Дружинник на замену

*** За лесом пробуждалось солнце. В остроге еще стояла мирная утренняя тишина, но двое уже вышли на поляну за ворота. Теплое сонное светило медленно и лениво выползало им навстречу. - Сегодня пойдем на капище, разведаем, что к чему, может, сразу всех накроем да перебьем, покуда еще больше зла не сотворили. Годун вчера смурной больно был – видать, и впрямь там лихие дела творятся. Заодно и поглядим, что за главная жертва – не приведи Господь, сам княжич! А ну как не успеем? Я по следам дорогу быстро отыщу, но время…Оно не на нас работает, Финист. Разумеешь, о чем я? Сокол рассеянно кивнул. Он слушал вполуха, не отрывая взгляда от горизонта. Встречать рассветы на вольном воздухе стало для него чем-то вроде утренней молитвы – даже в каменных стенах Новгорода лучник старался выйти на открытое место или хотя бы отворить окно. Богатырю древнему Илье Муромцу силы давала землица русская, а Ясному Соколу – солнце. - Финист, я вот что хочу спросить. Ты как Аникея-то исцелил? Вроде и понимаю, а все ж не до конца. Не первый год он головой мается – уж и Владыко рукой махнул, мол, от прошлой юношеской слепоты. А ты как-то сразу сподобился. Догадки имею, да лекарской силы в них немного выходит. В чем тайна? Финист пожал плечами – никакой особой тайны не было. Но его поняли – по улыбке, согревшей резковатые черты уроженца Севера. На то и друзья, чтоб без слов в душе читать. - Вышень! Финист! Где вас опять лешаки носят? - О, Бус проснулся, пойдем скорее, пора! *** В остроге уже вовсю шли сборы в опасный путь. Бус пыхтел, стараясь потуже затянуть пояс поверх кольчуги – пояс отчаянно сопротивлялся, вызывая рассерженное рычание. Курган вполголоса говорил о чем-то с батюшкой Никоном, Аникей ловко переплетал одной рукой косу, а второй привычно перетягивал левое запястье, ловя ремешок зубами - пару лет назад неудачно упал на руку, с тех пор она не всегда слушалась. - Вышень! Аникей, долго собираешься! Готов? - под привычной суровостью воеводы читался вопрос: «Как ты? Идти можешь?» - Готов! - Курган, Аникей – со мной, Вышень, Бус, Финист – остаетесь присмотреть за острогом. Бус досадливо крякнул, отставляя дубину, и выпустил наконец злополучную пряжку пояса, тяжело выдыхая. Вышень и Аникей привычно фыркнули, втягивая несуществующие животы. - И нечего смеяться, доходяги! Мало я вас валял! Вот сейчас осерчаю! - После, Бус. Вот воротимся с победой, так еще не раз с тобой поборемся. А сейчас дело не терпит. Ну, с Богом и в добрый час! *** Страшное то было место. Прелый удушливый запах гнилой трясины и грубо вытесанные идолы наводили брезгливый ужас даже на видавших виды дружинников. Годун рвался в бой, но опытный Курган предложил поступить хитрее. Аникею досталось самое сложное – отвлечь язычников и увести подальше. Мастер чувствовал в себе прежнюю силу – хотелось бежать, сражаться, осыпая врагов ударами и проклятиями – будто и не умирал вчера. Ярость требовала выхода. - Давай, Аникей. Надо пошуметь. У тебя язык нужной стороной подвешен, разозли их! О, и наш Малява тут, попался! Впрочем, судьбы такой даже разбойнику грех желать. При виде чинно выступающего Переруга ратники перекрестились и дружно сплюнули – уж больно отвратен был верховный жрец Мора. И как такую нечисть земля носит и не гнется! - Ну сейчас я их! Аникей стрелой вылетел из засады, прямо на торжественно настроенных жрецов, едва не сбив в воду зеленоволосую Мару. От его красноречия онемел на месте даже сам Переруг – не иначе, заслушался. А потом злобно ревущая толпа кинулась со всех сторон. За спиной уже кипела сеча, воевода с братом расшвыривали нехристей, как кутят, а Аникей уводил большинство в лес. На поляне, со всех сторон окруженной плотными зарослями, он остановился, выхватывая топоры. Лицо перекосилось в злой усмешке. - Ну что, кто хочет первым к своему поганому богу отправиться, а? Сейчас помогу! Топоры свистнули в воздухе, не оставляя двоим нападавшим ни единого шанса. Он крутился, как вихрь, потеряв счет времени и противникам, но даже его силам пришел свой срок. Сросшиеся могучие стволы дерева не давали возможности напасть со спины, но мастер неизбежно слабел. Удар в колено растревожил старую рану, дыхания не хватало, но Аникей упрямо продолжал отмахиваться. Из левой руки вылетел выбитый метким ударом топор – некогда поднимать, очередной язычник полетел вверх ногами, получив кулаком в зубы. «Голову тут сложу – а вас с собой заберу!» - вертелась спасительная мысль. Крик сокола в свинцовом небе развеял кровавую мглу перед глазами – и на поляну вышли Бус и Вышень, а с другой стороны из кустов полетели не знающие промаха стрелы. Ну наконец-то! - Аникей, слава Богу! Успели! Живой? - Спасибо, вовремя. Бессмертные они тут, что ли. А вы почему не в остроге? - Там Кречет присмотрит – немало уж обучен, сможет за своих постоять. Финист позвал – беда, говорит, с тобой, помощь нужна. Ну, мы с Вышенем ноги в руки и сюда, сцапали в лесу тут одного шута ряженого, я с ним по-свойски поговорил – он и указал путь. А тебя по шуму нашли – где дерутся, там и брат наш. Завсегда так было! - Спасибо. Беда не беда, а подмога не лишняя. – Аникей уже улыбался, но колени все еще подгибались. - Смеяться надо мной больше не будешь, а? – добродушный тычок в плечо едва не свалил мастера на землю. - Не буду. – Ну, разве когда ты не слышишь, - тихо добавил Вышень, подмигнув. – Пойдем, там наши пленных освободили. А вдруг главная жертва и впрямь Александр? Их в острог отведут, там никто не обидит. *** «Туман становится все плотнее, окутывает со всех сторон, ползет раздавленной змеей под ноги, сбивая с пути. Он ступает по чавкающим кочкам наугад, того гляди – провалится в вонючую топкую зыбь, и поминай, как звали. Шаг все тяжелее, тяжелее. Кольчуга тянет к земле, топоры вмерзают в ладони – кожаная рукоять отрывается с кровью. Он идет на зов – где-то в белесом мареве надрывно-отчаянно кричит сокол. «Сюда, сюда, на помощь!» - не нужно знать языка птиц, чтобы понять. Но куда идти? Отчего так холодно – ведь конец лета? Откуда здесь лед? Тянет на дно, совсем ничего не видно, воздух застывает внутри острыми осколочками. «Не успею, не найду, не спасу!» - Аникей! Аникей, брат, проснись! Мастер вскакивает на постели и приходит в себя. Он в дружинной избе, на соседней лавке безмятежно храпит Бус – у этого сон богатырский, криком не разбудишь. - Приснилось что? Ты кого-то искал на болотах, спасал, кричал! Я-то думал, у нас только воеводе от дум изрядных страсти всякие снятся, а теперь и ты туда же? Вышень смеется, но глаза серьезные и встревоженные. – Еще только того не хватало! Да и с чего бы? Сладили мы с нехристями, душу невинную спасли, все целы и живы, острог в мире живет. Даже грабастика вновь поймали. А остальное все в Божьей воле – найдем княжича, нам огни Святой Софии дорогу освещают. Или ты за Ладу так тревожишься? - А? Да. За нее. Зло сделано, а как исправить? Кречет сам не свой ходит, жаль его - только выправляться стал. – Аникей плеснул в лицо ледяной водой, прогоняя остатки кошмара. - Поутру в лес пойду, один гриб поискать надо, а потом к реке. Хочешь, идем вместе, все равно ведь на месте не усидишь. Что ж тебе такое снилось? Ведьма никак опять в болото завела? Так своей же рукой ее порешил, нет более опасности. Отдыхай спокойно. Аникей покрутился на лавке еще с полчаса и понял, что уснуть уже не сможет. Он встал, натянул рубашку, достал из мешка полотенце и гребень и осторожно выбрался из избы, стараясь не разбудить задремавшего у дверей Вышеня. Ветер переменился и нес тепло. В храме батюшка Никон зажигал первую свечу, готовясь встретить новый день словом Божьим. Дышалось легко, ночной морок сбежал, оставив лишь неприятные воспоминания. *** - Вот, погляди! Нашел! – Вышень выгреб из кучки сухой травы какой-то мелкий кривой гриб. - Да это погань какая-то! - Погань разная бывает. Сонный отвар из него получится. Лада уснет на два дня – и смерть вместе с ней. Нам бы время выиграть – я пока траву разыщу речную. Может, и тебе того отвара малость попить? Глядишь, орать по ночам перестанешь. Даже во сне с кем-то дерешься, за кем-то гонишься! - Да пустое. Годун говорил, мороки прогонять надо крестным знамением да молитвой. А сны… Тревожусь за Ладу, моя вина – не успел уберечь. Как думаешь, как встанет она, Кречета-то в дружину отпустит? Сдюжит он с нами? - Сдюжит, если уныние свое за спиной оставит да мысли дурные в болоте утопит. Дружинные уже подходили к острогу, когда Вышень поотстал – вытряхнуть сучок из сапога. – А ведь не Ладу ты во сне спасать рвался, брат… - задумчиво сказал лекарь Аникею в спину, но тот был уже далеко.