*** *** ***
Ей снится сон о погоне. Ей снится, что она – белоснежная лань с золотыми копытцами, выпрыгнувшая на тропу. Ей снится рослый охотник с луком высотой в человеческий рост, зажатом в руке, как безделица. Он натягивает тетиву – и та поет в его руках, словно гуцин – но стрела, выпущенная из нее, со свистом пролетает мимо. Она пятится, пока не спотыкается о древесный корень, и это приводит ее в чувство. Она бросается в бегство, ныряя в заросли высокого зеленого папоротника. Брызги росы летят во все стороны, хвойный настил под ногами мягко приминается, дыхание становится прерывистым. Она слышит, как звенит лук об колчан за спиной, слышит тяжелое дыхание молодого охотника. Она оборачивается – и видит его лицо, длинное, изжелта-бледное, видит его антрацитовые глаза, короткие ухоженые усы. Охотник сбивает ее с ног и валит на землю. Она отбивается – он хватает ее за руки, оставляя на запястьях синяки. Он – больше не охотник, он юноша в бело-золотых одеждах с пионом в спальне, где у кровати столбцы со змеями. У него красивое лицо с выступающими скулами и губами, изогнутыми словно лук кочевника. Он смеется в ответ на ее крики и зажимает ей рот ладонью, выкручивая ей руку до хруста в локте. «Кто ты? Назови свое имя, демон!» - рычит охотник, прижимая большой палец ей ко лбу. Запах хвои и влажности ударят в нос. Она чувствует тепло от Изгоняющего прикосновения, но она не демон – ему нечего изгонять. Другой рукой он держит ее за горло; она касается его запястья и ее пальцы соскальзывают, чувствуя перстень-печатка с узором. Волосы разметались между папоротников, в них застряли еловые иглы. Папоротники расставили мохнатые лапы, закрывая ее лицо и скрывая его лицо от нее, когда он выпрямляется, прижимая ее к земле. Она вытягивает вверх руку, трогает его лицо и смеется. Ожесточение в его голосе сменяется удивлением и непониманием. «Это ты?» «Кто же это еще мог быть, - хохочет она, точно пьяная. – Я хотела удивить тебя – а ты принял меня за демона!» «В этих лесах всякое может случиться», - морщится он, недовольный, помогая ей сесть – и тут же касается ее шеи, трогает ее руку, растирает запястье, которое только что так крепко держал. «Тебе не больно? Я мог тебя ранить». Она смотрит на него исподлобья сквозь пелену рассыпавшихся по лицу. Она берет его за щеку и проводит пальцем ему по губам, хватается за воротник куртки – и с силой раздирает его, толкая его в папоротники – так, что он едва успевает схватить ее за талию. Ше Ксиеронг просыпается как будто от толчка. Она поднимает голову – темно, пахнет прелой землей, в комнате влажно – и простыни влажные. Волосы спутались, она убирает их с лица, пытается встать – болит все тело. Рука ложится на предплечье и она вздрагивает. «Останься со мной», - хрипло говорит Не Минцзуэ. Это – сон? Не Минцзуэ далеко от нее, в Цинхе. «Как я тебя покину», - она целует его в лоб и он берет ее за шею, прижмаясь лбом к ее лбу. Его нижняя губа распухла и покрылась корочкой. Ше Ксиеронг трогает ее пальцем. «Откуда это?» «Разве ты не помнишь?» Ее глаза привыкают к желтоватым сумеркам. На шее Не Минцзуэ – лиловые с красным следы от зубов. Такие же же расплываются на его плечах, на груди, на бедрах. Ше Ксиеронг проводит по ним рукой, не узнавая. «Это все – я?» - спрашивает она. Он не отвечает и целует ее, приподнимаясь на локте. Ше Ксиеронг обвивает его руками на опускается на ложе. Она вспоминает, и на нее накатывают волны леденящего ужаса. Что произошло? То, что сказала демоническая змея, правда? В ее жилах течет кровь демона? Не Минзцуэ целует ее, зарываясь лицом ей в шею, она кладет ему руку на спину, не понимая, что делает. Его тяжелая ладонь у нее на бедре, она перебирает его пальцы, чувствуя, что ее голова вот-вот расколется от мыслей, которые не в силах вместить. Кланы Лисо не должны узнать, думает она с ледяной твердостью. Другие ордена заклинателей – тем более. Что будет с ее землей, с ее семьей, если они узнают? Не Минцзуэ не может узнать – это разобьет ему сердце. Вэй Усян, старейшина Илин, вспоминает Ше Ксиеронг и несколько успокаивается. Ему не нужно знать правду, но он может знать другие вещи. Ей нужно увидеть Вэй Усяня. Ей нужно поговорить с ним. «Ты сейчас не со мной, - хмурится Не Минцзуэ. – О чем ты думаешь?» Ше Ксиеронг вздрагивает, приходя в себя. Он лежит на ней, просунув руку ей под затылок, его грудь свободно умещается в его большой ладони. Она вздыхает, но находит в себе силы лукаво улыбнуться. «О любовниках, которых оставила в Змеином Гнезде. О чем же я могу еще думать?» «Не смей так говорить», - злится Не Минцзуэ. Ше Ксиеронг толкает его коленом в бок. «Иначе – что?» «Я запру тебя в Нечистой Юдоли, - обещает он, - И приставлю к тебе заклинателей, которые будут следить за каждым твоим шагом. Будешь жить, как канарейка Не Хуайсана, в клетке. А я буду приходить посмотреть на тебя». «Что если я соблазню твоих заклинателей?», - Ше Ксиеронг шепчет ему на ухо, закинув руки на плечи. Не Минцзуэ хочет оттолкнуть ее, но она вцепляется в него руками и ногами. Когда он поднимается на постели, она поднимается вместе с ним, сползая ему на бедра. «Ты скучал по мне?» - спрашивает она. «Каждый день. Вижу и ты скучала». Не Минцзуэ с усмешкой касается отметин на шее. Воспоминания обрывочны. Ше Ксиеронг помнит, что сидит на его бедрах, раздирая его одежду. Когда она хватается за его горло обеими руками, сдавливая его между пальцев, с губ Не Минцзуэ срывается стон – и мольба. Они лежат, обнявшись, до самого оранжевого рассвета. Ше Ксиеронг лежит на боку, свесив руку с кровати, опираясь спиной о грудь Не Минцзуэ. Она истощена, но не может заснуть. У нее нет сил думать о том, о чем ей следует подумать, и все же она тоскует из-за этих мыслей. На руке у Не Минцзуэ – свежий шрам. Она трогает его и спрашивает: «Ты побратался?» «Да». «И даже с Цзинь Гуанъяо?» - спрашивает Ше Ксиеронг. Подумав, она сгибает его руку в локте и целует в шрам. «Может, если мы станем братьями, я смогу вернуть его на достойный путь, - говорит он ей в плечо. – Мне не нравится то, каким он становится. Я помню его другим». «Люди меняются. Не все ты можешь остановить, - возражает Ше Ксиеронг. – Если он решил пойти своим путем, ты же не потащишь его силком по своему». Не Минцзуэ морщит нос, Ше Ксиеронг чувствует это затылком. «Я помню его другим. Мэн Яо – сын продажной женщины, но, когда мы встретились, он был искренним, полным света, полным надежды. Все, чего он хотел, это служить и быть полезным. Доказать, что он больше, чем свое происхождение. Он спас Лань Сиченя! Но его предательство и служба Вэнь... Что за человек сможет переметнуться и вести двойную игру так долго?» «Человек, который хочет спасти своих друзей? - спрашивает Ше Ксиеронг. – По-моему, Гуанъяо принес большую жертву». «Какую еще жертву?» – раздосадованно спрашивает Не Минцзуэ. Ше Ксиеронг поворачивается, чтобы посмотреть ему в глаза. «Он лгал, жил в страхе, и смотрел на то, как гибнут союзники – и был принужден убивать их. Так вы победили. Помнишь свои раны после схватки с Вэнь Жоханем? Может статься, вы бы не смогли сломить его грубой силой. Гуанъяо... Мэн Яо сделал это ради вас. И думается мне, ради тебя». Лицо Не Минзцуэ не разглаживается. «Я не могу этого принять», - говорит он ожесточенно. Ше Ксиеронг берет его за щеку. «Тебе не нужно принимать это сейчас. Ты можешь подумать и решить позже». Она договаривает – и ее сердце сжимается. Теми же словами! Она даже говорит теми же словами.*** *** ***
Ше Ксиеронг бросает колчан на землю и наступает на его основание ногой, упирая верхушку в мшистый пень. Она опускает руку и вытягивает одну тяжелую стрелу с зеленым оперением. Она поднимает тяжелый, горский лук, сделанный из белого, как кость дерева, натягивает тетиву и, не моргнув, спускает ее – дерево в конце рощи врывается щепками. Она берет еще одну стрелу и накладывает ее на тетиву, среляет чуть в сторону – наконечник-лезвие почти начисто срезает молодую ветку, которая падает в траву. Ше Ксиеронг толкает колчан ногой и вытаскивает новую стрелу. Глаза у нее красные, она не может спать. Она лежит рядом с Не Минцзуэ, положив руку ему на лопатку, и думает. Почему Змея не может снова обернуться человеком? Почему она заперта в корнях гор? Как она обратилась женщиной, чтобы возлечь с отцом - она лжет? Что Ше Ксиеронг не знает, что мешает ей сделать вывод? «Руку держи прямо, - говорит отец, садаясь на корточки рядом с Ше Ксиеронг. – Ты стреляешь вниз. А вот наконечник – его повыше». Он худой, трепливый, смуглый, совсем не похожий на главу ордена. И говорит негромко, вежливо, спокойно. Когда после восстания головы мятежных аристократов рассаживают на пиках, он разрешает Ше Ксиеронг отвернуться. «Это не доставляет мне никакого удовольствия, - он сжимает ее плечо. – Но есть вещи, которые правитель должен делать для безопасности своих земель и твердости своего престола». На его руке не хватает трех пальцев. Он не говорит, где их потерял. Наставница Ше Ксиеронг, Зу Хуайфей, предполагает, что он лишился пальцев в ритуале. В клане Гусу Лань на уроках им рассказывают, как запечатать демона, на которого больше ничего не действует – принести первому кругу в жертву одну часть своей плоти, второму кругу – вторую часть своей плоти, третьему кругу – третью часть своей плоти. От мыслей Ше Ксиеронг бросает то в жар, то в холод. Подумав, она берет три стрелы. Это – сложный выстрел. Нужно сосредоточиться. Она пытается зацепиться мыслью за движение пальцев, высоту и прямоту руки, кончики стрел, служащие прицелом, но она может делать это и не думая. Ей как никогда нужен друг. До Ланлиня осталось не больше трех дней пути. Там будет Лань Сичень, возможно, его младший брат Лань Чжань: друг и, по слухам, возлюбленный старейшины Илиня. Она была бы рада видеть и Цзян Чена – несмотря на разногласия, они понимают боль друга. Ей нужен друг, которому она может открыться, пусть и не всей правдой. Но она не могла рассказать всего этого Куай Ху Ли или Киуэ чтобы не вызвать паники в Лисо, и уж тем более не могла открыться Не Минцзуэ. Мысль о том, что она лжет ему, терзала Ше Ксиеронг днем и ночью. Хуже было только думать о том, что начнется в Змеином Гнезде, если она действительно окажется ребенком демона. Ее убьют – или заточат в башне навсегда. Не Минцзуэ? Он не способен видень оттенки серого. В тот день, когда он узнает, она превратится для него в демоническую гадину. Возможно, он своей же саблей снесет ей голову? Нет. Никто не должен узнать – не до тех пор, пока Ше Ксиеронг поймет, что правда, а что ложь. Хрустит ветка. Ей не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто вышел на поляну. Она узнает его по походке – и по запаху мяты и шалфея. С возвращения в Цинхе обоняние Ше Ксиеронг до болезненного обострилось: она чувствует старый жир в жареной рыбе, привкус затхлых розовых лепестков в коробках в платьями. Узнает Не Мицзуэ по запаху мазей, которые он втирает в виски во время приступов мигрени. «Три стрелы? – Не Минцзуэ смотрит на ее оценивающе. – Рискованный выстрел. Я бы начал с двух». «Я начала стрелять раньше, чем научилась ходить», - Ше Ксиеронг корчит привычную гримаску. У нее щемит сердце – разговор звучит так обыденно, как и до того, как она узнала свой секрет. Если Не Минцзуэ узнает, он уже никогда не будет смотреть на нее, как сейчас – покровительственно и, одновременно, скованно. Он порой настолько не умеет разговаривать с людьми! А уж насколько не умеет с женщинами. И все же, его неловкость дорога ее сердцу. «Ты очень вряд ли смогла держать лук до того, как начала твердо стоять на ногах», - возражает он. «Но я абсолютно точно начала стрелять раньше, чем ты», - чтобы после ее слов не осталось осадка, она стукает его по носу оперением. Не Минцзуэ хватает стрелу в ладонь без тени улыбки. «Ты меня избегаешь», - говорит он. Ше Ксиеронг берет стрелу взамен отобранной, опускает руку с луком и пытается уместить все три между пальцев. «Вовсе нет», - она отвечает коротко. «Ты уходишь сразу после того, как просыпаешься, и стараешься не оставаться со мной наедине в пути», - говорит он, прохаживаясь перед ней. Края темно-зеленого с золотым одеяния развеваются. Ше Ксиеронг смотрит вниз, на стрелу, трогая пальцем тетиву. Он спрашивал, как она оказалась за тысячи ли от Змеиного Гнезда, в лесах Цинхе. Ше Ксиеронг, намеренная стоять до последнего, твердила, что это сюрприз. Не Минцзуэ вырос охотником на нечисть. Он чувствовал и он задавал вопросы, но Ше Ксиеронг наотрез отказалась говорить об этом. Она обвинила его в том, что он не ценит сюрпризы – хотя Не Минцзуэ и ворчал, но, все же, уступил. «Я слышу, как ты говоришь во сне», - он закладывает руки за спину и поворачивается к Ше Ксиеронг. Он смотрит на нее строго и печально, и кажется старше своих лет – хотя он и младше на три года, он стал правителем раньше, чем Ше Ксиеронг. Эта разница чувствуется. «О чем же я говорю?» «Ты кричишь – и зовешь мать. Иногда отца, - Не Минцзуэ смотрит в сторону, зубы у него сжаты так крепко, что на скуле взбухает желвак. – Говоришь разные другие вещи. Я думаю, я знаю, почему ты избегаешь меня». Кровь бросается Ше Ксиеронг в лицо. Она закусывает губу, борясь с желанием швырнуть лук и стрелы на землю. Все кончено. Почему она решила, что сможет удержать и власть, и счастье, и любовь? Так раньше не было, не будет и вновь. «Почему же я избегаю тебя?» «Я знаю, что говорят о тебе в Ланлинь Цзинь, - с усилием начинает Не Минцзуэ. – До меня доходили разные слухи. И о том, что они называют настоящей причиной поединка и гибели твоего мужа. Я хочу, чтобы ты знала – я не верю не единому слову. Я знаю тебя. Мы сражались вместе. Мы были в день Аннигиляции Солнца вместе. Мы провели столько дней и ночей вместе. Даже если каждый адепт Ланлинь Цзинь поднимется, чтобы обвинить тебя – я буду оскорблен их дерзостью. И я защищу тебя». «Что?» - из рук у Ше Ксиеронг выпадают стрелы. Он думает... он думает что все дело в клане Ланлинь Цзинь – от этой мысли на висках у нее выступает испарина. Не Минзуэ берет ее за подбородок и мягко приподнимает его, но Ше Ксиеронг не двигается с места, охваченная ужасом и облегчением. Он думает, что она боится, что до него дойдут слухи, распускаемые родичами Хуаранга – то, что на самом деле это она была ему неверна и убила его потому, что не желала делить власть. «Я знаю тебя, - твердо говорит он. – Ты никогда бы не совершила ни подлости, ни низости. И не стала бы лгать о совершенном над тобой насилии. Ничья ложь никогда не повлияет на мое уважение и любовь к тебе». «Но что если, - с комком в горле начала она, - что если ты бы узнал обо мне что-то, что вызвало бы у тебя отвращение?» «Такой вещи нет и быть не может, - отрезает Не Минцзуэ. – Ты не можешь сделать или быть чем-то отвратительным». Минцзуэ не умеет успокаивать, поэтому он просто держит ее, пока она совершенно не затихнет, прижимаясь щекой к его груди. Ксиеронг вдыхает полной грудью и острый запах притоптанной травы чуть не сбивает ее с ног: от Минцзуэ меньше пахнет мятой и шалфеем, но теперь ее преследует жирный запах арахиса. «Больше не плачешь?» - он толкает ее лбом в макушку. Она качает головой. Не Минцзуэ пытается поцеловать ее, но она отворачивается и губы утыкаются в мокрую щеку. «Я очень люблю тебя, - говорит он, помолчав. – Я никогда не причиню тебе вреда». «У тебя есть еще арахис?» - спрашивает она, судорожно вздыхая. «Какой арахис?» «Ты пахнешь арахисом, - Ксиеронг делает еще один глубокий вдох и вытирает лицо рукавом. – У тебя осталось еще? Неожиданно мне так захотелось». «Я не ел арахис, - удивился Не Минцзуэ. – Только острую курицу с арахисом. Ничего не осталось – но я могу послать человека достать еще». «Да, пожалуйста», - Ше Ксиеронг кивает.*** *** ***
Остаток пути до Ланлиня они преодолевают на лодке. Под Ланлинем они должны подождать пару дней, пока кортеж из Лисо Ше присоединится, но, подумав, Ксиеронг решает от этого отказаться: ей не нравится идея выводить силы из крепости, пока бодрствует Змея. К тому же, на Совете в Ланлине Не Минцзуэ твердо решил объявить о помолвке публично, и, несмотря на все свои переживания, у Ше Ксиеронг нет повода попросить его отсрочить день. Нет повода – но теперь, после объяснения, ей немного спокойнее. В Башню Кои она должна войти под охраной заклинателей Цинхе Не – уже много лет главы кланов не сочетались браком между собой, и геральдические правила пришлось вычитывать заново. Самым проверенным способом объявить о помолвке такого рода было для невесты появиться с кортежем и в цветах жениха: впрочем, фамильные гербы она имела право перенести на новые одежды. Сумерки сгущаются над рекой. Небо лиловеет, вода становится ультрамариново-синей. Весло опускается в воду, разбивая зеркальную гладь. Над домиками речного поселения занимается дым от разожженных очагов. Ше Ксиеронг кутается в шерстяную накидку, краем глаза наблюдая за тем, как Не Минцзуэ пытается дочитать письмо в угасающем закатном свете. Он щурится и недовольно крутит бумагу в руках. Не выдержав, стучит согнутым пальцем по боку лодки – лодочник торопливо зажигает фонарь, опускает москитные сетки по бокам беседки. Ше Ксиеронг подпирает щеку кулаком и смотрит на Не Минцзуэ. Он выглядит собранным и красивым с лицом, плавающим в мягком светом фонаря, обрамленном изменчивыми сумерками. Ше Ксиеронг с чувством легкого облегчения думает, что, может быть, она и вовсе не демон. Или, может быть, в правилах доблести и чести Не Минцзуэ есть место для такого демона, как она. Не Минцзуэ едва заметно морщится. Он пробегает глазами по письму, и снова возвращается к тому же месту, наклоняя голову то влево, то вправо, как будто бы спасаясь от назойливого комариного жужжания – но москитные сетки опущены. Ше Ксиеронг берет его его за лодыжку, привлекая внимание. «Все хорошо, любовь моя?» Не Минцзуэ не сразу поворачивает к ней голову. Склеры глаз у него розоватые, больные. «Опять голова?» - спрашивает она. Не Минцзуэ трет лоб костяшками пальцев. «Пустяки. Всего лишь...» – он не успевает договорить, задохнувшись, как будто бы получив удар под ребра. Ше Ксиеронг встает и, пригнувшись под навесом, подходит к нему. Не Минцзуэ складывает письмо и прижимает кулак ко лбу. На виске у него бьется жилка. Ше Ксиеронг садится рядом и растирает ладони. Запахи тины и оглушительная чесночная вонь, исходящая от лодочника, полностью вытесняют запах мази от головной боли, пока Ше Ксиеронг не садится рядом с ним так близко. «Не думаю, что поможет», - Не Минцзуэ скрипит зубами. «Давай хотя бы попробуем», - когда ее ладони достаточно разогреты, она подносит их к его голове и надавливает на виски. Не Минцзуэ выплевывает ругательство, она разводит ладони чуть дальше друг от друга, чтобы не касаться головы. Так делал отец, когда у Ше Ксиеронг болела голова: он говорил, что так делала мать, когда болела голова у него. Ше Ксиеронг отгоняет воспоминание, концентрируясь на том, что она делает сейчас. У Не Минцзуэ в голове – комок боли. Комок боли – это золотые нити ци и темная энергия, переплетенные вместе. Нити, тронутые порчей сабли, отравляют золотые нити. Когда Не Мицзуэ гневается, дух сабли искажает ци быстрее, и он не успевает противостоять порче. Это отравляет его энергию и выливается в мучительные головные боли. Ше Ксиеронг касается нитей, тронутых порчей, и обволакивает их собой. Одну за другой она подчищает порчу, приставшую к цельным золотым нитям. Старая порча не поддается – когда Ше Ксиеронг пытается коснуться ее, Не Минцзуэ дергается от боли, и Ше Ксиеронг отступает. По тому, что дыхание Не Минцзуэ становится ровнее, она понимает, что она на верном пути. Она впервые задумывается, что на самом деле делает с частичками темной энергии, которые счищает с золотых нитей - как будто проглатывает их? Но это не причиняет ей боли, а, наоборот, доставляет удовольствие. Она поглощает темную энергию, и ее собственная сила от этого как будто бы... возрастает? Ше Ксиеронг опускает руки и смотрит на свои ладони. Она сделала открытие и теперь совершенно захвачена им. Не Минцзуэ проводит рукой по волосам. Лицо у него все еще красное, но венка на виске больше не бьется. «Лучше?» - спрашивает Ше Ксиеронг, отирая руки о подол платья. «Немного, - он задирает подбородок и хрустит шеей. – Не так плохо. Спасибо... моя госпожа». Скоро он начнет называть ее «моя госпожа» и потому, что это станет ее титулом – госпожа ордена Цинхе Не, глава ордена Лисо Ше. Двойной титул останется только у нее, не у Не Мицзуэ. Но среди их детей старший ребенок станет наследником ордена Цинхе Не, младший – Лисо Ше, а все остальные могут определить сами, к какому ордену пожелают принадлежать. Мысль о матери-Змее стоит как кость в горле, но Ше Ксиеронг чувствует себя уставшей. Она больше не может об этом думать. Она трогает волосы Не Минцзуэ, расправляя их по плечам. «Хочешь – положи мне голову на колени. Я расчешу тебя». «Не посреди реки где столько глаз на лодках», - Не Минцзуэ качает головой. Ше Ксиеронг встает на колени и задергивает внутренние занавески под москитными сетками. Она смотрит на него через плечо с усмешкой: «Теперь никто не увидит, что глава ордена Цинхе Не кладет голову на колени своей невесте». «Я не стыжусь, - объясняет он. – Между главой ордена и простыми членами должна быть дистанция. То, как видишь меня ты – это то, как видишь меня ты, не мои вассалы». Ше Ксиеронг не отвечает, она трется щекой об его щеку и Не Минцзуэ упирается лбом ей в плечо. Она обнимает его за широкие плечи, сжимая их в ладонях, и он как будто бы с облегчением прижимает голову ей к груди. От его волос пахнет зеленым чаем. Наверное, потому, что роскошную черную гриву после мытья споласкивали зеленым чаем, думает Ше Ксиеронг. Ей вдруг остро хочется чая и юэбин со сладкой начинкой. Весь день ей не хочется совсем ничего, но желание укусить сладость становится таким острым, таким мучительным. «Думаешь, мы будем на месте с рассветом?» - спрашивает она задумчиво. «Может даже до рассвета», - глухо отвечает Не Минцзуэ ей куда-то в живот. «Я надеюсь, что у владельца гостиницы будет отложена еда, - Ше Ксиеронг кладет подбородок на темечко Не Минцзуэ. – Мне так хочется сладостей. И не каких-нибудь, а юэбин и ничего больше».