Но вспомните: и вы, заразу источая, Вы трупом ляжете гнилым, Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая, Вы, лучезарный серафим. И вас, красавица, и вас коснётся тленье, И вы сгниёте до костей, Одетая в цветы под скорбные моленья, Добыча гробовых гостей. Скажите же червям, когда начнут, целуя, Вас пожирать во тьме сырой, Что тленной красоты — навеки сберегу я И форму, и бессмертный строй.
Чимин лениво открыл глаза, и, приходя в сознание, попытался вспомнить, кто он и, собственно, где он. Вид опущенных жалюзи и виниловых обоев дал понять, что Чимин не дома, а воспоминания ударом в гонг заставили его подскочить с кровати и тянуть за ниточки фрагментов памяти о ночи, которая привела его в эту комнату, кажется, на втором этаже. И Чимин почти взвыл, когда, заглянув за плечо, увидел фигуру, укрытую одеялом, мирно вздымающуюся при тихих вдохах. Мы — игрушки судьбы. Вспоминаешь божественные, умопомрачительные мгновения, Расколовшиеся на части с наступлением утра. И теперь мы такие одинокие. Навязчивый вкус сожаления и боли горечью окутал сухой язык, когда воспоминания начали потихоньку скрестись в дверь чиминового сознания, заставляя его вздрагивать от нахлынувшего отвращения и кусать щёки в попытках понять, как улизнуть незамеченным. Кто из нас сдался первым? Взгляд хаотично бегал по комнате в поисках вещей. Чимин поёжился от декабрьской прохлады, проникнувшей через приоткрытое окно, и принялся на цыпочках ходить по комнате и собирать, попутно надевая, свою одежду. Этот день явно мог начаться лучше, если бы прошлая ночь не кончилась так неправильно. Сколько ещё это будет продолжаться — неизвестно, но Чимин не хочет принимать никаких истин, кроме «сейчас», «раз и навсегда» и «это всё — сплошная ошибка». Если бы он был беспринципным и легкомысленным, то давно бы забил на все факторы, которые прямо кричат: «Ты должен прекратить эту игру». И продолжал бы насыщаться теплотой касаний и стонов, которые, как ни странно, отказываются покидать его голову, намекая на ПМЖ визу. Но Чимин достаточно зрелый и явно способен окончить это недоразумение. Это крышесносное, дурманящее, будоражащее недоразумение. Защити меня от моих желаний. Он наспех поправляет волосы и выходит из комнаты, тихо прикрывая дверь, и, впопыхах спускаясь по лестнице, открывает непрочитанные сообщения.***
Чонгук гипнотизирует миску уже довольно долго, видимо, ожидая, что ложка в ней сама вывалит едва тронутую кашу в унитаз и жизнеутверждающе нажмёт на кнопку слива. Но почему-то этого не происходит, и Чонгуку остаётся лишь дальше нерасторопно потягивать кофе, сверля тарелку взглядом. Он уже несколько часов сидит в одиночестве, которое по-настоящему душит и топит в непонимании, сомнениях, стыде перед самим собой и своей совестью. Слабак. Ещё и эта каша так нагло смотрит на него из миски с цыплятами. Хочется просто запульнуть её в стену, но тогда Чимин расстроится, а боль, опоясывающая голову, сожмётся тугим обручем, парализует и заставит стиснуть зубы, чтобы не закричать./flashback/
— Чонгук. В волосах что-то мягко зашуршало. — Чонгук, проснись, пожалуйста. Недовольное мычание вырвалось само, и Чонгук, потихоньку начиная приходить в себя ото сна, лениво накрылся одеялом с головой. Голос, разбудивший его, был вязким, тягучим, слегка хриплым и убаюкивающе тихим. Чонгуку хотелось блаженно раствориться в нём под «Ave Maria», но баритон вдруг требовательно повторил: — Чонгук, проснись, — Тэхён слегка затормошил чонгуково плечо. — Мне срочно нужно уходить через час. Организм тут же нажал кнопку экстренного пробуждения, и Чонгук вскочил, будто ошпаренный, тупо уставившись на склонившегося над ним Тэхёна. — Прости, пожалуйста, что бужу тебя так рано, я и сам не ожидал. Мне нужно на работу. Как можно быстрее. Чонгук всё ещё не понимал, что происходит, поэтому лишь вопросительно свёл брови к переносице. Тэхён бегло оглядел его лицо и усмехнулся: Чонгук такой мягкий, взъерошенный, тёплый после сна, слегка припухший и растерянный. — Сегодня ревизия. Мой сменщик позвонил и попросил помочь. Чонгук потёр глаза. — Я работаю в зоомагазине. Ничего особенного, — Тэхён потянулся по пути к своей комнате. — Прости, мне действительно нужно спешить, — закончил он мягко и прикрыл за собой дверь. «О не-ет…» Чонгук зажмурился, посчитал в уме до десяти, открыл веки: ничего не изменилось. Тогда он осторожно толкнул пальцем глаз: всё так же. Он прямо в одежде сидел на неразложенном диване, укрывшись одеялом, всё ещё держа в руках подушку, которую, видимо, обнимал во сне вместо того, чтобы традиционно расположить на ней голову. Он помнит всё, что было вчера. Помнит, как познакомился с Тэхёном, как они вдвоём удалились, как он впервые употребил, как не хотел отпускать Тэхёна спать в другую комнату и как поленился элементарно снять штаны, укладываясь спать, слушая возню за стеной. Так неправильно. Так нельзя. Чонгук, быстро обуваясь, попутно вызывая такси через приложение, проклинал алкоголь, Чимина и Хосока. Сколько ещё раз этим двоим нужно сказать, что ему не нужны никакие новые знакомства, веселье и праздники? Чонгуку вполне хватает его скромной компании, а новых друзей он не радует. Только если под спиртным, как оказалось. Ему вдруг стало неловко от того, что он вообще говорил с Тэхёном, а уж тем более от того, что переночевал у него, воспринимая происходящее на пьяную голову так, будто это в порядке вещей. Будто так и должно было случиться. Наговорил ему всякого, задремал у него в руках, хотел улечься с ним. Мрак, да и только. Вот до чего доводит тактильность, которую так долго и усердно прячут в себе. Чонгук, не попрощавшись, выбежал из квартиры в надежде, что Тэхён не ринется за ним, пока он будет ждать такси./end of flashback/
Со стороны коридора послышался скрип замочной скважины, но ни он, ни возня в прихожей не заставили Чонгука встать и встретить пришедшего. Чимин опёрся о дверной проём кухни, взволнованно и с какой-то глупой улыбкой поздоровался. Чонгук ничего не успел ответить, потому что за спиной Чимина явно что-то происходило. В подтверждение этому послышались торопливые шаги, и мимо пробежал Хосок, прикрывая рот одной рукой, а другой — энергично махая Чонгуку. Когда дверь (судя по всему, в ванную комнату) за Хосоком закрылась, Чимин лишь улыбнулся шире, всё с тем же нелепо глупым выражением лица. Чонгук перевёл взгляд в сторону ванной, где из Хосока выходила душа (только почему-то через рот), как бы спрашивая, чего это тут происходит. — Ему ужасно плохо, а до общежития ехать дольше, чем до нас, — Чимин устроился за столом напротив Чонгука. — Я на Хосока чуть не сел, думая, что это куча вещей на диване, а он, оказывается, там уснул. В клубочек свернулся и уснул. Решил отвезти его к нам. Ты же не против? — Если честно, я только за. Втроём веселее, — под фанфары хосоковых мучений ответил Чонгук. Чимин тихо просмеялся, оборачиваясь в сторону ванной. — Мне кажется, ему не до веселья. — Опа. А ну-ка… — Чонгук резко встал, подошёл к другу, взял его за голову, не позволяя отвернуться, и приспустил длинный ворот его свитера. — Это ещё что? — Что? Что? Что там? — перепугался Чимин. — А ну снимай, — он улыбнулся уголком губ и слегка дёрнул свитер. Чимин непонимающе посмотрел на стоящего над ним Чонгука, напряжённо выдохнул, примерно представляя, что увидел Чонгук, и стянул с себя кофту. — Вот это тебя заклеймили, — Чонгук удивлённо прыснул, оглядывая чиминово тело. На шее красовались два багряных засоса, под грудью россыпь была частой настолько, что это выглядело, как сплошная большая гематома, а на ключице созвездиями расположились следы от зубов. Чимин мелко оглядел себя и рванул к зеркалу в прихожей. Спустя секунду оттуда же послышался сдавленный скулёж, причём явно недовольный. Чимин вернулся на место поникшим и малость взбешённым, на что Чонгук лишь вновь звонко захохотал, хлопая в ладоши. — Слушай, а выглядит-то красиво. Жаль, не узор какой-нибудь, а то со стороны можно подумать, что тебя отпинали ночью. Чего скрывать, проснувшись, Чимин чувствовал себя именно так. — Ой, отвянь… — Да ладно тебе, — Чонгук улыбался дружелюбно, с любовью. И так красиво… — Лучше расскажи мне, кто это тебя так обсосал, — то ли Чимин от похмелья был плох в меткости, то ли чонгуковы рефлексы были достаточно развиты, чтобы уклониться от грустно пролетающей над его головой кофты. — Неважно. — Да брось, ты даже мне рассказать не можешь? Я же твой друг. Грубо срифмовав про себя последнее заказанное слово, Чимин вздохнул и откинул голову назад, прикрыв глаза. — Ты её не знаешь. — С чего ты взял? Она же явно на нашем факультете учится. Красивая хоть? — Я иногда жалею, что поступил с тобой на программиста, а не на графического дизайнера, как хотел, — выдохнул Чимин, на что Чонгук лишь вновь засмеялся. Он знал, что его дражайший друг не хотел рисовать по шаблону и заказу, превращая любимое дело в рутинную работу. Хотелось творить что-то своё. — Ты её не знаешь, говорю тебе. — Ну хорошо, хорошо. Ты только ответь: она красивая? У вас будет продолжение? Чимин раздражённо зарычал. — Да. Нет. Ещё вопросы? — он скрестил руки на голой груди. — Тише, тише. Я тебя понял, — Чонгук усмехнулся и отпил кофе, встречая взглядом замученного Хосока. Тот без слов опустился на стул рядом с Чимином, потерянно глядя перед собой, и отобрал из чонгуковых рук кружку, делая несколько глотков кофе. Остальные двое также молча следили за его действиями. — Слишком сладко, — констатировал Хосок, поморщившись. — Тогда свой налей, — Чонгук отобрал кружку. — Ты когда успел… Так? Хосок был явно не с ними. Он, словно под кучей успокоительных, медленно повернул голову, оглядел туловище Чимина и лишь вопросительно повёл бровью. — Не спрашивай. — Не буду. — Чонгук, — Чимин решил перевести тему, — а где и с кем ты был ночью? Вот он: вопрос, которого так боялся Чонгук. И вроде ничего страшного или плохого не произошло, но на душе кошки скребутся, выцарапывая имя из пяти букв. Прошло уже около шести часов, Чонгука попустило, и он не злился ни на Чимина, ни на Хосока. Только на себя, потому что позволил Тэхёну так нагло выбить дверь своей мирной жизни и ворваться в неё так ослепительно ярко и неожиданно, что чувство реального улетучивается, и сердце ходуном от ярости. А ещё Чонгуку было стыдно за то, что он поступил так грубо: не сказал ни слова на прощание, не поблагодарил. Просто ушёл, должно быть, обидев и расстроив не желавшего ему зла Тэхёна. И наконец: Чонгук ненавидит наркотики. Любые. Каким бы ни был эффект каждого. Именно из-за них его жизнь повернула не туда, разбив вдребезги всё то хрупкое, что Чонгук так усердно и с такой нежностью строил. Винить друзей в том, что он дал слабину, не хочется от слова совсем. Винить нужно только себя, свой опьянённый непонятно чем мозг: то ли смесью виски с содовой, то ли обаянием этого кудрявого чудика в отглаженных слаксах. На вопрос самому себе «зачем?» Чонгук отвечает унылое «не знаю». И это лишь больше и больше бесит, злит, раздражает. Хочется дать себе бодрую такую пощёчину. А может и две. Да хоть все десять, но разве это что-то исправит? Я полон духа, но теряю чувства. — С парнем. У него дома, — коротко и ясно ответил Чонгук, витая в своих мыслях. Парни приняли его потерянное выражение лица и такие неоднозначные слова как-то не так. Чонгук тут же осёкся, заметив остолбеневшего Чимина и поперхнувшегося Хосока, который лишь маскировал свой смех. — Да нет же! Я не в этом смысле. Чимин слегка расслабился, но продолжил пожирать Чонгука выжидающим взглядом, как бы боясь спросить суть. — Я, — продолжил Чонгук, — познакомился с парнем. Ким Тэхён с филологического. Странный малый: пришёл на вечеринку чужого факультета один, весь нарядный, в рубашке… — А, я его видел, да! — прервал Хосок, возбуждённо указывая пальцем на Чонгука. — Я ещё тогда подумал, что он по ошибке попал туда. Чонгук потёр шею, смотря под ноги, кивнул и продолжил: — Я тогда какой-то бред наговорил, — он втянул голову, — …что он красивый, и что вас, — Чонгук указал подбородком на Чимина, — надо познакомить, чтобы ты его портрет нарисовал… Тот лишь дёрнул уголком губ и начал барабанить пальцами по столу. — Чего-чего ты сказал? — Хосок пристально вытаращился на вмиг покрасневшего Чонгука и усмехнулся. — Что слышал. Я вообще какой-то абсурд нёс, а он, представляете, его поддерживал. Мне тогда так интересно стало, что это за кадр такой, что я предложил уйти куда-нибудь, просто, чтобы поболтать… — И вы пошли к нему. Так, — Хосок перегляделся с Чимином. — Так. Я там… Ну… — замялся Чонгук. Этого говорить вообще не хотелось, но перед ним его друзья. Может, они с Хосоком не так близки, как с Чимином, но ему однозначно можно доверять. — В общем, я впервые попробовал травку. Чимин сжал губы и медленно закрыл глаза. Хосок же посмотрел вправо вверх, на секунду задумавшись о чём-то, а затем вновь перевёл взгляд на Чонгука и кивнул. — В общем… Было весело: мы много ели, шутили. Он интересный человек. Умный очень. Рассказывал что-то про… Как её… Артемиду и Каллисто. — О! Большая Медведица? — Хосок с улыбкой склонил голову, вопросительно изогнув брови. — Именно. Кстати, Чимин, — тот разочарованно посмотрел в чонгуковы бездонные глаза, — помнишь эту бодлеровскую поэму о гашише? — Чимин прочистил горло и утвердительно моргнул. — Тэхён говорил о ней. Даже процитировал что-то. В общем, он тоже любит твоего Бодлера. — Супер, — равнодушно поднял Чимин большой палец. — Во сколько ты вернулся? — Около одиннадцати. — Ты у него ночевал, что ли? Чонгук утвердительно кивнул Хосоку. — Каким чудом ты там остался? — Он не хотел отпускать. Да я и сам был… — Чонгук щёлкнул пальцем по горлу, намекая на своё тогдашнее состояние. — Это какой-то сюр. Представляете, мы с ним… Боже, — он поморщился и принялся тереть глаза. Чимин закусил губу и приставил кулак ко рту. Хосок терпеливо хранил молчание. — Мы с ним обнимались. И я просил его поспать со мной. А утром сбежал. Все тихо облегчённо выдохнули. — И что? Почему сбежал-то? — первым подал голос Чимин. — Я покурил травку. Я с незнакомцем обнимался ночью. С парнем, Чимин, с таким же мужиком, как я, ты и Хосок. Последний встрепенулся и непонимающе нахмурил брови. — И что? — Разве это нормально? — То, что ты вдруг вышел из зоны комфорта и забил на принципы — нет, не нормально для тебя, но очень здорово в целом. То, что ты обнимался с… — …Тэхёном. — …с Тэхёном — тоже не нормально для тебя и тоже очень здорово. — Дружище, я ещё раз повторяю: я провёл очень даже романтичную ночь с парнем, с которым познакомился тогда же. — Может, это судьба, Чонгук. — Я не собираюсь с ним общаться. — Почему? — Ай! — раздражённо протянул Чонгук и схватился за голову. — Потому что мне стыдно. — Ну обнимался и обнимался, чего такого? Он ведь против не был? Не был. Тебе понравилось в его компании? Однозначно. Почему ты всё никак не можешь впустить кого-то в свою жизнь? Я уверен, вы стали бы отличными друзьями, не сбеги ты от него по непонятным никому причинам. Почему ты отвергаешь наши попытки вдохнуть в тебя жизнь? Загоняешься по мелочам, бесит, кончай! — выпалил Чимин и покинул комнату, по пути роняя ворчливое «детский сад развёл тут, напугал до чёртиков». Чонгук ошалело проводил его взглядом и уставился на Хосока. Тот лишь махнул рукой, мол, утро у него не доброе, забудь. — Меня больше интересует не это, — он вновь отпил чонгуков кофе и поморщился. — Почему ты тогда употребил наркотик? Хосок стопроцентно, однозначно станет отличным психологом, когда выпустится. Хоть биохим и физмат в их университете считался одним — научно-техническим — факультетом, студенты не особо контактировали подразделениями. Но Хосока это всегда мало смущало: он с лёгкостью познакомился с Чимином, а после — с Чонгуком. Он не был таким же, как его однокурсники с кафедры естественных наук: дышащим лишь методичками и живущим лишь учёбой. Хосок очень даже коммуникабельный, не мыслящий предрассудками. Он знает, на какие точки нужно давить, чтобы расположить к себе. И знает, на что давить, чтобы выудить интересующую его правду, поставить на место, открыть глаза. В случае Чонгука — на травмы. — Не знаю. Я был пьян. — И как тебе? — Мерзко. — Не ври. Чонгук посмотрел на Хосока и грустно улыбнулся. — Понравилось, — он протянул это признание самому себе, в мыслях проклиная Хосока, — но сейчас я чувствую себя ужасно. Морально. — Понимаю тебя. Но и ты должен кое-что понять. Это другое. Не тот наркотик, из-за которого можно… — Перестань, — Чонгук сморщился и забарабанил пальцами по столу. — Хорошо. Послушай и поверь: то, что ты сделал это, даже будучи пьяным, может говорить о том, что ты постепенно избавляешься от выдуманных самим собой правил, запретов. И от дурацких принципов. Знаю, мне не стоит так отзываться о твоих принципах, но сейчас я говорю как друг, а не как врач. Тебе стоит просто принять произошедшее вчера. Принять как факт и то, что ты сам убедился в отсутствии плохого влияния что травки, что новых знакомств. Можешь спорить и опять причитать о том, что боже, Хосок, я обнимался с парнем, но ты и сам знаешь, что всё хорошо. И что тебе это нужно. Я имею в виду физический контакт. Общение и новые связи — само собой разумеющееся. — Опять терапию решил провести? — Именно. Можешь не мучиться и не раздумывать о моих словах. Просто поверь, что я говорю правду. Ну, или хочешь, я проведу с тобой беседу о вреде травки? Так, ради галочки. Чонгук отмахнулся. — Мне её Чимин проведёт, спасибо. — Не проведёт, я поговорю с ним, — Хосок доброжелательно подмигнул. — Но вот Тэхён… — он хитро улыбнулся и задумался, — зря ты так. Очень даже. Попробуй с ним ещё пообщаться. Не умрёшь же ты от этого. И тут Чонгук кое-что понял: у него нет никаких тэхёновых контактов. Ни номера, ни почты, ни другого способа связаться с ним. Замаскировав своё разочарование от Хосока и от самого себя, Чонгук, насколько позволяло его актерское мастерство, безразлично бросил: — Мы не обменялись номерами. Немного помолчав, Хосок ответил короткое «ясно». — Слушай, — Чонгук ткнул собеседника в плечо, — ты тоже считаешь, что я «детский сад развёл»? — Нет, — Хосок встал и направился к выходу из кухни, — просто у Чимина к тебе другое отношение. — О чём ты? — остановил его Чонгук. — Он заботится, переживает. Как старший брат. А я не твой старший брат. Я — друг, который лишь понимает чуть больше Чимина. Хосок прикрыл за собой дверь балкона и устроился на табурете, взяв сигарету из лежащей на подоконнике пачки. — Опять? Чимин выпустил дым тонкой струйкой, не отвлекаясь от наблюдения за мирно падающими хлопьями снега. — Опять. — Заканчивайте эти игры, — Хосок прикурил от протянутой ему зажигалки и надел капюшон куртки, поёжившись от холода, — до хорошего не доведёт. Молча соглашаясь со словами Хосока, Чимин сделал последнюю затяжку и потушил бычок в пепельнице, выдыхая терпкий дым. — Поговоришь с ним? Чтобы оставил в покое. — Уже говорил, — пожал плечами Хосок, смакуя вишнёвое послевкусие дорогих чиминовых сигарет. — Думаешь… — прервавшись на полуслове, Хосок обернулся на шум за дверью, опасаясь выдать чужую тайну. Сквозь стекло двери парни увидели, как Чонгук ставит две кружки на журнальный столик, убегая на кухню, видимо, за третьей. — Заботливый он у тебя. — Заботливый, — подтвердил Чимин, наблюдая, как Чонгук с кружкой в руке застыл, стоя на одной ноге, в попытках отогнать другой ногой игривого Тэяна. — Мне всегда было интересно, Чимин, почему он тебе нравится? — Само как-то вышло. Лет десять рука об руку уже… Считая те четыре года, которые я жил в другом городе. — Само, значит… Думаешь? Чимин вздохнул и шмыгнул носом. Эту его привычку Хосок заметил давно: он так делал, когда не знал, что сказать. — Переживаешь из-за того, что он попробовал травку? — Немного. — Ревнуешь? — Нет. — Я бы ревновал на твоём месте. Друг несколько лет общается по большей части с тобой, а тут нарисовался какой-то Тэхён. — Разве мы не этого добивались? Ты вроде и сам сказал, что ему нужно выходить в свет. Хотя бы иногда. — Чимин, — он выжидающе посмотрел на Хосока, — я же вижу. — Я не хочу об этом говорить. Можешь просто дать совет, как обычно, и мы оставим эту тему. Хосок усмехнулся, и дым вышел из его носа. — А что советовать? Ну ревнуй на здоровье, я всё понимаю. Думаю, Чонгук тоже ревновал первое время и начал со мной общаться только из-за этого. Пройдёт. Ты ведь ему добра желаешь. — Добра ему, люлей — Тэхёну. — Да брось. Ты же не думаешь, что он заставил его курить дурь? — А чего улыбаешься? Чего улыбаешься-то? — Чимин в шутку замахнулся на Хосока, на что тот захохотал. — Мы же даже не знаем, что это за Тэхён такой. Мало ли, чем он ещё балуется, Хосок, — проговорил он со всей серьёзностью. — Я просто очень боюсь, что Чонгук может попасть под плохое влияние. — А вот это другой разговор. — Было бы неплохо узнать, кто он, этот Тэхён, познакомиться… Хосок отрицательно мыкнул и, сделав две короткие затяжки, отправил окурок в пепельницу. — Вряд ли они вновь пересекутся. Ни номеров, ни почты друг друга. Да и в любом случае Чонгуку вряд ли это особо интересно. — Мы учимся в одном университете. Мало ли что… — Даже если они возобновят общение, мы об этом узнаем. А там — дело за малым. Познакомиться с ним поближе не составит труда. Чимин нахмурил брови и задумался. — Две недели каникул. Может, он и забудет об этом Тэхёне к началу второго семестра. — Может и забудет. Только кому от этого будет лучше? Чимину. — Да, ещё кое-что, — Хосок встал. — Не нагружай Чонгука разговорами о вреде наркотиков, он и сам всё знает. Ферштейн? — Ферштейн, — закончил Чимин.***
Прошла неделя каникул, наступил январь. Хосок отпраздновал Новый год с Чимином и Чонгуком и каждый день гостил в их квартире. Чимин в общем-то не был против, а Чонгук и вовсе был рад, что Хосок потихоньку становится частью его семьи. Поэтому по прошествии той самой недели посоветовался с Чимином и предложил Хосоку переехать к ним: в их пустующую гостиную, где стоял только диван, да журнальный столик. Телевизор парни продали за ненадобностью ещё во время ремонта: ни Чонгук, ни Чимин не считали эту вещь необходимой или интересной, а вот деньги никогда не помешают. Диван и столик же благородно пощадили. В конечном итоге гостиная стала совсем ненужной комнатой, в которой они имели обычай сидеть только, когда Хосок заходил в гости. Поэтому вопрос с непосредственным местом жительства оставался закрытым, не успев толком возникнуть. Было решено к концу каникул помочь Хосоку перевезти его стол, стойку для одежды и другие мелочи по типу ноутбука и одежды. Втроём действительно веселее. И дешевле. А Хосок — парень практичный, и его мало волновало даже то, что гостиная — комната проходная. Пару раз он пропадал на весь день и возвращался вечером, коротко замечая, что был с Юнги. Иногда не запирал дверь в ванной. Часто забирал Тэяна спать к себе. Без стеснения входил в чонгукову комнату и забирал оттуда посуду, мыл и убирал на законное место. Постепенно вынес почти всю накопившуюся. В общем-то особенности жизни с Хосоком заканчивались на этом. Между тем, Чимин оказался совершенно не прав в своих словах о том, что за каникулы Чонгук забудет о Тэхёне. Только если наполовину: прошла лишь одна из двух недель. Первые дни Чонгук лишь отгонял мысли о Тэхёне, зарываясь в работу, сидя перед монитором допоздна. Работать в общем-то выходило слегка менее продуктивно, чем обычно. В голову мало-помалу стучала мысль о том, что Тэхён — действительно интересный человек, а Чонгук — запутавшийся в себе трус. Но он лишь успокаивал себя тем, что, должно быть, его просто грызёт совесть за нелепый побег. Но потом началось полное сумасшествие. Чонгук засыпал и просыпался с тэхёновым именем в голове. Мог посреди разговора уйти в свои мысли или две минуты размеренно водить чайную ложку по кругу в кружке с кофе, уставившись перед собой бездумным взглядом. Апогеем ситуации стал момент, когда Чонгук обратился к Хосоку не иначе как «Тэхён». Тот, конечно, благородно пропустил это мимо ушей и лишь ехидно так улыбнулся, продолжив диалог. Чонгук тогда едва не умер от стыда. И вот, к началу последней недели каникул Чонгуку хочется выть. Его всегда тянуло к странностям, но он никогда бы не подумал, что этой странностью будет вполне себе живой человек. И уже не весело. Совсем. Чонгук не хочет позволять кому-то ещё нарушать его идиллию, разрушать тот барьер, которым он оградил себя от неизведанного, возможно, опасного. Эта назойливая тяга к Тэхёну совершенно выбивала из колеи и заставляла чуть ли не выть в подушку по ночам. Что-то подсказывало, что Тэхёну одиноко. До боли в груди и кома в горле одиноко. И по какой-то причине Чонгуку хотелось вцепиться в это одиночество и отодрать его от Тэхёна, чтобы тот и дальше улыбался, смеялся. «А мне вот одиноко…» Но Чонгук всегда пресекал такие мысли. Не может он быть одиноким. Но если так, то зачем он пришёл на ту злосчастную вечеринку именно с целью познакомиться с кем-нибудь? Дурак! Сидит и думает, ходит и думает о парне, с которым общался один раз в жизни. И который однозначно уже забыл Чонгука и его глупые-преглупые комплексы. Нет. Чонгук будет сильным до конца. Не даст его гипертрофированному чувству вины вновь обуздать себя с прежней силой. Он ни за что не пустит Тэхёна в свою жизнь. А пока пусть наслаждается последними деньками в чонгуковой голове.***
— Юнги хочет поболтать с тобой. Хосок поставил перед Чонгуком тарелку с завтраком. — Юнги чего? — прочистил он горло. — Ты же слышал с первого раза, так почему хочешь, чтобы я повторил? — Хосок сел напротив и приступил к еде. — Ну… — смутился Чонгук. — А о чём он, собственно, хочет поболтать? — Я не уточнил. — Почему? Знал же, что спрошу. — Знал. Но я не вмешиваюсь в чужие дела, в особенности в ваши, если ты не заметил. Уже полгода как как. Цокнув, Чонгук принялся подцеплять вилкой куски бекона с яичницы. Хосок поступает правильно, но иногда это выводит из себя. — Тогда я не согласен. — Одно скажу точно: драться никто не собирается. — Это ещё как посмотреть… — Отставить ребячество! Чонгук скривил выражение лица и передразнил. — Моё дело — передать. Соглашаться или нет — дело твоё. А что насчёт Тэхёна? Чёрт. Сердце сжалось до размеров атома, но с каким же грохотом обрушилось вниз, куда-то в район живота. Хосок прямолинейный до невозможности, и это вышибает из Чонгука желание завтракать, да и в целом вести беседы сейчас. Он махнул рукой. — Забудь о нём. — Ты это себе? — Хосок с вызовом посмотрел Чонгуку в глаза, вскинув бровь. — Я вижу, тебе нравится жить в общаге, — процедил Чонгук с намёком. — А тебе — придумывать себе проблемы и мучиться от страха перед общением. Чонгук пригрозил ему вилкой, поджав губы и сведя брови к переносице. — Всё-то ты знаешь. — А то. Чонгук уткнулся в тарелку. Возможно, ему стоит открыться перед Хосоком, который и так всё видит. Возможно, стоит послушаться его советов. Он действительно хороший психолог уже на втором курсе, и Чонгуку нравилась его философия жизни, но он всегда упрямо шёл параллельно ей, не желая поступать так, как советует Хосок. Страх неизведанного — отец всех страхов, и Чонгук это прекрасно понимал. Частичка за частичкой он собирает остатки решительности и смелости, чтобы выложить Хосоку всё. Обычно с этим не возникало проблем. Но не сейчас. Признаться ему равно признаться себе, чего так страшился Чонгук на протяжении полутора недель. Чонгук издал короткое «кхм», привлекая к себе внимание. А потом выпалил. Вещал упорно, долго, красочно описывая подробности той ночи, которые нарочно не рассказал сразу. Вещал с чувством. Прямо-таки декламировал о своих мыслях за последнее время, о трудностях с концентрацией. Мысленно отчаянно цеплялся за Хосока, игнорируя ком в горле, в надежде, что тот даст ему затрещину, увидев проступившую в глазах влагу. Страшно. Панически страшно подпускать к себе кого-то. Потому что терять ещё страшнее. И Чонгук лучше всех знает об этом. Он прекрасно помнит, как несколько лет назад не раз плакал в чиминово плечо, умоляя его никогда не уходить, не оставлять, не бросать одного. И как тот поклялся быть рядом всегда. Чонгук заклеймил, казалось, всего Чимина своими слезами и мольбами. Бредил в приступах панических атак, шепча жалостное «прошу», эгоистично утирая Чимином ручьи из глаз, впитывая в себя клятвы и слова такой нужной поддержки. Каждый близкий человек в жизни Чонгука — настоящий луч света среди непроглядных свинцовых туч, нависших уже давно. И он готов и сейчас встать на колени перед Хосоком с благодарностями и признаниями в братской любви. Эмоции переполняют и льются через край вместе со слезами, потому что исповедь о тяге к дружбе с Тэхёном превратилась в банальное признание: Чонгуку одиноко. Дыра, зияющая в сердце, не разрастается с течением лет лишь благодаря Хосоку с Чимином. Но она не зарастает. И не собирается. Хосок слушал дрожащий голос друга, не смея перебивать, и тактично игнорируя первую слезу, что катится по чонгуковой щеке. А когда тот потерялся в словах, не совладав с чувствами, и просто заревел, Хосок подскочил и встал на колени перед Чонгуком, крепко прижав его к себе. Чонгук вдруг взвыл пуще прежнего, ощутив их с Хосоком первые объятия, и робко обхватил его, чуть склонившись. Что-то в Хосоке покрывается трещинами и тихо ломается, когда он видит такого Чонгука: беззащитного, разлившимся ручьём, ранимого, а не неприемлющим сантименты и всякую нежность в касаниях кого бы то ни было. Что-то ломается, и Хосоку вдруг тоже хочется плакать. Ни один их разговор, насколько бы он ни был откровенным, не кончался так: в объятиях поддержки. Ни Хосок, ни Чонгук не обнажали, не выворачивали свои души друг перед другом настолько. И уже не хочется читать нотации, давать какие-то бессмысленные сейчас советы. Хочется просто дать волю эмоциям: что чужим, что своим. — Что происходит? — едва проснувшийся Чимин вломился в кухню и обомлел от картины: один его друг плачет, другой, неожиданно для себя и остальных, прижимает к себе, зажмурившись и уткнувшись лбом в чонгуково плечо, впитывая всю боль, что он носит внутри.***
— Вы точно вдвоём справитесь? Чонгук обвёл взглядом собирающихся в коридоре Чимина и Хосока. — Сто процентов. Не беспокойся. — Отдыхай. Иначе мы опять вернёмся к разговору о том, почему ты перестал принимать лекарства, — недовольно и строго сказал Чимин. Было неловко прежде всего перед Хосоком. Их минутная слабость теперь запомнится на полжизни. С одной стороны, как именно слабость, а с другой, как то, что сблизило, породнило. Пару часов назад Хосок по-настоящему разделил проблему Чонгука, а не просто начал «лечить», как он делал это обычно. Хотя к вопросу лечения он ещё однозначно вернётся, но лишь после того, как они с Чимином перевезут его вещи. Но Чонгук всё понял ещё во время своего монолога, поэтому, как только дверь за друзьями закрылась, он отпустил Тэяна с рук, перед этим по обычаю чмокнув, и ринулся в свою комнату. Телефон. Приложение такси. История поездок. Адрес. Гугл-карты. Ближайшие к адресу зоомагазины. Один на весь квартал. Джинсы, носки, кофта, рюкзак. Наушники, ключи, щелчок выключателя в коридоре. Щелчок гусеницы в замке входной двери. И, наконец, щелчок ремня безопасности в такси. Слушая, как гудит двигатель машины, Чонгук напряжённо теребил ткань джинсов и кусал губы. С каждым километром страх окутывал всё больше, затаптывая решимость действий и как бы внушая, что Чонгук обезумел совершенно, слетел с катушек. Может, и так, но это один из самых смелых поступков в его жизни. Если не самый смелый. Чонгук медленно отстёгивался, расплачивался с водителем и так же медленно покидал машину, желая оттянуть задуманное на несколько, если не дней, то хотя бы минут. Но вот он уже стоит у входа в зоомагазин, дыша через раз, пытаясь унять стук собственного сердца, убеждая себя в том, что всё в порядке. Музыка ветра на двери приветственно звякнула. Чонгук боязливо огляделся в поисках продавца и потерял дар речи: то ли от облегчения, то ли от разочарования. — Добрый день, — продавец, до этого лениво откинувшийся на стуле за прилавком, вскочил и слегка поклонился. — Я могу вам чем-нибудь помочь? Это явно не Тэхён. Чонгук подошёл к прилавку, по пути оглядываясь на клетки и аквариумы с животными разных видов. — Здравствуйте. Вообще-то можете. Сейчас задам странный вопрос, простите, пожалуйста, заранее, — он смущённо кашлянул и потёр шею. — У вас сменщик есть ведь? Парень за прилавком вопросительно поднял брови. — Конечно… — Прошу, простите, но это очень важно, — Чонгук опустил голову, собираясь с мыслями, а затем умоляюще посмотрел продавцу прямо в глаза. — Как его зовут? Случайно не Ким Тэхён? Продавец чуть повёл подбородком, с непониманием уставившись на еле дышащего Чонгука. — Ким Тэхён. Верно. — Тэхён... — тихо повторил Чонгук и, улыбнувшись, облегчённо выдохнул. — Прошу, скажите, могли бы вы дать мне его номер, почту или хоть какой-нибудь контакт? — А в чём, собственно, дело? Я не могу размениваться чужим номером направо-налево, — парень явно насторожился. — Всё в порядке, в порядке, — замахал Чонгук руками перед собой. — Я не коллектор, и не из полиции. Ничего такого. Я просто познакомился с ним не так давно, но обстоятельства… Эм… Не позволили взять его номер. Несколько секунд продавец глядел ему в глаза, а затем, вздохнув, ответил: — Молодой человек, я всё понимаю, честно. Но просто так я не могу это сделать. Давайте так: вы скажете мне своё имя, а я позвоню Тэхёну и узнаю, могу ли дать вам его номер. Идёт? — Идёт, — Чонгук вновь напрягся. — Чон Чонгук. — Хорошо, — сказал продавец, листая меню контактов в телефоне, а спустя пару секунд приставил его к уху. Всё в момент стало размытым, гул биения сердца смешался со звуками вокруг, и Чонгук почти ничего не слышал. Ожидание сейчас — самое сложное и страшное. Он фокусировался лишь на своих мыслях: что, если Тэхён откажется от общения? А если нет, как набраться смелости написать, позвонить? До Чонгука явно не долетело что-то, тихо сказанное ему продавцом, как и звон этой дурацкой музыки ветра. Очнулся Чонгук лишь от: — О, Тэхён, а вот и ты! Чонгук встрепенулся, его сердце пропустило удар, и, кажется, вообще остановилось, когда он понял, что парень за прилавком смотрит целенаправленно ему за спину, а телефон убирает в карман. — Мне звонишь, что ли? Всё верно. Господин баритон сейчас идёт по направлению к Чонгуку, а тот стоит, как вкопанный, пытаясь притвориться невидимым или на крайний случай мёртвым. — Добрый день, — обратился Тэхён к нему, обходя прилавок, направляясь к подсобке за ним. — Я попросил моего коллегу подменить меня на пару часов. Подождите, пожалуйста, минуту, и я вам помогу, — он с вежливой улыбкой обернулся на Чонгука. Паника. Чонгуку не удалось притвориться невидимым. Это он понимает, потому что Тэхён, увидев его, тоже застыл, округлив глаза от неожиданности. Почти две недели сомнений, долгий путь в этот чёртов магазин на другом конце города, борьба со страхом и с самим собой. А всё ради того, чтобы они оба вот так стояли и тупили друг друга взглядами, не зная, как начать диалог. Чонгук дрожит, его кроет так, будто Тэхён — его главная фобия, с которой он столкнулся лицом к лицу, совсем того не ожидая, не предвидя. Ему бы закинуться сейчас транквилизаторами, чтобы унять дрожь в конечностях, или валерьянкой, чтобы сердце из груди не выскочило. Тэхён, притоптывая, выпрямился и сунул руки в карманы. Он выглядел удивлённым, но всё же спокойным, явно владея ситуацией. — Чонгук? И Чонгук чувствует, как от звучания его собственного имени его выворачивает наизнанку и укалывает тысячами игл. Он, не сводя испуганного взгляда с Тэхёна, начал медленно пятиться назад. А потом шустро развернулся на пятках и спешным шагом удалился из магазина.