Сожжённый мирт

Он с самого раннего детства был странным.

Как бы далеко в прошлое он не заглядывал, как бы долго он не сидел, пытаясь вспомнить больше, пытаясь вытащить из своей головы всё более ранние воспоминания, он не мог увидеть себя рядом с кем-то, кто не считал его не нормальным. С другой стороны, если быть предельно честным, он не мог даже увидеть хоть кого-нибудь рядом с собой. У него была, мягко говоря, прекрасная память. Он мог с необычайной лёгкостью запомнить что угодно, если хоть раз в своей жизни видел или слышал это. Это можно было назвать его первой странностью. Сначала тогда, в далёкие военные годы, мальчик за считанные секунды мог выучить всю нужную информацию и спрятаться в своём собственном укрытии, не тревожа детский страх вперемешку с небольшой тогда ещё тревожностью ненужными вылазками за подробностями. Потом, года через три, тот же самый мальчик легко запоминал, где обитают бешеные собаки, всем своим существом желающие разорвать его на куски; где ползают отвратительные на ощупь и вкус мыши и крысы; где можно найти еду и воду; куда можно наведаться, чтобы выпросить что-то или украсть; и куда напротив лучше никогда не соваться. Юноша раннего подросткового возраста наблюдал за нормальными — не такими, как он — людьми. Он подмечал малейшие детали их поведения и запоминал их, строя на их основе свою собственную душу и свою манеру. Это можно было назвать его второй странностью. Ненормальный парень брал небольшие осколки человеческого поведения и лепил из них, как обычные дети лепят из пластилина. Увиденное мельком из укрытия самоуверенное и вызывающее поведение богача, словно грунт, легло на прозрачный, окутывающий его лицо и тело пластик, скрывая его. Садизм человека, который так болезненно и жестоко не просто бил — избивал его каждый раз, когда они виделись в редкие передышки тревоги, на протяжении уже почти двух лет чёрной краской лёг поверх. Жёсткие шутки подростков из старшей школы, которые он видел лишь со стороны только благодаря своему везению и усиливающейся тревоге, подсказывавшей, когда за ним следили, ярким жёлтым пятном завершила его образ. У него не было ничего своего. Даже имени, которым все люди вокруг него так дорожили, у него не было. Но, несмотря на это, у других людей не было никаких проблем в общении с ним. Это можно было назвать его третьей странностью. С ним никогда не общались, его никогда не окликали, его никогда ни о чём не просили, от него никогда ничего не требовали. Он был пустым местом. Грязный темноволосый малыш, мальчишка, подросток не волновал никого, точно так же, как и его не тревожили другие люди, их мысли и чувства. Его как будто не существовало — горожане проходили мимо, обращая на него внимание, только когда хотели поиздеваться или видели, как он ворует. У него была крайне необычная и к тому же весьма опасная способность. Он однажды использовал её и больше не смог жить без неё. Это можно было назвать его четвёртой странностью. Парень лет пятнадцати прятался в тени, выжидая нужное время. Мимо него, сливаясь друг с другом из-за неважности, проходили люди. Взрослые ровно вышагивали по пыльному тротуару, неся в своих руках пакеты с едой и воду. Дети же пробегали, поднимая в грязный воздух побуждающую к чиханию или кашлю грязь. Тучный мужчина вразвалочку шествовал, словно медведь переваливаясь с одной ноги на другую. Он шёл медленно, ничего не боясь, не слыша голос паранойи тщательно взращенной из детских наивных эмоций и страхов. Юноша был просто ужасно голоден. Он уже давно ничего не ел. Он не мог не чувствовать болезненную пустоту желудка, пытающегося уже тринадцать дней переварить самого себя. Юноша был просто ужасно уставшим. Он уже давно не мог нормально отдохнуть. Он ощущал туман в голове, скрывающий все его адекватные мысли, оставляя только яркий жёлтый огонь и безумие, застилающее его глаза, будто солнечные лучи в полдень. Юноша просто не знал, когда у него будет ещё один шанс. Мужчина был богатым — он услышал это однажды пару месяцев назад и запомнил, как нужную информацию — но при этом совершенно одиноким. Он совсем недавно переехал и ещё не успел обзавестись хорошими знакомыми, которые могли бы заметить его пропажу, а старых, познакомившихся с ним ещё в прошлом городе, у него попросту не было. Мужчина делал одно и то же в одно и то же время, словно следуя точнейшему, расписанному буквально по секундам расписанию. Он или абсолютно ничего не боялся, или — что было совершенно глупо, по его мнению — просто не знал, что такая определённость может быть опасна. Парень чувствовал жар, пульсирующий где-то в районе сердца и распространяющийся по всему телу, будто жёлтые искры вместе с красной кровью путешествовали по его сосудам. Огонь твердил ему, что он должен это сделать. Он приводил множество доказательств тому, что это единственный возможный выход. Пламя застилало ему глаза золотой вуалью безумия, смешиваясь с голодом и усталостью и заставляя юношу желать лишь одного — избавления от накопившиеся за последние две недели проблем. Тепло подталкивало парня к как обычно застывшему посреди пустого, не считая их двоих, переулка мужчине, говоря ему, что поможет. Оно с полной уверенностью утверждало, что не позволит кому бы то ни было навредить своему хозяину и убьёт любого, кто хотя бы попытается. Он видел мир словно через очки со стёклами жёлтого цвета. Его окружали каменные стены тёмно-соломенного переулка, а прямо перед ним, дрожа как осиновый лист и изо всех сил прижимаясь к грязной каменной стене, стоял тот тучный мужчина, которого юноша выслеживал уже далеко не первый день. Нужен был лишь один единственный удар объятого жёлтым жаром и усиленного им же кулака, чтобы парень остался единственным живым человеком, стоящим в грязном закутке. Нужен был лишь один единственный беглый расплывчатый взгляд, всё ещё затуманенный золотым свечением, чтобы парень упал перед мужчиной на колени и впился отросшими длинными когтями тому в глотку, пачкая всё вокруг красной густой кровью. Жидкость была приятно тёплой, но слишком быстро остывала, оставляя на его кистях только неприятное ощущение стягивания кожи. Она капала на уже непонятно какого цвета одежду, придавая ей красновато-чёрный цвет в местах соприкосновения. Тёплая жидкость была солёной на вкус, но совершенно не утоляла его голод. Она лишь подстёгивала, усиливая аппетит, заставляя его отнимать грязные руки ото рта и снова тянуться к шее распростёртого на голой земле мужчине и ещё сильнее разрывать его горло. Юноша чувствовал соль на языке и упругое мясо под зубами. Еда не дёргалась, и он мог спокойно вгрызаться в неё и отрывать или отгрызать небольшие кусочки и глотать их, всё меньше и меньше видя перед собой жёлтую пену, застилающую глаза. Парень наконец-то мог почувствовать, как унимается голод, так долго его мучивший. Он наконец-то кусал, он наконец-то использовал горло не только для грязной речной или дождевой воды, он наконец-то ощущал тяжесть в желудке. Подросток был весь измазан засохшей, а потому уже даже не красной кровью. Он не чувствовал ни страха, ни раскаяния, ни какой-либо другой отрицательной эмоции. Это можно было назвать его пятой странностью. Юноша ощущал только как будто плещущееся в нём, как в океане, удовлетворение, спокойствие и привычную паранойю, твердящую, что уже пора уходить, что он уже слишком долго сидит на одном месте, что его можно найти. Он не испытывал мук совести, которыми — как он не раз слышал из множества укрытий, одобренных сначала тревогой, а потом паранойей — разные взрослые пугали детей, пытающихся сломать что-то или украсть. Парень не ощущал ничего похожего на стыд, раскаяние или ещё что-то похожее ни разу ни до того дня, ни после него. Даже когда он открывал украденным у того мужчины ключом его квартиру и своё новое убежище, он чувствовал только паранойю, проверяющую каждый уголок немаленького помещения, и огонь, помогающий ей в этом и сжигающий чужой раздражающих их всех троих запах. Даже когда он использовал квартиру мужчины, как свою собственную, раскладывая украденные у него же деньги по нужным ему самому местам и делая небольшую перестановку, чтобы ему самому было удобно, он ощущал ставшее за короткий срок привычным гудение пламени и тихое позвякивание паранойи, вторящей теплу. Подросток не мог избавиться от желания снова ощутить соль на языке, свежее упругое мясо под зубами и неприятную стягивающую кожу жидкость на руках. Это можно было назвать его шестой странностью. Что бы он не делал: как бы сильно он не наедался, и что бы именно он не ел — он не мог не хотеть снова отведать именно того мяса, именно свежего мяса только что убитого им же человека. Парень перепробовал множество вещей — благо после убийства того мужчины он не испытывал недостатка в деньгах — но только одна вещь могла притупить его голод. Ни сигареты, ни алкоголь, ни даже наркотики, которые с лёгкостью можно было купить прямо в городе, стоило лишь поискать, не могли помочь ему с поедающим его изнутри голодом. Только смесь концентрированных тригонеллина и ниацина, введённая прямо в кровь и сразу же ослабленная золотым теплом, притупляла желание человеческого вкуса на целые сутки. Только крепкий, максимально крепкий кофе, в котором содержались метилбетаинникотиновая и никотиновая кислоты в ослабленном виде, мог ослабить голод на пару часов. Молодой мужчина в ярко-жёлтой рубашке и в шляпе с такой же ярко-жёлтой лентой сидел на встрече и довольно щурился за маской серьёзности и всё больше расслаблялся. Приятно-знакомые лица и такие же приятно-знакомые голоса успокаивали его паранойю и солнце, горящее внутри него, а место укола, сделанного всего пару часов назад и незалеченное, а потому сейчас немного чешущееся и болящее, дарило ему такое необходимое заземление.