Инквизитор

Туман плотно затянул сумрачный зал, скрутил комком пространство и тотчас рассеялся, являя поздний ноябрьский вечер. Регулус оглядел собственное воспоминание, пытаясь уловить его суть. Уловил моментально, споткнувшись напряженно блуждающим взглядом об одинокую фигуру, стоящую на открытой площадке. Между двумя башнями, рядом с зубчатой стеной. Светлые волосы треплет ветер, пальцы сжимают сигарету, от которой в морозный воздух тянется тонкая линия дыма. Айвз, услышав шаги, дернулась в попытке спрятать улики школьного нарушения, потушить, но, увидев Регулуса, расслабилась. Сделала ещё одну затяжку. На секунду Регулус даже забыл, где он и почему, поймав себя на несвоевременной мысли, как давно он не видел такую Айвз. Не ходячего призрака, не зашуганную тень — простую слизеринку, которую он когда-то едва выносил. Сейчас в её глазах лишь блеклый, совсем легкий и почти незаметный испуг, сущая мелочь по сравнению с последующими месяцами. Едва различимый полутон, мизерная доля от всей палитры её эмоций, которые ему доводилось наблюдать. На тот момент она, кажется, ещё даже не ведала о существовании «Инквизитора»? Всего лишь опасалась попасться с курением. И мысли не было, что Регулус действительно мог бы… — Неужели ты думаешь, что никто не мог бы просто подойти к тебе со спины и толкнуть за ограждение? Регулус был уверен, что Лорд пролистает все эти воспоминания, как громадную пыльную кипу бумаг, вполне удовольствовавшись самим фактом, ведь незачем вчитываться в детали, в мелкий шрифт. Всё и без этого ясно. Регулус — предатель крови. Всё. Совершенно незачем… Лорд, видно, решил смаковать эту историю. Пройтись по каждому витку увлекательного сюжета. Но почему именно это воспоминание первым? Отсюда брал отсчет шаг преобразований? Отсюда всё двинулось к пропасти? Должно быть, да, потому что после того, как Айвз просто ушла и Регулус просто задумчиво посмотрел ей вслед, ничего не предприняв, пространство снова завилось дымкой, являя следующее. Тяжелый, давящий полумрак. Регулус бредет по коридорам. Едва не оступается, походка шаткая, словно пьяная; дыхание тяжелое, секущее кромешную тишину замка; в потемневших глазах дегтем льется запертое внутри полубезумие. Третья жертва. Сразу после. Неужели совершенно никто тогда не прочел по нему очевидное? Он здесь подобен открытой книге. Как если бы с пальцев капала на пол, оставляя следы, кровь когтевранки. Смотрите, читайте — по глазам. Читайте: Это был я. Всё это время — я, и я не хочу. Больше. Я убил троих, я убил только что, и должен еще. Ещё четырех. Но, видит Мерлин, я не хочу, я не могу. Помогите мне. Кто-нибудь. По-мо-ги-те. И вновь Айвз. Вновь её страх, когда Регулус появляется из темноты, припечатывает её к стене, пока на фоне плывут голоса преподавателей. Казалось уже, почти все воспоминания Регулуса сплетены из страха Айвз. Пьянящего и отрезвляющего. Хлесткого, как пощечина, или как порыв ледяного, пробирающего до костей ветра, сносящего следы абсолютной невменяемости. Почти в каждом воспоминании. Её ужас витал в воздухе, разъедал щелочью глотку, давил легкие. Приводил в себя и сводил с ума. От всех этих картин, насыщенных, живых, с трудом не забывалось, что это не реальность. Настолько яркие — не потускнели ни на секунду. И едва не забывался сторонний зритель. Забылся бы, не будь этого ощущения болезненного присутствия в коре мозга. Вмешательство, распиливающее рассудок. Сбросить бы этот внимательный взгляд… это всегда было пыткой, хуже любой другой. Взгляд Лорда распарывал. Как будто сдирал с человека слой за слоем кожу, только бы взглянуть, что кроется под потрохами. А теперь он распарывал, рвал, кромсал вовсе изнутри. Когда стало понятно, что Регулус и в этот раз не собирается ничего предпринимать в отношении грязнокровки, картинку вытеснила следующая. Вновь коридоры. Вновь Айвз. Регулус помнил это всё — помнил оглушительное биение пульса в висках и груди, сдавливаемой сопротивлением происходящему, откровенным нежеланием, помнил рой мыслей в голове, то, как эти мысли, противоречивые, мечущиеся, вытесняли друг друга, борясь за первенство и раздалбывая ему череп, помнил ужас на лице Айвз через черные глазницы поганой маски. — Это могло обойти тебя стороной. Если бы ты просто не вмешивалась. Этот измененный голос звучал ещё паршивее, чем ему помнилось. Последовал спокойный, твердый шаг вперед, к грязнокровке. Грязнокровка отзеркалила, не справляясь ни с бессмысленным желанием пятиться, ни с мелкой дрожью. Ловушка за спиной. Пустой разговор, так неправильно и так нужно отсрочивающий неизбежное. Появление Филча. Заклятье. Обмякшее тело завхоза и кровь на полу. Блеск ножа. — Стоит признать, — неожиданно прозвучал холодный голос Лорда, когда после того недолгого преследования в коридорах фон затянулся не декорациями следующего воспоминания, а чернотой, как плотной тканью, — некогда я действительно возлагал большие надежды на твои амбиции. Кто же знал, что тебя способно одолеть подобное… создание? Ножом? Конечно, всё это приносило ему неподдельное, садистское удовольствие. Реддл насмехался, развлекался, впитывал, довольствовался каждой секундой повествования. Не прекращал. Дальше. Вереница кратких кадров. Обмен взглядами в переполненной гостиной сразу после предыдущего воспоминания. Запертая уборная и Барти, зашивающий магловскими нитками колотую рану. Регулус, нависавший над перепуганной, помятой от случившегося грязнокровкой, вжимающейся в спинку лазаретной койки. Наблюдающий за ней. Терзающийся мыслями убить, но уже тогда он должен был понимать — нет, конечно, нет. Конечно, он ничего не сделает. Лорд тоже это понимал. Двинулся дальше ещё до того, как двери лазарета открылись, впуская когтевранца. Эта пытка всё продолжалась, и продолжалась, и продолжалась… Лорд методично перебирал воспоминания, мысли, стопка за стопкой, вкушал чужие мучения, как порции диковинного наркотика, доза за дозой. Спальня слизеринцев. Айвз, пойманная с поличным, и её сломанная рука, залеченная палочкой Регулуса. Зачет по Зельям. Здесь Лорд задумчиво хмыкнул — и не понять, счел он тот абсурд за попытку выведать информацию или за нечто другое. Регулус сам никогда не понимал. И худшее. До этого Регулус наблюдал почти спокойно, твердо глуша все чувства. Любое личное пространство и так рвется по швам, когда в твоей голове некто цинично копошится — как какой-нибудь психопат-хирург с холодным наплевательством роется во внутренностях — и нет никакого смысла сопротивляться, оставалось просто ждать, и ждать, и ждать... Но, когда Регулус вновь осмотрелся, увидев празднество Слизнорта, в груди оледенело. С хрустом треснуло. Видя, как он же уводит Айвз из толпы, попытался воспротивиться — изменить, раскроить на части воспоминание, исправить, пропустить. Бесполезно. Почувствовал только дробящую боль в черепной коробке — Лорд не давал. Не позволял пропустить, скомкать, тем более запросто распознав такое явное сопротивление. Поистине упивался чужим унижением. Регулусу следовало бы приберечь силы на попытки для дальнейшего. Сейчас — только безропотно наблюдать. Залитое зеленоватым освещением пространство, разговор с грязнокровкой... Регулус, допустивший недопустимое. Лорд не выказывал откровенного отвращения — искривленным в презрении ртом или едкими комментариями, чем угодно; нет, жуткие бледные черты оставались хладнокровными, точеными, как фарфоровая маска. Только взгляд — надменный темно-багровый взгляд накаливал пространство немой брезгливостью. И только одно слово, ровное, растянутое в негромком твердом тоне, и каждый слог будто обмакнут в цистерну с ядом: — Мерзость. Дальше. Запертый кабинет. Запертые картины. Запертое в груди убийцы сердце, запечатанное на все замки, лишь бы. Заткнуть мысли, эмоции, идти по плану, сделать то, что должно. Просто убить. И по итогу совершенно не справиться. Каким самонадеянным глупцом он должен был быть, чтобы хотя бы на секунду представить, что действительно смог бы? — Что же… теперь я вполне могу представить, чем ты позволил себе обмануться, — со слишком открытой, но совершенно пустой, поддельной снисходительностью изрек Лорд. — Эта грязнокровка, надо полагать, предпринимала попытку явить противоестественный её происхождению ум? Это заключение последовало сразу после очевидного осознания в глазах Айвз, отрешенно обводящих пространство. После слов: — Помнишь одну фразу, Итан? Ex ungue leonem. Льва — по когтю. Теперь уже Лорд с будто бы подлинным любопытством наблюдал за происходящим. С любопытством наблюдал за Айвз. Скользил своими чудовищными глазами по её лицу, по взгляду, полному болезненных эмоций, которые для Лорда были блаженной пищей. Поглощал всю её реакцию — эти её латинские фразы, «маленький принц», полусумасшедший шепот, — поглощал, как своеобразное блюдо, наслаждаясь всей гаммой страдальческого вкуса. Регулуса замутило. — Однако, — оторвал Лорд свой премерзкий взгляд от неё, — ты должен был понимать, что всё это, разумеется, напускное... Грязнокровному отродью никогда в полной мере не приблизиться к нашему уму. Ты не должен был дать себя этим обмануть. Он потерял интерес так же быстро, как приобрел. Остаток разговора — когда Регулус и Айвз сели по обе стороны от стола, спиной друг к другу — он равнодушно пропустил, смял, замедлившись лишь на моменте, когда оборотное спало. Нервы Регулуса затягивались всё это воспоминание так сильно, мучительно, что теперь, на пике напряжения, едва не задребезжали, подобно струнам. Должны порваться. Вот-вот. Сейчас… Но Лорд лишь совсем немного понаблюдал за предсказуемыми метаниями и, дойдя до очередного безнадежно сумасшедшего поцелуя, с безразличием пошел дальше. Совершенно не заметив надежно скрытое, затаенное пространство нынешних тревожных мыслей и опасений, не заметив в памяти весомое отсутствие, дыру, края которой Регулус изо всех сил пытался сгладить, но, остановись на этом Реддл с большей скрупулезностью, не смог бы. Такое не скрыть. Что от поцелуя до момента, когда Регулус сдается и отпускает Айвз, целая пропасть, которая теперь, в видоизмененном воспоминании, занимала всего несколько мгновений и фраз. Регулус не впустил облегчение в легкие. Облегчения не было. И не должно быть. Так или иначе ему конец, в глазах Лорда он необратимо пал, но клятва, скрепившая Регулуса с грязной кровью, была бы куда более отягощающим фактором. Последующие несколько месяцев промелькнули тошнотворным ворохом пятен, лишь пару раз Лорд чуть замедлился, наблюдая за тем, как Регулус приходит в Дорчестер, ненадолго, чтобы прийти в себя, отстраненно взглянув на несостоявшуюся жертву, и уйти. Как посещает собрания Пожирателей, участвует в рейдах, после которых раз за разом возвращается в магловский город. С особым удовольствием после этого Реддл растягивал сцену майских пыток. То же поместье, где они были сейчас, но месяцами ранее. Вынуждая прожить снова. И снова. Дальше. Появление Регулуса у Айвз после пыток… ужин, будь он проклят… здесь Лорд уже не делал ни малейшей попытки скрыть отвращение, наблюдая за разговором Регулуса с маглой. Кажется, это представление начинало утомлять своего зрителя, и просмотр воспоминаний значительно ускорился, ещё больше, чем прежде, превращаясь в сплошной поток, но со вполне прозрачной сутью. Май, июнь, июль — всё слилось в единое пятно. Мелькал образ Айвз, звучали голоса, особо заострялись и искрились напряжением моменты, открыто выражавшие непозволительное к ней сочувствие. Тренировки. Попытка создать заклинание. — Ц-ц-ц… — расколол укоряющий звук гробовую тишину поместья. — Занимательную ты показал историю, Регулус… Регулус даже не сразу опомнился, когда его уже выбросило в реальность. Лорд внезапно покинул его сознание, но боль продолжала стягивать голову колючим, шипастым ободом. Побелевшие пальцы сжимали ребро стола. Продирала внутренняя дрожь, истирая стенки легких и сердца до дыр, истекающих напряжением. Оттого, что будет дальше. Что следовало бы ожидать. Регулус совершенно не представлял, что следовало бы сейчас ожидать. Едва ли мог дышать от немого, сдержанного ужаса, поселившегося в легких скользким клубком. Всё это представление с памятью разыгралось всего за минуты. В пару мгновений уместилась вся эта история, целая вечность у Регулуса в голове. Длилась для всех остальных не более пары минут. У него не было никакого желания поднимать голову на сидящего перед ним Барти. На других. Сидел неподвижно, каменел, храня отчужденный взгляд в середине стола. Выслушивая: — Стоило и прежде догадаться о причине того твоего колоссального провала. Кто бы подумал… — тихая, жуткая усмешка. — Извечный камень преткновения. Любовь? Регулус против воли содрогнулся. Это слово прозвучало из ледяных уст неприкрыто насмешливо, но Регулуса прошибло, как молнией, всаженной глубоко в череп. Барти и другие переглядывались, Регулус чувствовал, задевал периферией взгляда. Если бы могли — переговаривались бы. При Лорде не решались. Ждали. Любого объяснения происходящей чертовщине. — Однако, смею надеяться, ты вполне в состоянии понять, что в данном случае это, безусловно, не более чем патология. Досадное отклонение… Ты понимаешь, Регулус? Его тон был так жутко спокоен, тянулся по замершему залу ровным, бесстрастным, но таким дьявольски холодным шлейфом. Встретить открытую ярость было бы в тысячи раз лучше, чем это. Регулус хотя бы знал бы, чего ожидать. Физической боли. Круциатуса. Авады Кедавры. Но вместо этого ему просто перемалывало кости невыносимым ожиданием. — И, как при любом ином страшном недуге… полагаю, нам не остается ничего, кроме как вырезать с корнем докучливую опухоль, пока та не стала разрастаться ещё больше. Регулуса не оглушило только по той причине, что этого стоило ожидать, к этому всё вело. Лорд не оставил бы грязнокровку в покое, разделавшись только с предателем крови. И всё-таки сердце колотило. Даже заведомо всё понимающее, не могло угомонить свой бег. Протестующее, взбунтовавшееся против одной только мысли. Ломало ему кости, прежде чем резко остановиться и упасть вниз. Когда прозвучало: — Бартемиус. — Лорд обратил свой внимательный взгляд на того, к кому обращался. Нет. Нет, нет, нет… только не Барти. Только, какое-же-ублюдство, не Барти. — Могу предположить, ты хорошо знаком с грязнокровкой, что так заняла ум твоего друга? Барти, как и все здесь — кроме Лорда — пребывал в тотальнейшей растерянности. Моргнул. Качнул головой, не понимая. Прежде чем его начало настигать прозрение — сперва неуверенной, но затем стремительной волной. Паззл складывался. Ещё размытое, но ощутимое осознание ярко читалось во взгляде, который Барти перевел на Регулуса, и затем, будто вычитав что-то в его лице, приподнял брови. Рот растянулся кривой ухмылкой, слабой и будто бессознательной, пока глаза продолжали отражать глубину того, как сильно Барти погружен в недра своих мыслей. Рылся в них, наспех перебирая всё, что указывало на неожиданную истину. И торопливо вынырнул, только чтобы её подтвердить, повернувшись к Реддлу: — Речь про грязнокровку Деллу Айвз, мой господин? Взгляд Трэверса тут же недоуменно всверлился куда-то Регулусу в висок. Регулус готов поклясться, что ещё несколько секунд этого гнетущего, сгущающегося с каждой секундой кошмара, и он сам себе вспорет режущим проклятьем вены. Только бы не продолжать. Только бы закончить. На этой уже скотски невыносимой ноте. Бледные, почти белые губы Лорда изогнулись в жуткой полуулыбке. — Вероятно, я окажусь прав, если предположу, что расправа над ней и её семьей доставила бы тебе особое удовольствие? Барти слегка расправил плечи, как будто поежился. Внимательно смотрел на Лорда, ловя каждое его слово, пронзающее тишину — никто не смел и шелохнуться, издать любой мельчайший звук, дышать. Мертвенное безмолвие. Лорд продолжал. Спокойно. Обыденно и буднично: — Что же, не отказывай себе в удовольствии продемонстрировать её истинное место, о котором она могла позабыть благодаря Регулусу. — Окинув бесстрастным взглядом остальных, что выступали всему спектаклю простыми зрителями, дополнил: — Все присутствующие также могут присоединиться, если им так угодно. Переглядывания. Бессловесный, но так явственно читающийся гул — одними только глазами. Регулус сцепил зубы так сильно, что должны бы уже раскрошиться, и ходили по скулам желваки. Но он всё равно, сквозь толщу мерзотного состояния, почувствовал на себе снова этот уничтожающий взгляд, прежде чем Лорд обратился к нему с такой фальшиво-рассеянной небрежностью, словно справлялся о здравии дальних родственников: — Не напомнишь ли адрес, Регулус? Весь его жалкий мирок, последние месяцы шатко стоящий лишь на одном, на одной, сыпался. Оборачивался катастрофой, уже заведомо обложенный руинами, ещё до того, как были произнесены слова, которые он обязан произнести. Лорд и без того видел в воспоминаниях адрес. Всего лишь испытывал Регулуса. Либо же мог в любой момент заново окунуться и выдрать из его головы этот адрес с мясом. Нельзя пускать его вновь себе в голову. Айвз и так была уже обречена в ту же секунду, как Лорд проломил стены. По правде сказать, в ту же секунду, как Регулус впервые поймал себя на мысли, что просто не может оставить её в покое. Это уже было его ошибкой — фатальной, для них обоих. Ему не стоило. Вообще приближаться к ней — никогда. Его внутренне трясло, и он медлил. Собирал себя по частям. Едва перебарывая эту дрожь, нервно коснулся пальцами лица, будто ещё пытаясь спасти положение, заткнуть себя, пока не поздно, но уже. Уже. Поздно. Регулус откинулся на спинку стула, прожигая воздух пустым взглядом. Мерлин свидетель, Регулусу всё равно жить недолго, но, так или иначе, он никогда в жизни себя не простит. — Алингтон Авеню, семнадцать, — сухо сообщил он, и уголок рта дернуло тиком. — Дорчестер. Вот и всё. Конец. Той занимательной истории, которую Лорд — теперь уже Регулус в этом не сомневался, — нарочно заставил его пережить, увидеть заново все те моменты, рвущие рассудок, увидеть вновь Айвз. Чтобы затем отнять её у него. «Вырезать опухоль». Реддл, с оттенком ухмылки на обескровленных губах, удовлетворенно кивнул. Барти уже был готов подорваться, но Лорд чуть приподнял ладонь, останавливая, чтобы продолжить свою игру на чужих костях: — Я сказал, что не ограничиваю вас, однако оставьте грязнокровку живой до прихода Регулуса. Он присоединится к вам после небольшой беседы. Надо же… Зародилась и зашевелилась крохотная тень… чего? Надежды на благополучный исход? Надежда должна бы сгнить уже давным-давно. Разложиться и изрыться червями. — Грязнокровка должна будет умереть исключительно от его рук, — заключил Реддл и безразлично бросил присутствующим: — Идите. Всё равно что сказать «фас». Кинуть кость оголодавшим псам. Регулус скривился, проводя болезненную параллель с тем, что костью выступала Айвз. Та Айвз, которая и так разбита вдребезги и с трудом склеивала осколки хоть во что-то. Его Айвз, которая живет у него в голове каждый час в сутках. Костью, которую они перегрызут до основания, чтобы оставить еле живую до его прихода. Оставят ли? Барти любил увлечься. Погрузиться в дело с головой. Регулус неоднократно был свидетелем его кровавого досуга. Мерлин, почему? Почему именно он? Он, и ещё четверо. Против Регулуса, даже если он попытается… Если бы пришлось, он смог бы? Предпринял бы попытку? Предпримет ли? После «небольшой беседы», понятно что собой подразумевающей. Видя, как все присутствующие поднимаются из-за стола, направляясь к дверям, Регулус ощущал. Впервые. Это дикое, чудовищное, несвойственное ему желание. Всегда противное ему по своей сути, всегда он презирал эту вынужденную необходимость, эту безысходность, желая выдрать её с корнем и никогда больше к убийствам не возвращаться, но сейчас. Сам. Единственное, чего он сейчас хотел — прикончить, прежде чем к ней успеют хотя бы прикоснуться. И один Мерлин знает, что произошло бы прямо сейчас, не будь здесь Лорда. Один лишь Мерлин знает, что будет потом. Там. В Дорчестере. Пожиратели Смерти бесшумно покинули зал. Двери закрылись, оставляя Регулуса наедине с Лордом. Регулус на секунду прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Вобрал в легкие воздух, как будто тот смог бы вытеснить оттуда колоссальное, сокрушительное отчаяние. Честно, Регулус никогда не верил в богов. Но в эту секунду он был готов поверить во что угодно, изничтожить любую гордость, опуститься на колени и молить любым богам. Он готов умолять, если бы кто-то слышал его молитвы. Умолять, лишь бы Айвз банально не оказалось дома. Но даже если попытается — его мольбу никто не услышит. *** Делла закрыла форточку, на случай, если внезапно грянет дождь, когда их с мамой не будет. Погода обещала быть удивительно сносной, но это лето уж больно зачастило со своими непредсказуемыми ходами. Вознамерились сегодня вдвоем выйти в город, спустя долгое время. Нормальные люди же ходят развеяться? Явно не засиживаются на целые месяцы в своем склепе, чтобы выбираться только на работу, да и то через раз. На подработках Делла сейчас брала отгулы — уже как целую неделю. На то, чтобы прийти в себя. На все эти идиотские тренировки, на создание заклинаний, на попытку справиться со скверно контролируемой магией. У мамы же график по-прежнему был забит, даже летом, поэтому денек выкрасть удалось с большущим трудом. Но Делла хотела. Спустя столько времени — побыть с ней, прогуляться, вытрясти из себя застоявшуюся пыль, пока не покрылась плесенью. Тревожил только факт, что, конечно, без личных разговоров не обойдется. Мама уже с утра начала эту пластинку. Крутила её всю эту неделю. Тактично, ненавязчиво, но на и без того потрепанное душевное состояние это действовало острым раздражителем, чудом не провоцирующим полноценные ссоры. Пластинка эта включала в себя те всплески магии и чрезмерно частые визиты Блэка. Первое вполне предсказуемо. Трудно не опасаться и не впускать в голову токсином невеселые мысли, когда видишь паранормальщину, которая в прошлый раз закончилась покушением на твою дочь руками твоего мужа. Второе, наверное, предсказуемо тоже. Но, на удивление, подумала мама не о каком-нибудь подростковом романе, а о — подумать только — наркотиках. Серьезно. Мама серьезно спросила у Деллы на днях, не принимает ли она вещества и не втягивает ли Блэк её в неприятности. Делла давно так не смеялась, но, наверное, это было что-то истерическое. Особенно ей понравилась фраза про неприятности. После этого она объяснилась. Сказала, что, естественно, нет. Что всплески магии спровоцированы зельями — вполне легальными, — и что это вполне себе неплохой знак, точно не дурной. Что Блэк наоборот помогает ей справляться. И после этого Делла ещё полночи терзалась мыслями, к какому дну прикатила её жизнь, раз приходится перед мамой выставлять Блэка в более благоприятном свете. Безумство. Перед уходом Делла перепроверила по мелочам содержимое сумки, поправила юбку платья. Подошла к зеркалу, чтобы убедиться, что пребывает в относительном порядке. Ей, на удивление, чем-то даже нравилось то, что она видела. Внешнее улучшение шло черепашьим шагом, однако шло. Со скрежетом и упрямым недовольством двигалось все-таки к черте приемлемости. Конечно, бледность, синяки под глазами и прочие банальные элементы болезненного вида не могли исчезнуть всего за неделю принятия зелий. Ключицы, колени и плечи всё ещё остро выпирали от полугодовой истощенности, делая тело подобием мешка костей, непонятно как держащимися. Но взгляд уже не был таким отвратно безжизненным. Вечно напряженные черты чуть разгладились, смягчая углы скул. Это не говоря о том, что Делла вообще надела платье. Легкое летнее платье по колено. Даже летом не вылезала из кофт и штанов, потому что кутаться в одежду было подобно тому же, что и по-детски кутаться в одеяло в попытке спрятаться от всего, что давило извне. А теперь, подумать только... платье... С этим платьем не совсем вязались грубые кожаные ботинки, но они были удобными, а в некоторых местах Дорчестера ещё не успела рассосаться гадостная слякоть. Делла потуже затянула шнуровку ботинок и планировала уже направляться к лестнице, когда взгляд уцепился за тетрадь, которую она так и не убирала. Не прикасалась к ней, но и не прятала. Лежало — как напоминание. Всему, что происходит. Прогрессу. Прогрессу ли? Заклинание так и не удавалось. Глупо, конечно, надеяться, что оно вышло бы так скоро, да и что вообще могло бы выйти. Но хотелось… хотелось, чтобы — как финальный мазок на обнадеживающей картине. Что всё наладится. Всё будет в порядке. Делла не была и не будет оптимисткой. Но, чувствуя на себе сейчас слабые лучи солнца, стоя в этом чертовом летнем платье, зная, что её магия к ней вернулась и что «война в скором времени закончится» по словам Блэка… Палочка в руке чуть вибрировала. Подсказывая. Подталкивая. Почему нет? Делла вышла к центру комнаты, расправила плечи, пуская в легкие как можно больше воздуха, чтобы выдворить им любое напряжение. Без Блэка чувствовать необходимую расслабленность и сосредоточенность куда проще, но это не значило, что без него у неё получится. Лишь чуть ещё помедлив, Делла повторила уже высеченное в памяти намертво движение и произнесла заклинание. Конечно, ничего. Воздух даже не колыхнулся. Как и всегда. Ещё две попытки, и она пойдет. Мама ждет. Вторая попытка последовала примеру первой и успехом не обвенчалась. Ни намеком на успех. Снова глубокий вздох. Делла слегка встряхнула руками, прогоняя мысли, тревогу, скидывая с плеч всё, что могло бы сковывать. Движение недостаточно плавное. Приходилось через не могу вспоминать, как нужно. Как показывал он. Оживить перед глазами картинку её руки, которой управляла чужая. Холодная и невыносимая. Вместе с тем невольно оживила ощущения. То ощущение дыхания на своих волосах. Колотящееся сердце в груди. Мысль, бегущую по кругу: что этой же рукой, которой он вел её вчера, которой крепко держал её кисть, когда-то он выводил удушающее. Чтобы спустя месяцы выводить с ней бессмысленное несуществующее заклятье. Накатывала усталость от прокручивания одного и того же в голове. Все эти вечные, истертые до прорех мысли... О том, кто он, что он сделал, это вечное самой себе напоминание — всё это уже попросту утомляло. Напряжение и так не уходило даже без него. Как будто уже каждый дюйм кожи, каждая жила и каждый позвонок впитали ощущение его присутствия. Делла прикрыла глаза. Представила — и морозность в прогретом солнцем воздухе комнаты, и структуру снежинок, представила всё, каждую деталь, вплоть до траектории падения, вплоть до секунды, когда именно должны таять не успевшие коснуться пола снежинки. Но другую картину прогнать из головы не удавалось. То чувство. Тот страх, когда Блэк позади. Касается её. Его дыхание. Эмоции и образы перед глазами невольно переплетались. Безмятежный, простой, с кружащимся снегом, и то ужасающее дыхание смерти за спиной. Контраст дурманил. Сердце всё трепыхалось. Как будто вместе с кровью толкая по венам магию: — Левикаденикс. Почти точь-в-точь то движение, что он показывал. Мягкое, насколько возможно. Шли секунды. Текла одна за другой. Делла, всё ещё с закрытыми глазами, уже успела опустить в бессилии плечи. Да боже. Невозможно уже... По спине и рукам вдруг пробежали волной мурашки. Температура в комнате понизилась не разом, но падала, стремительно, обдавая густой прохладой. Глаза тут же распахнулись, уставившись в потолок. Что-то в груди протяжно, но приятно екнуло. Теплом. Делла не верила. До последнего. Нет. Нет, господи, быть не может… Губы, выпуская рваный выдох, растянулись в слабой, абсолютно неверящей улыбке. Кружил снег — совсем редкий и мелкий, безусловно, совсем не то, что она рисовала в воображении, но кружил снег. Снег!.. С потолка её комнаты. Быстро таял из-за солнца, растекающегося лучами через окно, но возобновлялся снова и снова, образуясь прямо под потолком и плавно опускаясь. Делле не удавалось в это вникнуть. Осознать. Как будто всё ещё была в ловушке сновидения, играющегося с её нестойкой психикой. Отрешенно подняла руку, подставляя под уколы редких снежинок, которые тут же обращались в капли от тепла её кожи. Завораживало. Блаженные секунды удивительного спокойствия — казалось, даже все те похороненные внутри страхи и тревоги, пусть и без особого желания, но притихли, только чтобы позволить Делле вдоволь насладиться мгновением. Время будто замерло, растянулось густой приторной карамелью, даря ей редкую возможность просто жить. В моменте. Будто воспрянуть наконец от затянувшегося кошмара. Прежде чем всё посыпалось вновь. Делла успела только краем глаза выцепить что-то темное за окном, когда дом жутко содрогнулся. Как при землетрясении. Снег исчез мгновенно. Вся сосредоточенность вдребезги разбилась вместе со стеклом окон. Сперва прогремело только в соседних комнатах. Вынуждая дрогнуть, но ещё не побежать. Мозг еще не включился, чтобы толкнуть её к незамедлительному побегу. Ноги приварило к полу, пока голову затягивало непонимание. Вселенского масштаба шок и недопустимая оторопь. Делла не двигалась, пока окна не разбились и в её комнате. И не засыпало градом осколков. Только тогда. Быстрее, в сторону, закрывая лицо руками. Дом всё сотрясался, прорезаемый черным дымом, как клинками, и Делла жалась к стене, тянулась к полу, опустившись на него в попытке спрятаться от крушения. Не понимая. Голова хрустально чиста. Любые мысли, такие же хрупкие, трескались, крошились, не выдерживали натиска разверзшейся преисподней. А затем — щелчок. Зажглась болезненная мысль. Единственная. Мама. Там, внизу. Боже. Делла поднялась, тут же, хватаясь за стены, как за единственную опору. Задыхаясь ледяным ужасом, бросилась из комнаты, пока безумие продолжало пожирать шаткий фундамент дома. Ступени, ступени… Делла никогда так быстро по ним не летела, гналась быстрее лихорадочного биения сердца, выбивающего о ребра похоронный марш. Дом крушили фигуры в черных мантиях. Хаос застилал глаза, но Делла выцепила — глотая накаленный магией воздух, выцепила взглядом маму, загнанную в ловушку к стене. В кулаке нож, и держит его не на вытянутой дрожащей руке, держит лезвием вниз, крепко сжимая рукоять, чтобы в случае чего нанести удар. Если они подберутся достаточно близко. Они — две фигуры. Два Пожирателя Смерти. Им и не нужно подходить совсем близко. Палочки твердо, на достаточном расстоянии, нацелены на маму, которая попросту не сможет никак ударить. Сердце грохотало в глотке, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Напрочь перекрывая путь к произнесению заклинания. Но всё равно — через силу, поспешно, выкрикнула: — Остолбеней! Синяя вспышка метнулась к одному из Пожирателей, но он вовремя увидел. В неё тут же полетело следом. Делла отбила, но её щит — унизительно слабый, вынудил отшатнуться, только бы удержать равновесие. Ещё одно Оглушающее, и снова отбитое, и Делла паниковала, пытаясь переворошить всю свою память, пытаясь вспомнить ещё хоть что-то, но, как и всегда. Как и всегда, в такие моменты. Память пустует. Ей всё равно не удастся их оглушить. Ни одного из них. А на фоне… на фоне кто-то ещё. Дом продолжал нести крушение, значит, Пожирателей больше. Куда больше, чем двое. Нужно было хотя бы отогнать ублюдков от матери. — Серпенсортия. Палочка вышвырнула внезапно материализовавшуюся змею прямо между Пожирателями и мамой. Змея зашипела, угрожающе вытянулась, кинулась к темным фигурам. Секунды, за которую от неожиданности они отпрянули по разным сторонам, хватило, чтобы Делла бросила Оглушающее в одного и успела выставить щит от проклятья, летящего от второго. Бросить снова. Броситься — самой, в сторону, почувствовав, как опалил жар огненного проклятья, едва-едва её не задевшего. Кого-то удалось задеть Режущим. Несильно, но мгновения его отвлеченности было достаточно — Делла устремилась к маме. Вытянула руку. Чтобы, как только соприкоснутся, трансгрессировать к чертям. Отсюда. Куда угодно. Как можно дальше. Между ними оставалась секунда, чтобы схватиться друг за друга. Всего секунда. Прогремело откуда-то сбоку заклинание. Деллу отбросило назад так резко, будто крюк вонзили в спину и потянули рывком. Удар о стену вышиб все мысли, воздух, звуки, дух, оставил только звон в ушах и болезненный кашель. Мозг будто дребезжал по стенкам черепа, разливая горячие волны боли по всему телу. Делла согнулась пополам, едва не выплевывая сдавленные легкие. Зрение отнималось, то проявляясь, то исчезая, пространство размазывалось широкими штрихами, но Делла пыталась. Сориентироваться. Перевернулась на живот, руками шаря по полу в попытке найти палочку. Не находила. Ужалило чье-то проклятье, вынудив вскрикнуть и сжаться комком. Чьи-то руки вцепились ей в волосы, задирая голову. Чей-то смех. Делла не видела. Рывком подняли на ноги, держа сзади за шею, как за шкирку. Делла слабо забрыкалась. Пыталась вырваться, судорожно крутила головой в поисках мамы. Не находила. Второй рукой Пожиратель коснулся её затылка, отчего прошило остро-тупой болью, расползшейся по всему телу. Рука была в черной перчатке, но Делла всё равно разглядела на его пальцах темное поблескивание красных капель. Только после этого —почувствовала. Как тяжелеет затылок, как мокнут и липнут волосы от чего-то горячего и густого. Пожиратель с показной раздосадованностью прицокнул языком. — Посмотрите-ка… грязнокровку подбило раньше времени. — Смех. Снова смех. Деллу безбожно тошнило. — Ну, что же, будем надеяться, ты не отключишься слишком быстро. Сквозь толщу боли и непонимания она осознавала, что знает этот голос, но не могла понять, кто. Кто… Делла собрала остатки сил, чтобы высвободиться из хватки, оттолкнулась. Сделала лишь пару шагов. Тотчас заметались вспышки, и ноги подкосило, роняя Деллу на пол. Хотелось проскулить. Ужас грыз голову и грудь. Чужое заклинание перевернуло её на спину. Делла ползла, хватаясь за остатки сил, пока тело продолжало тяжелеть от боли в затылке. По полу, спиной вперед. С трудом дыша, испуганно, пыталась как можно дальше отползти от приближающегося силуэта, плывущего перед глазами черным пятном. Когда он приблизился, Делла попыталась ударить ногой и тут же получила за это удар по лицу. Такой, что свело челюсть, и во рту — металлический привкус. Отползать больше некуда. За спиной — стена, в которую приходилось бессмысленно вжиматься лопатками, лишь бы подальше, подальше от него, кем бы они ни был. Пожиратель Смерти спокойно сел рядом. — Неужели не узнаешь своего старого приятеля, грязнокровка? Делла не отвечала, едва цепляясь за болтающуюся на краю пропасти реальность. Послышался его смешок. Затем — легкий, небрежный взмах его палочки. Маска Пожирателя Смерти превратилась в дымку, через секунды исчезнув без следа. И зрение в миг сфокусировалось. И всё свелось в одну точку — в его лицо, в этот блеск в знакомых глазах. Делла едва не задохнулась. Неозвученный из-за нехватки воздуха крик встал поперек горла, взрыв паники будто взорвал с собой внутренности, и Делла дернулась изо всех сил, пытаясь оттолкнуть ублюдка от себя, но он только сильнее вжал её в пол и стену. — Нет, нет, нет… — бормотала она бессмысленно, мотая головой. Нет, пожалуйста. Пожалуйста... Только не он. Какое же блядство, только не он. Крауч — единственный, кого ей вообще когда-либо следовало по-настоящему опасаться. Даже Инквизитор физического вреда ей толком никогда не причинял. Крауч? Крауч сдерет с неё кожу или скормит ей её же конечности. Делла не сомневалась. — Да, — ответил он ей почти ласково, кончиком палочки убирая прядь волос с её лица. — Признаюсь, мне даже понравился твой фокус со змеей. Что, совсем не боишься наших сородичей? — Его будто бы мягкий, фальшиво участливый голос вызывал всё новые волны отвращения. — Или за годы осквернения факультета уже успела привыкнуть? Делла не отвечала, с каждой секундой всё больше гасла в безысходности, не дающей сделать ни глотка воздуха. Она обречена. Её ждут все девять кругов ада, или хуже, потому что наказание точно не будет идти по нарастающей. Никакой безболезненной скорби или истязания немотой. Её сразу бросят в кипящую смолу. — Ну же, Айвз, чего ты молчишь? Не боишься? — Всё ещё не отвечала, плотно сжимала чуть дрожащие губы, взгляд обреченно стыл в одной точке. Ему это не понравилось. — Серпенсортия. Подобно тому, как совсем недавно из её палочки бросилась змея — уже давно сгинувшая в пламени разрушаемого дома, — рядом приземлилась куда более жуткая тварь. Увесистее. Её черная чешуя переливалась от отблеска пламени неподалеку. Змея неторопливо повертела треугольной головой, с тихим пугающим звуком трогая раздвоенным языком воздух. Выискивая жертвы. Под властью палочки Крауча — неспешно двинулась к Делле. Легкие сдавило. Пробило дрожью, как судорогой, и Делла тщетно попыталась отодвинуться. Лишь первые жалкие секунды. Затем — парализовало ужасом. Когда холодная чешуя, миновав шнуровку ботинок, коснулась голой кожи ноги. И поползла, дальше. По ноге, как по мостку. Неторопливо, как будто сама наслаждалась, обвивалась вокруг ноги жуткой грузной спиралью. Так крепко, жутко и чудовищно сжимая, будто специально не давая усомниться, что всего за секунду она может проломить Делле несколько десятков костей, стоит только посильнее сдавить свое гадостное тело вокруг. Тонкий чудовищный язык продолжал колебаться, пробуя страх, витающий в воздухе. Делла не дышала. Не моргала. Не шевелилась, опасаясь любого лишнего движения. Чувствовала вес массивной твари. Чувствовала мерзкий скользкий холод, шпарящий разгоряченную от жара кожу ноги. Её тошнило, и голову кружило, и ужас был такой плотный, что стягивал тугим коконом, но Делла пыталась окружить себя стенами нереальности, абстрагироваться, не чувствовать. Надеялась. Что, если Крауч не увидит должной реакции, уберет это чудище. Придумает, наверное, что-то ещё, в разы хуже, но, боже, лишь бы… Не издавала ни звука. Вцепилась до боли в слизистую щеки, удавливая любой звук ещё на уровне трахеи. Даже когда змея приблизилась к бедру, отодвигая подол платья. Делла только внутренне содрогнулась, но даже не зажмурилась в панике, поедающей кости. Не сводила взгляда со змеи. И ни звука. Ни единого движения. — Ты удивляешь меня, грязнокровка, — признался Крауч. — С тобой оказалось куда скучнее, чем я полагал. Он расслабленно взмахнул палочкой, на конце которой заблестела магия — как полупрозрачное лезвие. Как клинок, но вместо рукояти — древко палочки. Делла даже не успела испугаться. Осознать. Когда он замахнулся, метко вгоняя магический клинок в голову змее. Полупрозрачное лезвие прорезало насквозь. Крепко припечатывая змеиную голову к ноге. Сознание как будто раздробилось, треснуло, как стекло, от надрывного, раздирающего глотку крика. Боль, вместе с этим криком, будто врезалось в ту боль в затылке, простреливая всё тело зарядом, переламывая напрочь рассудок. Змея от этого попросту рассыпалась. Пепел, вместе с дорожками деллиной крови, стек на пол по обе стороны от ноги. В которой всё ещё оставалось лезвие заклинания. Делла прерывисто дышала сквозь стиснутые зубы. И так же через зубы прокричала, снова, когда Крауч прокрутил древко палочки, с ужасным звуком разрезая бедро в мясо. Грудина уже изнывала тупой давящей болью от того, как драл крик легкие. Делла вцепилась зубами в нижнюю губу так сильно, что могла бы просто откусить кусок и не почувствовать — боль и так слилась в единое, застилающее реальность нечто, привариваясь намертво к каждой клетке тела, чтобы продолжать гореть даже после того, как Крауч, со все тем же до одури мерзким звуком, выдернул палочку, выпуская из раны хлынувшую тут же кровь. Пиздец… какой же, господи-блять, пиздец… Делла, надсадно, хрипло всхлипнув, откинулась затылком к стене. Глаза, влажные от выступивших слез, слипались. Вот-вот отключится. Уже на грани... Но из этого полузабытия её с корнем вырвал чужой крик, последовавший сразу после чьего-то «Круцио». Тут же дернуло, мышцы, уже успевшие бессильно обмякнуть, напряглись в попытке подняться, наплевав на адское пекло боли в бедре. Нет. Не выходило. Подняться не выходило — тело отказывалось. — Что, хочешь взглянуть? — Делла не видела его лица, но голос выдавал поганую улыбку. — Хорошо, давай взглянем. Рывком поднял её на ноги, отчего завертелись перед глазами стены дома, как на дешевом аттракционе, и тошнота заелозила в груди. Нога заполыхала сильнее. Взгляд рассеянный, почти незрячий, но Делла через силу сфокусировала, с трудом, до рези в глазах. Зря, очень-очень зря. Лучше бы не видеть. Маму — распластанную на полу, мучимую Круциатусом. Её грудная клетка изгибалась, выпуская через горло истязающий душу крик, конечности цеплялись за пол в попытке за что-то ухватиться, остановить это, но оборвалось проклятье только когда пожелал один из Пожирателей, давая себе передышку на обсуждение чего-то, что Делла не слышала и не желала слышать, на смех, который взвивался в этих стенах и отзывался мерзотным эхом в головы. Если до этого под веками копились слезы только от боли, то теперь скребло желание плакать навзрыд. Мама, тяжело дыша всей грудью, лежала так совершенно и отвратительно беспомощно; всегда такая сильная, непоколебимая, лежала сейчас, подобно беззащитному ребенку, и Делла никак, абсолютно никак не могла ей помочь. Всхлип вырвался у Деллы из сдавленных легких. Мама заводила головой, пытаясь найти глазами — и нашла, тут же. Их взгляды пересеклись, и в животе завязался мучительный до невозможности узел. Господи… Мамин голос совсем сорвался от недавнего крика, и губы пересохли, но всё равно сложили слова с горьким привкусом: — Всё… милая, со мной всё в порядке… Делла, глотая слезы, попыталась кивнуть, только чтобы хоть как-то. Хоть что-то в ответ. Но она знала. Они обе знали. Всё не в порядке. Больше не будет. — Круцио, — снова прозвучало неподалеку, и Делла, стиснув зубы, отвела взгляд, пытаясь избавить себя от невыносимой картины. Если бы тело слушалось, и не держи её Крауч, заткнула бы уши руками, как маленький ребенок, только бы избавиться от крика, но не могла. Только смотрела в стену, тщетно пытаясь отдалиться от происходящего. Крауч и этому воспрепятствовал. Одной рукой всё ещё держа её на ногах, второй схватился за её челюсть, едва не с хрустом поворачивая голову, чтобы вернуть взгляд. — Ублюдок, — выплюнула она и зажмурилась. Он рассмеялся. Слабо толкнул её, но этого было достаточно, чтобы она, потеряв опору, рухнула на пол, вышибив из легких ошметки воздуха. На слабых руках попыталась приподняться, но получила вновь ужалившим её проклятьем, дернулась и обессиленно припала обратно к полу. Крауч опять перевернул её на спину одним взмахом палочки. Как никуда негодный мусор, мешок из костей и рваной плоти. Делла устало перекатила тяжелеющую голову по полу, отвернув к стене. Через секунду, следом, перекатилась и сама, набок, согнувшись, сжавшись клубком, как будто это могло уменьшить боль. Но по итогу только удвоило, потому что Крауча такая отрешенность не прельщала. Прошибло очередным заклинанием. Делла сквозь зубы простонала и вынужденно перевернулась обратно на спину, чувствуя пол каждым позвонком. Когда Крауч снова приблизился, Делла уже не пыталась отползти. У неё совершенно не было сил. Что-то ещё делать, бороться. Её дом кишел кровожадными выродками, палочка затерялась где-то в груде обломков — как и тот порт-ключ, который авроры давали выжившим маглорожденным сто лет назад; столько месяцев прошло, а помощь аврората всё так же бесконечно никчемна, — от того удара затылком об стену немели конечности, и изорванная мышца бедра пылала, не давая сдвинуться. Делла могла бы, наверное, умолять, но она понимала, как бессмысленны все мольбы. Ни за себя, ни за маму. Все эти идиотские «делай со мной всё, что захочешь, но пощади её»… Краучу плевать. Он и без того сделает всё. Нет смысла в мольбах. Нет смысла в стратегиях, которым учат в чрезвычайных обстоятельствах — не провоцировать нападающих на ещё большую агрессию и прочая ересь. Какая же всё это херня… Делле уже и так ничего не поможет, поэтому она не видела причин, почему нет. Когда Крауч снова оказался совсем рядом, собрала в кучу остатки сил, сцепила зубы. И саданула здоровой ногой наотмашь. Если бы не увесистость ботинка и, наверное, жалкая порция оставшихся адреналина и бессильной злости, не вышло бы, но в итоге — вполне. Вполне послышался — боже, какой же блаженный звук — хруст и, следом, его: — Сука. Крауч, откинув голову назад, зажимал нос пальцами, из-под которых хлестала кровь. Во всем этом откровенном пиздеце эта картина была единственной возможной каплей меда, упоенно тающей на языке. Делла сделала всё, чтобы сохранить её в памяти, трепетно сберегла этот клочок, чтобы держать его перед глазами, когда Крауч начнет с ней отыгрываться за этот удар. Ему понадобилось всего одно заклинание, чтобы с тем же хрустом вправить себе нос, но кровь с лица пока не убрал, вместо этого — приблизился, вцепился Делле пальцами в волосы. Её взгляд всё ещё фокусировался только рывками. Секунда — окровавленное лицо ублюдка. Секунда — набор пятен. Секунда — темнота. И по кругу. — Хочешь скажу одну забавную вещь? — говорил он, придвинувшись так близко, что едва не шептал ей на ухо, и Деллу замутило от того, как это отвратное горячее дыхание задевает висок. — Мне не разрешили тебя убить. И я, конечно, сказал бы, что в таком случае тебе повезло, но мы же знаем, что это не так. Правда? Ты же понимаешь? — Делла скривила губы. Крауч осклабился. — Ну, что ж… с чего ты хотела бы начать? Есть предложения? — Как насчет того, чтобы ты пошел и убился об стену? — голос слабый, сиплый, грудная клетка едва справлялась с тем, чтобы выдавать звук. — Хорошо… — усмехаясь, кивнул он своим мыслям. Подцепил кончиком палочки ей подбородок и вместе с тем потянул назад волосы, задирая голову, чтобы она смотрела ровно в его блядские глаза. — Начнем с классики. И Делла смотрела — не со страхом и не с яростью. Лимиты страха уже поисчерпались в тот момент, как Крауч, пусть и на считанные секунды, пришил палочкой к её ноге голову змеиной твари, а ярость несла скорее приглушенный, холодный, усталый характер. Такой, что Делла с наслаждением посмотрела бы, как его разгрызает стая псов, но сейчас не стала бы искать уже безнадежно исчезнувшие силы даже на то, чтобы попытаться расцарапать ему глаза. Палочка уткнулась ей в шею, под подбородком, чтобы она не опускала голову. И пришла вдруг несвоевременная мысль, что ей стоило бы давным-давно умереть от рук Блэка в стенах школы. Это могло быть хотя бы небольно. Или, во всяком случае, не так больно, но по итогу Делла прожила зачем-то ещё отвратительные полгода, чтобы попасть в руки на голову больного садиста. От этой мысли хотелось бы горько рассмеяться, но только уголок губ слабо пополз вверх в подобии мрачной ухмылки. Прежде чем окровавленные губы Крауча мягко, почти бархатно произнесли: — Круцио. *** Холодный мраморный пол казался спасением и пыткой, контрастируя с виском, пылающим от жара. Дыхание совсем тяжелое, как глыба, неспособная провалиться в легкие или, напротив, подняться в хотя бы жалком обрывке выдоха. Тело казалось таким же — совершенно чугунным, но в то же время опустошенным, лишенным любой жизни, истерзанное пламенем агонии, обглодавшей кости. — Стоила ли она того, Регулус? Регулус даже не пытался что-либо отвечать. Двигаться. Тем более — подниматься. Даже если попытается, без разрешения, тотчас получит вслед новым Круциатусом. — Что дала тебе связь с грязнокровкой, кроме… разрушения? Ты столь верно, предельно верно говорил... магловское отродье способно лишь паразитировать. Уничтожать. Мне попросту досадно видеть, как тот, кто так достойно нес верные идеи, превратился в… подобное. Ты доволен тем, кем ты стал? Искренний смех зародился где-то на дне легких, но так и не поднялся выше трахеи. Уголки рта дрогнули. Воспаленный, изведенный пыткой мозг так отчетливо прочерчивал параллель. Ты доволен тем, кем ты стал? — спрашивает сейчас Реддл. Это правда то, чего ты хотел от жизни? — спрашивала когда-то Айвз. — Доволен собой? Безумное олицетворение двух крайностей. Ну, так что, Регулус? Доволен? — Грязнокровка разрушила тебе всё, — равнодушно продолжал Лорд, безмятежно прогуливаясь по залу. Каждый его шаг по холодному полу только сильнее изводил разодранный недавней мукой разум. — Ты позволил ей отнять всё, что было. Твое положение. Авторитет. Как, полагаешь, теперь станут относиться к твоей древней, многоуважаемой семье? Страшно представить… Этот театр смешил так же сильно, как ужасал. Регулус понимал, к чему все эти лекции, этот громадный, лишенный всякого смысла монолог. Каждая секунда этой бессмыслицы приравнивалась каждой секунде мучений Айвз, что бы сейчас с ней ни было. Её могли пытать прямо сейчас, а Регулус здесь, не может сдвинуться с места, выслушивает нравоучительную околесицу и понимает: с каждым ударом Круциатусом у него всё меньше шансов. На дальнейший должный отпор. Он уже едва ли не падал в беспамятство, яростно цепляясь за последние крупицы сил. Наверное, если он попытается встать, попросту рухнет обратно без всяких проклятий. — …Ты подавал такие немыслимые надежды… Твои амбиции… Убить шестерых… всего одна ничтожная грязнокровная жизнь отделяла тебя оттого, чтобы заполучить уважение в рядах моих верных слуг. Мое уважение. Высокий статус и заслуженное место подле меня. Почему ты рассудил обменять всё, чему верил и служил, на потакание абсурдному отклонению? Столь сильно запятнать себя грязью… ради чего? Регулус не знал, ожидается ли от него ответ. Видимо, да. Потому что после его молчания последовал очередной Круциатус — невербальный. Лорд никогда не давал себе труд предупреждать жертву за секунду до. Обрушивал пламенную кару внезапно. Уже даже не было сил кричать. Вся боль запиралась намертво в стенках артерий, сжигая кровь, и в стенках мышц, сжигая ткани. Ему казалось, уже ощущается запах жженного мяса, но понимал, цепляясь за клочки рассудка: нет, плоть не горит, лишь разум. Горит и обманывает его самого. Ещё немного, и от разума ничего не останется. — Видишь, Регулус? Неужели ты не видишь?.. Грязнокровка не принесла тебе ничего, кроме страданий. Унижения. Разбитых идеалов и будущего. Ответь мне, Регулус, ты это понимаешь? — Да… — голос совсем осипший, пришлось прокашляться, прочищая дыхательные пути. — Да, мой Лорд. — Нет. Ты не понимаешь. Самое скверное в сложившейся ситуации… я не чую твою вину. Обычно от повинных моих слуг несет угрызениями, сожалением, страхом. Что бы ты ни говорил, ты не чувствуешь себя виновным. Нервы и так напоминали сжатую, заостренную пружину, впивающуюся острыми краями в мясо — теперь и вовсе загналась до упора. Когда это всё прекратится?.. — Ты должен понимать, какое именно наказание тебе следовало бы за это понести. Тебе, твоей семье. Подобное… вопиющее недоразумение не должно остаться проигнорированным. Регулус нервно сглотнул. Дом защищен, — твердил он себе в отслоенном островке сознания, защищен, родителям не навредят, они в безопасности. Но его всё равно передернуло. Страх сжимался в желудке. Лорд удовольствовался подобной реакцией. Кивнул. — Однако я могу быть милосерден… Я чрезвычайно уважаю твою семью, Регулус, ту семью, от которой ты рассудил отвернуться. Древо Блэков должно являть собой эталон для большинства… И оттого ещё отвратительнее факт, что ты намеревался это древо так беспечно загубить. Кажется, это представление постепенно придвигалось к своему концу. Регулус смотрел в одну точку, напряженно вслушиваясь. — Я, разумеется, понимаю, что, увы, никто не защищен от ошибок… Ты уже ошибался, и не в моих правилах давать ещё один шанс. — Он выдержал паузу, растягивая её в садистском упоении. — И всё же нельзя не признать, что ошибка здесь лишь одна — позволить себе обмануться ложными чувствами к ничтожной погани и пойти у неё на поводу. Полагаю, только это и повлекло за собой череду непозволительного. Поднимись, будь любезен. Это затребовало невообразимых усилий. Сперва переместить тело в сидячее положение, беря долгие секунды на передышку, насильно проталкивая воздух в легкие, и только затем подняться на ноги. Руки подрагивали. Невыносимый голос Лорда только усугублял: — Повторения этой ошибки я прощать не намерен. Грязнокровка умрет сегодня и умрет от твоих рук. Только так ты сможешь — безусловно, лишь отчасти — заслужить мое прощение. — Лорд прожег его пронзительным взглядом. — Но ты также обязан понимать, что делаешь это исключительно, исключительно ради себя. Ведь ты не только предал мое доверие, в первую очередь ты запятнал себя. Свою семью. Стал позорным клеймом для своих родителей, для всей родословной… Только убийством девчонки ты сможешь себя отчасти очистить. Ты слышишь меня, Регулус? Регулус кивнул, опустив голову и не поднимая. Зрачки отчужденно бегали по серому полу, пока мозг усиленно пытался работать. Выходит, Лорд не намеревался тратить время на чужую драму и присутствовать при линчевании. Чуть раньше Регулус воспринял бы это за громадную удачу, но теперь он уже не понимал. Правда ли, правда ли это удача, ведь во всей этой ситуации абсолютно всё было против него. Он казался себе обкаленным со всех сторон скелетом — всю плоть выжгли. Любую силу выжгли, тоже. Лорд понимал, что делает. Понимал, что в таком состоянии Регулус едва ли будет способен справиться хотя бы с одним Пожирателем Смерти, тем более с пятью. Понимал, что в таком случае Регулусу, если он не желал убивать грязнокровку, остается только дезертировать, но и это повлечет последствия. Исход очевиден. Если Регулус желает жить, ему просто нужно её убить. Всё просто. — Иди. Я ожидаю от тебя правильного решения. Регулус почтительно поклонился, выжидая требуемые для демонстрации уважения секунды, и, когда Лорд повернулся к нему спиной, обозначив этим завершение небольшой беседы, спешно покинул зал, ставший ему пыточной. Когда он оказался один, ворвавшись в мертвенную тишину коридоров, показалось, что на него обрушился потолок. Небо. Весь долбанный мир давил на него, желая расщепить. Ноги несли вдоль коридора. Дальше. Быстрее. К пространству, из которого можно трансгрессировать. Бессвязные мысли мчались быстрее тела, бежали густой массой, и Регулус не мог вычленить ни единой толковой. Чем больше приближался к выходу, тем больше замедлялся. Потому что он не может. Не может просто заявиться и сделать вид, будто справится с пятью. Он не справится. Регулус является Пожирателем Смерти дольше, чем они все — может, даже вместе взятые, — и в любых других обстоятельствах, вероятно, вполне сумел бы одолеть. Трэверс безыскусен, другие трое не сильно лучше, Регулус видел их на рейдах, дуэли — не их стезя, но они, проклятые отморозки, компенсируют это грубой силой. А Барти… Мерлин, Барти. Регулус совершенно не в состоянии. Не справится. Ни с Барти, ни с кем-либо ещё. Кости как будто истончались и позвонки терлись друг о друга при каждом жалком шаге, а при дуэли… он рассыплется на части. Круциатус испепелил в нём силы. Дезиллюминационное вполне бы уравновесило шансы, но Барти — блядство, ну почему именно Барти! — знал. Мог предугадать. Выставить чары, блокирующие дезиллюминационное. Как Регулус умудрился загнать себя в этот тупик? Как настроил весь гребаный мир против себя? Даже Айвз. Та, Салазар её подери, Айвз, которую он обязан сейчас выволочь, его ненавидела и будет ненавидеть теперь в триллиарды раз больше, чем прежде. Если выживет. Если ещё жива. Регулус пытался выровнять всё ещё сбитое от Круциатуса дыхание, припав лбом к холодящей кожу стене. Саданул рукой, несколько раз, пытаясь отрезвить, вправить мозг, не желающий исправно работать — все механизмы сбились, лязгали, заржавевшие. Каждая секунда его промедления сейчас была каждой дополнительной секундой мучений для Айвз, и воображение живо и жестоко вырисовывало ему все подробности. Но он не мог. Не мог сейчас ничего поделать. В этом состоянии — точно нет. Ей придется стерпеть ещё немного. И он проклинал самого себя за это в мыслях, в мыслях бесконечно извинялся перед ней, но, когда он достиг наконец антитрансгрессионной границы, переместился. Не в Дорчестер. Трансгрессия едва его не вывернула, как тряпичную куклу, швами наружу. Сжала разом все органы и потянула в узлы. Колени и ладони ударились об асфальт. Регулус закашлялся, силясь не выкашлять себе воспаленные от мук бронхи. Поднялся — тут же. Пошатнулся. Едва осознавая пространство, переливающееся пятнами, хватаясь за любые попадавшие под руку поверхности, взметнулся по ступеням и ворвался в свой дом. Не глядя пронесся до кладовки, переворошил все полки в поисках. Зелий. Ему нужны зелья — много. Регулус пил почти не глядя, только бы унять боль и слабость, поселившиеся под кожей, вытеснить, заполнить чем-то другим. Зелье за зельем. Животворящее, умиротворяющее, укрепляющее, обезболивающее и ещё черт знает что… Наверняка большую часть из этого даже смешивать друг с другом нельзя. Более чем вероятно, что он вполне сейчас банально передознется, но Регулус только стиснул зубы, так, что заныли скулы, и зажал рот рукой, лишь бы не выблевать внутренности от этого количества снадобий, моментально приходящих в действие. Его тотчас залихорадило. Магия хлестала по венам, плескалась болезненными волнами, как при шторме, и ему показалось, что он вот-вот тронется умом от переизбытка мыслей и эмоций, но успокаивающее тоже уже начинало оказывать свой эффект, холодом расползаясь по стенкам органов. Заглушая. Жужжащее полчище в голове и в груди — всё, всё придавило своей тяжестью, бескомпромиссно заткнув. Осталась только клокочущая злость. Не та, что испепеляет рассудок, но ощутимая, темная и густая, тянущаяся вязкой смолой. Ледяная. Ещё пуще расшевеливающая то чуждое ему чувство, желание, угнездившееся в нем в ту же секунду, как Пожиратели покинули зал. Регулус дал себе ещё лишь совсем немного времени, чтобы прийти в себя, морально подготовиться — к такому не подготовишься, — в полной мере отдышаться. И, когда он черным пожирательским дымом оказался перед домом в Дорчестере, от всякой дрожи не осталось и следа. Глядел на знакомое, теперь полуразбитое строение почти холодно, ощущая под кожей потрескивание магии, распаленной целым шквалом, бурей, смерчем, закручивающим жилы. Недурной ли это знак — очень сомнительно, — что не слышно криков? Пугающее, просто омерзительное затишье. На лице Регулуса — маска Пожирателя Смерти. Однако он уже заведомо понимал, что маску всё равно придется сменить. Снова придется надеть личину того, кем он быть никогда не хотел. Теперь — по своей воле. Делал этот выбор сам. Ступая на порог неестественно притихшего дома. *** Тело казалось обугленным изнутри. Будто расплавлены кости и разорваны в ошметки все ткани, включая вены, сухожилия, мышцы — буквально всё. Делла не знала, как долго её пытали Круциатусом, но очередь успела дойти, наверное, до каждого её палача. Реальность воспринималась с большим трудом. Всё чаще Делла, уплывая куда-то в черноту, подальше от реальности, ловила себя на мысли, будто она снова в школьных каменных стенах, будто шум в ушах — протяжное завывание сквозняка в петлистых коридорах, будто эта темнота в глазах — полумрак дремлющего замка. Всё то, что происходило с её сознанием на седьмом курсе — внутри, на самом дне болотистого омута её разума, — теперь приобрело физический характер. В школе ей терзало и ломало психику. Теперь терзало и ломало каждую клетку тела. И не понять, что хуже. В какой-то момент Делла даже стала разбирать эту боль, сперва кажущуюся просто сплошным огнем, на куски. У неё было достаточно времени — может, на деле это было не так долго, но каждая секунда расценивалась за сутки, и за спиной тлели уже месяцы пыток, — чтобы невольно начать вникать в боль. Расслаивать её так же, как начинал расслаиваться рассудок, разбирать на составляющие, углубляться в корни этих мук, сравнивать. Порой это напоминало прожорливых жуков, выгрызающих все ткани органов. Порой — сдирание кожи раскаленными щипцами. Как внутренние ожоги, притом не от пламени, а как от расплавленного металла, запаянного в венах. Она буквально мечтала потерять сознание, но её тело оставалось непреклонным. Этому способствовали и извне. Делла слишком стремительно теряла кровь, и Крауч — участливый, блять, подонок — туго затянул ей бедро жгутом. Чтобы не отключалась так скоро. А она не могла пошевелиться, чтобы воспротивиться, снять жгут и позволить себе истечь кровью. Голова была в агонии, Круциатус как будто только сильнее распалил боль в затылке, возводя её до степени невозможного. Делла не представляла, было у нее сотрясение от того удара в самом начале ада или, может, это просто ушиб, но теперь голова попросту взрывалась, щемила, раскалывалась на доли. Каждый мельчайший звук воспринимался острым порезом по слуху, обычный естественный свет жег огнем сетчатку уже давно покрасневших, заплаканных глаз. Ключицы горели, и на них подсыхала кровь. Крауч выскоблил — врезая острие как можно глубже, как будто хотел выцарапать на костях — что-то на её коже. Делла и знать не хотела, что. Можно считать, добавил хоть какое-то разнообразие в непрекращающуюся дробь Непростительного с разных сторон. Устроил ей этим передышку, потому что боль от порезов, какими глубокими бы они ни были, ни в какое сравнение не шла от боли Круциатуса. — Что-то мне не по себе, — как через толщу густой ваты различила она тихий голос Трэверса. Изначально она вообще не представляла, что он здесь. Ей явно везет на внезапные встречи с бывшими однокурсниками. Не лето, а нескончаемый вечер выпускников. Уже не могла припомнить, в какой момент обнаружила его присутствие, даже не помнила, пытал он её уже или нет, помнила только, что её первой мыслью было — в каком же Лорд отчаянии, что берет к себе в армию таких, как… — Ну, то есть… мы ж учились с грязнокровкой. Годами… — Охренеть, Трэв, — потрясенно отозвался Крауч. — Я сделаю вид, что мне послышалось. Давай, палочку в руки, и вперед. Трэверс чуть помялся на одном месте, но всё-таки шагнул в её сторону — Делла распознала по хрусту стекла под его ногами. Такой громкий в этой мучительной тишине. Криков не было. Делла не представляла, где мама, но её крики давно оборвались: либо ей повезло куда больше, и она просто отключилась, либо… либо. Может быть, в их обстоятельствах и смерть показалась бы своего рода милосердием. Делла не хотела тратить силы на эти мысли. Даже если бы захотела заплакать, у неё бы не вышло, ветви бронхов будто иссохли, как сучья омертвевшего дерева. Даже простой неглубокий вдох удавалось сделать лишь через раз. Но, на удивление, Делла смогла заговорить — только бы разрубить отвратную тишину, которую скоро нарушат её сдавленные надсадные стоны боли, уже давно не крики, при очередном Круциатусе. — Как поживаешь, Трэв? — спросила она, еле повернув к нему свинцовую голову. Во рту сухо так, что язык показался наждачкой, скребущей небо. Сорванное от криков горло жгло. — Я вот о чем думаю… — Она чуть прокашлялась. Легкие еле выплевывали клочки воздуха, дающие хоть какой-то звук. — Слизнорт знает о ваших похождениях?.. Сомневаюсь, что он ожидал от вас именно такого рода достижений… Делла часто слышала фоном, как Трэвес ныл о том, что Слизнорт его не выделяет и не пускает в свой долбанный элитный клуб, и всегда только мысленно усмехалась. Всё это — как в другой жизни. Теперь Трэверс, вот, оказывается, Пожиратель Смерти. Отправленный пытать бывшую сокурсницу. Ей было правда смешно, потому и несла эту ересь, лишь бы не сходить с ума одной. Трэверс только скривил губы, но взгляд выдавал. Нерешительность. Нежелание? Вместо него рядом с Деллой вновь опустился Крауч. Её скоро стошнит от одного только вида его лица. Успела вдоволь насмотреться на его кошмарные сосредоточенные черты, пока он вырезал свое неизвестное художество на её ключицах. Ещё и свою кровь с лица смыл давным-давно... — Я был уверен, что ты больше не вопишь, только потому что сорвала голос своим ором, а в итоге? Круцио тебе наскучил? Попривыкла? Мы вполне можем отыскать другой способ вырвать из тебя вопли и мольбы о пощаде, если тебе хочется разнообразия. У Деллы дрогнули уголки губ. — Молить о пощаде? — переспросила она и снова слегка закашлялась через боль в груди. Ещё немного, и она просто выплюнет с кровью свои чертовы легкие. — Господи, Барти, я же не ты. Крауч поморщился. — У тебя начал мозг вытекать? — Хочешь, чтобы я вопила?.. — продолжала она, начисто его игнорируя. — Так же, как ты, когда тебя лупил отец?.. Делла и сама уже не в полной мере понимала, какой полулихорадочный бред складывается её пересохшими, чуть перепачканными кровью губами, но ей очень, очень этого хотелось. Это было слепым ударом, просто тыканьем пальцем в небо. Но это единственное умозаключение, которое можно сделать по тому, насколько суров Крауч-старший и как яро, оказывается, служит своему вшивому лорду Крауч-младший. И Делла попала. Правда? Его взгляд, на котором Делла фокусировалась с громаднейшим трудом, кажется, немного-немного выдавал. Что-то подобное. Правда… — Так в этом всё-таки дело? Папочка недолюбил? — Делла болезненно посмеялась. — Кошмар. Ты такое клише. Надо же, как стала закипать в этих истерзанных жилах смелость. Смелость или смирение? Ведь не осталось уже никаких надежд на выживание. В школе Делла откровенно боялась. Судорожно цеплялась за жалкие надежды спастись. Существовала с этим ужасом в венах, и он болезненно разрастался в моменты опасности, затыкая ей рот, завязывая язык узлом и отключая голову. Теперь не было. Ничего. Страха, ужаса, надежд — клетка ребер пуста, покрыта копотью безнадеги. Крауч усмехнулся, отведя задумчивый взгляд в сторону. И это, безусловно, не предвещало ничего хорошего. Абсолютно. Делла знала. Ждала. — Вот мы и пришли к моменту, когда тебе вырезают язык, — невозмутимо произнес он. Взялся за её челюсть, фиксируя голову, чтобы не дергалась. Делла не собиралась. Не боялась. — Начал бы лучше с глаз, чтобы я хотя бы не могла видеть твое ублюдское лицо. Не боялась. Провоцировала. Ждала и надеялась. Что это будет больно настолько, что она мгновенно выключится от болевого шока, которому уже давно следовало бы наступить. Первая стадия — крики от боли Непростительного, слезы, метания по полу, — давно прошла. Её вытеснила апатия и вялый, хлипкий кокон прострации. После такого же обычно уже теряют сознание? Вероятно, от ощущения выдирания из тела какого-либо органа мозг всё-таки сдастся. Отключится и, может, больше не проснется. Делла надеялась. Думать о том, что будет, если её не выключит, не хотелось. Ведь Крауч только хмыкнул: — Как скажешь, Айвз. — Снова вцепился в её волосы. Кожа головы уже горела. — Желание девушки — закон, да? Другие Пожиратели, до этого о чем-то беспечно болтавшие, теперь возжелали понаблюдать. Всё это время выступали больше зрителями, только время от времени бросая в неё Непростительное, но на главных ролях оставался, разумеется, Крауч. Быть может, просто не решались отнять у своего дружка, столь поглощенного, его час славы? Или он сам им не давал? Он же так давно всего этого ждал. Годами поливал её грязью без возможности навредить. Наверстывал теперь упущенное. Делла не боялась, хотела не бояться, но против воли нервно сглотнула, когда кончик палочки оказался направлен на глазное яблоко. Всего лишь точка в ворохе плывущих пятен. Не знала, стоит ли зажмуриться или, напротив, не моргать вовсе. Лишь бы выключиться. Господи, пожалуйста, лишь бы… Пожалуйста. Это болезненное напряжение липло паутиной к окровавленным ключицам и ноющим вискам, копилось и копилось долгими секундами… когда его вдруг разрушили чьи-то шаги. Не здесь — в коридоре. Чрезвычайно тихие, но в этом опустившемся на дом безмолвии громоподобные. Как предзнаменование. Крауч искривил рот, непонятно, усмешкой ли или в раздражении. Опустил голову и покачал в ответ на какие-то свои мысли. Палочка исчезла из поля зрения, а затем и он сам, когда поднялся на ноги, повернувшись в сторону, куда Делла взглянуть не могла. — Я уже было начал подумывать, что ты не явишься. — Предоставил вам возможность развлечься. Вы закончили? Делла знала этот голос. Знала? Полыхающий от боли разум не хотел. Сопротивлялся. Нарочно — ограждал её от мысли, что и так давно уже зрела в коре мозга. — Не то чтобы, но грязнокровка и так уже на последнем издыхании. Слышишь, Айвз? — он пренебрежительно пнул её в разодранное в мясо бедро. Делла только зажмурилась на секунду от боли, прошившей всю ногу. — Кажется, не долог твой час. Посмотри, кто пришел. Делла не посмотрела. Не хотела тратить последние пару-тройку крупиц сил. Крауча не удовлетворило это отсутствие энтузиазма. Схватил её за руку и потянул на себя, как неживую, затасканную уже до крайней степени куклу. Ноги её не держали, и она бы не переместилась в вертикальное положение, если бы он не подхватил её за талию, лицом к новоприбывшему. Шея с трудом держала неподъемную голову, норовя просто согнуться, хрустнуть, как ветка, и Делла опустила затылок назад, ему на плечо, пачкая черную мантию кровью. Её бы затошнило от такой близости к Краучу, но она уже ощущала, как беспамятство всё же, так несвоевременно, начинает её накрывать, постепенно отнимая оставшиеся крошки эмоций, чтобы позднее отнять и сознание. Делла лишь безразлично смотрела вперед, на очередного Пожирателя Смерти в маске. Всё ещё не могла в полной мере хотя бы примерно оценить, сколько в её доме гребаных животных. Те ведь ещё и оставались в масках: свои лица явили только двое её старых добрых знакомых. Другие желали оставаться в тени. Быть массовкой. Даже сейчас — никто явно не намерен вклиниваться в эту туманную, непонятную ситуацию, все всё ещё оставались сторонними наблюдателями, пока на сцене блистал Крауч, полуживая Делла и?.. — Не узнаешь? — прямо на ухо. Чуть громче: — Почему бы тебе не снять маску, дружище? — но человек перед ней даже не пошевелился. — Не хочешь, чтобы она видела твое лицо? Она не знает, кто ты есть на самом деле, а?.. У меня миллион вопросов! Бесформенная мысль продолжала наливаться тяжестью понимания, и мозг противился этому уже с меньшим усердием. Позволял. Вникать. — Она знает. — И всё равно пускала в свой дом? — усмехнулся Крауч. — О, какая прелесть. Делла поежилась. По мере того, как сознание начинало щемить с двух сторон, ей всё больше и больше хотелось опуститься на пол, сжаться комком, а не держаться полуживым балластом в руках ублюдка. Но стоило ей хотя бы немного пошевелиться, как Крауч свободной рукой предупреждающе вцепился ей в шею. Почти не давил, но воздух всё равно трусливо покинул легкие, и начало нещадно пощипывать глаза от ощущения руки в перчатке на её горле. Боже. Господи-боже... — Кто-нибудь собирается объясняться? — встрял один из Пожирателей. — Что за хрень? — Да. Что с девчонкой?.. — поддержал другой. — К чему все-таки была вся эта галиматья? Что в ней такого, я понять не могу? О, значит, другим маглорожденным внимания уделяли поменьше. Ты же в детстве хотела быть особенной, Делл? Запомниться? Чтобы отвлечь мозг от тупой боли и всеобщего безумия, пока посчитаем: родиться дьявольским отродьем в совершенно обычной семье магловского религиозного чудовища, вопреки этому попасть на слизеринский, маглоненавистнический факультет, чудом пережить хогвартскую резню, дважды оказавшись мишенью серийного убийцы. И теперь ей уделяют больше внимания, чем следовало бы. Потому что?.. — Спросите Реджи. Мне самому просто до ужаса интересно узнать. Хах. Ха-ха-ха… Даже не пришлось самой отшлифовывать края той прозрачной мысли, плавающей кругами по поверхности. Всё сделали за неё. Делла рассмеялась бы и вслух, будь у неё силы, но она только уронила уставший взгляд на его палочку, до этого будто нарочно эту деталь упуская. — Да-а, Айвз, твой дорогой Регулус… Он и поделился с нами адресом, если вдруг тебе интересно знать. Очевидно. Всё это было очевидно с самого начала, потому что на доме защитные чары, и рассказать мог только Блэк. Ей стоило впустить в голову эту мысль ещё когда её пытали, ведь у неё было множество времени на множество мыслей, но именно эту мозг не пускал, встал ржавой преградой, держал несформулированной и рассыпчатой. Стоило подуть на эту мысль, и она разлеталась прахом. Потому что, в конце концов, она была просто… нелогичной. Бессмысленной. Зачем столько времени возиться с Деллой, чтобы потом просто сдать её такому психопату, как Крауч? Блэк должен был понимать, что на ней не останется живого места. Делла ни черта не понимала и ни черта не чувствовала. Как если бы была полой внутри и поверхность этого полого сосуда часами закаливали пламенем, до черноты. Уже, наверное, неважно — ничто, абсолютно. Делла хотела только чтобы всё уже закончилось. Чтобы её просто добили. Пожалуйста. Пусть её добьет Блэк, потому что он сделал бы это милосерднее кого-либо ещё. А затем сразу выстреливает в голову иная мысль — он не может. Какая ирония. Блэк не сможет её убить. — Ладно, поделишься своими похождениями потом, — сдался со своей болтовней Крауч, обрывая её мысли. Потому что Блэк не торопился объясниться. Хоть кому-нибудь. — Сейчас все хотят хлеба и зрелищ. Давай. Делла потеряла опору. Почувствовала грубый рывок вперед — Крауч толкнул её. Ожидала очередного болезненного падения, но чужие руки поймали её за локти, удерживая от столкновения с полом. Наверное, лишь благодаря рефлексу, потому что Крауч толкнул её прямо в него. И Делла так же рефлекторно вцепилась в него, хотя сил держаться уже не было. Хотелось размякнуть. Исчезнуть. Раствориться и не существовать. Несознательно уткнулась лбом ему в плечо, невольно чувствуя, насколько напряжено его тело. Боролась с непосильным искушением забрать у него инквизиторскую палочку и вспороть себе вены. И просто прижаться. Хотелось, тоже. К нему. Так унизительно. Как если бы он мог спасти её от своих дружков, помочь, защитить, но даже если бы вдруг захотел — он не сможет. У этой истории, у этого дня в особенности, с самого начала вилась нитью ощутимая тень предопределенности. Всему этому эпосу был уготовлен паршивый финал, и никакого больше. Это уже давно не трагикомедия, как Делла думала прежде. Чистейшая софокловская трагедия. Всё вело к этому кошмару наяву с самого начала. И всё равно. Всё равно хотелось вцепиться в него, не отходить ни на шаг. Не оставаться снова с другими чудовищами. Пожалуйста. Пожалуйста. Не отпускай меня. Блэку пришлось. Опустить её на пол. Твердая гладь пола, осыпанного стеклом и обломками, снова встретила кусок изрезанного мяса, неспособный ни подняться, ни хотя бы отодвинуться, только лежать безжизненной кучей ноющих костей. Истекающей кровью и болью. Только смотреть. На Блэка в маске Пожирателя Смерти. Непривычно… Делла привыкла к другой. — Ну же, Рег, не томи. Думаю, сердце ты ей, ловелас херов, и так уже разбил. Осталось дело за малым, да? Делла слышала неразборчивые перешептывания других. Ей казалось, что во всей ситуации, касающейся Блэка, она осведомлена в наибольшей степени, но сейчас она совершенно, просто совершенно ничего не понимала. Любые мысли, пытающиеся сложиться во что-то толковое, просто пропадали в болоте, которое норовило и её затянуть тоже, на самое дно, но пока нет. Пока Делла, к несчастью, болталась на поверхности. Оставалась в сознании. Недоумении. Не понимала не она одна: — Что-нибудь будет происходить или как? Крауч скривился. Ему явно портили какой-то спектакль, который он так отчаянно желал досмотреть до конца, без стороннего вмешательства, во всех подробностях, как самый преданный зритель. — Если так неймется, добейте пока её мамашу. Делла не представляла, чувствовать ли облегчение, что сейчас мама, видимо, ещё жива. Видимо, ненадолго. — Нет, — отрезал Блэк так, что даже у Деллы пронеслись по коже мурашки, хотя ей казалось, что тело уже разучилось исправно давать реакцию. — Пришли посмотреть на смерть грязнокровки — любуйтесь. Её матерью займетесь потом. Зашелестели грубые смешки, обсуждения. Отвратный рой голосов, и Делла уже была на грани того, чтобы счесть малоразборчивый гам за собственные голоса в голове, потому что чувствовала себя так, будто мозг давным-давно уже размозжило по всем фронтам. Пожиратели Смерти с интересом подошли чуть ближе, Делла видела на периферии зрения. Их немало, кажется. Пятеро?.. Включая придурка Трэверса и ублюдка Крауча — вроде бы пятеро. Как Блэк планировал выкручиваться? Просто убьет её? Делла не понимала. Он снял клятву?.. Разве это бы не ощутилось? Блэк помедлил лишь ещё совсем немного. Взмахнул палочкой у своей маски, и пожирательская личина заменилась иной. Вот теперь тело начало вспоминать, как следует реагировать. Внутренности затянулись кровоточащими петлями, выворачивая её наизнанку, вытряхивая застоявшийся там страх, чтобы дать дрожи взять над телом верх. Но не взяло. Делла не задрожала. Продолжала неподвижно, обессиленно лежать. Смотреть в тихом, запертом внутри ужасе. Маска Инквизитора. Что за представление он устраивает? Погруженное в тишину пространство встрепенулось недоуменными перешептываниями. Пожиратели не понимали? Они вообще знали, кто он есть? Один Крауч присвистнул. Ну, конечно… Блэк решил добить её соответствующим себе образом? Удушающим или, может, тогда уж сожжет заживо, чтобы удовлетворить жажду хлеба и зрелищ? Сделает это Конфринго, Адским пламенем или классическим Инсендио? Блэк чуть приподнял палочку, но медлил. Медлил, медлил, медлил, словно собираясь с силами. Или размышляя. Уже традиционно оттягивая миг. А после — послышался его тихий смешок, от которого заледенели жилы, потому что этот звук, искаженный маской, Делла помнила, хорошо, следовал за ней вечно в кошмарах. Тогда, в коридоре. Насмехающийся над её желанием узнать перед смертью, кто он. Ну же. Не тяни. Сейчас. Сейчас, всё тем же искаженным, мертвенным голосом: — Конфринго. Из палочки вспыхнул желтый взрывоподобный луч. Делла успела дрогнуть. И боли не последовало. Отвернула голову от ослепительной вспышки, что распростерлась рядом с ней, совершенно её не задевая. Поток огня бросился в стороны, поглощая попавшие на пути предметы. Не только. Не только предметы. Двое Пожирателей отпрянули, пытаясь потушить огонь, проворно перебросившийся на их мантии. Другие моментально сориентировались, как будто могли этого ожидать. Хаос — очередной. Беспощадный. Обрушился на руины дома молниеносно. Делла попыталась отползти, но не пришлось — попавшее в неё заклинание, из инквизиторской палочки, — отбросило её, прокатив по полу, в сторону. Делла ударилась о стену, но оказалась дальше от сплетения мечущихся с разных сторон проклятий. Одно из них, отделившись от клубка заклинаний, целило в её сторону. Разбилось в нескольких дюймах от неё. Только тогда Делла разглядела, с болью в глазах прищурившись, едва различимый слой поблескивающей магии рядом с собой. Ограждающий её от набирающей оборот резни. Боже... Блэк за доли секунд успел и оттолкнуть её, и соорудить долгосрочный щит. И теперь биться — против подавляющего большинства. — Да что ты устраиваешь, ебаный ты псих?! — взревел Крауч откуда-то из эпицентра хаоса. — Ты представляешь, что с тобой сделает Лорд?! Остановись! Да блять, Реджи! Хватит! В гневном голосе прокрался оттенок просьбы. Не приказа. Он все равно что умолял. Не хотел — сражаться против Блэка. Даже после всего. Блэк ему не отвечал. Ему уже было не до разговоров и не до метаний. Поздно для сомнений. Делла не представляла, как. Как он мог так просто отбивать любые проклятья. Так просто и… черт возьми. Завораживающе? Бросал проклятья не глядя, отбивал всё разом, всё, что летело в него. Пока движения других были суетливыми, поспешными, напряженными, Блэк создавал проклятья так же легко, как дышал, хотя Делла сомневалась, дышал ли он вовсе, сама сидела затаив дыхание и не сводя взгляда с сумасшедшего количества вспышек. Едва успевала следить за происходящим своим мутнеющим сознанием. По большей части поле боя ей напоминало шевелящееся сплетение пятен. Всё это происходило так стремительно, что Делла не сразу обнаружила, что двое — те, что отвлеклись на пламя в самом начале, — уже выведены из строя. Уже. Она не бралась судить, живы ли они. Но, когда неподалеку от неё грузно рухнуло ещё одно тело, без маски, Деллу передернуло. Чуть не вывернуло. Теперь ей уже не оставляли почвы для сомнения. Стеклянные глаза и перерезанное в мясо горло. Стремительно растекающаяся по полу густой кляксой кровь. Трэверс. Её затошнило, но норма всего ужаса за сегодня уже испита до последней капли, иссякла, чтобы среагировать на это как-либо иначе, чем всего лишь судорожно вздохнуть и заторможенно отвести взгляд от ещё теплого тела бывшего однокурсника. Блэк будто даже не колебался. Одно движение, и Трэверса, его приятеля, — нет. Продолжал, как само собой разумеющееся. Пользовался тем, что изначально на него серьезно нападать никто не желал — пока не начали умирать один за одним, — твердо делал то, что должно. Как не человек. Орудие. Без единой эмоции. Крауч же был в ярости. Продолжал что-то говорить, отчего дыхание изорвалось, плечи вздымались и заклинания выходили сбито, но он все равно ранил Блэка. Уже неоднократно. В нескольких местах мантия Блэка изрезалась и подпалилась проклятьями, и, наверное, если присмотреться, можно увидеть кровь — Делла бы не разглядела. Но Блэк всё равно держался на ногах. Даже ведь и в школе, когда Делла ударила его ножом, спокойно продолжал преследование. Из всех присутствующих, не считая самого Инквизитора, Крауч казался наибольшей угрозой. Младше на год, но полный такой злобы, что мог бы разом убить десятерых. Может быть, вполне мог бы одолеть и ослабевшего сейчас Блэка. Если бы бился в полную силу. Как и Блэк, тоже. Он сражался с Краучем явно не с той же беспристрастной смертоносностью, к которой прибегал с другими. Оставшемуся Пожирателю Смерти же не так повезло. Блэк с пугающим, беспощадным спокойствием оглушил Пожирателя и взмахом палочки подставил его под проклятье Крауча. Выведя таким образом из игры последнего. Остались лишь они с Краучем. Бой временно приостановился. У обоих вздымались плечи, но оба казались такими невозможно невозмутимыми, как будто произошедшее лишь совсем немного их царапнуло, прошлось по поверхности. Стояли, смотря друг на друга. Через накаленное проклятьями пространство воздуха, через всё равно что поле боя, усеянное несколькими телами. Как две мрачные, неподвижные статуи. Двое убийц. Двое друзей. Так внезапно оказавшиеся по разные стороны. Крауч сплюнул на пол кровь. Окинул полубезумным, отчужденным взглядом Пожирателей. Рассмеялся. Громко. Сейчас он как никогда прежде казался лишенным всякого рассудка. — Поверить не могу… Так, выходит, ты поменял сторону, дружище? Правда полагаешь, что «хорошие» примут тебя с распростертыми объятиями? Ты Инквизитор. Любой аврор сожрет тебя с потрохами. — Знаю. Крауч неверяще покачал головой, вдумываясь в эту простую фразу. Блэк знает. Делла боялась даже просто представить, что происходит в их головах — обоих. Два абсолютнейших безумца. Недолгая пауза оборвалась последующим проклятьем — Крауч атаковал первый, возобновляя бой. Который Блэку приходился всё труднее. Предыдущие четверо соперников были слабее, но они были, притом разом, одновременно, и силы Блэка истощались всё больше. Его щит уже не был так силен и выставлялся не так быстро, как прежде. Делла, как будто отойдя от транса, зашарила взглядом по округе, пытаясь найти свою палочку, но её нигде не было видно. Если ещё цела, вероятно, где-то под обломками. Можно бы забрать палочку Трэверса, но неразумно выбираться из-под щита, охраняющего её от проклятий. Только от проклятий. Если Крауч решит приблизиться… Делла на всякий случай подцепила пальцами длинный осколок, лежащий рядом. Если Крауч одолеет Блэка, это Деллу не спасет. Но она не могла. Сидеть вот так, с пустыми руками. И как будто читая мысли... проклятье Крауча, до этого попадавшего метко, внезапно прилетело не в Блэка. С жутким грохотом подорвало потолок, сотрясая стены дома, уже будто норовящего повалиться набок, сложиться руинами. Пространство засыпало очередными обломками, взвивая в воздух пыль. Вмиг стало понятно, зачем он это сделал, но Делла успела только дернуться в сторону, когда Крауч уже настиг её, грубо схватил за волосы, так, что из глаз засыпали искры, выволок из-под полупрозрачного щита и дернул вверх на себя, чтобы поднять на ноги. Обхватил, как и в самом начале, за корпус тела, чтобы удерживать вертикально. Делла слабо пыталась вырваться, но тело было неповоротливым, невозможно слабым, и палочка, тотчас приставленная к её шее, не способствовала решимости. Что, страх вернулся? Его не переломило ещё до неотвратимости, после которой уже остается лишь голое наплевательство? Видимо, нет. Теперь, видимо, были надежды на иной исход. Осколок с огромным трудом держался в негнущихся пальцах, едва не выскальзывая. Сердце, напряженное, притаилось в ожидании. Блэку, очевидно, секундами ранее потребовалось отвлечься, чтобы не оказаться похороненным под грудой обломков, но теперь он снова стоял. Перед Краучем и Деллой. Та же картина, тот же крупноплановый портрет, что и совсем недавно. Делла в руках Крауча. Блэк перед ними. Только маска у человека перед ней уже не та. И зрителей больше нет. Мертвы поголовно. — Вот теперь мы поговорим, — с одышкой произнес Крауч. — Давно это продолжалось? Давно ты пускаешь слюни на грязнокровок? — Барти. Ты и представления не имеешь, о чем говоришь. — Серьезно? — его смешок, на удивление, не казался нервным. — Скажешь, что я что-то не так понял? После того, как ты убил своих? Ради неё? Ради гребаной Айвз?! — кончик палочки сильнее вжался в шею, как будто намеревался прорезать без всякого проклятья. Своих. У Деллы, может, и поломались от пыток мыслительные механизмы, но даже она, пусть и заторможенно, понимала. Мозг кипел, с большим трудом перекатывал по извилинам всё происходящее, но кипел, работал. Блэк поэтому сменил маску. Не для символичности. Не для пущего представления. Это ведь даже попросту не в его духе, не его почерк, да, серийные убийцы питают страсть к пафосу, но ему всё это к чертям не сдалось. Блэк — не просто убийца и не просто Пожиратель Смерти. Не рядовой солдат. Он Инквизитор. У Инквизитора нет своих. Никогда не было. Всегда один. Делла не могла знать, но, видимо, куда проще убивать тех, кого так долго знал, когда ты всего лишь орудие, которое и прежде убивало тех, с кем учился бок о бок годами. Блэк ничего не ответил. Его плечи вздымались едва-едва заметно, но выдавали то, насколько он вымотан. Делла не могла видеть его глаз — маска знакомо их прятала, оставляя только жуткую черноту в прорезях, — но чувствовала. Привычный изучающий взгляд на себе, забирающийся под слои кожи. Неожиданно он рассмеялся. Пришла очередь для его умопомешательства? Они с Краучем поочередно?.. Маска искажала этот звук, оборачивая в замогильные слои. Жуткий, леденящий душу смех. — Давай, Барти, — равнодушно заявил ледяной искаженный голос. — Закончи начатое, если тебе так угодно. — Да блядство, Рег, завязывай. — Крауч терял последние ничтожные капли терпения. — Дешевый блеф. Стал бы ты устраивать всё это представление, если бы тебе было плевать? — Ты полагаешь, что нет? Я не стал бы? Это звучало с такой уверенностью, чистейшей, будто неподдельной. Вышибающей любой здравый смысл. Степень абсурда зашкаливала, но этот ровный, уверенный тон утягивал на себя всё внимание, комкая логику. Делла не видела лица Крауча, но готова была поспорить, что тот сощурился. Блэк продолжал, расслабленно прохаживаясь по дому: — Я не могу её убить, но это не значит, что её не можешь убить ты. Давай, Барт. Одной проблемой меньше. Потрепанный разум, если и понимал, в какие игры Блэк играет, то точно не в полной мере. Только, конечно, понимал — это единственно возможное мгновение, когда Делла могла бы. Потому что палочка, из-за секундной растерянности Крауча, уже не так давила в шею. Делла сжала осколок, болезненно впившийся ей в ладонь. Торопливый вдох, и удар — в правую, вооруженную руку. Палочка успела лишь прыснуть искрами, больно опалив шею. Делла тут же отвела от себя и его левую руку, выпутываясь из этой хватки и мгновенно теряя опору. Снова на полу. Тут же перевернулась на спину. Крауч не успел раненой рукой бросить в неё проклятье или хотя бы выставить щит. Вмиг поразила вспышка чужого заклинания, вынуждающая мгновенно оцепенеть. Бесконечность секунды — и он рухнул на пол, неподалеку от Деллы. Делла несколько секунд сверлила взглядом обездвиженное тело, как будто опасаясь, что он может в любой момент подняться и броситься на неё. Стало почему-то тяжело дышать. Дом окунулся в такую неестественную, давящую тишину, что она будто оказалась под водой, и совершенно нечем дышать. Угрозы сейчас уже никакой не было, и всё равно. Делла чувствовала. Как захлестывает запоздалая паника, отнимая воздух, выкручивая жилы и нервы в единое месиво. Как будто прежде мозг просто блокировал ужас, но сейчас? Сейчас её трясло, так блядски трясло, и она сжалась всем телом до боли, еле проглатывая ком в горле. Взгляд оставался намертво приклеен к Краучу. Даже не моргала. Не шевелилась, как унылая, до помешательства жуткая статуя. Крауч дышал. Конечно, дышал — от едва различимого дыхания вздымалась грудная клетка. Почему? Почему он жив? Из всех — он? Волна паники почти так же быстро, как и появилась, стала откатываться назад, как при отливе у морского берега, и Делла молилась, чтобы не последовал затем прилив. Но пока заторможенный страх заменился чем-то кардинально иным. Дыхание под ребрами еле ворочалось, и вместе с ним — что-то несвойственное Делле. Что-то темное, ядовитое, ползущее по стенкам легких, как проклятая змея, подобно той, которую этот ублюдок припечатал ей к ноге вечность назад. Желание, непривычный импульс, двинувшийся по истощенному мозгу. Осколок снова оказался в руке. С кровавыми разводами — от порезов на её собственной ладони и от крови Крауча. Превозмогая тупую боль во всем теле, Делла придвинулась. Двигаться больно. Как будто перевязали всё тело тугими веревками, и те впивались, въедались в кожу, ломили одеревеневшие мышцы. Глаза — воспаленные от слез, омертвелые — прикованы к безмятежным чертам выключенного Крауча. К мерно бьющемуся на его совершенно незащищенной шее жиле. Сердце грохотало в груди. Набатом. Бескомпромиссным приказом. Давай. Не медли, не смей медлить. Не имеешь права тормозить. Только не сейчас. Он заслужил. Это меньшее, что он заслужил, но у Деллы не было склада вариантов сейчас. Осколок в руке чуть дрожал. Тело отказывалось слушать справедливые команды мозга. Теряло энергию всё больше и больше, с каждой секундой. Давай. Ну давай же! Не медли. Сейчас. Сдвинься, господиблять, с места. Это совсем нетрудно. Всего пара движений. Пожалуйста. Не медли. Давай. Пока Блэк не… Блять. Хруст стекла под чужими ботинками нарушил эту секундную одержимость, этот пугающий транс. В поле зрения появились и сами ботинки — из черной кожи, забрызганные кровью. Делла через силу подняла чугунную голову. Блэк смотрел на неё сверху вниз, возвышался жуткой темной фигурой, рябящей в её уставших глазах. Пространство и без того уже давно подергивалось пеленой, но сложно не понять, что Блэк следит за каждым её движением. Медленно покачал головой. Блядство. Какое же блядство. Делла раздраженно отбросила осколок. Вобрала в легкие воздух, уставилась в одну точку, покачала головой, будто отзеркалив его. Блэк убил всех. Всех, кроме того, кого действительно стоило. Боль, совсем слабо приглушенная для того, чтобы, потакая требовательному желанию, попытаться, вернулась в двойных размерах. Делла согнулась, уперевшись лбом в пол. Пыталась перевести дыхание. Вникнуть. Хотя бы попытаться вникнуть в абсурдную мысль, что всё позади. Позади? Эта мысль прострелила виски. Позади. Нет, нет. Нет. Только сейчас Делла опомнилась. Осознание ударило внезапно, болезненно вторглось в голову, закольцевалось по черепу. Так внезапно, что она едва не закричала. Как Делла могла не подумать об этом в первую очередь? Где она? Мама? Трясущиеся руки разогнулись, непонятно как приподняв неподъемное тело. Глаза бегали по пространству так быстро, размазывая линии в сплошное пятно, что назойливое чувство тошноты, так её и не покидающее, в разы усилилось. Дом едва можно было узнать. Переломан на части. Полыхает. Трупы на полу. В черных мантиях, значит плевать, так глубоко, дьявольски плевать. Боже. Нигде. Нигде не было видно ту, что была действительно важна. — Мам? — голос дрожал. Каждая кость, каждый хрящ тела противился любому движению, вены и нервы натянулись, как тетива, все системы тела просто вчистую отказывали ей, но Делла передвигалась. Едва не скулила от боли, почти не ощущала конечности, даже не представляла, как тело слушается и отвечает на вялые команды мозга, но передвигалась по дому, все равно что ползком. Всматривалась в обломки. Искала. Пожалуйста… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Ещё немного бессмысленного «мам»… Делла знала, что она не отзовется. Либо без сознания, либо. Господи. Совершенно крохотный дом вдруг показался необъятным лабиринтом. Без начала и конца, просто сплошная ловушка страхов. Опасения. И вдруг — нашлась. Внезапно. За поворотом в коридоре. Сердце осекло свой бешеный ритм и развалилось, когда она увидела маму в крови. Лежала на боку, не шевелясь, лицом к стене. Мучительные секунды. Делла боялась. Приближаться. Больше всего на свете ей сейчас было страшно просто сдвинуться с места и подобраться поближе. Взглянуть. Несколько раз судорожно втянула воздух, напрочь разучившись дышать. Приблизилась. Немеющую руку вытянула к маминому плечу и потянула на себя, переворачивая на спину. Мама слишком легко этому поддалась. Слишком. По лицу не понять. Ничего, совершенно. Кожа, вроде бы, теплая. Черты разглажены, так тревожно умиротворены. Глаза закрыты. Будь открыты, было бы хотя бы понятно, но… Делла медленно, так жестоко медленно наклонилась к её груди. Могла бы коснуться пальцами шеи, или приблизить к лицу, чтобы проверить дыхание, но не была в состоянии почувствовать ими хоть что-то. Напряженные секунды непонимания. Пульс в собственных висках кричал так сильно, что не разобрать. Пришлось вплотную прислониться к грудной клетке. Дыхание встало поперек путей. Пересохшие губы раскрылись, пытаясь впустить судорожный вдох. Боже. Билось. Сердце. Слабо, но билось. Нить сердцебиения ощущалась совсем вялой, но тянулась ровно, без осечек, не обрываясь. И грудная клетка — едва-едва, но приподнималась. По телу молнией прошлась дрожь. Делла сжалась всем телом от пробивающего насквозь облегчения, согнулась над мамой, опасаясь, что, если сейчас отпрянет, нить оборвется. — Она жива? Её с трудом не дернуло. Сочетанием несочетаемого. Делла никогда и представить не могла, что этот ненавистный, искаженный маской голос может выражать обеспокоенность. Ответить не могла, только часто закивала. Проглотила всхлип, поцарапавший горло, но все равно издала сдавленный звук, похожий на плач, жалобный, помятый. Делла совсем как побитый щенок. Побитый жизнью, отцом, школой, Инквизитором, теперь Пожирателями Смерти... Её отпинало просто всё, что только можно. Дрожащей рукой она погладила маму по спутанным волосам и окинула внимательным взглядом всё тело на наличие глубоких ран, но, вроде бы, ничего. Действительно отключилась от Круциатуса. Присутствие Блэка, которого Делла видела только на периферии зрения, так протяжно тревожило. Скребло. Давило своей неправильностью и дикостью. Он убил ради неё Пожирателей Смерти, а напряженно сжатая пружина внутри неё всё равно не могла отпуститься. Делла порыскала взглядом по пространству, даже заведомо понимая, что палочку свою, чтобы не чувствовать себя такой никчемной и безоружной, не отыщет. Зато взгляд напоролся на смятую пачку сигарет. Дом наполовину в руинах, пламя от Конфринго доедает шторы, не осталось ни одного стеклянного предмета, что не был бы разбит, в стенах и потолке буквально пробоины, но сигареты в относительной норме. Ладно. Ладно. Пальцы казались ей чужими, непослушными, но она смогла вытащить одну сигарету. Зажала её губами, которых почти не чувствовала, и на секунду наклонилась, чтобы прикурить от пламени, уничтожающего её мебель. Во рту было до ужаса сухо, и она продала бы душу за глоток воды, но вместо этого глотала никотин как единственное свое спасение. Порция первой затяжки прошила болью голову. Дым раздражал носоглотку, которая и так была будто разодрана скребком в мясо, но Делла даже не поморщилась. Это было какое-то совершенно мазохистское удовольствие, но сигарета сейчас так нужно и так правильно насыщала никотином истерзанные вены, едва бьющееся сердце и уставший, разваливающийся на части мозг, что Делла кошмарно жалела о невозможности накурить нуждающуюся в расслаблении психику, от которой остались убогие, ни на что не годные останки. Делла придвинулась к стене, потому что только так могла бы сохранять хотя бы частично вертикальное положение. Вытянула здоровую ногу, второй же старалась не шевелить никак вовсе. Сидела в чуть сутулом положении, чтобы не тревожить ключицы, что моментально разгорались новой болью от любого лишнего движения. Удивительно, насколько же упрямое у неё тело, что всё ещё держалось, хотя выглядело самым отвратительным образом. Платье всё искомкалось, в паре мест разошлось по швам. Другие места некогда светлой ткани насквозь пропитались кровью: декольте — от ключиц, подол… подол вовсе можно выжимать. — Тебя не?.. — неожиданно начал Блэк и, кажется, не намеревался заканчивать, чтобы не отравлять воздух этой гнилью. Джентльмен. Кровавые разводы на её ногах действительно наводили на скверные мысли. «Дети теряют родителей, родители — детей, женщин насилуют, не брезгуя замараться грязной кровью…». Да. Делла помнила. — Нет, — хрипло ответила она Блэку, делая новую затяжку. Выдохнула горький дым. Кровь, благо, всего лишь из-за бедра. — Видимо, побрезговали. А в представлении Блэка нет? В его представлении его некогда дружки вполне могли бы?.. Делла посмотрела на него. Хотя он представлял для Деллы сейчас сплошное размытое пятно, только редкими секундами обретая черты, было понятно — по голосу в том числе, — что он всё ещё в маске. Почему? Опасается, что снимет её и на него обрушится осознание всего, что произошло? Легче Делле от этого вероятного оправдания не становилось. Ведь дико. Всё это — дико до безумия. В её полуразрушенном доме Инквизитор — не просто Регулус Блэк, а именно Инквизитор, тот, кто доводил до параноидального умопомешательство всех маглорожденных Хогвартса. Её. В особенности. Он и четверо трупов. — Думаю, я отключусь через минуты две-три, — оповестила она сухо, подразумевая этим то, что со всем этим хаосом разбираться только ему одному. Делла вовсе не представляла, как с этим можно разобраться. Что будет с ней. Какое будущее её ждало теперь, снова этот извечный, никогда не теряющий актуальности вопрос. Сплошная черная дыра, пробоина на будущем. Ни дома больше, ни вещей, ни, наверное, денег и документов. Не факт, что Делла вообще очнется, стоит ей сейчас потерять сознание. С каждой секундой всё хуже. Реальность то пропадала, то появлялась. Как будто черная повязка на глазах, утончающаяся и уплотняющаяся раз в пару мгновений. Блэк и так, наверное, всё прекрасно понимал. Ничего не ответил. Вернулся из этого закутка туда, где происходили основные события. Делла могла видеть его и отсюда. Продолжала делать затяжку за затяжкой, накуривая держащийся на последнем издыхании организм, наблюдая — всё ещё с попеременным успехом. Блэк, видимо, проверял, все ли мертвы. К Трэверсу даже не подходил — там вполне понятно. Проверил другого. И второго. И третьего. Третий — неприятный сюрприз — жив. Делла его не знала, но сердце почему-то притаилось, с аморальным интересом выжидая, что будет дальше. В бою, понятно, Блэку приходилось убивать. Теперь в этом не было необходимости. Однако палочка Инквизитора всё равно оказалась направлена на обездвиженное тело. Секунда промедления. Кончик вспыхнул заклинанием. Несколько мгновений мокрых хрипов и слабых дерганий. Удушающее. Невербальное. Может, не хотел, чтобы Делла слышала, и не знал, что она видит, может, вовсе никакой причины на это не было. Но, так или иначе, Делла видела. Спросила: — Почему не режущим? — режущее убивает болезненнее, но в разы быстрее. — Потому что он ублюдок. Заслужил, значит. — Как и Крауч, — напомнила она. Как и ты. Делла понимала, что всё это кровавое безумие — ради неё. Ради её спасения. Но это не отменяло его пугающей, противоестественной хладнокровности. От вида совсем притихшего, задушенного человека выродка холод загулял по разгоряченному от нездорового жара телу. Знобило. Её всю скручивало, далеко не только физически, и Делла поймала себя на мимолетной мысли, что, что бы Блэк ради неё ни сделал, она бы крайне не хотела сейчас оставаться в бессознательном состоянии. Точно не при нем. Не в доме, полном тел. Не с мыслью, что её собственное тело может не выдержать, и она попросту пополнит число трупов. Делла даже не представляла, что предпринять, чтобы не выключиться. Жгут и так уже наложен, так туго, что конечность не ощущалась абсолютно. Просто бесчувственная, горящая тяжесть вместо ноги. Животворящее зелье, если ещё цело, вполне может впрыснуть в неё дозу энергии и подарить лишние минуты не-отключки. Делла докурила сигарету и, не потушив, бросила её в редеющее пламя. Не слишком надежно держась за стену, попыталась подняться, перенося весь вес на здоровую ногу. Вторая казалась наполненной литрами цемента. Не пошевелить. — Айвз, сядь и сиди, — прозвучал этот жуткий, мертвенно холодный, командный голос. — Ты не в состоянии. Здоровая нога, пусть и дрожа, вполне себе держала слабое тело, если опираться на стену. Вот, вот так... передвигаться вдоль стены… Но Блэк, конечно, оказался прав. Конечно, Делла не в состоянии. Темнота в глазах от перемещения в другое положение стремительно уплотнялась, практически полностью отнимая зрения. Как если бы погасили свет, окунули в непроглядную ночь, почти осязаемую, давящую, тянущую к полу. Но сознание ещё не отнялось. Делла всё ещё ощущала твердую гладь стены перед собой. Всё ещё слышала звуки. Слышала, как этот ненавистный, холодный голос раздраженно выругался где-то совсем рядом. Её качнуло. Попытка удержаться за стену ни к чему не привела, стена ускользала, отдалялась, пропадала в небытие. В груди екнуло от ощущения падения. Делла была уверена, что вместе с падением она, следом за пространством, провалится прямиком в болотистые объятия этой черноты, но перед этим успела почувствовать. Чужие руки, ухватившие её, как и совсем недавно, когда её в него толкнули. Крепко удерживающие на ногах. Делла едва не простонала от отчаяния. Не в силах управлять слабеющим с каждой секундой телом, опустила голову ему на плечо, уткнувшись лицом в черную ткань мантии, и это стало последним, что она была способна почувствовать. Последнее, о чем она была способна подумать — какая же всё-таки ирония. Так противиться потере сознания при Инквизиторе, чтобы в итоге пропасть прямо в его руках.