*** *** ***
Вечером Ше Ксиеронг берет бамбуковые коробки с рисом, ягнятиной и пельменями, завернутые в ткань, накидывает плащ с волчьим воротником и выскальзывает из крепости, когда стихает метель. Старейшина Киуэ, командующая личной охраной Ше Ксиеронг, открывает для нее южные ворота. «Госпоже угодна охрана или сопровождение?» - мягко спрашивает она. У старейшины Киуэ, дочери городского головы, манеры и успокаивающий голос сказочницы. Если бы Ше Ксиеронг не видела, как она вырезает язык солдату Вэнь, она бы поверила ее спокойным манерам. «О нет, спасибо. В тот день, когда я не смогу справиться на родной земле, выкиньте меня за стену прямо в Гремучий ручей», - шутит Ксиеронг, хотя на сердце у нее не весело. Она шутила и смеялась даже когда белила не скрывали синяки и ссадины, оставшиеся от дневных размолвок и ночных посещений мужа. Отчего-то Ше Ксиеронг чувствует, как саднит скула, когда-то сломанная от удара об угол лакированного комода. Старейшина Киуэ смотрит на нее и, когда Ше Ксиеронг проходит под воротами, ей вслед. Ее темные, горные глаза непроницаемы. На тропе Ше Ксиеронг белая на белом. Снежный наст хрумко ломается под ногами. Придерживая воротник, она смотрит на знакомые звезды, разбросанные по небу, словно белые хризантемы. Небо расчерчивает комета. Ше Ксиеронг останавливается и провожает ее взглядом. Знак – но знак чего? От света звезд ночь кажется ясной, как день. Дыхание Ше Ксиеронг поднимается паром, она слышит, как быстрые лапы перебирают по снегу, чувствует присутствие – то ли зверя, то ли человека. Ше Ксиеронг бросает горку из коробок на землю. Звериные шаги оборачиваются боле тяжелыми и медленными человеческими. Куай Ху Ли раздвигает ветки кустарника с крупными красными ягодами, похожими на безыскусные серьги в ушах уличной танцовщицы, и выходит на свет. «Я подумала, ты захочешь поесть что-то, кроме кроликов и мышей», - говорит Ше Ксиеронг вместо приветствия. «Конечно. Приводишь суженного в дом, а старую подругу – вон со двора, - привторно жалуется Куай Ху Ли. На ней белая шубка мехом наружу, потрескивающая от магии. Она садится на корточки и развязывает узел с коробками. Ше Ксиеронг стоит, сложив руки на груди, и смотрит на Куай Ху Ли сверху вниз. У ее варежек есть выточка и для большого, и для указательного пальца: такие в горах носят и охотники на дичь, и на мертвечину. Куай Ху Ли бодро жует, скатывая рис пальцами в шарики и бросая их в рот. Свободной рукой она берет пельмень и обнюхивает его. Может, это игра сумерек и мерцающего снежного света, но нос ее кажется длиннее, тоньше, совершенно лисьим. «Рыбка! Моя госпожа меня балует». Она кусает пельмень и облизывает пальцы, залитые бульоном. Подцепляет еще один и протягивает его Ше Ксиеронг. «Хочешь?» Та качает головой. Куай Ху Ли с усилием глотает ком еды и вытирает рот рукавом. Ее неожиданно длинные ногти перламутром вспыхивают в свете звезд. Куай Ху Ли дергает головой и рыгает. Ше Ксиеронг закрывает глаза рукой. «О, дикая зверь из дикого снега!» «Всего день побегала лисой, и началось, - жалуется Куай Ху Ли. – Прости, госпожа. Впрочем, разве ты не узнаешь это место?» Она встает на ноги, оглядывая утес. Ше Ксиеронг качает головой. «Это же здесь я попала в ловушку, - Куай Ху Ли поворачивается на месте, скользя по переливающемуся снегу взглядом, - когда твой батюшка принимал молодежь из клана Гусу Лань. Здесь ты меня освободила. Я спросила тебя – что ты хочешь взамен, человеческий ребенок? А ты сказала – уходи, пока я не передумала. Добрый, глупый человеческий ребенок». «Ты, впрочем, выглядела довольно жалко. Маленький взъерошенный лисенок. Вовсе не похожа на злого духа. Мне бы в голову не пришло, что ты могла бы быть кому-то полезна». Куай Ху Ли следит за Ше Ксиеронг краем глаза пока та говорит. «Ты снова кажешься грустной. Что-то случилось? Рискну предположить, что с господином Не Минцзуэ». Ше Ксиеронг прерывает ее жестом. «Я не хочу сейчас об этом говорить. Я дома, а это значит, что в первую очередь я глава ордена Лисо Ше. А как глава ордена Лисо Ше, я имею определенные обязательства». «В чем же дело теперь?» - Куай Ху Ли щурится. «Помнишь заброшенные шахтерский деревни – чуть выше по дороге, чем самые дальные поселение Цинхе Не, которые наводнили лютые мертвецы и темные твари? Мы же нашли их гнездо. Но так туда и не наведались». «Ты хочешь пойти туда сейчас? Одна?» «Вдвоем. Всего лишь посмотреть, - Ше Ксиеронг только отмахивается. – Ничего ужасного еще не случилось с заклинательницами, которые просто смотрели». «Безусловно, - Куай Ху Ли опускает ресницы. – Мы всего лишь смотрели, как старший и младший господа Не плещаться в пруду и я ясно могу видеть, что ни к каким последствиям это не привело». «Развратная лисица!» - и сердясь, и смеясь прикрикивает Ше Ксиеронг.*** *** ***
Разверстый зев шахты похож на открытый рот трупа с безвольно отпавшей каменной челюстью. Ше Ксиеронг вынимает Жемчужный меч из ножен и смотрится в отражение в лезвии. Веко снова примерзло к стеклянному глазу. Цзинь Хуаронг выбил ей глаз эфесом , когда они сцепились на земле. Поединок начался честно – на мечах, потом он попытался околдовать гг – наложил заклятие Сковывающего слова, а потом и Небесной плети. Небесная плеть жгла больно. У Ше Ксиеронг была сильная воля, она переламывала заклятия Лань Сиченя, когда они тренировались вместе. Но в этот раз ее воля была истощена побоями и насмешками Цзинь Хуаронга. Ему удалось сдержать ее достаточно долго для того, чтобы с размаху ударить мечом плашмя – по голове, по плечу. Старейшина Киуэ видела. Все видели – и личная охрана Цзинь Хуаронга, и заклинатели Лисо Ше. «Я покажу тебе твое место», - выплюнул он ей в лицо. «Я чувствую темную энергию», - говорит Куай Ху Ли, подходя к Ше Ксиеронг. Ше Ксиеронг проводит ногтем по лезвию меча и возвращает его в ножны. «Темную энергию тут бы почувствовал и слепой, глухой и немой крестьянин, превращенный в суриката», - Ше Ксиеронг хочет пошутить, но получается только бессмысленный и колкий набор слов. Куай Ху Ли качает головой. «Неверно выразилась, прости, госпожа. Там, в шахте, источник темной энергии. И он как будто бы... движется». «Дух? Демон? Скопление?» – вслух размышляет Ше Ксиеронг. В горах уже бывало такое. Железные Горы были местом битв древности. Шахтеры привыкли к тому, что, порой, вместе с рудой из породы можно было извлечь лютых мертвецов или мечи, жаждущие крови. В каждом шахтерском поселке был небольшой пост заклинателей. Куай Ху Ли прикрывает глаза и вытягивает руки вперед, как будто бы трогая невидимую стену. На кончиках ее пальцев вспыхивают и гаснут искры белого огня. Ше Ксиеронг видит, как ее глаза беспокойно стреляют влево-вправо под веками. «Нет. Нет. Что-то большое... Просто огромное... Как оснастка господина Не», - добавляет она со смешком, открывая глаза. На висках у нее выступает испарина. «У лис-обротней нет чувства юмора. Если ты перестанешь пытаться сделать вид, что оно у тебя есть, ты избавишь нас обеих от мучений», - говорит Ше Ксиеронг строго, хотя она вовсе не сердится. Куай Ху Ли смотрит на нее хитро. На нижней губе у нее лежит длинный, тонкий клык, выступивший из-под пересохшей верхней губы. «Помнишь, как мы охотились здесь? Девочка и ее лиса. Мы гонялись за ледяными привидениями потому что ты хотела набить руку к новому приезду братьев Лань». «Я так и не спросила, почему ты помогала мне. Я же тебя отпустила». Куай Ху Ли пожимает плечами. «Мне было скучно. Единственный щенок в помете, ни одной другой лисы на ли и ли вокруг. А ты была смешной. Ты смешно падала и ругалась». У входа в шахту лежит разломанная медная клетка из тех, в которых шахтеры держат канареек, чтобы птицы предупреждали их о ядовитых миазмах. Двумя пальцами Ше Ксиеронг чертит в воздухе сигил и толкает его в шахту. Сигил вспыхивает ослепительно-синим и тает, невидимый и беззвучный. Он летит вниз, а Ксиеронг толкает его как можно глубже, чтобы увидеть, что внутри. Из шахты доносятся шепотки и шорохи, как будто бы отдаленное шарканье ног – но вместе с сигилом все стихает. Сигил как будто бы упирается во что-то вязкое, упругое, не желающее пускать его дальше. Ше Ксиеронг толкает сильнее, пытаясь найти бреши в защите, но чем сильнее она толкает сигил, тем сильнее ее толкает в ответ. Последний толчок оказывается таким сильным, что она чуть не падает с ног. Куай Ху Ли подхватывает ее под локоть. Ше Ксиеронг хватается за ее руку, ошеломленная. «Оно и правда огромное – я никогда не встречала ничего подобного», - Ше Ксиеронг проводит рукой над лицом, собирая разрозненное видение. Она что-то видела, но как-будто бы вспышками. Молочная белизна. Длинное тело, сложенное в несчетные петли и узлы. Разрастание в корнях гор, словно опухоль, занимает шахты и пещеры, проваливается в подземные озера, заполняет каверны. Старость. Темнота. Дряхлая плоть. Голод. Как голодно, как стыло тут внизу, внутри, под светлым обитаемым миром! В голове у Ше Ксиеронг словно взрывается фейерверк. Она пятится, выставив руку перед собой. Фейерверк все сильнее, новые образцы вспыхивают перед глазами: мертвецы поднимаются из шахты, чтобы нести убоину. Сначала дичь, потом скот, потом людей. Они складывают мясо на полу пещеры, половина которой занята разрастанием белого кварца. Кристаллы кварца – словно сросшаяся белая чешуя. В темноте вспыхивает перламутр, отливает молочным блеском жемчуг. Белый кварц, сверкающая чешуя: что-то несется вверх по шахте, выбивая опоры из пазов, обрушивая сталактиты и с корнем вырывая сталагмиты: что-то титаническое, что-то, от чего содрогается сама плоть гор. Ше Ксиеронг вскрикивает, когда зев шахты врызвается и колоссальная пасть – размером с Безночный Город – раскрывается перед ней. О, зловоние тысяч трупов! Она вспоминает запах битвы и тошнота подкатывает к горлу. Цзян Чена вырвало, но он не позволил себе остановиться. Их всех замутило – Лань Сичень не отнимал рукава от лица, Не Минцзуэ сплевывал слюну, как собака. Ше Ксиеронг валится на руки Куай Ху Ли, ошеломленная. Видение тает. «О боги!» - шепчет Ше Ксиеронг. Ноги не слушаются ее – сила видения привела ее ци в возмущение. Из шахты слышится многоголосый вой. Этот вой ни один заклинатель ни с чем не спутает. Так мертвецы, сбившиеся в стаю, кричат, когда находят жертву. «О боги», - повторяет за ней Куай Ху Ли. Ше Ксиеронг рывком подается вперед. Куай Ху Ли и она отбегают ко входу в ущелье, зажатому между двух черных скал. Ше Ксиеронг вскидывает руки к небу и встает на одну ногу в позе Обращения. Когда энергии становится достаточно, она поворачивается вокруг себя, чертя защитный круг, но не доводит его до конца, упирая края в скалы. Полукруг надежно запечатывает выход. Куай Ху Ли скалится. Ее лицо становится чем-то средним между человеком и зверем. Острые зубы во ее рту словно тысячи игл. В получеловеческой, полулисьей форме она поистине отвратительна, но Ше Ксиеронг не чувствует отвращения. Она чувствует уверенность – она снова знает, кто она и зачем.*** *** ***
Мертвецы выбегают волнами. Самая первая волна – самая свежая, самая большая. Ше Ксиеронг узнает шахтерские робы и крестьянскую одежду из ткани и кожи. Но гербы со змеей на единственном немертвом заклинателе истлевшие – им не меньше десяти лет. Куай Ху Ли раздирает мертвецов зубами и руками. Белая шубка вросла в ее тело, серебристый мех свалялся от зеленой и черной крови. Ше Ксиеронг пускает меч в полет, тот проходит через тела с усилием. Чем старше и мягче мертвецы, выбирающиеся из шахты, тем легче плоть разваливается на куски – словно гнилая капуста, и запах поднимается похожий. «Не пускай их в деревню!» - кричит Ше Ксиеронг, когда стена у защитного полукруга начинает потрескивать, ослабевая, от мертвецов, которые влетают в нее и падают, опрокинутые ударами. «Им не нужна деревня», - кричит в ответ Куай Ху Ли. Кричит шепеляво – зубы разрослись и заняли весь ее рот, пасть раскалывает вытянувшуюся голову пополам. Меч отпугивает мертвецов только поначалу. Когда Ше Ксиеронг вынимает меч из ножен и делает взмах белого пламени, они отступают, рыча и сипя. Она выписывает мечом восьмерки и дуги, надеясь дочертить сигил, но не успевает – мертвец прыгает сверху. Она едва успевает прилепить ему ко лбу бумагу с усмиряющим словом. Их много. Больше, чем Ше Ксиеронг ожидала. Когда заканчиваются новые мертвецы, начинают выползать старые – столетние, двухсотлетние, сухие, как плавун, с твердой плотью, которую меч рассекает с усилием, в одеждах кланов, которые Ше Ксиеронг не узнает. Хватит ли сил продержаться? Шахта поистине бездонна. Ше Ксиеронг смотрит на балки в медных опрорах, поддерживающие вход. Их много, целый лес. Значит, там хрупко. Значит, туда нужно нанести удар! «Но разве ты не хочешь узнать что прячется внутри?» - искусительно шепчет внутренний голос. Ше Ксиеронг вспыхивает, но отмахивается – разве ты хочешь погибнуть, едва вернувшись домой? Ше Ксиеронг взывает к камню, с потолка шахты сыпется крошка. Сваи скрипят в пазах, дерево стонет и жалуется. Мертвец хватает ее за руку и впивается в плечо: зубы застревают в кожаном наплечнике. Ше Ксиеронг перекидывает его через плечо и наступает ногой на горло, вгоняя меч между ребер. Следующим ударом она отсекает ему голову. Ей нужно положение выше, чтобы сосредоточиться – она спршивает Куай Ху Ли: «Ты сможешь их сдержать?» Куай Ху Ли – вихрь из клыков и когтей – не отвечает: она атакует одного, другого, третьего. Ше Ксиеронг смотрит на утес, под которым растет чахлое деревце, но не может оставить Куай Ху Ли одну. Не Минцзуэ спрыгивает со скалы, он приземляется как метеорит, сотрясая землю. Движение, которым он внимает саблю, тяжелое и страшное: он несет смерть. Взяв саблю за рукоять обеими руками, он не просто очерчивает вокруг себя круг – сабля проходит сквозь промерзших насквозь мертвецов с хрустом и скрипом. Замерзшие мертвецы – плотные, словно камень, но Не Минцзуэ сильнее. «Ше Ксиеронг», - рявкает он. Ше Ксиеронг разбегается и прыгает ему на спину, а со спины – на утес. Воспоминания заполняют ее – засада в горах. Она разбегается и прыгает на спину Не Минцзуэ – он рывком подается вверх, подбрасывая ее на лопатках и придавая скорости прыжку. Поворачиваясь в воздухе, Ше Ксиеронг заканчивает заклинание – и выпускает ветер с осколками льда, осторого как ножи, по периметру. Нести смерть – не вызывает восторг, но восторг вызывает возможность закружиться в битве как в танце – раз уж времена таковы, что не танцует больше никто. Ше Ксиеронг взлетает на утес и останавливается, сосредотачиваясь и вырванивая дыхание. Все ее знания о ветрах и породах нужны ей сейчас. Она закрывает глаза и проходит вместе с ветром его путь – через снега, через тела, в зев пещеры, необузданной силой, поднимающей и забирающей с собой все. В скалах поднимается вой – это кричат ветра. Оглушительный свист и грохот заглушает звуки битвы. Ветер проносится по скальной площадке, расталкивая мертвецов и обрушивая их вслед за собой в шахту. Сначала ничего не происходит, но камень начинает дрожать – дрожит и вдруг обрушивается, взрывая балки, поднимая клубы пыли и брызги каменной крошки. Руки Ше Ксиеронг дрожат. Она прислоняется спиной к скале, выравнивая дыхание. Не Минцзуэ разваливает мертвеца пополам, вогнав саблю ему в плеч. Сабля вспыхивает жадным, нетерпливым огнем, она голодна до любой крови. Куай Ху Ли стоит, покачиваясь, сжав когтистые кулаки, и смотрит вверх, на Ше Ксиеронг. Она бледно улыбается и Куай Ху Ли улыбается в ответ. Не Минцзуэ выпрямляется и убирает саблю в ножны. Не глядя на Куай Ху Ли он говорит: «Я сказал, что не желаю тебя видеть ни в своих землях, ни в землях Лисо Ше». «Господин, кажется, не готов простить меня». «Еще и оборотень, - с отвращением роянет не Минцзуэ. – О каком прощении ты смеешь говорить?» «Оборотень, да, - Куай Ху Ли отступает в снег. Распущенные волосы падают ей на лицо в пятных темной крови. – Я служу госпоже и защищаю ее. Могла бы я доверить ее мужчине, который способен предаваться страсти с ее служанкой, стоило ему только оставить объятия моей госпожи? Госпожа достаточно страдала. Я взяла на себя смелость проверить добродетель господина Не Минцзуэ, и я осталась довольна. Может статься, господин ненавидит меня теперь, но это маленькая цена за безопасность моей госпожи». Кровь бросается Ше Ксиеронг в лицо. Так страшно она, право, не краснела никогда. Не Минцзуэ хмурится, удивленный. «Это правда?» Ше Ксиеронг молчит. Куай Ху Ли взмахивает хвостом и бросается вверх по скале – только серебристая шубка мелькает в снегу.*** *** ***
Не Минцзуэ и Ше Ксиеронг возвращаются в Змеиное Гнездо. Не Минцзуэ немного проваливается в снег в то время, как Ше Ксиеронг ставит ногу так, чтобы не повредить ледяную корку. Но она легче, и оружие ее легче, снег готов ее держать охотнее. Он молчит, не спрашивая ни о чем, и она молчит. Ше Ксиеронг негодует. Почему примирение должно быть за ней? Не она допустила бестактность. Очертания Змеиного Гнезда выплывают из-за скальной гряды, озаренные звездным светом. Замок имеет более изящные, острые очертания, чем те, которые стоят на равнинах. Равнинные замки похожи на пузатые кувшины, а горный замок похож на изящный музыкальный инструмент или меч. Он наполовину вырезан в скале и наполовину нависает над горной рекой, называемой Гремучим Ручьем. Ше Ксиеронг помнит этот вид с детства. Как она бежала по тропе и, завернув за угол, видела очертания дома. Когда она расставалась с подругой своих детских игр, Куай Ху Ли, Змеиное Гнездо выплывало ей на встречу, купаясь в лунном свете зимой, утопая в облаках весной, озаренное оранжевым светом заходящего солнца летом и плавающее в мистической дымке осенью. Она убила своего мужа – ради чести, ради права владеть этой землей и править ей так, как считала нужным. Ше Ксиеронг останавливается. Ее сердце замирает – как, как она может отдать кому-то Змеиное Гнездно! Кому-то, кому угодно – даже Куай Ху Ли, не говоря о Хуайсане - пусть даже и на время, пусть даже и собираясь вернуться? Не Минцзуэ уходит вперед. Шей Ксиеронг окликивает его и он останавливается, поворачиваясь к ней. Он выглядит недовольным. Он пришел ей на помощь, как тогда, но все остальное – уже не как тогда. «Ты все еще любишь меня?» - спрашивает она прямо. Не Минцзуэ удивляется. «Мне следует спросить тебя об этом». «Почему же?» «Потому что с тех пор, как мы вернулись в Змеиное Гнездо, ты ведешь себя так, как будто я тебе отвратителен. Как будто я хочу отнять твои земли, преследуя свой интерес». «Ты предложил сделать Не Хуайсана наместником, – не сдерживается Ше Ксиеронг. – Ты представляешь какое это оскорбление в глазах моих людей?». «Какое это оскорбление? Наместником станет член твоей семьи. После того, как мы вступим в брак, этим человеком может быть родственник как с твоей, так и с моей стороны», - спорит Не Минцзуэ. Ше Ксиеронг чувствует, как у нее сжимается сердце. «Ты говоришь это перед моими людьми! После того, как Цзинь Хуаранг обращался со мной как с рабыней в моем же доме, приказывал мне, отнял мой меч, приводил любовниц – и ты говоришь это мне в лицо?» «Я – не твой муж, - вспыхивает Не Минцзуэ. – И я не могу вечно доказывать, что я не желаю тебе вреда. Я пытался, но ты, верно, не хочешь меня и слышать! Твое недоверие, то, что ты видишь во мне врага, унижает нас обоих». «Ты – не мой муж, но без уважения ко мне ты никогда им и не станешь», - выплевывает Ше Ксиеронг ему в лицо. Охваченные гневом, они смотрят друг другу в глаза. Ше Ксиеронг хочет вспомнить все самое худшее, все, что готово оттолкнуть ее от Не Минцзуэ навсегда – но все, что она помнит, это как он несет ее на спине через болота, и зеленая жижа хлюпает у него в сапогах. «Твои ребра едва срослись, - говорит Ше Ксиеронг. Она сжимает его талию коленями, стараясь не слишком давить, но ее ноги, стертые долгим переходом, болят даже при мысли о том, чтобы коснуться земли. – Тебе не нужно этого делать. Я тяжелая». «Ты ничего не весишь, - Не Минцзуэ только крепче подхватывает ее под колени. И, все же, когда он подхватывает ее, то на минуту задыхается, морщась. - Мои ребра выдерживают мой меч, значит выдержат и тебя». «Прошу тебя, тебе же больно, - Ше Ксиеронг упирается ему в плечи и пытается слезть, но он не пускает. – Я вешу как по крайней мере несколько мешков с рисовой мукой. Я могу идти». «У тебя ноги стерты в кровь, - он дергает головой. – Ты не можешь идти. Каким бойцом ты будешь с ранами?» Ше Ксиеронг заправляет ему пряди волос за уши и обнимает за шею. От него плохо пахнет, но кожа за ушами остается свежей, почти сладкой на вкус. Ше Ксиеронг целует его в ухо, и за ухом, и в щеку, пользуясь тем, что в сумерках этого никто не разглядит. «И это все, что тебя беспокоит? Каким я буду бойцом?» - спрашивает она, посмеиваясь. Не Минцзуэ усмехается куда-то вниз, его скулы темнеют от румянца. «Нет. Вовсе нет». Не Минзуэ берет ее за руку. «Иногда тебя сложно выносить. Но даже тогда мои чувства не меняются. Хотел бы я знать, почему». Ше Ксиеронг высвобождает палец и трогает его большой палец. Она накрывает его руку своей рукой: трогает загрубевшие подушечки пальцев, и неожиданно нежное, шелковистое запястье. «Хуайсан не устает говорить мне, что иногда я не думаю о том, как мои слова сказываются на других, - помолчав, говорит Не Минцзуэ. – Он слишком нежный. Любые слова на нем сказываются. И, все же, я могу говорить... не так, как это звучит в моем сердце». «Неужели извинение, мой прекрасный господин Не?» - спрашивает Ше Ксиеронг, слабо улыбаясь. У Не Минцзуэ делается такое лицо, как будто он силится проглотить морского ежа. Наконец, он делает усилие и говорит: «Я не имел в виду неуважения. В твоем доме я готов подчиниться твоим законам, как подчинился бы законам любого другого ордена. Выбор наместника ордена Лисо Ше не касается ордена Цинхе Не». Ше Ксиеронг качает головой, но прежде, чем увидеть, как меняется выражение лица Не Минцзуэ, она склоняет голову ему на плечо. Он берет ее рукой под затылок, проводит пальцами по волосам – и неожиданно крепко сжимает в объятиях.