Инквизитор

Ливень шел сильный, отягощал одежду и заливался в кожаные ботинки, но Регулус не обращал внимания. Брел по вымощенной камнями улочке, смотря себе только под ноги — все эти дома, старинные, нетронутые веяниями современности ещё с века семнадцатого, он видел не в первый раз. Сейчас были для него лишь фоном, пока в голове в очередной раз теснились мысли, как это странно, что она не выбрала себе какое-нибудь более приземленное место обитания, чтобы не было совершенно никаких ассоциаций с замками и прочим. Здесь же на каждом шагу напоминания, будь то остроконечная башня с часами в центре городка или сделанные в готический уклон фасады некоторых особо древних зданий. Регулус шел прямо по лужам, лишь краем глаза подмечая спешащих укрыться от дождя людей. Одежду он высушит, прогреет магией всего за секунду. Маглы, разбегающиеся кучками под навесы и крыши, такой роскошью не обладали. «Технический прогресс», говорила она в тот день. Просвещенное общество, способное перевернуть магический мир. Да они беспомощны, как дети. Быть может, он всё-таки именно за этим вечно и посещал магловские городки — один конкретный, если быть точнее, — когда нужно было наедине с собой остудить голову. Просто утвердиться в своих убеждениях. Быть может, напротив. Скрыться как можно дальше от привычных реалий, от пропахшего смертью магического мирка, который с каждым днем всё сильнее отталкивал этим воздухом, пропитанным грязью и кровью, и мерзостными образами, впитывающимися в сетчатку глаз. Но объяснить себе, зачем он вечно приходил к одному определенному дому — находящемуся ближе к окраине, подальше от приклеенных друг к другу строений, — не мог. Это походило на своего рода… манию. Регулус и в Хогвартсе это против воли замечал. Пока она ещё жила в неведении и посещала Большой зал, он же и тогда часто ловил себя на том, что поглядывает на когтевранский стол, беглым взглядом выискивая зеленый галстук. Точно что-то зудело так протяжно и гадко внутри, пока он не утолит потребность взглянуть на неё, и только тогда оно затихало. Думал, был уверен, что после того, как школу закроют и Айвз попросту исчезнет из его существования, это прекратится. Не будет никакого соблазна, никакой вечно маячащей на фоне фигуры. Но оно только усугубилось, подогреваемое этой недосягаемостью. И желание просто взглянуть продолжало зудеть, нарастало с каждым днем всё больше и больше, сводя с ума. Ему оставалось либо расчесать, разодрать голову изнутри до крови наждачными мыслями о том, что нельзя, что ради её же и своего блага ему стоит просто выкинуть её из головы. Либо продолжать потакать собственному эгоизму. Второе было для него куда проще, разумеется. Потому что хватало хотя бы пары секунд, хотя бы мельком увидеть её очертания в окне или услышать её голос вдалеке, и становилось проще, после чего сразу же можно было трансгрессировать отсюда куда подальше. Сперва он винил клятву, уверенный, что это какое-то своеобразное побочное действие, но затем набрался смелости взглянуть правде в глаза. Нет. Клятва ни при чем. Это просто уже зависимость — аморальная, нездоровая и пагубная, притом в первую очередь для него самого. Пришлось постараться, чтобы вообще найти её дом, потому что она сменила адрес, и старые данные, имеющиеся в школе, не соответствовали. Кажется, её замучили журналисты, решившие сделать из всех тех трагедий сенсацию, и она благоразумно продала свой дом, переехав в новый. Регулус никогда не выказывал своего присутствия, да и приходил крайне редко — когда нужно побыть одному и прояснить мысли. Просто приходил, просто крылся в тени, утоляя патологические прихоти внутреннего голоса, и просто возвращался домой. Так и сейчас — лишь увидел на один миг её силуэт в окне одной из комнат, после чего она почему-то встала и задернула шторы, как будто почувствовала, хмыкнул своим мыслям и трансгрессировал обратно в Лондон. *** Обычно стук дождевых капель по оконному окну людей успокаивает, служит приятным незатейливым фоном, но Делле пришлось раздраженно задернуть шторы и включить музыку в кассетном проигрывателе погромче, чтобы заглушить монотонный звук, барабанящий по нервам. Делла протерла пальцами ноющие глаза и продолжила работать: взялась за ручку, вчитывалась в неразборчивый почерк, чтобы переносить его в более разборчивом варианте на чистый лист. Стоит признать, работа довольно приятная — не требует особой умственной активности, но мозг загружает, не давая возвращаться мыслями ко всему, что не могло просто взять и покинуть голову даже спустя месяцы. Это было одной из нескольких её подработок. Одной из трех, если точнее. Делла копила. Заработать на ещё один переезд, уехать с мамой как можно дальше от этой полуразваленной войной страны, в любое другое место. Выходило прескверно, потому что подработки были мелкими и малооплачиваемыми, никто в здравом уме не даст несовершеннолетней — по магловским меркам, — и не имеющей никакого образования девушке адекватную полноценную работу. Может быть, в магическом мире дали бы. Зная, из-за чего именно она не получает высшее образование и даже попросту не закончила школу. Хогвартс же всё-таки закрыли — никто не мог знать, что жертв больше не планируется. Инквизитор, наверное, мог бы дать аврорам на это наводку, но он не стал. Просто закрыли. Большинству учеников действительно давали поблажки, устраивали стажировку, организовывали наспех любое дополнительное образование. Эта хогвартская резня имела все права на то, чтобы войти в историю, и всех прошедших этот ужас учеников можно считать почти ветеранами, поэтому, конечно, брошенными в неизвестности их не оставили. Но Делла ушла из магического мира. А маглы, конечно, совершенно не в курсе, за что ей вдруг следовало бы делать поблажки и оснащать хорошо оплачиваемой работой. Иногда она тосковала по тому мирку. Даже сидя сейчас, выводя кропотливо каждую букву, скучала по придуманному ей же заклинанию, доводящему почерк до каллиграфического. Но магия стала отвращать. После того, как прямо на глазах сломали первую палочку и отбросили, как мусор. После того, как магией сковали разум, запечатывая тайну, разрушающую её изнутри. Делла понимала, что в мире магии было и множество приятных, восхищающих моментов, но последние события перечеркнули всё, оставляя плотный осадок, гудящий о том, что магия ничего хорошего ей не принесла. Только беспомощность и неизвестность, порождающая теперь не интерес и желание изведать неизведанное, а один только голый, абсолютный страх. Сперва даже не хотела покупать новую палочку, но это было бы высшей степенью безрассудства. Купила, когда возвращалась из школы домой через Лондон, заглянув в Косой переулок. Удивительно, как не забыла это сделать, ведь тот период затянулся непроходимым туманом прострации. Сейчас, вспоминая конец января и начало февраля, едва ли могла припомнить детали, как будто пребывала в кошмарнейшем опьянении, хотя её отвратный запой начался уже по возвращении домой. Начиная с момента, как она вышла за порог той клетки, в которой должна была умереть, — сплошное размытое пятно, фокусирующееся только местами. Помнила, как даже не дошла до авроров. Села на лавочку в каком-то коридоре и сидела, пока не выплакала весь воздух из легких, так, что уже не из чего было браться всхлипу, и она просто задыхалась, давясь своими слезами. К тому моменту её нашел Итан. И Делла помнила это тоже, отчетливо, каждую мелочь. Тот страх. Желание — убежать, спрятаться, не видеть его лица. Даже понимая, что это не Блэк, что монстру уже незачем прятаться под чьим-либо лицом, что ей никто вред не причинит… Делла только сцепила пальцы на краю лавочки, на которой сидела, и смотрела в одну точку, игнорируя вопросы Итана, игнорируя его всего, и концентрируясь на горящей боли в открытом порезе на руке. С ним были авроры. Итан, когда его наконец выпустили откуда-то, первым делом отыскал их, уверенный, отчаянно надеявшийся, что Делла с ними. И каково же тогда было удивление авроров, уверенных, что Делла с ним. Кажется, кто-то всё же догадался об оборотном зелье, потому что иначе эту ситуацию никак не объяснить. Ушла с Итаном, затем нашелся другой Итан, а Деллу обнаружили в коридоре, в слезах, с раненой рукой и без палочки. У Деллы не было сил или возможности ответить на целый шквал вопросов, обрушившихся на неё. Даже попросту не понимала, из-за клятвы или из-за своего состояния. Её всё равно не слишком настойчиво мучили допросами, потому что, раз убийца пользовался оборотным, Делла все равно не сможет сказать ничего о личности нападающего. Наверное, в итоге списали на шоковое состояние, травму, как угодно. Так и не вытянули ни слова. Кто-то из авроров предлагал применить легилименцию, чтобы узнать хоть что-то, но другие были категоричны: нельзя лезть в голову ученицы без её дозволения, а позволить Делла не могла. Хотела, отчаянно, но не могла открыть рот и дать разрешение. И даже если бы и пустила в свою голову… они бы, наверное, ничего не увидели, темная магия сильно позаботилась о сохранности воспоминаний, которые не должны быть прочитаны. Это Делла поняла уже впоследствии, дома. Поняла, как тщательно клятва хранила пообещанные быть в тайне сведения. Это не работало, как с Непреложным обетом. При обете ты можешь пойти против обещания, но тотчас погибнешь. Если бы Делла вдруг отчаялась настолько, что уже не цеплялась бы за жизнь, она могла бы выдать Блэка, покончив разом со всем — и с ним, и с собой. Однако клятва, в отличие от обета, попросту физически не давала нарушить обещание, исключая для него любой риск. Как бы Делла ни пыталась… Стоило хотя бы просто подумать о том, чтобы произнести что-либо связанное с Инквизитором, во рту становилось так отвратительно вязко, язык еле ворочался, словно она была пьяна и не могла сформировать мысли, а порой и вовсе губы будто склеивались. Голос напрочь пропадал. Написать тоже не могла. Стоило занести ручку или перо над бумагой, как рука каменела, неспособная шелохнуться. Однажды чуть не потянула себе связки в попытке сдвинуть руку с места и написать хоть слово, касающееся Блэка. Не могла и выдернуть из памяти эти воспоминания, чтобы заключить их в сосуд и отнести кому угодно. Слишком прочно замурованы в голове. Всё это осталось очередной неразрешимой загадкой для авроров. Что с ней снова случилось и как она снова выжила. Когда ей всё же удалось вдолбить в голову мысль, что Итан — это Итан, у неё открылось второе дыхание, чтобы зарыдать снова, теперь уже в его руках, а ему только и оставалось, что успокаивать, совершенно не представляя, отчего именно и как он мог бы ей помочь. Блэка Делла так и не видела. Не выбиралась из Северной гостиной ни на шаг. Еду ей приносили домовики, хотя хотел Итан, но его к ней больше не пускали. За всю оставшуюся неделю совершенно никого больше не впускали в гостиную, не оставляли маглорожденных без присмотра, и авроры пользовались между собой кодовыми фразами, чтобы отличать, не окажется ли их коллега чудовищем под оборотным. Возможно, она видела всё-таки Блэка на станции, но только мельком, в толпе учеников, готовящихся сесть в Хогвартс-экспресс, чтобы отправиться по домам. Делла не вглядывалась. Обожглась одной только мыслью увидеть его, крепче сжала руку Итана и смотрела под ноги, не поднимая больше взгляд. Не видела его вживую, но его образ преследовал повсюду, зачастую доходя до абсурда. Даже когда Делла покинула стены школы, не могла избавиться от его утомляющего существования в её жизни, этого гнетущего ощущения чьего-то присутствия. Его бесформенный призрак будто продолжал следовать за ней по пятам, маячить рядом неиссякаемой тенью. Видела его лицо в лицах других людей, отдаленно на него похожих, видела его уставший серый взгляд в своих темных глазах, глядящих бессилием из отражения. Видела призраки прошлого в знакомых словах: инквизиция, клятва, оборотное, удушье. Порой даже нередкое слово «предательство» сильно било по нервам — потому что чувствовала себя так. Чувствовала, что этой клятвой, этой неспособностью выдать его, своим на это согласием, предавала Софи, всех, кто умер от его руки, и себя, в первую очередь себя. Ту себя, так долго и яростно пытавшуюся отыскать убийцу, лишь бы засадить его за решетку Азкабана. Делла не прекратила свои попытки. Не сразу, по крайней мере. После того, как купила палочку в Косом переулке, пошла в Лютный, понимая, какое это безумство — бродить там, будучи маглорожденной. Но пошла. Отыскала все книжные, что вообще могли там быть. Отыскала все книги, связанные с темной магией, способные хоть как-то помочь. Не помогли. Этот кошмарный ритуал вовсе почти нигде не упоминается, разве что в двух словах, но никаких подробностей. Просто пустая трата денег, времени и нервов, вспоротых уничтожением последней надежды. Первую неделю дома её наплаву только это и держало — тяга сделать что-то, придумать способ выкрутиться, не оставить Блэка безнаказанным. Затем — разочарование и осознание своей абсолютной беспомощности. Стремительное погружение на самое дно. Теперь, вдали от школы, не было ничего, что удерживало бы Деллу от прожигания минут, часов, суток, недель и месяцев в своих мыслях. Терялась в реальности, путалась в днях. Была наглухо заперта в своих воспоминаниях и в этом осознании, прокручивающимся в голове, как заевшая пластинка, которая давно уже должна была замолкнуть, а она всё работает. Делла всё крутила все те моменты, все разговоры с Блэком, теперь уже видя их под другим углом, и каждое такое воспоминание было подобно порции стеклянной крошки, раздирающей в мясо глотку, трахею, легкие. Порой перебирала воспоминания последовательно, методично, чтобы заполнить все дыры на общей картине. Но чаще её сознание было в настоящем хаосе, превратилось в сплошные дремучие дебри. От рациональности ничего не осталось. Делла понимала, что больше его не увидит, что весь этот кошмар позади, что Блэк физически не способен ей причинить вред, но страх никуда не исчез. Мозг не воспринимал эту информацию, не работал исправно. Инквизитор в нем поселился уже тем бесформенным, безликим монстром. В маске и мантии. Глядящим из темноты, ждущим в коридорах, готовым в любой момент лишить воздуха. В школе её спасала от последствий пережитого — в особенности, прямого свидетельства четырех смертей из шести — необходимость выживать, шанс на спасение, желание отыскать виновного. Теперь? Чем отвлекать мысли? Что ей искать? Разве что свой рассудок, который она первые недели топила в алкоголе, только бы избавиться от этого вечного страха и холода. В Хогвартсе её спасал и Итан, которого теперь в её жизни просто не было. По её же вине, и всё же. Всё же пути разошлись. Последний раз видела его на вокзале, на котором он довольно проворно провел её сквозь целую толпу жадных до сенсации корреспондентов, которых в школу никогда не пускали, но теперь они точно не могли упустить возможности допросить вернувшихся с учебы учеников и особенно — Деллу. Отыскав тихий уголок, они вдвоем просто молчали, пытаясь найти слова и не находя. Делла обняла его напоследок, крепко и больно, поблагодарила за всё и пожелала удачи в этом бессмысленном геройстве. Ни одного письма друг другу после этого. Как будто и не общались никогда вовсе. А корреспонденты до неё всё равно как-то добрались… Делла помнила брошенные из кучки стервятников вопросы — про подробности внешнего облика Инквизитора, про то, как она дважды выжила, про её отношение к подозрениям учеников о её причастности. Пришлось переезжать. Делла и так жила не в Лондоне, а в городе неподалеку. Теперь же отдалилась от Лондона ещё сильнее, спрятавшись от всего ажиотажа в Дорчестере. Подписку на Ежедневный пророк она отменила ещё на прежнем месте жительства, рассудив, что хватит с неё. Узнавать о всё не знающем конца терроре. Получать ежедневно новости о новых нападениях, пытках, смертях. И без того знала о том, в каком хаосе Великобритания, ей не нужно было ежедневное напоминание. Хотела держаться как можно дальше от этого мирка, где каждый твой знакомый может оказаться Пожирателем Смерти. Но несколько газет перед своим уходом в магловское отшельничество получить всё же успела. И среди множества статей на тему инквизиторской резни обнаружилась одна небольшая, но ударившая даже сильнее. Того пуффендуйского пятикурсника, делившего с ней гостиную — Ника — нашли в петле у себя дома. Делла не представляла, сам ли он всё-таки не выдержал, из-за скорби по своей семье, или это снова убийство, но этого потрясения, очередного, было достаточно, чтобы не желать видеть любые газеты вовсе. Это затрудняло ей подработку разносчицей писем и газет. Магловские новости тоже пестрели ужасающими событиями, не такими подробными и более размытыми, но магическая война всегда доносилась до маглов жутким эхом. Пришлось уйти из почты довольно скоро. Не выдержала. А это была её первая попытка подработать после своего первоначального раздрая, из которого она выбралась невесть каким образом. Первые недели, утопленные в спиртном, она даже почти не помнила, повязли целиком в беспамятстве, но Делла отчетливо помнила момент, когда это прекратилось. Мама, конечно, и в школьные месяцы не особо ей верила, когда получала письма о том, что Делла в безопасности, в порядке, и вообще — всё отлично. Но увидеть прямое подтверждение своим опасениям, когда из школы возвращается не твоя дочь, а только блеклая тень, полуживая, дерганая и напрочь отказывающаяся рассказывать, что именно случилось… Делла же даже не скрывала — ни своего опьяненного состояния, когда глушила любые эмоции спиртным, ни беспочвенного раздражения по пустякам, ни тем более моментов иррациональной паники, накатывающей целой лавиной и доходящей до страшных истерик. Мама пыталась что-то сделать, умоляла дочь сходить к психотерапевту, но это же смешно. Что Делла скажет? Но затем однажды. Делла снова тяготилась бессонницей и набрела на комнату мамы, услышав оттуда всхлипы. Обычно мама держалась, чтобы из них двоих был сильным хоть кто-то, но по ночам, видимо, давала себе вольность. Делла до сих пор помнила тот её дрожащий голос, засевший на долгие недели в голове. «Милая, почему ты не спишь?» и суетливая попытка спрятать слезы. Делла положила голову ей на плечо, и много извинялась, и говорила много всего, что сейчас даже и не вспомнит, но точно не забудет, как пообещала ей, что всё точно будет в порядке, Делла постарается сделать всё возможное. И раз уж пообещала — придется хотя бы создавать видимость, только бы больше не видеть маминых слез. Сходила к психологу, в общих красках обрисовала свое состояние, почти не затрагивая причины, и ей выписали ужасно сильные антидепрессанты, которые порой чуть ли не делали из неё ходячую амебу, но это было лучше, чем впадать в вечные истерики от своего бессилия перед несправедливостью и нескончаемым страхом. И, вот, устроилась на множество работ, лишь бы занять каждую минуту в сутках, не оставаться наедине с собой, заполнять чем-то мысли. Лишь бы как можно скорее накопить достаточно денег и бежать отсюда, не оглядываясь. А потом уже, в совершенной безопасности, можно и руки опустить, но пока она только давилась своими травмами, задыхаясь, но не позволяя взять им над ней верх. По крайней мере, не при маме. При маме улыбалась даже. Смеялась. Ободряла, как могла. И раздражалась лишь в крайних случаях, только когда та начинала заново одно и то же. — Почему бы тебе не выбраться куда-нибудь? Вне работы. Познакомиться с кем-нибудь?.. — в такие моменты она обычно сцепляла пальцы в замок, стараясь казаться непринужденной, но этот жест всегда был очевиднейшим признаком её напряжения. — Ты совсем безвылазно сидишь дома. — Мам. Пожалуйста. Никаких аргументов. Доводов. Причин, почему это не лучшая затея. Просто «пожалуйста», и этого хватало, чтобы мама оставляла её хотя бы ненадолго. Сжимала губы в полосу, кивала — причем скорее своим каким-то мыслям, не Делле. Отправлялась на работу, чтобы затем вернуться и попробовать заново, подходя с разных сторон. Снова и снова. Зато было отчетливо видно, от кого в Делле столько упрямства. Сегодня у обеих был выходной и в целом довольно-таки приятный солнечный день, что почему-то для этого мая, дождливого и сырого, было редкостью, как будто погода соответствовала душевному равновесию. Или его отсутствию, скорее уж. Условились провести этот день вместе, приготовить ужин, как раньше. Посидеть, поговорить, но это «поговорить», начатое уже в процессе готовки, вылилось в очередное пререкание на тему совершенного деллиного одиночества. Которое оборвалось довольно быстро, не успев толком начаться, потому что мама, будучи человеком в принципе неконфликтным и не желавшим по мелочам ругаться, отправилась в магазин, чтобы позволить обеим подостыть. Не считая предсказуемых препирательств, этот день оставлял надежды на лучшее. На вполне неплохой вечер, спокойный ужин и обсуждение чего-нибудь безобидного, чтобы отвлечься. Делла думала о том, какие темы вообще можно будет обсудить, чтобы разговор не превратился в сплошное минное поле, в котором вместо мин — раздражители, приводящие к страху или злости. Думала и параллельно готовила из того, что есть, ожидая возвращения мамы, когда внезапно услышала звук, который ни с чем бы не перепутала даже спустя месяцы абсолютно магловского существования. Там, снаружи. На улице. Хлопок трансгрессии. Мерлин, нет. Нет, слишком близко. Нужно выбираться отсюда, сейчас же. Нужно, но он не мог даже просто подняться, выровнять дыхание, пространство перед глазами плясало пятнами, земля и небо как будто вертелись безудержно, заменяя друг друга, размазывая горизонт калейдоскопом цветов. Регулус не имел ни малейшего представления, почему именно сюда. Хотелось деться хоть куда-нибудь, как можно дальше от сырого поместья, и мысли привели его в это забытое Мерлином место, к которому он вечно возвращался. В голове всё ещё болезненно шипели отголоски холодного голоса, проповедующего настолько убедительные речи, что любой человек усомнится в себе и покорно примет любое наказание, считая себя действительно виновным во всех грехах. Регулус пытался оправдать себя, говорил, что меры предосторожности авроров были слишком предусмотрительны и седьмую жертву было осуществить попросту невозможно, но взамен получил немалую долю разочарования Темного Лорда и укор в непозволительной беспечности. Целую лекцию о том, что, будь у Регулуса достаточно сильное намерение служить верно своему Лорду, это задание было бы выполнено безупречно. Регулус клялся в серьезности своих намерений и своей безукоризненной верности, но Темный Лорд не мог оставить провинившегося без должного наказания. Его меры… воспитания своих приспешников оказались вполне себе действенными, скрупулезными. Накладывались на любого, вне зависимости от того, насколько чиста кровь провинившегося, из какой он происходит семьи и насколько верен. Никаких исключений. Последствия Круциатуса всё не спадали. Все нервы сжались в один крепкий узел, пуская по телу целой дробью спазмы. На грудь будто давило прессом, голову кололи напополам, как топором. Трансгрессия, которой сразу после этого пользоваться не особо-то стоило, но у него не особо был выбор, только сильнее ударила по организму, выбивая твердь из-под ног и почти что выворачивая тело наизнанку. Лишь бы причина этого Круциатуса оказалась напрочь глухой и не услышала. Он придет в норму, ему просто нужно ещё хотя бы немного времени, и трансгрессирует к драклам отсюда. Пожалуйста. Мерлин, пожалуйста. Сердце остановилось и в ту же секунду принялось наращивать лихорадочный темп, пока Делла неторопливо, заторможенно доставала из кармана волшебную палочку. Не помнила, когда колдовала последний раз, но всегда держала при себе, молясь, лишь бы никогда не пригодилось. Палочка тут же отозвалась, завибрировала магией, такой уже непривычной, что едва не задрожала рука. Приятный ток прошелся по телу, но как будто оборвался где-то в груди. Споткнулся и исчез. Господи, Делла совершенно не готова колдовать. Нервно сглотнула, ради проверки самой себя сделала первое, что в голову взбрело — подняла магией графин и нетвердо опустила, отчего тот едва не опрокинулся набок, чтобы выплеснуть содержимое. Ладно. Это кошмарно, но лучше, чем ничего. Тревога кусала так болезненно, что Делла с большим трудом боролась с мыслью просто трансгрессировать отсюда сразу же, как можно дальше, кто бы там ни был, снаружи. Делла ступала тихо. Опасливо. Как когда-то — в коридорах замка. Спустившись с крыльца, исследовала пристальным взглядом пространство, пытаясь понять, где может крыться незваный гость — или гости. Если их несколько. Делла и представления не имела, кто мог явиться к ней и что ей делать. Но искать даже не пришлось. Он не скрывался. Делла внутренне дрогнула, увидев распластавшего на траве человека. Тяжело дышащего, лежащего лицом вниз, но ладони упирались в землю, будто бы в тщетной попытке подняться. В обыкновенной магической черной мантии. Как чернильное пятно в море яркой, подсвечиваемой лучами солнца зелени. Лицом он был не к ней, и все равно Делла узнала в ту же секунду. Погода ясная, но округа будто по щелчку залилась серостью. Всё на периферии зрения вовсе исчезло, заменилось стенами, на которых висели оглушенные портреты. Рывком отбросило сознание на три месяца назад. Это сон? Походило на сон, один из множества кошмаров. Делла часто путала реальность со своими снами, терялась в событиях и воспоминаниях. Могла и сейчас… Наверняка это происки расшатанной психики вкупе с больной фантазией. Или внезапно объявившиеся побочки от антидепрессантов. Только когда он заметил её присутствие, когда повернул голову, насквозь прорезав своим серым взглядом, который Делла месяцами пыталась выскоблить из-под черепной коробки, все попытки хоть как-то оправдать эту картину стерлись. Нет, нет, не сон и не галлюцинация. Делла сжимала крепко палочку, пока сердце всё заходилось и заходилось в неистовстве. Мозг же, напротив, отказывался работать, пытаться понять, что происходит и почему он здесь. Шок тянул к полу, намереваясь подкосить колени, но она стояла, не шелохнувшись. С головы до ног оцепенела. Как и тогда. Блэк на секунду прикрыл глаза, его губы зашевелились, но Делла не разобрала слов — просто бессвязное ругательство. Что бы он здесь ни делал, он, кажется, не хотел, чтобы она видела. Но что он мог здесь?.. Почему лежал? Буквально лежал на траве, не вставая. И затем, куда более разборчиво, но хрипло и тихо: — Айвз… только не… За эти секунды оцепенения все эмоции, жестоко ей же подавленные, всё нарастали. Нарастали, нарастали, нарастали. И плотина, которая казалась прежде крепкой, окончательно проломилась, стоило услышать его голос. Этот голос, наравне с инквизиторским, преследовавший её ночами в кошмарах и мыслях… Делла сама даже не в полной мере осознавала, какое заклинание сорвалось с кончика палочки. Перевернуло Блэка на спину. — Блять, — прохрипел снова едва разборчиво, но Делла разобрала, явно не ожидав такого аристократического красноречия. И зажмурился, борясь с болью. Как будто сильнейшей болью, хотя Делла понимала, что бросила чем-то вроде чар помех. Неприятных, но не настолько болезненных. Что происходит?.. Все эти месяцы была уверена, что убьет Блэка в ту же секунду, как увидит. Если увидит, но это было чем-то на грани фантастики. Теперь медлила. Не понимала. — Что ты здесь забыл? — Можешь считать, соскучился по твоему обществу. Блэк глухо простонал от боли, когда Жалящее заклинание ошпарило руку. Делла продолжала: — Как ты меня нашел? — Я тебя разочарую, но найти можно что и кого угодно, если того захотеть, — объяснял с ещё не до конца прошедшей одышкой. Грудная клетка тяжело вздымалась. — Ты даже не потрудилась нанести защитные заклинания. До Деллы внезапно, почему-то только после этих слов, докатилось осознание. Что было бы очень странно сегодня отыскать её адрес и притащиться зачем-то, целенаправленно, в таком состоянии — полуживом. И его очевидное нежелание, чтобы она его видела… Блэк нашел её не сейчас. Неизвестно, как давно, но здесь он, вероятно, не в первый раз. Оказался здесь сейчас случайно, а до этого… выходит, до этого, всё это время… Всё это время он знал, где она. Мог наблюдать за ней. Следить за ней, как какой-то долбанный маньяк. Делла и прежде не понимала, откуда взялась эта его к ней нездоровая тяга, причем такой силы, что он предпочел смешать свою кровь с кровью маглорожденной, только бы не убивать, но теперь. Это походило на одержимость, от которой ей следовало бы бежать, как от огня. Потому что это уже почти патология — противоестественная и не внушающая ничего, кроме страха и нежелания вообще принимать эту неправдоподобную дикость. Ещё одно проклятье, сорвавшееся с палочки. Болезненное, вынудившее его перевернуться набок и сжаться всем телом, перебарывая дрожь. Было в этом нечто… символическое. Инквизитор, ставший для Деллы наихудшим кошмаром. Лежащий теперь перед ней на земле, неспособный причинить ей вред. Но почему страшно всё равно ей? Почему сводит всё тело от холода в нехолодный день? И перед глазами — вовсе не майская зелень, а вечные каменные стены, извивающиеся змеями-коридорами по замку. Запертая дверь кабинета и запертые портреты. — Айвз, опусти палочку, — то ли попросил, то ли приказал, трудно было разобрать тон голоса, пробирающегося через стиснутые зубы. — Это даже неспортивно. Когда ты лежала без сознания, я тебя не трогал. Уголки её губ дрогнули в намеке на истерическую усмешку. Блэка ничто не смущало, когда он воспользовался пьяным состоянием Дирка, чтобы прицепить на его руку проклятую цепочку; когда воспользовался паранойей пятикурсника, ходящего вечно со своей бутылкой; когда увел подальше от чужих глаз Софи, очевидно в него влюбленную, и перерезал ей горло. Это было достаточно благородно? — Существует ли хоть одна причина, по которой мне не следует этого делать? Не считая того, что Делла вовсе представляла подобную встречу не так. Да, она понимала, что это было бы в любом случае нечестно — что он не может причинить ей вред, но может она, и её мало заботило, что это далеко от нравственности. Но Делла полагала, что он будет хотя бы на ногах. Взгляд внезапно приковался к тому, чего она прежде не заметила, или, может, до этого оно было спрятано под одеждой, но от нескольких проклятий оказалось на виду. Поблескивало под лучами солнца серебром. Тот фиал, хранящий их клятву. Блэк носил его, как кулон. Повернул голову, проследив за её взглядом. Почти лениво, как будто вынужденно, спрятал кулон обратно под мантию. И, так и не поднимаясь, заглянул Делле прямо в глаза, отчего большинство криво зажитых ран будто снова закровоточили. Он уже и не предпринимал попытку встать. Как будто отдыхал. Лежал на спине, отвел глаза к небу, но чуть сощурился из-за солнца, палящего прямо на лицо и подсвечивающего его нездорово бледную кожу. После и вовсе закрыл глаза. Лежал, как кот, греющийся под весенними лучами. Какая же несусветная абсурдная чертовщина… — Возможно, ты могла бы поубавить свой праведный гнев хотя бы по той причине, что ещё и полчаса не прошло после моего наказания за твое не-убийство, — наконец ответил он. — Дай мне хотя бы пару минут, ладно? Прийти в себя. Тон сочился его привычной саркастичной небрежностью, но, если царапнуть глубже под этот плотный пласт, обнажалась жуткая серьезность. И настолько же жуткая бессмыслица. Очередная и запутанная. — Три месяца прошло, — не понимала она. — И наказание только сейчас? — Его не было в Англии несколько месяцев. Знаешь, международные дела, мировая занятость… Вернулся на днях. Не требовалось уточнять, о ком речь, но, честно, Деллу сбивало с толку, как это прозвучало. С непозволительным пренебрежением. Возможно, её представления были далеки от реальности, но ей всегда казалось, что все Пожиратели Смерти, упоминая своего предводителя, по умолчанию обязаны говорить с почтением или благоговейным трепетом. По крайней мере, почти так Блэк говорил в том злополучном кабинете. Сейчас он как будто говорил о нерадивом начальнике, успевшем поистрепать ему нервы бессмысленными поручениями, несправедливыми придирками и бумажной волокитой. Регулус сам сперва был удивлен, что наказание настолько откладывается. Должно быть, никто не смеет наказывать слуг Темного Лорда, кроме самого Темного Лорда. Только он назначал вердикт и только он его исполнял. Эта неизвестность, эта отложенная на потом кара была тоже своего рода пыткой, не менее мучительной, чем само наказание. Что будет, когда вернется Лорд. Эта мысль не покидала его головы ни на секунду, била и била по черепу навязчивой тревогой. Он три месяца существовал в неведении, давящем свинцовой тяжестью на плечи, голову, грудь. Заставляющим задаваться вечным вопросом, как долго это ещё будет продолжается. Будет ли что-либо после этого томительного ожидания или оно закончится казнью. И неизвестно, что хуже: эта неизвестность или всё-таки последовавший за неизвестностью Круциатус. Жизнь сильно над ним посмеялась, заставив Регулуса побывать в шкуре своих жертв. — Что он с тобой сделал? — К чему такое любопытство, Айвз? — этот беззаботный тон, как будто ничего не произошло и не происходит, продолжал кромсать нервы один за одним. — Позлорадствовать? Ничего из того, что нельзя было бы вынести, но спасибо за беспокойство. Он же понимает, что Делла может его убить прямо сейчас, ведь так? Почему он ведет себя как при какой-нибудь совершенно безумной встрече выпускников? Как будто не было всей той бесовщины в конце января. И не было последовавших после этого кошмарных трех месяцев, в которых они вдвоем никак не пересекались и не должны бы пересекаться и дальше. Но Делла уже сама не понимала. Может ли убить его. Непонятно, что станет с клятвой в случае его смерти. Будет расторгнута? Если да, это можно считать идеальным вариантом, хотя Делла бы лучше предпочла, чтобы за вскрытием правды последовал именно Азкабан, как она и желала так сильно когда-то. Если нет, если клятва этим не разрушится, Блэк и вовсе забирает тайну с собой в могилу и оставляет Деллу существовать с мыслью, что мир никогда не узнает о том, кто был Инквизитором. А это паршиво. Очень-очень паршиво. Сперва нужно разрушить клятву или хотя бы разведать о ней подробнее. И Делла могла бы… наверное, могла бы вытащить из него информацию. Ей ничто не мешало это сделать. Правда смогла бы? — насмехался внутренний голос, который почему-то порой отдавал кладбищенским холодом. Продолжать проклинать лежащего человека? Блэк заслужил. Это, и не только. Куда большего. Но он уже измучен, наказанием от самого Лорда. Даже встать не может. Не жалко его? Нет, абсолютно. Не жаль. Черт возьми, он заслужил. Наказанием за то, что не убил. Тебя. Делла против воли зажмурилась, пытаясь прогнать мучительный внутренний голос, закрыться от мыслей, мечущихся в голове целым вихрем, сплетенным из ненавистного противоречия. Ну же, возьми себя в руки... Но Блэк лишил её такой возможности. Делла даже опомниться не успела. Чувствует в руке палочку — секунда — пустота. — Поиграли, и хватит. Когда он успел подняться? Когда успел махнуть своей палочкой, невербально обезоружив? Её проблемы с реальностью, начавшиеся ещё в школе, только обострились за эти месяцы, выдергивая её из существования регулярно. Не просто когда не нужно — когда нельзя. Категорически. Делла осталась без оружия. Как в кабинете — но там оно было в руках «Итана». Как в коридоре — но там оно покатилось по полу. Её палочка в его руках. Регулусу захотелось закатить глаза — из-за собственной же глупости, — когда увидел, как она затравленно попятилась на пару шагов. Как маленький дикий зверек. Точь-в-точь, как в коридоре замка, когда он был под маской, или, может, сейчас даже куда хуже. Но почему? Если она знает, что вред он ей не причинит? Тогда, в первое их столкновение в декабре, она выглядела перепуганной до смерти, но хотя бы живой, способной сопротивляться. Сейчас она казалась такой слабой и зашуганной, будто Регулус все эти три месяца пытал её Непростительными где-нибудь в подвале. — Тихо, тихо, Айвз, — он успокаивающе поднял одну руку, во второй держа обе палочки: её и свою. — Я отдам её тебе сейчас, просто прекрати держать меня на прицеле и проклинать каждый раз, когда тебе что-то не нравится. Ладно? Делла втянула воздух поглубже, пытаясь совладать с внутренней дрожью. Дышать. Вдох и выдох. Вот так, вдох и выдох… Он буквально не может причинить ей вред. Она в безопасности. Всё в порядке. В порядке, в порядке, в порядке… Будь Делла гриффиндоркой, она бы задушила его и голыми руками. Но она не гриффиндорка. И уже давно разломлена по частям — так унизительно, катастрофически, просто до невозможности. Протянула руку за палочкой. — Я спросил — ладно? — он требовал устного подтверждения, чтобы убедиться в её осознанности, потому что Айвз выглядела совершенно не в себе. Либо так глубоко внутри себя, что можно заблудиться и не выбраться, либо где-то не здесь вовсе. А после подняла голову, встречаясь с его взглядом, и внутренностям стало как будто тесно — так гадко и паршиво, что хоть вой. Он и прежде видел её глаза, мельком, издалека, когда проходил мимо её дома — потухшие и пустые, — но вблизи хуже. В тысячу раз хуже. — Ладно, — раздраженно ответила она. — Отдай мне уже эту гребаную палочку. Несмотря на его ей клятву, Делла не могла заставить почувствовать себя в безопасности, будучи безоружной. Да он же и против неё вооруженной спокойно бы справился… отразил бы любое проклятье, снова обезоружил бы одним взмахом руки. Иногда все ещё с трудом удавалось скрепить те два различных образа и вникнуть в мысль, что это Блэк обладал той завораживающей смертоносностью, которую она видела в декабре, пытаясь спастись от безликого линчевателя. Если уже на тот момент было заметно его мастерство в боевой магии, неизвестно, что стало с ним теперь. Потому что он как будто повзрослел, ещё больше. Мало общего с тем, кого она видела в том кабинете. Там он уже был убийцей, но казался всё-таки больше запутавшимся в себе мальчиком. Потерянным и не знающим, что ему делать. Делла чувствовала от него угрозу, но больше разумом, чем по существу. Сейчас… даже не в бою, а при простом разговоре — в его фигуре читалось нечто зловещее. Со все тем же духом смертоносности, как будто он совершенно равнодушно, с легкой ленцой, может перерезать ей глотку в любую секунду. Даже не верилось, что этот человек только что лежал на земле, не в силах подняться, и терпел от неё проклятья. Жалкие и слабые, потому что это было всё, на что она была способна после нескольких месяцев откровенной деградации в своих магических умениях. Когда палочка снова оказалась в руке, стало спокойнее, но лишь на пару тонов. Делла бросила еще один беглый взгляд на его черты, подметив знакомые темные круги под утомленными глазами и такой же знакомый тик — краешек губ подрагивал, ощутимее, чем она видела в школе. Усилилось, вероятно, из-за совсем недавней пытки. — И даже после Круциатуса ты остаешься верен Лорду, — сухо констатировала она, так и не понимая, откликается ли внутри что-то на факт, что его только что пытали. За его милосердие по отношению к ней. Блэк только вздохнул с нескрываемым, но терпимым раздражением. Учитывая, что она только что бросала в него проклятья, всё могло быть куда хуже. — Не думаю, что нуждаюсь сейчас в психоаналитике. Одной моей исповеди тебе было недостаточно? От этого тона складывалось ощущение, что этих трех месяцев не было вовсе. Всё ещё в кабинете. Всё ещё сидят, спиной друг к другу, через стол, и обмениваются унылыми колкостями. Только через несколько секунд, в которые Блэк задумчиво смотрел в сторону, он осознал суть её вопроса, устало переспросил: — Круациатуса? С чего ты решила, что это он? — Потому что у всех Пожирателей Смерти какая-то маниакальная тяга к Непростительным. — Уточнила: — Кроме тебя. Насколько менее мучительно умирали бы его жертвы, если бы он не гнушался использовать Аваду Кедавру? Что в Непростительных такого, что он рассудил создать собственное проклятье, только бы не использовать одно из них? Делла могла бы, наверное, узнать ответ, просто этот вопрос озвучив. И целую стопку таких же вопросов, которые она обнаружила уже после того, как покинула класс — в той обстановке далеко не все детали всплыли сразу, чтобы расспросить обо всем. Стоило ли? Делла хотела, но осеклась, почувствовав то, что не должна бы чувствовать сейчас вовсе. Облегчение. Которого быть не должно вовсе. В этой дикой, крайне настораживающей и тревожной ситуации. Встретившись лицом к лицу с тем, кто преследовал её в кошмарах месяцами, с тем, кто отравил всё её существование, и вдобавок, как теперь выяснилось, следил за ней, подпитывая то интуитивное ощущение его присутствия реальным. Но Деллу по-настоящему уничтожала невозможность никому и слова сказать о случившемся. Эта скованность, этот непреодолимый запрет, запечатавший все мысли и воспоминания так крепко, что они теперь там, без воздуха, сырели и разлагались. А теперь Делла могла. Спрашивать, говорить, обсуждать, и это пьянило. Такая обыденность, как просто говорить, не опасаясь, что в любой момент лишишься голоса. Даже если с человеком, кто и был причиной девяноста процентов её проблем. — Ты отделался только Круциатусом? — спросила первое, что пришло в голову, лишь бы перекрыть чем-то все те бредовые мысли; на прошлую её фразу он и вовсе ничего не ответил. — Продолжается твоя тяга узнать, достаточно ли меня попытали? — он откровенно веселился, криво улыбнувшись. — Да, Айвз, только им. Ей показалось, что он дал себе пару секунд на обдумывание, стоит ли говорить дальше. Но сказал: — Как я и говорил, мне пришлось с бо́льшим усердием подойти к последующим заданиям. Удалось заранее загладить вину перед его возвращением. Деллу едва не передернуло. Вот причина, по которой ей запрещено чувствовать хотя бы каплю облегчения. Скольких ещё он лишил жизни после того, как изнемогшим голосом твердил, что не хочет больше никого убивать? Регулус готов был поклясться, что знает, какие картины подкинуло ей её воображение, но, на самом деле, он правда старался сводить жестокость к минимуму, там, где удавалось это сделать. Разумеется, не везде. Разумеется, жертвы всё равно были, когда не было возможности иначе. Однако преимущественно его работа в рядах Пожирателей Смерти несла теоретический характер: работа со сведениями, переговорами, стратегиями. За эти месяцы ему вполне удалось завоевать доверие в своей компетентности у лиц, заменявших Лорда. И кто знает — может, это и правда было причиной, по которой он сегодня отделался только Круциатусом. Завоевал это доверие без непосредственного участия в кровавой резне, хотя насмотреться он все равно успел многого. Не участвовал, но видел. И прежние его убеждения — которые в школе лишь формировались, обрастали на неокрепшем фундаменте — теперь только укреплялись день за днем. Делла крутила в руках палочку, сжигаемая изнутри желанием всё же бросить в него хотя бы еще одно Жалящее. Но это не избавит её от всех вопросов, на которые еще как-то нужно найти ответы. — Почему ты здесь? Это было переформулировкой куда более пугающего вопроса, зачем он отыскал её дом. Зачем наблюдал. Почему сразу после Круциатуса решил притащиться именно сюда, в магловский городок? Потому что думал о ней. Во время и после Круциатуса. Когда начинал сомневаться в правильности своего последнего поступка, когда боль пожирала сосуды и мышцы языками пламени под властью палочки Лорда, вырывая зубьями из головы рассудок, отчего Регулус уже готов был поверить во всё, что твердит ему глубокий холодный голос, он вспоминал Айвз. Её ужас, такой же густой и темный, как радужка её вечно перепуганных глаз, и тихое «Я не хочу умирать». Регулус часто слышал её голос где-то в лабиринтах своего подсознания. Не только в момент сегодняшней пытки. Война — бессмысленное зверство, и ты его непосредственный участник. Звучало, упрямо не замолкая, во все те разы, когда он своими глазами — теперь уже не издалека, а будучи полноценным участником войны, — видел, как много бессмысленной, дикой, свирепой жестокости может таиться в людях, в тех, с кем он был давно знаком. «Ты убил шестерых, в стенах школы, этого недостаточно?», твердил ему её голос, когда его упрекали в беспечности и несерьезности подхода к своему первому заданию. И особенно — «обратись к Ордену». Он гнал эту абсурдную мысль как можно сильнее, но чем усерднее он пытался, с тем большей настырностью она возвращалась. Иногда ему казалось, что он уже больше не может. Что нужно с этим покончить. Думал. Думал, думал и думал — что будет, если он просто явится на порог к старшему братцу, расскажет обо всём и попросит помощи. Было слишком много факторов, останавливающих его. Как минимум, это попросту унизительно — после всех тех ссор, в которых Сириус пытался «проповедовать ему истину», а Регулус только сильнее уверялся в отсутствии мозгов у старшего брата и всевозможными способами это ему озвучивал. Как максимум — факт, что Сириус собственноручно убьет его, если узнает правду. Нет, Регулус справится и сам. Однажды эта война же должна закончиться, и всё снова обретет свой порядок, а пока оставалось только вынести непрекращающийся хаос. Если бы ещё только смолк наконец этот её голос в его голове… Делла не понимала, почему Блэк тянет с ответом или, может, вовсе не собирается уже отвечать. Только смотрит отрешенно, думая о чем-то и оставляя Деллу в недоумении. Он так и не успел ответить. В воцарившуюся тишину ворвался шорох колес по гравию. Сердце дрогнуло, и взгляд застыл на одной пустой точке, пока Делла прислушиваясь, надеясь, молясь, что это не та машина и что заворачивает она не к их дому. Блэк чуть повернул голову, тоже услышав. Делла крепче стиснула палочку, подрагивающую от напряжения. — Это твоя мать? — Нет, — солгала бездумно, чувствуя, как пересохло во рту, в горле. В груди и голове. Всё сухо — ни единой мысли, что делать. — Неужели? Я и не представлял, что ты можешь побледнеть ещё больше. Айвз и так казалась мертвецом, а теперь и вовсе — призрак похлеще любого хогвартского. Воспрянувший в миллионный раз ужас крал любой намек на живой цвет лица. — Проваливай. Сейчас же. — Иначе что, снова проклянешь? Мама уже выходила из машины. Пульс громко долбил по вискам, и в горле грохотало, и ужас встал поперек дыхательных путей, но процедить Делла, дрогнувшим голосом, смогла: — Уходи. — Ты же знаешь, несколько трансгрессионных прыжков подряд довольно-таки опасны, — безразлично сообщил он, расслабленно дернув плечом. — Тем более после стольких проклятий. — Думаешь, я сильно расстроюсь, если тебя расщепит на куски? — Я расстроюсь. — Так иди пешком! — кончик палочки уже заискрился, и она правда готова была произнести первое попавшееся на ум заклинание, хоть парализовать, отбросить, оглушить, что угодно, лишь бы он держался подальше отсюда, но: — Милая, всё хорошо? Совсем близко к ним. Все нервы превратились в один единственный, оголенный, воспаленный и надрезанный. И Делла каменела, каменела, каменела… — Добрый вечер, миссис Айвз. Губы задрожали в неоправдавшейся попытке рассмеяться — от мысли, стоит ли его поправлять, говорить, что Айвз — девичья фамилия и нужно мисс, или лучше просто в очередной раз послать его к чертям отсюда, в самый ад, где ему и место. Мама ответила сама: — Просто Эммелин, — вежливо представилась она по имени, как делает всегда, и протянула руку незнакомцу, ещё сильнее затягивая Делле узлы на нервах. И внутри холодело, с каждой секундой всё больше. Как если бы лед покрыл изморозью каждый этот узел на нервах, каждый позвонок, каждый сосуд. Покрыл и трещал, впиваясь острыми краями глубже и глубже. Делла наблюдала за этим абсолютнейшим безумством, из последних сил и остатков ума цепляясь за факт, что Блэк не выглядел агрессивно настроенным, не выглядел — ни сейчас, ни когда-либо прежде — психопатом с кровожадным блеском в глазах. Может, ей лучше сейчас просто трансгрессировать маму подальше отсюда... — Регулус Блэк, — ответил он на приветствие и пожал протянутую руку, никоим образом не выдав своей брезгливости. — Я учился с Вашей дочерью. Ситуация уровня чистейшего сюрреализма. Такой чертовщины даже в её кошмарных снах не случалось, даже в самых бредовых и жутких снах. — Не может быть! — мамины губы растянулись в улыбке. На редкость искренней, и Деллу от этого только сильнее замутило. — Я и мечтать не смела увидеть снова её сокурсников. А имя, надо же… в переводе «маленький принц», если не ошибаюсь? Каждая секунда этого совершенно дикого разговора вколачивала в голову желание проснуться, любыми способами выкарабкаться из этого кошмара. Делла так крепко сжимала палочку, что ладонь должна была уже намертво прилипнуть к древку. Блэк чуть удивленно приподнял брови, но подтвердил. Да. Маленький принц. Или «Выродок, каких еще поискать», если спросить мнение Деллы. Никто из них двоих не успел продолжить тошнотворно спокойную беседу, когда Делла предприняла попытку оборвать этот цирк: — Увы, он уже уходит. — Ухожу? — невозмутимо переспросил Блэк. Да боже, он, черт его дери, забавлялся. Всей этой ситуацией. Для него её ужас сейчас — чистое развлечение. Потряхивало. От абсурда. От ужаса общения Инквизитора с её матерью. От злости на него, устроившего себе премерзкое представление, играя на чужих нервах, как на клавишах. — Нет, нет, что вы, не уходите, — закачала мама головой. И обыкновенное, общепринятое приглашение: — Я настаиваю, чтобы вы поужинали с нами. С таким же общепринятым ответом: — Я с удовольствием. Её и без того ломало страхом и бессилием, а теперь и вовсе — как взрыв, дробящий череп. От удивления его ответом и от чистой злости, такой сильной, что ещё немного, и она сама бросит в него Круциатус даже на глазах у матери. — Нет, — голос был негромким, но звенел, дребезжал, как перетянутая струна. — Он уходит. Сейчас. К счастью, мама никогда не была глупа, наивна или слепа, чтобы в упор ничего не замечать — ни напряжения, ни крепкой сжатой в руках дочери палочки, которую Делла и вовсе почти не достает. — Omnia est bonum, милая? — сказала мама с такой небрежностью, с которой часто переключаются с языка на язык в семье билингвов, и совсем неважно, что это буквально мертвый язык. Делла сжала губы в полосу, и мама с чуть большей, едва уловимой ноткой обеспокоенности уточнила: — Ego dicam eos? Аврорат предполагал попытку Пожирателей Смерти напасть на оставшуюся горстку маглорожденных — именно тех пятерых, или теперь уже, после Ника, четверых, — потому что это было бы вполне показательно, добей их Пожиратели уже вне школы. И каждому из выживших перед отъездом был выдан портключ без временного ограничения, чтобы в случае опасности, если волшебник вдруг не сможет трансгрессировать родителей-маглов в безопасное место сам, те смогут это сделать с помощью портала и переместиться к аврорам. И сейчас, конечно, мама могла бы переместиться в аврорат и предупредить их, что дома творится что-то неладное в связи с приходом странного гостя. Могла бы. Господи, как же сильно Делла хотела сказать «Да». Да, мам, иди. Предупреди. Скажи, что сюда явился некто, пожалуйста. Лишь бы они прибыли сюда. Лишь бы правда наконец вскрылась, лишь бы вспороли уже запечатанную на целые месяцы в Делле тайну. Должно случиться чудо, чтобы до них вдруг разом дошло, с чего вдруг Блэк мог прийти к ней, но, может, дойдет. Хоть как-то, хоть что-то. Лучше, чем ничего, лучше, чем просто оставить всё как есть. Хотя бы кивнуть сейчас. Делла с трудом перебарывала дрожь, прошедшую по телу почти ознобом, жестоким и болезненным, от невозможности хотя бы просто кивнуть. От борьбы разума и темной магии, закупоренной в сосудах и не дающей пойти против данного обета, даже если настолько косвенно. Блэк, с интересом наблюдавший за этой картиной, ответил вместо неё: — Что вы, Эммелин, я более чем уверен, что всё в порядке, — до безумия ровным, безмятежным голосом. — Мы просто беседуем. И, вероятно, мне действительно уже стоит в скором времени пойти. Точно… точно, как Делла могла забыть... Он знает латынь. Откуда-то, но знает, и использовал для своих отвратных целей. Однако мама такого поворота не предполагала. — О… — удивилась, пытаясь совладать с мыслями. Улыбнулась, но теперь уже куда более натянуто. Застигнутая врасплох, сцепила пальцы замком — всё тот же знакомый признак дискомфорта. — Что же, если этот молодой человек знает латынь, он мне уже нравится. Теперь уже эта фраза была сплошной формальностью, но недалекой от правды, не заметь мама минуту назад состояния дочери. Была просто без ума от людей, всесторонне развитых и увлеченных языками, тем более древними. Знала бы она, для чего он… — Мам, иди, пожалуйста, в дом, я скоро приду, — мотнула она головой, пытаясь обрести необходимую сейчас ясность ума. — Тебе правда не о чем беспокоиться. Но она пошла не сразу. Мягко взяла дочь за локоть, чтобы заглянуть в глаза, убедиться, правда ли в порядке. И Делла кивнула ей. Молясь, чтобы она каким-то чудом распознала этот кивок за необходимость пойти и доложить аврорам. Но, конечно, нет — будь это так, клятва бы не дала Делле хотя бы просто шелохнуться. Этот кивок, следовательно, воспринимается за «тебе не о чем беспокоиться». Господи… — Что ж, до встречи, Регулус, — повернулась она к гостю. — Очень приятно было с Вами познакомиться. — Это взаимно, — ответил сдержанной улыбкой. Делла дождалась, когда мама заберет из машины пакеты и скроется в стенах дома, окруженная хотя бы ими, хоть какой-то хлипкой защитой, которая все равно вполне может сложиться, подобно бумажному домику, от палочки Инквизитора. Но он же не был на голову больным садистом?.. Желающим просто в качестве досуга мучить невинных?.. Так ей абсолютно точно казалось три месяца назад. Мог ли он измениться за эти месяцы? Наверное, ради какого-то извращенного удовольствия — точно не стал бы. Он рационализировал жестокость. Применял её, когда она была ему необходима. — «С удовольствием»? — переспросила она сквозь зубы, обернувшись к нему. — В какие игры ты играешь? — Игра — это поужинать с тобой и твоей матерью по её предложению? У Деллы даже мысли все расщепились от сдавившего голову возмущения. Он либо просто издевается над ней, либо и правда не понимает. Как он себе это представляет? На голову больная сволочь... В школе Делла даже в одном помещении с ним находиться не могла, не переступала порог Большого зала, в котором и вовсе можно было Блэка не заметить, но она всё равно не рисковала. А теперь он почти что предлагает посидеть с ним в её доме, буквально лицом к лицу, в домашних стенах, которые были ей хоть какой-то защитой от прошлого, и играть в обыденность, будто ничего не произошло? Ради чего? Ради его развлечения? Ради того, чтобы доказать что-то маме? Ведь для этого же мама и предложила ему только что. Чтобы успокоить свою совесть, чтобы Делла показала ей, что всё не так плохо. Мол, погляди, я не такая законченная травмированная вдоль и поперек одиночка, какой ты меня видишь, у меня есть приятели. Приятель. Способный запросто задушить человека взмахом палочки, если ему это нужно. — Учитывая твое отношение к маглам? — отталкивалась она от очевидного, не перечисляя всех других факторов, не менее истошно кричащих о том, какое это безумство. — Мы это уже обсуждали, разве нет? — Мы обсуждали твое отношение к маглорожденным, и оно колеблется у «хотя бы не животные». Поужинать с маглом для подобных тебе — личное оскорбление. И я не вижу ни единой причины, по которой ты бы на это пошел, кроме очередных садистских игр. Блэк только посмеялся: — О, детектив Айвз снова взялась за дело? Скажи, ты просто физически не можешь не выглядывать скрытые смыслы повсюду? Делле пришлось усилием воли затолкнуть как можно глубже желание бросить в него проклятье, куда болезненнее Жалящего. Теперь не стоило. Теперь опасалась — за каждое свое слово, движение и тем более заклинание. Но как же её выводило, господи, как же сильно... Это буквально било любые рекорды её бессильного гнева, настолько противоречило здравому смыслу... что он просто стоит и насмехается над ней, как будто она истерит без причины, как будто они лишь единожды повздорили, и ему теперь приходилось героически сносить её беспочвенные нападки. Блэк продолжал, лишая её возможности высказать ему всё, что думает: — После встречи с Лордом мне бы очень не хотелось сразу возвращаться домой, и предложенный твоей матерью вариант как никогда подходит для того, чтобы окончательно прийти в себя. Такого объяснения моего ей ответа тебе недостаточно? Хорошо, стоит признать, это было фальшью, Регулус вполне мог бы сейчас уже трансгрессировать. Но его гложило любопытство. Чистейший интерес. Он никогда не говорил с маглами. В полноценной беседе, на равных. И, может, раз по ироничному стечению обстоятельств его выбросило прямиком к магловскому дому, из-за того, что во время пытки он думал о грязнокровке, нет ничего категорически непозволительного в том, чтобы хотя бы попробовать — в качестве эксперимента. Либо убедиться в ничтожестве маглов, либо допустить, что в чем-то Айвз права. Пока Эммелин производила, по крайней мере, не категорично скверное впечатление, однако двухминутный натянуто-вежливый разговор явно не может дать достоверного ответа. — Ну, конечно… — пробормотала Делла, возводя взгляд к небу. — Что «конечно», Айвз? Ты искренне полагаешь, что, если человек убивал, всё в его жизни сводится к кровожадным планам? Полагаешь, только я переступил бы порог, начал бы пытать твою мать у тебя на глазах? Таким меня рисует твой мозг? — Некогда мой «воспаленный мозг» рисовал тебя убийцей, и ты тоже над этим насмехался. Делла слишком часто штудировала собственную память, выцепляя каждую его фразу. Каждую ложь, которой было не так уж много — они попросту не общались прежде так много, чтобы могло набраться целое досье его лживых фраз. Но случалось. И именно эта фраза, эта ложь крошила в пыль любое спокойствие, стоило только подумать об этом. Тем, насколько гадкой она была — насквозь, пропитанная ложью от начала и до конца. — Речь шла про монстра, — исправил он. — Не про убийцу. — Для тебя это не одно и то же? Холод в его отчужденных глазах вдруг показался настоящей ледяной крошкой, которая вполне могла бы оставить на коже порезы. Неужели он действительно не считал себя монстром? Неужели оправдывал до последнего? Неужели ни капли не раскаивался во всем содеянном? Но неожиданно он, обдумав что-то, усмехнулся. И увел разговор в совершенно иную степь, к своему завершению: — До чего же забавно. Я сейчас правда стою и пытаюсь… уговорить тебя? — он качнул головой и дернул уголком губ в полуусмешке. — Что ж, ладно, мне-то что? Удачи, Айвз, — он шагнул спиной назад, бросая на неё последний оценивающий взгляд. — Постараюсь твой покой больше не тревожить. И он просто повернулся к ней спиной. Просто пошел прочь. Как она и твердила. Делла дрогнула, совсем этого не ожидав. Понимала, что сама только что говорила, почти приказывала ему проваливать отсюда, но теперь, когда мама уже исчезла из поля видимости и радиуса опасности, и пыл куда-то иссяк, Делла обыкновенно опешила. Как будто за это кратчайшее время уже успел установиться прочный фундамент убеждения, что Блэк никуда не денется. Появившись так резко, останется на какое-то время, за которое Делла — к своему же отвращению чувствуя всё-таки облегчение — сумеет задать вопросы, которые выгрызали её, подобно паразитам, целыми месяцами. Но нет, он резко появился и рассудил так же резко исчезнуть, после того, как в очередной раз перевернул её существование, выбив и без того неустойчивую почву из-под ног. Делла лишь смотрела, на то, как он все больше отдалялся, и сперва даже невольно шагнула вперед — как будто потянули тросом, за ним. Но вовремя осекла себя. Нельзя. Нет. Черт тебя дери, Делла, нельзя. Просто позволь ему уйти. Выдохни спокойно. Тебе не сдалась эта клятва совершенно, хорошо? Не нужно ничего спрашивать. Не нужно снова опускаться в трясину неадекватных исследований, оно потопит тебя, растворишься в заведомо провальных попытках без остатка. Делла же уже даже почти смирилась. С тем, что придется хранить его тайну, как-то жить дальше с этим бременем, надеясь однажды начать попросту своих оков не замечать. Но это «почти»… — Блэк! Её жизнь была соткана из опрометчивых решений, хотя прежде она высокомерно считала себя одной из наиболее благоразумных людей. Он остановился. Делла неторопливо подходила к нему чуть ближе, чтобы не перекрикиваться через десяток ярдов, которые он успел миновать за время её заторможенных метаний. — Если я попрошу тебя на время ужина отдать палочку Инквизитора, ты все еще будешь согласен? У него их две, если только за эти месяцы ничего не изменилось, так что безоружным он не останется. Но, кажется, он привык использовать наиболее темные заклинания не с помощью своей, школьной, из темно-коричневого дерева, а именно этой. Инквизиторской. Поэтому забрать только её было бы, наверное, вполне достаточно. Если он сам будет на это согласен. — И с чего ты вдруг передумала? — даже не повернулся к ней, только бросил безучастный взгляд через плечо. — Соскучилась по твоему обществу. Как же Делла ненавидела его усмешку, но да, он снова усмехнулся. Мозг всё продолжал торопливо работать. В конце концов, однажды Делла поцеловала его, в шаге от своей смерти, только бы обрести хотя бы один никчемный шанс на спасение. После такого вполне оправданно начинает казаться, что нет ничего, чего она бы ни сделала, если цель того хотя бы немного стоит. Перетерпеть один совершенно безумный ужин с тем, кто преследует её в кошмарах — наверное, выполнимо. Всего лишь переломить хребет всякой гордости, ненависти и громадному страху за маму. Но он же даже брезгливости не продемонстрировал... значит, и агрессии быть не должно. Не должно же? По какой бы нелепейшей причине он ни хотел этого ужина, он получит, что хочет, а дальше... дальше Делла пыталась думать, но мысли растекались ледяной топкой субстанцией. Делла совершенно не представляла, как вообще можно вытащить из него больше сведений о клятве, но, если он сейчас просто уйдет — не сможет тем более. Очень вряд ли его снова будут пытать, после чего он снова рассудит переместиться именно к её дому. С каждым его расслабленным шагом, обратно, ближе к ней, её нервы только сильнее воспалялись; ещё немного, и лопнут вовсе. Только бы впоследствии не пожалеть… только бы её хрупкая надежда на то, что он и впрямь не законченный маньяк, который запросто может навредить Делле без причинения физического вреда, через её маму, не оказалась тошнотворно наивной. Картина того, как он совершенно спокойно протягивает ей палочку из бледно-серой древесины, рукоятью к ней, ещё сильнее била по рассудку своей неправильностью. Откровенной странностью. Делла тянулась к рукояти так медлительно, словно палочка грозила взорваться от малейшего прикосновения. Пальцы осторожно сомкнулись на сером древке. Надеясь, что Блэк не видит её унизительного легкого тремора, провела кончиками пальцев по испещренному геометрическим узором основанию. Такому знакомому. Так часто видела эту палочку, закрывая глаза, что будто уже привыкла к ней куда больше, чем к собственной. Сколько жертв, убитых этим… Воспоминания накатывали вспышками вместе с болью, стрелявшей в висках, и Делла, чуть качнув головой, коснулась пальцами виска. Пришлось перебороть желание просто переломить древко, превращая во те же обломки, в которые Блэк превратил её палочку месяцы назад. Понимала, что это на него никакого эффекта не произведет — это всего лишь орудие убийства. Даже, напротив, вдруг показалось, что он был только рад на время избавиться. По крайней мере, это объяснило бы, почему он без всяких колебаний отдал. — Какая это древесина? — спросила, неуверенно поворачиваясь к дому. Убрала оружие множественного убийства в карман, оставив в руке свою палочку. А Блэк шел рядом, как само собой разумеющееся. Какой же бред… — Разбираешься в палочках? — Нет, просто ответь. — Из бука. Бук… хотя бы один из четырех вариантов в её напрасных исследованиях полугодовой давности был верен. Всё больше дом приближался, и с каждым шагом ей всё больше хотелось проснуться, выплыть из этого зыбучего сюрреализма на поверхность и вдохнуть наконец полной грудью, но не могла. Сама себя заперла в своем кошмаре. И ради чего? Делла старалась думать о чем угодно, лишь бы не о том, как странно, противоестественно и попросту жутко подниматься на крыльцо своего дома с Пожирателем Смерти, серийным убийцей и Инквизитором — в одном лице. Господи, он даже дверь перед ней открыл… — Мам, погляди, кто всё-таки останется на ужин, — чуть повысив голос, оповестила Делла о госте с порога. — Ты не против? Но, конечно, та не была против. Наоборот, почти что расцвела, рассудив, что её опасения не подтвердились, а у Деллы и впрямь есть приятель. Приходилось с усердием отгонять мысли, мрачно напоминающие, что так обрадовать маму сумел один из наиболее разыскиваемых преступников магического мира. *** Регулус терпеть не мог магловские дома, тем более настолько… мягко говоря, небольшие. Привыкший к простору, любую комнату в этом доме он мог бы воспринять всё равно что за коморку. Но он сам настоял на происходящем, поэтому не имел права острить по этому поводу, хотя, честно, хотелось. Ему не нравилась и эта искусственность в магловских домах. Этот искусственный свет, не идущий ни в какое сравнение с настоящим мягким пламенем свечей. Все эти магловские технологии, которыми Айвз так гордится. Всё как будто… неживое. Плоское и поверхностное. Лишенное всякой магии, а потому лишенное глубины. Эммелин отправилась доготавливать ужин, невольно вынудив его в очередной раз задаться вопросом, как маглы вообще управляются без домовых эльфов. Сами себе прислуга… Вдвоем они остались в гостиной, которая напоминала Регулусу скорее прихожую, после которой уже должна бы следовать зала, но, увы. Всё здесь куда скромнее. Делле этот дом казался вполне себе уютным, экстерьер его и вовсе напоминал какую-нибудь деревушку времен эпохи Просвещения. Потому, в принципе, временный мамин выбор и пал на этот городок: здесь было много достопримечательностей с духом культуры прошлого. Делле здесь нравилось. Не считая ночей, потому что ночью, где бы Делла ни была, округа лишается любого уюта или хотя бы базового ощущения безопасности. И если дом и казался тесноватым, то это было не недостатком, а преимуществом: чем меньше строение, тем короче в нём коридоры. — Ты знаешь что-нибудь про Ника? — негромко задала она вопрос почти в тот же момент, как они остались наедине. Уголки его губ приподнялись в насмешке. — Ты бы хотя бы зашла издалека для приличия. Делла скривилась, прогоняя уколы раздражения, которое только сильнее разрасталось от нервозности. Спровоцированной фактом, что она впустила убийцу в свой дом, на голову долбанутая, сумасшедшая идиотка… — Вижу, тебя очень веселит вся эта ситуация? — Да, Айвз, очень. — Но после этого всё же подошел к ответу серьезнее: — Правда думаешь, я причастен? Разумеется, это же так логично. Не завершить свое задание, чтобы разочаровать Лорда, а потом всё-таки развлечения ради добить седьмого. — Я не говорю, что это ты. Но тебе что-нибудь известно? — Это не Пожиратели Смерти. Я был бы в курсе. Стало быть, и впрямь сам полез в петлю. И это всё довольно-таки досадно, на самом деле. Когда Регулус узнал, подумал, почему пуффендуец не мог этого сделать в Хогвартсе. Не исключено, мог не хотеть ещё больше омрачать своим сокурсникам жизнь, но Регулусу он бы жизнь крайне облегчил, потому что ему могли бы засчитать, и всё сложилось бы идеально. Однако у жизни было прескверное чувство юмора. Делла надеялась, что мама с кухни сумеет расслышать этот их разговор — и Делла будет ни при чем, и мама услышит его слова про Пожирателей, и сама сложит два и два, но на кухне шумела вода и шипело на сковороде масло. Увы. Сначала Делла думала сдержаться, потому что не любила потакать дурной привычке, когда мама дома — хотя она никогда открыто не осуждала, — но не выходило самой совладать сейчас с нервами. Потянулась к сигаретам. — Время идет, а ты всё не бросишь? — Подумываю об этом, — невозмутимо ответила она, зажимая зубами фильтр и чиркая зажигалкой, не с первого раза подпалившей сигарету, — но как тут устоять и не срываться, когда раз за разом своим вниманием удостаивает сам Инквизитор? — кончик наконец затлел, и Делла втянула никотин поглубже. Небрежно бросила зажигалку обратно на столик и обернулась к Блэку. Который рассматривал фотографии, стоящие на камине. — Наши взаимоотношения уже и до детских фотографий дошли? Что дальше — познакомишь меня со своими родителями? — Боюсь, они скорее предпочли бы сжечь тебя на костре. Делла фыркнула. Её мама тоже вполне могла бы устроить ему костер инквизиции, узнай она, кто он есть на самом деле и что сделал. Собственноручно бы соорудила громадное кострище, залила бы бензином и протянула бы Делле спички. Делле самой следовало бы это сделать. Но почему-то вместо подобных радикальных попыток воздать ему по заслугам она стояла с ним в своей гостиной и просто иронизировала. Как будто не этот человек дважды пытался убить её, и убил Софи и Дирка, и лгал ей в лицо, и сломал её палочку, и вынудил её хранить его тайны, и хотел отправить вместо себя в Азкабан её друга, и ещё просто хренова туча совершенно бесчеловечных и подлых поступков, которым нет и не будет оправдания. Но, на удивление, видеть его в стенах своего дома вообще не оказалось такой дикостью, как могло бы быть. Даже любого другого из слизеринцев видеть здесь было бы страннее — какого-нибудь Трэверса или Ванити. Но именно Блэк. Блэк, ввиду того, как часто занимал её мучительные мысли, не особо выбивался из порядка вещей. Как будто стены уже сами впитали в себя его образ, всеми её мыслями он втиснулся в её существование так плотно, что даже спустя столько месяцев, даже после тех событий, снова увидеть его оказалось не настолько неправдоподобно, как она могла бы предполагать. Куда больше её пробирало от мысли, что ещё час назад он стоял перед главнейшим и опаснейшим маглоненавистником в магической Британии, а теперь так спокойно прохаживается по магловскому дому. — Где твой отец? — нескромно спросил он, держа в руках одну из рамок. Везде на фотографиях — совершенно противоестественных, не движущихся; Регулус так и не привык к тому, что у маглов преобладает статика — с маленькой Айвз была только Эммелин. Никого больше. Ни разу Регулус не видел около этого дома какого-нибудь мужчины. И ни разу не слышал о нем упоминания. Обернулся к Айвз, которая слишком явственно — даже и не пыталась скрыть — переменилась в лице. Несколько долгих секунд пребывала где-то в своих мыслях, взгляд стыл на одной точке, после чего просто подошла ближе и забрала из его рук фотографию. Думал, что она уже не ответит, но лаконичный ответ все же прозвучал: — Развелись. Лаконичный даже сверх меры. Блэк вопросительно приподнял брови, смотря на неё сверху вниз. Ожидая хоть какой-нибудь формальной подробности, но получил вместо этого: — Что, понятие развода не слишком у вас распространено? У вас при свадьбе устраивают ритуалы, чтобы жить долго и счастливо и умереть в один день? Делла не понимала, откуда брались эти неисчерпаемые запасы взаимной, пропитанной сарказмом колкости. Ещё совсем недавно её убивало, как он мог просто язвить, после всего, что произошло, но это как будто бы и впрямь помогало. Отвлекало мозг от мыслей, от которых хотелось впасть в истерику. Регулус только хмыкнул, но натянуто. Потому что Айвз стояла достаточно близко, чтобы дым от её тлеющей сигареты коснулся и его тоже, и этот запах — мятный — отчего-то вдруг сдавил грудную клетку и въелся в легкие, которые захотелось выкашлять, да хоть с кровью… только бы не вспоминать моменты, после которых всё и пошло под откос. С вечера Слизнорта прошло больше трех месяцев, а она всё ещё курит мятные. Других не существует? Делла не понимала, к чему слегка ожесточилась линия его рта, как будто он вмиг почувствовал к ней острую неприязнь, и под стать этой же мысли неторопливо и задумчиво отстранился, разместившись в кресле около окна. Стряхнула пепел в пустую банку из-под растворимого кофе — боже, да этот дом полностью состоял из вещей, от которых Блэка должно тошнить, — и снова взглянула на него, отрешенно восседающего в кресле. Наверное, стоило бы всё-таки уже хоть как-то переходить ближе к сути, иначе весь этот полубезумный карнавал лицемерия попросту не имеет смысла. Но решиться на эту тему было трудно, и она сделала ещё несколько неспешных затяжек, прежде чем всё-таки начать, но даже не с главного: — Почему ты поклялся не причинять мне вред? — Он поднял на неё свои уставшие глаза. — Ты мог поклясться о любой мелочи. — Не мог. Клятва не приемлет глупостей. Обязательства с обеих сторон должны либо быть одинаковы, либо иметь хотя бы приблизительно равный вес. Делла поджала губы, почему-то на секунду сбитая с толку. Той серьезностью, с которой он ответил. Если она прямо у него спросит про способ разрушения клятвы, он ответит с такой же готовностью? Хах… да, надейся… — Ты же не ожидала, что виной тому какая-нибудь сентиментальщина? — он сухо усмехнулся. — На тот момент я предполагал вовсе тебя никогда больше в жизни не видеть, — объяснял совершенно безразлично, — и такое обещание не казалось мне слишком обременительным. — И почему планы вдруг переменились? Блэк чуть склонил голову вбок, внимательно её изучая и ожидая продолжение, которое, конечно, последовало, но сперва Делла потушила сигарету. — Я правда не понимаю, зачем ты меня отыскал. Почему ты не мог просто оставить меня наконец в покое после того, как буквальн… Это работало как переключатель — один в один. Просто беззвучный щелчок, и всё. Голоса нет, хотя ещё секунду назад был. Мысли разом сбиваются в густую несвязность. Делла прикрыла глаза, пытаясь совладать с эмоциями и набирая в легкие воздух, который всё равно не сможет дать тона голосу, дать возможность сказать теперь хоть слово из того, что планировала. Черт возьми… То, что теперь уже мама их слышит, стало понятно сразу, ещё до того, как она появилась в поле зрения. Показавшись наконец в дверном проеме, окинула чуть растерянным взглядом почему-то внезапно замолчавшую дочь и непринужденно сообщила: — Ужин готов. За ужином, за квадратным столом, Делла села напротив Блэка. Справа от неё сидела мама, не переставая с интересом поглядывать на непривычного, явно странного для таких мест гостя. Но Блэк был безукоризненно вежлив. Не сказал ничего про не слишком большой ассортимент блюд, про довольно дешевую посуду и в целом крайне далекий от аристократического антураж. Не говоря уж о том, как спокойно он общался с малознакомой маглой, коих обязан был презирать по своему происхождению, воспитанию и теперь уже — профессиональному долгу. Делла ничего не говорила и силилась понять, в каком вообще она должна была быть состоянии, когда согласилась на это, когда почему-то была уверена, что ей это будет по силам. Наблюдать за разговором людей, которые никогда и ни за что не должны были пересекаться — как олицетворения разных, параллельных, совершенно непересекающихся миров. Причина того безрассудного шага становилась всё более призрачной и ускользающей с каждым биением сдавленного напряжением сердца. Плавала где-то на краю сознания, и Делла хваталась за неё из последних сил, напоминая себе: клятва. Всё ради клятвы. Если Делла просто вытерпит этот смехотворный ужин и затем узнает у него про клятву, всё это безумство будет позади. А пока страх просто поедал её внутренности, страх, совершенно нежелающий слушать голос разума, безнадежно твердивший, что Блэку незачем причинять вред её матери, ему просто незачем, а значит и ей незачем с таким усердием растрачивать попусту нервы. — На каком Вы учились факультете? — спрашивала мама, пригубив вино. — К сожалению, я не слишком сведуща во внутреннем устройстве вашей школы, Делла мало мне рассказывает, могу не помнить все названия… Разве что помню, что факультета четыре. — Уверен, это название Вы знаете. Я учился на Слизерине. Мама с огромнейшим знаком вопроса в глазах повернулась к дочери. Делла только рассеянно кивнула — мол, да. Её факультет. — Тогда я в ещё большем недоумении, почему Делла мне о Вас не рассказывала. — Мы не слишком ладили. Соответственно, почти не общались. Должно быть, причина в этом. — Вот как… Из-за чего же? — Полагаю, из-за несоответствия убеждений. То ли рассмеяться захотелось, то ли разрыдаться, но лицо не дрогнуло, и она только продолжала смотреть в одну точку пустым взглядом, стараясь держать эмоции под контролем, ведь сама на это согласилась. К еде почти не притрагивалась. Как и Блэк. Но умело это скрывал, не выпуская из рук столовые приборы, забалтывая её маму, и, надо же, даже сделал пару глотков недавно открытого и разлитого по бокалам вина. Либо просто брезговал прикасаться к магловской еде, либо полагал, что там яд, не иначе… У Регулуса совершенно не было аппетита, хотя, на удивление, еда выглядела вполне себе недурно. От Круциатуса всё ещё было неприятное ноющее ощущение по всему телу, и внутренности сводило, но он старался отвлечься от физического недомогания разговорами, притом вполне успешно. С Эммелин, на удивление, было говорить просто. Столько лет вдалбливания в голову убеждений о крайне ограниченной умственной работы маглов… чтобы в итоге найти беседу с маглой даже более легкой, чем разговоры с некоторыми дальними родственниками, из которых едва ли можно вытащить хотя бы пару адекватных слов, лишь бы заполнить чем-то дискомфортное, колючее безмолвие. Эммелин же была словоохотна и не давала безмолвным паузам затянуться, всегда находя новый вопрос для продолжения. — Теперь, выходит, убеждения сходятся? — Во всяком случае, куда больше, чем раньше, — и мельком взглянул на Айвз, но она, кажется, была совершенно не здесь и даже попросту не вслушивалась в разговор. Досадно. В какой-то момент она и вовсе поднялась из-за стола, прошла к кухонной тумбе, достала оттуда упаковку, полную каких-то таблеток, и со сдержанным раздражением проглотила одну из них, прежде чем вернуться за стол. Делла сильно жалела, что успокоительные не работали мгновенно. Чтобы так же, как клятва затыкает ей рот по щелчку, успокоительные затыкали разом все мысли, все эмоции, ставили сплошной плотный блок, перекрывая всё. Только бы не чувствовать. Эта злость на саму себя, что она вообще допустила эту абсурдную ситуацию, продолжала плавить её в кипящее изнутри нечто, а Делла только сидела, с попеременным успехом вслушиваясь в непринужденную болтовню, такую обыденную, как будто они — линчеватель маглорожденных и магл, — каждый вечер собираются за одним столом за светской беседой. — Вас же тоже коснулась та ужасная ситуация?.. — мамин тон источал сочувствие и осторожность, с которой она всегда подходила к обсуждению того кровавого безумства в школе. Делла даже затаила дыхание, прислушиваясь к ответу, который он может дать, но так и не поднимала на него глаз. — Наверное, можно считать и так. Разместив локоть на столе, Делла задумчиво коснулась пальцами губ, дрогнувших в нервной улыбке. Будто пытаясь сдержать поток слов, царапающих невысказанностью гортань. Её снова начинало потряхивать. Парадоксально, но Делла надеялась, что мама станет и дальше расспрашивать его про эту ситуацию. Понадеялась, что он сможет невольно выдать себя какой-нибудь неосторожной фразой. Блэк не был глуп, но и её мама тоже — она была просто крайне умной женщиной, всегда вызывающей в Делле восхищение. Но и, увы, слишком добросердечной и тактичной, чтобы заваливать человека вопросами, если он сам не стремится распространяться на затронутую тему. Проклятье… И разговор продолжался. В какой-то момент их увело и вовсе в какую-то немыслимую степь, хотя в таких формальных разговорах, наверное, было нормой говорить о работе. Но не о магловской же… Сейчас её мама работала в местной школе учителем, хотя прежде, когда жили неподалеку от Лондона, преподавала в относительно престижном университете. Блэк с будто бы искренним интересом расспрашивал про кафедру классической филологии, на которой преподавала её мать, а той только лестно было такое внимание к не самой популярной сфере. По тому, как время от времени он поглядывал на Деллу, было очевидно — в его голове, конечно, вполне уже сложился малозначимый паззл, отвечающий на вопрос, почему Делла столько лет разбрасывалась латинскими афоризмами. На деле, там всё было более путано — началось скорее с гуманитарной школы, но мамина профессия как раз и была причиной, по которой Деллу вообще отправили именно туда. Прежде чем пришло письмо из Хогвартса. Делла всё слушала этот истекающий сумасшествием фон, и её тошнило от того, как умело Блэк располагал её мать к себе, при этом, казалось, даже не слишком утомляя себя. Эта маска лицемерия достигала столько слоев притворства, что Делла и сама могла бы засомневаться, действительно ли это тот человек, которого она знала. Но она знала. Знала его — от и до. Господи, да Делла была, наверное, одним из редчайших людей во всем мире, действительно знающих, что такое Регулус Блэк. Каков он оказался на деле. Что сотворил. Знала большинство подробностей, знала причины и последствия. И сидит теперь перед ним, глушит злость и делает вид, что это ничего. Всё в порядке. Игнорируя факт, что он в любой момент мог бы вспороть яро презираемой им магле горло, с которой до этого так долго и льстиво общался. Игнорируя дикость и неправильность того, что её мать так беззаботно говорит с человеком, из-за которого ей и приходится все эти месяцы с таким трудом справляться с травмами своей дочери. Это неправильно. Так неправильно и больно, что боль почти что стекала по горлу, покрывала стенки легких и затвердевала там известью. Воплощалась снова всеми теми воспоминаниями, нежелающими исчезать. Все эмоции, разом, скапливались в груди, жгли почти целой агонией, которую Делла просто не имела права продемонстрировать. Обещала. При маме. Всё в порядке. Так нельзя. Господи, о чем она думала вообще… Пора заканчивать с этим цирком. Поиграли, и хватит. — Можно тебя? Делла обрубила их разговор резко, оставляя с рваными концами неоконченную тему, о чем бы они там ни говорили. Оба посмотрели на Деллу. Блэк опустил столовые приборы, сказал какую-то очередную лесть её матери в форме благодарности за ужин и поднялся из-за стола. Мама принялась убирать посуду, и Делла взмахнула палочкой, чтобы распахнулась дверь, указывая, куда именно следует пройти. Чтобы пропустить его вперед и не указывать ему путь самой. Чтобы не оказаться к нему спиной, в коридоре. Коридоры… снова вспышками в памяти засверкали образы. Плакса Миртл, столкновение с ним на первом этаже, и он — идущий прямо перед ней, потому что она опасалась поворачиваться к нему спиной. Не зря. Делла позволила себе повернуться к нему спиной, только когда оказались в комнате, и направила палочку на дверь. Чтобы наложить глушащие чары — Делле осточертело выбирать слова, лишь бы клятва не заткнула ей в любой момент рот, так что лучше они будут изолированы совсем. Но чары попросту не удались. Ни с первого раза, ни со второго. Делла повторяла формулу вибрирующим от напряжения и злости тоном, но ничего внутри не откликалось. Как и ранее сегодня, магия, текущая по жилам, просто спотыкалась на каком-то моменте, даже не доходя до кончика палочки, обламывалась об громадный внутренний раздрай, об шипы её подавленных эмоций, сейчас пытающихся взять верх. Негромкий голос за спиной спокойно повторил то же заклинание. С первого раза накладывая чары. Её плечи тяжело вздымались. Теперь она снова одна наедине с ним, в заглушенном изолированном пространстве, и пускай сама она этого сейчас и добивалась, но мурашки всё равно прошлись по спине и шее, вынуждая судорожно вздохнуть в жалкой попытке успокоиться. Угомонись, он не может тебе навредить. — Почему ты так завелась? — спросил он до отвращения безучастно. — Я не стал бы причинять вред твоей семье. — Ты уже причинил! — голос унизительно дрогнул, сорвавшись. Обернулась к нему, искренне не понимая: — Почему ты ведешь себя так, будто не осознаешь, что буквально разрушил мне жизнь? Блэк сжал челюсть и увел взгляд к стене, будто ей удалось его устыдить. Устыдить. Как в какой-нибудь легкой провинности, списывании, смехотворном грешке! — Что мне, по-твоему, следует сделать, Айвз? Извиниться? Тебе от этого внезапно станет лучше? Да боже. Боже! Это невыносимо, выше её сил, выше любых сил. Злость захлестывала целой волной, топя в себе, как в кислоте, остатки здравомыслия, все те неоформленные ни во что планы относительно клятвы, все те опасения относительно несдержанности, о том, что ей не стоило бы выводить его как-либо на эмоции, ведь это рискованно. Мама дома, совсем рядом, в зоне досягаемости. Нельзя. Но единственное, о чем она сейчас думала — как же, господибоже, хотелось причинить ему взамен хотя бы часть той боли, что причинил он. Будто пытаясь избавиться от искушения, Делла даже убрала палочку из рук. На всякий случай. Лишь бы не бросить в него Непростительное, за что потом сама же и поплатится. А Блэк наблюдал. За её метаниями. Её мыслями. Засунув руки в карманы, расслабленно пожал плечами: — Если полегчает, можешь отправить в меня еще парочку проклятий. — Не полегчает! — и ударила, двумя ладонями толкнула его в грудь со всей силы. От неожиданности он пошатнулся, вовремя поймав равновесие. И снова. Ударила снова: — Ты можешь представить, что ты со мной сделал? Ты сломал! Мою жизнь! Меня! — По лицу, пощечиной. Снова в грудь. Блэк не сопротивлялся, даже рук из карманов не вытащил. Почему? Почему он ничего не делал? — Мне тошно от магии! От всего!.. Что было!.. В моей гребаной!.. Жизни!.. Из-за тебя! На последнем слове — вновь по лицу, и каким-то немыслимым образом его губа треснула, разбившись об её руку, такую слабую, что такого произойти не должно бы вовсе, но произошло. Только после этого Делла замерла. Невольно отпрянула на шаг, вглядываясь в рану на его губе. Мышцы деревенели, и Делла тягостно дышала, опасаясь реакции. Он коснулся пальцами чуть кровоточащей губы, но взглянул на эту кровь равнодушно. Ему совершенно нет никакого дела? Всё та же долбанная ледяная статуя, какой был всегда. И Делла продолжила, без рукоприкладства, однако слова продолжали литься из легких, в которых слишком долго были заперты все невысказанные слова. Тише и спокойнее. Голос лишился истеричности и громкости, но не яда. — Если бы я встретила боггарта, он принял бы твое обличие. — Глубоко вздохнула, выдав на выдохе почти беззвучно: — Что мне мешает тебя просто убить? Почти беззвучно, но он услышал. И его губы растянулись в смешке, прозвучавшем слишком громко в воцарившейся из-за глушащих чар тишине, пока он расслабленно прохаживался по комнате. — Думаешь, ты смогла бы? Его надменность только сильнее распаляла, подбрасывая в этот неугасаемый яростный костерок всё больше и больше дров. Очевидно, что он куда сильнее нее, даже будучи неспособным причинить ей вред, но ведь: — Нашла бы способ. — Не сомневаюсь, и все же я не об этом. Ты так легко разбрасываешься словами об убийстве, но это не настолько просто. Айвз, убить не так просто, как тебе кажется. Неизвестно, что руководило ей, совершенно лишенной рассудка, но она снова взялась за палочку, как будто намеревалась доказать. Наплевать на все те мысли о клятве и его посмертной тайне. Наплевать на всё абсолютно. Потому что кровь, яростно мчащаяся по венам, заглушала всё. И мысли, и все звуки, и голос разума. Но стоило ей это сделать, как он схватил её за вытянутую руку и притянул ближе к себе, так резко и грубо, что Делла практически впечаталась в него, и лишилась бы равновесия, если бы не ухватилась второй рукой за его плечо. Даже испугаться не успела. Когда он, крепко сжимая её руку, направил её палочку себе в шею. — Ты окончательно рехнулся? — прошипела она, но не отпрянула. Не поднимала глаз. Сжигала взглядом то, как его пальцы держат её запястье, то, как кончик её палочки касается его шеи совсем рядом с бьющейся жилкой. — Это же не так трудно? — спросил он, и от этого сардонического смешка дыхание коснулось её волос. — Давай, действуй. Её глаза заблуждали по его лицу: глазам, губам, скулам — в тщетной попытке понять, что вдруг стало с его инстинктом самосохранения. Почему Блэк так уверен, что она ничего ему не сделает? Он же даже не сумеет отреагировать. Смысл этого спектакля как раз в том, что он никак не успеет спасти себя. Палочка может сделать что угодно — надрезать вену, лишить воздуха или взорвать к чертям, а у него даже не будет возможности отразить проклятье. Так раздражающе невозмутим, а Деллу мутило. Колени подкашивались, и она второй рукой всё так же вцеплялась в его плечо, совсем рядом с шеей, но палочку так и не опускала, даже когда он отпустил её запястье, позволив ей самой держать его на прицеле, без его вмешательства. Делла так и не отстранялась. Не убирала орудие, способное вспороть ему сонную артерию, как она и мечтала когда-то. Только оставляла совсем немного пространства между палочкой и его кожей, чтобы удобнее было бы в случае чего выводить руну любого проклятья. Давай же. Давай. Мысли крутились в голове с такой силой, что могли бы стереть изнутри череп до бреши. И ни одной толковой, ни одной связной, и ни крупицы воздуха в сжатых напряжением легких. Регулус почти любовался. Не просто занятной картиной и её метаниями, но и огнем в давно потухших глазах. Её взгляд всегда отсутствующий, обращенный в себя... но теперь? Карие глаза жгли его насквозь, как будто она намеревалась сжечь его заживо без всякой магии. Регулус следил за каждой её чертой, каждой тенью эмоции, её чуть сбитым дыханием. И едва не ухмыльнулся, когда понял. Что у неё в голове. Ещё несколько долгих секунд совершенного безмолвия и опасной накаленности в воздухе — казалось, затаилось всё, даже сердца, оба, замерли, иначе посыпались бы искры, и только затем. Отпрянула. Отпрянула резко, метнулась на несколько шатких шагов, подальше от него. К нему спиной. Плечи рвано вздымались. И рука, левая, в которой не было палочки, прижималась к груди. Можно было бы подумать, что она просто пытается угомонить гулко бьющееся сердце, но Регулус знал, что это не так. Теперь уже позволил себе ухмылку. — Позволь узнать, что ты намереваешься с ним делать? — увидел, как она окаменела. Напряженную осанку, как натянутая струна, и затаенное дыхание. — Думаешь, его можно просто разбить? Делла крепче сжала в руке флакон, так, что края впились в кожу пальцев и ладони. Конечно. Конечно, он заметил, такое не заметить нужно постараться, но ведь сосуд почти не весит ничего, даже едва ли чувствуется в руке. Да, подобное и впрямь можно просто не почувствовать, но Регулус почти не снимал цепочку с шеи, уже привык к невесомому прикосновению серебра к коже, к почти неощутимой тяжести фиала. И её взгляд, когда она стояла к нему так близко, всё сообщил ещё до того, как цепочка бесшумно расстегнулась магией и в долю секунды оказалась в чужой руке, до этого лежащей на его плече. — Это пустая трата времени и нервов, Айвз, даже не пытайся, — заверил он, когда игнорирование его вопроса затянулось. — Значит, желание избавиться от того, что делает меня соучастницей твоих преступлений — пустая трата времени? — Да. За те секунды, что она обдумывала план снятия с его шеи этого гребаного фиала, злость успела поутихнуть, но сейчас — снова. Воспряла. Господи, её запасы неисчерпаемы… Но потушилась, разом, от последующих слов: — Уверен, ты и так уже отыскала какие-либо сведения, но нигде ведь не описан способ расторжения, верно? Не потому что тема мало изучена. Блэк выдержал недолгую паузу, и ему даже не нужно уже было ничего говорить. Скверное предчувствие затаилось в груди комком, нашептывая ответ заранее, ещё до того, как он произнес: — Потому что разрушить клятву нельзя. Внутри надломилось, оборвалось. Что-то. Болезненно и жестоко, но не до конца — та надежда, которую он решил вспороть разом, держалась на последней нити, сочащейся очевидной мыслью — он лжет. Лжет. Блэк лгал столько раз, и сейчас, конечно, мог вновь, ведь это ему выгодно. Если она посчитает, что клятву нельзя снять, просто прекратит все попытки. Конечно… конечно, это ложь, очередная подлая, отвратная… — Ты бы не стал устраивать весь тот театр в кабинете, клясться мне, если бы знал, что никогда и ни за что не сможешь это обратить. Могли же возникнуть любые обстоятельства, при которых ему понадобилось бы всё же. Пойти против клятвы. Он бы не стал надевать на себя оковы, которые не сможет снять. Это же Регулус, мать его, Блэк, он бы не стал загонять себя добровольно в безвыходное положение. Не ради неё. Не стал бы, Делла уверена. Была. Была уверена. Пока та жалкая хлипкая нить надежды, держащаяся из последних сил, не порезалась об его взгляд и его затянувшееся молчание. Сказавшее намного больше, чем предыдущие слова. И всё. И пусто. Делла попыталась набрать в легкие воздуха, но вздох как будто столкнулся с непроходимой горечью в глотке, такой густой и плотной, что Делла опасалась и вовсе больше никогда не вздохнуть. Проваливалась снова куда-то вниз, в пропасть, на то дно, с которого содрала себя по кускам, жалким остаткам, ради мамы, в попытке адекватно существовать. Зря. Потому что от этого падать теперь обратно было ещё болезненнее. Шагнула назад, как будто на секунду потеряв опору, но равновесия не утеряла. Посмотрела снова на кулон и отливающую серебром цепочку, просачивающуюся между её пальцев. — Если с этим всё равно ничего нельзя сделать, зачем ты носишь его с собой? Регулус, безусловно, не мог быть до конца откровенен. Возможно, способы разрушить есть, потому и носил с собой, но этого он сказать не может. Или способы прочесть произнесенные ими обоими клятвы, прочесть, кому именно была дана клятва. Всё то, что могло бы пошатнуть его положение либо в обыкновенном магическом обществе, либо, тем более, среди Пожирателей Смерти. Эта тема действительно мало изучена, крайне. Регулус сам совершенно не представлял, можно ли разрушить клятву. Сколько бы книг он ни прочел, сколько бы информации ни отыскал… нет и намека. На этот счет он не лгал. Действительно давал грязнокровке клятву, зная, что в дальнейшем возможности повернуть назад не будет. — Можешь считать это сентиментальщиной, — равнодушно пожал он плечами. Айвз положила цепочку и его палочку, «инквизиторскую», на стол и неспешно отошла к двери. Обняла себя руками, словно внезапно здесь похолодало. И сказала, тихим, совершенно неживым голосом: — Уходи. Это было вполне ожидаемо, и всё равно внутри что-то неприятно заныло от необходимости наконец уйти. После того, как месяцами её образ и голос жили в его голове, как у какого-нибудь безнадежного пациента Святого Мунго. Увидеть её лицом к лицу — как глоток свежего воздуха. Говорить с ней, местами даже как ни в чем не бывало, и порой за этот вечер он дарил себе жалкие секунды на обман самого себя — просто представить, что она не считает его бесчеловечным монстром. Но, разумеется, этому должен был прийти конец. Уйти. Нужно уходить. И больше не возвращаться, потому что вовсе не стоило. Не стоило здесь появляться и, будь его воля, он бы повернул вспять и сделал бы всё, чтобы сознание не выбросило его после пыток именно сюда. Блэк подходил к столу раздражающе неторопливо, как будто по-прежнему что-то обдумывал. Подцепив пальцами цепочку и забрав палочку, набрал в легкие немного воздуха и на мгновение задержал его там, как если бы намеревался что-то сказать, но в итоге только качнул головой своим мыслям и без слов исчез. Трансгрессировал прямо из комнаты, оставляя Деллу в этой отвратительной тишине.