***
Сегодня утром Мила позвонила мне и приказным тоном заявила, что я должна немедленно явиться на «семейный совет». И, не дожидаясь моего ответа, даже не предусматривая его, оборвала вызов. Конечно, я тотчас же набрала Ника. Брат отреагировал бурно и матерно, за что я была ему благодарна. Мне всегда становилось легче, когда я понимала, что он на моей стороне, что я не зажравшаяся наглая тварь, как меня частенько называла мать, а наши родственники действительно неадекватны. — Ты не обязана ехать, — твердо заявил Ник, — ты не их собственность. Они не могут тебе приказывать. — Но я хочу поехать. Мне действительно интересно, что они там собираются обсуждать на своём совете. Ник немного помолчал, а потом спросил: — Ладно, во сколько за тобой заехать? — Ник, ты не обязан… — Не трать порох, Полли, — перебил меня он, — это не обсуждается. Семейный совет, так семейный совет. А кто я, если не член этой семьи? Я не брошу тебя там одну. Я с облегчением вздохнула. — Спасибо, братец, — с чувством сказала я. — Брось, Поль, ты же знаешь, я всегда тебя поддержу.***
Ник решительно отодвинул возмущённо пискнувшую Милу в сторону и перешагнул порог. — Если уж вы так долго ждёте, может тогда не стоит задерживать нас на входе? — язвительно спросил он. Я прошла за братом след в след, не оставив Миле шансов как-то отреагировать на эту выходку. — А тебя вообще никто не звал, — крикнула она нам в спину. Ник обернулся, чуть притормозив, и Мила, спешащая за нами, испуганно отшатнулась. — Вот как? — подчеркнуто спокойно сказал Ник, смерив Милу оценивающим взглядом. — Интересные дела. Меня, значит, не звали в дом, часть которого принадлежит мне по завещанию отца. Мила заметно побледнела, глаза у неё нервно забегали по сторонам, словно в поисках безопасного пути к отступлению. — Что ты сразу начинаешь, — нервно забормотала она, — я ничего такого не имела в виду. Ник ещё раз внимательно её оглядел, от чего Мила вжала голову в плечи, потом кивнул и вошёл в дом. Я вошла следом и мы остановились в чуть захламленной прихожей. Мила протиснулись между нами и прошла вперёд с независимым видом. — Разуйтесь, — скомандовала она, снова возвращаясь к своему уверенному тону, — все в гостиной. И, не дожидаясь ответа, ушла. Я наклонилась, чтобы расшнуровать ботинки, но Ник остановил меня, придержав за плечо. — Оставь, — сказал он, покачав головой, — не нужно. Обрыбятся, ещё разуваться тут, — и он указал подбородком на замусоренный вытертый ковер. Я обратно затянула шнурок и мы прошли по темному коридору в сторону гостиной. По дороге я осматривалась, удивляясь всё больше. Дом был в ужасно запущенном состоянии. Засохшие цветы в горшках, пыль на подоконниках, паутина в углах, под ногами периодически похрустывал какой-то сор. Я пыталась вспомнить, когда я была здесь последний раз и не могла. Мой милый старый дом. Я любила его, он напоминал мне о времени, когда отец был ещё жив, и его внимание и безусловная любовь накладывали на моё несуразное детство яркий солнечный отпечаток. Ох, папа, как же тебя не хватает! Я провела пальцами по темному старинному комоду, стоящему в углу, который так любила в детстве. Он весь состоял из множества ящичков, куда папа частенько прятал для меня всякие маленькие сюрпризы. Проснувшись утром, я первым делом бежала к нему и проверяла, не лежит ли в одном из ящиков что-то для меня. Каждый подарок сопровождался записочкой, в которой папа всякий раз называл меня новым ласковым прозвищем. «Лисичка», «пушистик», «егоза», «моё солнышко», «козявочка», «радужная рыбка», «вертолетик», «кудряшка», «карасик»… И множество других милых и смешных имён. Сейчас комод выглядел плачевно. Пыльная поверхность с грязными отпечатками, перекошенные полувыдвинутые ящики, царапины на лакировке. Я сглотнула подступившие слезы, снова ласково проведя по некогда блестящему боку. — Я тебя спасу отсюда, — чуть слышно прошептала я, — обещаю. И быстрым шагом догнала Ника, успевшего уйти вперед. Мы остановились перед большими двухстворчатыми дверями. Я нашла и сжала ладонь Ника, набираясь решимости и почувствовала его крепкое рукопожатие. Мы выдохнули и толкнули двери от себя. В просторной комнате было многолюдно. Я огляделась. Действительно, семейный совет. Тут собрались почти все. Я увидела даже парочку совсем незнакомых лиц. Ник оглядывался вместе со мной, мне показалось даже, что он хотел присвистнуть. И было от чего. Дядья, которых мы видели пару раз в жизни, тетки, которые донимали нас каждый семейный праздник разными бестактными вопросами и не менее бестактными нравоучениями. Братья и сестры, с которыми мы практически не общались. Пара несовершеннолетних племянников. Даже — Господи боже — соседка донья Эстер, лучшая подруга матери. И в центре всего этого великолепия восседала в кресле наша мать, по правую руку от которой пристроился Тед, наш отчим. Зрелище, достойное кисти Леонардо. Мать бросила недовольный взгляд на нашу обувь, но промолчала. Никто не сказал ни слова, не предложил нам присесть. Они сидели и пялились на нас, как зрители провинциального театра на актеров, забывших свои роли. Я кожей чувствовала неприятие этих взглядов. — Ну! — сказала я, чтобы разбить эту угнетающую тишину. — Я пришла. Что на повестке дня? Мать недовольно поджала губы, а из угла, где шушукались племянники, раздалось негромкое хихиканье, на которое кто-то сразу же зашикал. — Мы собрались здесь, — голос матери был сух и будто царапал воздух, — чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Я скрестила руки на груди и молча ждала продолжения. Ник стоял рядом, касаясь меня плечом. — Нужно придумать, как разрешить это недоразумение, — безапелляционным тоном продолжила мама и уставилась требовательно на меня. — Какое ещё недоразумение? — не поняла я. — Арест Джона, разумеется, — ответила она, недоуменно нахмурив брови, как будто я спросила о чём-то всем известном и очевидном. — Что? — переспросила я, надеясь, что ослышалась. — Хорош прикидываться, — повысила голос мать, — не делай вид, что не услышала. — Услышать то я услышала, — сказала я слабым голосом, — но, кажется, не поняла. — Да что тут ещё понимать, — прогромыхала мать, пристукнув кулаком по подлокотнику, — надо выручать бедного мальчика. Он не заслужил такой участи. Мы с Ником потеряли дар речи. — Мы решили, — в разговор вступил Тед, (как же я не выносила его мерзкий голос и слащавую манеру речи), — что тебе просто нужно забрать своё заявление. И тогда проблема решится сама собой. Моя кровь вскипела в жилах. Я сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Услышала, как судорожно втянул в себя воздух Ник. А Тед продолжал разливаться соловьём: — Ты же понимаешь, что это просто досадное недоразумение… — Не может же Джон из-за одной ошибки сидеть в тюрьме. — перебила Теда мать. — Ты должна забрать заявление! Ведь всё, что случилось, целиком и полностью твоя вина. Ник шагнул вперёд, но я его удержала. — Не нужно, — сказала я негромко, — я сама. И сделала шаг в центр комнаты. Оглядела медленным взглядом всех собравшихся. — Вы все считаете так же? — спросила я. Родственники под моим взглядом ёжились и отводили глаза. Только Мила и мать смотрели прямо на меня, первая злорадно, вторая брезгливо. — Не слышу ответа! — сказала я громче. — Что решил ваш семейный совет? Я должна забрать заявление, чтобы не ломать несчастному Джону жизнь? Так вы считаете? Ответом мне было молчание. — А что насчёт меня? — я остановилась прямо перед мамой и посмотрела в её глаза. — Как быть с моей жизнью, мам? Она не считается? Мать плотно сжала губы и упрямо вздернула подбородок. — Можешь не отвечать, — я искривила губы в подобии улыбки. Повернулась к брату и сказала, — пойдём, Ники, нам больше нечего тут делать. — Вы не можете просто так уйти, — выкрикнула мать, — я не позволю! Я всё-таки твоя мать! Я резко обернулась к ней. — Моя мать? — сказала я срывающимся голосом. — Ты не моя мать. Ты мать кому угодно — Миле, Джону — но не мне. Ты гребанная людоедка! Ты всю жизнь жрала меня без продыху. Но с этим покончено. Я сунула руку в карман пальто и достала оттуда телефон. — И знаешь, что? У тебя нет больше власти надо мной. Я всех вас видала в гробу. Живите тут, как хотите. Но никто, слышите вы, никто из вас мне не указ. Идите к дьяволу. Я развернулась и пошла к двери. — Ты кажется забыла, что должна нам деньги, — скрипуче рассмеялась мать за моей спиной. Я слегка повернула голову. — Всем, кому должна, я прощаю, — со смешком сказала я. — Ну, значит, нам придется подать на тебя в суд, — вкрадчиво сказала мать. Мы с Ником переглянулись и снова развернулись лицом к собранию. — Да, придётся, — сочувственно покивала я головой и состроила огорченное лицо, — и мне не останется ничего другого, кроме как подать встречный иск, о выделении мне и Нику того, что принадлежит нам по завещанию. Вам придется взять кредит или продать этот дом, чтобы отдать нам наши законные доли. И после этого, в том случае, если вы выиграете свой суд (в чём лично я очень сомневаюсь), я верну вам ваши деньги, которые вы потратили на ненужную мне свадьбу. Мать отчётливо заскрипела зубами. А я продолжала. — Кстати, раз уж мы заговорили о завещании, напомню, что согласно ему, я имею право забрать из этого дома любой предмет обстановки по своему выбору. И, пожалуй, пора этим заняться. Завтра сюда прибудет мебельный фургон и я заберу то, что моё по праву. А чтобы не было никаких недоразумений, прихвачу с собой судебного пристава. Во избежание, так сказать. — Мерзавка! — мать начала задыхаться от возмущения. — Да, и ещё кое-что, — я подняла руку с телефоном повыше, — я записала всю нашу беседу. И пойду с этой записью в полицию. И без особых проблем получу на всех вас запретительный приказ. И никто из вас не будет иметь права ни приблизиться ко мне, ни позвонить мне, ни заговорить со мной. Вот теперь точно всё! И я решительно вышла из комнаты, не слушая, что мне говорят вслед. Ник вышел за мной, улыбаясь, как Чеширский кот. Проходя по коридору, я снова погладила гладкий бок любимого комода. Не бойся, я заберу тебя, малыш. Всё будет хорошо!