Танцы в пуантах

День выдался сложным. Юнги подумал, что неплохо было бы сегодня пропустить с Чимином пару стаканчиков. Они давно никуда вместе не выбирались. Хотя Чимина вряд ли эта мысль прельстит. Он не слишком любит выходить на люди. Но почему так происходит, понять сложно, потому что на самом деле ему нравится веселиться, нравится выпивать, нравится проводить время в кругу друзей. Он смеётся над шутками Хосока и приятно расслаблен с ним где-то наедине. Просто по каким-то причинам Чимин зачастую отказывал себе в этом. Это было похоже на добровольное наказание. Казалось, он нарочно лишает себя того, что может сделать его счастливым. Веселье? Отдых? Друзья? Нет. Только робкая ласка. Нежность украдкой. Чтобы не потревожить то, что скрыто внутри, чтобы никто не узнал… Юнги вышел из лифта и на мгновение впал в ступор. Чимин сидел у его двери, прижимая к себе рюкзак, в котором таскал свою сменную одежду в театр. Убежал, — сразу понял он. Чимин, заметив его, поднялся, продолжая прижиматься спиной к стене. — Давно ты здесь? — спросил Мин, в два шага оказываясь рядом. — Почему ты не позвонил? — Не хотел отрывать тебя от работы… — произнёс он, избегая его взгляда. — Я мог задержаться ещё на несколько часов, ты бы замёрз совсем сидеть в подъезде. Нужно было позвонить. Юнги толкнул дверь плечом, пропуская Чимина вперёд. Как-то заторможено сняв куртку и обувь, тот всё же взглянул на него. Плакал. Юнги провёл ладонью по его щеке. — Что случилось? — спросил он, забирая из рук его куртку. — Я поссорился с Сонмином, — сказал Пак и прерывисто вздохнул. — Можно мне остаться сегодня с тобой? Он мог и не спрашивать. У Юнги в ванной хранилась его зубная щётка, а на полке в шкафу лежала сменная одежда. Но он всё равно спросил и поёжился, натягивая рукава свитера на ладони. — Конечно, — сказал тихо Мин, продолжая вглядываться ему в лицо. Но Чимин не позволил ему себя разгадать, он отвернулся и побрёл в сторону ванны. За ужином Пак ковырялся вилкой в салате, жуя его как жвачку. Он почти совсем не поднимал глаз и упорно делал вид, что не замечает вибрации телефона, брошенного на полочку в коридоре. — Возьми трубку, — вздохнул Юнги. Чимин промолчал. Тогда он поднялся и сам направился за телефоном в коридор. — Да… да… он у меня… всё в порядке… — произнёс Мин в трубку, отвечая, очевидно, Сонмину. Чимин отложил палочки в сторону и спрятал лицо за ладонями, вспоминая, как влепил своему брату сегодня пощёчину. Рывком встав из-за стола, он бросился в ванную и, склонившись над унитазом, тяжело задышал. Тёплая ладонь, прижавшаяся к спине меж лопаток, заставила вздрогнуть. Он сделал ещё несколько глубоких вдохов и со стоном выпрямился. — Мне плохо, — прошептал он и посмотрел на него обреченно. — Я возвращаюсь к началу… — Чимин, есть что-то о чём я ещё не знаю? — спросил Юнги прямо. Чимин медленно открыл глаза, едва заметно кивая. — Я всех разочаровал… Моя мама… Ну перед тем, как всё случилось… Я её так обидел… Я… — он задышал отрывисто, взгляд его стал умоляющим. Он не мог сказать. Юнги погладил его по плечу, давая понять, что всё в порядке, и ему необязательно выворачивать перед ним свою душу наизнанку. — Я не понимаю, что я теперь должен сделать… — голос его задрожал. Юнги трудно сглотнул, замечая, как собирается влага в уголках его глаз. — Я веду себя тихо, в меня тычут пальцем и плюют. Я отвечаю — ничего не меняется. Сонмин давит на меня так же, как мать. А я ненавижу балет… Я хочу уйти. Но не знаю куда. Я глупый. Я больше ничему не учился и ничего не умею… У меня нет никаких увлечений… Нет никаких стремлений… Чимин коротко простонал, на мгновение умолкая, чтобы перевести сбившееся дыхание. — Я не знаю, кто я такой… — всхлипнул он, обнимая себя за живот. — Ч-шш, лапушка… Юнги обнял его, прижимая к себе, но Чимин безвольно обмяк в его руках. Руки его повисли вдоль туловища, и он снова громко всхлипнул. — Ч-шшш… — прошептал Мин ему на ухо. — Всё хорошо. — Я оступился… теперь они все ненавидят меня… — промычал он ему в грудь и попытался отстраниться, но Юнги не позволил. — Каждый может оступиться. Не думай, что ты кого-то хуже. Ты не знаешь, какие скелеты хранятся в чужих шкафах. — Юнги… Юнги… — зашептал Пак хватаясь за его руки. — Прости меня, умоляю. Прости, что я такой… — произнёс он и, пользуясь его замешательством, отпрянул. — Всё хорошо, — повторил Мин ласково. Не желая больше показывать ему своих рыданий, Чимин отвернулся. Но тут же почувствовал, как Юнги оказался рядом, он прижался к нему со спины и погладил по волосам, заправляя попутно непослушные пряди за ухо. И это было настолько приятно, что вновь захотелось плакать. Чимин, не выдержав, развернулся обратно и вновь уткнулся носом ему в грудь, несмело обвив руками его талию и сцепляя кисти у него за спиной. Мин, не теряя ни секунды, крепче притянул к себе, прикладывая свою ладонь к его голове. Пак почувствовал его тепло через ткань футболки, его запах, что проник мгновенно глубоко в легкие, и желание разрыдаться отпустило. Слёзы высохли и отступили. Расслабились мышцы, о существовании которых он и не подозревал. Но он всё равно продолжал хвататься за него, а Юнги продолжал держать его так, будто если отпустит, то тот упадёт. Он прикасался губами к его волосам, целовал в макушку. И от этого разливалась по телу томная нежность. В эту нежность хотелось укутаться. Укутаться и исчезнуть. Не помнить больше о беспокойстве и стыде. Тёплый… Он такой тёплый… Даже от всего его дома, от всей обстановки вокруг исходило тепло. Юнги молча увлёк его за собой в спальню. С ним всегда было просто — всё заполнялось нежностью и теплом, что бы ни случилось прежде. Он осторожно опрокинул его на спину. Они действовали неловко и торопливо. Кровать под ними тихо поскрипывала. Он громко звал Юнги. Юнги не отвечал — в этом не было нужды. А после он прижал его по обыкновению к своей груди и заводил по обнаженной спине ладонью. Чимин затих, примкнув к нему, как испуганный ребёнок. Дыхание Юнги становилось всё более мерным, рука его остановилась и осталась лежать на плече. В спальне было тихо и темно. Юнги вздрогнул. Непроизвольно. Кисть руки его, что лежала расслабленно на его животе, напряглась и неправильно изогнулась. Чимин снял ее со своего живота и протянул к губам. Пальцы его медленно расслабились, но он не выпустил его руки, а прижал к своей груди, туда, где должно быть сердце, и накрыл сверху своей ладонью. — Je t'aime…* — прошептал он одну из немногих известных ему разговорных фраз на французском. Юнги остался неподвижным, дыхание его было всё таким же мерным и глубоким. Он уснул. Чимин закрыл глаза, ластясь щекой к его горячей коже. Юнги снова вздрогнул, а потом руки его сомкнулись вокруг него. Je t'aime… — мысленно повторил Чимин.

***

— Сонмин убьёт меня, — застонал Чимин, сильнее сжимая ладонь Юнги. — Ты сомневаешься? — спросил он, останавливаясь на последней ступеньке перед входом в театр. — Нет, я просто… — Ты принял решение, так не оглядывайся. Ни на кого. Чимин несколько раз кивнул и, оглядевшись быстро по сторонам, взял его лицо в руки, быстро целуя в губы. — Спасибо, что проводил, — сказал он, выпуская его руку, и ступил на следующую ступень. — Мне точно не пойти с тобой? Пак покачал отрицательно головой и открыл тяжёлую дверь. Ломать — не строить. Директор Чон поправил очки и нахмурился, читая его заявление. Он был одним из немногих, кто продолжал к нему хорошо относиться, невзирая на грязные слухи. А когда их мать только скончалась, был первым, кто предложил свою помощь и поддержку. Разумеется, Чон Тхэун не был в восторге от его решения уйти из театра. — По собственному желанию? — спросил он, откладывая в сторону бумагу, и посмотрел на него вопросительно. — Да. — Я слышал, что случилось вчера… — Я ухожу не поэтому. Я решил это давно. Неприязнь коллектива здесь ни при чём. Директор Чон со вздохом поднялся. — Твоя мать была лучшей, ушла на пике славы, забеременев. Теперь ты… по собственному желанию. — Я не лучший. — Ты прекрасный танцор. — Но не лучший, — повторил Пак и печально улыбнулся, глядя в добрые глаза директора. Мужчина медлил. Крутил в руках ручку, снова и снова возвращая свой взгляд к написанному Чимином заявлению, словно рассчитывал найти в нём какую-то ошибку. Но ошибок в нём не было. — Я всегда возьму тебя обратно, — произнёс он тихо, склоняясь над столом. — Только приходи. Шариковая ручка заскользила по бумаге, выводя красивую подпись. Вот и всё. Осталось лишь забрать кое-какие вещи. Не будет больше тёмных коридоров и холодных артистических. Не будет больше старого танцевального зала, где знакома каждая царапинка на полу и не будет больше вечно оценивающих глаз. Экзерсис закончен. Прощай гранд батман. Чимин вернулся в последний раз в артистическую и сел перед зеркалом. В столе ещё хранились кое-какие его вещи. Бактерицидный пластырь, эластичный бинт, несколько открыток, подаренных когда-то давно на Рождество, когда-то, когда он ещё не был изгоем. — Пак Чимин! — ворвалась в артистическую Санюн. Чимин выронил из рук открытку, едва не подпрыгнув на месте. — Думаешь, можешь просто отсидеться здесь?! — Нет. — Что, нет? — Не думаю. Она посмотрела на него с неким снисхождением. — Санюн… — Чимин встал и подошёл ближе, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. — Прости меня, пожалуйста, за то, что я вчера сделал. Я был неправ, и сожалею, что повёл себя так грубо, — произнёс он. Санюн высокомерно подняла подбородок, складывая руки на груди. — Я признаю свою ошибку… все свои ошибки, — тише добавил он. — И ухожу. — Уходишь? — переспросила она, резко меняясь в лице. — Да. Разве вы все не этого хотели? — спросил он, замечая её растерянность. — Если ты увольняешься из-за меня, из-за того, что произошло вчера между нами, то это глупо, — сказала неожиданно Санюн. Он отвернулся от неё и открыл рюкзак, молча бросая в него свои оставшиеся вещи. — Чимин, — дернула она его за руку, вновь обращая на себя внимание. — Что за вздор? Ты уходишь из-за какой-то дурацкой ссоры? — Ты типа пытаешься извиниться, или что? — Да… нет… Чёрт! Теперь все будут думать, что я тебя выжила. — И? Подумаешь… — Но это неправда. Я не хотела, чтобы ты уходил. Чимин закинул рюкзак за спину, и некоторое время они просто молча смотрели друг на друга. — Я не спал с Джорджем. Это всё тоже неправда, — произнёс он совсем тихо, сам не зная, зачем вдруг признался ей в этом. — Но это и не важно. И это ничего не меняет. Так или иначе, вы все правы. Я виноват. Санюн продолжала молчать. Кулаки её вновь были сжаты, она злилась. Может быть на него, а может, на себя, но в глазах её не было вчерашней ненависти или неприязни. — Не уходи. Ты не должен уходить, — выдавила она из себя и скривилась. — Ты… талантливый. — Передай Майе привет от меня. Скажи, что мне жаль, — поджал он грустно губы. — Ты не должен уходить… — завертела она головой. — Удачи, Санюн. — Сказал Чимин, грустно улыбнувшись, и вышел. Он слышал, как она вышла следом, и чувствовал, что она смотрит ему вслед, но не обернулся. Не хотелось.

***

Чимин думал, что у него уйдёт намного больше времени на сборы, но оказалось, что все его вещи смогли уместиться в небольшую спортивную сумку. Хотя он и не думал изначально брать с собой всё, ведь его переезд к Юнги слишком спонтанный. Они совсем не планировали съезжаться и начинать совместную жизнь так скоро. В связи с последними событиями эта мера была скорее вынужденной. Для Чимина. Он не согласился бы переехать к нему если бы не брат, с которым он вынужден был жить под одной крышей. Сонмин наверняка плюнет ему в лицо, когда узнает, что он ушёл из балета. Чимин чувствовал себя зверем, загнанным в угол: с одной стороны его ждали серьёзные отношения, к которым он абсолютно не был готов, ведь это подразумевало, что он должен открыть себя настоящего, а с другой — брат, способный превратить его жизнь в ад. Дверь громко хлопнула. Пак подпрыгнул на месте и, зажмурившись, прикусил губу. — Чимин! — крикнул Сонмин. — Черт… — прошипел Чимин и, вздохнув, вышел в коридор. У Сонмина было такое лицо, словно он готов был разрыдаться и при этом был вдобавок очень зол. Конечно, Чимин знал, что выбило его из колеи, и почему он сорвался с репетиции так рано. — Нам надо поговорить, — сказал он, хватая ртом воздух и шумно его выдыхая. Чимин, затаив дыхание, прошёл мимо него на кухню и налил себе стакан воды. — Ты уволился? Ты бросаешь балет? Слова эти повисли между ними. — Директор Чон сказал, что примет тебя обратно. Просто подойди к нему завтра и забери своё заявление. Чимин промолчал. Он стоял, отвернувшись, и пил мелкими глотками воду, надеясь, что вода в стакане никогда не закончится и ему не придётся отвечать. — Я с тобой разговариваю! — Сонмин дёрнул его за плечо, насильно разворачивая к себе. Он пытался подавить его строгостью взгляда, но не вышло. Чимин его выдержал. Однако сердце неприятно ёкнуло, как ёкало, бывало, перед выходом на сцену. Страх ледяным комом собрался в груди. Сколько бы раз он это ни проживал, страх этот никогда не отступал. Это мгновение всепоглощающего ужаса сопровождало его неизменно с первых тактов музыки и до последней балетной позиции, заставляя желать лишь одного — убежать со сцены. То же самое Пак чувствовал и сейчас. Но бежать было некуда. Он сделал глубокий вдох. — Я не вернусь, — сказал Чимин, стараясь звучать твёрдо. — Проклятье! — хлопнул рукой по столу Сонмин. — Ты будешь жалеть! Ты будешь жалеть, что сдался. Понимаю, сейчас тяжело, но однажды станет легче… Боже, ты ведь шёл к этому всю свою жизнь! — Нет, меня вели к этому всю свою жизнь! А это совсем не одно и то же! — крикнул ему в лицо Чимин и замер, замечая краем глаза в дверном проёме кого-то ещё. Они были не одни. Юнги. Чимин и забыл, что попросил приехать его за ним. — Я стучал, — сказал Мин, не сводя с него взгляда. — Всё в порядке? — спросил он, заметно напрягаясь. — Это ты его подбил на это? — Сонмин ткнул пальцем Юнги в грудь. — Не трогай его, он ни в чём не виноват, — сказал Пак, становясь между ними. — Он в состоянии принимать решения самостоятельно, — спокойно ответил Юнги, отодвигая осторожно Чимина в сторону. — Ты кто вообще такой? — прищурился Сонмин, становясь к Юнги почти вплотную. — Я его друг, — он снова бросил на Чимина внимательный взгляд. — Близкий. Чимин интуитивно задержал дыхание. Чувство неотвратимого ужаса разлилось по животу. Совсем такое же, какое случается в момент падения после прыжка. Он уже знал, что произойдёт дальше. — Я сам так решил. Я ведь уже давно говорил тебе, что хочу уйти! — произнёс он, уже не скрывая в голосе мольбы. Однако Сонмин был непреклонен. Чимин понял, он уже сжал в кулаке «камень» и теперь лишь ждёт момента, когда сможет ударить побольнее. Он язвительно усмехнулся, подступая к нему на шаг ближе, так что Юнги остался стоять за его спиной. — Да мало ли, что ты там говорил, у тебя в голове сплошная ерунда! Ты же не в состоянии мыслить здраво! Сначала ты заявляешь, что не можешь перечить матери из-за любви к ней, а потом соблазняешь её любовника! Очень здравое решение! То просишь помочь, то отталкиваешь! Считаешь, я желаю тебе зла? Подумай-ка для начала, какое из твоих решений хоть раз было верным? Все они сделали тебя только ещё несчастнее! Ну что, я всё ещё не прав? Давай, расскажи, отчего тебя так тошнит на самом деле! Он знает? А? Знает, что ты блюёшь от самого себя? — прокричал Сонмин ему в лицо. Чимин застыл, широко распахнув от ужаса глаза. — Сонмин, не надо… — Что? — толкнул его ладонью в грудь брат. — Забыл рассказать об этом своему дружку? Ну, так давай, расскажи! Расскажи, как развлекался с Джорджем, и как мать вас застукала. И что из всего этого вышло. Знаю, ты считаешь, она не случайно слетела с моста. Думаешь, она покончила с собой! — Пожалуйста, замолчи! — произнёс Чимин надломлено и выдохнул с громким стоном. В груди нещадно жгло, и это нестерпимое жжение поднималось к глазам. Он встретился глазами с Юнги, тот стоял побледневший. Он болезненно прикрыл глаза, ловя на себе его испуганный взгляд. Чимин тут же потупился. Боль окутала его. Сырая, пронзительная. Она была сильнее его, сильнее всего. Вот такой он настоящий. Больше не спрятаться. Это конец. Чимин отшатнулся, словно его ударили по лицу. Впрочем, и чувство было такое же. Но он предпочёл бы лучше и вправду получить пощёчину, чем слышать все эти слова. Лучше бы Сонмин воткнул в него нож, чем обнажил так нещадно перед Юнги всё его отвратительное нутро. Теперь он стоял перед ним, как прозрачный, не смея поднять головы. — Теперь ты только и делаешь, что страдаешь. Дорогуша! «Дорогуша», — сердце пропустило удар. Он сказал это специально. Обида сменилась гневом. Он неосознанно сжал руки в кулаки. — Знаешь, сложно не страдать, когда тебя все травят! Меня и так не очень-то любили из-за чрезмерной маминой опеки, а благодаря тебе стали ненавидеть! — Я виноват в том, что произошло?! — Ты вынес сор из избы! Тебе понадобилось разбить Джорджу лицо прямо в репетиционном зале, и при этом ты совсем не думал о том, что кричишь во всеуслышание! Если бы не ты, ничего бы не было! — Если бы ты не решил трахнуться с ним, ничего бы не было! — Ну всё хватит… — вмешался Юнги, решительно шагнув вперёд. — Не лезь! Ты в это дело вообще не лезь! Ты ни хрена не знаешь! Только подначиваешь его совершать глупости! Какие решения он может принимать? Посмотри на него. Посмотри и скажи, какие? Ну же! — преградил ему путь Сонмин. — Чимин, идём, — сказал Мин, игнорируя сверлящий взгляд парня. Чимин посмотрел на него и неожиданно сделал шаг назад, вжимаясь спиной в столешницу. — Идём… — протянул он ему руку. Жалость. И больше ничего. Юнги смотрел на него с жалостью. Хотя ничего другого он теперь и не заслуживал. Доверие, счастье, люди — всё слишком хрупкое и ломается так же быстро, как пальцы в пуантах. Ни живой ни мёртвый, он обогнул крайне осторожно парней и бросился к себе в комнату. За закрытой дверью его встретила темнота. Может это просто плохой сон, — подумал он вдруг. Всё происходящее действительно напоминало ему ночной кошмар. Казалось, что сейчас из темноты появится чудовище и поглотит его… Дверь открылась, впуская яркую полоску света из коридора. Чувство нереальности развеялось. Чимина скрутило и пригнуло к полу. Он услышал, как Юнги позвал его по имени, но не откликнулся. Камень в груди тянул его всё ниже. Чимин плюнул на остатки своей гордости и, скользя по стене рукой, упал на пол прямо у его ног. Мин присел на корточки рядом. Колени их соприкоснулись. Он протянул к нему руку, но она замерла у него над виском. Он не прикоснулся к нему, но Чимин всё равно почувствовал тепло его ладони. Прядка волос, за которой потянулся Юнги, чтобы поправить, так и осталась нетронутой. Пак сжался, мгновенно от него отгораживаясь. Осознание того, что Юнги теперь некомфортно касаться его жалило в сотни раз больнее любой другой обиды. Ещё невыносимее было думать, что он никогда больше не назовёт его своей Лапушкой. — Чимин… — позвал вновь Мин и всё же коснулся осторожно его плеча. — Пожалуйста, не трогай меня, — прошептал Чимин. — Мне уйти? — спросил он тихо, но руки не убрал. Плие. Сердце Чимина сделало плие и замерло. Он молчал не в силах ответить. — Чимин, ты хочешь, чтобы я ушёл? — низкий, но мягкий голос Мина при всём его бесстрашии прозвучал вдруг боязливо. Пак отвернулся от него, закрывая голову руками. — Да…