Друг

— Эй, Дилюк! У тебя найдется свободная минутка? — Тома точно для себя решил, что раз ребята ведут себя как несмышленные подростки, им нужна помощь. Пусть он хоть весь отпуск на это потратит — жизнь в Мондштадте без Дилюка и Кэйи вместе его не устраивала. — Да, у меня перерыв, а что? — протирание столов прервал стук дерева. Тома разложил доску. — Сыграем партию? Как же тут откажешь? Старинный друг, любимая игра, да и день хороший. Непревзойденное нападение Томы (где он такому научился?) и не уступающая по уровню защита Дилюка. — Почему вы с Кэйей не хотите быть ближе? Дилюк делает вид, что думает над ходом. Не то, чтобы он не хотел. Он и сам не знает, просто… Страшно. Вдруг Кэйа предаст в момент, когда Дилюк будет беззащитен и открыт? Что ж, это скорее в твоем стиле, Люк. Это ты напал с огненным клеймором на человека, у которого было только оружие да надежда. Которую ты же и погасил. — Это очень сложно. Он все помнит. Помнит животный ужас и отчаяние человека, который не хотел умирать, но жить дальше не мог. Он видел самые уродливые ожоги, и не раз порывался нанести себе такие же за свои действия. Он много думал, но пришел к тому, что кроме Кэйи все равно никого нет. Если он пропадет, гильдия и бровью не поведет, а все магистры Мондштадта и Сенешаль пожмут плечами. Он уверен, один Альберих хотя бы попытается его найти. Если, конечно, Дилюк не попытается уничтожить его перед этим. — Почему ты хотел убить самого близкого человека? — домоправитель продолжал нападение, сбивая чужие пешки. Говорил тихо. Все-таки нелегко спрашивать личные вещи, понимая, что твой друг мог погибнуть от огня своего любимого человека. — Я был не в себе. Да и… Понимаешь, это был совершенно особый случай. Он ведь тебе все рассказал, что ты у меня выпытываешь?! Конечно, неприятно когда ворошат еле затянувшуюся рану. Однако все понимали, что в этой ране огромная мерзкая заноза. Дилюк не любил одиночество, понимал, что Кэйа боится одиночества. Но ведь не хочется ворошить старое. Не хочется делать больно ни себе, ни ему; проще закрыться друг от друга и страдать по отдельности. Партия шла увлекательно, фигуры одна за одной покидали поле. Ладья Дилюка оказывается в ловушке. — Ты же о чем-то думал в тот момент. Ты ведь отчего-то так поступил. Кровь Рагнвиндра закипала. Что, такой тупой? Неужели не понимает? Все шло к тому, что победит Тома. Однако, после того, как ладья выбыла, винодел нашел легчайшую возможность в пару ходов поставить шах и мат. Самодовольно улыбнуться, а потом вспомнить что от него все еще ждут ответа и снова вскипеть. — Шпион — значит угроза. — мужчина шипит. Тома замирает и хмурится. — Шпион? О, архонты! Кто тебя за язык тянул, Дилюк? Если это не упоминалось, значит не зря. У Рагнвиндра пульсирует в голове. Он очень резко понимает, что не может допустить, чтобы кто-то покусился на жизнь Кэйи. Больше никогда и никто. Дилюк себе не простит. Они — все, что осталось друг у друга. Они единственные хранят память друг о друге. Кэйа единственный может заставить сердце Дилюка ухнуть. Инадзумец уже готовится призывать копье, но его зовут по имени. Он ведь не Дилюк, и разум его не застилает чистый гнев. Он слушает. Слышит. — Тома. Он за всю свою жизнь не сделал для Монда ничего плохого. Он его защищает. Я не могу говорить о будущем, но сейчас он не представляет опасности. Не совершай моих ошибок. Во взгляде Дилюка мольба. Тома не ожидал. Дилюк теперь холодный, нелюдимый, точно не сентиментальный. Только он знал одну вещь, которую не знал Тома: Кэйа никогда и ничего не говорит и не делает просто так. А еще очень сильно боится одиночества. И если Рагнвиндр не может переступить через себя и сам избавить брата от боли, то может хотя бы не забирать то, что у него есть. — Если этого не сделал я, то этого не сделаешь и ты. Я не допущу. — винодел сразу хватается за меч и наступает на гостя. Тот убирает оружие и пятится. — Я верю. — Тома становится заметно тише. — я знаю Кэйю. И ты наверняка знаешь его лучше меня. Да и защищать Монд — не моя обязанность. — парень убирает оружие. Длительная пауза. — Люк. Ты сожалеешь? — Не называй меня так! — злобный вгляд. — Еще бы. Но и доверять как раньше я не могу. — Вы были друг другу ближе кого бы то ни было. Ты не думаешь, что лучше хоть попытаться что-то наладить? — Тома выходит из таверны, оставляя Дилюка в очередных раздумиях. — Мы и остались, — шепчет с горечью. Такой, что если бы кто-то услышал — расплакался бы. Они знают друг друга от и до. Они знают страхи, слабости, самые яркие и незаметные достоинства, а еще глубокие и темные вещи. Дилюк знает, где у Кэйи странное белое пятно на коже, а Кэйа — что плечи, грудь и все руки Дилюка усыпаны чудесными веснушками. В памяти Рагнвиндра высечен контур каждого ожога, но он понятия не имеет, что у друга на бедре тонкие белые полосы, и даже думать не захочет, откуда они. Так же, как и Кэйа не знает о количестве и происхождении маленьких ожогов на теле Дилюка. Внезапно появляется беспокойство, которого не было очень давно. Что с Кэйей? Где он сейчас? Он не ранен? Ему плохо? Он спокоен? Он на задании? Тома не попытается его убить? Ведомый невесть чем, Рагнвиндр прикрывает таверну, оставляя уборку на Чарльза и уходит в сторону ущелья Дадаупа. Вчера капитан невзначай бросил, что задание у него там. Винодел улыбается себе. Кэйа ничего не делает просто так.

***

Пошел бы рыцарь на задание с Кли или Эмбер — не лежал бы сейчас, беспрерывно атакуемый ледяными глыбами. Идиот. Что теперь делать? Не подводить же Джин. Мужчина поднимается на негнущиеся ноги и с остервенением бьет несчастный щит несчастного мага Бездны. Вполне возможно, одного из своих родственников. — Прости, дядя. — наконец разбивает щит и буквально в несколько ударов одолевает противника. Утирает кровь с лица. Как же они слабы без своей защиты. Кэйа вымотан и выжат. Мышцы ноют от ударов и элементов, все тело — один большой синяк. Подмороженный и поджаренный. Зато лагеря как не бывало. И он может собственной головой отвечать, что ближайшую неделю торговцы и путешественники могут быть спокойны. Он присаживается, опираясь на камень. Дилюк, в ста метрах заприметивший синюю макушку, замирает. Кэйа не шевелится. Не удосуживается открыть глаза, когда его зовут, только поворачивает голову на звук. Рагнвиндр тяжело дышит. — Кэйа! О, Архонты, только не говори, что ты без сознания… Эй! — винодел хлопает друга по щекам, заставляя приоткрыть глаза. — Люк… — Придурок, совсем головой не думаешь?! — нечеловечески горячие руки ощупывают тело на предмет ранений, — ты же не ранен, чего разлегся?! — О, братишка, я сам о себе позабочусь. — Кэйа улыбается, — мне просто нужно передохнуть. Дилюк оглядывает бледное зеленоватое лицо и темные синяки. Как всегда взвалил на себя всю работу, а остальные прохлаждаются. Они с Джин идеальная парочка, просто замечательная. Оба сгорят прямо за канцелярским столом и не заметят. — Сколько ты спал? — А ты? Дилюк качает головой. Справедливо, но неправильно. — У меня нет идиотской привычки вообще забывать о своих потребностях. Я, по крайней мере, ем. — Умница, братишка, — офицер, смеясь, треплет друга по голове. Рагнвиндр рычит и поднимает Кэйю на руки. — Да нихрена ты не позаботишься, я же тебя знаю. И сколько раз повторять, мы не братья! — Дилюк краснеет от злости и хмурится, но только крепче прижимает чужое тело. Только в середине пути капитан замечает мокрые дорожки на щеках, на которых он знает наизусть каждую веснушку. — Кэйа, только не отключайся. Сейчас придем к тебе в квартиру, Тома приготовит самую вкусную еду, и ты больше не будешь голодать, ладно? Кэйа хочет спросить, с чего он такой заботливый, и заходится в кашле. Он бы душу продал за теплую улыбку Дилюка, когда он ставит на стол «Однажды в Мондштадте».