Виктор Гюго
Есенин проснулся на следующий день. Снотворное очень хорошо подействовало на него, да и похмелье ушло. Вспоминая события прошедших дней, Сергей поднялся, подходя к столу, где так и лежал исправленный Маяковским предсмертный стих. Странно, но ему всегда казалось, что Владимир самый высокомерный и гадкий из всех его знакомых, но сейчас… Есенин вздохнул, пряча бумагу в шуфлядку. Глубоко вдохнув, он почувствовал слабый запах сигарет. Именно тех, которые так нравились Маяковскому. Сергей задумался, заботился ли о нём кто-либо так? Но, мысли в голову не лезли, и он ощущал запутанность в их отношениях с Маяковским. «Вряд-ли мы станем друзьями, но хорошими знакомыми можно было бы» — пришел к выводу Есенин. Выходя из комнаты, он столкнулся лицом к лицу с Мариенгофом. — Тоша, что это у тебя с лицом? — вглядевшись, Сергей понял, что это синяк. — Маяковский сука, — заявил Анатолий, проходя мимо Есенина, — что он пристал к тебе? Словно нянька, то пьяного приносит домой, то, по его словам, из петли вытаскивает. А выставляет меня плохим другом. — Пьяного? Когда? — Сергей слабо помнил что-то после нескольких рюмок водки. — Какая разница, показушник он, выделиться хочет, мол: «Посмотрите на меня, я герой!» Есенин усмехнулся и поспешил вернутся к себе. Его настроение сейчас, устраивало скачки, причин этому поэт понять не мог. «А ведь Владимир Владимирович действительно много сделал и пытался помочь, нужно сказать ему спасибо за всё и уехать, куда-нибудь» — мысли, заставили Сергея схватить чемодан и по-быстрому накидав туда всякой одежды пару листов бумаги, карандаш, средства гигиены. Поспешил покинуть квартиру. В комнате было темно, тихо, за окном лил дождь, сверкала молния. Маяковский стоял возле окна и курил уже которую сигарету. Есенин не давал покоя, занимал все мысли Владимира. В голове проносились воспоминания о лице Сергея такого умиротворённого, спящего. Но находится здесь, зная, что поэту опять может понадобится помощь, было невыносимо. Уже собираясь идти спать, Маяковский оставил сигарету догорать в пепельнице. Вдруг послышался стук. Кто может заявиться в гости так поздно? Возможно это просто ветер. Но стук повторился, в этот раз громче и настойчивее. Тихо выругавшись поэт поплёлся к входной двери. Задавая вопрос незваному гостю. — Кого принесло? Никто не отвечал. Раздражённо вздохнув, Маяковскому пришлось открыть дверь, сделал он это одним резким движением и с удивлением уставился на ночного гостя. — Сергей Александрович? На пороге его дома, опустив голову, стоял мокрый до нитки Сергей Есенин. Вид поэта вызвал недоумение. Понурый вид, безучастный взгляд, дрожащие плечи. Последние вырвали Маяковского из мыслей. — Вы замёрзли, проходите. Мужчина отошёл с прохода, пропуская гостя. Есенин посмотрел на Владимира, кивнул и прошёл в помещение. Хозяин закрыл дверь и обернулся на стоявшего в проходе поэта. Сергей взял в руку цилиндр и поставил тяжёлый чемодан на пол, но не стал снимать верхнюю одежду. Только сейчас, при свете, Маяковский заметил, что гость пришёл не с пустыми руками, а с целым чемоданом и видимо не просто так. Немного прокашлявшись Владимир обратил на себя внимание гостя. — Что же привело Вас ко мне? Хмыкнув Есенин ответил в той же манере: — Так сразу к делу… А цель моего визита… Прощание. Я пришёл поблагодарить Вас за всё и попрощаться. Я… Устал от этого города, этой жизни, хочу отдохнуть, уехать в санаторий или ещё куда, так что вот, собрал чемодан, а по дороге решил зайти и поблагодарить за всё, что вы для меня сделали. Но сейчас уже ухожу. Владимир опешил. Слова Сергея заставили сжаться что-то в груди, или ему просто показалось. Проскользнула мысль, что это может быть шуткой, но Есенин выглядел очень серьёзно. Взяв себя в руки, брюнет произнёс: — И Вы всё вот так вот оставите? Людей, которым вы дороги, поэтические сборы… Сергей перебил его нервно усмехнувшись: — Меня ничто, и никто не держит в этом городе: людям плевать на меня, дома нет, мои стихи уже не столь прибыльны, и я уже не чувствую такого удовольствия от своего творчества. Так что думаю, от этой поездки никому хуже не станет. Маяковский тихо закипал. Он понимал поэта, но чувство собственной ненужности ему так и терзало его изнутри. Владимиру хотелось казаться равнодушным и незаинтересованным. Но не сдержавшись он спросил: — А как же я? Я думал, что мы достаточно близки, чтобы считаться хотя бы товарищами. — Товарищ? Ну будь по-вашему, товарищ. К чему эти претензии? А что же касается Вас… Не слишком ли вы переоцениваете свою значимость? Я мог бы плюнуть и спокойно уехать. Спасибо за все моменты, в которых вы меня выручали, но я ничего вам не должен. Это была исключительно Ваша инициатива лезть в мою жизнь. Но всё же я не забыл этого, я благодарен, и я тут, прощаюсь с Вами и выслушиваю Ваши нелепые аргументы. Впрочем, мне уже пора, до свидания, Владимир Владимирович. Сергей взял свой чемодан надел на голову цилиндр, кивнул и попытался пройти к двери, но этому помешал его «товарищ». Владимир преградил уходившему путь своей рукой, оперев её о стену. Есенин поднял голову и столкнулся с карими глазами, в упор смотревшими на него. В них читалось некое разочарование и возможно злоба, но Есенин не успел рассмотреть что-то ещё, ибо в следующий момент его уже толкнули к стене. Цилиндр упал с его головы, и блондин уже хотел крикнуть «какого хрена?!», но ему помешали губы Маяковского. Владимир и сам не понял, зачем он это сделал, но остановится уже не мог. Он провёл языком по губам Сергея и нежно смял их своими, такие нежные, сладкие, лучшие губы. Они были именно такими, какими их представлял Владимир. Тут он почувствовал, как сильные руки мужчины стараются оттолкнуть его. Маяковский схватил его за кисти рук и прижал их к стене над головой поэта. Поэт извивался всем телом, пытаясь сопротивляться, но бесполезно. Тут он укусил мужчину за губу. — Тц, что за… Владимир провёл пальцем по прокушенной губе и со злостью посмотрел на Есенина. Тот, переведя дыхание, с укоризной уставился на Маяковского. — Это я Вас должен спросить! Что за хуйня?! Какого хрена Вы полезли с поцелуями?! Да как Вы додумались прикоснуться ко мне в таком плане?!, — поэт тараторил слова, только изредка прерываясь на вдохах, — Я не одна из Ваших любимых девок! И отойдите Вы уже наконец! Я не желаю Вас больше видеть! Ни секунды больше я не останусь с Вами! Схватив с пола цилиндр, Есенин рванул к двери, но тут его схватили одной рукой за талию, а второй закрыли дверь на ключ, выбрасывая его куда-то под тумбочку. По телу прошлись мурашки, он в ловушке с этим чокнутым, близость которого уже давно выбивала из состояния спокойствия Сергея. Горячее дыхание прошлось по шее и шёпот: — Не отпущу. С этими словами он снова впился в губы Есенина, кусал, сминал, набросился на них, как голодный. Сергей не стал отталкивать Владимира, почему-то не хотелось, возможно от его слов, впервые он почувствовал себя кому-то нужным, ведь этот мужчина пытался заботится о нём, злился, узнав, что тот уезжает, а сейчас уже второй раз целует его, потому что не хочет отпускать. Поэт ответил на поцелуй, немного неуверенно, но вскоре положил руки на шею Маяковскому, притягивая. Поняв, что его страсть приняли, Владимир не стал сдерживаться и уже стягивал с поэта плащ, запуская язык ему в рот. Воздух медленно заканчивался, и Есенин отстранился, чтобы вздохнуть. Не успел он опомниться как почувствовал губы мужчины на шее. — Ахх… Что Вы делаете, Владимир Владимирович? Побаловались и хватит. Ах, что Вы мхмм. Договорить ему не дали губы собеседника, руки которого уже мяли задницу поэта. Маяковский сгорал от чувств к Есенину, ему хотелось заполучить его всего, мысли, чувства тело. От этих мыслей в брюках стало уже и он потёрся пахом о мужчину. Поняв к чему всё может привести тот начал было вырываться, но был лишь сильнее прижат к стене. Насладившись губами поэта, Владимир подумал, что стоит перейти в спальню. Схватив блондина за талию, вновь спустившись губами к его шее, он повёл его спиной в нужную комнату. — Чёрт, Владимир, куда Вы меня ведёте? Ммх. Прекратите это безумство. Ах. Так нельзя! Владимир только сильнее завёлся от этих попыток остановить его. Разве может он остановится? Он сжёг все мосты своими поцелуями. И останавливаться не намерен. Если Сергей на следующий день пошлёт его с его чувствами, то у него хотя бы останутся сладкие воспоминания об этой ночи. От мыслей что Есенин в итоге уйдёт от него Владимир разозлился. Нет, после этой ночи он тоже не отпустит его, больше никогда не отпустит. Мужчина резко укусил поэта в шею и прижал к двери спальни. Он кусал его шею, оставлял засосы, гладил через одежду тело, но этого было мало, безумно мало. В следующий же миг Маяковский открыл двери в спальню, пройдя несколько шагов, кинул поэта на кровать и принялся расстегивать свою рубашку, любуясь своей жертвой. А посмотреть было на что. Эти горящие щёки мутные от страсти голубые глаза, алые влажные губы, растрёпанные блондинистые волосы, вся шея покрыта следами от зубов и красными пятнами, тяжело вздымающаяся грудь и много одежды. За последнюю мысль поэт и зацепился. Поставил колени на кровать и протянул руку к галстуку Есенина. Придя в себя, Сергей отодвинулся к спинке кровати. Схватив мужчину за галстук Маяковский потянул его на себя и снова затянул в поцелуй, пошло вылизывая его рот, заставляя забыть о сопротивлении. Владимир быстро стянул галстук и принялся за жилетку, всё также целуясь с поэтом. Пуговица за пуговицей, хотелось просто оторвать эти чёртовы пуговицы. Тяжело дыша Есенин немного отстранился от Владимира, схватил его за волосы и откинулся на кровать, снова втягивая в поцелуй, проводя руками по обнажённой кожи груди спускаясь к его штанам. Зарычав в поцелуй, Маяковский быстро ослабил последнюю пуговицу жилета и рванул полы рубашки в стороны. Мокрые звуки поцелуев, стоны, покрикивания, а теперь и стук пуговиц по полу наполнил комнату. — Владимир это была моя любимая рубашка! — возмутился Есенин, он стыдливо краснел, не понимая почему так происходит. Ведь, когда девушки видели его оголенную грудь и живот, такого не было. — Просите Сергей Александрович, но этот ненужный кусок ткани скрывает ваше прекрасное тело, — заявил поэт, проводя рукой по обнажённому животу Есенина. Тот только дернулся, покрываясь мурашками. Было неловко даже слишком. Но когда Маяковский снова начал поцелуй, Сергею в глубине души хотелось, чтобы это момент длился вечность. Владимир вскоре оторвался от губ Есенина и стал спускать поцелуи ниже, задевая соски и легонько кусая их. От этого Сергей возбуждённо шипел и сразу тянулся руками к голове Маяковского чтобы прервать сладкую пытку своей груди. Но поэт с ухмылкой хватал одной своей рукой две руки Есенина и отводил их наверх. — Вы мой Сергей Александрович, и не пытайтесь даже сопротивляться, — соблазнительно зашептал Владимир, — Знайте же, что я своё получу. Слова Владимира отдались теплом и мурашками по бледной коже блондина. Его дурманил запах табака вперемешку с запахом одеколона, свойственного для Маяковского. Его плавные аккуратные движения внушали спокойствие и заставляли каждую мышцу в теле Сергея расслабиться. Тем временем поцелуи Владимира дошли до бёдер, часть которых скрывалась штанами. Одним простым движением, он вытянул ремень и схватил за пуговицу на них. — Нет-нет, погодите, я не уверен готов ли к этому! — Есенин сразу попытался сесть, но жесткая рука Маяковского положила его на место. — Какой же вы прыткий, Сергей, лежите спокойно, а то придётся вас наказать как провинившегося мальчишку, — с этими словами Маяковский провёл пальцем по губе Есенина и схватив отброшенный в сторону ремень и руки поэта, и достаточно сильно скрепил в нём их. Наконец пуговица поддалась, и рука Маяковского сквозь нижнее бельё ощутила возбужденную плоть Есенина. — Знайте о чём были эти сплетни? — с ухмылкой спросил Маяковский, в упор наблюдая за тем, как кусает губу Сергей и закрывает глаза, — Они были о том, что: «О этот Есенин, так прекрасен в постели, и в нём прекрасно всё, с растрёпанных кудрей до…» — он прервался, зная, что поэт наверняка понимает о чём идет речь, — И знайте, с уверенностью могу сказать, что вы действительно одурманили меня. — произнося последние слова, Владимир сильно сжал член Сергея. От того, Есенин приподнял бёдра и громко выдохнул. Теперь Есенин оказался перед мужчиной полностью обнажённым. Всё, что видел Маяковский заводило его слишком сильно. Но поэту хотелось как можно медленнее совершать свои действия. Любуясь возбуждённой плотью Сергея, он взял её в руку. Постепенно ускоряя движения, он стал двигать по ней и когда задевал головку, Есенина поражала приятная дрожь, от которой он стал легонько постанывать. Владимир знал, предел и когда поэт в его руках был готов извергнуть белую жидкость, он отпустил его член, на что послышался разочарованный выдох. Резким движением Маяковский перевернул Сергея на живот. И потянул его бедра на себя. — Что ж, задница у вас на зависть многим девушкам, — усмехнулся Маяковский проводя рукой по ягодице своего товарища. Загорая от желания, Владимир хлопнул по ней достаточно сильно, от чего Есенин громко простонал. — Да… Стони мой русский поэт, стони громче, — зашептал Владимир, ещё раз хлопая по покрасневшей ягодице. — Владимир, эй, может не стоит… Маяковский только хмыкнул и ухмыльнулся. Он слез с Есенина, но лишь затем чтобы добраться до тумбочки и достать оттуда масло для рук с приятным запахом, чем-то оно напоминало ему Сергея. Как кстати было то, что руки Маяковского часто сохли и не стесняясь этого, Владимир часто носил с собой небольшой тюбик. Забравшись обратно и придвинувшись вплотную к Сергею, мужчина открыл бутылочку и вылил несколько капель себе на руку. Лежавший под ним Есенин немного сжался от понимания что отступать уже некуда. Владимир заметил это и желая успокоить начал водить рукой с маслом по его спине — Массаж Удивлённый Есенин переспросил — М-массаж? — Да, вы же так дорожите как лист осины на ветру. Как же я могу испортить попку такого нежного создания? Нахмурившись Есенин запричитал — Вы что же меня совсем невинной девой считаете? Издеваетесь? Ничего я не боюсь. Делайте что надо. А Владимир только и ждал этого. Проведя пальцем вниз по позвоночнику, между ягодицами, мужчина погладил важными пальцами сжавшееся колечко мышц. Владимир поднял глаза на Есенина который нервно сжимал подушку и простынь под собой, вновь вжавшись в кровать. Вздохнув поэт спросил — Для чего вы так храбрились? Вы ведь не готовы, и я могу вас понять. Но коль вы желаете продолжить, то расслабьтесь. Я обещаю, что больно не будет. Максимум неприятно. Мужчина под ним выдохнул и постарался расслабиться, но когда в него начал проникать один палец, то снова непроизвольно сжался. Было непривычно и немного неприятно. Свободной рукой Владимир погладил его по спине, расслабляя. — Дальше, не нежничайте со мной. Все в порядке. Тогда Владимир стал добавлять ещё один палец. Стало чуть больнее. Не выдержав Есенин шикнул и раздражённо спросил — Вы говорили, что будет не больно, но чёрт, это больно. — По началу, может быть. После привыкните. Не всё сразу. В удовольствии должна быть ложка дёгтя иначе вы не почувствуете всю ту сладость, что испытает чуть позднее. Отвлеченный словами Маяковского Сергей не заметил, как в его анусе было уже 2 пальца. Проведя ладонью по всё ещё красной ягодице, Владимир начал двигать пальцами внутри поэта, прощупывая стеночки. — А-ах Есенин выгнулся в пояснице, открыв рот в полутоне и зажмурив глаза. Этот ужасный дискомфорт постепенно стал проходить, уступая место тому сладкому удовольствию. Время будто перестало существовать, а глаза Есенина сами собой заполнялись слезами, которые он прятал в подушку. Маяковский понимал, это, но уже вставлял три пальца. Постепенно не спеша давая, Есенину привыкнуть. И с удивлением Владимир через время заметил, что Сергей сам стал насаживаться на пальцы и сдержанно постанывать. Тогда Маяковский понял — пора. И вытянув свои пальцы ухватился за бёдра Есенина, приставляя свой член к дырочке. Он входил медленно, и делал больно Сергею, который уже просто рыдал под давлением поэта. И только лишь когда член зашёл полностью, Владимир остановился, давая мышцам привыкнуть и принять всю его длину. Всхлип Сергея он конечно услышал и наклонился, поглаживая живот и грудь товарища. — Сейчас вы привыкните, и мы продолжим, не плачьте, — ласково сказал Маяковский целуя вспотевшую от напряжения спину Есенина. — Я не плачу, — но голос выдавал его. Владимир улыбнулся. И вернулся назад к своей позе. Снова гладя ягодицу, он медленно задвигался внутри Сергея. Есенин, застонал громче. И, о боги, как же его стон нравился Маяковскому. Такой мелодичный и звонкий. Владимир понимал, что от столь долгого желания, овладеть Есениным долго он не продержится, поэтому одновременно с движениями в заднице Есенина, он стал двигать рукой по члену поэта. Есенин двигался уже сам, насаживаясь на член Владимира. Узко и приятно было Маяковскому от того, ещё пару глубоких толчков и его накрыла волна. С головой утопая в ней, он кончил прямо в Сергея. Поэт тоже не заставил себя долго ждать, он кончил сразу после Владимира.Часть 4
1 декабря 2021 г. в 23:16
«Любовь подобна дереву: она растет сама собой, глубоко пуская в нас корни,
и нередко продолжает зеленеть даже в опустошённом сердце. И вот что необъяснимо: слепая страсть — самая упорная. Она особенно сильна, когда она безрассудна.