишком слабой и легкой. — Решили сами попереубивать друг друга? Чем вы думаете? Говорил не тот, кто её держал, говорил кто-то ещё из Ордена, а держал?.. Делла изогнулась так, чтобы посмотреть за спину, и тут же дернулась, сквозь размытую пелену разглядев отдаленно знакомые черты, но в секунду опомнилась — это не Блэк. Вернее, Блэк, но не тот Блэк, которого она молилась не видеть до конца недели и пока что благополучно получалось: так и не видела со вчерашнего дня. Дернула плечом, пытаясь освободиться, но блэковская хватка была крепкой — полагал, что она снова бросится на Мари, которую в нескольких шагах от них сдерживал Дэн. — А вы чего стояли? — рявкнул гриффиндорский Блэк на кучку других учеников, кто стоял около дверей в Большой зал. — Я всё понимаю, женские баталии всегда очень зрелищные, но голова на плечах есть вообще? Делла коснулась пальцами горящей скулы. Кожу пекло от середины и до нижней челюсти — вроде от ногтей. Не видела, но была уверена, что на этом месте постепенно заполнялись кровью царапины. Кожа головы горела, оттого, как часто сейчас из неё пытались вырвать клочки. Мари внешнего вознаграждения не получила, не считая путаных волос, но Делла знала, что та получила своё — как минимум, немало приложилась головой. Не раз. Обе тяжело дышали. — Полегчало? — спросила Делла, и Мари скривилась: — Иди к черту, а? Делла верила, что должно было полегчать, хотя бы немного. Злость сжигала боль, не избавляла, но заглушала собой хотя бы на время. Когда умерла Софи, Делла только и жила, что яростью, которую выплеснуть никуда не могла, и просто разлагалась изнутри. — Это что такое, мисс Айвз, мисс Монтгомери?! — свирепел Флитвик. Делла никогда его в таком состоянии не видела. — Я крайне, крайне вами обеими разочарован! Я понимаю ситуацию, все мы на нервах, но это не значит, что вам дозволено преумножать в стенах школы насилие и жестокость! Он набрал в легкие ещё воздуха, явно чтобы сказать о взыскании или отнимании баллов, но вовремя осознал всю бессмысленность. — Принесите друг другу извинения, сию же секунду! — Профессор, при всем уважении, но по своему опыту скажу — не думаю, что в этих фальшивых извинениях хоть когда-то был толк. — Мистер Блэк! Вы… вы… — Флитвик пытался подобрать слова, но возмущение явно разводило ему все мысли. — Ладно! Разведите их по разным углам и дайте остыть, поговорим после! Нечему остывать даже. Делла равнодушно окинула взглядом округу, этих засмотревшихся на краткую баталию зевак, и выловила знакомую фигуру. Наконец-то. Где он пропадал? Многие сегодня не пришли ни на завтрак, ни на обед, но Итан-то? Он глаз с Деллы не сводит, а тут просто не пришел. — Позвольте мне её увести, я с ней поговорю, — попросил Итан, положив руку Делле на локоть, чтобы забрать из рук Блэка-гриффиндорца, но тот всё так и не отпускал, придерживал её за плечи, как будто она в любой момент могла сорваться с цепи и отправить вдогонку Мари ещё несколько ударов. — А после провожу до гостиной. — Маглорожденные не должны оставаться без сопровождения. Итан крепче сжал её локоть. Блэк-гриффиндорец не отпускал. Делла вдруг почувствовала себя куклой, которой игрались, передавая из рук в руки. — Она будет со мной. — И-и это меняет дело? — спросил орденовец с ноткой снисходительности. — Слушай, мне-то откуда знать, может, завернете сейчас за угол, и всё, «осталось их четыре». — Пожалуйста, — вклинилась Делла, повернувшись к гриффиндорскому Блэку лицом, и тот наконец выпустил её из своих рук, оставляя целиком в хватке Итана. — Он мой друг, его сто раз пускали к нам в гостиную. Вреда мне точно не причинит и защитить в случае чего сумеет. Мы будем неподалеку, здесь все равно повсюду ученики. Делла искренне не желала быть сейчас в обществе братца Блэка, так на него похожего. Предпочитала вовсе о слизеринском Блэке не вспоминать и не думать, успешно вычеркнула то непозволительное и ненужное событие из памяти, а тут — прямо перед ней, живое о нем напоминание. Ей как глоток свежего воздуха было нужно поговорить с Итаном, притом наедине, подальше от Мари и других маглорожденных, чьи лица видеть уже невыносимо — их же вообще почти не разделяли. Одно сплошное «маглорожденные», как единое целое. Блэк-гриффиндорец с сомнением на неё поглядел, но задумался. Будь он на её месте, явно взвыл бы давным-давно от этого вечного надзора и блуждания кучками — благо хоть не паровозиком или парами, за ручку. Очевидно же, что, что бы авроры и орденовцы ни делали, это всё — несусветная хрень, которая всё равно не помогает, и Делла не в безопасности в любом случае. Что под их неусыпным присмотром, что сама по себе. — Надеюсь, ты понимаешь, что в этом случае вся ответственность ложится на тебя, — сказал он Итану. — Глаз с неё не своди. А ты, — обратился он к Делле, — если что, вопи. Достань палочку и не убирай. Не заставляйте меня пожалеть об этом, ладно? Идите. Напоследок он в своей привычной непринужденной манере похлопал Итана по плечу, отправившись говорить с другими орденовцами — объяснить отсутствие одной из маглорожденных, — и Делла буквально на одну лишь секунду выцепила оттенок слишком отчетливого, неприкрытого презрения в глазах Итана. — Что на тебя нашло? — спросила, вглядываясь в его глаза и не понимая, к чему этот несвойственный ему холод. — А на тебя? Делла только закатила глаза, не желая перед ним оправдываться, и он просто привычно взял её за руку, уводя подальше от Мари, других маглорожденных и нескольких пар ученических глаз, что всё так же с любопытством наблюдали за всей этой картиной. В какой момент жизнь Деллы превратилась в сплошной сериал для других учеников? — Выплеснула эмоции? — спросил он, когда уже повернули за несколько поворотов. — Вроде того. Ученики, от того, что занятиям после зачетов уже пришел конец, слонялись без дела по коридорам, поэтому они вдвоем рассудили посидеть в каком-нибудь кабинете. В классе висело несколько картин, и Деллу сперва кольнула эта мысль, потому что уже осточертело вечно чувствовать на себе чужие глаза, но подумала, что как дополнительное средство защиты это не повредит. Если сюда ворвется вдруг Инквизитор, картины меньше чем за минуту сообщат преподавателям. Выпустив руку Итана — коридоры теперь позади, это ни к чему, — Делла убрала палочку за пояс юбки за спиной и прошла ближе к окнам. В кабинете было серо, как будто окна завешаны шторами, но на деле эта серость держалась и там, под открытым небом. Облака, как чугунные, стояли над замком сплошным гнетущим напоминанием о тяжести происходящего в его стенах. — Ты в порядке? — Всё думаю о словах Мари. Ложь, но Делла не хотела говорить снова о том, что действительно терзало голову. Ничего нового не скажет, а поговорить о чем-нибудь хотелось, только бы не сидеть в этой удручающей тишине. Делла повернулась к Итану, внимательно её изучающему. Стоял в нескольких шагах от неё. — Что она тебе сказала? — Ну, из классики — что я определенно причастна к преступлениям, раз меня еще не прикончили… — перечисляла она, подходя к одной из передних парт. Забралась на её край, свесив вниз ноги. — Что я та ещё сволочь, раз учусь на Слизерине, и вишенка на торте — что умереть должна была вчера я. Чудеснейший день, не правда? — И из всего этого тебя так задело?.. — Второе, — призналась с жуткой неохотой, пожав плечами. И пустилась в объяснение: — Потому что сама об этом думаю. Запихнули бы меня на Когтевран — моя жизнь была бы в миллион раз лучше. Но, видимо, я недостаточно умна, чтобы пополнять ваши ряды, и достаточно озлоблена на весь мир, чтобы втиснуться в ряды змеиных гадов. Да, само зло во плоти, обязательно стану темнейшим магом из всех. Как думаешь, Сам-знаешь-кто с распростертыми объятиями примет меня в круг своих чудовищ? Делла негромко посмеялась, опустив голову. До чего же смешно и жестоко со стороны Шляпы отправить её на факультет, с которого чаще всего выходят Пожиратели Смерти. Даже настоящим злом Делла стать не в состоянии — происхождение не совсем то. Но Итан не был весел или, по крайней мере, у него ещё не были настолько вытреплены нервы, чтобы смеяться с откровенно несмешного. Сказал довольно-таки серьезно: — Значит, Когтеврану ты просто не подходишь, и что с того? — Это завуалированный намек на мою глупость? — Глупость? С твоей-то одержимостью к исследованиям? — он усмехнулся. — Но из-за чего все это? Из-за тяги к познанию? Я могу быть не прав, но, мне кажется, скорее уж из желания выделиться. В попытке продемонстрировать, что ты ничем не хуже других. Делла помолчала, осмысливая эти слова, мысли, к которым прежде почти не притрагивалась. Конечно, не раз думала, зачем вообще Шляпа её сюда закинула, но больше склонялась к злой шутке судьбы. К своей целеустремленности и относительно неплохому умению выкручиваться. Не задумывалась про попытку показать, что она не хуже чистокровных, хотя это буквально лежало на поверхности. Почему Итан прежде ей этого не говорил? Эта тема поднимается далеко не в первый раз. — Что, я не прав? — Наверное, прав, — нехотя признала она, оправляя край юбки. Итан подошел ближе, всматриваясь в царапины на её лице. Аккуратно, мягко к ним прикоснулся, отчего те снова защипали с новой силой. — Сильно болит? — Если не прикасаться — не очень, — с легкой усмешкой подметила она, обхватив пальцами его запястье, чтобы убрать от ссадин. И задумчиво провела пальцем по коже, где выступали вены. Такое тонкое. Итан и так всегда был худощав, но от всех этих событий исхудал ещё больше. Как он намеревается быть аврором… В воздухе висело какое-то странное, несвойственное им двоим напряжение. Всегда рядом с ним она чувствовала мягкий, почти домашний комфорт, но сейчас — нечто, чего быть не должно, то напряжение, после которого обычно следует то, чему не следовало быть вовсе. Уже чувствовала подобное. Притом совсем недавно. Не с ним. И с ним подобного быть не могло, и не должно, и это попросту было бы странно... Но Делла почему-то даже не удивилась — может, просто не было уже на это сил и эмоций — когда он осторожно, будто опасливо, приблизился к её губам, невесомо коснувшись своими. Будет ложью сказать, что Делла никогда об этом не думала. В мире, где почему-то у большинства по умолчанию заложена установка, что дружбы между парнем и девушкой быть не может, сложно не допускать мыслей «а что если…». Особенно когда Делла с удивлением обнаружила, что тактильность и вправду каким-то неведанным образом помогает. Может быть, им обоим это было нужно. Все эти объятия, вечно держать друг друга за руку… но всегда только это. Делла не находила в себе тяги переходить черту, заходить дальше. И сейчас только подтвердилось. Делла совершенно ничего не почувствовала. Ни отторжения, ни тяги к нему. Когда его пальцы повели по её талии, между ребер что-то екнуло, и она всё-таки отпрянула, опустив и чуть отвернув голову, чтобы не дать ему поцеловать её снова, отчего его дыхание легким теплом тронуло висок. — Прости, — прошептал он, выдохом опалив ей кожу, и она на секунду прикрыла глаза, пытаясь совладать с мыслями. Как это неправильно и зачем это было нужно. Итан отстранился, и Делла уже хотела что-либо ответить, сказать, вдохнула и чуть повела плечами, словно стряхивая неловкость. Но взгляд вдруг упал вниз. Упал и разбился о палочку в его руках. Её палочку. Расслабленный шаг назад, оставляющий Деллу так и сидеть на парте, вглядываясь в свою палочку в чужих руках. Очевидно, что это её, Делла не смогла бы перепутать, но рука всё равно рефлекторно потянулась за спину, проверить, и сердце дрогнуло. Пусто. — Итан?.. — пересохшими губами, не удавалось задать полноценный вопрос. Делла даже не успела понять, в чем дело, прежде чем послышался треск древка, особенно громкий в звенящей тишине. Её дернуло, как будто переломили её саму, как надломили позвоночник, превращая в такие же щепки. Подобно тому, что было теперь в чужих руках. Была уверена, что звук покатившейся по полу палочки в декабре был худшим, но этот. Это. Теперь — не палочка. Два жалких обломка. Упали на пол. Отбросил их, как мусор. Хотелось закричать. Закрыть лицо руками, качать головой в неверии. Как внутри что-то оборвалось, переломилось вместе с сердцевиной, являющейся проводником, хранящей в себе магию. Часть любого волшебника. И сейчас — просто куски древесины. Делла не двигалась. Даже не могла вдуматься. Спросить. Понять, что происходит. Её оглушило только одним уже действием, и она интуитивно понимала, сколько всего сейчас на неё обрушится, даже не представляла, что именно, но понимала, а она только сидела и смотрела на обломки на полу. Пришлось вернуть к Итану взгляд, только когда он отступил от неё ещё дальше и достал из кармана мантии свою палочку. Но не ту уже знакомую, светло-коричневую, которую Делла привыкла видеть в его руках. Тоже знакомую, но совершенно другую. Преследовавшую её в кошмарах наряду с холодным неестественным голосом. Ту, что должна была убить Деллу ещё в декабре. Мозг не желал работать вовсе. Включаться. Отвечать на все вопросы, которые даже не могли сформироваться в нечто адекватное, настолько сильно её оглушило. Только спустилась с парты и стояла, лишенная внезапно любых сил, опустошенная и непонимающая. Не моргая, следила за каждым его движением. Он произнес неизвестное ей заклинание, взмахнул палочкой, и Делла вжалась в ребро парты, но магия кинулась не в ее сторону, а к стене, распределившись по картинам. Люди в портретах забеспокоились, всколыхнулись, попытались выйти за пределы рамок, сбежать — хоть как-то — но не выходило. Заперты в собственных рамках, заперты здесь, в этом кабинете. Вместе с Деллой и… кем. Кем? Делла не собиралась в это верить. — Это не можешь быть ты. Он не ответил, только бросил на неё краткий, вымученный взгляд. Такой уставший, будто любое слово и любой вдох стоили огромных усилий. А Делле хотелось. Чтобы сказал. Объяснил. Что это вообще и как это понять, что происходит и почему. Как. Делла не понимала. Хотелось вцепиться ему в плечи и встряхнуть, сильно и больно, лишь бы ответил, сказал. Но Делла не приближалась. Всё так же стояла у парты, цеплялась ладонями в её края, сжимая до боли в пальцах. — Ты не убил бы Софи, — продолжала. Не успокоится. Делла не верила. Не верила. Ещё один его изможденный взгляд. И голос. Такой же: — Мне описать тебе, где я её оставил? — такой же уставший, принужденный. И холодный, просто до ужаса. Итан никогда таким тоном с ней не говорил, даже пару минут назад он звучал совершенно иначе. — Первый этаж, ровно два поворота направо от лестницы. Там ты её нашла? Делла ему не говорила. Никогда это не обсуждалось. Детали, местоположение. Это было ни к чему. Был важен факт, а не где. И даже после этого сейчас — не чувствовала ничего. Не допускала и мысли, что это могло бы быть правдой. Стояла, будто полая изнутри, как пустой сосуд, и всеми силами не позволяла себя ничему заполнить — ни злостью, ни удивлением, ни болью. Потому что это просто не может быть так. Это бессмыслица. Делла окинула наивным взглядом пространство, на наличие ходов отступления или способов оповестить, что она здесь. Ни одного. И к двери не подобраться. Взглянула на картины, всё так же обеспокоенные, вглядывающиеся в происходящее, в неё, как будто искали в ней спасение. А Делла искала спасение в них. Они заперты. Они не смогут доложить учителям, аврорам, ученикам, что она здесь. Заперты… Это слово будто бы послужило ключом. Переключателем, внезапно включившим мозг, настолько резко, что почти стало больно, просто больно думать и пытаться. Понять. Картины заперты. Картины. Заперты. Он привел её в кабинет с картинами, хотя это огромная редкость. Стоит постараться, чтобы найти кабинет, именно класс, простой учебный класс, с портретами, потому что они вечно мешают урокам и обычно обитают в коридорах. Но он привел её сюда. Хотя Инквизитор устроил ей целый марафон по замку, только чтобы она сама себя завела в тупик. Без портретов. Потому что портреты — свидетели. Те, кто могут побежать рассказывать учителям. Он специально выбрал кабинет с портретами. Чтобы они стали свидетелями. Чтобы они видели. Он не оглушил их и не уничтожил сразу. Оставил так. Вынудил смотреть. Зачем?.. Зачем ему свидетели? Теперь уже Делла вгляделась в него. Он ведь держался иначе. Взгляд иной, тон иной. Это не Итан. С самого начала, с момента, когда он лишил её палочки и достал свою, свое кошмарное орудие убийства, это было понятно, но теперь она хотя бы потихоньку, совсем понемногу, выцепляла из всей этой путаницы хотя бы какую-то логику. Перед ней сейчас — не Итан, а снова тот, кто прячется за масками. Теперь — за маской живого человека. Кто?.. Какому чудовищу она только что позволяла прикоснуться к себе? Её передернуло от одной только мысли, замутило от отвращения и разрушающего её по частям ужаса. Ответ не заставил себя долго ждать, добивая. Одно потрясение за другим, всё сильнее раскалывающее ей кости, каждый позвонок. Делла выцепила взглядом то, что не хотела бы видеть вовсе, хотела бы, чтобы ей просто показалось. Уголок губ мелко дрогнул, и Итан стиснул челюсть, напряженно сжал губы в полосу, явно пытаясь это скрыть — даже качнул головой, точно пряча, — но Делла успела увидеть. Тик. Конечно, не у одного только человека во всем замке может быть тик. В этом кошмаре наяву — у многих. Но то, как посмотрел он на Блэка. Того Блэка, гриффиндорского… Да, по-прежнему, это всё может быть совпадением… просто огромнейшим, невообразимым совпадением. Но почему сейчас в обрушившееся на неё прозрение верилось так просто? Кабинет будто исчез, затянулся мутной пеленой, и перед глазами только крутились эти живые, громко кричащие мысли, жуткие воспоминания, слабая попытка осознать. Тем временем тот полый сосуд, каким она являлась секундами ранее, расходился трещинами, неспособный выдержать наплыва этого кипящего, черного, как нефть, варева. Захотелось просто рассмеяться. Она не смогла бы, потому что жалкая горстка сил осталась только на то, чтобы стоять в оцепенении, не моргая, смотря отчужденным взглядом на него, но хотела. Потому что в голову, в этой дикой ситуации, снова пришла фраза на латыни. — Помнишь одну фразу, Итан? Ex ungue leonem, — спросила она тихо, даже не смотря на него. Говорила медленно, растягивая фразу на мягкие слоги, почти как читала заклинание. — Льва — по когтю. Наверное, она походила на сумасшедшую. Давно пора было перестать противиться и просто отдать рассудок в руки помешательству. Но Итан знал эту фразу. Обсуждали её. Он изогнул бровь в непонимании. Так знакомо. Как будто и не понимает, к чему всё ведет. Но взгляд — Делла видела. Насобирала в этих светлых радужках понимание того, что она знает. Знает. Делла знает. Сердце, наконец ожившее, разбившее оковы оцепенения, забилось чаще, оставляя на ребрах трещины. И больно — так же. Как расходилась вся по швам, на трещины, глубокие рытвины. Теперь уже чувствовала каждый полутон осознания. Мельчайшую крупицу. Впустила в себя, как смертельную отраву, вынуждающую органы попросту отказывать, в ином случае непонятно, почему так. Почему так больно, что хочется сплюнуть кровь, которая будто материализовалась невидимым сгустком в горле, перекрывая ей, как клапан, кислород. Боже. Всё это время он. Всё это время… это был он. Стиснула зубы так сильно, что те почти скрипнули и заныли скулы. Ныло всё — и в висках, и в груди. Стиснула, только бы сдержаться и не разрыдаться окончательно, проглотить ком в горле, сморгнула тонкую пелену слез, потому что он не заслуживал. Видеть, что она могла бы лить эти никчемные слезы — по нему. Даже чувствуя, как перемалываются внутренности и растираются в порошок кости. Это же немыслимо. Что это всё — от одной только мысли. Он ей никто. Один из подозреваемых, один из множества. За кратчайший срок стал кем-то, кем-то, по кому, оказывается, можно было бы лить слезы, окажись он тем чудовищем из темноты, мучителем, тем, кто рушил ей жизнь день за днем всё это время. Господи, она ведь так просто в этом убедилась. В секунду. Ни одного сомнения. Раньше противилась мысли, не хотела верить, не могла даже представить, что это правда он, несмотря на все те подозрения. А сейчас — так просто. Картинка просто сложилась, по щелчку. Целые минуты до этого она смотрела прямо в лицо человека, стоящего перед ней, и даже мысли не допускала, что это мог бы быть Итан. Однако ей понадобились две мельчайшие детали, чтобы увериться в его виновности. Разум так просто, в один миг, скрепил личности, до этого существовавшие порознь, но ведь это всегда было так очевидно… всё плавало на поверхности. Никаких противоречий. Манера речи и поступков, рост, телосложение — всё одно. Как она могла не видеть… — «Маленький принц»… — шевелились её губы, пока разум открывал дверцу в прошлое, в детство, подбрасывая ей лицо надменного отстраненного мальчика, которого она знает полжизни. Как он мог вырасти в это? — Выродок, каких ещё поискать. Язык почти щипало от количества кислоты на нем. Яд растекался по нему, срывался с губ и отравлял воздух, впитываясь в стены, ставшие свидетелями безумия, несправедливости и такой ненависти, что с её силой можно было бы убить дюжину людей разом. И Делла бы убила. Его. Будь у неё палочка. Не задумываясь. Его холодный взгляд будто дрогнул на секунду. Но ни капли раскаяния или сожаления. В этой радужке, которая должна быть серой, хрустальной, как чистый лед, но сейчас была совершенно другой, зелено-голубой, итановской, — ничего. Только отрешенность, которая испарилась по щелчку пальцев, стоило ей продолжить: — Где он? Что ты с ним сделал? — все равно что выплюнула эти вопросы один за одним, тут же начав следующий: — Где Ит… Как-то успел оказаться близко, слишком быстро, как-то успел зажать ей рот, впечатав почти со всей силы в парту, больно впившуюся в поясницу. Делла едва не вскрикнула от боли и неожиданности, испуганно замерла в его руках, пока он сам всё сильнее каменел, думал о чем-то. Вздохнул, и его последующий выдох коснулся её волос. Её дернуло от омерзения. Такого сильного, удушливого, что почти затошнило. Попыталась оттолкнуть его, но он был сильнее. Вцепилась ногтями ему в плечи, в руки, лишь бы причинить как можно больше боли, оторвать его руку от своего лица, от себя, но он был сильнее неё стократно. Всё ещё твердо держал её в своей ловушке одной рукой и телом, второй рукой вполне спокойно бросив заклятье в картины, почти даже не посмотрев. Но магия точно попала в цель, оглушая портреты. Нарисованные люди упали в рамах навзничь. И только тогда ей удалось его оттолкнуть. Потому что сам позволил. Сам отпрянул и наконец ответил: — Думаешь, стал бы я причинять ему вред, когда он может быть полезен? Полезен. Да, Делла уже поняла. Картины видели Деллу с Итаном, а затем, очнувшись, увидят её тело. Уже осознала. Может быть, не в полной мере, но достаточно, чтобы ненависть разрасталась с каждой секундой. — Ублюдок... Блэк только стиснул зубы до желваков, в задумчивости отведя взгляд, как будто ещё не всё успел обдумать. Какой же подонок… Делла тяжело дышала, и адреналин бежал по разбухающим от злобы венам, и глаза были прикованы к двери. Она понимала, что обречена. Но не могла не поддаться непреодолимому желанию. Рвануть к выходу. Он даже не стал использовать магию, когда она предприняла эту наивную попытку. — Не трогай меня, — процедила, пытаясь отцепить мертвую хватку от своей руки. — Айвз, ты ещё не поняла? — спросил он до раздражения спокойно. — Двери заперты. Тебя даже просто не услышат. Это Айвз, сказанное голосом Итаном, но абсолютно точно — интонацией Блэка — сводило с ума. Так не должно быть. Это безумие. И он действительно. Осмелился. Завести её в ловушку прямо под носом у авроров, профессоров, орденовцев. Она сама с ним пошла, сама же ступила в капкан, добровольно. Блэк ведь знал. Из всего замка Делла доверяла только одному человеку и полезла бы за ним даже в Запретный Лес, потому что понимала — ей он вреда не причинит, сделает всё, чтобы защитить. Блэк попросту осквернял его собой, осмелившись взять его облик. Чтобы убить её. Руками Итана. Делла не стала сдерживаться, и от пощечины, которой она его одарила, загудела ноющей болью ладонь. Ей показалось, она даже застала его врасплох, настолько сильно он окаменел и настолько была сжата его челюсть, когда голова от этого удара оказалась повернута чуть в сторону. Настолько сейчас заострились обычно сглаженные итановские черты, что можно было порезаться, ударь она его снова. Делла ударила снова, но в грудь, пытаясь оттолкнуть, прежде чем кончик палочки, орудия, убившего уже шестерых, оказался устремлен ей в шею, под подбородком, вынудив чуть задрать голову. Смотреть ему в глаза. — Хочешь, чтобы я тебя парализовал? — другими словами: угомонись. — Почему не сделал это сразу? Кодекс чести не позволяет убить парализованную? Ей показалось, вот теперь она его разозлила. Не после пощечины. Этой же фразой, оказала даже больший эффект, так ярко блеснули его потемневшие глаза и так сильно сжались пальцы на её локте. Но спустя секунду отпустили вовсе. Делла опасливо наблюдала за тем, как он опускает палочку, отстраняясь от неё в глубокой задумчивости. О чем он вообще может сейчас думать? Не распланировал ещё каждый шаг? Импровизировал? Делла правда не понимала, почему он ещё не сделал этого. Зачем были все эти разговоры от лица Итана и дальнейшее. Почему не убил сразу, как они остались наедине, или хотя бы сразу, как оказалась сломана её палочка. К чему был весь тот разговор, если он мог просто бросить заклинание ей в спину, пока она стоит у окна. Он снова медлил. «Снова». Неужели тем вечером и вправду… и вправду там, под маской… Это был он, был тем, кто медлил, кто преследовал и пытался убить удушающим. Убивая Дирка, медлил так же? Отравляя гриффиндорца? Перерезая Софи горло? Бросая удушающее? Господи… Всё это время. Это был он. Эта мысль так и крутилась в голове, не прекращая. Снова и снова. Барабанила по вискам, как удары сердца, вкручивалась в череп болтом, раскалывая на ломаные пластины. Блэк крылся под маской Инквизитора, от него она пыталась спасти, его ударила ножом. «Скверно действует погода». Какое же блядство… К мыслям о вечере Слизнорта Делла не желала приближаться вовсе. Запечатала их сейчас в уме всевозможными замками, только бы не думать, не думать, как она вообще могла… как он посмел, зная… — За что? — хотела, чтобы голос оставался тверд, но ощутила, как он скрипнул, дрогнул под натиском мыслей. — Всё это время. За что? За кровь? Из-за происхождения? — Можно считать и так, — ответил, но неуверенно, как будто бы и сам не до конца понимал. — Поначалу. Поначалу… Делла тяжело выдохнула в неверии, не понимая, как вовсе нужно реагировать. Как существовать с мыслью, что за эту дверь она больше не выйдет. Это выше её сил — слышать голос Итана, только отдаленно улавливая через призму этого голоса чужие нотки, и понимать, что этим же голосом будет сказано убивающее, каким бы оно ни было. Острая ненависть к нему и нежелание находиться с ним в одном пространстве задвинулись за стену отчаяния, притупившись. Делла сама удивилась прозвучавшему из её уст вопросу. — Сколько будет длиться оборотное? Блэк удивился не меньше. — Какая разница? — Почему ты не можешь просто ответить? — Около часа. Возможно, меньше. Около часа… в сравнении с жалкими минутами — целая жизнь. И пришлось набраться смелости, крошащейся от всё не отступающего страха, и как можно больше показной язвительности, чтобы сказать: — Если уж тебе так не терпелось поболтать со мной, поцеловать и убить — давай. Почему бы не сделать это, будучи собой? — Однажды я уже тянул с твоей смертью, и к чему это привело? Это напоминание, из его уст, только сильнее вколачивало гвоздями в виски осознание — это он, он, Блэк, всё это время это был он, он был там, под личиной Инквизитора. Он говорил все те речи, что теперь преследовали Деллу, стоит ей окунуться в тишину. Преследовали наравне с его голосом, и какова же ирония — каждый раз, когда в мыслях она упоминала Инквизитора и Блэка, ей стоило эти образы переплести. Один и тот же человек. Одно чудовище под двумя разными именами. Несмотря на свои же слова, Блэк действительно задумался. Делла не знала, стоит ли сказать что-нибудь, попросить, умолять или как-нибудь надавить — она даже не представляла, как вообще ведут себя в таких ситуациях. Когда остаешься один на один со своим палачом, который стоит и размышляет, отложить ли твою казнь на час позже. Но почему нет? Почему не отложить? На этот раз вокруг никого. Они одни. Авроры не знают, что Делла в опасности, а Итан неизвестно где. Никакой Филч больше не нарушит его планов. Блэк сумеет избежать наказания, как делал это всегда. Почему бы не потянуть ещё немного? Или ему так отвратительно её общество, что уже не может дождаться, когда убьет? — Ладно. Ладно, — повторила она в мыслях это слово. Такое простое и непринужденное ладно. Катастрофически не вписывающееся в обстоятельства. Воздух проник в легкие, но сложно назвать это облегчением. Неминуемое просто отложилось на потом, границу жизни оттиснули на ещё один жалкий час. Делла месяцами пыталась свыкнуться с мыслью, что в какой-то момент она может умереть. За час это сделать чуть труднее. Легкие всё ещё с большой неохотой пускали в себя кислород, и взгляд метался по пространству, в надежде выцепить хотя бы что-то для своего спасения. Будь обломки палочки чуть поострее, она вцепилась бы и в них, только бы загнать их монстру в сонную артерию. Но спасения не было. Только мысли. Вопросы. Бесконечное множество вопросов. Теперь Делла может вдоволь насытить свое любопытство, заполнить все прорехи, но ей это уже просто не пригодится, ничто больше не имело значения. Стоило хотя бы узнать, что могло послужить причиной. Ради чего разрушились сотни жизней, ради чего Делла захлебывалась в своем личном кошмаре месяцами, чтобы теперь оказаться всё-таки на самом его дне. — Если не за кровь — почему? Блэк вдохнул, как будто она успела измотать его допросом, хотя это был первый вопрос. Из тысячи. И в этом, в итановских чертах, она узнала самого Итана, взяв секунду на то, чтобы не отпускать из сознания факт, что это не он. Кажется, весь этот час уйдет только на то, чтобы просто вдуматься и привыкнуть к этой дикости. Что под оболочкой Итана — другой человек. Регулус Блэк. Инквизитор. — У меня не было выбора. — Выбор всегда есть. — О, так ты потому здесь? Потому что выбрала остаться в замке? А я уж, глупец, было подумал, что тебя вынудили. Желание поднять с пола обломки палочки и хотя бы попытаться разодрать ему сонную артерию, только усилилось. Делла даже отвечать ему на его издевку не стала. А он продолжал: — Я бы посмотрел на тебя, говорящую «нет» Темному Лорду. Упоминание человека, чья слава уже заполонила смертоносным черным дымом всю Британию, подействовало почему-то странным образом, резко и болезненно сместило ракурс мыслей. Делла понимала, что Инквизитор — вероятно, связан с пресловутым Лордом, вероятно, является Пожирателем Смерти, но война на фоне этих школьных событий шла скорее фоном, далеким, приглушенным. Инквизитор стал для Деллы главным врагом, главным злом её жизни, и даже Тот-кого-нельзя-называть на фоне его потускнел, оставшись там, далеко за пределами школы, пока истинный её мучитель здесь измывался над её жизнью. Сложно понять и принять мысль, что Инквизитор — скорее пешка. Действующая по приказу, а не по своему желанию. Марионетка в руках ещё большего монстра. — Но был выбор примыкать к нему или нет. Только не говори, что даже не подозревал о том, чем занимаются Пожиратели Смерти. — Это война, Айвз. Жестокость здесь повсеместна. — На войне люди умирают хотя бы на поле боя, сражаясь, а не будучи задушенными, зарезанными и затравленными без шанса на спасение. Его глаза несколько секунд изучали её, прежде чем губы изогнулись, и послышался смешок. И ещё один. Блэк рассмеялся. — Ты действительно читаешь мне праведные речи? Я готов поставить на кон всё свое состояние, но я уверен, что, если бы убийства не коснулись тебя — тебе было бы плевать. Делла скривилась, ощущая на языке горечь, настолько едкую, что могла бы разъесть слизистую. Хотела так много сказать ему в ответ, отразить этот словесный выпад чем угодно, но не находила слов. Потому что и не поспорить. Только вздохнула, коснулась пальцами лица, пытаясь прийти в себя, осознать. Всю свою нынешнюю обреченность. Истерика подступала, но слабая, заторможенная, и отогнать её оказалось проще, чем должно быть. Как будто её психика уже настолько расшатана, что мозг попросту не знает и не помнит, как именно стоит реагировать на подобные повороты в её жизни. Когда тебе, в общем-то, грозит смерть. Совсем скоро. Чересчур скоро. От человека, которого подпустила ближе, чем следовало. И сердце всё ещё так сильно, неприятно саднило, что хотелось кричать. Делла отрешенно, едва чувствуя тело и ноги в особенности, прошла мимо него, стараясь не слишком к нему приближаться, и села прямо на пол, прислонившись спиной к боковой части профессорского стола. Им здесь быть ещё час. Из-под кожи будто вынули все силы, оставляя рубчатые по краям пробоины. На плечи давило бессилие. Невозможность что-нибудь изменить, как бы сильно ни работал сейчас мозг в желании спастись. Все эти мысли, не умолкающие и продолжающие повторять чересчур тошнотворную правду, чтобы принять. Воплощение всех её страхов всё это время было так к ней близко. Её боггарт во плоти делил с ней гостиную, класс, зачет по Зельям. Она говорила с ним, пререкалась с ним, касалась его. Блэк последовал её примеру, но — слава Мерлину — сел у противоположной стороны стола, видеть его она не могла, и это было хоть каким-то облегчением. Так будет проще представлять перед глазами настоящего Блэка и хотя бы пытаться игнорировать факт, что голос совсем не его. Сидели друг к другу спиной, разделяемые целым столом. Какое-то время стояла тишина. Неестественная, жуткая, слишком плотная. И здесь, и за стенами — либо коридоры вдруг опустели, либо глушащие чары работали в обе стороны, но Делла прежде этого даже не замечала. И неожиданно, вполголоса, будто нехотя: — Я не оставлял ту записку. Её взгляд дрогнул, опустел, застыв на одной точке. Как Делла и предположила в самом-самом начале. Всего лишь чья-то несмешная шутка. Деллы могло здесь не быть. Инквизитор не хотел, чтобы она оставалась. Заглушенная истерика снова подступала, размывала реальность мутной ледяной рябью, но Делла качнула головой, впилась ногтями одной руки в кожу другой, лишь бы притупить физической болью мысли, и чувства, и чистейшее отчаяние. Что ж… что ж, это, по крайней мере, что-то да объясняло. Один процент всей запутанной до невозможности неразберихи. — Раз все равно мне отсюда не выйти… — слова давались тяжело. — Могу я?.. — Спрашивай. Почему-то стало тошно от того, что он понял её с полуслова, она даже не закончила. И голос его — такой тихий, помятый, как будто это Блэк здесь приговорен к казни. — Крауч причастен? Его смешок прошелся очередным порезом по её воспаленным нервам. — Нет. — То есть все это время это был только ты? — Только я. В голове не укладывалось. Человек, которого она считала помешанным на академических достижениях снобом, в одни руки убил шестерых. Ни разу себя не подставив, раз за разом обыгрывая профессионально обученных авроров. — Как ты оставался незамеченным? — Дезиллюминационные чары. — И только и всего? — Преимущественно да. Боже правый... Чтобы беспрепятственно убивать, нужно всего лишь владеть даром к чарам невидимости? Магический мир всё больше и больше её неприятно удивляет. Ужасает. Делла продолжила ногтями проводить по коже руки, неторопливо расчесывая до покраснения и жжения, потому что только это помогало, только это отвлекало, не давало бесповоротно утопиться в ужасе. Её всё ещё потряхивало. Жалкий мирок её существования в очередной раз раскололся на «до» и «после», и совершенно неясно, как вообще жить в этом «после», но, видимо, судьба об этом позаботилась, до крайности это «после» укоротив. Делла даже в полной мере не успеет всё осознать, вникнуть и принять, когда уже встретит Софи и Дирка. — Ещё была Карта, раз уж тебе интересно, — добавил так непринужденно, точно к слову. — Карта показывает всех людей и призраков в замке. Сам признался, без наводящих на то вопросов. Просто сказал. Всё. Крах, окончательный и неизбежный. У неё действительно нет ни единого шанса на спасение, даже мельчайшей крупицы, раз он так спокойно продолжает рассказывать ей детали. Он абсолютно точно не даст ей отсюда выйти живой. — Тот старый пергамент у тебя в тумбочке?.. — Да. Карта. Делла прикрыла глаза, выдохнув. Ну, конечно. Её игра в детектива была заведомо провальной, просто потому что она не знала. Была так близко, но даже не представляла о существовании подобного. Как она и полагала, играть в детектива в магическом мире — всё равно что бить палкой воздух. Никогда не знаешь, чем тебя ударит из воздуха в ответ. Всего лишь по незнанию. — В чем именно заключалось… — помедлила, пытаясь подобрать слово. Как Пожиратели Смерти называют свои садистские игры? — …задание? Истребить всех маглорожденных в замке? — Семь человек. Сердце провалилось куда-то вниз, оставив клетку ребер пустой. Семь человек… Повторила в мыслях ещё раз. И ещё. Шестеро уже позади. Делла — седьмая. Последняя. Седьмым мог оказаться кто угодно, но Инквизитор выбрал её. И всё закончится. Для тех четверых маглорожденных всё закончится, для всех тех, кто благоразумно уехал. Закончится и для Блэка, совсем скоро. Задание будет позади. А Блэк просто останется безнаказанным. — Не впутывай в это Итана. Ни у кого нет на тебя доказательств, незачем перекладывать вину на другого. — Я не хочу рисковать. Глушить злобу стало труднее. Нервы искрились от напряжения. — Да господи, Блэк, не будь ублюдком хотя бы в этом. Если ты можешь не рушить жизнь, если, в отличие от всего остального, выбор есть… не нужно. Он же даже… он чистокровный. — Но предатель крови. Прозвучало, как будто самому себе доказать пытался. Убедить себя в том, что он не бесчеловечный маньяк, а просто руководствуется какой-то своей извращенной логикой, просто не отступает ни на шаг от рассудительности. Блэка и самого можно считать предателем крови, если так посмотреть. Не полноценным, но на пару шагов ступившим на скользкую тропу. Делла не стала напоминать ему, что произошло вчера вечером, по его инициативе, только потому что не желала сама к этому прикасаться, затрагивать эту тему, и вдобавок опасалась в лишний раз выводить его на эмоции. Наверное, это грядущее убийство как раз вполне можно принять за попытку очистить свою долбанную благодетель от грязи. — Ты и так никого из маглорожденных, с кем он был близок, не оставишь, — напомнила она ему вместо этого. — Считай, очистил его имя. — Ей понадобились секунды, чтобы придавить тяжестью безысходности любую гордость и заглушить эхо её отголосков. Чтобы сказать: — Прошу тебя. Не впутывай в это его. Оказаться в Азкабане, притом расплачиваясь за чужие преступления, — хуже любой, самой жестокой смерти. Делла даже понять не могла, за кого сердце ломит больше, за кого обливается такой порцией ненависти к Блэку: за себя или Итана. Для Деллы хотя бы всё закончится, весь кошмар подойдет к своему логическому завершению. Для Итана только начнется, новый, в разы хуже предыдущего. Взгляд снова прошелся по оглушенным картинам. Может, есть способ их уничтожить? Но без палочки?.. Разве что разорвать руками на лоскуты, пытаясь не думать о том, что портреты — почти живые существа, со следами разума и чувств. Ради Итана можно попробовать. Проблема в том, что Блэк очень вряд ли будет просто сидеть и смотреть, как она рушит его планы. Блэк так ничего и не ответил, и она едва не заскулила от отчаяния. Подтянула к себе ноги и обняла колени, уткнувшись в них щекой, всё так же саднящей от царапин — та нелепая драка была уже как в прошлой жизни, хотя прошло не больше часа. Сдерживала желание разрыдаться, оттого, что грядет меньше чем через час, оттого, что грозит теперь Итану, оттого, что будет после её гибели с мамой. Мама останется совсем одна. И Делла даже не может попрощаться. — Ты чувствуешь вину? Хотя бы иногда? — Айвз… — в его вздохе сквозила нотка раздражения, почти неощутимая в остальной толще усталости. — Что тебе даст мой ответ? Тебе станет куда легче, если я скажу, что да? В общем-то, не особо. Но Регулус вдруг подумал, что, может, каким-то чудом стало бы легче ему. Вся эта ситуация, в которой Айвз умудрилась стать одним из редких свидетелей его виновности, была дикой насквозь, ситуация, в которой он сидит и рассказывает ей детали… Но не исключено, что из этого можно выскрести и толк. Вспороть оковы, стягивающие грудную клетку. Рассказать. Регулус сидел с опущенными плечами, локти держал на коленях, и задумчиво крутил в руках палочку, которую видеть уже не мог. Руки — не его вовсе. Всё ещё странно было чувствовать себя в чужом теле, говорить чужим голосом. Уже сильно хотелось сбросить с себя эту маску, избавиться от облика чужой шкуры, чтобы этот час скорее минул, и в то же время — чуть ли не молил, лишь бы этот час длился так долго, как только мог. — Знаешь, я ведь был уверен, что всё пройдет идеально, — начал он негромко, прислонившись затылком к вертикальной поверхности. — Готовился месяцами. До последнего верил в эту идею. Но раз за разом только разочаровывался. Произнес. Ждал теперь. Хоть какой-нибудь реакции. Намека, продолжать или нет, есть ли в этом смысл. Сперва Айвз молчала, и он уже уверился окончательно, что не стоило даже начинать, но затем она всё-таки подала неуверенный голос: — Из-за чего ты разочаровался? — Мне же твердили всегда, что вы хуже животных, — повел он плечами. — Оскверняете своим существованием идеальное общество. Варварски лезете в строй, который складывался веками. У вас нет никакого больше предназначения, кроме паразитирования в нашем мире. И, главное, вы даже сами этого не понимаете, потому что вы бессознательны. Просто разъедаете наш мир по умолчанию. Делла понимала, что это первоначальное его убеждение и теперь уже реальности не соответствующее, но всё равно, с каждым словом, каждой фразой, та злость — на него и на всю эту чистокровную хрень, отнявшую уже сотни, тысячи жизней, — которую она так тщательно подавляла, лишь бы не разрываться попусту в эмоциях, всколыхнулась с новой силой. — Вы называете нас бессознательными? — фыркнула, неверяще покачав головой. — Осознанность идет от самостоятельного мышления, а у вас все рамки да традиции. Ограничения на каждом шагу. Беспрекословно делаете то, что велели вам ваши предки, даже не задумываясь, зачем. Регулус цокнул языком, отведя взгляд к потолку. Стоило ожидать. Айвз состоит на восемьдесят процентов из упрямства, и сейчас, конечно, не могла не вставить свое слово. — Ты понимаешь, что этой тирадой только подтверждаешь то утверждение? Традиции на то и традиции, что их следует чтить из поколения в поколение. Без этого был бы хаос. — Хаос? О да, сейчас-то хаоса никакого нет… Регулус еле переборол желание её заткнуть, чем угодно, потому что понимал, чем эти рассуждения сейчас чреваты. Наслушался их уже в своей голове, озвученных отвратным внутренним голосом. Ему не нужно было, нельзя сейчас слушать всё то же, но устами грязнокровки. Но Айвз продолжала. И Регулус её не заткнул. — Пожиратели Смерти убивают и пытают, развлечения ради. Дети теряют родителей, родители — детей, женщин насилуют, не брезгуя замараться «грязной» кровью, маленьких детей попросту расчленяют. — Регулус проклял себя за то, как похолодело в жилах. — Потому что это долбанная война, потому что здесь нет ничего разумного абсолютно, и ты правда считаешь, что это оправданно? Оправдано тем, что мы, видите ли, нарушаем ваши традиции? — Я не спорю, есть те, кто совершенно переходят черту, но война не об эт… — А о чем? О чем? Война — бессмысленное зверство, и ты теперь его непосредственный участник. Это правда то, чего ты хотел от жизни? Доволен собой? Очевидно же, что нет, Делла это понимала, он сам сказал, что дело уже не в крови, сказал, что разочарован. Даже не верилось, что она сейчас сидит и почти что отчитывает его, как провинившегося ребенка, его, человека, вознамерившегося безжалостно убить семерых, шестеро из которых — такие же дети, всего лишь подростки. Блэк — сам ребенок. Запутавшийся от и до. И его поиск себя послужил причиной гибели уже шестерых, а может и больше, Делла и понятия не имела, скольких он убил. И убьет ещё. Убьет её. Даже осознав всю ненормальность таких нотаций, Делла продолжила. Ей нужно было хоть во что-то выплеснуть эмоции, даже если в совершенно бесполезную предсмертную дискуссию. Только бы не молчать. — Знаешь, что я думаю? Вы просто боитесь маглов. Его губы растянулись в усмешке. Ладно, вот это уже забавно. — Ну-ка… поведай мне. Я заинтригован. Делла набрала в легкие воздуха и уже чувствовала, как сухо во рту от всех этих монологов. Но раз уж начала — нет смысла останавливаться. Лучше, чем тонуть в горе от своей обреченности. — У маглов за эти годы — технический прогресс полным ходом. Они понимают, что не всесильны, но находят способы овладеть законами природы. Не стоят на месте. Вы же застряли в своих драгоценных рамках. Считаете, что уже добились всего, уже на вершине. Но там, где у вас вершина, у маглов — дно. У Регулуса даже не было сил или желания полноценно опровергать всю эту ересь. Только бросил насмешливо: — Смелое заявление. — Ты хотя бы в курсе, что маглы уже были в космосе? — Да-да… очень смешно. — Вот именно. Вот именно, ты даже представить не можешь. Они без всякой магии сооружают ракеты и спутники, а у вас все метлы да камины. Максимум можете попытаться трансгрессировать в космос, но сами же и поплатитесь за свое непомерное самомнение. Даже Хогвартс-экспресс существует только благодаря маглам. Представь, что соорудило бы магловское общество, появись у них магия. Страшно звучит? Регулус устало повернул голову, будто к Айвз, хотя и понимал, что всё равно её не увидит. Слишком далеко друг от друга. Произнес: — Что-то я не вижу, чтобы грязнокровки, прямо-таки вундеркинды, по твоим словам, уже перевернули магическое общество. — Потому что это общество всех вундеркиндов и отторгает. — Она помедлила, задумалась, уточнила: — Конечно, я не говорю, что всякий маглорожденный — гений по природе. Как среди маглов есть гении и простые люди, так и среди волшебников. Так везде. Но дело в самом менталитете, и он кардинально разнится. Только когда все мысли оказались выплеснуты наружу, Делла снова позволила себе задуматься. Как это нелепо и попросту жутко. Сидеть здесь, взаперти со своим мучителем и палачом, совершившим непростительные зверства, и совершенно обыденно обсуждать магловские изобретения, пытаясь проповедовать истину. Но, господи, как просто это было… забыть обо всем. Забыть о том, почему она здесь и что грядет. Забыть, что это Инквизитор. Говорить с ним. Слышать голос Итана, привычную язвительность Блэка и просто говорить. Он всё равно ей так ничего на это и не ответил. Вся тирада — впустую, как об стену. — С чего ты вдруг решила высказаться? — единственное, что он спросил. — Я ждала момента, чтобы это сказать, годами. Никто из вас придурков меня бы и слушать не стал. Кто бы мог подумать, что, чтобы её хотя бы просто выслушали, ей потребуется сидеть на метафорическом эшафоте, ожидая отложенный момент свершения казни. Петля уже висела на шее. Оставалось затянуть потуже и выбить опору из-под ног. Делла тяжело вздохнула. — Ты и сам уже вроде бы разочаровался, — напомнила она, продолжая его прерванную исповедь. — Почему? С чем теперь не согласен? — Как минимум, вы не животные. — О, спасибо огромное. Блэк её проигнорировал. Продолжал: — И умом мало от нас отличаетесь. Эмоциями, поступками. Всё то же. — Тебе понадобилось начать нас убивать, чтобы прийти к этому? Живя с маглорожденной в одной гостиной шесть лет, ничего особо не замечал? — У меня разве были раньше причины вообще обращать на вас внимание? Да уж, в этом году причина появилась. Делла столько времени задавалась вопросом, в чем причина его неожиданного внимания… и вот. Напоролась на худший вариант из возможных, напоролась, как на штык, капкан, мину замедленного действия. Всё это время. В коридоре, на зачете, на вечере Слизнорта. Истинная причина всегда была запятнана кровью и сажей. — Ну, и каково тебе было помогать мне с Зельями, зная, что мне все равно это не пригодится? Делла задавала бессмысленные вопросы, в наивной надежде заткнуть бессмысленные мысли. Но встретила неожиданный ответ: — На тот момент тебя в моих планах не было. Даже слегка нахмуриться пришлось. Не понимая: — Но это было уже после нападения на меня. Блэк снова не ответил. То есть, сперва он не хотел её убивать, затем попытался, затем снова не захотел. Делла попыталась распутать этот клубок по порядку: — Там, в коридоре, Инкви… — начала, но осеклась. Всё ещё непривычно до невозможности. К такому не привыкнуть, да уже и не придется. Исправилась: — Ты говорил, что это могло обойти меня стороной. Почему? Если меня убить всегда было куда проще, чем других. — Айвз, ты правда не понимаешь? Ты — буквально одна из причин моего разочарования во всех тех предубеждениях. Почему-то от этих слов холод скользнул по коже, заставив поежиться. Да. Делла не понимает. Именно это и не понимает — какого черта. На тот момент, когда они столкнулись в коридоре, их общение колебалось на околонулевом уровне. Только затем уже, раз в несколько недель, случались редкие, далекие от адекватности разговоры. Но до этого? До этого, наверное, он мог просто наблюдать за ней, ведь она уже была одной из тех, на кого можно прицепить мишень. Делла просто не могла этого знать. Не могла представить, что уже оказалась в мыслях у Блэка, задолго до того, как он появился в мыслях у неё. — И все равно убьешь, — подытожила она на выдохе. — Предлагаешь убить кого-нибудь другого вместо тебя? Честно? Делла молилась, чтобы это было риторическим вопросом. Потому что, если он действительно даст ей этот выбор, она не уверена, что ответит правильно. Регулусу правда было любопытно услышать её ответ, но он не будет ставить перед ней настоящий выбор. Потому что, даже если она скажет да, он не станет идти на поводу у своих прихотей и выбирать другого. Пообещал себе. Если не убьет её, не убьет никого. Как дополнительная мотивация для того, чтобы заставить себя это сделать, потому что не убивать никого… — Что будет, если ты не убьешь никого? — Мерлин… — вздохнул и слабо ударился затылком по столу, пытаясь держать себя в руках и не распыляться. Его и так грыз этот вшивый внутренний голос, и Айвз — как живое его олицетворение. — Не начинай даже. — Ты убил шестерых. В стенах школы. Твоему Лорду этого недостаточно? — Мне не особо хотелось бы проверять. Все эти праведные речи с её стороны всё равно не возымеют успех, потому что Регулус понимал: это просто её попытка выжить. Ей глубоко плевать, что станет с ним, стоит ему не выполнить задание, и это вполне ожидаемо, но прислушиваться к ней — чистейшее безрассудство. Кажется, она и сама поняла провальность этих заведомо тщетных попыток. Выждала какое-то время, а после продолжила — то ли свои нотации, то ли допрос. — Из всех возможных вариантов ты выбирал худшее. Хотя бы не сжигал заживо, и на том спасибо... Если ты сам всего этого не хотел — к чему жестокость? — Думаешь, у меня было много альтернатив? С каждой смертью за вами наблюдали всё больше. — И, горько усмехнувшись, дополнил: — А под конец ты и вовсе надоумила авроров всех досматривать, ещё сильнее сужая выбор. Сердце сжалось, так болезненно и тяжко. Кровоточило — изодранное, подзажившее. И теперь всё зажившее содрали заново. Безусловно, это лежало на поверхности. Если бы была возможность воспользоваться палочкой, не было бы нужды в темных артефактах, плавящих руку и переламывающих кости на виду у всех. Дирк мог умереть совершенно иначе. Делла могла бы там, на зачете, просто держать язык за зубами, не упоминать о своих подозрениях про палочку, и всё было бы иначе. Блэка бы действительно поймали или он бы все равно нашел способ извернуться? Может, все равно бы догадался, что будут досматривать? Он умен, и это злило. Какой-то школьник, её ровесник, сумел превратить замок в свою личную шахматную доску, воздвигнуть в стенах школы собственный ад для всех неугодных и остаться безнаказанным. Образы всё мелькали перед глазами. Застывший под свечами Дирк, его прожженная до мяса рука, всеобщая паника и холод. Мучащийся в судорогах гриффиндорский пятикурсник на полу Большого зала. Перерезанное горло и лужа крови в темном коридоре, полном перепуганных профессоров. — Всех этих мер ещё и в помине не было, когда умерла Софи. Жестокую гибель Софи мерами предосторожности не оправдать. И Блэк ответил не сразу. Но ответил: — Я не ожидал, что она попытается дать отпор. Делла едва не задохнулась от того, как разом сдавило грудную клетку. Прижала ладони к глазам, пытаясь не пропустить подступающие снова слезы. Софи? Софи пыталась дать ему отпор? Ему, человеку, в которого влюблена до беспамятства была все эти годы и всем своим громадным сердцем верила в его невиновность? Возможно, Делла не так хорошо знала свою подругу, как всегда хотелось думать. — Вопросы закончились? Нет, нет... ещё далеко не закончились. Делла закачала головой, даже понимая, что он её не видит, часто заморгала, прогоняя несвоевременную слабость и пытаясь проглотить ком, чтобы спросить почти правдоподобно спокойно: — Что было в сундуке? Секунда молчания, вторая. Десятая. Тридцатая — полминуты тишины. Минута. Ответ так и не последовал. В чем смысл что-либо теперь скрывать, если она все равно его тайны за порог не вынесет? Всё произнесенное останется в этих стенах. Он признался во стольких вещах, буквально чуть ли не исповедовался во всех грехах, но про сундук молчал. И Делла помнила, в деталях, в ярчайших красках, тот его взгляд, когда она едва не подобралась к содержимому. Что там могло быть? — Теперь моя очередь. Делла прикрыла глаза. Конечно. Допрос можно развернуть и в противоположную сторону. — Спрашивай. — Как давно ты начала подозревать? — После смерти Софи. — А до этого? — До этого я цеплялась за факт, что тебя не было в Хогсмиде. Каким образом ты убил Макдональд, если тебя там не было? — Между Хогвартсом и деревней есть подземный лаз. Ведущий в Сладкое королевство. Все прорехи на цельной картине заполнялись так просто… Просто подземный лаз. Просто Карта. Просто дезиллюминационное. Столько времени игнорирования его кандидатуры на роль подозреваемого — опять же, всего лишь по незнанию. Но если бы она знала о проходе? Если бы подозревала его раньше? Нет, ни черта бы не изменилось. Все дороги вели сюда. В пустой класс, на плаху, к гибели. — Если хочешь знать, я правда этого не хотел, — произнес Регулус, сам не зная зачем. Просто в грудной клетке что-то скребло, ныло невысказанностью. Всё это время — так ужасно хотелось. Просто сказать, кому-нибудь. — И не хочу. Убивать. — Так отпусти меня, — взмолилась она. — Обратись к Ордену. Тебе помогут. Такой абсурд. Оба это понимали. Орден не станет помогать преступнику. С большой вероятностью его могут просто бросить в Азкабан без разборок, неважно, хотел он всего этого или нет. Но Дамблдор же весь из себя понимающий? Всепомогающий? — Орденовцы? Помогут? — переспросил с насмешкой. — Они себе-то помочь не в состоянии. Он в этом уверен: даже если по какой-то немыслимой причине орденовцы снизошли бы до помилования, Регулус всё равно будет обречен, потому что Орден никогда и никого спасти не мог. Регулус не сможет покинуть ряды Пожирателей. Это никогда не закончится. Порой, когда всё было совсем паршиво, просто до невозможности, он жил мыслью, что скоро всё будет позади. Осталось столько-то жертв, и всё. Регулус свободен от задания. Но это неправда. Сладкая ложь сглаживала особо острые углы, чтобы существовать было хотя бы просто терпимо, но по сути своей была бессмысленной. Регулус не выпутается, даже когда всё закончится. — Даже если седьмой жертвы не будет… я уже застрял, Айвз. Понимаешь? Темный Лорд даст мне новое задание, и новое, ещё и ещё. И мне только придется работать ещё усерднее, чтобы загладить вину за это не-убийство. Проще просто сделать это. Сам удивлялся, как легко было это произносить. Своей седьмой жертве. Той, кто месяцами прожила в его мыслях. Изливать то, что гудело на языке, наполнять воздух кошмаром, сковывающим их обоих. Как будто само собой разумеющееся. Быть может, как раз потому, что должно сегодня произойти — всё произнесенное пролежит в её сознании не так долго, чтобы он успел пожалеть о сказанном. — Это если не смотреть на тот факт, что я вовсе могу не выжить, если седьмого убийства не будет, — тихо дополнил он. — Ничего личного, но моя жизнь мне ценнее твоей. Делла и не удивилась этим словам, и так это понимая. Кто она такая, чтобы он рисковал ради неё своей жизнью? На самом деле, Регулус кривил душой. Ложь чистой воды. Не потому что жизнь Айвз имела какую-то несоизмеримую ценность, конечно, нет. Потому что жизнь Регулуса уже мало что стоила, навязчивые мысли покончить со всем преследовали его всё чаще, не отступали, душили тугой петлей. С каждым призраком его жертв, преследовавшим его в кошмарах, с каждым преступлением, отмечающимся на руках несмываемыми пятнами крови. Регулус устал, но он не мог просто уйти от этого. Последние его слова так и повисли в воздухе, обрастая тягостной оболочкой тишины, которая длилась безмерно долго, пока его голос снова не нарушил мрачное безмолвие. — Айвз. — Что? Выдержал недолгую паузу, прежде чем заставить себя произнести: — Действие оборотного закончилось. Сердце замерло вместе с дыханием, с жизнью, как поставили на паузу, оглушив. Не фраза — настоящий приговор, хуже любого вердикта, зачитанного судьей перед тем, как поджечь святой костер инквизиции. И даже не сразу Делла распознала, что голос, верно, не Итана. Оборотное закончилось. Делла поднялась на ноги, ослабевшие, с трудом держащие. Вслед за Блэком, что уже стоял на ногах. Настоящий Блэк, не под чьей-либо маской. Тот Блэк, которого она видела регулярно шесть с половиной лет своей жизни, тот, с кем недавно делала зелье. Тот, кто зачем-то поцеловал её, чтобы на следующий день сделать её последней жертвой из семи. Рукава были ему длинноваты, он закатал их. Частично обнажая то, что она некогда выглядывала, но так и не высмотрела, скрытое в тот момент, теперь уже понятно, всего лишь дезиллюминационным. Сейчас не скрывал. Всё это время он ходил с Черной Меткой на руке, и ни одна душа даже не подозревала. Прикасался к Делле этой рукой, с клеймом, которое носят те, кто уже почти десять лет наполняет магическое общество ужасом и кровью. И эти руки, которыми он к ней прикасался, тоже были по локоть в крови. Её друзей. Таких, как она. И будут в её. Делла прикрыла глаза, чувствуя, как тяжело и больно дышать. — Только не… — начала, осеклась, голос дрогнул, и зубы на секунду болезненно впились в губу. — Не удушающим. — Почему? Делла не смогла бы объяснить. Только повторила, жалкой мольбой: — Пожалуйста. Тот Инквизитор, каким он был всегда у Деллы в представлении, не стал бы и слушать. Сделал бы наперекор, только бы причинить больше мук — физических, душевных, любых. Желания причинять боль в блэковских глазах не было вовсе. Ни в глазах, ни в словах, ни в действиях. Он был настоящим серийным убийцей, но, как оказалось, не был маньяком, психопатом, больным на голову садистом. Блэк кивнул, даже не требуя больше никакого объяснения. Шагнул к ней, и Делла уже обыкновенно попятилась. Классика, традиция — как угодно, но она не могла просто стоять, позволяя ему приблизиться, тело само норовило держаться от него подальше. Он вполне мог бы бросить в неё заклинание издалека, но он снова медлил. Снова оттягивал момент. Неторопливо загнал жертву в ловушку, так, как хищники наслаждаются охотой, но Делла знала — он не наслаждается, ему тошно, и он не хочет. Он не хищник. Такая же жертва. И палач, и жертва, но сердце Деллы не отзывалось и тенью сочувствия. Делла была уверена, что будет смотреть прямо в глаза своему палачу, но по сути своей она всегда была настоящей трусихой, и сейчас не могла поднять головы вовсе, едва перебарывая дрожь. Всё тело сводило скользким, как щупальца, взъедливым страхом. Регулус пытался всеми способами избавиться от навязчивой мысли, что вспороть самому себе сейчас глотку будет в миллиарды раз проще, чем ей. Мерлин, знала бы она, как мучительно одно только её существование… Даже ничего не делая, вгоняла спицы ему под кожу одним только своим видом. Хрупким, слабым, беспомощным, буквально скелет прямо перед ним, кости которого вполне можно переломить и без всякой палочки, голыми руками. Как же хотелось. Стереть ей память и отпустить на все четыре стороны. Убить другого. Должен. Регулус должен. Пообещал себе. Либо её, либо никого. Он не может подарить жизнь одной и отнять у другого, он не может называть себя приверженцем идеологии, если делает в ней исключения, если спокойно убивает других и не может убить какую-то жалкую грязнокровку. Такую же, как все остальные. Она такая же. В ней ничего особенного. Регулус не стал бороться с очередным неразумным желанием. Прикоснуться к ней. Снова. Пытаясь игнорировать то, как крупно она вздрогнула, попытавшись отпрянуть. Кожа такая бледная, тонкая, почти просвечивающая… живой мертвец. Он сделал с ней это. Убить её будет даже большей милостью. Он же видел, какой дерганой она стала, что не может ходить по коридору не держа кого-нибудь за руку, не ест и совершенно сходит с ума. Так выводила его из себя на первых курсах своей болтливостью, но теперь, на последнем курсе, стала совсем тихой, бесшумной. Тусклой и бесцветной. Смерть была бы куда более милосердной, ведь так? Так? Её глаза, когда она подняла голову, напрочь выбили эти мысли из черепной коробки, вгоняя под кожу очередную спицу. Столько страха, и бессильной ненависти, и отчаяния в темных радужках, прожигающих ему кожу. Ему пришлось зажмуриться на секунду, только бы прогнать из-под век, выгнать насильно из головы этот образ кристально чистого бессилия. А затем она предпочла ударить по его хладнокровию — и без того расшатанному в крайность — снова. Эта идиотка подалась вперед, впечатавшись губами ему в губы. И рассудок посыпался, всё посыпалось, опять. Было и правда больше похоже на удар, ничего общего с той осторожностью, с которой он совсем недавно поцеловал её от чужого лица в попытке выбить из колеи. И вот теперь она. Выбила его. Выбила весь здравый смысл из его головы. Проклятье, Айвз. Регулус тут же отпрянул, понимая, чем ему грозит снова это умопомешательство, но она обхватила его шею руками — дрожащими, потому что боится, боится, но все равно делает, — не отпуская. Запустила пальцы ему в волосы, сжимая с силой, до боли, не давая отстраниться, прижимая его к себе, чтобы губы соприкасались с губами. Ему нельзя было. Хоть как-то отвечать. Пускать в голову разрушительной силы эмоции, вытесняющие здравомыслие. Нельзя. Нельзя, блядство, нельзя, нет, Регулус, даже не смей! Хрипло и неразборчиво выругался ей в губы, вжал её в стену, с такой силой, что она невольно ударилась затылком, тронул снова её лицо, целовал, проклиная её, себя, это гребаное задание и Лорда, который просто убьет его, если не будет седьмой жертвы. От её судорожного, испуганного вздоха, прошедшего слабым теплом по его губам, внутри что-то отвратительно заскулило, заныло глухо и больно просто до ужаса. Он понимал, зачем она это делает, проглатывая собственный страх и свою к нему невообразимого размера ненависть. И всё равно шел у неё на поводу. Она дрожала, эту дрожь можно было бы почувствовать даже стоя в нескольких шагах от неё, а сейчас она и вовсе так близко, тело к телу, что он не понимал — вдруг, эта дрожь не её, а его собственная. Внутренний шепот о том, какой он кретин, не умолкал, твердя, что она ненавидит его и с куда большим желанием разбила бы ему голову о стену, что это всего лишь последняя попытка утопающего спастись, буквально подачка, брошенная в отчаянии, а он принимал без задних мыслей. Гордость валялась где-то полуживая, растерзанная сумасшествием, а ему плевать. Серьезно, куда проще вскрыть себе сейчас вены, чем жить так, без рассудка, ума и всякой гордости. Регулус чувствовал, как её ладони, напряженные, всё так же дрожа, ведут по его шее, плечам, рукам, пока губы едва ли ему отвечали — просто были податливыми, давая ему самому сходить с ума. Начала это сумасшествие, но почти не продолжала. Сосредоточенная на своем, на своей цели, которая стала окончательно ясна, только когда её рука, не отрываясь от него, дошла до его правого предплечья. Неужели она правда полагала, что он не заметит? Да, он мог бы. Да, почти сработало, на самом-то деле. Регулус не дал ей добраться до палочки, зажатой в его руке. Положил руку ей на горло, отчего её тут же парализовало. Без всякого заклинания. Ладонь, почти добравшаяся до палочки, застыла на его запястье. Пальцами он чувствовал её исступленно бьющуюся жилку, по её телу прокатилась очередная волна неуемной дрожи, и в глазах страха в два раза больше, чем было. Да что с ней такое? Почему её так пугает именно удушье? Он даже не сдавил ей горло, хотя хотел. Злость горела, обугливая стенки легких дочерна, и он сам уже не имел ни малейшего представления, чего хочет. — Не усложняй, — процедил ей в губы, то ли раздраженно, то ли в отчаянии, и отстранился от её лица наконец. Не усложняй? «Не усложняй», Блэк, ты в своем уме? — Я не хочу умирать, — прошептала со слезами на глазах. Во время всей этой бессмысленной жестокой пытки — неизвестно, для кого более мучительной, — она беззвучно плакала, глотала слезы, но целовала, только бы отвлечь. Выжить. Да твою же мать, Айвз… Саданул рукой по стене, и она дрогнула, испугалась, сжалась всем телом, опустила голову, затравленно пряча взгляд, как будто он мог ударить её. Не заклинанием, а просто, рукой, ладонью, кулаком. Ударил же однажды. После того, как она ударила его ножом и попыталась — надо же, какое дежавю — забрать у него палочку. — Да почему… почему с тобой так сложно? — Регулус едва не выл от безысходности, стягивающей его тугими шипастыми путами, и шипы всё глубже впивались под кожу. Но он должен. Должен, должен, должен… если он сумеет убить даже её, затем уже не будет ничего, через что он не смог бы переступить. А ему это нужно. Если он намеревается и дальше служить Лорду. Отчаянно. Избавиться от любой слабости. Делла могла бы поклясться, что прямо сейчас пропадет в беспамятстве, настолько сильно ужас давил ей на череп в попытке проломить стенки и забрать сознание. Это ожидание казни была в разы хуже самой казни, и эта неопределенность… могла ли она вообще надеяться на то, что это правда неопределенность? Что он мог бы?.. Делла совершенно не представляла, что творилось в его голове, ещё никогда прежде она не хотела так сильно пробраться ему в голову, но если по каким-то совершенно диким обстоятельствам она действительно что-то значит… Блэк ведь выглядел так. Ей казалось, что его прямо сейчас мучили Круциатусом, настолько бледным было его лицо и настолько горели от муки глаза, он тяжело дышал и вглядывался в её лицо, как будто пытался найти все ответы. Он медлил так долго, что Делле уже показалось, будто она простоит в этой ловушке, не зная, чего ожидать, вечность, и это было её личным кругом ада, стоять в недоумении и нескончаемом страхе, не подозревая, что происходит в его лихорадочно — так бегали его зрачки, пока он обдумывал — работающей голове. Он коснулся пальцами её подбородка, и сперва ей показалось, что они снова соскользнут ей на шею, но он лишь держал её челюсть грубой хваткой, задевая щиплющие царапины, сильнее вдавливая затылком в стену. И сказал ей в висок: — Ты дашь клятву. Регулус лишь немного задевал её шею, но почувствовал, как нервно дернулась её глотка. Айвз растерянно качнула головой, не понимая, о чем он. А он всё думал, думал… мысли бежали быстрее, чем кровь по жилам, мчащаяся так быстро, что он уже опасался сгореть изнутри. Продолжал думать, искал другие выходы, любую другую, более адекватную альтернативу, хотя уже озвучил это, так и не взвесив все за и против. Дополнил: — Клятву, что ни единое слово, произнесенное сегодня, с твоих уст не сорвется. Ты никому не скажешь. — Ты… — во рту совсем пересохло. — Ты требуешь Непреложный обет? — Нет, — он наконец отпустил её, отпрянул на несколько нетвердых шагов, но дышать легче не стало. — Для обета нужен третий. Тогда о чем он? О чем речь? Делла не понимала. Только стояла, оцепеневшая, ещё не до конца осознающая, что она правда может выжить, и совершенно недоумевающая, как ещё тогда она может поклясться. Так, на словах? Как в детстве? Что он от нее хочет? — Поклянешься на крови. Не ослышалась? Правда сейчас сказал? «На крови»? Глаза распахнулись шире, не сводя с него взгляда, ища любой намек на шутку, сарказм, очередную его игру. Нет, он не шутил. Любая магия, связанная с кровью, была тесно переплетена с темными искусствами, темнейшими из возможных, это древняя, опасная магия, к которой никто в здравом уме никогда и близко не подойдет. Но, кажется, в этом кабинете вовсе не было никого, кто обладал бы ещё хоть какими-нибудь остатками рассудка. — Я даже не представляю, как, — голос такой неуверенный, перепуганный. Блэк уперся руками — в одной всё ещё крепко зажата палочка — в парту, обдумывая. Сам ещё не был уверен. Думал и думал. Но ответил с поразительным терпением: — Это всего лишь порез на руке, Айвз, тебе не нужно будет выливать литры крови. Поклянешься ты, затем я. — Ты?.. — Клятва не работает в одну сторону. Она должна что-то скреплять. В чем-то придется поклясться и ему. Тоже вмешать в клятву свою кровь, свою, которой он, черт возьми, так гордится, кристально чистую, смешать с её, «грязной». Он рехнулся. Окончательно. — Ты… тебе не… — мысли категорически путались. Делла вздохнула, пытаясь хоть как-то обрести снова дар речи: — Я могу просто не выдавать тебя взамен того, что ты меня не убьешь, это и так равный обмен, не нужно ни в чем клясться. Блэк рассмеялся, подобно умалишенному. — Айвз, я могу понять, что я в твоих глазах монстр, но что ещё и безмозглый? Настолько? Ты сдашь меня в ту же секунду, как переступишь порог. Я не собираюсь верить тебе на слово. Делла скривила губы. Разумеется. Разумеется, он прав. Регулус и не сомневался, что она это предложит. Её пугала эта затея. А его-то как пугала. Впутываться в темную магию, ещё больше, чем прежде, смешивать свою кровь с… её. Давать ей какую-то клятву, ей, которую ему лучше бы просто убить и всё, не мучить себя и не мучить её. Он мог бы всего лишь стереть ей память, но это рискованно, потому что обливиэйт не всегда гарантировал необратимую потерю воспоминаний. Но это ли его останавливало? Или нежелание, чтобы она забывала? Регулус откровенно потакал своему эгоизму, желая, чтобы она помнила. Чтобы ещё хоть кто-то в этом проклятом мире нес бремя этого знания, помимо него, нес всё то, что сегодня прозвучало. Барти не считался. Для него это не было бременем. Да и она сама ведь так сильно хотела знать правду, не так ли? И плевать, насколько это мерзко, неправильно, непозволительно. Всё, о чем он мог думать — как оставить её в живых, но лишить возможности всё рассказать, лишить себя любого риска. — Решать тебе. Либо клятва, либо... ты — седьмая. — Клятва. И не поколебалась даже. Ни секунды. Корни клятвы уходили в самую древность, с кровью всегда связывались все самые весомые, нерушимые ритуалы. И это немыслимо, устраивать всё это, сейчас, в каком-то обычном школьном классе, немыслимо, что на это был согласен Блэк, из-за такой мелочи, как её жизнь, но если согласен он — не было причин, по которым не соглашалась бы она. Клятва пугала, но смерть пугала сильнее. О том, каково будет жить с этим знанием и не иметь возможности никому рассказать, Делла подумает потом. Главное, что будет. Жить. Его глаза странно блеснули, как будто он мог надеяться, что она предпочтет смерть. И оно и ожидаемо, потому что точно в последнюю очередь ему хотелось бы марать свою кровь, давать какой-то обет ей, маглорожденной, презираемой им годами. Делла всё ещё даже вникнуть в эту мысль не могла, что её жизнь почему-то так его заботит. Блэк чуть запрокинул голову к потолку, набираясь то ли сил, то ли спокойствия, тяжело и глубоко вдохнул, наверняка пытаясь привести мысли в порядок, отогнать последние остатки сомнений. В подобной магии сомнения явно способны сыграть злую шутку. Делла стояла, не представляя, что ей делать. Но Блэк начал сам. Поднял палочку, и внутренности напряглись в опасении, но он, разумеется, не намеревался её проклинать. Произнес какое-то заклинание, и тут же ощутимо, контрастно похолодело. Всё тем же сырым, промозглым холодом, заполонившим пространство в секунды и заставившим её поежиться против воли. Так же, как вчера. Веяло той же магией, что и от проклятой цепочки. Здесь и без того было серо из-за непогоды, но магия словно поглотила любой намек на свет и тепло. Вместе с неизвестным заклинанием, произносимым его тихим голосом, проявлялась руна. Палочка разрезала воздух, оставляя в нем мерцать бордовым цветом неизвестную руну, так уверенно и твердо — Блэк точно знал, как и что делать. Возникла нелепая мысль, не верны ли случайно все слухи, что ходят о семействе Блэков. Может, они и впрямь едят младенцев или обезглавливают домовиков… Блэк опустил палочку, оставив руну — единственный источник освещения в потемневшем на несколько тонов классе — мерцать в прожженном воздухе, и посмотрел на Деллу. Не сказал ни слова, но и не требовалось, Делла понимала. Под его внимательным взглядом, как под Империусом, подошла ближе. Сердце грохотало в груди. — Я произнесу клятву за обоих, тебе просто надо будет повторить. За обоих, слово в слово. Слышишь? Делла слышала, но, как завороженная, не сводила взгляда с руны. Какое же, боже, безумство… — И что потом? — Увидишь. — Это «увидишь» показалось по-настоящему зловещим, хотя сказано было с непомерной усталостью, как будто ничего особо и не происходит. Школьная рутина, ученические будни. — Руку, Айвз. На секунду сжала кулаки, собираясь с духом, и протянула ему руку ладонью вверх. Блэк взял её за запястье, грубо притянув на шаг ближе. Делла внутренне дрогнула. Прикосновение и близость к нему вновь заставили адреналин жечь кожу изнутри. Адреналин и всё ту же злость, теперь чуть притаившуюся, но всё ещё живую. Даже простое прикосновение… когда Делла пять минут назад осмелилась его поцеловать, её вовсе чуть не переломило. Как прокрутили мясорубкой, раздробили в труху, просто в ничто. — Ты клянешься не выдавать моих тайн, — начал он холодным, негромким, чуть хрипловатым голосом, и кончик палочки загорелся красноватым цветом, свидетельствующим о действии режущего заклятья, что вмиг надрезало ей кожу, — не делать и не говорить ничего, что послужило бы доказательством моей виновности. Вместе со словами он вел палочкой по её ладони, удлиняя надрез. Делла опасалась издать хоть звук. Сжала зубы и затаила дыхание. — Взамен, — продолжал он, отпустив её руку, надрезая собственную ладонь, — я клянусь, каковы бы ни были обстоятельства, не причинять тебе физический вред. Делла вздрогнула, подняв на него глаза. Он серьезно? Атмосфера и обстоятельства совершенно не способствовали несерьезности, но Делле понадобились долгие секунды, чтобы впитать эту мысль. Он поклялся какой-то грязнокровке не причинять ей вред. На своей крови. Это же попросту опрометчиво с его стороны. В следующий раз, когда если они встретятся, вне стен школы, Делла может этим воспользоваться, без сомнений и зазрения совести. Тем, что причинить вред он не может, но ведь может она. — Повтори. Делла рассеянно моргнула, пытаясь собраться. Слово в слово? Что будет, если она ошибется? Этот холод, стягивающий кожу, проникающий глубоко в жилы, и едкий жар руны, обрамляющей блеклым мерцающим светом сосредоточенные черты Блэка — так и кричали о том, что сейчас не дозволено допускать ошибок. Темная магия, словно живая, обитающая в этой комнате, притаившаяся в ожидании, как зверь, только и ждет провала. — Ты клянешься, каковы бы ни были обстоятельства, не причинять мне физический вред, — начала она с простого. Облизнула пересохшие от волнения губы. Дышала тяжело, и грохочущее сердце всё не умолкало. — Взамен я клянусь не выдавать твоих тайн… — на миг поколебалась, в неуверенности, но продолжила, тщательно вылавливая из памяти каждое из только что произнесенных им слов: — не делать и не говорить ничего, что послужило бы доказательством твоей виновности. Что теперь? Ничего не происходило. Непонятно, нужно ли формульное закрепление клятвы, будь то речь на латыни или краткое заклинание. Ей всегда казалось, что в клятвах, как и в заклинаниях, первостепенную роль играет намерение волшебника. Достаточно ли сильно её намерение? Всем сердцем она желала, чтобы Инквизитор получил свое наказание, получил всё, что заслуживал, чтобы ни один его поступок не остался безнаказанным. Но не меньше она хотела, господибоже, жить. Просто жить. Наконец, ощутилось легкое жжение в ране. От надреза отделилась капля крови и, как и у Блэка, поднялась в воздух. Кровь закружилась в воздухе по спирали. Перехватило дыхание от странности, дикости этого зрелища, от этого пугающего танца алых капель, которые высились всё сильнее, пока не достигли зависшей в воздухе руны. Руна тут же зажглась ярче, почти ослепляя, и Делле пришлось отвести взгляд, иначе бы красный цвет прожег сетчатку, оставляя черные пятна. Вместе с бордовым светом по комнате будто пронесся и сквозняк, несвойственный этому замкнутому пространству, заползающий под одежду, вынуждающий мурашки расползтись скопом по коже. Это сияние, на секунду заполонившее пространство, стало преобразовываться, разливаться по воздуху будто бы жидкостью, а после — уплотняться, материализоваться, приобретая отчетливую форму. Руна окончательно исчезла. Вместо неё, в воздухе, между ними двумя, повис на вид хрупкий, как сделанный из хрустали, флакон, запечатавший внутри себя их клятву. Отдаленно это напоминало какой-то совсем странный, своеобразной формы кулон. Делла даже не успела его толком рассмотреть, когда Блэк одним легким движением забрал себе этот флакон, полностью исчезнувший в кулаке, настолько сосуд был небольшим. И всё вдруг пришло в норму. Больше не было этого пронизывающего холода, в помещении снова воцарился сероватый, но хоть какой-то свет. Как ничего и не произошло. О том сумасшествии, что только что происходило, свидетельствовало разве что жжение в открытой неглубокой ране на руке. — Это всё? — спросила она неуверенно. — Клятва действует? Она не знала, должно ли было что-нибудь перемениться в её самоощущении. Не имела ни малейшего представления, как вообще работают подобные клятвы. И проверить пока не могла. — Диффиндо. Делла успела только дернуться, когда на нее оказалась направлена палочка, но ничего не произошло. Кончик палочки даже не зажегся. — Действует, — заключил Блэк. Снова поднял палочку, но направил на дверь. Замок в воцарившейся тишине громко щелкнул, открывая Делле путь к свободе. — Иди. Вот так просто. Просто иди. Просто действует. Контракт, смешавший, боже правый, только что кровь. Запрещающий ей добиться должного наказания для своего палача, для убийцы своей подруги и других. Просто уйти после этого совершенно дикого часового разговора и какого-то жуткого древнего ритуала. — Айвз, иди, — Блэк терял терпение, и Делла не стала испытывать судьбу. Едва передвигая ногами, не бросив на Блэка ни единого взгляда, покинула кабинет, оставляя в нем обломки своей палочки и свою душу, растерзанную в клочья всем, абсолютно всем, что произошло, каждой секундой. Регулус всё так же стоял в кабинете. Окинул взглядом картины, которые ему придется уничтожить. Понимая. Это провал. Самый настоящий, недопустимый, грубейший провал. И ради кого? Но Регулус не мог. Эта девчонка — почти как голос разума. И безумия, в равной мере. Держащий наплаву, оставляющий в нём слабые отголоски человечности, той, от которой избавляться ему было просто жизненно необходимо, но он не хотел. Совершенно. Не хотел тонуть в крови, боли и непроглядной черноте. Знать бы ещё, что сделает с ним теперь Темный Лорд за невыполнение приказа, незавершение почти уже воплощенного целиком задания — Регулус облажался на самом финише. Знать бы, не сделал ли этим Регулус только что седьмой жертвой самого себя.