Маленькая зеленая змея

Ксиеронг подкидывает мячик в руке. На мячике вышит синий цветок, это, кажется, подарок Лань Сиченя. Она с грустью вспоминает, как сидела в Изумрудном Зале в шапке о двух золотых рогах, и как принимала посланников из ордена Гусу Лань. Их привел младший брат Лань Сиченя, Лань Чжань – отчего-то Ксиеронг никак не могла заставить себя называть его Лань Ванцзы. Такой юный, и такой ужасно серьезный. Ксиеронг нравилось, с каким почтением он говорил, как методично перечислил все ее титулы – горные лорды расправили плечи, горделиво нахохлились. При Ше Чене посланцы других кланов были нечестными гостями. При Ксиеронг торговля снова расцвела, двери Сапфирового и Жемчужного залов открылись для заклинателей, ищущих обучения, и ученых, жаждущих прокровительства. Все это осталось в Лисо. Ксиеронг кидает мячик в стену. Прехорошенький пушистый щенок подхватывает его и приносит, виляя хвостом. Собаки-оборотни из Ланлиня. Эту вещицу Ксиеронг принимает неохотно и все думает передарить. Не хочет держать с собой никаких оборотней из Ланлиня. Ксиеронг вспоминает ужин в Знойном Дворце, который дал Цзинь Гуаншань. Как витиевато ее приветствовал Мэн Яо, уже надевший черную шапочку, уже признанный сыном; как Цзинь Гуаншань умолчал о Цзинь Хуаронге, и как ей выделили почетное место рядом с Лань Сиченем и Не Минцзуэ. Внимание доставляет ей невероятное наслаждение, не сравнимое, пожалуй ни с чем. Минцзуэ сидит за столиком и пишет письмо. У него беглый почерк, он держит кисть очень прямо, и иероглифы выходят достаточно красивыми. Хуайсану дается рисование и каллиграфия, и Ксиеронг начинает подозревать, что у Минцзуэ те же задатки – они просто никогда не были ему интересны. Ксиеронг отнимает мячик у щенка и кидает его в Минцзуэ. Минцзуэ лишь слегка отклоняется и мячик пролетает мимо. «Беременность делает твой бросок менее точным?» - спрашивает он с насмешкой. «Это твое ядовитое семя делает мой бросок более точным. А меня – похожей на утку, - возражает Ксиеронг, откидываясь на подушки. Живот стал большим, от его тяжести у нее ноет поясница. – И теперь ты меня больше не хочешь, потому что я похожа на дойную корову». «Я – что?» - Минцзуэ даже поворачивается к ней. Щенок залезает лапами на стол и тянется к мячику. Он серебристо-серый с голубым отливом, Цзинь Гуянъяо приложил к подарку теплое письмо с поздравлениями, и Ксиеронг почувствовала себя неловко. «Ты меня больше не хочешь, - говорит Ксиеронг дерзко. – Потому что я раздулась, как лягушка на палочке. И ты больше не ласкаешь меня. Не целуешь, не трогаешь так, как пристало супругу, и не заставляешь меня выкрикивать твое имя, когда ты...» «Единственное, что в тебе как у коровы – это представление о воздержании и морали, - Минцзуэ щелчком сбивает мячик со стола, и щенок радостно вгрызается в него, упирась головой в ковер – и, конечно же, спотыкаясь, падает через себя. – Это я, как мужчина, должен страдать от воздержания. Но нахожу чем себя занять, и тебе следует тоже». «Замечательно. Освободи стол в своем большом зале на время – я хочу судить твоих слуг и разбираться с налогами, - фыркает Ксиеронг. - Мне скучно». «Есть сотня дел по дому. Займись ими. Но лучше всего отдохнуть», - возражает Минцзуэ. «Ты сам пробовал сидеть без дела месяцами?» «У тебя уже есть дело. Самое важное». Ксиеронг ложится на бок, подол шелковой сорочки задирается до бедра. Ксиеронг подпирает щеку кулаком и наблюдает за Минцзуэ из-под наполовину прикрытых век. Тяжелые груди расползаются, раздавшиеся бедра словно стали еще круче. Минцзуэ вскидывает брови – но и шире раздвигает колени. Сидеть становится теснее. «Какое же?» – спрашивает Ксиеронг, прикусывая губу. У потомка мясников – горячая кровь. Тренировки и множественные обряды инициации, через которые прошел наследник клана заклинателей, сдерживают его только наполовину. Пламенная сущность Не Минзцуэ подавляется волей самого Не Минцзуэ. Ксиеронг знает его слишком хорошо, чтобы не знать, где в броне брешь. Минцзуэ поднимается и подходит к ней, опускаясь рядом с ней на колени. Он проводит рукой по бедру Ксиеронг – и одергивает ее сорочку, прикрывая ногу. «Твое дело – выносить здорового сына, - говорит он строго. – И родить его легко. Отдыхай! И веди себя пристойно». Ксиеронг бегло улыбается, лаская его руку. Она откидывает голову на подушки, потягиваясь, и Минзуэ, не удержавшись, проходится рукой по ее грудям. «Почему ты такой жестокий, - стонет она, потирая коленями друг о друга. – Почему ты меня не приласкаешь? Можно подумать, небо расколется если господин Не приласкает свою жену. Разве я не беременна и ты не должен потакать всем моим капризам?» «Потому что ты не хочешь, чтобы я тебя приласкал, - Минцзуэ упирается ладонью ей в колено и Ксиеронг раздвигает ноги. Он сжимает внутреннюю сторону ее бедра и она вздрагивает, подаваясь ему навстречу. – Ты хочешь совсем другого». «И что же в этом дурного?» - спрашивает она. Минцзуэ целует ее и она запускает пальцы ему в волосы, целует крепче в ответ. Он тяжело дышит. Щенок тявкает в ногах, мячик звенит – что-то пушистое, с маленькими, острыми как у кошки коготками, карабкается по ее бедру. Минцзуе хватает щенка за шкирку и поднимает в воздух. «Я совсем забыл об этой пушистой крысе», - говорит он с удивлением. «Не смей так говорить! Это же щенок. Если бы не был подарком Ланлинь Цзинь, он был бы почти милым». «А по мне так пушистая крыса», - дразнит ее Минцзуэ. Ксиеронг пытается отнять у него щенка. В двери стучат, ручки вздрагивают от ударов. «Что там? Я велел не беспокоить кроме как в случаях чрезывчайной важности», - прикрикивает Минцзуэ. «Глава ордена, боюсь случай как раз такой».

*** *** ***

«Я очень люблю тебя, - говорит Ксиеронг. – Пожалуйста, будь осторожен». Минцзуэ берет ее за подбородок и с силой проводит лбом по ее лбу. «Я вернусь к тебе, - обещает он. – Да и кто достаточно силен, чтобы ранить меня? Вэй Усянь и его марионетки? Я убивал их раньше. Я убью их и сейчас, а потом и этого безумного чернокнижника». «Минцзуэ! – Кисеронг берет его за щеки. – Пожалуйста, не начинай рубить раньше, чем разберешься». «С чем тут разбираться, - Минцзуэ начинает выходить из себя. – Вэй Ин – предатель своего клана. Убить мужа своей сестры посреди бела дня! Цзинь Цзысюань хотел уладить вражду между ним и младшим братом. А если бы он снес Вэй Ину голову, то остался бы жив и со славой». «Мы знаем только одну сторону – и ты знаешь, что я думаю об ордене Ланлинь Цзинь. Им нельзя доверять! Все выворачивают в свою пользу. И со мной так было». «Не равняй себя с Вэй Ином!» - Минцзуэ рубит воздух ладонью. Ксиеронг переминается с ноги на ногу, ей трудно стоять. «Ты забыл об отложенном деле в горах? – вспыхивает она. – Что если демоническое присутствие подвердится? Ланлинь Цзинь уцепиться за это с радостью! Сначала избавились от Вэй Ина и его артефактов, потом от Лисо Ше и его богатств. Что следующим, сторожевые башни в Цинхе?» «Гуаньшань не посмеет». «А по-моему, еще как посмеет», - начинает распаляться Ксиеронг. Она морщится, придерживая живот обеими руками, и прислоняется к постаменту с именами предков. «Ну что опять! Сначала споришь, а потом становится хуже, - упрекает ее Минцзуэ. – Подумай лучше о себе и о ребенке. Да и разногласия эти все пустые – мы уже все решили, не о чем тут говорить». Минцзуэ наклоняется и берет ее за колено, Ксиеронг упирается ему в грудь. «Что ты делаешь?» «Отнесу тебя в покои». «У меня еще есть ноги чтобы ходить», - фыркает она. Отчего-то ногам становится мокро. Ксиеронг непонимающе переступает с ноги на ногу, чувствуя, как в туфлях что-то хлюпает. Минцзуэ смотрит вниз, она поднимает юбки и видит, что стоит в луже воды. Ксиеронг непонимающе хмурится, но тут же оседает, цепляясь рукой за постамент. В глазах у нее темнеет, спазм проходит снизу вверх. Она открывает рот, но не может кричать: боль острая и пронзительная, как ледяная игла – заклинание, которое дается Куай Ху Ли лучше всех. Кисеронг не понимает, что происходит когда Минцзуэ берет ее на руки, она только видит как арки потолка в галерее проносятся у нее над головой. Она мертвой хваткой вцепляется в его наплечник. Минцзуэ открывает дверь в покои лекаря ногой. Свечи падают, лекарь, пожилой мужчина в сером – отчего в Цинхе так много мужчин занимает так много постов? – вскакивает и кланятся. Минцзуэ кричит на него – о этот голос, который не может заглушить даже шум битвы, у Ксиеронг от него закладывает уши. «Что ты встал столбом? Почему не следил? Если настало время, почему не было рядом?» «Господин, глава ордена, схватки начались слишком рано, они не...» Целитель и его помощник бегают вокруг, указывая дорогу. За плотными занавесками обнаруживается стул без сиденья. Ксиеронг так вцепляется в Минцзуэ так, что он не может оторвать ее от себя. «Да что же ты делаешь!» - восклицает он. На нем нет лица. По ее ногам начинает течь кровь, кровь капает на ковры, которые ученик лекаря торопливо скатывает. «Ионгианг, - кричит Ксиеронг и бьет Минцзуэ кулаком в грудь, в пластину, закрывающую его сердце – на пластине рогами сшибаются два быка. – Я не буду рождать здесь с двумя этими... этими... учеными козлами! Где мои повитухи из Лисо? Немедленно отнеси меня в мои покои!» «Как ты собираешься рожать моего ребенка с двумя этими деревенскими знахарками? Они убьют и тебя, и его!» - рычит Минцзуэ. Целитель пытается взять Ксиеронг за руку, чтобы измерить ей пульс, но Ксиеронг влепляет ему пощечину. «Я не буду рожать здесь с ними! Если я не рожаю в Змеином Гнезде, я буду рожать в своих покоях со своими людьми!» Двери распахиваются и вбегает Ионгианг. От вида Ксиеронг – красной, в ворохе мокрых юбок, испачканных в крови, - она спадает с лица. Ксиеронг швыряет в нее заколкой, которую в ярости выхватывает из волос. «Есть во всем этом дворце хоть одна женщина, которая действительно может...» «Госпожа, повитуха прибыла. Она дожидается вас у ваших покоев, но не может войти без вашего...» - от испуга Ионгианг начинает запинаться. Ученик целителя белый, как полотно, целитель с красным отпечатком ладони на щеке щиплет бородку, сохраняя невозмутимый вид, но глаз у него слегка подергивается. «Если ты не собираешься рожать здесь, то роди уже где-нибудь – если только ты не собираешься истечь кровью», - не выдерживает Минцзуэ и тащит ее через внутренний двор, раздраженно отпихивая носком сапога раскатившиеся свечи. Через внутренний двор быстрее – Хуайсан быстро прячет томик стихов под подушкой для сидения и разворачивает свиток с изображением тактического построения мечников, но Минцзуэ не обращает на него внимания. Он проносится, как вихрь – Хуайсан даже привстает, чтобы лучше видеть брата. Ионгианг высоко поднимает длинные рукава, загораживая от него Ксиеронг. У Ксиеронг начинаются схватки. Ей казалось, что она может терпеть боль от ран, но это не похоже ни на одну рану, которую ей доводилось претерпеть. Она кричит и разражается потоком брани – слова, которые она подслушала от раздосадованного ли отца, от выведенных ли из себя стражниц, все вырываются из нее разом. Повитуха и правда ждет у дверей. Минцзуэ ускоряет шаг, он почти бежит. Лицо у Минцзуэ землистое, на скулах ходят желваки. Повитуха носит коническую шляпу, покрытую плотной белой вуалью – вдова: что ж, в горах такое случается. Две девушки в серых жилетах поверх стеганых курток встают на колени, когда Минцзуэ равняется с ними: повитуха лишь глубоко, до самой земли кланяется. «Ты - повитуха?» - Минцзуэ задыхается. Он силен, но кроме Ксиеронг на себе он тащит и доспех. «Да, господин глава ордена». Ионгианг распахивает дверь в покои и Минцзуэ заносит Ксиеронг. Он хочет положить ее на кровать, но повитуха берет его за локоть и указывает на центр комнаты. Девушки скидывают меховые жилеты и быстро раскатывают сплетенные из тряпок циновки. «К чему это?» - не понимают Минцзуэ. «Рожают не лежа, а на корточках», - объясняет повитуха. Минцзуэ опускает Ксиеронг на пол и она обваливается на руки женщин, которые помогают ей опуститься на циновку и загораживают ее от Минцзуэ спинами. Последнее, что Ксиеронг видит – как он отступает к дверям и какие безумные у него глаза.

*** *** ***

Ксиеронг утомленно лежит, прикрыв глаза внутренней стороной локтя. Она не знает, сколько прошло дней или часов. В комнате все еще пахнет кровью несмотря на ароматические палочки, несмотря на масла и апельсиновую воду со специями, расставленные в комнате. Она не может встать, и не хочет этого делать. Она голодна, но от запаха еды ее тошнит, она может только пить. Когда она впервые видит лицо дочери – маленькое, красное, сморщенное от натуги – она не понимает, как так вышло, что эта сушеная сливка, вылезая из нее, причинила ей столько боли. На ребенке дело не заканчивается – за ребенком тянется пуповина, следом выходит плацента. Плацента большая, но Ксиеронг уже почти ничего не чувствует. Когда повитуха просит иголку и нити, которые помощницы кипятят тут же, над жаровнями, принесенными из сада, Ксиеронг лишается сознания. Повитуха подносит ребенка и кладет Ксиеронг у груди. Девочка копошится, точно личинка. У нее такие маленькие ручки, и такие маленькие ножки. Она будто бы едва шевелится, но уже что-то ищет, тыкается мордочкой безволосой обезьянки. «Что... что я должна сделать?» - спрашивает Ксиеронг непонимающе. Ее голос сел от криков, она сипит, как тележное колесо. «Покормить свою дочь», - улыбается повитуха. Кажется, впервые Ксиеронг видит ее лицо. До этого все происходит урывками – она видит светло-серый, почти прозрачный глаз, бледную щеку, висок, на котором изящно, словно росчерком синей туши, выступает лиловая вена. Ксиеронг подается назад, но шипит от боли. Из-под платья повитухи высовывается сначала один серебряный хвост, потом еще один, и еще один, пока семь хвостов не начинают ходить под простым белым платьем, словно причудливая нижняя юбка. Куай Ху Ли победительно улыбается: ее губы только самую малость подкрашены розовым. Ксиеронг не сводит с нее взгляда, шаря рукой по столику рядом с кроватью, пока ее пальцы не смыкаются вокруг тяжелого подсвечника. Девочку она прижимает одной рукой к себе, выставляя вперед локоть: новорожденная начинает хныкать – ее хныканье похоже на жалобный писк котенка. «Что ты так беспокоишься, моя госпожа? – Куай Ху Ли проходится пальцами себе по губам. – Если бы я хотела убить или проклять тебя или твое дитя, я могла сделать это сотню раз во время родов». «Что тебе нужно?» - спрашивает Ксиеронг. Она не сводит взгляда с Куай Ху Ли и не опускает подсвечник лишь из упрямства. Куай Ху Ли права – в нападении нет смысла. Куай Ху Ли подходит и садится на кровать – и тут же вскакивает с криком. Из-под кровати слышится рычание, вслед за которым вылетает облачко огня. Куай Ху Ли сердито тушит подол платья. «Собака-обротень! Не очень-то это по-дружески». Она щелкает пальцами и щенок вылетает из-под кровати, заключенный в переливающийся пузырь. Щенок жалобно плачет, повиснув в пустоте, и Ксиеронг требует, морщась: «Отпусти его». «Обязательно, - обещает Куай Ху Ли, - но если я отпущу его сейчас, он не даст нам поговорить. Поэтому пусть пока подождет». Куай Ху Ли опускает голову; от нее словно исходят волны. Ксиеронг знакомо это ощущение проходящей сквозь нее энергии. За энергией приходит безмолвие, абсолютная тишина, не состоящая в родстве ни с одним безмолвием в Поднебесной, так как является не стихшим звуком, а его полным отсутствием. Куай Ху Ли приближается и садится на край кровати. Ксиеронг поднимает голову на подушке и подгибает ее край так, чтобы та упиралась ей в затылок. Она смотрит на Куай Ху Ли хмуро. «Зачем ты пришла?» «Затем, что твоя повитуха застрала на перевале, который расползся в кашу от тающих снегов, - фыркнула Куай Ху Ли, - она бы не успела в срок. Должна была ли я оставить тебя этим... этим мясникам? У них роды принимают мужчины. Что мужчина может знать о том, как принимать роды?» «Ты разбила мне сердце», - перебивает Ксиеронг. «Это я разбила тебе сердце?» - Куай Ху Ли округляет брови. «Я верила тебе. Ты была мне как сестра. А все это время ты шпионила за мной по указанию Змеи». «Что мне еще оставалось делать? – жестко спрашивает Куай Ху Ли. – Ваши заклинатели перерезали или изгнали всех лис в горах и предгорьях. Я забилась так далеко, как могла – раненная, обессиленная, маленькая. Так вышло, что только Хозяйка Гор проявила ко мне сочувствие, которого не проявили люди». «Я любила тебя больше всего на свете, - Ксиеронг задирает подбородок. – У меня не было никого, ближе чем ты. А ты была заодно с демоном, который хочет снова захватить власть над миром людей...» «В чем ты винишь ее? – перебивает Куай Ху Ли. - Она – могущественный древний дух. Ее удел – править. Люди уже загнали ее под землю, как какого-то червяка, твой отец запечатал ее в корнях гор. Она очень стара и очень слаба. Ты – последний ее потомок, сбежала в Цинхе!» «А что я должна была сделать? Остаться, принять ее предложение, и спустить всю ярость гор на равнины?» - вспыхивает Ксиеронг. Куай Ху Ли суживает глаза. «А ты никогда не думала, что есть другие способы? Что тебе не обязательно принимать все ее предложения? Неужели тебе не интересно было спросить ее обо всем том, что она не могла тебе поведать, пока вы были разлучены? О детстве? О том, как она встретила твоего отца? О том, чего она действительно хочет для тебя – и для Лисо?» «Честно говоря – нет, не думала», - Ксиеронг поджимает губы. «Да что ты за дочь такая», - кривится Куай Ху Ли. «Да вот уж какая есть! Я смотрю, в твоем лице она нашла дочь получше». «Да что поделать, если родная дочь вся пошла в отца», - заходится Куай Ху Ли – и резко оборачивается. Дверь беззвучно содрогается, как будто бы от стука. Куай Ху Ли подпрыгивает и переворачивается через голову. Когда она перекидывается – это зрелище и волшебное, и страшное. Ее тело искажается, словно проходя через колдовское стекло – вытягивается, перекручивается, вспучивается зубами и когтями. Быстрая лисица прыгает в дымоход и летит по нему вверх. Вместе с ней возвращаются звуки – щенок падает на кровать и скуля, бросается с Ксиеронг. Та прижимает к себе одной рукой щенка, другой – дочку, которая разражается плачем. Двери со стуком распахиваются и врывается Минцзуэ. «Ты... разве не должен был уехать?» - слабо спрашивает Ксиеронг.

*** *** ***

Минцзуэ держит девочку на локте. Он разглядывает удивленно. Глаза у малышки прозрачные, зеленые, с трудом задерживаются на его одеждах, на тяжелых наплечниках, инкрустированных малахитом и яшмой. Ксиеронг не может стоять, поэтому она сидит, укутавшись в плед из мериносной шерсти, и держит его за рукав. «Не урони». «Не уроню», - зачарованно говорит он. Хуайсан заглядывает ему за плечо и хмурится. «Она очень маленькая и очень красная». «Я тоже так подумала, когда впервые увидела ее». «Ее зовут Шучун, - Минцзуэ надменно смотрит на Хуайсана. – И она будет красавицей». «Пусть лучше будет умницей, - Ксиерон откидывается на подушки. – Красота еще ни одной женщине не принесла счастья. Я стала намного счастливее, когда лишилась глаза и приобрела шрам. Как будто бы, стоило мне перестать быть хорошенькой, люди наконец-то начали воспринимать меня всерьез». «У меня нет впечатления, что все благородные господа так считают», - хихикает Хуайсан. «И что же считают... благородные господа? - Минцзуэ поворачивает голову. Хуайсан вздыхает. «Да не знаю я, не помню. Дагэ, не смотри на меня так! Кто-то точно говорил, что целая половина лица сестрицы очень красива. А даже та, которая со шрамом, вовсе не противна. И что, верно, каждый мужчина был бы счастлив иметь такую жену, но повезло лишь одному. Но так-то, если задуматься, вероятно это были господа из клана...» «Какие-то господа, - перебивает его Ксиеронг. – Какая теперь разница. Если глава ордена мужчина, восхваляют его доблесть, если женщина – красоту. Так уж заведено». «Пусть попробуют повторить это при мне, - говорит Минцзуэ, перекидывая длинный вышитый подол распашенки через руку. – Что за наглость! Говорить о моей жене так, как будто бы она – браслет, выставленный на продажу. Эти псы не посмеют сказать ничего подобного при мне». «Ты мог бы чаще говорить мне, что я красивая, чтобы мне не приходилось слышать это от других мужчин», - подзуживает Ксиеронг. Минцзуэ обещает: «Я вас обоих выгоню из дворца, если не прекратите насмешничать». «Дагэ, меня-то за что!» «Я от тебя сама уйду, - Ксиеронг протягивает руки и забирает у Минцзуэ Шучун. – Зачем мне муж, который только ревнует меня, но сам никогда не говорит ласковых слов. Еще и родить заставил. Я чуть не умерла!» Когда они прощаются снова, Минцзуэ целует Ксиеронг – в губы, а малышку – в лоб. «Ты еще успеешь?» - спрашивает она. Он кивает. «Полетим на мечах. Я не опоздаю на принесение клятвы. Цзинь Цзысюань будет отомщен. Злодеяния Вэй Ина не сойдут ему с рук». Не Минцзуэ все такой же целеустремленный, как клинок, но в нем намного меньше гнева. Он выглядит уставшим. Последний раз, когда Ксиеронг видела себя в зеркале, у нее были темные круги под глазами, которую не скрывала даже пудра. Сейчас она, впрочем, выглядит еще хуже. «Я все думаю о Цзинь Янли, - говорит Ксиеронг. – Потерять мужа после рождения ребенка – еще и от рук младшего брата! О чем Вэй Ин думал. Он, верно, разбил ей сердце». «В горячке боя может случиться. Но достойный человек бы отнял у себя жизнь, чтобы вымолить прощение», - с отвращением говорит Мицнзуэ. Ксиеронг вытирает глаза краем рукава и отирает лицо рукой. «Не плачь», - Минцзуэ гладит ее по волосам. Он хочет поднять ее голову, но Ксиеронг сердито стряхивает его руку. «Лучше не умри там, и я не буду плакать, - она судорожно вздыхает, и все-таки поднимает к нему глаза. – Ревнивый муж все же лучше, чем мертвый муж». «Да что ты заладила, - восклицает Минцзуэ. – Упрямая ты и мстительная». Он отходит на несколько шагов и Ксиеронг уже отворачивается, но он возвращается и обещает, крепко целуя в шеку под глазом. «Я всегда буду возвращаться к тебе. И ты всегда будешь моей. Не думай, что все закончится так легко». Слова звучат как проклятие. У Ксиеронг тяжело на сердце, чудится дурной знак. Минцзуэ уходит и Ксиеронг провожает его взглядом. Ионгианг приближается и Ксиеронг передает ей Шучун. «Ты знаешь целительство?» - спрашивает она, не отводя глаз от широкой спины Минцзуэ. «Немного. Лечение ран, то, что показывала мать». «Отлично. Тебе нужно будет помочь мне. Через два дня мы отправляемся в Лисо. Мне нужно быть способной либо сесть в седло, либо долететь на мече до Перевала».