Дружинник на замену

*** - Вот возьми и приложи, легче станет. Да не кривись ты! Аникей приподнял тяжелую от боли голову и взял протянутую Вышенем ткань, смоченную каким-то удивительно вонючим отваром. Смердело – хоть святых выноси. - Фу… что за погань-то…но если поможет…спасибо, Вышень. Повязка вытягивала боль и приятно охлаждала. - И вот еще выпей, - лекарь поставил на стол кружку. – Нечего было тренироваться до полусмерти. В бою силы понадобятся, а ты встать не можешь. Что за привычка загонять себя так, что потом рассыпаешься! - Я вот тебе сейчас так встану, что ты ляжешь! – Аникей попытался вскочить, но в глазах снова потемнело, пол и потолок поменялись местами. Вышень едва успел подхватить друга. - Ну куда опять прыгаешь? Совсем невтерпеж, что ли? Без тебя Курган управится. Знаю, тебе только в радость кузнеца по двору погонять, все силушкой меряетесь. Так ты на него не равняйся, он не ратник, ест-пьет вдосталь, жилы себе не рвет, а ты по лесам-болотам носишься да кровью в бою истекаешь. Старая-то рана еще не затянулась, хромаешь вон. Покажи ногу! - Неужто заметно? - Нет, только мне. Аникей, так не пойдет. Все вижу, все понимаю. Но сберечь себя для дела нашего ты обязан – коли уж больше не для чего. Ты воин Святой Софии, а не наемник, Господу Богу служишь, а себя не блюдешь. - Видит все… Ведун и есть, верно Владыко говорил. Сила нечистая. Тогда скажешь, может быть, что делать? - А ты у отца Никона спроси, все ли во власти человеческой? Проем двери заслонила могучая фигура Кречета. Курган выделял по нескольку часов каждый день для тренировок с мечом и щитом, Аникей обучал проворно уворачиваться и ловко отбивать удары, а Бус – единственный, кто мог сдержать руку кузнеца – кулачному бою. В то утро все шло, как обычно, и никто, кроме привычно сидящего на заборе Вышеня, сразу не заметил, как Аникей начал пропускать удары и останавливаться, а потом упал и уже не поднялся. Виной тому была многодневная усталость, отзывавшаяся порой чудовищной головной болью. Подобным недугом страдал сам князь Ярослав, но при нем были лучшие лекари, а здесь только Вышень. Если б мастер еще научился вовремя замечать подступающие приступы… Но в бою или походе не до того, а в краткие мирные часы отдыха Аникей не мог удержаться на месте ни минуты. Он даже спал вполглаза и сидел, как на гвоздях, готовый в любую минуту сорваться в бой. - Вышень, ну что, как он? - Лучше. Не суйся ему пока на глаза, а то опять вскочит и на двор побежит драться, не удержишь. Кузнец сочувственно покивал – экая напасть на парня. Может, оттого он такой…как трава ядовитая? Поди-ка поживи с таким недугом – а ведь он воин, дружинный, куда уж о себе подумать. Прошло несколько недель с принятия Кречета в дружину – пока учеником. «Отроком», - смеялась сестра. Рада она была, как переменился брат, закалился духом, стал больше улыбаться и говорить с новыми соратниками, да и Аникея перестал цеплять по каждому поводу. Как отбили острог у варягов, это двое почти сдружились. «Почти» - потому что уж очень различны они были. Лада все больше чувствовала, как дорог ей ехидный дружинный. Сначала за любовь первую приняла, потом поняла – не то. Братом названым его считала, видела за насмешками и удалью доброе сердце. А что творится у мастера в душе – не смела касаться, только молилась Богородице за его здравие. Во дворе Вышеня нетерпеливо поджидали Бус и Финист, ни на шутку обеспокоенные внезапной болезнью друга. Привыкшие к его неутомимости, веселой злой силе и неиссякаемому мужеству, они с тревогой вцепились в знахаря с двух сторон. - Ну что скажешь? Что он? Встанет ли? – Финист молчал, но сколько сочувствия и боли было в этом молчании. - Встанет. Да не тряси меня, Бус, всю душу вытрясешь! Встанет и в бой пойдет, как всегда. Только вот… - Что? Опять ты каркаешь, как ворон! - Только беречься бы ему надо, вот что. В походе не уследишь, ясное дело – но он же не отдыхает совсем! Куда ни пошлют – хвать топоры и бежать! Везде первый, порой без приказа на мечи лезет. Раньше хоть с девками гулял, а сейчас и вовсе свихнулся. Давно с ним это? - Так…это… Всегда такой был, нет? - Да что с вами говорить! Один молчит, другой дальше кулака своего не видит…Что, Финист? – поймав короткое движение головы, насторожился лекарь. – Не всегда? Недавно, значит? А что знаешь? Понятно, ничего. Только темнишь ты что-то, Сокол Ясный, а что – не разумею, - Вышень собрал разложенные травы и пошел со двора. Друзья переглянулись. - Да надорвался он, вот чего. Всяк свой предел имеет, даже этот двужильный. Верно я говорю, друг Финист? Я и сам…помнишь, как по весне? Ну что смеешься-то, правду говорю! Ладно, идем. Вечером пришел Годун – серьезный и сосредоточенный, как всегда. Рассказал дружине о происках жрецов, найденном в лесу капище, и велел Кургану и Вышеню собираться на разведку. Аникей, услышав, что его не берут, с трудом поднялся и потянулся за кольчугой. Вонючее снадобье сделало свое дело - колени все еще дрожали, но боль немного отпустила. - Аникей! А ты зачем встал? Рано тебе. Или совсем себя добить хочешь? - Годун, я здоров, позволь пойти с вами! Их же много, я видел, что они творят – я пригожусь! Ты же меня знаешь! - Я сказал – нет. Слаб ты еще! Лица мастера пошли алыми пятнами от гнева и обиды. Позор – валяться в постели, как немощный старик, когда соратники на смерть идут! - Это ты мне как воевода или как друг говоришь? – слишком резко в наступившей тишине отозвался охрипший от боли голос. - Как воевода, я приказываю тебе остаться и поберечь себя для серьезного боя. Как друг – я прошу тебя о том же. Годун знал, как трудно сдержать рвущуюся в бой безрассудную юность, но так рисковать дружинным не имел права. Аникей молча отвернулся и присел на крыльцо, потерянно перебирая так и не надетую кольчугу. Потом вскочил, взял топоры и пошел к воротам. - Куда? Аникей! - На берег, потренируюсь. Оставь!- преградить ему путь не решился даже Бус, но слова воеводы заставили остановиться. - Ты ведешь себя, как неразумный отрок! Кто из братьев желает тебе зла? Чьи слова не вызывают доверия? Финист не говорит – а ты не слышишь! Просвистел брошенный в ворота топор и воткнулся наискось в верхнюю балку. Славный знак для грядущей битвы! А разом растерявший силы мастер оперся на плечо подошедшего Кургана. - Так. Сейчас всем отдыхать, утром пойдем. Курган, проследи. Вышень! На минутку. – Дай ему что-нибудь, пусть поспит. Если к утру отпустит, с нами пойдет. Не могу видеть, как он душу себе рвет. Дело превыше всего. Найдем княжича, даст Бог, спасем Новгород – а там поговорю с ним серьезно, если не поздно будет. - Добро. Мудрое решение, воевода. Не тревожь ты его, он другой – только в бою и живет. *** Ночью снова пришла боль. Аникей чувствовал ее вкус – болотной тины, гнилого мяса и крови. Голова раскалилась изнутри, как кузнечный горн – или то был уже огонь ада, дружинный не знал. Он метался, не приходя в себя, пока перепуганный Бус не позвал на помощь. Отец Никон увел окончательно обессилевшего мастера в храм – и там, в тихой прохладе и свежем запахе трав Аникей наконец успокоился. Боль изменила форму, сжалась обручем, давя изнутри, немели руки, кружилась голова. И тут на лоб легла легкая прохладная рука. Очень хотелось увидеть, какую еще гадость притащил Вышень – но нет, ведун явно заставил бы очнуться и подняться, а тут кто-то напротив, мягко и настойчиво прикрыл ему глаза. Боль яростно зашипела и съежилась, почувствовав, что у нее отнимают жертву. Пальцы перебирали волосы, гладили виски, вытягивая по ниточке недуг и дурноту, вливая силу и покой. Уже засыпая, Аникей ощутил невесомое прикосновение губ к щеке – но сон то был или явь, кто знает… *** - Ну что, живой? Полегчало ему? - Иди ж ты! Вышень, что скажешь? Ты вон сколько трав перевел, а все без толку, а тут…видал? - Видал. Пошли, Бус, не наше это дело. Завтра Годун чуть свет поднимет. Темная фигура бесшумно скользнула вдоль забора, неся в руке вырванный из ворот топор Аникея. Батюшка Никон улыбнулся и осторожно прикрыл дверь в храм. Утром Аникей проснулся здоровым. О приступе напоминал только скверно пахнущий отвар на столе и лежащий на скамье второй топор. За окном храма скандально орал петух. Начинался новый день.