Танцы в пуантах

Тёмный коридор, холодная артистическая, скрипучий пол, экзерсис… — Добро пожаловать в ад, — прошептал Чимин и плавно взмахнул рукой, завершая гранд батман. Глубокий вдох… и ещё один гранд батман. И ещё один. И ещё один. И ещё один. И ещё миллион… Он схватился двумя руками за хореографический станок и согнулся, опуская голову. — Что случилось? — заметил его апатию педагог. — Не могу больше… — прошептал Чимин, зажмуриваясь. — Покинь зал, если ты не в форме, вернёшься, когда соизволишь быть в рабочем настроении. Чимин открыл глаза, медленно выпрямляясь. Он видел в зеркале отражение матери. Она стояла на другом конце класса в окружении балерин и смотрела сквозь них на него. Кошачьи глаза всегда наблюдают, оценивают… присматриваются… Он плавно приподнял кисть, делая взмах ногой. Гранд батман. И ещё один… и ещё… и ещё миллион… — Чимин, стой! Ты куда? — окликнул его брат, догоняя на парковке. — Машина там, — он махнул рукой в обратную сторону. — Я не поеду домой, — покачал головой Чимин и поёжился, спускающиеся сумерки несли с собой осенний холод. — Куда ты? Он, не ответив, уверенно зашагал вперёд, зная, что Сонмин продолжает стоять посреди парковки и смотреть ему в спину. Они могли сильно ссориться, могли подолгу не разговаривать и даже делать что-то назло, но всё равно продолжали друг друга чувствовать, будто их связывала какая-то невидимая глазу нить. Может быть, дело в том, что они были двойняшками? Говорят у близнецов, даже у разнояйцевых, существует особенная связь, иногда Чимину казалось, что так оно и есть. Они были не похожи друг на друга от слова совсем и имели абсолютно противоположные характеры, но тем не менее, как плюс и минус притягивались друг к другу неизменно. Сонмин был плюсом — здоровый, энергичный и жизнерадостный, он даже родился на семь минут раньше. Себя Чимин считал минусом — медлительным и молчаливым, не отличающимся особой жизненной энергией, хотя он признавал, что возможно дело в вечном недоедании и банальной нехватке эндорфинов. Вот и сейчас Чимин чувствовал смятение брата, его желание всё исправить. Но исправлять что-то было уже поздно… Он замедлил шаг, предчувствуя заранее его дальнейшие действия. Секунда, две, три… послышались торопливые шаги. — Можно с тобой? — спросил Сонмин, снова с ним поравнявшись. — Ты даже не знаешь, куда я. — Плевать. — Может, я собрался к той блондинке… — Правда? — Сонмин резко остановился. — Нет, конечно, — вздохнул Чимин. — Пошли. Они молча вышли с парковки и зашагали вверх по улице. Чимин опустил голову, смотря вниз на длинную тень Сонмина и на рядом идущую свою, маленькую, сутуловатую и… даже собственная тень показалась ему толстой. В баре было тепло и пахло чесночными гренками. После первой же стопки его разморило, и он почувствовал, как щеки его вспыхивают румянцем. А после второй осмелел так, что стащил у брата куриное крылышко и съел его. Целиком. Жирное и политое соусом. Он знал, что пожалеет об этом, кошачьи глаза всегда всё видят и знают, даже если он думает, что рядом их нет… Но было так вкусно, что голова закружилась. Чимин стал искать оправдания своему поступку и подумал, что мог бы решить это весьма просто — пойти в туалет и вызвать рвоту, он уже так делал не раз. — Чимин! Ты вообще слушаешь меня? — Сонмин свёл настороженно брови, заглядывая ему в лицо. — Я съел лишнего, меня тошнит. — Нет, тебя тошнит, потому что ты не ешь. — Ем, просто немного меньше, чем обычно. — Ты голодаешь. — Совсем нет. — Да, Чимин. Ты голодаешь, а даже если ешь, то бежишь потом блевать. — Неправда, нет. Сонмин громко вздохнул. — Анорексики никогда не признают, что больны. Перестань слушать мать, она сама полжизни страдает от РПП. У балерин это как профзаболевание. — Сейчас она не больна. — Да, она не сидит на диетах, она заставляет сидеть на диетах тебя. — К чему ты клонишь? — Ты понял к чему. Она иногда перегибает, а ты не можешь сказать ей «нет», потому, что слишком мягок. Ты боишься её, — сказал Сонмин и посмотрел на него долгим, пытливым взглядом. — Нет, не боюсь, — покачал головой Чимин, не отводя от брата глаз, чтобы тот не принял это за его поражение. — Боишься. — Нет. — Боишься с детства. Чимин вспыхнул. Внутри кололось острое чувство непринятия. — Я её не боюсь. Я её люблю и не хочу расстраивать, только и всего. И у меня нет никаких проблем с пищевым поведением. Я на диете, потому что мне нужно скинуть ещё пару килограммов. И вовсе не из-за балета, мне вообще плевать на ваш балет! Просто я чувствую себя некомфортно в этом весе, вот и всё. — Чимин выпил ещё рюмку и скривился, выдыхая в сторону. — Старая песня. Сегодня тебе не комфортно в этом весе, завтра в другом. — Сонмин несогласно покачал головой. — В любом будет некомфортно… — Перестань, — перебил он брата. — Бога ради перестань, иначе мы опять поругаемся. Сонмин нахмурился недовольно. Чимин заклинал его мысленно замолчать. Он лишь хотел спокойно посидеть в баре, немного отвлечься, выпить с братом, помириться с ним, а тот только и делал, что обвинял его в чём-то и указывал на недостатки. Это раздражало. — И что значит, тебе плевать на НАШ балет? — спросил брат, притягиваясь ближе. — Я… — Чимин оробел под его пристальным взглядом. — Я хочу уйти из театра. — Чего?! — опешил Сонмин, а потом усмехнулся и затряс головой, не воспринимая услышанное всерьёз. — Я больше не хочу танцевать, — увереннее сказал он. — А что ты хочешь? — прозвучало слишком насмешливо, и это мгновенно отбило у Чимина желание чем-либо делиться, он захотел домой. — Хочу попробовать себя в чём-то новом… в чём-то, в чём я буду иметь право выбора. Мне надоело, что все пытаются помыкать мной. Все эти взгляды свысока, только потому что я не вписываюсь в стандарты… надоело! Я мог бы это терпеть, если бы горел балетом так же, как ты, или мама, но я не могу заставить себя полюбить его. — Да брось, — скривился Сонмин. — Ты ведь всегда любил танцы. — Нет, мне вдолбили в голову, что я должен их любить, — возразил тут же Чимин. — Чушь… У тебя помешательство на фоне голодовки. — Я и не ждал, что ты поддержишь меня. — Поддержу? Ты сейчас натворишь дел, о которых потом точно будешь жалеть. — Ну, конечно… Боже… — Чимин закрыл глаза, коря себя за то, что вообще об этом заикнулся. — Меня понял бы только Мин Юнги… — сказал он быстрее, чем подумал. — Кто? — напрягся Сонмин. — Никто, — вздохнул Пак и поднял ещё одну стопку. — За гранд батман, — сказал он и, проглотив, морщась, алкоголь, засмеялся, но смех его был похож скорее на крики раненной птицы. Он поднялся немного неуклюже и мутным взглядом посмотрел на дверь. — Я домой… один! Я хочу поехать один, — Чимин подал рукой брату знак, чтобы тот оставался на месте и, на ходу застёгивая куртку, вышел, шатаясь, из бара. Однако попытка привести мысли в порядок во время прогулки по вечернему городу не удалась. В автобусе его окончательно развезло, и он добрался до дома на полном автопилоте. — Ты что, пьян? — внезапно возникшее лицо матери над ним немного привело его в чувства, он словно очнулся и понял, что сидит на полу в прихожей. — Немного выпил, мама, — заговорил Чимин, как-то по-детски заламывая брови и дуя губы. — Не злись… пожалуйста, не злись… — Да что с тобой такое! — прикрикнула на него мать, дергая за рукав. — Не злись… — повторил он и, опираясь о стену рукой, поднялся. — Ты ведёшь себя безответственно… Чимин вдруг вспомнил, как в школе один из учителей рассказывал им, что если сбить агрессора с толку каким-то неожиданным действием, это может дать фору. — Я не собираюсь больше терпеть твои вых… Пак Дагён, не договорив, выдохнула громко и схватилась за сына. Чимин обнял её так резко, что она пошатнулась. Он чувствовал, как напряжено её тело, но чем крепче он к ней жался, тем сильнее оно расслаблялось. В конце концов, она обхватила его руками в ответ и погладила по спине. — Где Сонмин? Вы ведь ушли вместе, почему он оставил тебя в таком состоянии одного? — Пак Дагён немного отстранилась, чтобы снять с него куртку. — Я сам сказал, чтобы он не ходил за мной, — пролепетал Чимин, позволяя ей взять себя под руку и отвести в комнату. — Прости, мам… — упал он на кровать. — Тебе повезло, что завтра выходной, — она рывком сдернула с него джинсы. — Иначе, получил бы на мятные пряники… — Прости, мам, — повторил Пак, пытаясь укутаться в одеяло. — Ты же знаешь, я люблю тебя. Чтобы я ни сделал, помни, что я очень люблю тебя. — Ты совсем не умеешь пить, Дорогуша, — вздохнула она недовольно и склонилась над ним, чтобы убрать с лица волосы. — Мам… — он перехватил её руку и, поцеловав, прижал к груди. — Мам, ты помнишь, как однажды отлупила меня до крови своей резиновой указкой за то, что я поехал без разрешения с другом в парк? Пак Дагён присела рядом, поглаживая большим пальцем его ладонь в ответ. — Помню. Я тогда думала, прибью тебя, потому что чуть с ума не сошла, искала тебя по всему городу, обзвонила все больницы… — Я ведь тогда отпросился, мам… только ты забыла. — Нет, Дорогуша, ты уехал без спроса. — Ты спала, я зашёл к тебе в комнату и потряс за плечо. Я спросил, можно ли мне поехать, ты сказала: «ага» и махнула рукой. Я подумал, что можно, но наверно ты сделала это во сне и потом забыла. — Хочешь, чтобы я попросила прощения? — Нет, — Чимин снова притянул её руку к губам и, закрыв глаза, поцеловал пальцы. — Мне просто кажется, мама, будто ты всегда в каком-то сне, мне хочется, чтобы ты проснулась… — рука его, держащая её пальцы, расслабилась, он засыпал. — Хочется, чтобы ты услышала меня… — Я слышу тебя даже лучше, чем ты думаешь, мой мальчик, — она наклонилась и поцеловала его в лоб, но Чимин не почувствовал её поцелуя, потому что уснул, и это определённо бы его расстроило. Её поцелуев было так мало, что Чимин помнил каждый. Она не знала, но он их считал.