Сакраменто

      Ежедневный ритуал по разглядыванию лесной чащи никогда не прерывался.       Не смотря ни на что.       Одержимость, зависимость, сумасшествие, слабость — называйте как хотите, но мне это было просто необходимо. Драко это знал, поэтому даже при нынешних сложностях в наших отношениях не был против моих вылазок.       И сейчас, стоя на опушке леса, я чувствовала себя паршивее некуда. Если раньше были пассивная безысходность, тоска, грусть и уныние, то сейчас больше всего сознание туманило отчаяние вперемешку со злостью и беспомощностью, а главенствовали во всем этом эмоциональном хаосе — унижение и стыд.       — Если бы не я, этого всего вообще бы не произошло, — цедила я зло сквозь зубы. — Если бы не я, родители жили бы спокойно. Если бы не я, ни Драко, ни Тео не мучились бы со мной. Если бы… — я всхлипываю в окружающий полумрак, ведь рассвет только-только наступает, и моя стена рушится с каждым его мгновением.       Так много «если»!       Ком из горечи, чувства вины, недомолвок и неверно принятых решений ломает мне хребет за долю секунды.       Иногда хочется просто исчезнуть, но на самом деле элементарно хочется, чтобы меня нашли. Как нашел когда-то Драко. Но теперь я понимаю, что хотела бы, чтобы меня нашел совсем другой человек.       Впрочем как и сейчас.       Хочется, чтобы он меня спас несмотря на то, что я считаю себя сильной… Годрик, кого я обманываю! Я уже давно полная размазня. С тех пор как закончилась война, я ни разу не была сильной. Даже когда шла к сумасшедшему целителю — я не считаю, что то были смелость и проявление силы воли. Я так совсем не считаю. И наконец я думала, что обретаю себя заново, уверенность в себе начала стократно расти после попытки вернуть память обратно в том магазинчике у Рэйтгара, как тот эпизод с часами снова пробил дно, что, оказалось, было двойным.       Ведь сразу после этого отношения с Драко изменились в корне. Он чаще стал использовать меня, как какую-то бездушную тряпку, которой можно распоряжаться, как душе угодно. Он брал меня против воли и делал это больно, оставляя видимые синяки. Сначала не так заметно — ничего такого, что нельзя было бы стерпеть. Я убирала следы грубого секса магией, но на их месте изо дня в день появлялись новые. А затем мне и вовсе запретили убирать их.       Если в первое время он извинялся и как-то пытался загладить вину, то сейчас Драко просто молчал и не открывал эту тему — смысла в этом не было совсем.       Почему я это терпела?       По той же причине, по которой все женщины, столкнувшиеся с насилием, терпят своих тиранов. Нам кажется, что он изменится. Что есть еще надежда. Что не может быть так, и что человек ранее так трепетно относящийся к тебе, мог так ужасно с тобой поступить. Кажется, что это временно. Это просто период в жизни, где встречается черная полоса, за которой обязательно последует белая.       Так бывает.       Так у всех.       Но это лишь самообман.       И все же ты не можешь уйти.       Вы ведь связаны священной клятвой, ты обещала быть рядом. Как и он. И он рядом. Только вот от этого положение вещей не меняется. Просто психологическое насилие сменяется физическим. И наоборот. Бесконечный круг, из которого не так просто выбраться.       Куда я пойду?       К Тео?       Это смешно!       Он уже ясно дал понять, что мне нужно держаться от него подальше.       У меня нет работы, нет рекомендаций для нее, нет разрешения заниматься чем-либо за пределами Малфой-мэнора, ведь Драко в который раз давал понять, что я неспособна на это, что я слишком рассеяна, что еще не восстановилась и так далее.       Причин было множество, но я все равно хотела хоть с чего то начать, однако моя попытка обернулась против меня бардовым синяком на бедре. Я пыталась, но у меня не получилось. У меня нет своих денег, нет родных, нет места, где можно было бы спрятаться или людей, к которым я могла бы обратиться за помощью.       К Гарри и Джинни мне было стыдно обратиться. Стыдно признать перед ними, что я опустилась настолько низко. Что я потеряла старую себя. Что той Гермионы больше нет. Это просто… унизительно осознавать, что я совершила такую ошибку. Мне было даже стыдно смотреть в глаза собственному отражению.       К Рону? Он даже на свадьбу мою не приехал, чего уж там.       Убежать в родительский дом и жить там я тоже не могла. Драко меня найдет и не даст спокойно существовать. Он уже дал об этом знать. Он слово в слово повторял и повторял — «Тебе некуда идти. А если и уйдешь, я тебя найду, и тогда будет только хуже. Даже если уйдешь, ты не справишься одна. Не найдешь родителей.»       Переломным моментом, после которого начался весь этот кошмар, был тот день, когда я вернулась домой из Нотт-мэнора. У нас состоялся разговор после первого раза, когда он был со мной груб. Тогда я не знала, что такое положение дел затянется на недели, месяцы. Что все только усугубится.       Драко проснулся среди ночи и увидел меня сидящую на кресле подле него. Он нахмурился и, не сказав ни слова, встал с кровати, затем подошел к столику со спиртным и налил себе огневиски. Сделав большой глоток, он прошипел что-то себе под нос. И неожиданно громко стукнул фужером по столу, повернувшись наконец в мою сторону.       — Чего не спится, миссис Малфой?       — Зачем ты это скрыл? — Вопрос в лоб. Тянуть уже не было смысла. Все и так затянулось на долгие годы.       — Ты и вправду не знаешь? Давай, пошевели своими прекрасными извилинами и подумай, предположи. Мне хочется услышать, какие у тебя есть версии.       — Драко…       — Давай! — Страшно завопил он       Я вздрогнула. В глазах тихо стояли слезы, но подавив это чувство вечной беспомощности и страха, я ответила:       — Ты просто не хотел меня терять. Я понимаю. Однако это жестоко. Даже для тебя. Как ты мог? Когда он был в плену, я говорила тебе, что вижу во сне кого-то. Что ему нужна помощь. Не знала тогда, кто это. Но это же был Тео. Наш Тео! Он нуждался во мне, в нас. Ты знал? Ты ведь знал, о ком я. Ты все знал.       — Да, я отобрал тебя у него и ни капли не жалею об этом. Да, я беспринципный, злой и эгоистичный мерзавец, но я люблю тебя и никому не отдам. Ты моя. Ты сама призналась, что эти чувства взаимны. Теодор тут не причем. Это были твои чувства, я не заставлял. Лишь был рядом. А он нет! Не нужно обвинять меня во всех существующих грехах, Гермиона. Я подлец, но я не стал принуждать тебя к любви насильно. Ты сама меня выбрала.       — Ты стер мне память!       — Ты сама стерла ее! Ты хотела спасти его!       — Все могло бы быть иначе… — шептала я словно во сне. — Сейчас все бы было совершенно иначе…       — Он знал! Гермиона, он прекрасно знал, что это война и можно потерять гораздо больше, чем жизнь в этом хаосе! Вы оба знали, что если будет что-то такое, нужно будет пойти на крайние меры. Теодор изучал легилименцию, его отец прирожденный легилимент и в случае чего он смог бы защитить себя, а ты нет, как бы он не старался тебя научить. Можешь считать меня злодеем, мне плевать, но я не стал бы что-то делать против твоей воли. Сейчас ты со мной. Раньше была с ним. Все. Это прошло. Забудь.       — Против моей воли, — его слова горячо пульсировали в моей голове. Хотелось сказать, что только часом ранее он был со мной груб, но сейчас было не до этого.       — Ты ведь сам понимаешь что все не так просто…       — К чертям собачьим! — Рев пронесся по комнате, ударяясь о стены и заставляя все нутро съежиться от страха. Я еще не видела его таким разъяренным.       Он кинулся ко мне и, рывком подняв с места, бросил на кровать и взял за шею, прижав к постели и возвышаясь надо мной. Я начала задыхаться, невозможно было сделать хоть глоток воздуха. Хватаясь за его руки, перекрывающие дыхательный путь, я царапала их, пытаясь ослабить мертвую хватку.       Вдруг он больно впивается зубами в шею и целует, сильно втягивая кожу. Немой крик сорвался с моих уст глухим звуком, невыносимая боль парализовала тело и застилала глаза темной пеленой. Ослабив наконец хватку на шее, Драко все еще удерживал меня за нее. Я громко, с хрипом, втянула воздух в легкие и почувствовала, как кровь, наконец насытившись кислородом, унесла с собой агонию. Немного отстранившись, он стал созерцать свое творение, блуждая серыми глазами по моему лицу и оставленному «украшению».       Я уже знала, что останется ужасный красно-багровый синяк на месте, где были его нещадные пальцы и чуть выше них следы зубов на шее.       — Это за то, что ты встретилась с ним. Попробуешь убрать следы магией, появится синяк побольше и не только тут.       Я с трудом сглотнула. Боялась закрыть глаза.       — Хочу, чтобы это служило напоминанием того, что я могу с тобой сделать. Чтобы каждый раз, глядя в зеркало, ты вспоминала причину сего украшения. Помни, кому ты принадлежишь. Не забывайся. — Большим пальцем Драко прошелся по нижней губе, переходя к скуле по заплаканному мокрому лицу и собирая влагу. Затем он медленно поднес палец к своим губам и облизнул, смакуя вкус моей горечи.       Меня передернуло от страха и неправильности происходящего. Драко улыбнулся и фальшиво сладко протянул:       — Иди спать, дорогая.       Я мигом проскользнула в дверь, проигнорировав его приказ — я бежала изо всех сил в библиотеку.       Скрыться.       Как можно скорее.       Подальше от него.       Быстрее!

***

      Она побежала в сторону библиотеки. Позволю ей это. Как никак, я был жесток. Это убивало меня, не этого я хотел. Никогда не хотел причинять ей боли. По крайней мере до этого момента. Но и она была со мной не менее жестока. Гермиона пошла к нему. Была у него. Черт знает, что они там делали. Она отсутствовала довольно-таки долго. Одна мысль о том, как его руки касались ее, кружила голову и давила каждую нервную клетку в кровавую лепешку. Невыносима сама мысль о том, что она могла быть с ним. Меня пугало мое состояние. Я чувствовал, что больше не контролирую себя. Я знал, что то, что произошло сегодня, повторится снова.       И это неизбежно.       Наведавшись в библиотеку через пару часов, я нашел ее не сразу. Она уснула вся в слезах на кресле в глубине небольшого лабиринта из книг библиотеки.       Я вздохнул, набираясь смелости просто коснуться ее. Подошел к ней и поднял на руки. Поцеловал в макушку. Запах сирени ударил по разгоряченному мозгу. И я успокоился.       Не могу ее отпустить. Не могу. Я одержим ею. Она моя. Только моя. Ничто этого не изменит.       Дойдя до спальни, я уложил ее и накрыл одеялом, присоединившись к ней, обнял за талию сзади и поцеловал в затылок.       Как же мне нравилась мягкость ее кожи, этот проклятый цветочный запах, ее мягкие кудряшки, карие глаза с вкраплениями изумруда, она сокровище, которое каким-то чудом мне удалось найти.       Люблю ее улыбку и ее слезы. Ее смех и глаза полные страха. Люблю ее нежность и нелюбовь ко мне. Меня огорчает, что она никогда по-настоящему меня не любила. Не так, как Теодора. Что она все еще его безумно любит. Что теперь она думает только о нем.       Но ничего, я исправлю это. Нет, обливиэйт бесполезен, все снова пойдет по кругу, и история повторится, это будет бесполезно. Пусть не смогу вытравить его из ее мозга, хотя бы сделаю так, чтобы она думала и обо мне для разнообразия. И этот прекрасный в своем ужасающем виде багровый след на тонкой нежной шее будет напоминанием обо мне.       — Я тебя никому не отдам. Ты моя. И никуда от меня не уйдешь, — шептал я. — Моей ненормальной любви нет предела. И все же я теряю тебя, Гермиона. Опять и опять…       Я знал, что она не спит. Чувствовал, как она дрожит от страха. Кто знал, что я, Драко Люциус Малфой, буду держать у себя в золотой клетке саму Гермиону Джин Грейнджер, а ныне Малфой? Что подчиню своей воле ее неукротимый дух? Что… сломаю ее?.. Сделаю так, чтобы она не могла больше сопротивляться как когда-то в школе. Теперь от ее силы воли и гриффиндорского духа ничего не осталось. И пусть в начале это было не предумышленно, теперь я только рад этому.       Мне хочется обладать ею. И пусть это обладание будет означать потерю образа прежней девушки, в которую я когда-то влюбился. Даже обладание ее тенью льстит мне. Хоть и больно осознавать это. Больно знать, что в другой ситуации она бы никогда мне не принадлежала. Что только благодаря счастливой случайности она сейчас в моей власти.       В моей постели.       И все же где-то глубоко внутри голос разума взывает к благоразумию и ранит так глубоко, как еще даже Гермиона Грейнджер никогда не ранила:       «Это неправильно. Это бессмысленно. Она будет страдать. Она будет ненавидеть тебя. Ты ведь совершенно этого не хочешь. Ты не хочешь ее ненависти. Ты хочешь искренней любви, уважения, нежности, преданности. Таким образом ты этого не добьешься.»       Я не добился ее и правильным путем. Не добился ее, даже когда поддерживал. Когда уделял ей столько внимания, сколько мог, и был рядом каждую секунду, когда она нуждалась во мне. Когда отдавал ей всего себя, раскрываясь перед ней. Когда делил с ней все, что у меня было, дарил все, что ее душа желала. Когда отдал ей в руки свое поганое сердце.       Этот путь был пройден зря.       Ничего.       Главное она со мной.       Главное, что принадлежит только мне.       Мне.       Моя.

***

      Прошло достаточно много времени прежде чем я стала вспоминать все детали прошлого. У меня улучшилось настроение, когда Драко сообщил мне о том, что нашел родителей, и они возвращаются.       — Завтра на рассвете они будут дома. Я уже распорядился, чтобы дом привели в порядок: починили, что сломано, и заполнили едой. Ты скоро с ними встретишься.       Я онемела.       Я была жутко счастлива и вопреки напряженности, висящей между нами столько месяцев, я обняла Драко и поцеловала.       Он замер и долго рассматривал меня, легонько касаясь лица. Но движение его руки заставило меня чуть отстраниться, это произошло непроизвольно, я боялась, что он может снова сделать мне больно. И в этот момент на его лице появилась странная эмоция, из-за которой даже мне стало не по себе.       Он отошел от меня, расстегнул верхние пуговицы своей рубашки и выругался:       — Проклятье, Гермиона… Как мы до этого докатились?       Я просто не могла иначе, ведь он вернул мне самое главное — мою семью.       Но в то же время где-то глубоко внутри я расстроилась, ведь только-только решилась изменить положение дел между нами.       Набралась смелости уйти от него.       Действительно распланировала все.       Но, оказалось, завтра их перевезут домой. И теперь я не знаю, чего ожидать от будущего.       Драко реже стал бывать дома, и это не могло меня не радовать, потому что когда он все же появлялся, я нервничала каждую секунду, проведенную с ним в одном поместье.       Но сегодня ночью он не появился.       Услышав, как кто-то заходит в дверь дома, я встала с постели и направилась вниз. Спускаясь, ожидала встретить своего мужа, но увидела совсем другого человека. Ноги превратились в вату, еле-еле удерживая вес, сердце забилось чаще, и я сглотнула жгучий ком в горле. Нескрываемое удивление рисовалось на моем лице, когда я узнала синие глаза ночного посетителя.       — О-о-о, Грейнджер! — Ярко улыбнулся сам Теодор Нотт. Совсем как раньше, когда мы еще… разговаривали с ним.       Секундное замешательство, но я быстро взяла себя в руки, заявляя:       — Драко еще не пришел.       — Драко еще не скоро придет, милая. Он занят, насколько мне известно, — Нотт странно хмыкнул и пошатнулся.       — Тогда что вы здесь делаете, мистер Нотт? — изо всех сил я пыталась сделать так, чтобы голос звучал спокойно, когда сердце безжалостно затрепетало.       — Должен был оставить эти бумаги здесь, — его манера речи, движения были шаткими, кажется, он не трезв. В его руках не было никаких бумаг. А может он уже их где-то оставил.       Хотелось спросить, почему он не мог послать документы через магическую почту или своих эльфов, но не стала. Не было желания выяснять то, что меня не касалось — Драко с корнем вырвал из меня эту привычку.       — Хорошо, — бросила я и уже покидала фойе, как он стал возмущаться.       — Как грубо! Гостя надо проводить в гостиную, родители вас не научили манерам, миссис Малфой?       Его слова больно связали мне внутренности узлом, я вздохнула и проводила его в гостиную, сжав зубы, чтобы не препираться или не сказать снова то, что ему было не интересно.       Уже не интересно.       Хотя и гости редко заявляются среди ночи, особенно когда хозяева дома отсутствуют. Из-за всей ситуации в целом мне было так плохо, что никакие эмоции я проявлять банально не могла, сил просто-напросто не было. Поэтому было легче соглашаться со всем этим дерьмом и плыть по течению.       — Можете дождаться его здесь, мистер Нотт. Я вынуждена покинуть вас.       Он вдруг встал, перегородив мне путь, и приблизился до неприличия близко, выдыхая вместе с характерным запахом алкоголя короткий вопрос:       — Почему?       Он был невероятно пьян.       — Мне нужно пойти к Нарциссе, она дожидается меня, — попыталась я обойти его, когда он снова встал у меня на пути. Если Драко все же явится и увидит нас, он сделает мне больнее обычного.       — Снова ложь. Она ложится спать в десять вечера, сейчас уже пол двенадцатого. Да и это не так важно, учитывая тот факт, что она сейчас гостит в Ницце у своих знакомых.       — Вы хорошо осведомлены, и знаете ее привычки. Не находите ли вы это странным, мистер Нотт?       Он залился звонким смехом и наклонил голову вбок. Это был такой знакомый до жгучей боли в груди жест, по которому я больше всего скучала.       — Нет, просто я давно знаю их семью, — выдал он своей обаятельной улыбкой, которую никакие шрамы на лице не могли испортить.       Я намеревалась наконец пробиться и уйти, как Теодор схватил меня за запястье и, будто маньяк, быстро и серьезно прошептал:       — Не представляешь, как было трудно изготовить эту дрянь, но поверь, оно стоило того…       О чем он?       —… Процесс разработки отвлекал меня, первые партии были малоэффективны, но после того как Пэнси начала помогать мне, все стало идеально. Когда начал принимать порошок, становилось легче, но я не забывал тебя. Ни на одну проклятую секунду.       Я вырвала руку из его хватки. Сердце что и так разрывалось от боли, заработало еще чаще.       — Ты несешь какой-то бред. Иди домой.       Тео хватает меня снова на этот раз за обе руки и с жаром произносит:       — Я устал тебя любить. Ты, наверное, знаешь, Гермиона, амортенция не может вызвать любовь, — он жалобно свел черные брови, и весь вид его кричал о том, что ему очень больно.       Он и вправду бредит.       Но отчего-то отвечаю успокаивающим голосом, тихо и внятно:       — Это всем известно, Тео. Иди домой.       — Тогда ты должна знать, что и обратное зелье не может убрать любовь из твоей жизни.       Что?       Его слова были бессвязны, хотелось понять, о чем он говорит, но предложения были настолько непонятны, что я решила просто слушать.       — Я больше не чувствую той боли… но меня ни на секунду не покидает чувство безмерной пустоты внутри. Будто оторвали клешнями огромный кусок сердца и даже не удосужились зашить рану, чтобы из нее хотя бы не вытекала вся жизненная сила…       Он сжал мои руки еще крепче, я перестала чувствовать пальцы рук.       — А знаешь, что еще забавно? Я специально принял порошок чуть позже срока, и это было… неописуемо больно. Было так плохо… — последние слова произносились через силу, с огромным трудом. — Тоска и грусть заполнили то место, где жила ранее пустота, которую я ощущал все гребанное время. Невыносимо.       Он остановился и прислонился губами к моей макушке, продолжая шептать:       — Я не принял сегодня порошок. Поэтому напился. Поэтому я здесь. Поэтому так больно держать тебя за руки и понимать, что ты меня… ненавидишь.       — Я не ненавижу тебя, Тео, — шепчу я в его шею, что пахнет хвойным лесом — такой родной запах, что голова кружится от воспоминаний. Я бы осталась в его объятиях навечно, вдыхая этот аромат. Если было бы можно, то я готова умереть прямо сейчас в его объятьях.       И в тот же миг он отпускает мои руки, отстранившись, смотрит на меня, округлив бесконечно синие глаза. Воспользовавшись моментом, я отхожу от него, не отрывая взгляда. А затем отворачиваюсь и вовсе убегаю к себе в комнату, оставляя его одного.       Но этой ночью сон, как и Драко, так и не нашел ко мне путь. Мысли о визите Теодора и его сказанных словах взбудоражили меня. Но я не могу сейчас оступиться — родители должны приехать завтра утром.       Вдруг Драко воспользуется ими? Поэтому нужно вести себя тихо. Потом я налажу свою жизнь. Главное, чтобы родители добрались до дома. Завтра я увижу их.       Завтра я подумаю над этим.       И все же осознание того, что Тео боится моей ненависти к нему, вселило во мне надежду.       Надежду о том, что не все потеряно.       Что я его не совсем потеряла.       Что он для меня не потерян.

***

      Проснувшись у себя в кабинете, мне в глаза бросилась летучая мышь, что убирала очередной фолиант на одну из полок, приводя в порядок рабочий стол, когда-то принадлежавший Теодору Нотту старшему, моему отцу. Вчерашний день выпал из моего сознания от слова совсем, я не мог вспомнить ни-че-го и, по-видимому, напился по какой-то причине до потери памяти. Какой — неизвестно.       В голове появился образ Гермионы, ее большие глаза и яркая, как тысяча солнц, улыбка. Так было всегда, и это было неизменно, не было и дня, когда с утра меня не посещало колючее воспоминание о ней. Что-то в груди заныло, и тревожность стала одолевать меня, как обычно это бывало, когда приходило время принимать очередную дозу своей «антиамортенции». Но, потянувшись к карману с порошком, я не нашел его там, а когда призвал, оно не явилось.       Странно.       Немного отпив воды и придя в себя, я услышал звуки фортепиано, доносящиеся до меня из большой гостиной Нотт-мэнора. Пэнси часто играла на инструменте, и это не было неожиданностью.       Спустившись вниз по лестнице с жуткой болью в голове из-за похмелья, я направился к Пэнси и заговорил охрипшим голосом, пока она быстро бегала изящными пальцами по клавишам:       — Пэнс, ты случайно не знаешь… что вчера произошло? — Голова раскалывалась, я говорил медленно и тихо, пытаясь преодолеть желание захлопнуть крышку рояля, дабы она перестала играть на моих нервах. — И где порошок? Я его нигде не нашел.       — И тебе доброго утра, Тео, — неспешно ответила Пэнси. — Два твоих вопроса связаны между собой: ты напился, потому что я уничтожила весь запас твоего порошка.       — Что?! — Громко выдал я, и от своего же возгласа мне поплохело. «Прощание с роялем» Бетховена в исполнении Паркинсон не останавливалось на протяжении всего диалога, испытывая мое терпение и выдержку.       — Да. Хватит уже самобичевания. Я говорила недавно с Поттером. И заходила к Драко в имение Малфоев под предлогом навестить Нарциссу, хотя знала что ее нет дома. Увидела Грейнджер. И поверь, то, что происходит в том сумасшедшем доме, далеко от понятия «счастья» как такового. Аура там самая паршивая. Иди сегодня к ней. Поговори нормально, а не как в прошлый раз. И не как вчера.       — О чем ты? Что, блять, вчера произошло?! — Раздражающее незнание вкупе с похмельем ударило в голову.       — Салазар, прокляни! Нотт, ты иногда сводишь меня с ума. Поругавшись со мной из-за уничтожения порошка, ты напился и, как потом выяснилось из твоих же слов, зашел в Малфой-мэнор. Не знаю, чего ты ей наплел, но вернулся ко мне и еле живой уснул. Как я поняла из пьяных нечленораздельных речей, ты ничего особого не рассказал ей.       — Мерлин всемогущий, я был у нее? Я мог все что угодно ей сказать…       — Так иди сегодня и выясни, что произошло. И за одно признайся в том, что все еще сохнешь по ней.       — Пэнси, ты хочешь моей смерти?       Музыка прервалась на неприятно громких нотах из-за импульсивного удара по клавишам в порыве гнева Пэнси. Она встала с места и подошла ко мне, тыча в мою грудь пальцем:       — Нет, это ты себя убиваешь. Грейнджер сказала, что все у нее нормально, натянув дежурную улыбочку. Ты ведь сам знаешь, что в этой семейке понятие «нормально» не всегда подходит в словарное определение сего слова. У нее на лице все было написано. Увидев в каком состоянии Грейнджер, мне все стало ясно.       — И что с ней по-твоему? — Скептически изогнул бровь. Я не мог поверить в то, что Малфой мог ее хоть как-то обидеть. Ведь он ее боготворил. А Гермиона… Она видела в нем своего спасителя.       Пэнси печально вздохнула и села на край стола, спокойно продолжив:       — Выглядит она ужасно. Похудела, мешки под глазами и… Такая запуганная…       Черт.       Вдруг стало плохо, злость на Драко очнулась и забарабанила по голове. Надо срочно выяснить, что произошло. Но меня смутило еще кое-что.       — Пэнси… Мы же с тобой…— нельзя подобрать слов, чтобы описать наши с ней отношения. Взаимовыгода? Или обоюдное успокоение? Чертовщина, вот что. Но мне и не пришлось ничего говорить. Она подошла ко мне и поправила воротник моей рубашки, не пересекаясь взглядом.       — Ох, Тео. Ты ведь прекрасно знаешь, что то, что между нами было… Пошло на пользу нам обоим. Ты стал уравновешеннее. Спишь ночью и не пытаешься убить того, кто спит рядом, — она хмыкнула. — Ну а я смогла пережить смерть Таддеуса и смириться с тем, что его больше нет. И теперь, глядя на тебя, больше не вижу его. Вижу только тебя. И это прекрасно. У нас все налаживается. По крайней мере я нашла успокоение, хоть в моей памяти его образ прожжен раскаленным металлом на всю мою жизнь. Нам обоим надо что-то менять в нашей жизни. Хватит с нас страданий. Это не жизнь. Хватит, Тео.       Ее речь тронула душу, и мне вдруг впервые за долгое время стало все понятно и… легко.       Она поцеловала меня в щеку и, отвернувшись, принялась складывать нотные тетради и старые партитуры, которые она когда-то приносила из своего дома.       И я вспомнил.       — Ты сказала, что говорила с Поттером. Что ты узнала? И как ты вообще с ним заговорила, ты ведь терпеть его не могла? — Мне показалось на долю секунды, что она засмущалась, но это было так мимолетно и просто невозможно, что я был уверен в том, что ошибся.       Или нет?       — Встретились в Дырявом Котле, — лениво отмахнулась подруга. — И нет, это неправда, я просто смеялась над Поттером, как и все в то время. Неважно, мы просто разговорились…— она многозначительно подняла уголок губ, но тут же вернула серьезный вид, — и он рассказал о Грейнджер. Что она не отвечает на его письма и не выходит на контакт. Раньше она писала, что все хорошо, но в последнее время и эти записки перестали поступать. Да вообще много чего с ней не так. Ее будто подменили. Ах, Нотт, мне ли это выяснять? Иди и узнай все сам.       Пэнси направилась к камину с небольшой стопкой своих вещей. Теперь до меня дошло значение мелодии Бетховена — «Прощание». Она уходила. И, кажется, уже навсегда.       Но вдруг замерла, серьезно раздумывая о чем-то. Все же решившись, она осторожно выдала:       — И… Не знаю, стоит ли тебе это говорить… но, кажется, у нее на руке был синяк. Не знаю, что с ней, но мне кажется, все очень плохо. В общем, Тео, милый, я ухожу. А ты иди к ней, — она улыбнулась мне и исчезла в зеленом пламени каминной сети.       Ее слова очень медленно доходили до меня. Стало печально от того, что мы расстались с ней, но я знал с самого начала, что все это временно. И все же нам обоим было ясно, что дружить мы никогда не перестанем.       Когда все сложилось в единую картину, и особенно когда она упомянула о синяке, я засуетился и направился к шкафу, где хранил готовые зелья. Отпив ту, что предназначалась от похмелья, наконец пришел в себя. Только вот неприятное ощущение в груди все никак не отпускало. Из-за беспрерывного применения порошка я уже и забыл, какое это было паршивое ощущение. Крышу сносило от этого щемящего чувства пустоты, тревоги, страха и потери. А теперь все это вернулось.       Ясно, почему вчера я напился — нужно было хоть как-то заглушить боль.       Быстро одевшись как попало, я аппарировал туда, где она обычно бывала в это раннее время. Знал, потому что я видел это, когда изучал ее воспоминания, она не пропускала ни одного дня, чтобы посетить лес, что находился недалеко от ее дома. Сейчас рассвет только-только наступит, и она должна быть там.       И был прав.       Как только оказался там, увидел худенькую фигуру, укутанную в пледе. Это была она. Кудрявые волосы пушились и были взъерошены, видимо, она сразу пришла сюда, едва проснувшись. Легкий ветерок донес до меня ее чарующий запах с характерными медовыми нотками и чуть терпким ароматом весенних цветов — сирени.       Сердце забилось чаще, разнося по артериям приятную истому вместе с одуряющей болью осознания.       Боже, я так долго не ощущал этого. Так долго был будто… онемелым. Целый спектр противоречивых эмоций заливал мозги, будоража душу. Казалось, я спал крепким сном с тех пор как выбрался из лап Блишвика и видел страшный сон длиною в пять лет. До зуда в ладонях хотелось заключить ее в свои объятия и умереть в ее руках.       — Гермиона, — позвал я дрожащим голосом. Она вздрогнула, но не двинулась с места. Мне было страшно к ней подходить. В прошлую нашу встречу она сама ко мне пришла. Но я был под действием порошка и не чувствовал к ней ничего, кроме ненависти. Подойдя ближе я дотронулся до ее плеча.       Она подпрыгнула на месте и отпрянула назад.       — Мистер Нотт? — Ошарашенно прошептала Кудряшка.       Так странно слышать от нее это «Мистер Нотт», когда я слушал в свое время ее робкое «Тео, я бесконечно люблю тебя».       — Прости, что напугал, я тебя звал, думал, ты услышала… — удушающий ком застрял где-то в горле и не давал спокойно говорить.       — Я… Да, я думала, мне показалось. Прости…       Она поникла.       — Это я должен извиняться.       Она промолчала и вроде пыталась заговорить, но не осмелилась. Действительно, вид у нее был гораздо хуже, чем когда я видел ее в последний раз. Худая, глаза на пол лица и просто напросто измученная.       — Я был вчера у тебя. Но не помню, чего наговорил. Прости меня, если… Если заставил испытать дискомфорт.       — О каком порошке шла вчера речь?       Я замер, не зная что ответить. Ее прямолинейность всегда заставала врасплох.       — Он заглушает чувства. Что-то похожее на обратную амортенцию. — Было трудно смотреть ей в глаза. А она не отрывала их от меня, сверля своим карим взглядом.       — Ясно. И ты до сих пор его принимал? — Ровная и размеренная речь ее, заставляла нервничать еще больше.       — До вчерашнего дня.       Она выдержала паузу, посмотрела вниз на мою грудь и неуверенно начала:       — Это значит…       — Значит, что я все еще тебя люблю, да. — поспешно перебил ее я. — Но не хочу, чтобы это мешало твоей жизни. — Устремив взгляд к ее рукам, я увидел, как она натянула рукава свитера до самых пальцев. — Гермиона, прости, что тогда наговорил тебе всякого… Что прогнал.       — Думаешь, если бы ты не принимал порошок, то не прогнал меня? — Теперь я четко понимал, что ее напускная безучастность лишь мишура, скрывающая за собой обиду.       — Нет. Я был зол, но даже так, вряд ли смог бы прогнать.       — Поэтому я не чувствовала взаимности?       — Да. Чем ближе ты была ко мне, тем больше я тебя ненавидел.       Она была нетерпелива. И нервно, почти раздраженно выдала:       — Тео, зачем ты сейчас пришел? Чтобы извиниться? Извинения приняты, все нормально. Тебе что-то еще нужно от меня?       Как же все это надоело! Почему нельзя было взять ее к себе и хранить у себя, как маленькое сокровище? Никогда не переставал задаваться этим вопросом с самых ранних лет. Даже когда ненавидел ее.       Уже заданный когда-то вопрос снова медленно вытек из моих уст:       — Скажи мне, Гермиона, ты счастлива?       Она молчала и блестящими глазами пригвоздила меня к месту.       — Почему ты не залезешь снова мне в голову, чтобы узнать об этом? — Наконец ответила она.       — Да-а… — неловко протянул я. — За это тоже прости…       — Неважно, —тряхнув головой, перебила меня Кудряшка. — Я должна возвращаться. Она отвернулась и хотела уйти, как я схватил ее за руку и потянул вверх рукав ее свитера, обнаружив синяк.       — Можно ли засчитать это, как ответ на мой вопрос? — Еле сдерживаясь, отчеканил я.       — Нет. Я ударилась. Вот и все.       — А почему не залечила?       — Не твое дело.       — Тогда отвечай! — Требую я. — Ты счастлива с ним?       Она молчала слишком долго. Мучительно долго. С ее глаз наконец потекли слезы. Залежи изумруда в шоколадном омуте засверкали, она свела брови и сжала губы, пытаясь сдержаться. Я потянул ее к себе и мягко обнял, зарывшись пальцами в ее пышные кудряшки, усыпал поцелуями ее лицо, надрывно шепча ей:       — Милая, скажи мне, что с тобой? Если он делает тебе больно…       — Он меня очень любит, — тихо произнесла Кудряшка.       — Это не отве…       Она не дала мне закончить, впившись головокружительным поцелуем в губы. И тут мне сорвало крышу.       Боги, весь сегодняшний день казался нереальным. Все это нереально. Сейчас что-то произойдет, и я проснусь, думалось мне. Я снова буду пьян, трахая очередную шлюху, о бедро которой потушу окурок сигареты, просто потому что я не чувствовал взаимности от нее. Просто потому что она не Грейнджер.       Но я не просыпался и чувствовал, как она хватается за меня, словно за спасательный круг.       — Забери меня отсюда, — оторвавшись на секунду от моих губ, прошептала она. Будто от этого зависит вся ее жизнь, она не отпускала меня, вцепившись мертвой хваткой за плечи.       Я и сам не мог допустить разлуки между нами. Больше нет. В порыве чувств я крепко ухватил ее за талию и аппарировал в Нотт-мэнор к себе в комнату. Плед сполз с ее хрупких плеч на пол. На ней оказалось легкое ночное платье, а поверх него нежно голубой свитер. Она, по-видимому, действительно только проснулась и направилась сразу же в лес.       Впервые за долгое время мы слились воедино во все разрушающем поцелуе.       Как же было сладко! Как же было жизненно необходимо нам касаться друг друга! Салазар, как я скучал по ее гладкой коже, по запаху сирени, мягкости ее кудрей и нежности ее пальцев.       Но она вдруг отстранилась от меня и еле дыша прошептала:       — Тео, подожди…       Опьяненный ее близостью, неожиданностью и скоротечностью событий я похоже совсем забылся и скорее стал извиняться:       — Прошу прощения, я… Я не должен был…       — Нет, все нормально, — поспешно перебила она, улыбаясь. — Мне нужно в уборную. Я только на минутку…       Не хотелось ее отпускать, но я кивнул и указал ей путь. Та виновато улыбнулась и проскользнула внутрь. Ровно через минуту Гермиона вернулась и подошла ко мне, а я пытался изо всех сил сдержать хлеставшие через край чувства. Ее пальцы зарылись в мои волосы и она коснулась моего лба большим пальцем, ведя линию вниз до подбородка по шрамам на лице.       Я не знал, как реагировать. Возможно они ее отталкивают, может ей они неприятны. Когда она поникла, я совсем разнервничался.       — Мне так жаль, что допустила это. Если бы не я… — она сглотнула, удерживаясь от слез — Прости, пожалуйста. Не представляю, как ты все вытерпел… — Кудряшке просто было жаль, она не презирала мой вид.       От осознания этого я с облегчением выдохнул:       — Пытался думать о тебе. Ты являлась моим успокоением в минуты самых тяжелых для меня испытаний.       Я улыбнулся. Она тоже робко подняла уголки губ. Мы оба пытались выхватить столько, сколько возможно из предоставленных нам самой судьбой секунд.       Кожа к коже.       Щека к щеке.       Мы ластились друг к другу совсем как в первый раз, когда я признался ей в своих чувствах. Оба закрыли веки, прислонившись лбами. Прямо сейчас я душой чувствовал, как она скучала по мне. И я знал, что ей известно без лишних слов, как я истосковался по ней. Гермиона осторожно скинула с меня мантию и верхнюю одежду. Затем сняла свой свитер и принялась расстегивать пуговицы на своей ночнушке.       Я не шевелился. Я боялся ее спугнуть. Думалось, если сделаю что-то не так, она упорхнет от меня навсегда. И я снова ее потеряю. Но она здесь и сейчас легко касается моей груди через ткань рубашки.       — Я не забывала тебя. Не на самом деле. Каждый день шла в лес и иду до сих пор, только чтобы поймать в лесной чаще запах, что напомнил бы о тебе, вглядывалась в глубокую синеву леса, когда только светало и… — она вытащила из-под ночного платья до боли знакомые часы.       Мамины часы, что я ей оставил перед тем, как она сбежала.       — Я хваталась за них и только тогда могла успокоиться. Это то, за что я держалась, когда думала, что сойду с ума. Прости меня, Тео. Прости, что заставила пройти через этот ад, ведь сама я себя никогда не прощу. — Гермиона ловит ртом воздух и поднимает руки к моим плечам, хватает и тянет меня за рубашку, испытывая, как и я, болезненную потребность чувствовать друг друга еще ближе.       Я не выдержал. Пальцами запутавшись в ее кудрях, наклонился и поцеловал ее со всей любовью, что жила со мной все эти долгие годы. Вся горечь и весь яд, что накопились за это время, растворялись в этом отчаянном поцелуе.       Спустившись по подбородку к шее, к ключицам, я целую ее грудь, снова подбородок и возвращаюсь к губам — легким необходим кислород, но эта нужда меркнет перед желанием не отрываться от ее сладких, как мед, уст. Но ее губы сами отрываются от моих и движутся вдоль моей челюсти, щеки, скулам.       Я развожу пальцы, стараясь почувствовать Гермиону как можно полнее: оглаживаю ее поясницу, ягодицы, каждый доступный дюйм кожи, только вот ткань мешает ощутить ее горячую кожу.       Я отодвинул бретели ночнушки с ее плеч, и платье скользнуло вниз, невесомо опустившись на пол, оголяя ее грудь. Остались только простые синие трусики в мелкий цветочек — это было настолько милым, что улыбнуло.       Не знаю, как долго мы стоим среди спальни, целуя друг друга.       Не знаю, как нам удалось дойти до кровати, не останавливаясь.       Не знаю, почему мы медлим.       Не знаю, почему она смотрит на меня, когда не целует.       Не знаю, почему она прижимается и скользит по телу.       Не знаю, почему она начинает плакать.       Не знаю, почему она останавливается на несколько секунд и прижимается к моему лбу своим.       Единственное, что я знаю — это красиво, так прекрасно, что причиняет боль, и это заставляет чувствовать больше, чем мы оба могли бы желать.       Я все глубже погружаюсь рукой в ее волосы, притягивая ее голову к себе, наклоняюсь и снова целую. Ее припухшие губы болят, но она не возражает.       Все снова кажется волшебным, когда чувствуешь, что время в твоей власти. Кислород в легких, рука Кудряшки на спине, в волосах, ее язык у меня во рту. Ощущение ее дыхания на лице, волос на лбу, напряжения мышц, движения челюсти. Все чувства, дары — способность чувствовать, слышать, видеть, обонять, пробовать на вкус. Она снова для меня в новинку — сама жизнь в диковинку. В мыслях проносится миллиард воспоминаний, напоминающих мне о прожитой жизни, о том, что я потерял, о том, что я приобрел.       Именно в этот момент мы безоговорочно ценим жизнь. Потому что неважно, сколько раз я пытался запомнить ее красоту на протяжении всего времени своего существования, только оказавшись на пороге новой жизни, я снова за нее благодарен. Мы в состоянии рассмотреть истину, и узнать, и почувствовать, как жизнь гремит внутри и вокруг нас.       Она уже избавилась от ремня и спустила мне брюки, мне лишь оставалась снять рубашку, что я и сделал. Не разрывая поцелуя, коснулся ее груди одной рукой, второй — залез в ее нижнее белье к лону, найдя клитор. Пальцы намеренно соскользнули ниже между влажных и горячих половых губ. Она издала приятный звук и, повторив за мной, спустила свою руку, отодвинув резинку моего белья, к члену, который тут же дергается от этого прикосновения.       Второй рукой она спускает ненужную ткань, и та остается у нас под ногами, оставляя меня совершенно нагим. Я издал приглушенное рычание и тихий стон, когда она прошлась рукой по стволу пульсирующего органа вверх и вниз. Ее сдавленный хрип отдался в моей груди раскатом грома, когда я ускорил круговые движения по чувствительному бугорку.       Она тяжело дышит через нос, жар ее дыхания вызывает мурашки на разгоряченной коже. Гермиона незаметно улыбается. Ее сердце отстукивает сумасшедший ритм — откинувшись назад, Гермиона мягко касается моих губ и оттягивает двумя пальцами нижнюю губу. Несмотря на очевидное желание что-то сделать, я ничего не предпринимаю, только касаюсь клитора и прижимаюсь к ней, захлебываясь ее именем.       Нас обоих трясет, но я решительно настроен не поддаваться собственным желаниям до тех пор, пока Гермиона не будет заведена до предела.       Кудряшка толкает меня на кровать, но прежде чем упасть спиной на мягкий матрас, я хватаю ее собой, и пока она надо мной на четвереньках, поспешно снимаю ее белье и швыряю куда-то в сторону.       Она выпрямляет спину и опускается на меня так, что внутри оказывается только головка, затем приподнимается — и тишину разрывает обоюдный стон.       Гермиона снова опускается, приподнимается, и падает вниз, вбирая всю длину в себя. Все ускоряя свои движения, она подходит к блаженной грани, а я пытаюсь не кончить только от этого волшебного вида ее краснеющих щек и томного взгляда, пока она кусает свои губы и хватается одной рукой за свои пышные кудри. Движения становятся яростнее и требовательнее, она громко стонет мое имя и дрожит всем телом, падая мне на грудь.       Салазар прокляни, она само совершенство!       После восхитительной работы Кудряшки я перекатываюсь, крепко прижимая Гермиону к себе, и оказываюсь сверху, возобновляя поступательные движения. Обхватываю ее голову, и Гермиона, прижимаясь губами к моему бешено бьющемуся сердцу, цепляется так, будто никогда больше меня не увидит: она нежно обводит пальцами мое лицо, шею, плечи, ерзая и подтягиваясь. Гермиона так крепко обвивает меня ногами, что мышцы начинает жечь от напряжения.       Какая же она фантастическая! Ни одна шлюха, ни одна женщина или девушка до этого не заставляли меня чувствовать что-то хоть отдаленно похожее. В этот момент я как никогда четко понимал разницу между занятием сексом и любовью.       Гермиона сладко стонала и дойдя снова до кульминации стала извиваться и хвататься за мои плечи и бурно кончила. Не выдержав всего напряжения, долгой разлуки и неутомимого желания я чувствовал, что наступает моя очередь капитулировать. Снова перевернулся и поднял Гермиону к себе, удерживая за талию, стал поднимать ее и опускать на себя, пока не почувствовал сладкую истому, растекающуюся по венам вперемешку с сумасшедшим запахом сирени. Гермиона подпрыгивала на месте, упираясь коленями в кровать, и довела меня до экстаза, заставив захлебываться в иступленном наслаждении.       Мы оба повалились на бок лицом друг к другу и жадно вбирали воздух в легкие, пытаясь отдышаться. При этом мы ни на мгновение не отрывали взгляда друг от друга, все еще касаясь любимых лиц, не веря в реальность происходящего. Нам было просто хорошо. Весь мир больше не имел значения. Ничего не имело значения.       — Не давай мне уснуть. Мне нужно идти через минут десять…       Не хотелось думать о том, куда ей нужно было идти, к кому и зачем.       Не в этот момент.       Не после всего, что произошло.       — Хорошо, Кудряшка.       — Скучала по этому прозвищу… — Сонно улыбнулась она и, вопреки своим планам, тут же уснула.       — Скучал по тебе, — выдохнул я.       Я созерцал ее сонное, милое сердцу лицо и упивался ее нежными чертами. Впервые, казалось бы, за вечность я гладил ее по спине, пробираясь невесомыми прикосновениями к округлым бедрам. Мы лежали так от силы минут пятнадцать. Я все никак не мог оторвать взгляда от ее синяка на руке. Она так и не ответила, откуда он, но мне не хотелось делать поспешных выводов, чтобы не испортить все, хоть интуиция подсказывала, что мое худшее опасение скорее всего подтвердится.       Когда Кудряшка провалилась в крепкий сон, на ее бедре ближе к ягодице вдруг появилось багрово-красное пятно. И еще одно на груди, со следами укусов. Я никак не мог поверить в то, что вижу. Только что этого не было! Не может быть, чтобы эти уродливые в своем происхождении пятна были моих рук дело, я не делал ей больно.       Разглядывая каждый сантиметр ее кожи, я находил свежие и старые следы насилия: некоторые уже побледнели, некоторые были оставлены совсем недавно. Может поэтому она ушла в уборную на минуту? Чтобы замаскировать синяки? Но чары спали, когда она уснула.       Я не знал, что думать. Столько мыслей, и одна хуже другой. Но главная — Драко причинил ей боль, она скрыла это от меня.       Но почему не избавилась от следов?       — Гермиона, — легонько дотронулся до ее подбородка губами. — Ты вроде не хотела засыпать, — будил ее, еле сдерживая негодование, бурлящее бешенство и бушующий гнев.       Она проснулась и как только раскрыла глаза, вскочила с места, убрав волосы с лица, посмотрела на напольные часы с маятником. Она вздохнула с облегчением, поняв, что проспала совсем немного.       — Тео… Боже, как же я испугалась, что…       — Откуда у тебя везде синяки?       — Син… Синяки? — Она наклонила голову, осмотрев себя, и выражение страха нарисовалась на ее худом, усталом лице.       — Тео… Я все объясню.       — Гермиона я устал от твоей лжи. Сколько можно? — Я встал с места и стал ходить кругами по комнате. Остановился круге на пятом, помассировал веки одной рукой, затем оттянул волосы назад.       — Я расскажу тебе все, только прошу, не делай глупостей.       — Зачем ты не залечила их? Зачем было скрывать?       — Тео…       — Это ведь Драко?       — Пожалуйста, просто…       — Я спрашиваю, кто это сделал?! — Громогласный рев заставил ее отпрянуть назад.       Кажется, я впервые накричал на нее. Нервы уже ни к черту. Чем тогда я лучше того, кто сделал ей больно?       Осознав это, я замолк и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Вытащив сигарету, я нетерпеливо зажег ее и скорее затянулся.       — Прости, — виновато, но все еще негодуя внутри, извинился я. — Перед тобой уже далеко не тот терпеливый Тео, — нервно выдавил я, не глядя в ее сторону. — Я еще не преодолел весь путь по контролю своего гнева и эмоциональных всплесков. Но этого больше не повторится, даю тебе свое слово, — заверил я. Засунув между зубами бачок сигареты, стал одеваться, натянул брюки и застегнул пуговицы на рубашке.       — Я не хотела, чтобы ты переживал.       — А думаешь, нет причин переживать? Разуй глаза! Как по мне, они есть. Что случилось? — Я подошел к ней и облокотился об изножье кровати, выдохнув дым в сторону.       Она подняла на меня свои карие глаза и ровным голосом начала:       — Мы не ладим с Драко с тех пор, как я вспомнила тебя. Это было в тот день у него в кабинете. Я узнала от тебя твое полное имя и вспомнила, что на часах выгравирована заглавная «Н». Это стало точкой невозврата. Сознание утопилось в воспоминаниях, я давилась ими, и все наконец стало на свои места. Еще многое оставалось спрятанным где-то в самых глубоких закоулках мозга. Основное я вспомнила, что-то пришло со временем. Затем нашла тебя, ну а дальше… Далее тебе уже все известно.       Да. В тот день я сорвался на нее. Ненависть тогда заполонила сознание, я не мыслил ясно из-за своего же изобретения. Прокручивая это сейчас в голове, все казалось каким-то наваждением.       — Во время… — она смутилась, но продолжила, — секса… Он делает мне больно. Вот откуда синяки. И я не могу ничего с этим сделать. Потому что… Я считала, что я его должница, что это все пройдет, что это всего лишь трудный период, который мы преодолеем вместе. Ведь Драко всегда заботился обо мне, никогда до этого не давал в обиду. Но потом он стал переходить черту, и как только я решила уйти, выяснилось, что Драко нашел моих родителей. Их должны перевести, только потом я смогу что-то сделать. А пока… Пока я не знаю, как мне быть.       — Почему ты не залечила ушибы? —Глубоко затянувшись, снова пустил успокаивающий яд в легкие, пытаясь держать себя в руках.       Она открывала и закрывала рот, не решаясь ответить. Гермиона прекрасно знала, что обманывать себя больше я ей не дам. Но мне кажется, она сама этого больше не хочет. И потому тихо прошептала:       — Он запретил.       — Я его убью, — сигарета вспыхнула между моих пальцев и превратилась в пыль, схватив мантию, я направился к выходу.       Гермиона вскочила и встала на моем пути, ладонями упершись в мою грудь:       — Нет! Пожалуйста, не делай этого. Просто не надо, я сама все решу. Оставь его, он не стоит того, чтобы твоя душа покалечилась…       — Гермиона, моя душа давно изуродована, уже ничего не сделаешь. Одним убийством больше, одним меньше, ничего не случится.       — Случится! Тео, я больше никогда с тобой не заговорю! Я снова… я… я исчезну! Сделала один раз, смогу сделать и во второй!       Выстрел в голову.       Это… Было просто уму непостижимо. Невероятно. Просто невероятно!       — Драко был прав. Ты манипулируешь мной. Всегда это делала, — я обошел ее и открыл дверь.       Она повернулась ко мне, слезно направив на меня взгляд:       — Тео, пожалуйста… У него мои родители.       Остановившись у выхода, я сомкнул веки.       — Я его не трону, — бросил я сквозь сжатые зубы и ушел.       Я тоже умею лгать.

***

      Тео в бешенстве.       В порыве чувства страха я наговорила ему несусветную глупость. Я бы никогда не смогла снова от него уйти. Но мне нужно к родителям. В это время они должны быть дома, если Драко сдержал свое слово.       Скорее одевшись, я направилась к выходу и аппарировала домой. И вот, стоя на крыльце, я умоляла всех богов, чтобы открыв дверь некогда родного дома, я увидела после стольких лет своих родных; чтобы у них все было хорошо; чтобы они были там живы и здоровы.       Медленно, с бешено колочущимся сердцем я протянула руку к ручке двери и открыла ее с помощью чар. Она поддалась, и я увидела то, что заставило внутренности сжаться, а сердце взорваться на месте.       Мерлин, милостивый…

***

      Оказавшись в Малфой-мэноре, я ворвался в кабинет Драко. Первое, что бросилось в глаза — это тьма в ранее всегда светлой комнате. Ставни закрыты, шторы наглухо задернуты. Я замечаю движение перед собой в темноте и направляю туда палочку с Люмосом, как слышу голос.       — Ты пришел, — Драко фыркнул, и я услышал звук разливающийся жидкости по стакану. — Мне всегда было известно, что рано или поздно, но это случится, — он вдруг горько засмеялся, попивая, по всей видимости, медовуху. И вдруг замолк на минуту, тихо прошептав: — Я устал, Тео. Правда устал.       Нахмурившись, я отодвинул шторы, махнув рукой, все еще не убирая с прицела Драко. Он сидел на кресле за своим рабочим столом, на котором стояли две опустошенные бутылки с алкоголем, и еще одна была полупустая у него в руках.       — Устал от невзаимности. В первое время казалось, это все правда, что у нее действительно есть ко мне чувства. Я осуждал тебя за невнимательность, но сам оказался слепым. Ее любовь оглушает, ослепляет… Лишает всех шести чувств, оставляя за собой только одержимость. Она… Сводит меня с ума.       — Ты сделал ей больно, — напомнил я.       — Да. И не раз. Меня это пугает. Я не могу… Остановиться. Я потерял контроль.       Что-то знакомое в его словах промелькнуло в голове. Сейчас он такой же, каким был я в день его свадьбы. Когда мне тоже хотелось сделать ей больно, и я отрывался на шлюхах, пытаясь утихомирить свою боль и обиду.       Сломленный.       — Она была с тобой. Ведь так?       Я молчал. А он тем временем залпом выпил содержимое бутылки прямо из горла, забыв стакан, и сморщился, но не от горечи напитка, а от чувств, терзающих его в это мгновение.       — Просто… Кидай Аваду, Тео. Я это заслужил.       Его слова меня шокировали. Уж лучше бы он дал отпор. Лучше бы он бросил свои фирменные колкости, что так больно кусали нервишки. Лучше бы он бросался в меня заклинаниями, как муж, которому изменили.       Почему он такой… Разбитый?       — Чего ждешь? Насколько я помню, тебя не страшили убийства. Это я лишь раз смог… И не смирился. Давай уже. Давай! — Закричал он истошно.       Заклинание сорвалось с моей палочки ослепительной вспышкой, врезавшись в грудь Драко. Его откинуло назад вместе со стулом, на котором он сидел. Дерево развалилось под весом его тела. Послышался треск и жалобный возглас боли.       — Депульсо? Серьезно? — Злобно прошипел Драко. — Хотелось бы съязвить, обозвав тебя слабаком. Но ведь ты пришел меня убить. Хочешь продлить удовольствие, мой старый друг?       — Ты не имел никакого права делать ей больно. Где ее родители?       Он молча сел на пол, облокотившись об стенку и не спеша ответил:       — Они сегодня заселились в дом, где жили до войны. Если ты думаешь, что я настолько… Бессердечен, то ошибаешься. Я все еще ее люблю, и не стал бы отнимать у нее семью — то, из-за чего она и поперлась в лютый переулок, дабы восстановить память и найти их.       — Откуда мне знать, что ты не лжешь?       — Это правда, — раздается женский голос. — Я только что была там.       Вдруг Драко фокусирует взгляд позади меня. Его глаза округлились, на лице черным по белому было написано его удивление и, особенно ярко, сожаление.       Повернувшись, я увидел Гермиону. Она не смотрела на меня. Пройдя мимо меня и задев случайно плечом, она подошла к Драко и наклонилась к нему, усевшись напротив.       Они разговаривали негромко, но я все слышал.       — Как родители? — Спросил он, глядя в упор.       — Еле вырвалась из объятий. Ты все им рассказал. Сделал самое сложное. Я не представляла, как объясню им все это…       — А как иначе? Для тебя я сделал бы что угодно.       — Ты и сделал. Спасибо тебе, — Гермиона благодарила его. Он помотал головой, схватившись за светлые волосы. — Драко, — она прошептала его имя так мягко и с такой нежностью, что меня чуть не передернуло. — Кажется, это конец. Мы изжили себя.       — Я всего лишь хотел, чтобы ты любила меня, принадлежала мне, — мрачно и обреченно выдал он.       — Но я никогда не была твоей. И ты это знал. Поэтому так мучился. — Он отвернулся от нее, но она мягко взяла его за подбородок и повернула к себе: — Ты убил на меня столько времени, терпения, нервов и любви. Я благодарна тебе за все. Благодаря только тебе я не сошла с ума. Это твоя заслуга, что я не нахожусь где-нибудь в Мунго. И…хоть мне было больно находится рядом с тобой в последние месяцы, я прощаю тебя за это. Ты не стал использовать моих родителей. Нашел их. Не тронул.       — Я бы не смог. — он дотронулся до ее щеки.       — Нам нужно жить дальше. Начать с чистого листа. Хоть я и не была твоей до конца, но это не значит, что была равнодушной. Я действительно тебя очень любила. Иначе и быть не могло. Однако все изменилось.       Она встала, подошла ко мне и умоляюще глядела на меня. Салазар, мне так хотелось убить его сейчас! Но вглядываясь в ее большие, взывающие ко мне глаза, я вздохнул и громко выдал, обращаясь к Драко:       — Умирать легко. А вот жить с этим, справляться… Это то еще дерьмище. Вот и живи с этим, Малфой. Это намного труднее.       Гермиона посмотрела на него в последний раз и небезразлично простилась:       — Прощай, Драко.       Прощай.