***
Двалин чувствовал себя паршиво. После того, как Торин ушёл, гном тайком снял у хозяина подворья самые первые к выходу комнаты, готовясь осуществить свой хитрый план. И именно от осознания того, через что он, вместе с Балином, Дори, Ори и Нори собирается пройти - было ещё горше. Все началось почти сто двадцать лет назад, когда после битвы при Азанулбизаре, не принимавший в сражении участия из-за слишком молодого возраста Двалин ухаживал за раненным Торином, потерявшим в той страшной бойне брата. Наследник величайшего из гномьих родов был ранен хоть и не серьезно, но в купе с пережитыми потрясениями всю ночь после того, как разобрали и почтили тела павших, бредил, в своей горячке раз за разом повторяя одно единственное имя: - Сириэн… Когда новый король пришел в себя и восстановился, во время одной из посиделок за бочонком хмельного, парочкой годков позднее, Торин поведал другу, как по глупости и неосторожности отдал своё сердце недостойной, влюбившись, как последний идиот, в ее портрет! Как жестоко изобличила сею нахалку почившая королева Гуда, поведав, что вероломная остроухая под благовидным предлогом защиты пробралась в гору и втесалась в доверие народа Дурина. Как зачарованный коварной ведьмой Трор всю оставшуюся жизнь разыскивал оную по всему Средиземью, да сходил с ума, и, наконец, как всю свою собственную жизнь страдает сам новоявленный монарх от безнадежной любви своей. И Двалин возненавидел… Он возненавидел девчонку с той яростью, на какую, кажется, способны были лишь гномы. И чувство это только росло с каждым годом, когда Торин отвергал одну гномку за другой, старательно пряча от всех полный боли, смущения и одиночества взгляд. Дня не проходило, чтобы Двалин не мечтал своему лучшему другу наконец-то освободиться от этой пагубной страсти. И вот, кажется, это произошло. В тот самый момент, когда Торин принял решение выдвигаться к Эребору небольшим отрядом, Двалин наконец-то увидел это: глаза его короля будто ожили, снова зажглись надеждой. Из них даже пропала его извечная горечь и затаенная боль. И все шло прекрасно, но надо же было такому случиться, что именно в этом спасительном походе они нашли ту, что так безжалостно терзала душу Торина почти всю его жизнь. Когда Двалин впервые увидел ее, он не поверил собственным глазам, что возможна такая потрясающая красота и идеальность черт. Конечно, куда уж двадцатилетнему глупому и мечтательному королевскому отпрыску устоять? Девчонка была великолепна, даже заверни ее в мешок от картошки, да испачкай сажей из печи. Пожалуй, не знай Двалин про гнилое нутро ослепительной красавицы, он и сам мог бы влюбиться. Вот только, то, каким потухшим и несчастным снова стал взгляд Торина, жестко прибило татуированного гнома к земле. И тогда, он возненавидел ее ещё сильнее. А затем, по мере того, как наглая ведьма все больше и больше втиралась в доверие, а главное, все сильнее и сильнее околдовывала узбада, ненависть Двалина стала просто невыносимой. Она разъедала его изнутри вместе со страхом, что Торин, подобно Трору, из-за этой твари совсем лишится рассудка. И тогда народ Дурина потеряет не только великого короля, но и сам Двалин лишится лучшего друга. А этого себе позволить он никак не мог. Они были как братья и преданность татуированного гнома была так велика, что он скорее умрет сам, нежели позволит беде случиться с Торином. И тогда он впервые сделал это: он поднял на ведьму руку. И от того, как по ее нежному телу синяками растекались следы его несдержанности, в душе кхузда разливалось тепло… Он не мог собственноручно убить девчонку, ведь если он сделает это, то не позволит Торину исполнить собственную клятву. Это унизительно для любого гнома. А потому Двалин до последнего надеялся и верил, что узбад, узнав до кучи ещё и об одержимости пропащей девки, прозреет и таки сможет взять верх над отравляющими его душу чувствами. Гном ждал. Вот только ничего не вышло. Магия ведьмы была слишком сильна, и слишком глубоко пустила корни в сердце Торина. Но ничего, теперь-то, воочию убедившись в неспособности его короля исполнить данную Гуде клятву, Двалин решил действовать самостоятельно. И, как бы сильно ему не хотелось просто сломать девке шею, оставив ее поганую душу вечность гнить в лапах демона, он не мог так поступить из любви к Торину. Узбад никогда не простит ему подобного самоуправства, а потому, сидя в комнате и поджидая ведьму в специально для неё расставленной ловушке, Двалин старательно припоминал все этапы ритуала, необходимые для изгнания демона из тела остроухой. Он сделает это: изгонит из девчонки демона, в результате чего она хоть и умрет, но умрет свободной, и наконец-то освободит Торина от разрушительной связи. И все же, на душе все равно было мерзко: во что он превратился? Конечно, он всегда был довольно жестким и грубым, но никогда ранее он не поднимал руку на женщину, не действовал тайком от лучшего друга и не поступал бесчестно. А теперь, пусть даже этой женщиной была отвратительная, продажная ведьма, ему все равно предстояло долго терзать ее, перед тем как она сдохнет. И Двалин от этого ненавидел ее ещё больше, ведь она даже его умудрилась очернить одним своим присутствуем. Он даже подкупил служанку, дабы та рассказала ведьме, что в доме никого нет. И теперь, сидя в компании Нори в снятой комнате, гном ждал: когда же его план начнёт действовать. И ждать пришлось не долго. Он не слышал, как ведьма спустилась по лестнице, и даже чуть было не проворонил ее, но девчонка допустила огромную ошибку: ринувшись бежать на свободу со всех ног. И хотя шаги ее по-прежнему были неразличимы, гном слышал громкое рваное дыхание, что вырывалось из переломанной груди ведьмы. Это и стало ее погибелью. Стоило шумным вздохам поравняться с дверью его тайного убежища, как Двалин резко распахнул оную, чудом не сшибая при этом девчонку. Рывком он схватил не ожидавшую нападения ведьму за талию, притягивая к себе, и смотрел на то, как Нори с силой опускает ей на голову массивную рукоятку секиры. Ноги девушки подкосились и хрупкое тело обмякло прямо Двалину в руки, после чего гном затащил ее в покои и плотно закрыл дверь. Тут же было принято решение выдвигаться немедленно: Бильбо был рядом с порядком надравшимся узбадом на празднике, а значит, король пол присмотром и сейчас - самый подходящий момент. - Сходи и приведи с праздника Оина и Балина. Остальных звать не надо - сами управимся. Встретимся у западного выезда из города. И смотрите, чтобы Торин ничего не заметил!***
Первое, что почувствовала эллет, когда очнулась, была самая разнообразная коллаборация из всевозможных видов боли: начиная от самого лёгкого - ныл живот, а также руки, крепко замотанные за спиной веревкой; продолжая средней степенью - голова отдавалась тупой болью после удара по затылку; и заканчивая самым мучительным - рёбра, на которых эллет лежала, придавливая сверху всем своим весом, судя по всему, перекинутая через круп лошади, от каждого движения этой самой лошади простреливали таким спектром чувств, что впору было начинать выть даже громче, чем выл ее варг, тихо преследовавший отряд, но без команды до сих пор не вмешивающийся. Но нет. Ни одного звука не издаст она в угоду своим похитителями. И хотя на голове девушки была какая-то плотная ткань, не позволяющая осмотреться, не узнать этих самых похитителей Сириэн не могла: так шумно дышат только гномы. Впрочем, от неё никто и не прятался. Это стало понятно после того, как гномы, а здесь точно присутствовали Двалин, который и вёз ее как мешок с мукой перекинутой через лошадь, и Балин, заговорили. А вот то, зачем именно они украли Сириэн оставалось для девушки загадкой, ибо наугрим говорили на кхуздуле, но речь их была настолько быстрой, а голова девы так болела, что в сознании ее оседали только некоторые отдельно взятые словечки, такие как: «обряд»; «место» и «река». Ещё несколько раз повторялись имена Торина и Бильбо, но на этом все. И волшебником мудрейшим не надо быть, чтобы понять, что гномы украли ее с целью проведения какого-то обряда. А вот какого именно, и главное, какова цель этого самого обряда - оставалось загадкой. Впрочем, имея избыточный горький опыт общения с представителями данного народа за своей спиной, Сириэн сильно сомневалась, что ее вкусно накормят, одарят всяческими дарами и попросят благословить на нахождение золотых или мифриловых жил. Нет уж, эти, скорее, отведут ее на заклание, как барашка. Они ехали долго. Очень долго. Через ткань ее мешка сначала начал пробиваться тусклый рассвет, знаменуя начало нового дня. Затем крошечные дырочки в плетении ткани снова перестали пропускать что-либо, и девушка поняла: стемнело. А они всё ехали. И то, как спустя бесконечно долгие часы пути Двалин буквально скинул девушку с лошади, не удосужившись развязать ни рук, ни даже с головы мешок снять, только подтверждало - быть Сириэн барашком. От падения девушка сильно ударилась, но опять же, не проронила ни звука. Если уж быть честной, эллет удивлялась самой себе: не было ни паники, ни страха, ни так свойственного ей желания бороться за свою жизнь, да даже за дальнейшую судьбу Средиземья сражаться она уже не хотела. Чего уж греха таить, удивительно, что и обиды на гномов у неё совершенно не было. Пусть делают что хотят, ей все равно, лишь бы только сразу, чтобы без долгих мучений. Она и так достаточно настрадалась за свою жизнь. Сириэн даже убегать не будет, и о пощаде молить не будет, и жатву не позовёт. Она будет послушной и не доставит хлопот, а они, взамен, завершат этот слишком сильно затянувшийся тягостный путь. Мысль о том, чтобы лишить себя жизни самостоятельно казалась эллет святотатством: никто не в праве вот так самовольно распоряжаться даром Великого Эру… Пусть дар этот и стал для Сириэн подобен чемодану без ручки: и выкинуть нельзя, и тащить сил больше нету. Возможности встать у девушки не было, кто-то из гномов туго связал ей веревкой ещё и ноги. От постоянной боли деву мутило, а тонкая ткань платья, накинутого поверх ночной сорочки, не могла согреть хрупкие плечи. Превозмогая боль в рёбрах, Сириэн смогла только подтянуть колени к груди, игнорируя натянувшиеся и впившиеся в кожу на бёдрах путы. Но так было хотя бы теплее, и живот болел меньше. Гномы возились вокруг и явно обустраивали стоянку. Никто, кажется, даже не обращал внимания на сжавшуюся девушку. Вскоре они развели костёр и принялись трапезничать. И продолжали ее игнорировать. «Чтож, видимо, в этой тюрьме пленников не кормят… А я ещё на катакомбы Трандуила наговаривала…» - постаралась в своих мыслях отшутиться Сириэн, когда голодный желудок издал громкое урчание. А гномы все трапезничали, и наконец-то, второй раз за сутки, решили обмолвиться парой фраз на кхуздуле. - Ты уверен, что правильно все припомнил? Ничего не упустил? - спрашивал Двалин. - С каких это пор ты сомневаешься в моей памяти? - с вызовом бросил явно раздражённый Балин, чего раньше эллет никогда за обычно терпеливым и добродушным гномом не замечала. - Не злись на меня. Ты знаешь, что так надо. Оин, ты сможешь сделать надрезы? - Двалин перевёл внимание на доселе молчавшего кхузда. Так вот кто был в числе ее похитителей: Двалин, Балин, Оин и кто-то ещё, доселе только пыхтевший и молчавший. - За этим дело не станет. Что-что, а кровь правильно пускать я умею. - ответил лекарь. У Сириэн слюна в и без того пересохшем горле встала комом. Уж не ей ли гномы кровь собрались пускать? - Как долго до реки? - спросил Двалин. - Если остановимся на ночлег часа на четыре, и двинемся с рассветом, к обеду будем на месте. - заковыристо ответил Нори. «Ну вот, их четверо: Двалин, Балин, Оин и Нори. Интересно, а куда подевались остальные?» - размышляла девушка, стараясь занять себя любыми иными мыслями, кроме как о надрезах. Больше гномы не разговаривали. Они закончили с трапезой, почистили снегом миски и начали готовиться ко сну. Тем временем Сириэн, сидевшая далеко от приятно потрескивающего хворостом пламени, так продрогла, что зуб на зуб не попадал. Ее колотила крупная дрожь, а во рту начал появляться неприятный привкус крови: катание поклажей на лошади не прошло даром. В голове девушки даже мелькнула мысль: «Как отрадно было бы умереть ночью, пока гномы спят, напрочь испортив все их планы. И тогда не дойдёт до порезов..». Последние очень беспокоили эллет. Она сильно сомневалась, что гномы собираются кромсать самих себя или друг друга. Что-то подсказывало, что именно ей предстоит выступить в роли полотна для этой росписи. Надежда на «быстро и без мучений» таяла на глазах… Сердце гулко билось в груди девушки, в то время, когда сама она, вдруг представив, как Оин режет ее, а затем живьём сдирает кожу, преисполнилась такого ужаса, что впервые взмолилась Валар, чтобы они послали сильные морозы, милостиво позволяя ей замёрзнуть этой ночью насмерть. Но вновь Айнур оказались глухи к ее молитвам, потому как на плечи девушки неожиданно опустился тёплый плащ. От такого вроде бы незамысловатого прикосновения Сириэн резко дёрнулась, а в ответ послышался голос Балина: - Держи, девочка… Твои зубы так стучат, что спать невозможно. А день нас всех завтра ожидает непростой… - тихонько заговорил рядом гном - Я ведь знаю, что ты понимаешь кхуздул, давно ещё заметил, как ты прислушиваешься. Не знаю, кто именно обучил тебя, впрочем, теперь это уже и не важно… Все это я к тому, что ты догадываешься, зачем все мы здесь… От удивления, что гном раскрыл ее тайну, эльфийка вздрогнула и подняла голову в ту сторону, откуда слышала голос седовласого кхузда, но через мешок невозможно было ничего рассмотреть. Балин же жест ее воспринял по-своему, и быстро запричитал: - Не проси меня сжалиться. Своими причитаниями ты только ещё больше взбесишь Двалина. Мне жаль, что так вышло, но я ничего не могу сделать. Это для твоего же блага, единственный шанс спасти твою продажную душу. Здесь нет ничего личного. По крайней мере, у меня. Что именно гном понимал под «ее благом» эллет не поняла. А вот за «продажную душу» гнома хотелось ударить. Как мог он посметь говорить о ней такое! Она никому ничего не продавала! Ее вероломно обманули и бессовестно обокрали… Впрочем, кому какое дело до ее лишений теперь. Поэтому, вместо потока брани, с уст девушки слетело лишь два слова: - Я понимаю… И она действительно понимала. Судя по всему, гномы следуют какой-то древней традиции их народа, а раз так, умолять их остановиться или передумать - занятие совершенно бесполезное. Как и сказал Балин, только разозлит ещё сильнее. Да и не собиралась девушка напоследок унижаться перед наугрим еще больше, чем они сами уже унизили ее. Сразу после ее слов, тяжело вздохнув, Балин ушёл спать. Оставляя девушку наедине с горькими мыслями. Сириэн ни о чем не жалела: ей и так удалось оттягивать неизбежное на протяжении почти десяти тысячелетий. Единственное, по чему страдало ее сердце, так это по тому, что она так и не успела познать любви. Не родственной, как к родителям или сестре. И не дружеской. А именно: эллет не нашла свою половинку… В древних писаниях говорилось, что старшие дети Илуватара просыпались под звёздами и задуманы были парами. А значит, и все последующие, скорее всего, тоже имели свою вторую половинку. Вот только, за все эти долгие тысячелетия Сириэн так и не встретила того, кто был создан для неё… И от этого сердце болезненно сжималось, дева невольно чувствовала себя обделённой. Все чаще в голове у неё мелькала мысль, что возлюбленный, предназначенный ей, просто не дожил до их встречи. Пал при какой-нибудь великой битве, возможно, сражённый орочьим мечом или стрелой. А может, его никогда и не было на свете, ведь матушка ее увидела влияние темнейшего на судьбу дочери сразу при рождении. Возможно, и Эру знал о том, что ей написано на роду, а оттого просто не стал создавать ей пару, чтобы возлюбленный не страдал вместе с ней от тяжести предназначенного бремени. Это было гуманно, но не по отношению к Сириэн. Грустная душа просила облегчения хотя бы в песне, и дева тихонько стала напевать себе под нос, дабы не привлекать внимание гномов: Соберу все книги, Все цветы на полках, Памяти картинки, На любви осколках. Заберу все ноты, Сыгранные мною, Мне понять бы: кто ты? И чувств своих волною… Коснуться бы тебя! И, расцветая, убедиться, что ищу не зря, Что я не сплю и мне не снится, Как поет моя заря, И белыми ромашками цветет любовь моя, А счастье в небе вольной птицей, Летит… Летит… Летит….* Она просидела так всю ночь, не сомкнув глаз, тихонько мурлыкая себе колыбельные, что когда-то пела мама. Они успокаивали рвущееся из груди сердце. И хотя под плащом гнома стало теплее, но промёрзлая, покрытая льдом и снегом земля, от которой девушку отделяли лишь ее белая ночная сорочка, что выполняла роль исподнего, и тонкое платье, холодила эллет до костей. К утру Сириэн настолько продрогла, что ей стало казаться, будто она сидит не на снегу, а в холодной луже. Как только сквозь ткань закрывавшего ей обзор мешка стал просвечиваться тусклый свет, гномы шустро собрали стоянку и начали готовиться к дороге. Двалин бесцеремонно сбросил с девушки плащ, больно схватил одной рукой под локоть, а второй - прямо за веревки, что связывали ноги, и поднял, закидывая на лошадь. От удара о выступ седла рёбрами из Сириэн на несколько мгновений вышибло весь дух, а в глазах потемнело, даже несмотря на наличие мешка на голове. Но эльфийка держалась. Она стиснула зубы и не проронила ни звука, лишь почувствовала через связь, как шедший за ними варг дернулся в подлеске неподалёку, припадая к земле, и зарычал. Но эллет снова послала приказ не вмешиваться, как только боль слегка ослабла и Сириэн смогла связно думать. Она сожалела, что не в ее власти освободить бедное животное. Впрочем, есть шанс, что когда гномы с ней покончат, варг вновь обретёт свободу и сможет прибиться к своим. - Балин, плащ не забудь, сентиментальный ты мой. - поддел брата татуированный гном. - Уж лучше плащ, чем голову, как некоторые. - судя по-всему гном снова был в не самом лучшем расположении духа. - А откуда здесь кровь? Сириэн напряглась, вслушиваясь в происходящее. Гномы явно устремились в ту сторону, где она недавно сидела. - Ведьма, похоже, пыталась вскрыть себе вены! - прорычал Двалин, тут же оказываясь рядом с девушкой и больно дергая ее онемевший от слишком туго связывающей их веревки руки, проверяя их. - Нет. Посмотрите, у неё ещё и платье в крови. - занервничал Балин - Если она ранена и слишком слаба, то не доживет до конца обряда! - Она все равно сдохнет. Какая разница, часом раньше или позже? Главное, чтобы мы успели начать обряд, а дальше, извините, мы сделали все, что смогли. - Сириэн все гадала, сколько же ненависти припасено у Двалина для нее? За что? В то время как сердце ее болезненно пропустило удар. Они действительно решили убить ее… И хотя девушка врала самой себе, но в душе у нее теплилась крохотная надежда, что наугрим так не поступят, что хотя бы в последний момент, но все же рука их дрогнет… Она ведь им ничего плохого не сделала… - Не ранена девка. - прервал мысли девушки, заговоривший прямо позади нее Оин - Гляньте, да у неё женские крови. - Мерзость! - судя по звуку Двалин в конце фразы ещё и на землю сплюнул. А Сириэн дёрнулась, выкручивая руки в попытках прикрыться, да чуть не сорвалась на вой. Она могла вынести боль, вынести обиду и предательство, но это... Выносить унижение давалось сложнее всего прочего. Привитая отцом еще в детстве гордость разрывала и без того измученное нутро на части от горя. Грудь сдавило в спазме, а с губ сорвался тихий-тихий всхлип. Унижение ее было безмерным. Но она вновь взяла себя в руки и не позволила себе проронить ни единой слезинки, не издать ни единого звука, только руки сильнее напрягла, прикрывая то место, где, по ее предположениям, должно было красоваться пятно на платье. А некромант снова оказался прав. Он говорил ей, что бессмертная жизнь эльфа покидает ее, но Сириэн не думала, что это будет так явственно и… показательно... И вот теперь… Теперь она даже не может контролировать свой цикл, который эльфийки, как правило, приостанавливали до тех пор, пока не захотят зачать дитя. Зато, все встало на свои места: вот что за боль внизу живота мучила ее все это время. Вроде такая знакомая, но так давно позабытая. Нечего горевать об угасающей жизни, да и позориться ей, судя по всему, осталось не долго. И все же, никогда Сириэн не думала, что смерть и рабское подчинение темнейшему могут неожиданно стать настолько привлекательными по сравнению с другими, открывавшимися перед ней «перспективами»…***
Как и говорил Нори, к полудню они прибыли на место. Сириэн поняла это по тому, что гномы впервые остановились, а ещё по тому, как чувствовалась удивительная по своей мощи река. Андуин. Путь их завершён. Нет, ее путь завершён. Пожалуй, умереть именно здесь, у вод Лэнгфлада** можно было почитать огромной честью. Эллет даже смела надеяться, что когда тело ее истлеет и от него останется лишь прах, частичку его вместе с водами реки вынесет к Великому морю. Гномы спешились. Двалин снова довольно грубо стянул эльфийку с лошади и привязал спиной к дереву. Сириэн слышала, как кхазад переговаривается между собой, готовясь к ритуалу и обсуждая его детали, но знать этих подробностей эллет не хотелось. Сейчас, именно в этом вопросе, ей казалось, что незнание куда как лучше. Мало ли, сколько времени им понадобиться на подготовку. Лучше сидеть и просто ждать, чем терзать себя ужасным ожиданием неизбежных мучений. А оттого, девушка закрыла глаза и снова принялась тихонько мурлыкать себе под нос: В клетке моей льется юный ручей. Он скоро перестанет биться, Перестанет биться… В жизни моей, Издали цветущих огней, Больше не случится. Больше не случится… Время ведь нельзя остановить. Пока кровь кипит… Покажите мне, дорога, То прекрасное далёко, Где лучится и цветет, Цветет, цветет, цветет апрель. За дорогою дорога, От источника к истоку, Где лучится и цветет, Цветет, цветет, цветет апрель… Крути быстрей, Колесо запутанных дней. Что же тебе снится? Что же тебе снится? Дома ручей. Где тоскует нежность свечей. Больше не случится… Больше не случится… Обещай мне больше не страдать. Покажите мне, дорога. То прекрасное далёко, Где лучится и цветет, Цветет, цветет, цветет апрель… За дорогою дорога. От источника к истоку, Где лучится и цветет, Цветет, цветет, цветет апрель*** Она только успела допеть, как вдруг позади послышался шорох отвязываемой веревки, а вместе с ним и окрик гнома: - Хватит скулить! Замолчи! А затем сильные руки Двалина не церемонясь схватили эллет под локоть и потащили прямо по снегу. Он волок ее за собой, как куль с картошкой, доставляя немалую боль. Но Сириэн молчала. Снова. Благо, длилось это не долго: вскоре гном рывком поставил ее на ноги и принялся крепко, от самых щиколоток, обматывать веревкой, привязывая к чему-то твёрдому и высокому, вероятно вбитому столбу или стволу другого, более тонкого дерева. Сердце Сириэн исступлённо колотилось в груди. Варг, державшийся на расстоянии примерно километра от них, припал к земле и скулил, но приказ девы был неизменен: «не вмешиваться». - Так, начнём… - подвёл ужасающую черту Двалин, когда эльфийка была надёжно привязана, а руки ее были заведены над головой. - Плата за душу на месте? - спросил Балин. - Да, прямо у ног ведьмы. Я оставил там мешочек златых и несколько драгоценных камней. - ответил пожилому гному брат. - Вижу. И двенадцать чаш по кругу расставил. Хорошо. Тогда, можно начинать. Приготовь ладонь, а Оин сделает надрез. Твою кровь соберёте в тринадцатую чащу и поставите вместе с дарами у ног эльфийки. Да, и мешок с головы наконец-то снимите, а то как демон увидит приготовленные ему дары? - отдавал указания королевский советник. Сириэн услышала, как звякнуло лезвие ножа. Во время пореза Двалин не издал ни звука, и лишь по тому, как в воздухе появился тяжелый соленый металлический запах, что ощущался даже на кончике языка, эллет поняла, что татуированный гном свою часть сделки выполнил. А затем, девушка услышала, как под ногами одного из гномов поскрипывает снег и от каждого его шага сердце внутри мучительно содрогалось от приближения неизбежного. Оин поставил наполненную кровью Двалина миску у ног девушки, а затем подошел вплотную к несчастной. Эллет чувствовала, как дыхание гнома затрепетало у ее лица, а затем он стянул с ее головы мешок и бросил его на землю. От возникшего вокруг света глаза девушки обожгло и она поторопилась закрыть их, а в это время гномий лекарь с кинжалом в одной руке и миской в другой потянулся к ее запястьям, делая резкий надрез под правой кистью. Острая боль прошила руку Сириэн, а из глаз брызнули слёзы, но она молчала, не открывая глаз и слушая, как с глухим стуком красная жидкость капает на дно миски. Как только Оин счёл собранное количество достаточным, он отошёл от Сириэн примерно на метр и поставил миску. Затем взял другую и вернулся обратно к девушке. Это повторялось раз за разом, двенадцать надрезов, по шесть на каждом руке друг под другом. Для удобства гном распорол рукава ее платья. И возвращался вновь и вновь, пока все миски не были заполнены и расставлены вокруг девушки, образуя круг. Сириэн терпела. Даже когда один из порезов на левой руке оказался слишком глубоким, перерубая сухожилия и лишая кисть подвижности, она не издала ни единого звука. Ни единого слова не сорвалось с ее губ, лишь слёзы одна за другой текли по щекам. И тогда, эллет поклялась: никогда больше никто не увидит ее слез. Никогда. Сириэн не была дурой, она прекрасно поняла, что на самом деле творится вокруг неё. Гномы сочли ее вовсе не проклятой. Отнюдь нет, они решили, будто она одержима демоном. И теперь, следуя своим древним традициям, старались изгнать зло посредством обряда. Экзорцизм, вот что они решили сделать с ней. И это было что-то новенькое. За долгие годы жизни Сириэн пытались сжечь, утопить, избить до смерти, отравить ядом, заморить голодом. Но чтобы изгнать из неё демона - такое с эллет происходило впервые. И хотя от каждого очередного пореза до безумия хотелось взмолиться и постараться объяснить, что никакую душу она никому не продавала, дева знала, что упрямые наугрим к любым ее увещеваниям останутся глухи. Они были сейчас сродни фанатикам, что приносят в жертву девственницу с безумной верой в чудодейственное избавление таким образом от какой-то неизбежной беды. Благо, Оин и правда умел пускать кровь, а главное, делал это довольно быстро. И когда гном отошел от неё с последней миской, Сириэн впервые открыла глаза, осматриваясь и надеясь, что на этом все, но не тут-то было. По запястьям поднятых вверх рук толстыми струями текла кровь, пачкая оставшиеся от рукавов лохмотья и напитывая ткань бежевого платья, отчего по оной быстро распространялись большие алые пятна. Выглядело все это омерзительно, но куда хуже было иное зрелище: пока Оин ставил у неё за спиной последнюю тару с кровью, внимание Сириэн привлёк Двалин, укладывающий в костёр длинные тонкие железные прутья с заострённым концом. К горлу девушки подступила тошнота, а сердце снова пустилось вскачь. - Вы уверены, что это безопасно? Это темная магия. Древняя и опасная… - неуверенно спросил Нори, переминающийся рядом с огнём с ноги на ногу. - Круг из чаш с кровью должен защитить нас от демона, когда он появится. - попытался успокоить друга Балин. - А Двалин? Он же будет внутри круга… - Его защитит подношение, что он оставил в миске у ног эльфийки. - Не нравится мне все это… - все же подвёл итог своим вопросам Нори. Впрочем, останавливаться, судя по всему, никто и не думал. Двалин взял один из раскалившихся с острого конца прутьев и направился к Сириэн. Ужас наполнил душу девушки до краев, но не имея сил ничего сделать, она только зажмурила глаза и взмолилась, лишь бы стремительно покидающая ее через запястья кровь ускорила свой бег. Невозможно описать, с какой мучительной болью раскалённый металл вгрызается в ногу чуть ниже бедра. Не сумев сдержаться, из лёгких девушки послышался душераздирающий крик. - Позови демона! - отдал приказ Двалин, вонзив прут в ногу до самой кости и ожидая несколько секунд. Однако, увидев, что ничего не произошло, гном снова заговорил - Упрямишься, ну что ж, твоё право. Гном отвернулся и вышел за пределы круга, а у Сириэн появилась минутка, чтобы отдышаться. Боль пульсировала по всему телу, тошнота вот вот готова была вырваться наружу и уже вырвалась бы, будь в пустом желудке хотя бы кусок корки хлеба, вокруг витал смрадный запах горелой плоти. Ее собственной плоти. А кхузд уже шёл обратно. Второй прут вонзился в другую ногу, а третий, чуть ниже прежнего первого, но на этот раз Сириэн была готова к той боли, что ее ожидает. Она не кричала, и все же, сдержать болезненный стон девушке не удалось. За третим прутом был загнан четвёртый, пятый и шестой. В костре оставалось ещё столько же и девушка начала догадываться, что, вероятно, двенадцати прутьев было достаточно и от обильного кровотечения больше не переживала ещё ни одна из жертв данного обряда. А значит, ей оставалось потерпеть ещё немного. Платье стремительно набирало кровь, которая большими алыми пятнами расползлась уже до самой талии девушки. А тем временем Двалин все умасливал и уговаривал демона явиться, да обменять душу никчёмной продажной девки на золото и драгоценные камни. Но демон все не выходил. Когда в ногу вонзился седьмой прут, Сириэн покривила душой и прибегнула к магии крови, ускоряя ток оной по венам, надеясь, что вскоре встретит свой конец, каким бы он ни был, вот только конца не произошло. Эллет почувствовала, как кожа на лице покрывается расползающимися в разные стороны трещинами. Последнее, что она ощутила, это боль в перемешку с ужасом: «Жатва пришла…».***
Впервые она была так свободна! Это чувство пьянило восторгом: никакой боли, никакого страха, никакого чувства долга, жалости, сопереживания - ничего. - Здравствуй, дорогая… - послышался в голове столь желанный и единственно важный голос - Наконец-то, ты готова… - Да, господин. - Не кажется ли тебе, любовь моя, что эти зарвавшиеся гномы позволили себе слишком много? - Вы правы, хозяин. Слишком… - ответила Сириэн. - Так отомсти им… Отомсти и возвращайся ко мне. Я соскучился… - сладко пропел Саурон, и все внимание эллет переключилось на стоявшего перед ней с победоносной улыбкой Двалина. - Я же говорил! А вы сомневались! Это демон! Она одержима де… - но договорить гном не успел. В одно мгновение, обвивающие Сириэн веревки обратились в пепел, рассыпаясь под ноги девушки и выпуская ее из плена. Гномы, как один, опешили и замерли, в то время как эллет хладнокровно обдумывала свою месть. «Проклятый лысый, из-за него я не могу управлять левой рукой, а впрочем, может она и не понадобится, ведь есть у меня на примете кое-что иного толка…» - думала девушка. Сделав уверенный шаг вперёд она к собственному удовольствию заметила, как глаза Двалина расширились и он сделал шаг назад, запричитав: - Золото. Я принёс тебе золото и драгоценные камни. Отпусти душу ведьмы и не тронь нас! Страх в глазах гнома был так сладок, что Сириэн облизнула пересохшие, потрескавшиеся губы. Она выпьет его до дна. Но сначала… Сконцентрировавшись на торчащих из ног металлических прутьях, девушка сделала взмах правой рукой и железные пики вырвались из ее ног, со свистом устремляясь в объятья своих новых жертв. Балин, Оин и Нори с криками и глухим стуком упали на землю, когда прутья вонзились в их ноги точно также, как это было парой секунд ранее у эллет. Оглянувшись и увидев, что произошло с его собратьями, Двалин справился с собственным страхом и такой гнев пронзил его душу, что он выхватил из голенища сапога кинжал и ринулся было на Сириэн, но ведьма была сильнее. Движением все той же руки она заставила гнома остановиться, полностью отбирая у него контроль над собственным телом. Щелчок пальцев, и тело гнома туго скрутили взявшиеся из ниоткуда верёвки. - Нравится? - с издёвкой спросила эллет. Вестимо, ответом ей послужил плевок. Девушке надо было всего лишь ещё разок щелкнуть пальцами, и тогда верёвки стянулись бы так сильно, что попросту задушили бы гнома, но нет. Для него она придумала наказание похуже… Она его проклянет. Сделает своим вечным рабом. Таковой будет его плата: вместо собственной ненависти получить раболепное поклонение и унизительное лобызание своей госпожи. - Именно этим ты и зацепила меня, малышка… - раздался внутри довольный голос темнейшего - Сколько изобретательности, сколько страсти… Похвала была приятная. Как и ощущение бескрайнего могущества. Сириэн начала призывать к себе все силы: не только свои, но и некроманта. Она черпала тёмную магию отовсюду, заставляя ее клубиться вокруг девушки тёмным туманом, а воздух вокруг пропитываться горечью и привкусом крови. И все же, даже несмотря на этот ужасающий силой своего искажения коктейль, эллет было мало. Она хотела ещё, да и этот гном заслужил самую ужасную кару, какую только можно себе представить. А потому, припомнив, что сильнее всего силы девы проявлялись в ней с песней, она запела: Смотри, как быстро тает снег на темных волосах. Ты к этой боли не привык и что-то тянет вниз. И время, словно тонкий лёд, застыло на часах. Ты думал, что тебя спасёт твой глупый экзорцизм? Мне так понравилось как ты пытался изгонять меня, И кровью на полу чертил защитный знак. И каждый смертный, видя страх, готов тебя понять, Но ты один понять не смог, что сделал ты не так. Не нужно золотых монет и дорогих камней, До них мне просто дела нет, тебе не убежать. Меня пытался подкупить, но я тебя сильней, И жить тебе иль умирать — одной лишь мне решать. Забудь заклятья и пойми, что я всего лишь тень. Я в каждом вздохе, в темноте, в манящей дымке сна. Но ты закрыл глаза и ждал, когда начнется день, Но ты закрыл глаза и ждал, когда придёт весна. Мне так понравилось как ты пытался изгонять меня, Но ты стоял один, в хрустальной тишине. И снег застыл, часы бегут, я буду повторять, Еще чуть-чуть, настанет час, ты приползешь ко мне...**** Тьма сгустилась настолько, что образовала вокруг них с Двалином плотное кольцо. Эльфийка больше не видела других гномов за этой плотной завесой, а только слышала их стоны. Впрочем, сейчас это было не важно, она займётся ими уже совсем скоро… А пока, Двалин, и она была готова… Сириэн открыла было рот, чтобы начать произносить нашептываемые ей Сауроном слова проклятия, необходимого, чтобы превратить гнома в назгула, как вдруг с мечом на перевес сквозь завесу тьмы к ним прорвался Торин. Несколько мгновений подгорный король стоял сбоку, осмысливая увиденное и словно бы силясь принято решение: чью сторону занять. И по тому, как шквал душевной боли отразился в глазах узбада, эльфийка уж было возликовала, что он решил предать друга и присоединиться к выигрывающей стороне, но гном неожиданно встал между Сириэн и Двалином. Встал спиной к сородичу, выставляя меч перед собой, и готовясь атаковать деву. - Глупец… - сказала она, ухмыльнувшись, и оскалилась в хищной улыбке.