Желанная дева

Сидеть подле гнома, не раз бывшего причиной ее бед, оказалось не так уж и просто, какими бы благими намерениями дева ни пыталась прикрыться изначально. Вот уже несколько часов Король под горой крепко держал руку Сириэн. Зажатые в огромной ладони, пальцы эльфийки затекли, а от пропитавшихся кровью бинтов коже было неприятно, она прела, однако, все попытки высвободиться не приносили никакого эффекта: венценосный кхузд лишь вздрагивал и крепче сжимал свою хватку, словно его жизнь все еще зависела от присутствия девушки. Шевелить же пальцами, чтобы они не затекали, целительница не решалась, боясь, что бинты сползут и Торин коснется ее оголившийся кожи.  Кипевший внутри Сириэн котел эмоций и чувств никуда не делся, отчего всяческие благие намерения с каждым проходящим часом казались все более глупыми, ведь относились к тому, кто своим поведением этих самых намерений не заслужил ни в коей мере. И все же, Сириэн боролась сама с собой. С той мерзостью, что поселилась в ее душе благодаря Темным чарам проклятья, с тем отвратительным зловонием жестокости, зла и искажения, что приносил за собой некромант всюду, где бы ни появлялся. Она изо всех сил старалась изгнать из себя эти чувства прочь. Отринуть, отторгнуть, как иной раз отторгается отсеченная плоть, зараженная ядом и скверной, в наивных попытках сохранить целостность бренного тела, наспех пришитая назад, тем самым обрекающая на мучительную смерть собственного хозяина. Вот и с этими чувствами также: сколько бы Сириэн ни старалась, они оставались при ней - отравляя и мучая.  Ближе к рассвету эллет промерзла до самых костей. Осмотревшись, да поняв, что большинство отряда крепко спит, а выставленный в дозоре Двалин на нее не смотрит, дева придвинулась поближе к горячему словно добротная грелка Торину, сворачиваюсь в комочек и прижимаясь собственным бедром к его. В конце концов, Король под горой спит крепко, за исключением тех моментов, когда Сириэн тщетно пыталась вытащить свою руку, а потому вряд ли заметит подобную вольность с ее стороны.  Немного пригревшись, девушку, вестимо, разморило: в сон стало клонить неимоверно. Довольно долго Сириэн клевала носом, раз за разом себя одергивая, боясь, что во сне прикрывающие ее кожу бинты сползут с рук. Она старалась заставлять себя думать, много, о всяком, но даже постоянно всплывающие на поверхность беснующиеся в душе мерзкие мысли не могли заставить уставшее да истомленное сознание бодрствовать столь долго: в какой-то момент дева сама не заметила, как провалилась в сон.  Естественно, навеянные черными мыслями сны не могли породить приятных сновидений. Ей снилась первая встреча с некромантом: как она, тайком от родителей и сестры, сославшись больной да отправившись пораньше спать, улизнула поздней ночью в лес. Радуясь мгновением свободы и красотой освещенной лишь лунным светом чащи, Сириэн сама не заметила, как подошла слишком близко к краю завесы. Там она и встретила его... Прекрасный, черный как сама ночь, огромный ворон лежал на земле, глухо ударяя крыльями по траве в тщетной попытке выпутаться из запутавших его ноги рваных обрывков рыболовных сетей. Как именно несчастную птицу могло постигнуть подобное несчастье, эллет не знала, однако, стоило деве приблизиться, как ворон жалобно каркнул, замер и уставился на нее блестящими черными бусинками глаз. На какое-то короткое мгновение девушке показалось, что в глазах этих мелькнула едва различимая алая искра, однако, видение было столь кратким, а грудь ворона столь тяжко вздымалась от приложенных усилий, что Сириэн не мешкая пересекла границу завесы и склонилась над вороном, распутывая стертые грубыми путами до кровавых ран ноги птицы.  Несчастный был так измотан, что Сириэн не придумала ничего лучше, чем пронести его тайком за завесу и обустроить в дупле высокого дуба подальше от выхода из дворца. Позже не раз еще она приносила ворону еду, не зная, что именно скрывается под столь невинной маской. Наивная, оберегаемая и скрываемая от любой невзгоды бдительными очами родных, от природы слишком добрая, она искренне привязалась к новому другу. Ей тогда едва исполнилось тридцать лет.  С помощью целительной силы, только набиравшей в то время свою мощь, да при постоянном уходе, ворон вскоре поправился окончательно, однако, с тех пор неизменно прилетал к выделенной для него эльфийкой обители, почти каждую ночь на протяжении двадцати лет. Свободный как ветер, он стал немым свидетелем многих ее печалей и редких радостей. Близким другом и верным слушателем… Сириэн тайком пробиралась к нему почти каждый день, за исключением тех случаев, когда не могла улизнуть незамеченной. Случись ей попасться на глаза стражи, она притворялась сестрой. Столько стараний… Если бы только знать…  Всё те годы очень быстро слились для Сириэн в нескончаемое размытое пятно, когда один день ничем не отличался от предыдущего, а закрытые двери собственных покоев и вечная тайна, окружавшая все ее существование, словно сжимались на ее шее подобно золотому ошейнику. Это все казалось таким странным: вольный лететь куда пожелает ворон, вместо этого прилетающий каждый вечер к их тайному месту встречи, и она сама, будто запертая в золотую клетку птица… И все же, какими бы нереальными не казались все эти годы, первую встречу с Сауроном Сириэн больше не забывала никогда.  А тем временем беспокойные сны сменялись один за другим. На место первой встречи пришло иное воспоминание, о первом дне, проведенном в высокой темной башне, на ближайшие тысячелетия ставшей ее новой темницей. Ужас от осознания того, кого именно она сама, собственными руками пронесла сквозь завесу матери, до сих пор ощущался горьким послевкусием на корне языка, что просачивалось по вкусовым рецепторам даже сейчас, когда эллет пребывала в глубокой дреме, а события многолетней давности остались лишь гонимыми прочь как можно дальше воспоминаниями и бесконтрольными снами.  Именно там, в высокой башне, Диаваль, ее преданный друг, единственный слушатель и верный компаньон впервые явил свое истинное обличие… Пребывающий в тени Моргота, Саурон источал сладкие речи о вечной любви, задаривал ее золотом, клялся в искренности собственного чувства, да всеми правдами и неправдами старался добиться расположения, однако, не преуспел… В один день он пытался подкупить, на другой - бессовестно лгал и сулил бесконечное счастье, обещал что изменится, вернется к свету, а иной раз сыпал благостями, подобно тому, что даже разрешил Сириэн писать письма сестре и матери, и иногда приносил их ответы. Условие дальнейшей переписки незыблемо было лишь одно: не выдавать своего местоположения - и девушка послушно его выполняла, боясь лишиться единственной связи с родными. Казалось, раз за разом темнейший словно пытался подобрать ключ к ее сердцу своим таким совершенно разным поведением, перебирая и выкидывая ключи один за другим из непомерно большой связки. Однако, и этих его ухищрений оказалось недостаточно. В той связки попросту не было столь вожделенного ему ключика, сколько ни перебирай. И все равно он не сдавался, предпринимал все новые и новые попытки, но не был жесток и в целом вел себя настолько терпимо и даже в некотором роде в рамках приличий, если не считать ее положения пленницы, что деве удалось примириться со своей участью и перестать делать отчаянные, но к сожалению бесплотные, попытки сбежать.  Все изменилось незадолго до падения Моргота. В один из дней Саурон пришел к ней чрезмерно задумчивый. Он не источал приторных комплиментов, что неизменно сопровождали каждое его появление. Темнейший был непривычно тих, словно погружен в свои мысли, не пытался вывести ее на беседу, и просто наблюдал. Однако, тот опасный огонек коварства, что горел в его глазах, был красноречивее всех разговоров мироздания: на глазах Сириэн в голове темнейшего созревал новый план… В тот день он ушел, так и не обронив толком ни единой фразы, а когда вернулся на следующий - лицо его напоминало полную твердой решимости холодную маску, несмотря на притаившийся в его руках дар. - Я принес тебе розу… - молвил Темнейший, протягивая ничего не поднимающей Сириэн одинокий алый цветок.  У эльфов не принято дарить мертвых цветов, оттого жест этот очень обеспокоил эллет, и внутреннее чутье не подвело ее, стоило только услышать данные коварным майар объяснения. - Я старался быть заботливым и мягким с тобой, однако, и моему терпению рано или поздно - а в твоем случае имеет место быть определенно второе - приходит конец. Ты не желаешь ни богатства, ни положения, ни власти. Не хочешь того, что я тебе предлагаю и не ценишь того, что уже даю на протяжении стольких лет. Я ведь мог взять тебя силой, или хотя бы попытаться, учитывая тонкую душевную организацию эллет… Но нет… Я был готов ждать и меняться ради тебя. Своей любовью ты могла бы изменить все…  Майар притворно грустно вздохнул и более настойчиво протянул Сириэн цветок. - Не хочешь по добру, ну что ж, отныне все творимое мною зло будет в твою честь… Чтобы ты могла сполна насладиться последствиями своей холодности да непреклонности. А каждая новая роза в твоей башне отныне - чья-то отнятая мною жизнь. Эдакое осязаемое напоминание, что не только мои руки в крови… На этих словах Темнейший развернулся, взметнув длинными полами черного одеяния, оставляя эллет наблюдать, как медленно сочится кровь из исколотых шипами пальцев. Понимание настигло Сириэн подобно удару хлыста. Не успел Саурон дойти до огромного сводчатого окна в полный рост, что служило в ее темнице еще и извечно незапертой дверью, как девушка бросилась за ним ниц на колени, обещая быть послушной, да умоляя передумать, однако, теперь, просто смиренной уступчивости в перемешку с  покорностью раздосадованному майар было мало. Он хотел любви, а эллет этого дать не могла, как не умела ни обманывать, ни притвориться влюбленной.  С тех пор Саурон приходил к ней каждый день. И каждый день неизменно приносил алую розу, а иной раз и не одну. Вскоре вся ее скромная обитель была уставлена этими прекрасными цветами. Розы появлялись так быстро, что одни не успевали завять, как новые цветы появлялись все вновь и вновь. Сириэн сбилась со счету творимых «в ее честь» злодеяний, пока однажды некромант не пришел к ней особенно довольным, с черной розой в руках.  - Тебя удивляет цвет, не так ли? - без предисловий начал приспешник зла - Впрочем, здесь ведь нет совершенно никакой тайны. Видишь ли, к нам пожаловали гости… Твоя сестра… Уж не знаю, сама ли пожаловала, или с твоей наводки… Ужас сковал тело Сириэн, а кожа предательски покрылось мурашками. - Я ничего не писала, я не сообщала, клянусь! - исторгли сбивающийся шепот дрожащие губы - Прошу тебя… Все что хочешь… Но майар лишь оскалился в кривой ухмылке. - Поздно… Эта смерть тоже будет от моей руки, и снова в твою честь… Ты поймешь все сама по цветку… Не успела дева промолвить и слова, как сверкнув красными глазами Приспешник Моргота обратился огромным, чудовищным, черным волком и выскользнул прочь, оставляя на своем прежнем месте одиноко лежащую черную розу.  В отчаяние Сириэн бросилась было за своим тюремщиком, но стоило ей достигнуть проема, как проход ей перегородила шипастая морда Каларгона. Дракон смотрела на нее в упор, немигающим взглядом янтарных глаз с узкими черными прорезями зрачков и скалился, всем своим видом давая понять, что очередная эскапада потерпела неудачу.  В бессильном горе Сириэн рухнула на колени, сжимая ладонями черную розу и чувствуя, как острые, словно лезвие только наточенного кинжала, шипы впиваются в нежную кожу. Той ночью эллет молила все высшие силы, и, казалось бы, молитвы ее были услышаны, ведь Роза в руках девы оставалась неизменной. Ближе к рассвету вернулся Саурон. Его появление в облике огромной летучей мыши было неожиданным и пугающим.  Уродливое крылатое существо с мерзкими кожистыми перепонками на огромных крыльях казалось идеальным воплощением омерзительного нутра майар. Наконец-то внешний облик доподлинно отражал скрытую глубоко внутри темнейшего гниль, и Сириэн впору было бы порадоваться столь неожиданным метаморфозам: ведь роза цела, а значит - Темнейший явно в своих намерениях потерпел поражение - вот только полыхающие гневом красные глаза пугали до дрожжи и лишали возможности связно мыслить. Не мешкая, вампир схватил деву за предплечье и потащил прочь из башни, утягивая за собой вниз, к острым как бритва скалам.  Не успела эллет испугаться, как Саурон расправил свои огромные крылья и унес ее прочь, навсегда оставляя позади Тол Сирион и оставшуюся там Лютиэн… А ведь они были так близко… Каларгон да так и зажатая в руках черная роза - вот и всё, что осталось у эллет от прежней жизни, а впереди, хотя она того еще и не ведала, ее ожидала жизнь новая. Не в пример более ужасная чем все, что уже довелось ей пережить ранее.

***

Сириэн не знала, куда вампир держит путь, до тех пор, пока перед глазами ее не выросли нагорья, а под ногами не распростерлись охваченные искажением, почерневшие высокие сосны. Темнейшие принес ее к захваченным тьмой землям Дортониана. Однако, леса не интересовали вампира. В сопровождении дракона он летел в сторону гор, название которых эллет никак не удавалось вспомнить, однако, облик их, окруженных мертвым гниющим лесом был столь зловещ, что Сириэн прозвала их «Горы Ужаса». Именно среди гор, на вершине глубокого ущелья, дно которого покрывала бурная река Арос Ароссиах притаилась очередная золотая клетка, приготовленная для эллет. Эта башня почти ничем не отличалась от той, которую они так спешно покинули, разве что у подножья более не плескались ласково волны, а бились буйно, спеша и вспениваясь, да воздух здесь был холоден и пропитан смертью. Стоило Саурону пробраться в башню, утаскивая Сириэн за собой, как Каларгон, ее надзиратель и страж, тут же занял свое место, безмолвно выполняя волю хозяина.  Как только ноги эллет коснулись ледяного каменного пола, вампир начал трансформироваться, приобретая более привычные для взгляда Сириэн очертания. Однако, несколько изменений все же были: на шее темнейшего виднелись бордовые шрамы подживших ран, а взор, обращенный на нее, впервые пылал ненавистью. Темнейший был зол. Нет, не так: он был не просто зол, он был в ярости. В мгновение ока он развернулся и схватил эллет за горло, с размаху припечатывая к стене. - Ты… - зашипел майар, сверля девушку пылающим взором - Так похожа на нее, что аж тошно! Если бы не иное нутро… Впрочем, и внешность ведь можно подправить… В руках темнейшего блеснула холодная сталь кинжала, а в следующее мгновение лезвие его уже прижималось к щеке Сириэн. Сердце девушки испуганно забилось в груди, пока майар продолжал сверлить ее невидящим полным злобы взором, словно мстил ей за что-то, чего она не знала. Когда лезвие ожгло скулу, а по щеке стала растекаться горячая кровь, да в нос ударил соленый металлический запах, со стороны сводчатой арки окна раздалось хриплое покашливание. - Господин… - пропищал тихий голосок. - Что еще?! - рявкнул Саурон, бросая в сторону так невовремя появившегося источника шума разъяренный взгляд. Сириэн не надо было поворачивать голову, чтобы посмотреть - кто пришел. Она и так знала, что там, у входа, притаилась Турингвэтиль, наверняка, как всегда бесконечно преданно и любовно облизывающая взглядом своего господина. Так было и в первую их встречу, и в каждую последующую. В этом тлетворном, вечно бурлящем смрадом искажения уравнении тьмы была лишь одна постоянная величина, этакая константа, венец омерзения - бесконечная любовь вампирши к Саурону.  Сначала, в первую встречу, провозглашенная глашатаем смотрела на Сириэн с любопытством. Однако, стоило ей понять: какого рода намерения были у приспешника Моргота на деву, как любопытные взгляды быстро сменились на завистливые, да вскоре и полные смеси ненависти со злобой. А эллет в свою очередь недоумевала: как может Турингвэтиль так слепо любить, так бесконечно преданно следовать, из года в год получая в ответ лишь поток очередных приказов и ни капли взаимного чувства в ответ? - Простите, мой господин, но Вас призывает хозяин… - последовал ответ, прерывая мысли девушки, а затем шумное хлопанье крыльев возвестило о том, что они снова остались вдвоем.  Сириэн видела, как нерешительность в купе с чем-то отдаленно похожим на страх плещется в глазах приспешника зла. В какой-то момент, к собственному ужасу, ей даже показалось, что Саурон решится проигнорировать приказ, однако, этого не произошло. Рывком оттолкнувшись и убирая с ее лица лезвие, майар развернулся и ушел прочь, не сказав более ни единого слова.  Нахлынувшее на Сириэн облегчение было жестоким, ибо воздаяние за него оказалось полным горечи и очень скорым. Не прошло и нескольких часов, как эллет почувствовала нечто странное: непонятная слабость охватила все ее тело, а голова начала кружиться так, что девушка с трудом смогла добраться до собственного ложа, когда сознание резко покинуло ее, обрываясь и накрывая волной темноты. Утром Сириэн поняла, что Саурон проклял ее в ту ночь.  Однако, хвала всем высшим силам, решившее прогуляться по ее воспоминаниям сновидение не стало воскрешать перед ее взором весь тот ужас, что охватил деву, стоило ей поутру увидеть в большом высоком зеркале с золоченой резной рамой свое отражение. Однако, и хвалу эту возносить было напрасно, ибо сменившаяся в голове картинка оказалась не многим лучше.  Место было все то же. Сириэн как бы со стороны наблюдала, как сидит на наколдованном подобном трону стуле, а за спиной ее Темнейший одевает на ее чело очередной дар - высокую, тяжелую золотую корону, увенчанную по периметру многочисленными длинными вертикальными шипами. Украшение больно давит на виски, заставляя плечи опуститься под его тяжестью. Саурон любуется своим новым творением, отмечая и появившуюся хрупкость, и диковинный цвет почти желтых глаз, рассыпаясь комплиментами о том, как идут ей эти изменения, какую силу и власть получат они оба, когда план его будет исполнен. Но дева не слушает, и не замечает неудобств. Она не спускает глаз с черной розы, что стоит в одинокой вазе у подножья зеркала.  Сириэн знает, какой ценой обошлось ей появление сестры в окрестностях Тол Сириона. Однако, не знает, что именно привлекло Лютиэн в то Валар забытое место. Она ведь правда держала слово и не выдавала своего места расположения, а теперь больше не может написать ни сестре, ни матери - Саурон больше не позволяет - оттого постоянно как умалишенная смотрит на цветок, уговаривая саму себя, что если Лютиэн жива, значит плата ее того стоила, значит она сможет пережить все: и это изменившееся тело, и эти чуждые, отвратительные желтые глаза. Сможет. Но, Эру, как это тяжко и больно. Она ведь даже не знает, как… чем майар проклял ее… Сириэн теряется во времени: отчаяние от зародившейся внутри нее скверны столь велико, что дева теряет всякий интерес к жизни. Она ощущает искажение подобно огромной занозе, что впилась под ноготь и ее никак невозможно достать. Она колет, мучает, но никуда не девается. Она теперь с ней постоянно.  Не успевает эллет достаточно оправиться или хотя бы смириться со своим горем, как вскоре ночью цветок в одночасье неожиданно сбрасывает с себя половину лепестков. Ужас, охвативший Сириэн в этот момент нельзя было передать словами. Она снова предпринимает попытку побега, но пламя Каларгона неумолимо настигает ее, оставляя на теле багровые раны, да лопающиеся кровавые пузыри. Саурон успевает подоспеть в последний момент, не давая ей сгинуть. Темный майар лечит ее, да так, что на теле не остается ни единого следа, но в душе теперь зияет огромная рана: такие как он не могут целить… В них не осталось собственного света, чтобы осветить им других. И то, что он в состояние восстановить ее плоть, может означать лишь одно - он заразил ее своей тьмой, и вскоре весь свет в ней тоже угаснет.  Однако, как бы ужасно это ни было, но тело, восстановленное темной магией, быстро пришло в норму. Тело больше не страдало, страдала душа. Сириэн практически не разговаривала, отказывалась от еды и лишь смотрела на розу, медленно сбрасывающую один лепесток за другим. Так длились годы, сплетаясь в десятилетия. Саурон злился, продолжал уговаривать, давать обещания, иной раз навещая ее каждый день, а иногда пропадая месяцами,однако активных действий не предпринимал, словно выжидая. И он дождался. На розе остался последний лепесток. К этому моменту, годом ранее, любезно заскочившая тайком от хозяина Турингвэтиль уже поведала девушке, сколь ужасная судьба постигла ее отца и мать. Осталась лишь Лютиэн. И этот последний лепесток. И теперь, пребывая в своем парализующем сне, Сириэн наблюдала, как последняя ее надежда разбивается в дребезги, не в силах гадать, что за страшная судьба постигла сестру, раз истаивала она столь медленно. Девушка не знала ничего: ни о собственном проклятье, ни о бедах сестры - ей никто ничего не рассказывал. Как только лепесток коснулся каменного пола, Сириэн поняла, что все. Это конец. Больше не осталось никого.

***

- Тише… Это просто сон… Всего лишь сон… - раздался откуда-то сзади хриплый голос, а большая горячая ладонь бережно опустилась ей на затылок и огладила волосы.  Сириэн распахнула глаза, все еще одурманенная сном, не в силах пошевелиться. Она лежала свернувшись калачиком, головой на чем-то теплом, но чувствовала, как руки и нижняя половина ее тела сильно закоченели. «Теплое ложе» равномерно шевелилось в такт тяжелому дыханию и понимание готово было вот-вот обрушиться на нее, когда совершенно неожиданная фраза окончательно выбила из колеи: - Выходи за меня… Я сделаю всё, чтобы твои кошмары отступили… Первой реакцией был животный страх. Если бы не онемевшие конечности, Сириэн рванулась бы прочь и бежала так долго, насколько хватило бы сил, и даже тогда, когда ноги отказали бы ей, упав, она бы непременно рыла руками промерзшую землю до тех пор, пока не зароется подобно лисе в глубокую нору, в которой никто не смог бы найти ее и потревожить. Дева сбилась со счета, сколько раз носила звание невесты. И оно неизменно приносило за собой только разочарование и боль. Женой же она так ни разу и не стала, и вряд ли уже когда-нибудь станет.  По мере того, как затуманенный разум сбрасывал с себя оковы сна, на смену ужасу пришла ставшая столь привычной за последнее время ярость: как смеет он, после всего, что сделал, после того, в чем винил ее всю свою жизнь, позволять себе подобного рода выходки!? Как смеет он насмехаться, предлагая ей подобное?! Или, о Эру, неужто во сне она настолько забылась, что не почувствовала, как он коснулся ее кожи?! Однако, горячая рука, гладившая ее волосы, замерла, явно демонстрируя, что хозяин ее ожидает ответа. И тогда-то пазлы наконец-то сошлись и встали на место в голове Сириэн: «Ну конечно! Горячая!» - в голове сразу промелькнули воспоминания ласкового, полного любви взгляда, которым венценосный гном смотрел на нее накануне вечером - «Да Торин попросту все еще бредит! Вот и снова принял ее за ту, другую!».  Нахлынувшее на девушку облегчение было настолько велико, что вырвалось из ее уст вздохом облегчения. В ответ на этот ее жест король под горой весь напрягся. Сириэн слышала, как гулко забилось сердце в его груди - в конце концов это его живот она случайно использовала вместо подушки этой ночью, задремав и склонившись к нему в поисках тепла, а теперь продолжала лежать на нем, когда лихорадочные мысли проносились в ее голове и время тянулось медленно, словно с момента оброненной в бреду фразы прошла уже целая вечность, а на деле не более пары секунд.  Однако, вслед за облегчением эллет почувствовала нечто еще. Сочувствие… Как теперь скажет она ему, что все это лишь морок. Что той, другой, вероятно, уже и нет в живых, и она не сможет принять его предложение. То самое, которое он, похоже, не успел сделать ей при жизнь. Сердце в груди эллет болезненно сжалось, а глаза наполнились слезами. Но сорваться прозрачные капли вниз не успели. Неожиданный прилив сил и энергии привлек внимание девушки. А следом за этим и ощущение тепла, сопровождающего светлую магию чистой души. Она увидела его свечение раньше, чем самого владельца дивного сияния.  - Глорфиндель! - радостно вырвалось с девичьих губ, и эллет, забыв обо всем, рванулась в сторону материализовавшегося из темноты ночи неподалеку от ее завесы витязя, спотыкаясь на промерзших ослабевших ногах. Вот только, по мере того, как завеса развеялась, пропуская Сириэн на встречу светлейшему, радость и уверенность эллет потихоньку начали таять. Как он отнесется к ней теперь, когда тело ее и дух перенесли столько пагубных изменений? Не облегчало ситуацию и то, что по мере приближения девушка все отчетливее ощущала возникшую за эти годы разницу в росте. Раньше она была ниже эльфа на пол головы. Сириэн замерла, отмеряя, что теперь же едва достает ему до груди. Однако, Глорфиндель, кажется, даже не заметил сковавшего деву напряжения. За считанные секунды он преодолел разделявшее их расстояние и, подхватив эллет на руки, принялся кружить да смеяться. Словно не было этих тяжких тысячелетий разлуки. Словно не было расстроенной свадьбы. Словно все было также, как прежде.  Его улыбка и смех были столь заразительны, что невольно и Сириэн поддалась порыву эмоций, а когда светлейший перестал кружиться, крепко обняла старого друга.  - Я так долго искал тебя! - выдохнул ей в шею мужчина, крепко прижимая к себе в ответном объятии.  - А я тебя… - не нашлась что иного ответить девушка, смаргивая неожиданно набежавшие на глаза слёзы.  - Ну что ты… Полно… - отстранился витязь и бережно смахнул кончиками пальцев в нежном прикосновении скатившуюся по щеке девушки слезу - Не плачь…  Сириэн хотела было ответить, что это она от счастья, как сзади послышался гомон подоспевших на шум гномов. Отступив на шаг от Глорфинделя, девушка обернулась и, к своему удивлению, встретилась взглядом с полными горечи глазами Короля под горой. Венценосный кхузд сверлил ненавистным взглядом новоприбывшего и эллет даже испугалась, как бы он не приревновал с горячки. Мало ли, вдруг ему примерещилось, что та девушка, которую он любил, бросилась в объятия другого. С гномьей-то ревностью так и до поножовщины не далеко, а потому Сириэн вся напряглась, в ожидании.  Однако, Торин лишь плотно сжал челюсти и отвернулся. Укол жалости кольнул было эллет, ведь совсем не так жестко она планировала развеять морок Короля под горой, но в следующее мгновение почувствовала, как Глорфиндель, успевший бегло поздороваться с присутствующими, бережно берет ее за руку и тянет в сторону от стоянки.  - Я разбил лагерь неподалеку, и очень хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз… Я так многое пропустил… Я так виноват перед тобой, прости меня… - говорил эльф, утягивая деву за собой прочь и от отряда, и от его вечно недовольного предводителя.  - Но, как же завеса… - начала было сопротивляться Сириэн, вспоминая преследовавших компанию орков. - Не переживай, твоя магия распугала всех здешних тварей, а тех, что решили упорствовать, настигла смерть от моего меча. У нас есть небольшая фора, а тебе надо отдохнуть. Прости, но я почувствовал окружающую тебя тьму за несколько километров отсюда.  Сириэн было смутилась, но вырываться и противиться более не стала. «Может, так оно и лучше… Когда я вернусь, Торин уже достаточно придет в себя, чтобы разобраться что к чему, да продолжить дальнейший путь без горячечного бреда и неловких разъяснений.» - размышляла девушка, послушно следуя за светлейшим.  Стоянка Глорфинделя оказалась небольшой, однако изобиловала таким роскошеством, как палатка, перед которой мерно потрескивали угли костра, а неподалеку лежал, подогнув под себя ноги, Асфалот, огласивший появление своего наездника довольным ржанием.  - Я хотел дождаться рассвета, чтобы не будить тебя, поэтому и обустроился здесь, неподалеку. Взламывать твои чары я побоялся, не зная, как ты на это отреагируешь, а до захода лагеря на ночлег не успел. - принялся объяснять осматривающейся девушке светлый рыцарь. Стриэн не знала, что ответить, а потому просто улыбнулась, и в ответ на приглашающий жест уселась поближе к костру. Так много раз она представляла себе эту встречу. Представляла, что будет говорить ему. Но теперь, когда долгожданное свидание наступило - язык девушки словно опух и бесформенной массой растекся во рту, а все наработки пламенных речей и вовсе улетучились прочь из ее головы. Ситуацию спас Глорфиндель - все это время внимательно рассматривавший ее - заговорив первым: - Ты изменилась… Обида прошибла девушку насквозь. Она уже успела позабыть о свойственной лорду дома золотого цветка прямолинейности, а бушевавшие накануне эмоции, что девушка так старательно пыталась сдерживать, словно взорвались в ней, заставляя подскочить на месте, да глаза в который раз за вечер увлажниться слезами.  - Конечно, я изменилась! - зашипела она - Разве могла я остаться прежней, после всей той тьмы, что поселилась в моей душе?!  - Я не это имел ввиду… - Глорфиндель встал, тут же оказываясь рядом - Ты стала еще прекраснее… Но я чувствую в тебе гнев и боль… И не могу понять, чего больше… Расскажи мне всё… Прошу… Этого «расскажи» оказалось достаточно, чтобы выбить почву из под ног Сириэн. Она так давно не облегчала свою душу в откровенном разговоре… Эллет буквально рухнула в вовремя подставленные руки эльфа, и дала волю душившим ее слезам. Она говорила и говорила, рыдая, облачая в слова всю свою боль и те муки, что пришлось ей вынести за все эти годы. Она рассказала и про коварство ворона, прикинувшегося некогда другом, а оказавшегося злейшим врагом, и про годы заточения в башне… Про розы… И про то, как последний черный лепесток коснулся холодного каменного пола ее темницы. Она тогда не успела подумать: что делает. Отчаяние ее было столь велико, а жажда смерти так сильна, что Сириэн разбежалась и бросилась с вершины башни вниз, моля о быстрой гибели от камней острых скал. Последнее, что она услышала, это громкий рев не успевшего среагировать на столь неожиданный выпад Каларгона, а затем тьма и буйные воды горной реки поглотили ее. Эллет рассказала про страшные годы, когда скиталась, одинокая, испуганная и не понимающая того, что именно сотворил с ней Темный властелин. Как она заходила в одну деревню за другой, и все мужчины словно сходили с ума… - Так я и познакомилась с Митрандиром:  меня пытались сжечь, обвинив в темном колдовстве, а он вовремя подоспел… - глядя в искрящиеся пламенем угли, говорила Сириэн, зябко кутаясь в свой грязный плед, изо всех сил прикрывая не менее грязную ночную рубаху - Знаешь, они жгли меня так яростно и неистово, и даже не замечали, что настоящую боль причиняет вовсе не разверзшаяся у моих ног огненная гиена, а тот огонь ненависти, что полыхал в их глазах. С тех пор я старалась держаться особняком. Долго скиталась, подолгу не засаживаясь на одном месте. Иногда заходила в деревни и даже города, пряча лицо и руки. Так узнала о судьбе Лютиэн… И что от Менегрота остались лишь руины… А еще, какая страшная судьба постигла детей моей сестры… Я хотела было пойти к ним, к моим родным, но сила, что даровало проклятье, бушевала внутри, долго не поддаваясь никакому контролю. Однажды, не справившись с эмоциями, проклятье взяло надо мной верх, и я очнулась, утопая по колено в крови. Я вырезала целую деревню. Всех. Мужчин, женщин и детей, даже скот. Как настоящий мясник. О том, чтобы прийти такой и принести свой мрак внучке Лютиэн не могло быть и речи. Я была опасна, и научилась достаточно хорошо сдерживать расползающуюся из меня тьму лишь спустя несколько тысячелетий. Сириэн тяжело вздохнула, принимая из рук Глорфинделя флягу с водой, чтобы смочить пересохший от долгого рассказа губы. Есть не хотелось совершенно. Слезы давно уже иссякли, а в небе занимался рассвет, но девушка все продолжала говорить, не в силах остановиться: - Тогда я отправилась во владения Лорда Элронда, прослышав, что ты служишь при нем военачальником, а заодно понадеявшись, что Лютиэн рассказала обо мне своим детям, а те, в свою очередь, своим. Но владыка не узнал ни меня, ни названного имени… И тебя, как на зло, не оказалось на месте. О том, что было дальше, думаю, ты и сам прекрасно знаешь. Мне так жаль, это вышло совершенно случайно... Я снова бежала, и снова скрывалась, на этот раз обустроившись в лесу Четвуда, неподалеку от Бри. Там меня и нашел Митрандир, обратившись за помощью о спасении Трора, великого гномьего Короля под горой. Это долгая история, то, что произошло дальше, и, признаюсь, у меня уже не осталось сил, чтобы рассказывать ее… - И не нужно! - последовал ответ внимательно слушавшего ее Глорфинделя - Я путешествовал к Кхазад-Думу в сопровождении Митрандира. Он и поведал мне ту часть, на которую у тебя не осталось сил. Я лишь не понимаю одного: как вышло, что твой путь не просто пересекся с очередным Королем под горой, но и привел тебя вслед за Торином во мрак Мории… При упоминании членов отряда внутри Сириэн, которая считала, что после столь долгого рассказа в ней не осталось больше ничего: никаких эмоций или чувств - все было выложено в этой долгой исповеди на суд Глорфинделя - вновь всколыхнулась ярость, что не укрылось от глаз светлейшего.  - Ты злишься на них… - не спрашивал, а скорее констатировал факт витязь - За что?  - У меня достаточно причин… - уклончиво ответила девушка, однако, встретившись с внимательным взглядом лорда, поняла, что больше не хочет ничего скрывать, сил больше нету держать всю эту отраву внутри - Но, пожалуй, вопреки всему, что они сделали, в большей степени за их выбор у Врат Дурина, когда некромант предложил им избавить меня от мучений… - Ты умалчиваешь о чем-то важном… Но если не хочешь - не говори. Однако, тогда я не понимаю… Ты не злишься на меня…- смерив девушку вопросительным взглядом, снова констатировал витязь - Почему? Ведь мой выбор был таким же, что сделал отряд… - Ты не знал, что являла собой моя жизнь  все эти долгие годы… В отличие от них… И не знал, как желанна для меня смерть и как близка я порой к тому, чтобы сдаться…- Сириэн потупила взор, избегая смотреть Глорфинделю в глаза.  Она словно чувствовала, что в суждении своем не права, и, зная правильность и честность своего собеседника, понимала, что он вряд ли найдет оправдание ее поведению. Не осудит, но скажет в лицо все что думает. И светлейший не заставил себя долго ждать: - Если бы ты смогла вернуть Лютиэн, на что бы ты была готова пойти?  - Какое это имеет отношение… - возмутилась дева. - Прямое! Что бы ты сделала? - давил светлейший.  - Все… - обреченно выдохнув, призналась Сириэн, еще сильнее кутаясь в плед, словно от этого признания ей стало еще холоднее. - Скажи, ты не думала, что выбор, сделанный большинством у Врат Мории был продиктован не безразличием к тебе и твоим страданиям, а отсутствием выбора, как такового…? - светлейший осторожно опустил девушке на плечи свой плащ -  У каждого из членов отряда где-то есть родные… Семья, друзья… Неужто ты думаешь, что они бы решились собственноручно подписать своим близким смертный приговор? Ты бы решилась подписать его Лютиэн? А ведь именно мучительная смерть ожидает нас всех, если ты окажешься во власти тьмы… Поэтому, дело не в тебе… У них… у нас… просто не было выбора. И лишь последний подлец мог предложить подобные условия… А отряд… Разве можно винить их за любовь?  Желчь неприятным комом подкатила к горлу Сириэн. Осознание слов Глорфинделя заставило девушку в очередной раз скривиться от отвращения к себе. Тьма настолько поглотила ее, настолько испортила, что невольно Сириэн оказалась во власти такого же предубеждения к отряду, каким не так давно страдали они по отношению к ней, обвиняя ее во всех бедах Эребора и своего прошлого короля.  Осторожное прикосновение к плечу вывело Сириэн из размышлений. - Подумай об этом на досуге, но не сейчас… Тебе надо поспать. Ты устала и явно замерзла, да темная магия иссушила тебя… - Глорфиндель указал в сторону палатки. - Можно я останусь здесь? - прошептала Сириэн, зная, что светлейший без труда услышит ее. - Там теплее… - последовал ответ - Я присмотрю за округой, не волнуйся… - Нет. Дело не в этом… Просто… Я так долго была одна… - потупившись призналась Сириэн - Можно я останусь с тобой?  Глорфиндель ничего не ответил, лишь нежно улыбнувшись уселся рядом, да позволил эллет склонить голову к себе на колени, наблюдая за трескучим пламенем костра. Светлейший поплотнее укутал девушку в плащ, подоткнув его со всех сторон, чтобы внутрь не пробрался настырный ветер, и принялся гладить ее по волосам. - Только пожалуйста, не касайся лица… - тут же дернулась Сириэн, почувствовав первое прикосновение теплых рук к ее локонам. Пусть проклятье не имело власти над витязем, дева настолько привыкла избегать прикосновений, что иначе уже не могла. И снова Глорфиндель ничего не ответил, лишь тихонько запел: Спи, огонёк, спи. Пусть уйдут твои печали. Спи, огонёк, спи. Самый яркий меж князьями. Пусть вернётся гордая сила, Пусть водой потечёт жизнь по жилам, Пусть огонь запылает в сердце; Ты открой для него, сердца, дверцу. Спи, огонёк, спи. Тьму пещер рукой развею. Спи, огонёк, спи. Мрак и холод я рассею. Спи, огонёк, спи. И в ночи ярче солнца. Засияет сердце земли; Сияет сердце земли. Спи, огонёк мой спи…* И на сердце Сириэн впервые за долгое время стало спокойно…  Все будет нормально, все не так уж и плохо…

***

Все настолько плохо, что не описать словами… Поэтому лучше всего начать с самого начала.  Светлейший разбудил Сириэн ближе к полудню, и, к своему удивлению, девушка обнаружила, что чувствует себя совершенно отдохнувшей. Даже преследовавшая ее все время после пробуждения от безвременья слабость казалось, немного отступила, но не до конца. Это было так непривычно и так прекрасно, что настроение эллет сразу пошло в гору. Не говоря уже о том, что из своих закромов Глорфиндель вытащил для девы идеально подходящий, добротно пошитый бордовый костюм, скроенный по нужному размеру да еще и в ее любимой манере. А еще к нему прилагалась пара удобных высоких черных сапожек на шнуровке и перчатки.  Сбросить с себя опостылевшие грязные тряпки было отдельным удовольствием. А наконец-то натянуть на руки перчатки оказалось сродни счастью в чистом виде. Все было прекрасно этим утром, оттого девушка, хорошенько поразмыслив над словами друга, пришла к выводу, что обида ее на гномов и правда мелочна, ведь выбор у них действительно был весьма сомнительный. Положи кто на чашу весов ее жизнь и сестры в противовес, она без сомнения выбрала бы счастье для Лютиэн. Глупо обижаться да наказывать за любовь, Глорфиндель совершенно прав.  Когда они полностью собрали стоянку и направились к отряду, часть участников похода встретила светлейшего более чем дружелюбно. Кили, Бомбур, Ори и Бильбо открыто радовались. Молодой летописец даже подошел и смущенно поздоровался, осторожно спросив, нельзя ли будет во время следующей стоянки попросить светлейшего оказать ему честь и поведать несколько историй из своих странствий. Двалин, Нори, Балин и Оин тихонько переговаривались, бросая довольные взгляды на убийцу Балрога, его доспех, длинный меч, убранный сейчас в ножны и, в особенности, на Асфалота, что стоял неподалеку и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. И все же, были и недовольные: Глоин, Дори, Бифур и Бофур стояли мрачнее тучи, бросая на эльфа нелицеприятные взгляды. В целом, воодушевленная в большинстве своем положительно настроенным отношениеи членов отряда, Сириэн громко поздоровалась со всеми, позволив себе легкую полуулыбку, встреченную Тауриэль с искренним теплом. Все было бы идеально, за исключением одного обстоятельства: в куче встреченных взглядов не хватало одного - самого Короля под горой.  Торин лежал все на том же месте, где эллет оставила его прошлой ночью. Гном уже не выглядел таким бледным, но лоб его все еще был покрыт испариной, что говорило само за себя: мужчина все еще во власти жара. Надежда на то, что к ее появлению Король под горой придет в себя и им удастся избежать неловких объяснений из-за возникшей неувязочки, таяла на глазах. А в душу невольно просачивалось беспокойство: разве дар Сириэн не должен был излечить венценосного кхузда полностью? Девушка даже хотела было переговорить с Оином по поводу состояния предводителя отряда, однако, все ее намерения прервал громкий возглас Глорфинделя: - Поднимайся! - словно отдал приказ подошедший к лежанке больного светлый витязь, наклонился и слегка встряхнул Торина. Гном же в ответ не вымолвил ни слова, лишь приоткрыв глаза и плотнее сжав губы, смерил эльфа полным ненависти взглядом. Такой бестактности эллет от своего давнего друга не ожидала, а потому опешила и не успела вмешаться, зато успел Фили, который все утро держался в стороне и был несвойственно молодому принцу мрачным.  - Не трогай его! Он не сможет идти сейчас. - процедил сквозь зубы кхузд.  Чем именно эльфийский лорд настолько не угодил королевскому племяннику оставалось только гадать. И судя по тому, какие ответные взгляды посылает витязь в сторону короля и его наследника - неприязнь у них явно обоюдная. - У нас нет лишнего времени разлеживаться, орки следуют за вами попятам. - не желал сдаваться бывший военачальник Ривенделла.  - Он не сможет идти! - еще раз, практически по слогам, прошипел Фили, глядя на Глорфинделя исподлобья.  - Рана была слишком серьезной, узбад потерял много крови и сил. Нужно дать ему больше времени! - присоединился к Фили Оин. - Мы могли бы попросить Сириэн снова создать защиту, и переждать еще немного. - Нет! - воскликнул Глорфиндель, обращая к эллет свой взор - Тебе нельзя больше использовать эту магию. Я настаиваю. Она разрушает тебя. Им надо - пусть несут своего узбада на руках. - Так тропа-то узковата… - начал было пояснять Балин. Сковавшее было Сириэн замешательство тут же отпустило, уступая место раздражению. Да, они со светлейшим давние друзья и даже когда-то были помолвлены, но она уже не та глупая наивная девчонка, что была раньше. И решать за нее - что делать - тоже больше нет необходимости. Однако, атмосфера в отряде и так грозила накалиться до предела, поэтому, погасив раздражение, девушка поспешила вмешаться, пока чего доброго не дошло до драки.  - Я могла бы уступить Торину Всполоха. - предложила эллет - Так мы сможем продолжить путь.  - А как же ты? - впервые за утро в словах Фили промелькнуло нечто похожее на заботу и беспокойство.  Сириэн очень хотела надеяться, что это искренне, а не очередное притворство.  - Я поеду с Глорфинделем? - вопросительно приподняв бровь глянула эллет на светлейшего и, получив в ответ утвердительный кивок, продолжила - Асфалот легко унесет нас обоих. - Думаю, это не очень хорошая идея… - Как бы между делом встрял в разговор и Кили - Дядя слаб, того глядишь и свалиться может. Для кого из нас места на коне мало будет, а ты крохотная, уместишься, да заодно могла бы и Торина попридержать, если что… Идея не нравится Глорфинделю, Сириэн видит это так ясно, как камни у себя под ногами. Ей, впрочем, идея не нравится тоже… - Нет. - после минутного молчания словно вердикт оглашает эльфийский лорд - Сириэн и так сделала для вашего короля больше, чем он заслуживает. Она поедет со мной.  Однако, поведение друга эллет не нравится даже больше, чем мысли о том, чтобы продолжить путь в непосредственной близости Короля под горой.  - Хватит! - обрывает девушка очередной готовый завязаться спор едва замечает, что Фили уже готов вступить в дебаты и даже вдохнул поглубже да открыл рот - Ты сам говорил… - обращается Сириэн к витязю - …что времени мало. Так давайте не будем терять его понапрасну. Я поеду с Королем под горой, ибо если он упадет, может получить еще большие травмы, что только сильнее задержит нас всех. Спорить никто не берется, что к лучшему, ибо все хорошее настроение медленно сходит в душе девушки на нет, уступая место привычным за последние дни злости и раздражению. На этот раз отряд ведет Глорфиндель. Всполох следует вторым, а за ними тянется вереницей по узким уступам горной тропы остальная часть отряда. И хотя там, внизу, за пределами горной гряды весна вот-вот готова вступить в свои права, здесь, среди камня и снега, все еще очень холодно. Поэтому вскоре Сириэн замечает приятный бонус в том, что берет в напарники Торина: гном во власти жара оказывается самой лучшей печкой из всех возможных. Ехать верхом гораздо теплее, когда твою спину греет чужая горячая грудь. Король под горой ведет себя тихо. Он в сознании, и перестал бредить, хотя жар так и не отпускает его. Узбад молчалив и сильно скован, словно до сих пор страдает от боли. Он сидит позади эллет, практически не шевелясь, обвив одну руку вокруг талии Сириэн. Это сковывает девушку и напрягает, но она молчит, ведь понимает, что возможность удержаться за нее от падания - честная плата за обогрев. К тому же она снова наглухо застегнута на все свои пуговицы - страха, что Торин коснется ее кожи больше нет, остался лишь дискомфорт от самого прикосновения. В остальном же узбад девушке не мешает, и лишь изредка она чувствует, как тот или иной локон, выбившийся из ее извечной косы подпрыгивает от тяжелого дыхания гнома.  Их путь длится несколько часов, к тому моменту, как узкая тропка начинает расширяться, знаменуя окончание перехода через перевал, и впору было бы чувствовать себя некомфортно от столь долгого соседства и отсутствия хотя бы одного оброненного друг другу слова, но молчание рядом с Торином не угнетает девушку. Оно уютное и спокойное. И Сириэн очень тепло, что бывает с ней в последнее время все реже.  Как только проход расширяется достаточно, чтобы ехать по двое, Глорфиндель слегка оттормаживает Асфалота, чтобы поравняться со Всполохом. Заслышав бурчание гномов на тему необходимости устроить привал, светлейший лишь отмахивается, грозно командуя, что привала не будет до тех пор, пока они не выйдут к лесу и не сойдут с тропы.  - Мы не пойдем по тракту? - спрашивает Сириэн, как только недовольное бурчание гномов стихает, а вместе с ним и нелицеприятные эпитеты на кхуздуде, которыми поливает светлейшего Бифур. - Нет, не пойдем. Тропа теперь опасна для тебя: именно там слуги темного властелина будут рыскать в своих поисках. А они рыскают. Он ищет тебя… К тому же, в нескольких часах пути отсюда есть небольшое поселение. Иногда во время визитов в Эрин Гален мы останавливаемся там. Деревушка довольно скрытная, малочисленна, и не жалует чужаков, но  к эльфам привычны, люд простой и дружелюбный. Меня знают там. У них можно будет купить еду в дорогу и, если повезет - даже лошадь. Если не будем останавливаться, то аккурат к ночи доберемся. Сириэн не хочется заходить на постой. Ее последние стоянки в деревнях не заканчивались ничем хорошим, но Глорфиндель рассказывает так, словно все давно решено. И это раздражает эллет, пусть светлейший хоть трижды прав, ведь девушка и сама замечает, что припасов у отряда маловато, однако, тот факт, что он не советуется ни с кем, а в частности - с ней, беспокоит Сириэн. Она устала безмолвно идти туда, куда ее ведут, и устала, что большинство решений, касающихся ее жизни, за нее принимают другие. Но куда больше деву беспокоит нечто иное, поэтому, скосив взгляд на Торина и отметив, что гном спит, она задает беспокоивший ее с самого утра вопрос: - Почему ты так жесток к ним? - полу-шепотом спрашивает девушка, стараясь, чтобы дальнейший разговор не был никем услышан. - Потому что они это заслужили. - отвечает эльф, глядя Сириэн прямо в глаза - Или ты думала, что я не заметил ту боль в твоем взгляде, когда я спросил, отчего ты идешь с ними? Они обижали тебя, если не сказать большего… А ты, кстати, так и не ответила.  - В Одинокой горе находится кое-что очень важное для меня. Я спрятала в покоях у вершины гномьего царства меч отца. - признается девушка, потупив взор.  - Аранрут? - не верит собственным ушам эльфийский лорд - Но как такое возможно? Я думал, клинок затонул вместе с островом?  - Нет. Я не знаю, как, но некромант выкрал его незадолго до гибели Нуменора. Он расставил ловушку, решив поймать меня на оружие отца словно рыбак ловит на живца рыбу, но я оказалась хитрее… - не без самодовольства поведала девушка, не сумев удержаться от кривой ухмылки от возникших перед глазами воспоминаний - С тех пор меч всегда был со мной, вплоть до того момента, пока не пришлось бежать из Одинокой горы.  - Почему ты оставила его гномам?  - Я не оставляла. Я ведь думала, что вернусь… Трор, Король под горой того времени… Он коснулся… И я в спешке покинула построенные для меня покои, чтобы разыскать и привести Митрандира, в надежде, что он сможет помочь и снять чары. Но у подножья горы меня ожидала засада. Следующие почти два столетия я провела в казематах Эрин Гален, под бдительным оком стражников Трандуила.  - Эру Всемогущий! - глаза светлейшего полыхнули яростью - Я ведь бывал с визитами в Лихолесье, я ведь… А ты… Ты была там все это время, буквально у меня под ногами, но я даже не знал! Прости меня!  - Тебе не за что просить прощения. - постаралась успокоить разгневанного лорда девушка - Ты не знал. Никто не знал. Трандуил очень хорошо скрывал мое присутствие, и даже разработал какой-то состав, что заглушал мою магию. Это были не самые лучшие два столетия моей жизни, однако, и не самые худшие… На пару минут воцарилось гнетущие молчание. Что Сириэн, что Глорфиндель оба думали. И вскоре светлейший не выдержал: - А что потом? - спросил он. - Потом? - не поняла вопроса девушка. - Да, потом, когда ты заберешь меч отца?  Вопрос порядком смутил эллет. Рассказывать о том, что она хотела начать поиски видящих камней, девушка не решалась, так как планы эти были еще слишком зыбкими, в конце концов, она не оставит попытку для начала разыскать таинственного хранителя равновесия, о котором говорила мама. Окончательное решение зависело от множества факторов, оттого и принято еще не было. Да и, признаться, Сириэн никогда не строила далеко идущие планы, в конце концов, никогда не знаешь, в какой момент снова придется срываться с насиженного места и пуститься в бега. Однако, Глорфиндель молчание девушки воспринял по-своему, оттого решил предложить свой вариант: - Мы могли бы отправиться в Серые Гавани. Владыка Элронд готов выделить для тебя корабль…  - В Валинор…? - на этот раз не верит собственным ушам уже Сириэн. - Да. Мы могли бы отправиться вместе, чтобы тебе было легче, я готов уплыть вместе с тобой. - тут же поспешил успокоить эллет светлейший, замечая огонек паники в глазах девы и снова воспринимая его по-своему.  Однако, последующий за его словами горький смешок, сорвавшийся с губ девушки совершенно точно витязем ожидаем не был.  - Что не так? - спрашивает он, наблюдая, как его невеста кривится, словно хлебнула добротный глоток лимонного сока. - Мне не место в Валиноре… - обреченно отвечает эллет. - С чего ты это взяла?! - снова воспринимает слова девушки по-своему светлейший - Неужто ты считаешь себя недостойной? После всех твоих потерь… Вполне естественно в себе запутаться… Предположение обжигает болью. Это уже не первый тревожный звоночек, но теперь Сириэн еще более остро ощущает, как сильно эти годы изменили… Ее... Она давно уже перестала вписываться в идеальную картину мира Глорфинделя. На его великолепном пергаменте жизни, испещренном сплошь прекрасным каллиграфическими почерком, девушка теперь видит себя лишь уродливой жирной кляксой. Он не понимает ее больше. Не понимает от слова совсем. Да и, пожалуй, никогда не понимал… Он остался все тем же честным, верным, следующим своим убеждениям борцом за справедливость, готовым во имя друга бросить все и сорваться на край света, даже если для этого придется отложить собственную свадьбу… До последней капли крови правильный. Вот только неправильная теперь она… От благостного состояния спокойствия, навеянного прошлым вечером и посиделками у костра, не остается и следа. - Не молчи… - обрывает цепочку девичьих мыслей светлейший, в ожидании ответа.  - Запутаться? - жестко переспрашивает Сириэн, силясь удержать рвущийся наружу гнев. - Считаю ли я себя недостойной? - Еле выдерживает девушка, пока раздражение так и брызжет из нее с каждым словом - Оооо, нет! Я достойна, за все те лишения, более чем достойна, нежели многие!  - Тогда в чем проблема? Давай уплывем вместе? Никто не принебрегает зовом, второго ведь может никогда не случиться… - силится понять деву эльфийский лорд. - Пренебрегаю? Как можешь ты… Вы оба… Вы думаете, что окажись я в Валиноре, то свет одержит верх над силой проклятья? Оооо, нет… - горько усмехается девушка - Свет будет насмешкой над той тьмой, что таится в моей душе, выжидая удобного часа! Ты твердишь, что я запуталась. И снова ошибаешься: я остро осознаю тот кошмар, что обитает внутри меня, и ты предлагаешь забрать мне его с собой? Нескончаемый, неизменный, незыблемый. Забрать в край вечной весны? - Только в благословенном крае ты сможешь залечить все раны в сердце! Пойдем со мной? Пойдем, и клянусь тебе, если твоя тьма не отступит сама перед натиском света, я не успокоюсь, пока не искореню ее без остатка. - с жаром молвит светлейший, протягивая к девушке руку в приглашающем жесте  - Ты достаточно сопротивлялась, Сириэн. Отринь свое упорство и позволь высшим силам решить все за тебя.  - Отринуть? - не верит девушка, что старый друг может предложить ей нечто подобное - Ты думаешь, я не взывала к Валар о помощи, когда поняла, сколь темной магией осквернил меня некромант?! Хочешь знать, чем они помогли мне? Наделили властью над стихией воды! Вот вся их мне помощь, Глорфиндель! Или ты думаешь, что светлые, оказавшиеся достойными чести здравствовать в блаженных землях эльфы смогут долго выстоять под натиском темных чар? Уверяю тебя, не пройдет и недели с того момента, как моя нога ступит на землю, и Валинор захлебнется в крови! - Сириэн тяжело вздохнула, сбрасывая с себя большую часть запала, и уже более спокойно продолжила - Нет, Глорфиндель. Смерть следует за мной по пятам и я не готова открыть ей дорогу в бессмертные земли… С этими словами девушка трогает замершего и прислушивающегося к разговору Всполоха, только сейчас обратив внимание, что прочие члены отряда также остановились и внимательно слушали их перепалку. Впрочем, какое ей дело до того, что подумают члены отряда… Дальнейшую часть пути они проделывают молча, снова каждый погруженный в свои собственные мысли. Вот только молчание это даже не кажется отдаленно уютным, каким было ранее с Королем под горой. Сириэн чувствует, что Глорфиндель сдерживает собственное негодование, дабы сохранить подобие мира, и гадает: что именно удерживает его рядом с ней? Только ли чувство долга за данное обещание, или в душе светлейшего действительно теплится по отношению к ней теплое чувство? На последнее девушка рассчитывает слабо: разве можно полюбить нечто столь изувеченное, как она? Тем более эльфу… Глупо рассчитывать, что витязь не замечает, во что превратилось ее феа, как уродуют его чары, насланные Сауроном, с каждым годом все больше и больше. От прежней Сириэн ничего не осталось. От этого горько внутри, но сделать ничего, дабы исправить ситуацию, невозможно, поэтому эллет гонит от себя прочь темные мысли, обещая себе обязательно подумать обо всем этом завтра. И все равно черное отчаяние сковывает девушку. Предгорье сменяется густым лесом, Торин просыпается и молча рассматривает окрестности, хмурясь и тяжело дыша, все еще полыхая болезненным жаром, но Сириэн пребывает в некоем подобии транса, не замечая ничего вокруг, когда Асфалот, так и следующий со своим всадником подле нее, останавливается, словно вкопанный.  Этот резкий жест привлекает взгляд девушки исключительно на рефлексах. Еще несколько мгновений уходит на то, чтобы проследить за шокированным взглядом Глорфинделя и ощутить вокруг какую-то зловещую тишину, такую, которая бывает исключительно перед самой бурей. Новый вдох наполняет легкие прогорклым запахом пожарища и смрадом горелой плоти, крови и гниющих тел. Запоздавший взгляд смотрит на черные обугленные стены пожранных огнем домов, от которых все еще тонкой струйкой тянется в небо дымок. Тошнота подкатывает к горлу, стоит ей опустить взгляд на разбросанные изувеченные тела, распростертые на земле. Сириэн быстро отворачивается, боясь, что измученный голодом желудок не выдержит. Она не ела уже одному Эру известно как давно, потому вдвойне не хочет, чтобы ее стошнило желчью. Всполох словно чувствует ее состояние, и отходит немного в сторону, пропуская вперёд притихших членов отряда.  Они останавливаются неподалеку от пепелища, но на достаточном расстоянии, чтобы запах гниющих тел не беспокоил их ноздри, и все же, спешиваться не спешат. Глорфиндель остается вместе с так и сидящими на Всполохе Сириэн и Торином, компанию им составляет Бильбо, чье позеленевшее лицо красноречивее всяких разговоров говорит о том, в каком состоянии пребывает взломщик. Гномы же отправляются на пожарище: осмотреть окрестности, да попытаться найти уцелевших.  Минуты медленно тянутся одна за другой. Сириэн старается гнать прочь мысли о постигшем жителей деревни несчастье, но получается плохо. Прогорклость от дыма продолжает ощущаться во рту отвратительным привкусом, хотя они и отошли на достаточное расстояние. Хочется поскорее уйти, чему только способствует затянувшееся среди присутствующих молчание. Все с трепетом ожидают новостей от гномов, почему-то лелея в груди глупую надежду найти уцелевших, и избегают смотреть в глаза друг другу, будто имеют какое-то отношение к постигшему людей злому року. Лишь Глорфиндель смотрит на Сириэн не отвлекаясь, будто что-то в ней выискивая. Этот взгляд прожигает и смущает, но к тому моменту, как эллет готова уже взорваться, да спросить у светлейшего что же такое в ней так привлекло его взор, как голос приближающегося Двалин обрывает сгустившуюся тишину: - Никого не осталось... - сообщает татуированный кхузд под тяжелые вздохи следующих за ним членов поисковой группы. Его слова отражаются спазмом в груди Сириэн, и, отчасти, она даже счастлива, что все еще может испытывать боль от переживания за других, что душа ее не настолько очерствела. Что не все еще потеряно. Однако, гном подходит ближе, брови его сведены на переносице в замешательстве. Он роется во внутренних карманах куртки и поворачивается к Глорфинделю. - Так странно. Мы нашли лишь вот это. - Двалин вытаскивает на поверхность нечто маленькое, но его плечо закрывает Сириэн обзор.  Светлейший прерывисто вздыхает, переводя на девушку преисполненный ужасом взгляд. В ответ на его действия к эльфийке оборачивается и Двалин, сжимающий в ладони одинокую черную розу. Сердце девушки болезненно замирает в груди, а в ушах стремительно расползается звон. Перед глазами раз за разом всплывает воспоминание о том, как одинокий черный лепесток медленно скользит по воздуху, с легким шорохом ложась на каменный пол. Последний лепесток.  Тошнота подкатывает к горлу настолько стремительно, что Сириэн успевает только вывернуться из неожиданно сжавшейся хватки Торина на ее талии, да буквально спрыгнуть на землю. Ослабшие за последнее время ноги девушки подгибаются и она падает на колени, однако, успевая отползти к ближайшему дереву, где ее выворачивает желчью.  Глорфиндель оказывается рядом мгновенно, удерживая волосы Сириэн, и как только последние спазмы отпускают ее гортань, бережно поднимает шокированную девушку на ноги, слегка встряхивая ее за плечи. - Это ошибка. Это еще ничего не значит! Мало ли, как тут мог оказаться этот цветок. - уговаривает ее светлейший, всматриваясь в глаза, и сам не замечая, как повышает голос до крика, но Сириэн прекрасно все понимает. И знает, что витязь все понимает тоже. Она сама рассказала ему прошлой ночью.  Чувство вины придавливает деву так, словно на нее рухнул по меньше мере потолок тронного зала в Эреборе. Она невольно оглядывается в сторону истлевшей деревни. Столько несчастных загубленных жизней. Раньше смерть неустанно следовала за ней по пятам. Это было ужасно, и именно поэтому эльфийка предпочитала избегать городов и селений. Но как же жить теперь, когда смерть идет еще и впереди нее?