Танцы в пуантах

Чимин захлопнул ноутбук, выскакивая с кровати. В дверях показался Сонмин. — Ты поел? — спросил он робко. Чимин ничего не ответил, он резким движением сдёрнул с себя домашние штаны, отпинывая их ногой в сторону, и принялся натягивать джинсы. — Куда ты? — Сонмин прошёл в комнату и поднял с пола его штаны, начиная их аккуратно складывать. — Куда ты, Чимин? — К Юнги, — ответил Пак, обращая, наконец, внимание на брата. Сонмин выглядел как провинившийся ребёнок. — Не смотри так на меня, — покачал головой Пак. — Не делай такие глаза. — Я не хотел… — Ты всегда не хочешь. Каждый раз одно и то же. Удобно ты придумал. Говоришь мне любые гадости, а потом «Я не хотел». И я типа: «Ну, раз не хотел, тогда ладно, ничего страшного»… — Да перестань, ты же знаешь, я люблю тебя. — Запрещённый приём, — Чимин отодвинул его рукой с дороги и вышел из комнаты. — Ты вернёшься? Чимин присел, молча завязывая шнурки на кроссовках. — Вернёшься? — переспросил Сонмин, упираясь ладонью во входную дверь. — К тебе или в театр? — Чимин выпрямился и пристально посмотрел на брата. Сонмин нахмурился, закусывая край нижней губы. Чимин заметил, что веки его припухли, а в уголках глаз появились тонкие морщинки. — Ко мне, — сказал он, робко положив свою вторую ладонь ему на плечо. — Боже, — вздохнул Чимин. — Что за глупости ты спрашиваешь? Сонмин прерывисто выдохнул, убирая руку от двери. У Чимина в груди неприятно кольнуло. Он бы обнял брата и попросил не волноваться, но всё ещё слишком злился. — Я тороплюсь, поговорим позже ладно? — Ладно, ладно… — закивал Сонмин, отступая. Чимин вышел за дверь, предпочитая не смотреть больше на брата. Это было слишком тяжело. Он чувствовал одновременно и обиду, и любовь к нему. Быть может, они действительно были связаны друг с другом сильнее, чем обычные братья, потому что родились близнецами. Сонмин мог быть грубым, эгоистичным и высокомерным, а ещё он вспыльчив и в своём запале абсолютно себя не контролирует, но зла он ему правда никогда не желал, Чимин это знал. И всё же, может ли сложный характер служить достойным оправданием? Почему близкие люди считают, что имеют карт-бланш на причинение боли своим родным? Но сейчас Чимин не мог об этом рассуждать. Он бегом спустился по лестнице метро и в последнюю секунду заскочил в поезд, который помчал его прямиком к Юнги. Он чувствовал, что действует импульсивно, но мысль о том, что Юнги испытывает из-за него такое горькое сожаление, казалась ему невыносимой.

***

Когда Юнги услышал робкий стук в дверь, он уже знал наверняка, кто стоит за ней. Чимин даже не написал сообщения, а ведь его могло не оказаться дома, и что тогда? Он вновь бы ждал его под дверью? Юнги задержал дыхание на вдохе, встретившись с ним глазами. Но Пак не выдержал его взгляда и потупился, перешагивая порог. Он, не раздеваясь, сел в кресло и, уставившись на свои ладони, принялся натягивать на них рукава куртки, словно они находились где-то на улице, и он продрог. — Сделать тебе кофе? — спросил Юнги, чувствуя крепкое желание подойти и обнять его. Чимин отрицательно покачал головой, продолжая смотреть на свои руки. — Я не говорил тебе… — начал он тихо, но тут же запнулся и трудно сглотнул, пригибаясь ниже к коленям. — Не говорил, не потому, что не доверял или не хотел быть ближе. Я боялся, что ты поймёшь меня неправильно. Никто мне прежде не верил… Даже Сонмин. Я рассказал ему, но он не поверил… Я не спал с Джорджем и не собирался этого делать… — Не нужно оправдываться передо мной, — Юнги подступил ближе и присел немного неуклюже рядом на колени, чтобы заглянуть ему в лицо. — Ты не должен ничего мне доказывать, я ни в чём тебя не обвиняю. — Знаю… знаю… — закивал он и, облизав нервно губы, высунул робко из рукава ладошку, укладывая её на бедро и открывая перед Мином. — Я просто хочу, чтобы ты знал правду, потому, что всё было совсем не так… Юнги взялся за его ладонь, легонько её сжимая, и Чимин тут же сполз к нему на пол, прикладывая его руку к груди. — Она меня достала. Моя мать. Её опека, её контроль, её постоянный надзор. Я понял, что занимаюсь тем, чем заниматься не хочу, а тем временем моя жизнь, она проходит… — Пак крепче прижал его ладонь к своей груди, он был близок к тому, чтобы расплакаться, Юнги уже видел слёзы в уголках его глаз, но не стал его перебивать. — Мама в штыки приняла моё решение уйти из балета. Она вообще любое моё решение принимала в штыки, всё, о чём я говорил — всё вызывало у неё презрение. Я будто проживал не свою жизнь, и это так… тяготило меня… — он глубоко вздохнул, зажмуриваясь, чтобы избавиться от пелены слёз, застилающей глаза. — Я очень злился на неё в тот вечер, потому что перед этим мы обсуждали мой уход из балета, и мама так грубо и жестко разговаривала со мной… она меня обидела. Её высокомерность задела меня. Мне тоже захотелось унизить её. Убедиться в том, что на самом деле она не так уж умна и превосходна, как думает. Джордж был моложе ее на полтора десятка лет, он использовал её, я и так об этом знал, но мне понадобилось потешить своё эго… Это желание вспыхнуло во мне очень неожиданно. Джордж приехал за моей матерью, чтобы отправиться вместе с ней на оперу, но они разминулись, я увидел его и решил доказать самому себе свою правоту. Он замолчал и разочарованно покачал головой, всхлипывая. — Я сделал глупость, ужасную глупость… Я признаю… — произнёс Чимин дрожащим голосом. — Джордж был мне отвратителен, я не собирался спать с ним, думал только пофлиртовать и не более того… не более… я не думал, что… не… — он стал заикаться и хватать, всхлипывая, ртом воздух. Юнги подался вперёд, и Чимин тут же схватился за него, касаясь своей влажной щекой его щеки. — Я не думал, что он не остановится… — промычал он неразборчиво и протяжно простонал, от того, как Юнги вжал его в себя, дыша так же шумно и отрывисто. — Что сказала бы твоя мать, увидев, что ты вытворяешь… — усмехнулся Джордж. Однако неодобрение в его голосе было деланным. Чимин ясно видел в его глазах заинтересованность. — Моей матери здесь нет, — произнёс он и, обмякнув, замер, дожидаясь от Джорджа ответных действий. — Здесь только ты и я… Его зелёные глаза рассеянно изучали его лицо, вздымающуюся грудь, острые ключицы и, в конце концов, сфокусировались на губах. Чимин затаил дыхание, казалось, что и сердце его тоже перестало биться. Джордж подался ему навстречу, ласково касаясь ладонью спины. Он резко отвернулся в сторону и губы мужчины вскользь коснулись его щеки. — Ты опоздаешь в театр, — выдохнул Пак, отстраняясь. — Ничего страшного, — качнул головой Джордж. Балетмейстер протянул к нему руку, положив свою ладонь на изгиб талии. Чимина вдруг охватил страх, он почувствовал, как внутри всё переворачивается от неправильности происходящего, пространство внезапно сузилось и теперь казалось невыносимо маленьким, он шагнул в сторону спальни, намереваясь как можно скорее в ней скрыться. — Куда ты? Подожди… — произнёс Джордж, хватая Чимина за руку, и усмехнулся, удерживая его на месте. Чимин обернулся и посмотрел на него, Джордж раскраснелся, он напротив — побледнел. Мужчина выпустил его ладонь, но тут же схватил за запястье и притянул обратно к себе. — Куда же ты, детка? — раззадорился он. — Я тебе не детка, Джордж. Не трогай меня. — Секунду назад ты был не против, чтобы я тебя потрогал… Он сказал это шёпотом и улыбнулся, но от его улыбки пробежал по спине холодок. Чимин понял, что всё зашло дальше, чем ему бы хотелось, и отступил, выдёргивая из его руки своё запястье. Но стоило ему сдвинуться с места, как Джордж двинулся следом, хватая его и толкая к стене. Он возбудился, возбудился так, что взгляд его стал мутным, а дыхание совсем сбилось. Он прижался к Чимину всем телом, положив одну руку ему на живот, а другой упёрся в стену у него над головой. — Ты красивый… очень красивый… похож на мать, но в сотню раз её красивее… — зашептал он, касаясь своим лбом его лба. Чимин ощутил на лице его горячее дыхание, и в животе вмиг стянулся от страха болезненный узел, а потом его язык раздвинул его губы, проникая в рот. Он замычал в знак протеста, но быстро сдался, и вместо того, чтобы сопротивляться, просто замер. Всё его тело будто сковало цепями. Это испугало его ещё больше, но потом он понял, неподвижность его не что иное, как защитный рефлекс. Так замирают животные, когда видят, что на них собирается напасть хищник. Животное замирает и надеется, что может стать невидимым. Возможно, сознание его решило, что обездвиживание тела поможет ему выжить. Но это не помогло. — Ну, куда же делся твой запал, детка? Будь смелее. Ты же сам сказал, здесь только ты и я… — продолжал шептать Джордж и, оставив его губы, начал расцеловывать лицо: щёки, нос, подбородок, не осталось ни одного сантиметра, где не чувствовалось бы влажного следа от его поцелуя. С горящими глазами он расстегнул свои ремень и брюки. Шелест ткани чужих брюк спавших с бёдер резко привёл Чимина в чувства. Это Джордж… Это же просто Джордж… он сильнее его, но никакой он не хищник, — подумал он и, шумно задышав упёрся ладонями мужчине в грудь. — Нет. Стой… Ты не можешь… Джордж заставил его замолчать, вновь припав к губам. Руки его скользнули под резинку его домашних штанов, сжимая с силой ягодицы. — Джордж… — замычал он ему в губы, пытаясь отвернуться. — Джо… Мужчина подхватил его на руки и, крепче прижав к стене, устроился меж его ног. И снова впился в его губы, жадно, пресекая все пререкания, проникая сразу языком ему в рот. Чимин почувствовал, как его начинает тошнить, кожа горела, воздуха не хватало. Джордж давил на него слишком сильно, лишая возможности не только шевелиться, но и нормально дышать. Руки, что упирались в чужую грудь, совсем ослабли, в глазах начало темнеть, картинка вокруг смазалась и закружилась. Он зажмурился. Джордж раскачивал бёдрами всё быстрее и быстрее, терся своим затвердевшим членом о его пах, дышал шумно и часто, кусал больно губы, сжимал грубо пальцами мягкую кожу. Чимин предупреждающе замычал и впился зубами в чужую губу. Джордж простонал, отпрянув. — Прекрати! Остановись! — прокричал Чимин, распахивая влажные ресницы. Джордж облизал окровавленную губу и, тяжело выдохнув, вновь качнул бёдрами. Чимин зарычал, толкая мужчину в грудь, и с силой хлопнул его по щеке ладонью. — Я же сказал, остановись! Ты глухой, черт возьми? Чужие пальцы, впившиеся в его бедра, резко ослабили хватку, Джордж мягко поставил его на пол. На шее его блестел пот, он продолжал рвано дышать, блуждая по его лицу мутным взглядом. — Прости, прости, детка… Я расценил твои действия неправильно, мне жаль, — Джордж упёрся руками в стену по бокам от него и выдохнул тяжело в пространство между ними. — Я же сказал: «нет»! Что в этом непонятного? — Я думал, ты просто хочешь поиграть. — Поиграть?! — Ты ведь сам начал заигрывать со мной, сам дал понять, что я тебе небезразличен. Разве нет? Чимин трудно сглотнул, лицо вспыхнуло от стыда, заставляя потупиться. Джордж говорил неприятные, но правдивые слова. Всё так. Он сам ввёл его в заблуждение своими действиями. — Уходи, — сказал Чимин, но Джордж лишь успел поднять на него взгляд, как послышался тихий щелчок дверной ручки. Чимин на уровне подсознания знал, что должен оттолкнуть Джорджа, но при виде матери ноги его подкосились, и он наоборот вынужденно за него схватился. Но мужчина резко отпрянул, хватаясь за спущенные брюки и торопливо их натягивая. Чимин пошатнулся, но от падения его спасла стена, к которой он вновь оказался прижатым. Дверь так и осталась распахнутой. Чимин смотрел на мать не моргая. Пак Дагён стояла молча. Лицо её исказилось, а потом она беззвучно заплакала, чего прежде не случалось на его памяти никогда. И тут он понял, что глубоко ранил ни какую-то чуждую ему женщину, а свою родную мать, человека, способного чувствовать и страдать. Много лет она была одинока и вот наконец кого-то полюбила, пусть мужчина этот ей и не подходил, но она была с ним счастлива, а он… Это несчастье на её лице, это его заслуга… Ей словно стало нечем дышать она схватилась за ожерелье, срывая его с шеи, жемчужины, подскакивая от удара о пол, раскатились в разные стороны. Она попятилась, потом резко развернулась и выбежала из квартиры. — Мама! Мама! — бросился он следом за ней. Дверцы лифта захлопнулись, пока Чимин натягивал кроссовки, он бросился вниз по лестнице. Пак Дагён успела сесть в машину. Он подбежал и как в ознобе заколотил ладонями в дверцу машины. Она опустила наполовину стекло, посмотрев на него. — Мама, пожалуйста, давай поговорим, я всё объясню тебе… всё объясню… — затараторил Пак. Она выпрямилась, на лице её больше не было слёз, взгляд стал холодным, губы плотно сжались. — Мама, пожалуйста… Я люблю тебя… — Ты никого не любишь, — прошептала она. Мотор завёлся, и Чимин в отчаянии вновь заколотил ладонями по металлу. — Прости меня, умоляю, мама! Прости! — Нет, — сказала она неожиданно твёрдо. — Я в тебя всю душу вложила, отдала тебе своё сердце. Ты был отрадой моей, я любила тебя больше всех на свете! И чем ты мне отплатил? Предательством? Нет. Я тебя не прощаю… но отпускаю. Ты ведь хотел быть свободным, что ж… вот тебе мой последний подарок! — она отвернулась и закрыла стекло. — Мам! Подожди, куда ты?! Мам! — закричал Чимин, но машина тронулась с места, и ему пришлось отскочить. Ещё какое-то время он стоял, смотря ей вслед, но потом осознал, что выбежал в одной футболке и, на самом деле, уже ужасно продрог… — А дальше начался какой-то кошмар… Мне позвонил Сонмин и сказал, что она мертва. Я плохо помню… Помню дорогу, фонари, лицо брата, двери морга… Он не разрешил мне зайти, не разрешил взглянуть на неё, сказал она сильно повредилась… — он хрипло вдохнул, впиваясь пальцами Юнги в плечи. — Все вокруг говорили о том, что это уже третья авария на том мосту… опасный участок… но я-то знаю, что… знаю… — Ч-шш… Всё хорошо, всё хорошо… — зашептал Мин, похлопывая его по спине. — Всё хорошо, Лапушка… — Я виноват, — Чимин начал подрагивать, громко всхлипывая. — Всё из… из… из-за меня… — всхлипывания превратились в раскатистый плач, горький и изнуряющий. — Ма… моя… моя-я… мама… — взвывал он время от времени. Юнги закрыл глаза, позволяя ему держаться за него так, будто он — есть его мать, живая. Как образ её, перед которым он несёт покаяние. — Прос-ти… прости-и… — повторял Чимин снова и снова, пока голос его не стал похож на неразборчивый стон. В конце концов, он выбился из сил, в нем ничего не осталось, и он просто повис на его плече. Юнги положил руку ему на спину и молчал. Ему и не нужно было ничего говорить: Чимин чувствовал — он понимает, знает, как ему сейчас тяжело. Мин сидел абсолютно неподвижно, словно пытался впитать всю его боль в себя, забрать все его страдания себе. Чимин медленно отпрянул, стыдясь поднять взгляд. Руки Мина приподняли его голову, но он тут же зажмурился. Из-под его век выкатились слёзы раскаяния. И тогда, жестом выдающим любовь и заботу, он провёл ладонями по его лицу сверху вниз, стирая нежно слёзы. — Посмотри на меня, Лапушка, — произнёс он мягко. Чимин опасливо открыл глаза. Юнги вновь коснулся его щеки, теперь уже просто погладив её. — Вернуть ничего нельзя. Как бы мы ни каялись и как бы того ни желали. Прости себя. Это лучшее, что ты можешь теперь сделать. Я уверен, твоя мама очень любила тебя. По-особенному, но тем не менее. Она будет беспокоиться о тебе. Ты живой и должен жить свободно, жить так, как тебе хочется, научиться не скорбеть по ней постоянно, а просто помнить, улыбаться и чему-то радоваться. Позволь себе быть счастливее, потому что она любила тебя. — Она любила меня, а я разбил ей сердце… — А она тебе. Кому же будет легче, если ты отправишься следом? — Мин взял его за руку и повторил: — Вернуть ничего нельзя. Научись. Просто. Помнить. Он со стоном завалился на бок, выпрямляя затёкшие колени, и, прислонившись спиной к креслу, увлёк его за собой. Чимин положил голову ему на грудь, прижимаясь бёдрами к его боку. Юнги провёл ладонью по его позвоночнику, а потом сомкнул кольцо рук на его предплечье. Чимин закрыл глаза, вслушиваясь в стук его сердца, оно билось громко и ровно. Он приложил руку к своей груди. Его сердце билось быстро и как-то беспорядочно, словно пойманная в банку бабочка. Юнги тихонько вздохнул, поглаживая большим пальцем его предплечье. Приятно… Чимин представил, как его большие сильные руки открывают крышку, выпуская фантомную бабочку на волю. Раз… Два… Три… Четыре…