Макс Фрай
Ночь. Тихая ночь, сквозь занавески на окне пробивался лунный свет, он падал на лицо Маяковского безмятежно лежавшего на кровати. Его лицо сейчас не показывало никаких эмоций. Наконец Владимир мог расслабиться, чувствуя рядом Сергея, и понемногу погружался в сон, но отдохнуть ему было не суждено. — Владимир Владимирович? — прошептал Есенин, но приподнялся на руках, лежа при этом на животе. — Можно просто, Володя, — вздохнув сказал, Маяковский лениво двигая губами. — Почему ты ударил Анатолия Мариенгофа? Поэт скривился, открывая глаза и поворачивая голову к Есенину. Тот с легкой ухмылкой смотрел на него, ждал ответов. Объяснений всего, что между ними сейчас происходит. А он, Владимир, не любил пламенных речей и выражений чувств. И единственное, где позволял себе это сделать были стихи. Жесткое негодование, призывы, эмоции. Но такой эмоциональный на бумаге Владимир, был совершенно холоден в реальности. — Он не нравится мне, если бы мог и тебе запретил с ним общаться. — И что теперь? — усмехнулся Сергей, — бить всех, кто не нравится? Маяковский был уверен, что Есенин не увидит того, как он закатил глаза. Отворачиваясь от поэта, Владимир ощутил, что сонливость полностью покинула его, и теперь решил поднялся. Устало одевая на себя нижнее бельё и штаны. На больших настенных часах показывал около 4 утра. Поэт подошёл к окну, глядя на засыпанные улицы. Ему очень хотелось курить, это то он и собирался сделать. Рядом оказался и Есенин, успевший натянуть на себя из одежды только низ. — Угостишь? — попросил Сергей, сейчас он выглядел совсем по-другому, а именно с ярко горящими голубыми глазами и легким румянцем, который возле окна можно было легко разглядеть. Здоровая и весёлая улыбка была почти такой же как в первую их встречу. Маяковский помнил её в деталях. Он помнил и то, как нелепо по сравнению с окружающими выглядел юный поэт, приехавший из деревни. Хмыкнув, Владимир всё же вытащил из пачки одну папироску и вручил её Есенину. — Благодарю, — поэт закурил, с помощью Маяковского, который поджёг сигарету. Они курили молча, не глядя друг на друга, но молчание не было неловким, оно скорее было создано для того, чтобы насладиться спокойствием. Но слова должны были прозвучать. — Не уезжай Сергей, — кратко наконец проговорил Владимир разворачиваясь к поэту. Есенин лишь усмехнулся улыбаясь. — Куда же я теперь? — спустя какое-то время он добавил, — только с тобой. — потушив сигарету об пепельницу. Сергей не удержался и коснулся ладонью спины Маяковского. Ровная с широкими плечами. При отблеске света от снега, она выглядела волшебно. Видеть Владимира наполовину обнажённым и чувствовать тепло его тела, Есенин не хотел, чтобы этот момент заканчивался. — Ты любишь меня? — внезапно сам для себя, спросил поэт. Вопрос заставил Маяковского измениться в лице. Есенин был не первый, кто задавал ему такой вопрос. Многие девушки, отношения с которыми были рассчитаны на «одну ночь», после всего спрашивали поэта об этом. И тот всегда говорил суровую правду, за что ему прилетала не сильная пощёчина. А теперь Маяковский находился в какой-то прострации, болен ли он был или просто запутался во всем так, что думать не хотелось. — Я не знаю, — тихо ответил Владимир. разворачиваясь и сталкиваясь взглядом с голубыми глазами Сергея, — не чувствовал ничего подобного раньше. — И как можно описать твои чувства? — хитрая ухмылка появилась на лице Есенина. «Не отвертишься же, Владимир Владимирович!» — подметил поэт про себя.Стряхивая с сигареты пепел, Маяковский опёрся на подоконник теперь следуя взглядом за каждым движением и изменением в лице своего товарища. На мгновение Владимиру даже показалось, что это какая-то игра, придуманная Серёжей для издёвки. Но ответить хотелось, своих чувств Маяковский сам расшифровать не мог. — Смотрю на тебя, и кажется будто все на свете пустое, Сергей, — называя его имя, Владимир постарался обратить на свои следующие слова особое внимание, — Ты прост, но сложен. Обычен, но крайне красив, что я могу сказать тебе ещё? — в голосе поэта прозвучала печаль. Он не мог объяснить, всё то, что происходит у него внутри. Ему больше не хотелось прятать все в себе, хоть чаще всего этим и занимался. Терзания, казалось, могли довести Маяковского до срыва. Но мужчина обладал очень редкой чертой, никому он не показывал свой внутренний мир. Просто на просто считал, что в это нет ни нужды не особого смысла. Лицо Владимира выражало растерянность, и это приятно удивляло Есенина. Решив, больше не напрягать поэта, Сергей отошёл к кровати в поисках своей рубашки. Та валялась на полу, где кое-где встречались оторванные пуговицы. Он вздохнул, рассматривая её, и развернулся, обращаясь к всё ещё курящему Маяковскому. — И во что мне теперь одеться? Владимир затушил сигарету, подходя к своему старому деревянному шкафу. С удивлением Есенин со стороны заметил, все вещи были аккуратно развешены по вешалкам и сложены в ровные, слишком ровные стопочки. С одной из вешалок, Маяковский снял свою рубашку и протянул её Есенину. Ещё до того, как Сергей натянул на себя вещь поэта, было понятно, что рубашка будет велика. Так и оказалось, рукава рубашки были слишком длинными, но проявив смекалку, Есенин закатал их, а края заправил в штаны. Шкаф украшало старое зеркало, в котором Сергей стал пристально рассматривать своё отражение. Он хмурил брови, крутясь, поправлял воротник и взъерошенные кудри. — Я выгляжу нелепо? — с серьёзной нотой в голосе Есенин повернулся к Маяковскому. И застыл, поэт с улыбкой рассматривал его. В глаз Владимира читалось страсть вперемешку с умиротворением. Сергей не смог промолчать и усмехнувшись спросил: — Раздевайте меня глазами, Владимир Владимирович? — вопрос смутил Маяковского хоть они и попытался скрыть это. Опустив глаза и возвращаясь к вешалкам, в поиске верха для себя. — Нелепость тебя украшает, — всё-таки сказал он, не глядя в глаза Есенину. — Мне нужно идти, — сообщил Сергей, в поисках своего цилиндра, — хоть Мариенгоф и плохой друг, он может переживать, а мой вчерашний порыв уехать никому не сказав, был поспешным решением, — взгляды мужчин встретились. Со всей серьёзностью Владимир слушал слова Есенина и не перебивал, пока тот не сделал большую паузу. В душе у обоих на мгновение появилось что-то ноющее. Они будто избегали темы их теперешних отношений и даже не затевали разговор на насчёт случившегося ночью. — Я рад, что смог уговорить тебя не уезжать, — сказал Маяковский, в попытках скрыть ненужные движения, он нервно убрал руки в карманы брюк. В ответ Сергей только улыбнулся — Ну, я пойду тогда, — Есенин был уже полностью одет и стоял около входной двери под странным взглядом поэта. — Постой, — все-таки сказал Владимир на пару сантиметров сдвинувшись к нему, — ты порядке? Ничего не болит? — от такого вопроса лицо Сергея покраснело, сразу стало понятно о какой боли спрашивает Маяковский. — Даже если бы и болело, то я бы вряд ли сказал, — гордо сообщил Есенин и почтительно поклонившись вышел за дверь. Оставляя Маяковского в глубоких раздумьях. Прошло около месяца с момента последней встречи Владимира и Сергея. Началась весна, солнце светило довольно ярко, что было необычно для Петербурга. Люди посветлели, но всё равно ходили понурые каждый в своих мыслях. Есенин тогда всё-таки уехал, но на это была причина. Деду по линии матери Фёдору Андреевичу стало плохо. Сергей узнав об этом не смог сидеть на месте, разводы и склоки родителей привели к тому, что он почти вырос у своего дедушки. Многие в его семье тогда замечали сходства характеров, но самым большим было сходство в любви выпить. На пути к родственнику поэт вспоминал свое детство, своих своеобразных дядей, детей Фёдора Андреевича, их способы учить его молодого. И деда с его смешными историями, старый человек часто пытался учить его, рассказывал сказки и никогда не ругал, а наоборот поощрял шалости. Пробыл он, а доме своего детства 3 недели и когда удавалась спокойно побыть в одиночестве, все мысли были о тёмных глазах Владимира, о его бледном теле. Пару раз Сергей рвался к бумаге, хватая карандаш и начиная писать: «Дорогой, Владимир Владимирович… Начало ему не нравилось, и он переписывал его ещё несколько раз прежде, чем остановится на одном из вариантов: «Пишу вам из села Константиново Рязанской области, простите за столь быстрый отъезд, моему деду Фёдору Андреевичу стало дурно, и он решил, что умирает, благо это был просто грипп, который он подхватил, гуляя по пьяни в саду и заснув на холоде. Сам я чувствую себя хорошо, Родина действует на меня исцеляющие, знакомые места и здешний воздух напоминает мне о детстве. Я бы остался здесь, да не хочу видеться с матерью, которая последнее время решила резко наладить со мной контакт. Но я ведь сирота, и от семьи у меня остались мои края и дед с бабкой! Поэтому через пару дней собираюсь отправится в обратную дорогу.»Сергей Александрович Есенин 1919 г.
Закончив, поэт отправил письмо, и мысленно подбодрил себя.Так и получилось Сергей в скором времени вернулся и почти сразу получил приглашение на литературный вечер. Есенин был уверен в том, что на этом мероприятии Владимир тоже появится поэтому с обеда стал выбирать в чём пойдёт. — Наряжаешься? — в комнату к поэту заглянул Мариенгоф. Сергей кинул на него быстрый взгляд и улыбнулся. — А ты почему нет? — задал он встречный вопрос. Мужчина хмыкнул и сложил руки на груди опираясь плечом на дверной проём. — Там будет твой спаситель и его дурацкое общество футуристов, зачем туда идти? — Ты меня удивляешь, конечно же выпить, — Есенин засмеялся, внутри прекрасно понимая, что идёт туда с конкретной целью увидеть его. — Выпить и дома можно, — буркнул Анатолий. — Смешной, там веселее! — наконец выбрав, что надеть Сергей выдохнул, — он не приходил сюда пока меня не было? — Как видишь синяков на мне нет, — понимая, что разговор зашёл в тупик Мариенгоф удалился к себе насвистывая какую-то мелодию. Есенин ни капли не расстроился этому. Он помнил о том, что Владимиру не приятен его друг и вряд ли бы он пришёл сюда. «Интересно дошло ли ему моё письмо?» — задумался поэт и отправился на кухню. Большая квартира кого-то из организаторов вечера наполнялась людьми. Это была хорошая возможность начинающим писателем показать себя, а у уже состоявшихся поговорить со старыми знакомыми и послушать подрастающее поколение. Поэтому возраста здесь можно было встретить разные. Протолкнувшись вперёд Есенин замер, в другом углу комнаты стояло 3 дивана расположенные в виде квадрата без одной стороны. Все там сидящие молчаливо слушали одного человека. Маяковский с присущим ему равнодушием рассказывал о чём-то. Он даже не заметил появившегося в комнате Сергея, который решил не подходить на прямую, а устроиться у окна за спиной Владимира, вслушиваясь в его голос. — … И вот я начинаю к нему подходить понимайте, всё забыл не чем было папироску поджечь, хотел у этого человека попросить, а он в ужасе от меня шарахнулся, я за ним, а он убегает, — сидящие рассмеялись и от их веселья засмеялся и Маяковский, как же Есенину понравился смех мужчины, он даже поймал себя на мысли, что глупо улыбается. — Володя, удалось уже прочесть последнее произведение Есенина? — задал вопрос кто-то из сидящих. — Нет право я последнее время много писал, — голос Владимира снова стал серьёзным. — Он решил стать оппозиционером, — послышался другой голос. — Что же — ответил Маяковский, — догадываюсь что Сергей Александрович написал что-то эмоциональное? — Естественно. — С эмоциями на правительство лезть глупо, Есенину бы только о любви писать в этом он мастак спросить не буду, а туда лезть не нужно не его уровень, — заявил Владимир, от чего Есенин стоявший в стороне закусил губу. Слова Маяковского несомненно задели тонкие струнки души поэта. При чём сильнее чем обычно. Это было нечто похожее на обиду, но сам Сергей решил, что это злость. Подождав немного, он направился к бокалам выпивки, тут его и заметил Владимир, но остался не возмутим, слушая приятеля. Находясь в разных концах комнаты, они всё равно спокойно могли наблюдать друг за другом. Есенин же не смотрел на Маяковского, стараясь сделать вид, что он того попросту не замечает. Ослабив узел галстука, он выпил взятый бокал залпом и взял второй. Поэт спиной чувствовал на себе взгляд Владимира, требовательный и чёткий, от которого мурашки бегали по спине. Тут в рядом стоящем и с удивлением разглядывающем присутствующих мужчине, Сергей узнал своего дальнего друга. Николай Клюев стоял к нему боком, но сразу внимания на него не обратил. — Коля, какими судьбами? — сказал Есенин пародируя грозный тон, от чего старый друг дёрнулся и повернулся на звук. — Серёжа, сколько лет сколько зим? — на лице Клюева появилась улыбка и он ближе подошёл к поэту. — Давно ты мне не писал я уж думал куда пропал, — Есенин задумался, но тут же встрепенулся, — ладно не буду вспоминать, ну-с давай хоть обнимемся что ли? — Сергей хотел, чтобы Николай первый подался дружески обняться, так и произошло ничего не подозревая, Клюев распахнул свои объятия и обнял Есенина, тот обнял в ответ, они простояли так около минуты похлопывая друг друга по спине. И видел бы сейчас Сергей изменение в выражении Владимира, аккуратно поглядывавшего на поэта. Встречу старых друзей он тоже не упустил. Видя на лице Есенина улыбку, которая была вызвана каким-то не понятным человеком. Непонятные эмоции появились внутри Маяковского. Неужели это… Ревность? Но Владимир лишь взмахнул головой, пытаясь убрать из головы возникшую мысль. Между тем, их достаточно долго объятие и долгий разговор, где Есенин то улыбался, то вовсе издавал смешок вместе с незнакомым Маяковскому человеком. — А кто это с Сергеем Александровичем рядом? — невзначай спросил он у своих друзей, те поочерёдно проследили за взглядом Владимира и один из них ответил. — А так это, Николай Клюев, они вроде как его старый друг, — сказал один. — Про него такие слухи ходят, что они с Есениным раньше жили вместе, а до этого все начали считать его гомосексуалом. Некоторые рядом сидящие закивали, и стали обсуждать, девушек, казалось бы, темой мог заинтересоваться и Маяковский, но после услышанного он встревоженно наблюдал за встречей этих друзей, но одновременно пытался казаться спокойным. Но он замечал, как увеличилось число случайных прикосновений со стороны Николая и что Сергей будто не замечал этого, последней каплей стало то, что Рука Клюева каким-то образом оказалась на плече Есенина. Резко без каких-либо слов, Маяковский встал, все его друзья резко посмотрели на него, но Владимир не обращал внимания на такую заинтересованность и с каким-то огнём в глазах приблизился к двум давним друзьям. — Ой, вы нас напугали, — с улыбкой сказал Николай, испуганно глядя на такое серьёзное выражение лица Маяковского. Его темные глаза сейчас словно прожигали Клюева. — Николай Алексеевич, — видя некое напряжение, решил представится тот. Но в ответ не услышал ничего, Владимир с Есениным обменялись взглядами, и только после этого, Маяковский сердито сказал. — Мы можем поговорить наедине? — Спросил он у Сергея. — Вы хотите, чтобы я оставил своего друга грустить в одиночестве? Владимир Владимирович? — непоколебимо произнёс поэт. — Тогда я заставлю тебя пойти со мной и поговорить, — сделав голос тише, сказал Маяковский, боясь, что его товарищи услышат это. — Я ненадолго, — всё-таки сказал Есенин Николаю, и они с Маяковским поспешили удалится в самую дальнюю комнату. Оказавшись в тихом уединённом месте, Владимир резко впечатал Сергея в стенку и руками перегородил все пути отступления. — У вас с ним что-то было? — без колебаний, спросил Маяковский. Есенин не опускал глаз, а упорно смотрел прямо в глаза Владимира. — Что же вы Владимир Владимирович? Я с ним занимаюсь написанием «стишков о любви», а вам совет, успокойтесь и продолжайте заниматься политикой, у нас ведь разные уровни. От такого заявления, Маяковский опешил.