ШАНС.
Я заканчивал третий курс, когда мои дебет и кредит окончательно перестали сходиться. Я уже продал всё, что можно было продать: ноутбук, часы, все книги и конспекты, свои вещи, включая зимнюю куртку и осеннее пальто, я продал даже телефон, заменив его самым дешёвым, кнопочным мобильником, позволяющим лишь просто оставаться на связи. Возможно, я мог бы и дальше худо-бедно тянуть, но меня добила фармакологическая компания, объявившая о стойком повышении цены на жизненно необходимые мне препараты. Я и прежде тратил большую часть заработанных денег на таблетки, а теперь должен был почти на них только и работать. И выбор был уже не между: нормально поесть и оплатить жильё, а между тем, чтобы оплатить жильё и остаться на ногах, хоть что-то поев. Но я слишком хорошо знал одну простую истину: главное — это ноги. Поэтому сообщил хозяйке квартиры о том, что доживаю в этой комнате последние оплаченные мной две недели и съезжаю.
Куда? Я понятия не имел.
Я старался не паниковать, держать себя в руках, но нервы мои начинали сдавать. Я начал страдать бессонницей, а когда всё же засыпал, мне снились кошмары. Некоторые из них были такими ужасными, что, проснувшись среди ночи, я боялся пошевелиться и думал: если закричу, кто-нибудь услышит и придёт мне на помощь.
Я стал чаще оставлять у себя Бохёна. Прижимал его, тёплого, всю ночь к себе и, вслушиваясь в его тихое сопение, пытался убедить себя, что однажды в моей жизни всё наладится. Но мы с ним не состояли в отношениях, лишь иногда проводили вместе время, он не мог помочь мне бо́льшим, не мог успокоить мою душу.
Хосок был единственным, кто мог бы меня поддержать, но я ему беспощадно лгал, говоря о том, что со мной всё в порядке. Потому что он сорвётся, бросив всё. Или отправит мне последние деньги, вместо того, чтобы оплатить учёбу, что для него сейчас особенно важно, потому что он был уже на финишной прямой.
Я должен был справиться один. От стресса все мои чувства будто парализовало. И я помогал себе, как мог — зубрил учебники, пахал на работе, как конь, а приходя домой, принимался что-нибудь мыть или чистить. Драил в квартире, из которой должен был со дня на день съехать, плиту, или духовку, или окна… не важно, лишь бы не было ни минуты свободного времени, лишь бы не думать…
И вот настал тот день, я положил ключ на тумбочку и ушёл в никуда, захлопнув за собой дверь. Я уже перетаскал все свои тетрадки и нужные учебники в рабочий стол в редакции, поэтому в рюкзаке у меня были только ещё одна чистая рубашка, свежая футболка, сменное белье с носками, мыльные принадлежности, зарядник для телефона и чертов заяц Йери. Я просто не смог его оставить, хотя он мне очень мешал.
Я пришёл на работу и поставил рюкзак на пол. Во время обеденного перерыва я успел взять себе в буфете сэндвич и бутылку воды, но не съел, а убрал в стол. День как всегда был трудным и шумным. После шести народ стал расходиться, к восьми уже никого не осталось. Тогда я достал свой сэндвич, что приберёг на ужин и съел его трясущимися от голода руками. Хлеб слегка раскис, а огурцы завяли, но мне казалось, это самый вкусный сэндвич в моей жизни. Я ел его, и глаза мои слезились. Потом я погасил свет, бросил на стол рюкзак и, положив на него голову, попытался уснуть. Странно, но мне это удалось. Правда, среди ночи я проснулся. Спину ломило, шею свело. Тогда я составил в ряд несколько стульев и лёг на них, чтобы подремать ещё хоть немного.
С утра пораньше я привёл себя в надлежащий вид в служебном туалете и отправился на учёбу. Я пережил эту ночь. И думал, что возможно, переживу и следующую.
Если бы меня спросили, что помогло мне вынести эту бесконечную череду трудностей, и при этом не просто выжить, а достичь успеха, самореализоваться и суметь обрести, наконец, своё счастье, я вспомнил бы два события. И первое — это встреча с женщиной в ярко-желтом платье.
Я помню, как она вошла в наш отдел и сразу почему-то направилась прямо ко мне. Кому-то это может показаться странным, но когда она шла, мне почудилось, будто от неё исходит какой-то особенный свет, я ощутил в ней нечто благословенное, и внутри у меня что-то дрогнуло.
— Милый, подскажи мне, где найти Ан Хванхи, — попросила она, чуть склоняясь над моим столом.
Я указал рукой на дверь в кабинет редактора, но прежде чем она отошла, добавил:
— Только его сейчас нет.
— Как это, нет?
— Он отлучился по делам.
Я повторял эту фразу так часто, что стал чувствовать себя автоответчиком. «Вы можете оставить этому придурку сообщение, я обязательно передам», — хотелось добавить мне, но я удержался.
— По каким ещё делам? Мне назначена встреча, — женщина нахмурила брови и снова слегка ко мне склонилась. — Милый, придумай-ка что-нибудь, у меня нет свободного времени, чтобы суметь встретиться с ним ещё раз.
Боже, что я мог придумать?
— Пройдемте в кабинет, я постараюсь вам помочь, — улыбнулся я вежливо и проводил её в кабинет Ан Хванхи. — Прошу, подождите минутку.
— Если только минутку, — улыбнулась она сдержанно.
Я вылетел за дверь и тут же начал звонить редактору.
— Черт… — произнёс он сокрушенно, и мне всё сразу стало понятно. — Извинись перед Ли Хани и назначь интервью на любой другой день, на какой она согласится.
— Но она уже сказала, что не может в другой день.
— Я тоже, черт возьми, не могу! Я в пробке на другом конце города!
Я сбросил звонок и на несколько секунд впал в ступор. А потом меня озарило — вот он мой шанс. А я никогда не упускал своих шансов. Я бросился к компьютеру, вбивая в поисковой строке браузера имя женщины.
Поисковик тут же выдал мне её фото. Ли Хани, тридцать шесть лет, ведущий невролог, специализирующийся на нарушениях в центральной нервной системе различной этиологии… Я просто поверить не мог, что мне так повезло. Я по-прежнему считал, что Бог в окружающих нас людях, и тогда я видел его в лице той женщины. Я знал, я чувствовал — она изменит мою жизнь.
Я вернулся в кабинет, сел в кресло Ан Хванхи и положил на стол диктофон.
— Меня зовут Мин Юнги, я исполняю обязанности помощника господина Ан Хванхи. Вы не против, побеседовать со мной? — спросил я.
Вышло почти уверенно. «Почти», потому что моя рука решила вздрогнуть в неподходящий момент, и я слегка запнулся. Ли Хани чуть склонила голову, посмотрев на меня с явным интересом.
— У тебя ДЦП? — спросила она, но вопрос её уже звучал, как утверждение.
— Да.
— Наблюдаешься?
— Да.
— У кого?
— У Ким Сохвана.
Брови её взметнулись вверх. Она пододвинула стул чуть ближе и стала рассматривать меня с ещё большим интересом.
— Что ж, давай побеседуем, — улыбнулась Ли Хани, задерживая взгляд на моих руках. — Ты ведь разрешишь и мне задать тебе пару вопросов?
— Конечно, — кивнул я.
Я не был готов к интервью, я не составил список вопросов и не изучил необходимой информации. Но разговаривать с ней мне было легко. Она изучала нарушения в головном мозге, я этим нарушением обладал. Впервые я был рад, что родился дэцэпэшником.
БЛАГОДАРНОСТЬ.
Я вновь ночевал в редакции. Помылся как смог в раковине и там же постирал рубашку. Всё бы ничего, но мне казалось, что теперь от меня пахло лавандовым мылом из мужского туалета, и я старался держаться от людей подальше, боясь, что кто-то может догадаться о том, что я пользуюсь им не совсем по назначению.
— Ты, — ткнул в меня пальцем редактор, стоило мне только попасться ему на глаза. — Быстро ко мне в кабинет.
Я трудно сглотнул оскомину, предвкушая тот поток дерьма, что должен был политься на меня сразу же, как только закроется дверь его кабинета.
— Сядь, — сказал Хванхи, как-то неожиданно мягко.
Я сел на стул, на котором вчера сидела Ли Хани, а редактор вдруг достал из стола две рюмки и бутылку Соджу.
— Я ухожу, — сказал он, разливая алкоголь по рюмкам. — Любой волчок рано или поздно падает на бок. Я выдохся. Эта суета мне надоела.
Он поднял рюмку, я тоже. Мы выпили, хотя я не понимал, за что пью с ним. Мы друг друга ненавидели.
— Ты хороший парень, — произнёс вдруг Хванхи и закурил. — Терпеливый. И предприимчивый. Я долго за тобой наблюдал. А вчера… — он усмехнулся, прищуривая один глаз от сигаретного дыма. — Вчера вечером со мной связалась Ли Хани и поблагодарила за прекрасное интервью, что провёл мой работник, сказала, что я должен бы выписать тебе премию. И я вот о чём подумал…
Хванхи вновь наполнил рюмки алкоголем и, быстро чокнувшись со мной, выпил, мне ничего не оставалось, как сделать то же самое.
— Я подумал, что за три года никогда не благодарил тебя, — произнёс он, морщась от крепкой выпивки. — Хотя ты не раз выручал меня. Своё решение уйти я принял уже давно, и давно поставил об этом в известность руководство. Я до сих пор здесь только потому, что главный так и не нашёл мне замену. Так что мне пришла в голову одна мысль… Я порекомендовал тебя на своё место.
Сказать, что я был удивлён, ничего не сказать. Даже моё сердце замерло в это мгновение вместе со мной.
— Твой приказ о назначении у секретаря.
— Спасибо, я обещаю, что не подведу, — проговорил я онемевшими губами.
Хванхи кивнул мне несколько раз и ещё раз наполнил рюмки. Мы выпили, и он тут же махнул мне на дверь.
— Всё, иди давай, у меня много дел.
Я поклонился и вышел из его кабинета. Какое-то время я ещё стоял у двери, прижавшись к ней спиной, и смотрел на суету, царящую в отделе, глазами стороннего наблюдателя. Потом кто-то окликнул меня, и я вернулся в реальность. Я бросился к своему столу, выпил залпом полбутылки воды и побежал в туалет. Закрылся в кабинке и сунул в рот два пальца, вызывая рвоту. Мне нельзя было пить, потому что я вообще ничего с утра не ел, я рисковал просто где-нибудь вырубиться от этих трёх рюмок. Но никогда я ещё не блевал с такой радостью.
ВОЛЧОК.
Я стал самым юным редактором во всём издательстве. Мне пришлось перевестись на заочное обучение и заканчивать учёбу платно, но с новой зарплатой я мог себе это позволить. Я мог позволить себе многое, но по привычке не позволял: продолжал ездить на метро, а не на такси и снимал небольшую комнатку в старом многоквартирном доме. В отличие от Хосока, что дорвавшись до денег, вёл себя, как ребёнок в магазине игрушек, я не покупал себе дорогих вещей. Не потому, что экономил, а потому, что мне ничего не хотелось. Конечно, я, как и положено редактору одного из лучших издательств, ходил в дорогих туфлях и хорошем костюме, носил на руке швейцарские часы и пользовался изысканным парфюмом. Потому что мой внешний вид — это моя визитная карточка, я должен уметь располагать к себе людей определённого круга. Круга, к которому я сам себя почему-то никак отнести не мог.
— Я нашёл тебе квартиру, — заявил однажды Хосок.
Он сдержал своё обещание и приехал в Сеул почти сразу после получения диплома. В отличие от меня у него не было проблем с трудоустройством. Его приняли на работу в банк на первом же собеседовании. Вот уж кто точно умел располагать к себе людей. Мы прожили с ним в одной квартире полгода, прежде чем он решил съехаться со своей девушкой, которой очень удачно выдал кредит, и жить отдельно. А ещё через пару месяцев он сделал ей предложение, и вскоре они поженились. Лиен — его жена, была замечательной девушкой, но мне всё равно казалось, что всё происходит слишком быстро. Хосок торопился жить. И я понимал почему. Поэтому не лез. И вообще, может это просто меня затормозило…
— Мне и здесь неплохо… — пожал я плечами.
Мне было комфортно, я не нуждался в большем. Материальное благо было, конечно, очень важно, я не могу этого отрицать, но я не стремился к излишеству. Меня оно не прельщало. Новый телефон последней модели или дорогая квартира вряд ли бы сделали меня счастливее. Мне исполнилось двадцать четыре, и я стал задумываться уже совсем о других ценностях. Какое мне дело насколько шикарны мои апартаменты, если по возвращению меня в них встречает лишь немая темнота. К чему это всё? Темнота ведь везде одинаковая.
— Хотя бы посмотри. Вдруг понравится? — не терял надежды Хосок.
Я так и знал, что он не просто так позвал меня в бар выпить. В последнее время мы почти не виделись.
— А если понравится, ты выдашь мне беспроцентную ипотеку?
— Нет, ты слишком выгодный клиент, — засмеялся Хосок.
— Так и знал, что ты не обо мне заботишься, — усмехнулся я в ответ.
— Ну серьёзно, брат, хорошая квартира.
— Ты как торгаш на рынке. От Лиен понабрался?
Родители Лиен жили на ферме, а она в свою очередь занималась реализацией фермерской продукции, в основном заключением договоров на поставку мясо-молочного сырья. А недавно она решилась открыть свой магазинчик на торговой площади. Но когда они только познакомились, она торговала сыром на рынке.
— Кстати, о Лиен. Как насчёт того, чтобы встретить Рождество на ферме?
Я посмотрел на него скептически. Семья Лиен напоминала мне семью Маккаллистеров из фильма «Один дома». Я познакомился с ними на свадьбе, и мне хватило веселья… Больше я на такой балаган добровольно соглашаться не собирался.
— Я не…
— Давай, придумай себе кучу дел, — прищурился Хосок, заглядывая мне в лицо. — Ну? Только постарайся, чтобы они были достаточно значимыми. Важнее семьи, брат.
Твою мать…
***
Мы приехали прямо к ужину. Всё было именно так, как я себе и представлял: стол полный вкусной, домашней еды, бабушки, называющие меня «внучек», тётушка Михва, руководящая парадом, подвыпивший дядя Гёджин навеселе и их пятеро детей со своими мужьями, жёнами, друзьями и подругами, вспоминающие своё детство, застольные песни и, конечно же, танцы.
Я сидел за столом, смотрел на то, как родители Лиен заботятся друг о друге, на то, как Хосок обнимает свою жену, смотрел на озорных ребятишек, носящихся вокруг… Я внезапно ощутил себя героем фильма, вдруг переместившимся в другой фильм, в котором уже есть свой собственный сюжет с другими персонажами. Горечь наполнила меня изнутри.
И я понял, что ошибался. Главное, это не ноги…
Мне захотелось уйти. Я вышел во двор и сел на лавочку. Ко мне подбежала маленькая, чёрная собачка, и я почесал ее за ухом. Минут пятнадцать я сидел там один, а потом во двор вышла мама Лиен, чтобы покормить собаку.
— Белла, — позвала она собаку, и та, виляя хвостом, подбежала к миске.
Женщина посмотрела на меня долгим взглядом, а потом, вздохнув, присела рядом.
— Ты в порядке? — спросила она, заглядывая мне в лицо.
— Да, всё хорошо… — закивал я, но голос мой дрогнул.
К черту… Зачем я притворяюсь? У меня внутри настоящий холокост. Я получил всё, что желал и за что боролся, но был несчастен. Несчастен настолько, что не мог об этом говорить. Не существовало просто таких слов, чтобы описать это глубокое чувство. Я будто переместился куда-то в полное непонимание, в полное разочарование… Я опустил голову и закрыл лицо ладонями.
Михва взяла меня за предплечье и потянула на себя. Я не сопротивлялся. Мне хотелось, чтобы кто-то обнял меня.
— Ч-шш… не нужно так расстраиваться, Юнги. Ты ещё очень молод, ты обязательно встретишь нужного человека, — прошептала тётушка.
Как она узнала? Я слегка отпрянул, чтобы взглянуть на неё.
— Что же, ты, думаешь, я не вижу, как ты смотришь на них? — ответила она на мой немой вопрос.
— Я не завидую, — произнёс я тихо.
— Знаю.
Михва прижала мою голову к своему плечу. Я подумал, что на её месте должна быть моя мать. Грудь прошила острая боль, я не сдержался и застонал. Ладонь её тут же загладила меня по волосам.
— Чем больше трудностей мы проживаем, тем сложнее нам найти человека, который может нас понять. Это страшно. — Она начала тихонько покачиваться вместе со мной. — Но ещё страшнее, когда мы этого человека находим. Потому что влюбляемся так, что жизнь наша нам больше не принадлежит, а разлука — верная смерть. Не спеши любить, Юнги, это может ранить тебя куда сильнее, чем одиночество.
— Пусть уж лучше ранит, — прошептал я устало.
Михва меня не услышала, или сделала вид, что не услышала.
— Идём домой, мой мальчик, — сказала она и, взяв меня за руку, повела за собой.
***
Так и есть, я один, потому что ещё не время… — утешал я себя. —
Это просто меланхолия.
Я решил, что Хосок прав, мне нужны перемены. Побеждает в этой жизни только тот, кто может победить самого себя, свой страх и своё отчаяние. Поэтому сразу по возвращении домой, я попросил его показать мне новую квартиру.
Она мне понравилась. Светлые тона, просторная спальня, удобная кухня… Я оформил документы и через месяц перевёз свои вещи. Я сделал это утром. Просто оставил всё в коробках и поехал на работу. Это был хороший день. Я чувствовал, что делаю всё правильно, жизнь снова налаживается. Я калека, я не создан для любви, я создан для бесконечной борьбы, мне комфортно в моём одиночестве…
Всё хорошо… всё так, как и должно быть…
Я вернулся с работы домой. Вставил ключ в замочную скважину и, провернув его несколько раз, толкнул дверь. Она беззвучно отворилась, и меня встретила темнота. Я прошёл внутрь, не снимая ботинок. Воздух был тяжёлым и как будто немного прохладным. Не снимая пальто, я лег на кровать и сложил на груди руки. Вероятность бесследно исчезнуть в этой темноте очаровывала меня.
Любой волчок рано или поздно падает на бок…
